На другой день, несмотря на мороз, все Ку-Пио-Су пировало. На большом костре, горевшем перед домом, женщины обжаривали надетые на палки куски медвежьего мяса. Слои толстого подкожного жира топились в глиняных горшках на выгребенных из-под костра углях.

Но вот мясо изжарилось, и женщины начали сзывать всех на пир. Они звонко кричали:

— Есть! Есть! Есть!..

Из всех домов стали вылезать и не спеша подходить к костру люди. Каждый получал свою порцию. Двадцатипудовым медведем можно было досыта накормить весь поселок.

Только Пижму никто не позвал. По обычаю, если старший не мог сам по болезни прийти на пир, лучший кусок все-таки подносили ему. Обыкновенно для этого посылали молодых женщин, по одной от каждого дома.

На этот раз никто не соглашался отнести мясо.

Наконец позвали Кунью, и старшая сноха Пижму подала ей палку с нацепленным на нее куском жаркого.

— Отнеси деду! — приказала она.

Кунья вспыхнула, и протянутая было рука опустилась вновь.

— Не пойду! — сказала она.

Насилу ее уговорили.

Кунья пошла неохотно, останавливалась в растерянности на дороге и наконец, собравшись с духом, вошла в дом.

— Дед, прислали тебе!

Она протянула ему обжаренный кусок.

Пижму не сразу понял.

— Кто прислал? — спросил он, нахмурив брови и беря мясо.

— Все. Празднуют они.

Пижму нахмурился еще больше:

— Что же, кроме тебя, некого было прислать?

— Некого, — чуть слышно шепнула Кунья.

— Что празднуют? Откуда мясо?

— Медвежатина, — шепнула Кунья. — Уоми убил.

Тут только понял старик стыд своего положения. Весь поселок празднует победу его врага, а ему, как последнему человеку, присылают подачку.

Пижму побелел от злобы и вдруг поднялся во весь свой огромный рост.

— Вон! — закричал он не своим голосом, и кусок мяса вместе с палкой полетел в голову девушки. — Убью! — рычал он, рассвирепев еще больше оттого, что Кунья успела увернуться.

Он вскочил на нары и сорвал со стены висевшее там копье.

Кунья бросилась в сени и опрометью выбежала вон.

Она слышала, как брякнуло в стену копье и как яростно гремел сзади голос деда:

— Ступай к своему Уоми! Убью, если вернешься!

Кунья в ужасе мчалась через весь поселок. Ей казалось, что дед гонится за ней по пятам.

Только у хижины Азы она оглянулась. Деда не было видно.

Дрожа как в лихорадке, вбежала она в дом и с рыданием бросилась к Гунде.

— Убьет! Убьет! — кричала она. — Сейчас придет сюда!

— Кто убьет? Что ты? — спрашивала Гунда.

— Дед! Пижму! Убить хочет!

— За что убить?

— За медвежатину. Меня послали. Я принесла, а он копьем. Пролетело мимо…

Тут только стала понимать Гунда, что именно произошло.

— Не нужно было посылать, — сказала она. — Он думает — над ним смеются.

— Зверь он! Зверь! — всхлипывала девушка.

Гунда как могла успокаивала Кунью.

— Стой, я посмотрю, — сказала она, выглянула наружу и сейчас же крикнула еще из сеней: — Нет его! Не выходил.

— Не придет сюда, — раздался голос Азы. — Побоится. Уоми не даст обидеть.

Кунья понемногу стала приходить в себя. Она глубоко вздохнула и благодарно взглянула на белого как лунь Азу. По сравнению со страшным дедом он казался ей таким добрым, несмотря на свои свирепые брови.

Гости и хозяева сидели вперемешку. Ели молча, медленно откусывая мясо маленькими кусочками.

Кунья сидела в стороне и, как будто забывшись, молча глядела на Уоми.

— Кунья, что же ты не ешь? — спросили ее.

Кунья вздрогнула и стала плакать.

Гунда рассказала, что дед ее выгнал и бросил в нее копьем.

Кунья вдруг громко заголосила:

— Не пойду, не пойду к деду! Сказал — убью!

Все стали ее утешать. Гунда убеждала ее не бояться. Старик сегодня сердится, а завтра забудет.

Кунья ничего не хотела слушать.