Он очнулся и сразу ощутил жгучую боль в затылке. Когда его глаза привыкли к полумраку, Денис огляделся.

Он сидел на полу в тесной комнате, ранее служившей кладовой. Здесь не было ни садовых инструментов, ни забытого хлама, но в воздухе до сих пор витал запах хлорки.

Руки Дениса были связаны за спиной, и уже онемели. Если он просидит здесь достаточно долго, их придется ампутировать. Кружилась голова. Тошнило. В волосах засохла некая масса, испускающая кисло-сладкий запах. В первые секунды Денис решил, что его рвало, пока был без сознания, и он снова перепачкался блевотиной. Но спустя секунду с отвращением и ужасом осознал — это мозги таксиста.

Паника обожгла холодом каждую мышцу его тела. Юноша часто заморгал, на глаза навернулись слезы. Пресс стал жестким, дыхание давалось с трудом.

Зачем они схватили его? Что им нужно?

Вся жизнь промелькнула у Дениса перед глазами. Материнские руки, смех друзей, Настина улыбка. Первая школьная любовь. Та девушка сама первая с ним познакомилась. Денис был горд и счастлив, потому что девушка многим нравилась, все парни в классе мечтали о ней и сочиняли всякую похабщину. Денис встречался с ней три месяца. Однажды гуляли в парке, дама сердца попросила его остановиться.

Глядя в глаза, сказала:

— Извини. Ты был таким красивым, но стеснительным, и девушки у тебя не было…

— Я не понимаю, — сказал Денис.

Она подняла глаза и, еле сдерживая смех, призналась:

— Мы с подругой поспорили на шоколадку, что я затащу тебя в постель. Нет, не подумай чего, ты мне нравишься, но… я люблю другого.

Единственным источником света в кладовой была щель под дверью. Слышались шаги, смех, глухие голоса и странные звуки, будто щелкали костяшками домино. Через минуту юноша сообразил — это стук бильярдных шаров. Они играют в бильярд. Судя по голосам, их там четверо. Трое мужчин и одна женщина. Один из мужчин говорит по-английски.

В темноте рядом с ним кто-то пошевелился. Денис вздрогнул. Вгляделся.

Мальчик. Сидит на полу, прислонившись к стене, и смотрит в угол пустым взглядом. Из уголка рта по подбородку течет слюна.

«Он под наркотиком».

Мальчик сидел у противоположной стены. А совсем рядом с Денисом сидела старший лейтенант Вилкова. Она тоже таращилась в угол, и взгляд ее был еще более пустым. Во лбу зияла аккуратная круглая дырка с ровными краями, покрытыми пороховой гарью. Форменная юбка Маши задралась, открыв взору любопытных темные чулки на застежках. Трусиков на ней не было. Между ног текла кровь. Кто-то женской шпилькой пригвоздил к ее груди кусок картона. На нем кровью огромными кривыми буквами намалевали:

МЕНТОВСКАЯ СУКА.

«Чья кровь? — подумал Денис. — Не моя ли?».

За дверь послышался стук каблуков. Он стал громче, каблуки застучали у самой двери. Полоску света внизу перерезали две длинные тени от женских ног.

— Не ходи туда! — сказал кто-то.

— Ой, Володь, можно, я позырю, а? — Язык женщины заплетался. Голос звучал капризно. — Мне жаба американская сказала, мальчик красивый.

— Меня Камышев убьет. — Голос Китаева тоже зазвучал у самой двери. Тени от его ног пересеклись с тенями ног дамы. Он встал рядом с ней.

Дама перешла на интимный полушепот:

— Но он же не узнал о нас с тобой, верно?

Она пьяно засмеялась. Китаев что-то ответил — голос его звучал ласково, нежно, твердо.

Чмокающий звук сочного поцелуя. Денису вспомнились Настины губы. Сладковатый запах ее парфюма. Боль в затылке стала сильнее.

Китаев с дамой несколько минут страстно перешептывались. Из глубины помещения послышался гнусавый голос американца:

— Володя, не дай ей сделать тебя дураком. Она тебя не любит. Эта конфетка любит только деньги Камышева.

— Тебя не спросили, очкарик! — закричала конфетка. — Завидно, что ли? Да ты сам на меня глаз положил! Знаешь, Володь, как он на меня облизывается. А руки распускать не решается. Боится, я в суд на него подам! За изнасилование!

Она снова расхохоталась и с хлюпаньем отпила чего-то из бокала.

— И не думал так, миз Камышева, — весело отозвался американец. — Жена, дети. Нет, нет.

— Ну и дурак, — сказала женщина. Обратилась к любовнику: — Пожалуйста, отопри дверь.

— Зачем тебе? Аппетит испортишь.

— Мне ску-у-у-чно!

— Уважь ее, Вова, — сказал Кириленко. — Сегодня полнолуние. Бабы в полнолуние с ума сходят.

Любовники еще несколько минут шепотом препирались. В конце концов Китаев сдался. Денис услышал, как в замке повернулся ключ. Напрягшись, он прижался к стене. Женщина вошла, и одновременно с этим Китаев за ее спиной включил свет. Сам он внутрь не зашел, остался дежурить за дверью.

Денис заморгал от резкого света. Когда глаза привыкли, он увидел перед собой красивую рыжеволосую девушку лет тридцати, хотя она могла оказаться и старше. Ее сногсшибательную фигуру любовно облегало красное атласное платье. Она была низкого роста, но казалась высокой благодаря туфлям на высоком каблуке.

— Привет, — сказала она. — Меня Лиза зовут. А тебя как?

Ее фиалковые глаза ласково смотрели на пленника из-под полуопущенных длинных ресниц, которым с помощью разных косметических ухищрений придали иллюзию объема. Она поигрывала бокалом с мартини. И улыбалась.

Денис молча смотрел на нее. Он знал, что ей нельзя доверять, но ее красота заставляла его поддаваться. Ему очень хотелось, чтобы Лиза оказалась доброй.

Но выражение ее лица изменилось. Она резко спросила:

— Ты немой? Или глухой?

Денис облизнул губы, начиная нервничать. Он не понимал ее. Неужели она такая черствая? Он сидит на полу связанный, с проломленной головой. Рядом труп женщины и мальчик, которого посадили на наркоту и собираются пытать перед камерой. Лиза действительно рассчитывает, что у них состоится милая беседа?

Может быть, она сумасшедшая? Денис взглянул на ее лицо. Нет, не похоже. Пьяна, конечно, но не до такой же степени, черт побери! Просто не замечает ничего, кроме своих чувств, и говорит будто сама с собой — словно, кроме нее, в этом чулане и во всем мире больше никого нет.

Лиза прислонилась к стене плечом. Отпила из бокала, с насмешкой глядя на юношу сверху вниз.

— Я тебе нравлюсь? — спросила она. Голос ее дрожал от возбуждения.

Денис молчал.

— Ты меня боишься. Да?

Она погладила его по волосам.

— Бедненький ты мой, — с притворной жалостью сказала Лиза. — Ручки связали, заперли в чуланчике. Такой красивый, чистенький мальчик. Ну почему ты такой немой? Поговори со мной. Мне скучно.

«Перебьешься», — подумал Денис, угрюмо глядя в угол и остро ощущая свою беззащитность.

Лиза наклонилась — так, что он мог видеть ее грудь в вырезе платья, свисающий между грудей крестик, ощущал аромат духов.

Рукой с бокалом она обняла юношу за шею. Сначала поцеловала его в щеку, потом в губы.

«Боже, — подумал Денис, безуспешно пытаясь отвернуть лицо, — если я смогу пережить это, я переживу все, что угодно».

Его охватило ощущение, что он находится в сюрреалистическом кошмаре, от которого можно проснуться только на том свете.

Лиза выпрямилась, наблюдая за его реакцией. Денис кривился, упрямо отказываясь смотреть на нее.

Девушка запрокинула голову и расхохоталась. Смех ее был резким и бездушным. Он казался несовместимым с красотой ее лица и тела, и потому звучал еще ужаснее.

— Ну, чего ты? Девушке на первом свидании вообще-то положено говорить комплименты. У нас свидание. Хочешь, я буду твой девушкой?

— Нет, — ответил Денис.

— Наконец-то. Заговорил! Да, я такая. У меня даже мертвый заговорит.

— Может быть, попробуешь разговорить его? — со злостью спросил Денис, подбородком указывая на мальчика.

— Да он под кайфом, его хрен разбудишь. Жалко, конечно. Я бы помучила его разговорами. — Лиза снова разразилась несовместимым с красотой смехом. — А у тебя девушка есть, немой?

— Была, — ответил Денис в бессмысленном стремлении поразить Лизу. — Ее убил твой любовник.

— Он не любовник. Он мой любимый человек, ясно? Да, впрочем, что ты понимаешь? Ты ж еще маленький. Наверное, до сих пор у мамки сиську просишь.

Она снова расхохоталась — на этот раз в восторге перед собственным остроумием.

Лиза присела на корточки. Ее смеющиеся, пьяно блестевшие глаза оказались совсем рядом, на уровне лица юноши.

— Ты знаешь, где мы?

— В доме Камышева.

— А знаешь, кто он?

— Бизнесмен.

— «Бизнесмен»! — передразнила Лиза карикатурно-грубым голосом, больше похожим на мычание. — Камышев — мой муж.

Она сделала новый глоток. Икнула. Хихикнув, прижала ко рту ладонь.

— Ой! Как неприлично. Извини, ладно? Забыла, что я у тебя в гостях.

Лиза перешла на шепот:

— Камышев уже целых два года меня не трахает. А вчера я рылась в его вещах и… и… нашла этот… как его… платочек. А там… там… Ха-ха! Он, короче, в унитаз спускает. Я слышала, многие так делают. Наверное, мужики баб не очень любят. Только Дуньку Кулакову. Ха-ха! А ты такой же? Да?

Денис прикрыл глаза, надеясь, что кошмар скоро закончится.

Лиза пихнула его кулачком.

— Э! Не спи! Ты такой же? — Она тяжело дышала.

Мальчик зашевелился. Открыл глаза.

— О, — прокомментировала Лиза, отпивая из бокала, — еще один кавалер. Доброе утро, Лешенька! Сиську дать пососать?

Леша смотрел на нее мутным взглядом, не понимая, кто перед ним. Лиза повернулась к Денису.

— Ой, его вчера после дозы так несло! С двух концов сразу. Китаеву пришлось подтирать. Чуть не убил мелкого. А тот до ночи орал. Пока с ложечки не покормили, не мог успокоиться.

Мальчик, облизнув запекшиеся губы, прохрипел:

— Пить.

— А? — Лиза выпрямилась. — Пить хочешь? Немой, смотри!

Она сняла туфлю, вылила в нее остатки мартини.

— Прекрати! — закричал Денис.

Лиза подошла к мальчику, наклонилась. Поднесла обувь к его губам.

— Пей, мальчик, козленочком станешь.

— Оставь его в покое!

За дверью послышался грубый мужской хохот. Китаев постучал в дверь.

— Лиза, ты че там устроила? Стриптиз, что ли, показываешь?

— Пока нет! Иди сюда, посмотри!

Китаев вошел. С улыбкой полюбовался, как любовница поит пленника из туфли. Мальчик, никогда не пробовавший алкоголя, закашлялся, на потеху влюбленным.

— Ладно, хорош. — Китаев шлепнул девушку. — Погуляла, и хватит.

Обнявшись, они смотрели на пленников. Лиза — с улыбкой, помахивая туфлей. Китаев — с бесстрастным выражением лица.

— Ну, что? Пообщались по душам?

— С этим пообщаешься! Молчит, как партизан. Слова не вытянешь. Я пыталась быть милой, а он не оценил. Как можно быть таким жестоким, лишать бедную девочку внимания? Его, видите ли, задели мои слова! Женоненавистник!

— Ну все, все. — Китаев погладил ее по волосам. — Иди. Они мне нужны живыми.

Лиза вышла, покачивая бедрами. Китаев проверил путы, связывающие пленников. Оглядел рану на затылке Дениса.

— Ты ей понравился, — сказал он Денису. — Будь с ней повежливее.

И вышел.

Денис снова оказался в темноте. Наедине с трупом женщины, которая ему нравилась, и мальчиком, который скоро начнет орать от боли и ужаса. Наедине с собственными болью и ужасом.

Юношу охватило странное равнодушие. Все чувства в нем словно умерли. Но при этом ему не было все равно. Это не была храбрость стоика. Это был страх настолько сильный, что проявлялся не в панике, а в абсолютной внешней апатии, исчезновении личности, превращении человека в покорное судьбе животное.

Он пытался думать, но мысли путались. Он совершенно не управлял собой. Перед внутренним взором мелькали обрывки воспоминаний, и все были ужасны — неудачи, обиды, упущенные возможности. На смену им приходили светлые воспоминания, и это было еще хуже. Потому что в сравнении с нынешним положением моменты счастья и радости казались нелепыми, бессмысленными, они не поднимали дух, а только растравляли сердце. Еще несколько дней назад Денис жил в мире надежд и иллюзий, и не предполагал, что реальность может быть такой. Но беда обрушилась на него внезапно, оглушила и обезоружила. Даже если все закончится благополучно — что кажется невероятным, — жизнь его уже никогда не станет прежней. Его последующая жизнь, если ей суждено случиться, будет отравлена воспоминаниями об этой ночи, о том, что он узнал и увидел. И горше всего осознавать, что он, Денис, нисколько не виноват в случившемся, и его теперешнее положение объясняется только тем, что некие люди хотят заработать большие деньги.

«Ладно. Черт с ним. Думай. Ты… мальчик. Да, вот что, мальчик. Как ему еще можно помочь? Если можно… Думай, думай, думай! Его посадили на иглу. Сколько раз? Один-два в сутки, не больше. Он здесь сутки или двое. Значит, не больше четырех уколов. Еще не все потеряно. На героин с первого раза не садятся, тем более при насильственном введении. Хотя его уже ломало. Черт… Впрочем, это они думают, что была ломка. Может, и нет. Может, это была обычная для новичка реакция. Организм отторгал опиаты.

Ну, допустим. И что?».

На некоторое время он снова потерял способность мыслить, и сама необходимость искать выход была невыносима. Хотелось сдаться. Лечь и умереть. Сознание вновь заполнили образы, но не из его прошлого, а другие — странные, фантастические. Разные люди, которых Денис знал или только слышал о них, в этих фантазиях будто соединялись в одно лицо. И все они давали ему самые нелепые советы о том, как выбраться отсюда. Погружаться в это состояние бездумного транса было легко и приятно — не надо никакого героина, — но Денис смутно чувствовал, что в этом трансе ему становится все хуже. Он терял рассудок, и уже едва мог вспомнить свое собственное имя.

Казалось, прошла целая вечность. Но за дверью все так же смеялись, все так же слышался стук шаров о борта покрытого зеленым бархатом стола. Значит, прошло не более часа.

— Скучно! — крикнула Лиза. — Пойдемте на реку купаться голыми!

— Нет, я не умею плавать, — сказал Кейси.

— На, выпей еще. — Китаев.

— Да не хочу я больше. Убери свою мочу. Вы что, споить меня хотите?

— Давай, давай, Володя, — засмеялся Кириленко. — Путь к сердцу женщины лежит через печень! Femina in vino non curator vagina.

— А ты особо-то не расслабляйся. Скоро Камышев приедет.

Мальчик в углу пошевелился и издал невнятный звук. Денис, вздрогнув, сказал:

— Все будет хорошо.

И содрогнулся, услышав, как слабо и неуверенно звучит его голос. Если бы кто-то из знакомых его сейчас видел! Да и более неуместных и глупых слов в данной ситуации придумать невозможно.

Голоса вдруг смолкли. В наступившей тишине юноша услышал слабый шум, доносившийся сверху. Кто-то вошел в дом.

— Камышев, — сказал Китаев. — Все, хватит гулять. Убирайте все. Пора за дело.

Денис напряг слух. Тяжко застонали ступеньки — очевидно, кто-то из них поднялся в дом по лестнице.

«Значит, мы в подвале».

— Куда он ушел? — закричала Лиза. — Зачем оставил меня одну?

— Сейчас придет, — ответил Кириленко. Кейси добавил:

— Он хочет узнать от Камышева, что ему делать с пленным тинэйджером.

— Я тебя не спрашивала!

— Хватит орать на него. Что ты прицепилась?

— Он меня раздражает. Скажи ему, пусть заткнется!

— Он не собака. А ты здесь не хозяйка. Сама заткнись.

Вновь шаги на лестнице. Китаев спустился в подвал. Что-то тихо сказал. Кириленко еще тише ответил.

«О чем они говорят?». Денис весь сжался в комок. Его снова охватила тревога.

Китаев и Кириленко приближались к двери. Юноша сглотнул.

Сейчас произойдет что-то ужасное. А он совершенно не готов к этому. Совершенно. Он много раз видел по телевизору, как с людьми — и реальными, и выдуманными — происходят ужасные вещи. Но никогда не думал, что нечто подобное произойдет с ним. Он же не сделал никому ничего плохого! За что?

Правда, Денис много раз представлял себя в различных опасных ситуациях — не всерьез, а в качестве приятного развлечения. И в своих фантазиях представлял себя героем. Но сейчас большую долю его мучений составляло осознание, что вот она, опасная ситуация, и он не только не герой, но даже беспомощная, беззащитная жертва, скованная страхом и паникой. Как и любой современный человек, боящийся всего на свете даже тогда, когда ему ничто не угрожает.

Вспыхнул свет. Китаев и Кириленко вошли и закрыли за собой дверь.

Некоторое время они просто стояли и смотрели на пленника, сложив на груди руки. Денис смотрел в сторону — ему было страшно смотреть на них. Наконец, Китаев негромко сказал:

— Она пасла наш дом. — Он указал на труп Вилковой. — Вместе с Пащенко. Но его мы отпустили, потому что у него есть связи. Его прикрывают люди, с которыми мы не хотим иметь проблемы.

Китаев присел на корточки. Наклонил голову, пытаясь поймать взгляд Дениса.

— Вот что меня интересует: как вы узнали, что мальчик находится здесь?

Денис молчал. Китаев был ему отвратителен. Юноше хотелось, чтобы он скорее ушел. Впрочем, даже если бы он горел желанием поделиться информацией, то от ужаса не смог бы выдавить ни слова. Тем более, что он и сам сейчас не помнил, как они со Спириным вообще узнали, что Камышев связан с «Вульгатой». Он плохо соображал в данную минуту.

Китаев, со змеиной улыбкой на губах, сверлил его холодным взглядом голубых глаз. Его взгляд обрекал на смерть.

— Почему именно этот дом? Кто слил вам информацию? Озеров? Чего молчишь?

— Русского языка не понимает, — прокомментировал Кириленко, который был «шестеркой», и потому самыми дурацкими способами доказывал свою значимость.

Денис прикрыл глаза. Облизнул пересохшие губы. Сиплым и высоким голосом ответил:

— Я ничего не знаю.

Китаев поднял брови, изображая удивление.

— Ах, ты ничего не знаешь? А мы-то думали… Ну, тогда мы тебя отпустим.

Он переглянулся с Кириленко. Оба расхохотались.

— Домой к мамочке! — сказал сквозь смех Кириленко. — Сиську сосать!

— Ладно. — Китаев вновь посерьезнел. Повернулся к Денису. — Поверь, брат, тебе же лучше все рассказать сразу. Тогда мы тебя убьем быстренько и без лишних мучений.

— Как вы убили Настю? — вдруг громко и отчетливо, хоть и срывающимся голосом, спросил Денис. Его охватил внезапный гнев. Он нашел в себе силы взглянуть в лицо Китаеву.

Тот нахмурился.

— Какую Настю? Мы столько «Насть» убили, всех уже и не упомнишь.

Китаев держался так спокойно и невозмутимо, что гнев Дениса прошел так же внезапно, как и нахлынул. Он мотнул головой.

— Я не понимаю, зачем вы этим занимаетесь? Вы же военный. Должны же у вас быть… долг, честь… — он запнулся, осознав, как фальшиво звучат эти слова здесь, в подвале.

Китаев презрительно усмехнулся.

— Видишь? Знаешь, кто я. А еще под дурачка косил. Ладно. Долг, честь, говоришь? Они у меня были. Только сплыли. Знаешь, почему? Потому что в такие вещи верят только те солдаты, которые не участвовали в проигранной войне. А я участвовал. Ты думаешь, долг или честь имели во время первой чеченской кампании какое-то значение? Все, что я там видел — бездарность генералов, отмывание денег, бессмысленную гибель лучших. Были солдаты, которые проявляли подлинный героизм — именно поэтому мы с тобой сейчас не калякаем по-чеченски. Ну, и что? Думаешь, правительство, или хотя бы простой русский народ, оценили их подвиги? Кому теперь нужны эти герои? Большинство спились или ушли в киллеры. А те, что не спились и не ушли никуда? Ты — вот лично ты — знаешь их имена?

Денис не нашелся с ответом.

— Никого ты не знаешь. Даже меня ты узнал, только когда влез в расследование. А я ведь защищал твою, щенка, жизнь, когда ты еще в штанишки какал. Жрал дерьмо, ползал по грязи. Там, на Кавказе. Я видел там такие вещи, что, поверь — лучше никогда не жить, чем жить с памятью о них. Я был героем войны. Меня даже наградили орденом Александра Невского. Знаешь, где он сейчас? Я его продал. Через четыре года после увольнения из рядов нашей блистательной российской армии. И на вырученные бабки купил машину. И пистолет. И теперь живу гораздо лучше. Пусть у меня и нет чести. Впрочем, она у меня есть. Потому что все, что я имею, я взял сам. И клал я с высокой горы на правительство, «Колокольчика» и других звиздунов. Мне от них ничего не нужно.

— Но… — Денис облизнул губы. — Вы же ничего не изменили. Раньше вы работали на государство, теперь работаете на бандита.

— А я на большее и не претендую. Я наемник, и никто больше. Но, пойми, в чем разница для умного человека: Камышев имеет в этой стране реальную власть. А политики могут только болтать.

Ты думаешь, он только порнухой торгует? Нет. Он делает все, что пожелает. У него есть благотворительные фонды для бездомных. Он нищим на улице подает тысячи долларов, и в церкви молится.

Денис устало покачал головой. Затылок снова наполнился пульсирующей болью. Хотелось разбить голову о стену, чтобы не чувствовать ее.

— Мой героизм на войне был никому не нужен. Я, грубо говоря, только «верой и правдой служил», и все меня презирали, потому что за свою службу я не получил ни денег, ни квартиры, ни машины. Ничего. Все это получили штабные крысы. А сейчас, когда я краду и убиваю детей, меня уважают и боятся. Потому что люди не способны оценить то, что выше их. Например, героизм солдата. Понимаешь? В современном мире моральные принципы ничего не значат. Это все комплексы и неумение жить. Волчий закон — вот главный принцип нашего времени. Мужчину будут уважать, только если он запугивает и унижает других, а женщину — если она распоследняя блядь. Вот ты сейчас корчишь здесь из себя героя. Зачем? Тебя кто-то видит сейчас? Кто-то знакомый? Нет. Да если бы и видели — думаешь, сказали бы, что ты молодец? Да они бы даже не поняли, что это героизм. Они бы увидели, что ты полностью в моей власти, я контролирую ситуацию, а у тебя голос дрожит и ты боишься — вот и все.

Как ты вообще здесь оказался? Из-за девки, которая тебя обманывала. Она делала из тебя дурака, пока была жива, и ты повел себя по-дурацки, когда мы ее убили.

— Значит, вы все-таки поняли, о какой Насте я говорю.

— Ну, сейчас вспомнил. Неважно. Теперь у тебя реальные проблемы, и из-за кого? Из-за телки, которую, как говорится, только отъебать и выкинуть. А если бы она была жива, думаешь, оценила бы твое благородство? Ты же отсюда живым не выйдешь, парень, пойми. А если выйдешь, то инвалидом на всю жизнь. Она бы даже в больнице тебя ни разу не навестила. Она молодая, ей жить надо — на хрен ей инвалид? Конечно, можно утешаться тем, что ты «настоящий мужчина», рыцарь и так далее. Но, знаешь, я скажу тебе — когда у тебя переломаны все кости, это слабоватое утешение.

Денис нервно сглотнул. Китаев тут же это заметил.

— Да, да, брат, так и будет. Думаешь, я шучу? Посмотрю, что ты молоденький, хороший парень, пожалею и отпущу? Нет. Все, брат, поздно. Конец тебе. Я больше скажу: ты мне даже нравишься. Что в тебе может не нравиться? Но это не имеет значения. Я, как ты сам правильно сказал, обычный наемник (Денис не говорил ничего подобного). Я ведь и пацана вон похитил не потому, что мне так хочется. Мне приказали. Знаешь, был такой умный мужик, его звали Наполеон Бонапарт. Он сказал: «За коллективные преступления никто не несет ответственности». Я просто сделал, что мне было велено. Не я придумал снимать эти сраные фильмы. Мне даже противно этим заниматься. Но в Чечне мне тоже было противно. Сейчас я, хотя бы, получаю большие бабки за то, что меня тошнит. А от правительства я за свой рвотный рефлекс получил залупу на воротник. Понятно? В России невыгодно быть героем, а также умным, красивым, богатым, талантливым и так далее. Здесь героев, гениев, великих ученых и всех, кто хоть немного высунул голову из общей помойки, гнобят так, что мама не горюй.

— Это все пустые рассуждения. Вы могли озлобиться. Имели на это право. Но… — Денис взглянул на мальчика. — Не до такой же степени.

Китаев улыбнулся. Улыбка у него была добрая. Обаятельная мужская улыбка.

— Да, но есть еще кое-что. Моя неоправданная жестокость, если подумать хорошенько — это норма современного общества. Если бы всю свою короткую жизнь ты не щелкал клювом, а огляделся вокруг, ты бы понял сейчас, о чем я говорю. Разве люди сейчас добры? Милосердны? Нет. И все книги, фильмы, песни и журнальные статьи в наше время учат человека не жалости к несчастному, а презрению к нему. Ты же был в кинотеатре. Помнишь, как зрители смеялись, свистели и улюлюкали в тех местах, когда нужно было плакать. Или ты сидел на заднем ряду и думал только о том, как бы запустить руку в трусики своей Насти? Современный человек — патологический садист и эмоциональный инвалид, и больше о нем сказать нечего. Даже дети такие. Да они еще хуже. Недавно девочки на школьном дворе избили до смерти одноклассницу и сняли это на мобилу, а потом выложили ролик в YouTube. Наверняка ты много раз в своей жизни был свидетелем подобных происшествий. Видел, как кого-то несправедливо унижают. Но ты же не бежал в ООН, Гаагский суд или Комиссию по правам человека с жалобами. Не кричал на всех углах: «Люди, что вы делаете!». Ты думал только о том, как бы потрахаться да попить пивка. И, поверь, если по-взрослому разбираться, то выйдет, что в преступлениях, которые я совершил, виноват именно ты, и никто другой.

Возьми хотя бы то, чем занимается Камышев. Уже известна судьба Линды Лавлейс и многих других порнозвезд. И что? Это кого-то трогает? Да если бы люди были людьми, они уже давно взорвали к чертовой матери все студии и офисы компаний, выпускающих подобную продукцию. И им было бы плевать, что большинство порнозвезд катаются, как сыр в масле. Жизненной истории одной только Линды, или Шелли Лубен, должно было хватить, чтобы люди прониклись к этой индустрии ненавистью и презрением. Но им плевать. Так что не читай мне морали.

— Вова, — негромко подал голос Кириленко. — Закругляйся.

Тот взглянул на часы.

— Да, действительно. Что-то я заболтался. Итак, парень, предлагаю тебе простую сделку. Ты звонишь Спирину и сообщаешь, что мы тебя взяли в плен. Говоришь, что он должен любыми способами спустить на тормозах наше дело, или тебе кранты.

— Это ничего не даст. Расследование уже зашло слишком далеко. Спирин все про вас знает.

Китаев ударом кулака сломал ему нос.

Брызнула кровь. Денис заорал от безумной боли.

— Не ври мне, идиот, — холодно ответил Китаев, потирая костяшки пальцев. — При тебе был блокнот капитана. Из него ясно, что вы НИ ХРЕНА не знаете! Так что, все еще поправимо.

Китаев выпрямился. Достал из кармана мобильник Дениса. Зашел в меню и нашел номер Спирина.

— Звони капитану.

Денис закрыл глаза.

«Господи, дай мне умереть сейчас».

Китаев пнул его под дых. Денис застонал и повалился на бок. Целую минуту он не мог вдохнуть.

— Звони!

— Да не могу я, — прохрипел юноша. Он беспомощно выругался. Китаев ударил мыском ботинка по его проломленному затылку. Денис закричал высоким, почти женским голосом.

Он извивался на полу, плача от боли, страха и беспомощности.

— Пожалуйста… Не бейте… Я никому не скажу…

— Да мне плевать, скажешь ты или нет. Ты никто. Мне нужен Спирин. Позвони ему. Тогда мы отпустим тебя домой к мамочке.

Денис согнулся в позе эмбриона, поджав колени к животу, закрыл голову руками. И замер.

Кириленко расхохотался.

— Ничего себе! Вот это номер! Вова, зырь на него! Эй, парень, думаешь, стал невидимкой?

Китаев раздраженно вздохнул. Пригладил волосы.

— Ладно. Хватай его и тащи наружу. Парень хочет умереть за принципы. Дадим ему такую возможность.

Китаев вышел из кладовой. Кейси и Лиза уставились на него, ожидая команды. Он махнул рукой в сторону лестницы.

— Все в зал!

— Я останусь, — заявила Лиза. — Хочу посмотреть.

— Хозяин-барин, — ответил Китаев.

Американец подчинился его приказу.

— Я не могу видеть такие вещи, — сказал он.

Кириленко ткнул лежащее тело ногой.

— Вставай. Мне, что ли, тебя тащить. Ты здоровый, как бык! Давай-давай, а то будет еще больнее.

Денис поднялся. Все его лицо было залито кровью. Он пошатнулся, но Кириленко вовремя подхватил его. И Денис сам отправился на место собственной казни.

На маленьком столике в углу стоял маленький плоскоэкранный телевизор. Лиза включила его, сделал звук погромче.

Она щелкала пультом, быстро-быстро переключая каналы. Одни передачи сменяли другие. «Дом-2». «Уральские пельмени». «След». Ночные новости. На них девушка и остановилась.

На экране Путин комментировал последние события на Украине. Потом перешел на внутренние проблемы страны. Как всегда, говорил о том, что надо решить вопрос. Что это значило, никто, как всегда, не понимал.

Бильярдный стол Китаев и Кириленко оттащили в угол, и на его место поставили стул с железными ножками.

Китаев достал из комода веревку и скотч.

Денис, не отрывая глаз от веревки, тусклым голосом сказал:

— Пожалуйста. Не надо.

Лиза расхохоталась. Подошла к нему. Денис опустил взгляд. Она с притворной лаской погладила его по голове.

— Бедненький! Дай я тебя пожалею. Ой, че я придумала! — Она достала планшет. — Дай-ка я тебя сфотографирую на память.

Она сфотографировала избитого, залитого кровью юношу с поникшей головой и безвольно висящими руками.

— Так… Теперь сохранить. Как бы назвать? О, придумала! «Печаль моя сердечная». Все, сохранила. Хочешь посмотреть?

Она поднесла планшет к лицу Дениса и тут же убрала его. Он, впрочем, никак не отреагировал. Лиза всплеснула руками.

— Ну, чего ты такой грустный!

Она чмокнула юношу в щеку.

— Оставь его в покое, — сказал Китаев.

Лиза эротичными движениями, совершенно неприемлемыми в данной ситуации, огладила плечи, грудь, живот Дениса. Пытаясь заглянуть в его лицо, начала расстегивать его ремень. На губах ее появилась игривая улыбка.

— Во дает девка! — усмехнулся Кириленко. Он курил, стоя у мини-бара. Китаев рылся в верхнем ящике комода.

Лиза расстегнула молнию на джинсах Дениса. Стащила джинсы. Он стоял в той же позе, дав себе зарок ни на что не реагировать. В одних трусах и со спущенными штанами.

— Будь повеселее, — прошептала Лиза. — Знаешь, как советуют психологи? Ищи позитив в любой ситуации.

Ее ладонь легла на его промежность. Но Лиза тут же ее отдернула.

— Ребята, он обоссался! — объявила она так, будто это было самое счастливое в ее жизни событие.

Китаев наконец нашел в верхнем ящике комода то, что искал. Цифровую камеру для съемок. Отдал ее Кириленко.

— Проверь, как работает. Там, по-моему, надо было батарейку менять.

В углу лежал штатив на трех металлических ножках. Китаев поднял его, раздвинул ножки, и установил штатив в десяти шагах от стула.

— Порядок, — сказал Кириленко, подходя к штативу и закрепляя на нем камеру. Красный глазок в глубине объектива смотрел прямо на стул. Китаев, согнувшись, прильнул к аппарату. Чуть увеличил резкость.

Кириленко огляделся.

— Освещение здесь хреновое.

— Сойдет. — Китаев выпрямился, переставил штатив с камерой чуть подальше от стула.

Денис, как завороженный, смотрел на камеру. Никак не мог оторваться. Ноги похолодели, а лицо, напротив, обдало жаром. «Зачем здесь эта штуковина?» — спрашивал он себя, хотя знал ответ. Но не хотел в него верить.

Камера занимала все его внимание, потому юноша даже не почувствовал, как Кириленко развязал шнурки у него на ботинках. Потом навел на Дениса пистолет и приказал снять ботинки. Денис подчинился, не понимая, что делает. Потом точно так же снял джинсы и трусы, оставшись в одной футболке.

Кириленко ткнул его стволом между лопаток.

— Пожалуйте на трон, ваше величество!

Денис, спотыкаясь на ровном месте, подошел к стулу. Он чувствовал себя, как три года назад перед потерей девственности. В голове его мелькали тысячи разных мыслей, и ни одна не относилась к настоящему моменту и тому, что происходит. В животе возникла неприятная холодная тяжесть.

Он сел, не чувствуя под собой сиденья. Китаев сначала привязал к ножкам стула его щиколотки, потом к подлокотникам — запястья, два раза обмотал веревку вокруг талии и груди.

Ножки стула он со всех сторон прилепил скотчем к полу. Немного постоял, любуясь своей работой. Подал знак Кириленко. Тот занял позицию у камеры. Лиза стояла у мини-бара, держа в одной руке бокал мартини, в другой — сигарету. Ее блестящие глаза не отрывались от лица пленника. Тщетно пытаясь скрыть возбуждение, она облизнула губы.

Китаев вернулся к комоду. Достал из ящика черную маску с прорезями для глаз и рта и натянул ее на лицо. Потом взял массивный молоток с круглой головкой. Острая сторона головки заканчивалась двумя загнутыми клыками.

Денис наблюдал, как Китаев неспешно приближается к нему, поигрывая молотком, с таким ужасом, что он выражался в полнейшей внешней бесстрастности.

— Пожалуйста, — надтреснутым голосом сказал юноша. — Не надо. Я ничего не знаю.

— Посмотрим. — Китаев остановился возле стула так, чтобы не закрыться от камеры. Посмотрел на Кириленко. Тот прильнул глазом к объективу и поднял вверх руку со сложенными колечком большим и указательным пальцами.

Китаев кивнул.

— Начнем.

Он повернулся к Денису.

— Итак. Спрашиваю еще раз. Подумай хорошенько, прежде чем ответить. От кого Спирин узнал, что производство фильмов организовал Камышев? Скажи, парень. Одно имя. И мы тебя отпустим.

Прошло десять секунд. Денис смотрел прямо перед собой. Все его тело напряглось, веревки впились в тело, глаза словно остекленели.

— Ладно. — Китаев перехватил молоток поудобнее. — Сам напросился.

Двузубый острый конец молотка рассек воздух и опустился на коленную чашечку.

Денис даже не закричал, а взвыл. На целую минуту он превратился в животное, лишенное всех человеческих эмоций, способное испытывать только боль. Он не помнил, чтобы наслаждение или любовь хоть раз в жизни наполняли его с такой силой.

Пока юноша корчился от боли, как наколотое на раскаленную булавку насекомое, Китаев ходил вокруг стула, помахивая молотком и холодно рассчитывая, куда ударить в следующий раз.

— Спрашиваю в последний раз: кто слил информацию?

Молоток опустился на вторую коленную чашечку. Денис запрокинул голову. На лбу, как натянутые канаты, вздулись синие вены. По лицу градом катил пот.

— А-А-А! — заорал он. — БОЖЕ, БОЖЕ, БОЖЕ-Е-Е!

Лиза бесстрастно следила за его мучениями. Отпив из бокала, она со вздохом сказала:

— Прощай, мой мальчик! Конец тебе. Не удалось с тобой потрахаться.

Китаев повторил свой вопрос. Денис не отвечал. Только с шумом выдыхал воздух. Он не слышал, о чем его спрашивают.

— Ты явно не хочешь выйти отсюда живым, — покачал головой Китаев. — И уснуть в собственной постели. Что ж, я уважаю твое решение. Это твой выбор. Я не причем. Я дал тебе шанс. Ты им не воспользовался.

— Пожалуйста, — прошептал юноша. — Перестаньте.

— Нет, не перестану.

Китаев направился к комоду. Бросил молоток в ящик. Достал большой охотничий нож.

Увидев, что держит в руках Китаев, Денис закричал и начал извиваться всем телом, пытаясь ослабить веревки. Но они затягивались все туже.

— Видишь? — Китаев сунул под нос Денису лезвие ножа. — Я отрежу тебе палец. Потом выколю глаза. Потом, пожалуй, стоит приняться за ту твою часть, на которую недавно позарилась наша дорогая Лиза.

— О, давай! — закричала дорогая Лиза. — Прикольно! Я хочу посмотреть!

Китаев даже не взглянул на нее. Он явно умел сосредотачиваться.

Глаза его, холодно блестевшие в прорезях маски голубым пламенем, неподвижно уставились на Дениса.

— Всего этого можно избежать, — сказал он, — если ты позвонишь Спирину и передашь ему мои условия. Думай, парень. — Он всерьез рассчитывал, что в положении Дениса кто-то способен логично мыслить. — Я не шучу.

— Он не шутит! — закричала Лиза. — Он Скорпион по гороскопу! А я Рак!

Китаев поднял на нее глаза. Губы его сжались.

— Ты Тупая Блядь по гороскопу, — процедил он. — Заткнись и не мешай мне прикрывать жопу твоего муженька.

Лиза кисло улыбнулась и нагнулась, чтобы достать из мини-бара новую бутылку.

— У нас есть дрель, — продолжил Китаев. — Могу просверлить тебе зубы, а могу — череп. Что выбираешь?

— Лучше убейте вы меня, — прохрипел Денис, глядя в сторону. — Давайте закончим побыстрее.

— Что? — со смехом переспросил Китаев, переглядываясь с друзьями. — Парень, теперь тебе, действительно, лучше умереть. А если каким-то чудом выживешь — постарайся, чтобы твоя жена, и ни одна душа в мире, не узнала, что ты здесь сейчас ляпнул.

Денис опустил голову и закрыл глаза. Пришло равнодушие. Пусть с ним делают, что хотят. Он уже ощущал себя мертвым.

Китаев повернулся к Кириленко.

— Веди сюда щенка.

Денис вздрогнул. Поднял голову.

— Нет. Вы сейчас блефуете. Вы не тронете ребенка. Он нужен вам для съемок.

— Парень. Мы уже сняли тебя. Работаем с опережением графика, понимаешь? Мы с тобой еще не закончили, не надейся. Позже я тобой еще займусь. Но сначала поглядишь, что мы сделаем с пацаном. И, то, что мы с ним сделаем, будет на твоей совести.

Он шагнул в сторону кладовой.

— Ладно, ладно! — крикнул Денис. — Ваша взяла. Я… позвоню.

— Так-то лучше.

Китаев подал Кириленко знак прервать съемку. Достал мобильник Дениса. Нашел в списке контактов телефон Спирина. Нажал кнопку вызова и приложил мобильник к уху юноши.

Тот морщился и кусал губы, слушая длинные гудки.

«Ну же, Николай Андреевич. Возьмите трубку. Не ради меня, так хоть ради ребенка. Ради Маши».

Вызов оборвался.

Спирин сбросил звонок!

Денис испуганно взглянул на Китаева. Тот смотрел на дисплей мобильника так, словно аппарат был виноват во всех его жизненных невзгодах. Он снял маску. Лицо его выглядело старым и усталым.

— Так. Ладно. Сделаем небольшой перерыв. А потом пусть Камышев решает, что с тобой делать.

В это время мобильник в его руке заиграл мелодию. Китаев с Кириленко переглянулись. Первый взглянул на дисплей. Со странной улыбкой нажал кнопку приема вызова и приложил мобильник к уху Дениса.

— Это твоя мать, — сказал он. — Успокой ее.

Кириленко усмехнулся.

Денис, стараясь, чтобы его голос звучал как можно спокойнее, сказал в трубку:

— Да?

— Привет, сынок, — прозвучал в трубке искаженный, веселый и бодрый голос матери. — Как дела? Как ты живешь? Жив-здоров?

Денис, нервно мигая от того, что пытался контролировать звучание голоса, и постоянно ощущая затылком издевательский взгляд Китаева, ответил:

— Да. Почему ты звонишь на ночь глядя?

— Мне что-то неспокойно. Почему-то кажется, что ты попал в беду.

— Нет, нет. Все… нормально. Я как раз лечь спать собирался.

Он судорожно искал, что еще можно сказать. Но ничего не приходило в голову. И голос его, несмотря на все усилия, все же слегка дрожал и звучал глухо.

Мать, словно ей по сотовой связи передалось замешательство сына, неуверенно спросила:

— Как у тебя на личном фронте? С Настей встречаешься?

Денис закрыл глаза. О боже. Мать ведь ничего не знает.

— Да. — Он услышал сдавленный смех своих палачей. — Мы… виделись сегодня. — «Какая чудовищная ложь! Проклятье!». — У нас все идет нормально.

— Ну, слава богу. У тебя голос какой-то тихий. Ты не заболел?

— Нет. Как отец?

— Папа наш ремонтом наконец-то занялся. Забор новый будет ставить. Представляешь?

— Удивительно, — с наигранным интересом ответил Денис. — Один или с кем-то?

— Дядьку Сашу в помощники позвал. Ты кушал?

— Что? А, да. — «Мама, пожалуйста, сворачивай лавочку!».

— Что ты кушал? Опять «Доширак»?

— Я сварил суп, — ответил Денис.

— Вот, молодец. Правда, лучше же?

— Да.

— Вот. Я же говорила! Погода у вас как?

— Жарко.

— Вентилятор включаешь в комнате?

— Включаю.

— А у нас дожди опять. Я, как назло, в бочку воды накачала. В огороде воды по колено. В общем, как всегда.

Денис молчал, не зная, что ответить. Мать вздохнула.

— Ну, ладно. Ты, наверное, занят. Не буду тебя больше отвлекать. Звони хоть иногда. Раз в недельку. Ладно?

— Ладно. — Денис обещал звонить ей уже тысячу раз, но все время забывал. Как-то не тянуло. Повода не было.

— Ну, все. Береги себя. Давай, сынок. Пока.

— Пока.

Денис с облегчением выдохнул. Китаев, сунув его мобильник в карман джинсов, с язвительной улыбкой похлопал в ладоши. Вслед за ним Кириленко и Лиза также разразились аплодисментами.

— Браво! — сказал Китаев. — Слушай, ну ты и маменькин сынок.

— Ну че с ним делать-то будем? — усталым голосом спросил Кириленко. — Полтретьего ночи уже. Отпустить его, что ли? Он позвонил, как ты сказал. Парень не виноват, что Спирин оказался сучарой позорной.

— Не надо отпускать! — засмеялась Лиза.

— Камышев решит, что с ним делать, — повторил Китаев.

— Камышев сделает, что я скажу! — Лиза, задрав голову, опрокинула в себя остатки вина и поставила бокал на стойку мини-бара патетическим движением, означавшим что-то вроде: «Плачу за все! Коней, ямщик!». — Потому что Камышев и все мужчины — лишь игрушки в руках женщин! Любовь — это когда женщина крутит мужчиной. Не знали? Скажу: «Убей», и Камышев прикажет его убить. А захочу, и он завтра же свернет всю вашу поганую лавочку.

— Как же ты тогда будешь развлекаться?

— С моста буду прыгать. Вниз головой.

Китаев, махнув рукой, направился к лестнице. Он преодолел половину ступенек, когда столкнулся нос к носу с Кейси, который спускался в подвал.

— Володя, не убивай его сейчас. — Американец указал на юношу. — Спирин прибыл сам в этот дом.

Китаеву понадобилось несколько секунд, чтобы справиться с изумлением.

— Где он?

— В кабинете Камышева. Хозяин тоже там.

Китаев повернулся к остальным.

— Поняли? Серега, со мной. Лиза, ты сторожи нашего барана.

— Чего мне его сторожить? Он связанный. Да он и побоится сбежать, ха-ха! Правда ведь, милый? Побоишься?

— Ну, просто поторчи тут! Мы скоро.

Все трое поднялись в дом.