Сравнительная темнота, как могла быстро убедиться Флоренс, вместе с успокоением несла и разочарование. Скользнув в постель, она успела разглядеть лишь тень волнующих очертаний Джекоба, прежде чем тот накрыл ее одеялом.

— Так лучше? — шепотом спросил он, робко обнимая ее за талию.

— Да пожалуй, — ответила Флоренс, стараясь не стучать зубами. В спальне не было зябко, хотя вечер выдался более прохладный, чем она ожидала, когда наряжалась в легкое короткое платье Роуз. Ее дрожь была чистейшей реакцией на то, что она уже сделала. Что собиралась сделать.

Что они собирались сделать. Ведь ночное танго исполняется дуэтом. И она была убеждена, что Джекоб напуган не меньше ее. Конечно, это был не физический страх, ибо трудно представить, чтобы отважный Джекоб Тревельян испытывал боязнь перед чем-либо. Но чувствовалось, что он благоговеет перед ней.

— Я рискую прослыть неоригинальным, — неуверенно произнес он, подтверждая ее предположение, — но все, что я скажу сейчас, истинная правда. Ты еще красивее, чем была десять лет назад, хотя, как такое может быть, просто в голове не укладывается.

— Неужели в это так трудно поверить? — спросила Флоренс, едва не рассмеявшись над собой: она продолжала пререкаться с ним даже в постели. Протянув руку, она провела ладонью по его гладкой груди и тронула твердый сосок, решив, что с этой минуты она отбрасывает всякие условности и действует смело. Джекоб судорожно вздохнул, и она придвинулась ближе.

— Нет… Не трудно. У тебя особенный тип красоты. Ты с годами только хорошеешь.

Льстец! — хотела обругать его Флоренс, но он тоже придвинулся, причем занял такое положение, что невозможно было не заметить, какой эффект производит на него ее красота. Флоренс вздрогнула, словно к ней приложили раскаленный прут.

— А что я должна сказать тебе, Джекоб? — задала она вопрос, понимая, что сейчас ей как никогда следует проявить решительность. — Она прижалась к его возбужденной плоти. — Что за десять лет у тебя прибавилось мужских достоинств?

Джекоб самодовольно хохотнул и, крепко обхватив ее ногами, притянул к себе.

— Я был бы рад это услышать, Фло, даже если ты просто льстишь!

Флоренс тоже рассмеялась, наслаждаясь близостью его сильного разгоряченного тела, такого знакомого, родного. Словно она вернулась домой. Опять. Как тогда. То же ощущение, что и в первый раз.

Просунув руку ему под голову, она прильнула к его губам.

Ну почему, почему я так долго ждал? — молча вопрошал Джекоб, подчиняясь Флоренс. Если бы он вовремя предпринял соответствующие действия, они вновь были бы вместе гораздо раньше. А ведь все, что от него требовалось, это чуть-чуть поступиться гордостью.

Но теперь, родная, ты моя, думал он, целуя ее и лаская всем телом. Говоря ей, что она стала еще красивее, он догадывался, что Флоренс может заподозрить его в лести, и только молил Бога, чтобы она поверила в искренность его слов. Ведь он не лгал.

Она действительно стала прекраснее! Все, что его восхищало в ней прежде, теперь приводило в исступленный восторг. Блестящий ум, идеальная физическая форма. И именно на последней в настоящий момент были сосредоточены все его помыслы.

Флоренс похудела, отметил Джекоб, повторяя ладонями контуры ее фигуры и упиваясь ее вздохами и движениями. Он обожал ее полноватые девичьи округлости, но эта женская элегантная хрупкость просто сводила его с ума. Она словно специально отточила в себе все до непревзойденного совершенства, чтобы ей нельзя было противостоять. Роскошное гибкое тело, неповторимые черты, белокурые волосы. Необыкновенная, удивительная женщина. Женщина, которую он искал всю жизнь. Джекоб не смел вымолвить ни слова из опасения, что она вдруг исчезнет, как мираж, или сочтет сказанное им глупостью и вспомнит про свою ненависть. Целуя ее шею, он решил, что вообще не будет прибегать к помощи слов.

— Джекоб, — выдохнула Флоренс почти со страхом, когда его ладонь легла на ее шелковистый живот. Она беспокойно шевельнулась, и он догадался, что она нервничает, что в ней трепещет девичья стыдливость. К своему великому ужасу, осознал он и другое: даже на этой стадии близости еще существовала возможность вновь потерять ее. Он должен что-то предпринять. И немедленно.

— Джекоб. Пож…

Он заглушил ее просьбу настойчивым поцелуем. Если она и собиралась выразить протест, ее податливые губы об этом тут же позабыли. Продолжая целовать ее, он стал смелыми ласками утверждать свою победу.

Его рука, дотоле неподвижно лежавшая на ее животе, медленно поползла вниз, и пальцы с любовью затеребили нежную плоть.

Все как тогда, в блаженном полузабытьи думала Флоренс. Этот день, этот вечер, эта комната были не пустым воображением, но она будто вновь переживала счастливые мгновения десятилетней давности.

Джекоб в юности был внимательным любовником, стремился прежде доставить удовлетворение партнерше, и эта джентльменская привычка не оставила его с годами. Флоренс знала, что достигнет оргазма раньше него. И не один раз. Несколько. Много. Больше, чем, наверное, сумеет вынести, прежде чем он овладеет ею по-настоящему.

Она попыталась возражать, но его беспощадные губы и умелые пальцы вознесли ее на вершину райского блаженства, прежде чем она успела перевести дыхание. С ее уст сорвалось его имя, но неслышно, в беззвучном вопле, вопле благодарности и мольбы.

Сколько длились эти сладостные мгновения — минуты, часы? — Флоренс не знала. И вот наконец Джекоб откликнулся на страстный призыв ее тела, с восхитительным исступлением погрузившись в жаждущую его прикосновения заветную глубь.

— О Господи, Джекоб, — простонала она, когда он даровал свободу ее губам. Укрощенная, распаленная, она теперь могла говорить сколько угодно. Запреты были не нужны.

— Флоренс. Моя Флоренс, — бормотал он, с умопомрачительным неистовством лаская глубины ее существа. — Моя Фло. С тобой никто не сравнится… — Она задрожала в экстазе, и он, схватив ее за бедра, погрузился еще глубже.

И Флоренс вновь вознеслась на вершину райского блаженства…

Когда она пробудилась, в комнате было светлее. Она тихо села в постели и с любопытством огляделась.

В спальне Джекоба царил удивительный порядок, будто и не мужчина вовсе был ее хозяином. Никаких следов одежды, кроме той, которую он носил накануне, да и та лежала аккуратно сложенной на стуле. На полированном комоде — установленное под углом небольшое зеркало, а перед ним лишь черепаховый гребень и мужская щетка для волос с серебряной спинкой. Ни безделушек, ни ключей от машины, ни книг, ни видеоаппаратуры, ничего. Только на стене две гравюры с изображением двух ярких птиц, взмывающих над смутно обозначенным озером.

Прекрати немедленно! — приказала себе Флоренс. Она совершенно ясно сознавала, что рассматривает обстановку спальни Джекоба с одной целью — чтобы не смотреть на самого хозяина.

— Я ненавижу тебя, Джекоб, — одними губами произнесла она, глядя на него. Это заявление было одновременно и правдой, и ложью.

Правдой — потому, что вторично своим великолепным телом он заставил се понять, что ни один другой мужчина не способен доставить ей столь полное удовлетворение. Ложью — потому, что на самом деле она обожала его.

Боже, помоги мне, взмолилась Флоренс. Она откинула одеяло.

Джекоб лежал на животе, обнимая подушку, словно ребенок. Столь же крепко он обнимал ее, когда она, пресыщенная любовью, погружалась в сонное забытье. Правда, потом, во сне, они разжали объятия.

Глядя на его бархатную широкую спину и упругие безукоризненные ягодицы, Флоренс боролась с искушением погладить его. Сколько же женщин имели счастье наблюдать это зрелище? — размышляла она, сидя на коленях в полной неподвижности, чтобы не разбудить Джекоба. Играй он просто в театре, наверное, их было бы немного — любовницы и массажистка. Но ведь Джекоб был еще и киноактером, и в некоторых фильмах ему приходилось сниматься в эротических сценах. Значит, тысячи, возможно, даже сотни тысяч женщин любовались его наготой!

А скольким ты позволял трогать себя? — спрашивала она, вспоминая, как перекатывались под ее ладонями его мускулы, когда он толчками погружался в нее. Сколько женщин наслаждались близостью с ним в течение последнего месяца, последних двух недель, последней недели? Вопреки его уклончивым ответам и увиливаниям, она с трудом верила в то, что он не занимается сексом регулярно. Образ жизни актера, да еще такого обаятельного, окутанного ореолом романтичности, плохо увязывался с принципом полового воздержания.

А теперь вот и она пополнила длинный список его сексуальных партнерш. В очередной раз. Какой же нужно быть идиоткой, чтобы опуститься до такого, думала Флоренс, выискивая затуманенными от слез глазами позабытый темно-синий халат.

Все из-за того воришки, резонно рассудила она, кутаясь в мягкую ткань махрового халата. Найдя наконец оправдание своему безумству, Флоренс немного успокоилась. Если бы у нее не выхватили сумку, она не упала бы в обморок и благополучно избегла бы подкупающей заботы Джекоба. Вспомни, что произошло в прошлый раз, с горечью напомнила она себе. Десять лет назад за одну ночь нежности и любовных ласк он навсегда отвратил ее от Дэвида. А теперь, похоже, ее ждет разрыв с Рори. И неважно, специально он это делает или непреднамеренно, факт остается фактом: своим вмешательством он каждый раз ломает ее личную жизнь.

— Я обязана избавиться от этого наваждения, — прошептала она, понимая, что должна немедленно убраться подальше от Джекоба. Иначе она совершит очередную глупость. Поцелует его в беззащитный затылок и разбудит, прижимаясь своим голым телом к его спине. Глянув на Джекоба в последний раз, она на цыпочках выбралась из спальни и прошла в ванную.

Глотнув холодной воды, умывшись и причесавшись, Флоренс стала рассуждать более здраво. Сейчас она уйдет и вернется к прежней жизни. Будет жить как жила, делая вид, что минувшей ночи никогда не существовало. По крайней мере, теперь это должно получиться легче. Слава Богу, ей не придется оплакивать ничью смерть или порушенные карьеры, не придется зализывать другие раны. Если выбрать верную форму поведения.

Ступив в гостиную Джекоба, Флоренс мгновенно обратила внимание на два несоответствия. Сквозь неплотно задвинутые занавеси в комнату струился лимонный свет пробуждающегося дня — это заметил бы каждый. А вот второе… Одолеваемая любопытством, она приблизилась к телефонному аппарату с выдернутым из гнезда проводом.

Как это понимать, милый братец? Значит, ты и впрямь планировал соблазнить меня и не хотел, чтобы телефонные звонки отвлекали тебя? Флоренс подняла с пола выдернутый шнур.

Сам собой напрашивался следующий вопрос. От чьего вмешательства он хотел уберечься? Кто мог звонить ему в любое время дня и ночи? Покручивая в руке тонкий белый провод, Флоренс задумчиво смотрела на телефон с автоответчиком. А что, если включить его? Услышит она чей-нибудь голос, призывающий Джекоба?

Тебя это не касается, Флоренс, сказала она себе, сжимая в ладони штыковой контакт и нерешительно поглядывая на штепсельное гнездо. Ты же работаешь не в желтой прессе. Скандальные секреты — не твоя специализация. Вся информация, которую ты представляешь на суд читателя, добыта честным путем, непосредственно у героев твоих интервью.

Однако сейчас нездоровый интерес проявляла не журналистка, а женщина. Женщина, которая любит.

С ненавистью к себе она воткнула вилку в гнездо.

Поначалу ничего не произошло. Молчащее устройство словно насмехалось над ее любопытством и ревностью. Но едва она собралась выдернуть шнур, телефон зазвонил. Флоренс похолодела от ужаса. Сейчас из спальни выскочит Джекоб — обнаженный мститель — и увидит, как она роется в его вещах.

Телефон продолжал надрываться звоном, но Джекоб не появлялся — ни голый, ни одетый, — и через несколько секунд включился автоответчик.

— Джекоб! Джекоб! Где ты? Ответь, прошу тебя! — Голос был нервный, но приятный. Она уже где-то его слышала.

Мириель Брейдвуд! Флоренс стиснула зубы.

— Джекоб, ответь мне, пожалуйста! Когда я проснулась и не увидела тебя рядом, я не поверила своим глазам! Ты был так нежен со мной сегодня, так ласков. О черт, теперь уже вчера, а не сегодня. Почему ты не отвечаешь, Джекоб? Мне показалось, в тебе вновь пробудилось настоящее чувство ко мне. Как ты можешь быть таким жестоким?

Похоже, жестокость у него в натуре, Мириель. Это его естественное состояние. Флоренс хотелось снять трубку и объяснить несчастной женщине, что монстры не способны на настоящее чувство. Она не злилась на красивую актрису; ей было глубоко жаль ее. Мириель Брейдвуд страдала из-за Джекоба так же, как она сама страдала когда-то. И по-прежнему страдает. В сущности, на месте Мириель могла бы оказаться она. Вот так звонила бы сейчас и стенала в трубку. Ведь совсем недавно Джекоб и с ней был "нежен и ласков".

Значит, вот как проводит он свои свободные дни, гневно думала Флоренс. Из одних объятий в другие. Беспринципная свинья! Чтобы разжалобить ее больным прикинулся. Голова у него, видите ли, разболелась!

Автоответчик продолжал записывать стенания Мириель, которые становились все более бессвязными, а Флоренс, схватив свою сумку, кинулась из квартиры Джекоба, на ходу вытаскивая сотовый телефон. На выходе ее нагнал голос Джекоба — он звал ее. Она захлопнула за собой дверь и помчалась по коридору к лифту. Если в нем есть хоть капля жалости, он не должен последовать за ней. Наверное, даже отпетый мерзавец откликнулся бы на душевные муки Мириель.

Флоренс повезло: лифт пришел мгновенно, и такси, которое она вызвала по телефону, пока ехала вниз, подкатило к дому буквально через минуту: должно быть, курсировало где-то поблизости.

Устроившись на заднем сиденье машины, Флоренс стала сознательно распалять в себе былую ненависть к Джекобу.

Да, она его ненавидит. И не только потому, что он оказался самым подходящим для нее сексуальным партнером, из-за которого ей никогда не суждено испытать полного счастья от близости с другими мужчинами. Он остался все тем же бездушным коварным эгоистом, каким она его знала десять лет назад. Вчера ему потребовалось удовлетворить свои животные инстинкты, и он днем развлекался с Мириель, а с наступлением вечера, обнаружив, что аппетит к плотским утехам не иссяк, принялся обольщать ее.

Подлец, грязная тварь, ругала его Флоренс, вытаскивая из сумки кошелек, когда такси остановилось у ее дома. Ты не изменился ни на йоту, Джекоб Тревельян, кипятилась она, поднимаясь по лестнице к своей квартире. У тебя свербело в одном месте, и — какая удача! — я как раз оказалась рядом. Мерзкий подонок! Тебя следовало бы удушить при рождении!

— Неистовому Джеку Дарвилю далеко до тебя! — кричала Флоренс, оказавшись в своей гостиной. — В сравнении с тобой, Джекоб, он просто невинный агнец, образец полового воздержания! — Она с силой швырнула на пол сумку, нисколько не заботясь о том, что, возможно, разбила диктофон и зеркало в компактной пудре, и прошествовала в кухню, чтобы заварить чай.

Грохая посудой, колотя одну за другой чашки, из которых уцелела лишь одна, она наконец сообразила, что своими буйствованиями создает невообразимый шум. В четыре часа утра! Должно быть, подняла на ноги всех соседей. В том числе Рори.

В подтверждение ее подозрений раздался стук в дверь. Значит, точно кого-то из соседей разбудила. Гость, прибывший извне, позвонил бы по домофону. Флоренс скрестила пальцы, моля Бога, чтобы это была женщина из соседней квартиры. Лучше уж получить нагоняй от старой миссис Филипс, чем объяснять Рори, почему она только что явилась домой.

Понимая, что упреков все равно не избежать, Флоренс завернулась в халат и, подойдя к двери, глянула в глазок. Настроение испортилось еще больше: за дверью стоял Рори.

У Рори, когда она впустила его, вид был сконфуженный и виноватый. Он пришел к ней в шелковом халате, из-под которого торчали голые ноги, но вряд ли причиной его смущения был несуразный наряд.

— Я и сам не понимаю, что здесь делаю, — сказал он, проследовав за Флоренс в гостиную. — Ты, разумеется, вольна приходить домой в любое время суток. Меня это не должно касаться. Просто я беспокоился.

Флоренс холодно посмотрела на него.

— Ну да, да, я ревную! С ума схожу по тебе, Фло. Все это время лежал с открытыми глазами и истязал себя всевозможными картинами… Представлял, что происходит между тобой и им! — Последнее восклицание было пронизано откровенной злобой.

О Господи, уныло думала Флоренс, придется солгать. Если только она не хочет лишить себя всякой надежды на милое приятное существование со спокойным порядочным мужчиной, который не бегает за каждой юбкой. Кое-какие факты придется утаить. В одинаковой степени и ради Рори, и ради собственного благополучия.

— Джекоб — мой брат, — начала она, терзаемая угрызениями совести. — Мы делились сведениями и сплетнями о родственниках, обсуждали семейные дела и заболтались. Я просто позабыла о времени.

Рори в ответ лишь глянул на нее скептически, как бы говоря: "Пожалуйста, не держи меня за дурака".

— К тому же меня чуть не ограбили, — торопливо продолжала Флоренс, ругая себя на чем свет стоит. — И со мной случился обморок. Джекобу пришлось приводить меня в чувство. Это тоже заняло некоторое время.

А уж как бедняга Рори мечтает таким вот образом "привести ее в чувство", с горечью думала она.

— Флоренс! Девочка моя родная! Ты не пострадала? Садись скорей… Пить что-нибудь хочешь?

Рори встрепенулся, засуетился, с готовностью принимая ее объяснение. Взяв Флоренс под локоть, он усадил ее на диван.

О да, Рори, еще как пострадала, думала она, позволяя обложить себя подушками. Но тебе неприятно будет слышать подробности моих "страданий".

— Не волнуйся. — Она слабо улыбнулась. — Уже все прошло. Я в полном порядке. Как раз собиралась сделать себе чай. Тебе налить?

— Сиди спокойно. Отдыхай. Я сам все приготовлю, — безапелляционно заявил Рори.

Флоренс отдалась его заботам, жалея, что участие Рори не вызывает в ней того трепета, который владел ею, когда вокруг нее суетился Джекоб. Интересно, почему? В стати и красоте он ничуть не уступает Джекобу, во всем остальном — превосходит. Исключительно порядочный человек, приятный во всех отношениях — добрый, внимательный, умный, занимательный. И уж никак не сексуальный маньяк с куском льда вместо сердца.

И тем не менее. Когда Рори вернулся в гостиную с подносом в руке, у нее внутри даже не дрогнуло, как это случалось порой при одной только мысли о Джекобе. И это происходило помимо ее желания. Более нелепой ситуации не придумаешь.

— Сущее блаженство! — похвалила она чай в тщетной надежде, что ее "щедрая благодарность" чуть поднимет Рори настроение. Что само по себе было нелепостью, поскольку, узнай Рори, что на самом деле произошло между ней и Джекобом, его горя не компенсирует никакая благодарность. Флоренс отхлебывала чай, обжигая губы.

Рори остановил на ней ласковый участливый взгляд, и у Флоренс защемило сердце.

— Ты злишься на него, да?

С губ готовы были сорваться с десяток возражений, но Флоренс вдруг поняла, что сейчас не имеет права лгать.

— Я не хочу злиться, — проговорила она, отставляя чашку. — Но злюсь, как это ни прискорбно… Такое ощущение, будто он внедрился в мой мозг и теперь там происходит нечто вроде химической реакции. Мне казалось, я давно изгнала его из своей системы, но не тут-то было. Похоже, он сидел в ней все эти годы, пузырился где-то на задворках сознания. Он отравляет мне жизнь, я чувствую себя глубоко несчастной, но меня неодолимо влечет к нему и ничего тут не поделаешь…

Но и теперь она сказала не всю правду. Джекоб не всегда отравлял ей существование. В постели с ним она просто млела от счастья, но и не только. Ей хорошо было с ним на протяжении почти всего вечера. Весело. Приятно. Когда удавалось забыть, что Джекоб — актер. В такие минуты ей казалось, что они самая счастливая пара на свете. "Казалось" — ключевое слово. Потому что на самом деле эта идиллия была сплошь иллюзией, созданной игрой ее влюбленного воображения и восхитительным актерским дарованием Джекоба. В суровой реальности жизни ей не было места.

Флоренс не смела взглянуть Рори в лицо. И не потому, что боялась прочесть боль в его глазах. Как раз наоборот. Ей тяжело было смотреть, как он отчаянно пытается скрыть свои душевные терзания. Джекоб на его месте, наверное, рвал и метал бы в порыве ревности, справедливо полагая, что она оскорбила его мужское достоинство. Рори же стремился пощадить ее чувства, хотя она горько обидела и унизила его. Ну почему, черт побери, она не способна должным образом оценить бескорыстие?

— А ему ты нужна?

Хороший вопрос. Она и сама не прочь бы получить ответ на него.

— Не знаю. — Она пожала плечами. — Джекоб — актер. Его истинные чувства — вечная загадка.

Воцарилось молчание, но Флоренс очень скоро стало невыносимо сидеть в тишине. Ей хотелось вопить и браниться, проклиная и Джекоба, и Рори, и саму жизнь, и всех мужчин на свете. Она не желала, чтобы к ней относились, как к калеке, только потому, что она по глупости легла в постель к своему распутному братцу. Как и великая Гарбо, она желала одиночества.

— Я устала, Рори, — тихо промолвила она, ставя на поднос свою чашку. — Думаю, мне нужно поспать немного. Давай встретимся завтра, поужинаем вместе. Я приготовлю что-нибудь. Может быть, даже твоего любимого цыпленка с помидорами? Если, конечно, ты… э… хочешь? — Вернее, если тебя еще привлекает "подержанный товар", добавила про себя Флоренс. Она чувствовала, что краснеет, но заниматься самовнушением сил не было.

— Это было бы замечательно, — отозвался Рори с робкой, но на удивление искренней улыбкой. — Но если не возражаешь, давай отложим до другого раза, хорошо? Я завтра опять уезжаю. На "Монотеке" в Суонси возникла небольшая паника, и они вызвали меня на несколько дней. Я не хотел бы ехать, но они очень хорошо платят. — Рори передернул плечами. Вид у него стал еще более потерянный. Он словно покорился судьбе, понимая, что выбрал не очень удачное время для отъезда. — Пойду помою посуду? — предложил он, кивая на поднос с чайными принадлежностями.

Боже мой! — мысленно вскричала Флоренс. Забота и внимание порядочных людей, желающих тебе добра, — нелегкое бремя.

— Не надо, Рори, оставь. Сама утром все уберу.

Рори не поцеловал ее на прощание. Наверное, счел, что ему не очень приятно прикасаться к ней сразу после ее встречи с Джекобом, предположила Флоренс. Впрочем, ее это только обрадовало: сравнение было бы не в пользу Рори. Принимая душ и облачаясь после в ночную сорочку, она старательно избегала всяких мыслей об обоих мужчинах.

Черт, хоть в монастырь беги, думала она, наконец укладываясь в постель. Сонливость как рукой сняло. За окном щебетали птицы, раздирая душу своим отвратительно радостным, беззаботным пением. Флоренс хотелось их перестрелять. Понимая, что валяться в постели бессмысленно, она слезла с кровати и уже через пару минут сидела за письменным столом, колотя по клавишам портативного компьютера.

Невероятно, думала она, шлифуя статью, которая даже ей самой показалась блестящей. Надо же как бывает. Если очень постараться, можно написать потрясающий очерк даже о таком подлеце, как Джекоб, написать тепло, с искренней симпатией. Она собрала и переработала огромный материал, представив свою Немезиду — как мысленно окрестила Джекоба Флоренс — интереснейшим человеком, и конечный результат, почти правдивый словесный портрет, читался чрезвычайно увлекательно. Ей даже удалось его порочности придать налет волнующей греховной добродетели, что, как известно, весьма импонирует читательницам. Она и сама обожала эту черту в знаменитостях мужского пола, но то были люди, которых она едва знала и которые не занимали места в ее сердце.

Теперь тебя будут любить еще больше, Джекоб, думала Флоренс, переписывая на дискету напечатанную статью, которую ей предстояло отнести в редакцию. Если бы только я могла меньше любить тебя!

— Ваша жена скоро поправится, господин Тревельян. Ей просто необходимо несколько дней побыть в тишине и покое, чтобы прийти в себя. Она не причинила себе серьезного вреда. Я бы не стал утверждать, что она наркоманка. Во всяком случае, пока.

Джекоб не стал переубеждать врача относительно своего семейного положения. Изнуренный физически и эмоционально, он едва мог говорить, но все же заставил себя поблагодарить доктора.

— Спасибо. Это большое облегчение. Я только съезжу домой, чтобы переодеться, и тут же отправлюсь в клинику.

Врач закрыл свой чемоданчик и безучастным взглядом проследил, как успокоенную с помощью лекарств Мириель выносят на носилках из квартиры.

— Честно говоря, господин Тревельян, думаю, без вас она поправится быстрее. Я не хочу вас обидеть, но должен заметить, что именно вы являетесь источником ее расстройства. — Джекоб встревоженно глянул на врача. Тот продолжал: — Еще раз прошу прощения. Сейчас она в крайне неуравновешенном состоянии. Возможно, ей будет легче обрести прежнюю психологическую устойчивость и веру в себя, если вас рядом не будет. Почему бы вам не уехать куда-нибудь на несколько дней? Устройте себе небольшой отпуск. В этом случае вы будете избавлены от искушения навестить ее. Еще лучше, если вы отправитесь туда, где вас нельзя будет достать, чтобы она не могла с вами связаться. Это был бы идеальный вариант. Тогда ей придется рассчитывать только на собственные силы. Вы понимаете, что я имею в виду?

Врач давал разумный совет, вызвавший в душе Джекоба бурную радость, за что он ненавидел себя и презирал. Его первым побуждением было полностью принять на себя всю ответственность за очередной срыв Мириель — следовало порвать с ней еще несколько месяцев назад, — но он не мог отрицать, что рекомендация врача освобождала его от тяжелейшей обузы. В результате он получал возможность поразмыслить над своими чувствами, обдумать виды на будущее, прийти в согласие с самим собой. Наконец-то у него появлялась масса времени истязать себя мыслями о Флоренс и о Мириель.

Хотя он и так уже достаточно измучил себя, думал Джекоб, приводя в порядок квартиру Мириель. Убравшись в комнатах, он закрыл входную дверь ключом, который когда-то дала ему Мириель, желавшая, чтобы он мог в любое время приходить в ее дом.

Флоренс не выходила у него из головы с тех самых пор, как он дал согласие на интервью, но он знал, что подсознательно никогда не переставал думать о ней. Она сопровождала его во всех его любовных похождениях, являясь критерием, мерилом оценки каждой женщины, с которой он вступал в любовную связь. И сейчас ему стало ясно, что все они — как и несчастная Мириель, оказавшаяся восприимчивее остальных, — сознавали, что не дотягивают до его эталона любимой женщины.

Домой он возвращался на такси. Тело ломило от усталости, в мыслях полный разброд. Такое ощущение, будто за последние двадцать четыре часа он пережил все чувства, какие только свойственны человеку. Завалиться бы спать на неделю, но разве вынесет он калейдоскоп сновидений, которые непременно заполнят его забытье?

Во всяком случае, большинство из них опасны для его рассудка, хотя некоторые грезы были бы приятны. Наполненные горькой радостью, они принесут успокоение. Вечер, проведенный в компании Флоренс, вспоминался, как некая феерия острых ощущений: они то язвили и пререкались, то дружески беседовали, осыпая друг друга комплиментами; были и более щекотливые моменты. Но встреча окончилась так, как он и мечтать не смел. Память его не обманула. Для него она была и осталась самой идеальной сексуальной партнершей, возлюбленной. Его пробирала сладостная дрожь от одной только мысли о близости с ней, хотя не исключено, что он ненавидит ее. Разве это справедливо, чтобы один человек был до такой степени одержим другим? Тем более что она, по всей вероятности, ненавидит его. Теперь-то уж наверняка.

Войдя в свою гостиную, Джекоб увидел автоответчик и едва удержался, чтобы не разнести его вдребезги. Сейчас, когда ему это так необходимо, разумеется, сообщений для него нет. От Флоренс ни слова. А он так надеялся, что она все-таки позвонит и предложит ему встретиться еще раз, чтобы обсудить случившееся.

Тщетная надежда. Флоренс ведь слышала вводящие в заблуждение пылкие вопли Мириель и наверняка сделала соответствующие выводы, а именно: что он, гнусный подлец, завлек ее в свою постель, состоя в любовной связи с другой женщиной.

Впрочем, нравится ему это или нет, а он пока связан с Мириель. У нее неустойчивая психика, она легко возбудима и к тому же убедила себя, что не способна ни жить, ни работать без него. Он подозревал, что в минуты просветления Мириель, как и он сам, прекрасно сознает, что они не могут быть по-настоящему счастливы вместе. Их скоротечный брак давно уже существовал только на бумаге.

Если бы ее продюсер с самого начала не настоял, чтобы их супружество оставалось в тайне и они жили бы как нормальные муж и жена — завели бы собственный дом, народили детей, — возможно, их брак имел бы больше шансов на успех. Но Мириель тоже не желала немедленной огласки, а теперь ей и вовсе незачем опасаться прессы: они успеют развестись раньше, чем станет известно об их женитьбе.

Это я тоже скрыл от тебя, Флоренс, думал Джекоб, стягивая с себя одежду и заваливаясь на кровать. Может быть, все-таки удастся соснуть немного.

Ну почему он ей не признался? Ну да, она — журналистка. Но ведь она также благородный, порядочный человек и, если ее попросить, не станет разглашать чужую тайну. Он мог бы поведать ей свои тревоги и проблемы, и она, без сомнения, участливо выслушала бы его, что-нибудь посоветовала бы, утешила.

Он опять, как и десять лет назад, недооценил ситуацию. Опять он обманул Флоренс, рассказал ей урезанную, подчищенную правду. Казалось бы, за десять лет можно было бы и поумнеть.

Сон не приходил, хотя, наверное, более измотанным и изнуренным он еще не чувствовал себя ни разу в жизни. И покоя его лишали не только горькие мысли о Флоренс или Мириель, но нечто более существенное, коварное, чем такие условные понятия, как вина, честь, утраченные возможности. Что такое совесть и разум в сравнении с гласом жаждущей плоти?

Стоило ему шевельнуться, повернуться, от подушек, одеяла поднимался аромат духов Флоренс, запах ее обнаженного тела. Каждый вздох дарил ему блаженство и мучение, напоминая о минувшей сказочной ночи, когда он держал ее в своих объятиях. Возможно, та ночь — это все, что ему отпущено. Последняя ночь, которую он провел с ней.

Молодец, Джекоб, ругал он себя, наверное, уже в тысячный раз взбивая душистую подушку. Ждал десять лет и опять все испортил!