Флоренс хмурилась, и Джекоб понял, что все его благие намерения, которые он вынашивал, пока закипал чайник, ни к чему хорошему не приведут. Он выбрал неудачное время для объяснений.

— Чай готов! — весело объявил он, ставя поднос на трухлявый деревянный стол, утопавший вместе со стульями в зарослях сорняков. При виде натянутой улыбки Флоренс у него защемило сердце. — Разливаю? — Отпускать легкомысленные реплики по поводу того, кто из них должен выступить в роли хозяйки, как подозревал Джекоб, сейчас тоже неуместно. Что конкретно гнетет Флоренс, он не знал, но очевидно, что она чем-то озабочена.

Момент неподходящий, Тревельян, предупредил он себя, разливая чай, заваренный именно так, как она любила, затем передал ей печенье. Он собирался рассказать ей все — о Мириель и о настоящем, о Дэвиде и о прошлом, — так как был убежден, что может довериться Флоренс, только бы она не усомнилась в его искренности. Но теперь чувствовал, что она не будет восприимчива. Слишком много помех, слишком много статического электричества на той длине волны, что гудит между ними.

Катализатором к действию послужил сценарий его фильма. Джек Дарвиль не был писателем, но его письма и дневники, написанные в окопах, содержали мысли и наблюдения, которые никого не оставили бы равнодушным. Некоторые из них предполагалось озвучить за кадром в качестве сопровождения к сценам боев, которые собирались снимать во Франции. Записываться они, разумеется, будут отдельно, в студии, однако Джекоб решил заранее ознакомиться с текстом, чтобы иметь полное представление о своем герое и понять, какое нужно создать настроение.

Джек Дарвиль в последние дни и часы своей жизни много писал о своей возлюбленной, леди Оливии Ньюхейвен. Роман с этой женщиной длился с перерывами всю его жизнь. Они доставляли друг другу много, очень много неприятностей.

Брак Оливии Ньюхейвен с высокопоставленным чиновником свидетельствовал о том, что в свое время ее связь с Джеком Дарвилем едва не стоила ей репутации, и скандальной огласки удалось избежать только чудом. Джек Дарвиль, в свою очередь, будучи отпетым волокитой, при всей своей великой любви к леди Ньюхейвен причинял ей немало страданий. Они были заклятыми врагами и при этом любили друг друга глубоко и страстно. Последние слова умирающего Дарвиля: "Да хранит тебя Бог, Возлюбленная Немезида, моя единственная любовь" — весьма озадачили склонившихся над ним солдат. Их смысл стал понятен только после того, как были найдены дневники и письма погибшего в окопах распутника.

И вот, когда Джекоб услышал мысленно эти слова, произнесенные его собственным голосом, на него снизошло сокрушительное озарение, вызвавшее дрожь в руке, державшей чашку, так что он едва не расплескал чай. Умрет он завтра, через два дня или через полвека, его последняя мысль будет о Флоренс.

А это значит, что я люблю тебя, Фло, молча признался он, наблюдая, как она отхлебывает чай с напряженной задумчивостью в лице. Чувствуешь ли ты что-нибудь подобное ко мне? Я знаю, что не безразличен тебе, что тебя влечет ко мне, но смею ли я рассчитывать на более глубокое чувство? Смею ли надеяться на столь же глубокую взаимность?

У Флоренс есть все основания ненавидеть его. И за реальные грехи запутавшегося юноши, одержимого страстью, и за предполагаемые, которые ему приписывают. Отнюдь не благородство — ни тогда, ни тем более теперь — удерживало его от оправданий, но у него были свои причины, и они не утратили актуальности по сей день.

Нелегко быть благородным, верно? — вопрошал он тень Джека Дарвиля. Великодушие и самопожертвование стоило жизни Неистовому Джеку, а ему самому — счастья.

— Тебя что-то беспокоит? — вывел его из раздумий голос Флоренс, и, хотя в ее взгляде сквозило всего лишь любопытство, а не любовь, о которой он мечтал, вмешательство Флоренс его обрадовало. Поразмышляй он таким образом чуть дольше, глубокой депрессии не миновать.

— Нет, все в порядке, — лениво протянул он, придав голосу легкомысленно беспечный тон.

— Однако вид у тебя озабоченный, — настаивала она, хотя сама выглядела далеко не беззаботной. Да еще и смотрела на него подозрительно, с грустью отметил Джекоб.

— Да так, ерунда. Эта роль покоя не дает. — Он плутовато усмехнулся, в кои-то веки пожалев, что притворство дается ему с такой легкостью. — Ты оказалась права… Мне очень непросто влезть в шкуру бескорыстного человека.

Флоренс отвечала ему взглядом, говорившим: "Комментарии излишни", однако смягчила удар улыбкой.

Джекоб, опасаясь, что сорвется, если они опять надолго замолчат, принялся рассказывать о Джеке Дарвиле и его подвигах, излагая реальные события и вымышленные, которые были придуманы для усиления драматизма.

— Значит, по-твоему, их роман не сопровождался бурными любовными сценами? — задумчиво проговорила Флоренс.

— Любовь у них была страстная, и они спали вместе, — подтвердил Джекоб, высказывая мнение, основанное на подробном изучении жизни своего героя и собственной интуиции, всегда помогавшей ему создавать правдоподобные образы персонажей, которых он исполнял. — Но не думаю, что у них имелось много возможностей для встреч в интимной обстановке, как это можно предположить. Оливия Ньюхейвен была заметной фигурой в светском обществе, всегда на виду у прессы, как, например, нынешние знаменитости. Полагаю, обоим приходилось сдерживать свою страсть, скрывать душевные переживания…

— Что, очевидно, означает, что те несколько раз, когда они бывали вместе, доставляли обоим либо разочарование… либо приводили в исступленный восторг.

— Те встречи были незабываемыми, — сказал Джекоб. От замечания Флоренс перехватило дыхание, все существо наполнилось невыразимой тоской. Он вспомнил свои "несколько раз" с ней. Те два совершенных по полноте ощущений случая в его жизни, когда сексуальная близость с женщиной воистину приводила его в исступленный восторг, потому что та особенная сложная духовная связь, существовавшая между ним и этой женщиной, возвысила обычный половой акт до некоего священнодействия, суть которого он едва понимал и даже не смел предать осмыслению.

Неужели он обречен до конца дней своих терзаться воспоминаниями о тех ночах? Вновь и вновь переживать их в воображении, потому что испытать подобное в реальной жизни ему больше не суждено?

О ком, черт побери, он думает?

Флоренс пристально смотрела на Джекоба. Взгляд обращен вовнутрь, лицо дышит благоговейным трепетом и какой-то невыразимой тоской. Чувствовалось, что он где-то далеко, и он там не один… Кто у него на уме? Джек Дарвиль и его титулованная леди? Или он сам и его собственная леди, Мириель Брейдвуд — исполнительница роли леди Ньюхейвен, с которой он вкушает "исступленный восторг"?

Флоренс пронзила ревность. Еще недавно она чувствовала в нем близкого человека, а теперь — совсем в его духе — он опять отдалился от нее. В ней вновь вспыхнула ненависть.

— Пожалуй что незабываемыми, — кисло согласилась Флоренс. — И я убеждена, что вы — ты и твоя леди Ньюхейвен — воссоздаете их идеально. Вам наверняка не раз выпадала возможность поупражняться. — Она со стуком опустила чашку на стол, отчего задребезжала и вся остальная посуда. Чай, на вкус горький как трава, ей неожиданно разонравился.

— Что ты имеешь в виду? — Он обратил на нее озадаченный взгляд, в котором сквозила боль. Флоренс почти поверила, что он не понял ее намека, но потом напомнила себе о его исключительных актерских способностях.

— Неужели не понятно? — Ее неприятно поразил ее собственный тон — тон упрямого подростка. — Жизнь находит отражение в искусстве и тому подобное. Или в вашем случае наоборот?

Ей хотелось вскочить, пнуть его в коленку, крикнуть, чтоб убирался в Лондон к своей меланхоличной психопатке-любовнице. Вероятно, он поехал с ней просто чтобы досадить Мириель, пробудить в ней ревность, и вся его болтовня про клинику и рекомендации врачей на время удалиться от Мириель — наглая выдумка, предлог, чтобы сменить сексуальную партнершу, внести разнообразие в свою жизнь. Зря старался. Он не получит больше того, что имеет… А имеет он ноль! Ничто!

— Флоренс! — тихо воскликнул Джекоб, дотронувшись до ее руки. С его лица не сходило озадаченное выражение.

— Я, разумеется, говорю о тебе и Мириель. — Она с ненавистью вслушивалась в свой пропитанный злобным сарказмом голос. — Полагаю, эротические сцены "Возлюбленной Немезиды" для вас пара пустяков. Все равно что играть в собственной постели у себя дома!

Боль в его глазах сменилась отталкивающей холодностью. Она разозлила его, догадалась Флоренс. Но в нем клокотала не та жгучая испепеляющая ярость, что дарует очищение и разряжает внутреннее напряжение. Нет, это было леденящее, жестко сдерживаемое бешенство, неумолимо перерастающее в ненависть или — хуже того — в презрение.

— Ревнуем? — вкрадчиво протянул Джекоб, как всегда попав в самую точку. Флоренс аж дыхание затаила. — Надо признать, меня это удивляет… Тебя никто не принуждал к воздержанию. Сама себя наказываешь. Догадываешься, наверное, что я был бы счастлив удовлетворить твои сексуальные потребности.

— Свинья! — вскричала Флоренс. — Убирайся! Оставь меня в покое. — Она отвернулась. Джекоб вел себя оскорбительно, грубо, но это ее не отталкивало, наоборот, еще больше распаляло влечение к нему.

Она ожидала, что Джекоб немедленно заберет свою чашку и удалится в коттедж, но тот сидел как ни в чем не бывало и даже подлил себе чаю. Флоренс негодовала.

— Тебе добавить? — вежливо предложил он. Чтобы не нагрубить, она плотно сжала губы, но потом глубоко вздохнула и буркнула:

— Благодарю, не надо.

За столом воцарилось молчание, нарушаемое пением птиц, щебетавших в саду, казалось, с каким-то нервным энтузиазмом, будто они пытались разрядить неприятную атмосферу.

— Извини. Я сказал гадость.

Флоренс, делавшая вид, что пьет чай, хотя чашка была пуста, от неожиданности выронила фаянсовую емкость в траву у своих ног. Джекоб перед ней извинился! Большая редкость! Стараясь не выдать своего волнения, она нагнулась и стала шарить в траве.

— Держи. — Джекоб первым отыскал в зарослях чашку, которая даже не треснула при падении.

— Спасибо… — Флоренс, протяжно выдохнув, забрала чашку и осмелилась посмотреть ему в лицо. — И за извинение спасибо… В этом не было необходимости. Сама напросилась. Нечего переходить на личности. Твои отношения с Мириель меня ни в коей мере не касаются… Это не мое дело.

Джекоб бросил на нее проницательный взгляд, будто хотел сказать что-то, но не решался.

— Я бы с этим не согласился. — Он рассеянно водил пальцем по ободку собственной чашки. — Ты имеешь полное право делать замечания относительно моей личной жизни. В конце концов, мы родственники и в общем-то не чужие друг другу люди…

Он произнес это неловко, без присущей ему находчивости в выборе выразительных средств, но столь явная растерянность придавала лишь дополнительный шарм его обаянию. Чувствовалось также, что характер их отношений ему ясен не больше, чем ей самой. Флоренс предпочла бы сразу объясниться с ним начистоту — это принесло бы облегчение обоим, — но едва установившийся между ними мир был еще слишком хрупок.

— Может, ты и прав, — согласилась она и скривила рот в ироничной усмешке. — Ну что, поднимем белый флаг? Я устала спорить…

— Я тоже, — отозвался Джекоб с улыбкой, но в глазах его по-прежнему читались вопросы, Флоренс подозревала, что он не рискует пытать ее по той же причине, что и она его.

Вечерело. Они вернулись в дом. Оба все больше молчали, но теперь это хотя бы не было тягостным молчанием.

— У тебя есть книги о Джеке Дарвиле? Его биография? Записки? — спросила Флоренс, когда они вымыли посуду после ужина и зажгли лампы. — Я, естественно, кое-что читала о нем, — продолжала она, перехватив взгляд Джекоба, вытиравшего чашки, — но мне хотелось бы знать больше. Судя по всему, он был очень интересный человек.

— Да, конечно. У меня много материалов о нем, — дружелюбно отвечал Джекоб. — Бери любую книгу, что у меня есть здесь с собой… а когда вернемся в город, я дам тебе еще кое-что. — Он глянул в окно, за которым сгущались сумерки, и кивнул на стоявшую рядом старую тусклую лампу. — Правда, сейчас читать темновато.

— Это верно, — согласилась Флоренс, сознавая, что опять настала пора разрешать досадные проблемы. Скоро укладываться спать, и, хотя они более или менее достигли согласия относительно раздельного ночного времяпрепровождения, по-прежнему насущным оставался вопрос, как ей искупаться в тепле. С заходом солнца значительно похолодало, и они только что затопили печь. Флоренс с тоской вспоминала свою квартиру в Лондоне с центральным отоплением, где из крана течет горячая вода и можно с наслаждением помокнуть в глубокой фаянсовой ванне. Здесь они имели только старую металлическую ванну, на которую глядеть-то было боязно, не то что садиться в нее. Интересно, как часто купались бывшие владельцы коттеджа? Раз в неделю? Раз в месяц? Флоренс поморщилась, содрогаясь.

— Хочешь принять ванну? — неожиданно спросил Джекоб.

Должно быть, заметил, как она смотрела на стоявшую в углу ванну, сообразила Флоренс.

— Да, — просто ответила она.

— Тогда давай ставить чайники и кастрюли с водой, — живо проговорил он и принялся проворно освобождать перед печкой пространство для ванны.

Флоренс медлила в нерешительности, понимая, что более подходящего места не найти, но вот как она станет раздеваться в гостиной? Утром она так и поступила, но это было в отсутствие Джекоба, и то она постаралась вымыться побыстрее и при этом наглухо заперла двери.

— Не беспокойся, — тихо сказал Джекоб. — Я выйду погулять. Может, в пивную загляну, побалую себя пинтой эля.

— Мне как-то неловко, что я выгоняю тебя, — смущенно промолвила Флоренс, поднося к ванне один из больших чайников.

— Но ты ведь не хочешь, чтобы я остался? — прямо спросил он. Без двусмысленных намеков, без тени надежды в голосе.

Флоренс вздохнула.

— Нет, Джекоб, ты прав. Не хочу.

— Тогда все в порядке, — беспечно бросил он и взялся за другой чайник.

Вместе они наполнили ванну горячей водой, и Флоренс приготовила полотенца, туалетные принадлежности и ночную сорочку.

— Когда мне лучше вернуться? — поинтересовался Джекоб.

Когда? Хороший вопрос. Ей нужно не только принять ванну, но еще и нервы не мешало бы успокоить, однако совесть не позволяла заставлять его долго торчать на улице.

— Минут через сорок? Это очень долго?

— Буду через час, — заявил Джекоб. Он надел плащ и взглянул на часы. На его губах играла улыбка — скорее грустная, чем насмешливая. — И не тревожься, купайся спокойно, — добавил он, помедлив в дверях. — Я постучу, когда вернусь. На всякий случай.

— Спасибо, — поблагодарила Флоренс, но он исчез за дверью так быстро, что вряд ли слышал выражение ее признательности.

После долгой прогулки по бездорожью под палящим солнцем приятно было смыть с тела грязь и пот. Она должна бы быть в восторге. Одна в доме, нежится в теплой воде, натирая себя любимым мылом и шампунем. Так чего же еще ей надо? Чем она опять недовольна? Жалеет, что некому потереть ей спинку?

— Бедняга, на меня не угодишь, да? — промурлыкала Флоренс, погружаясь по шею в ласковую теплую воду. — Я бы ох как рассвирепела, если б ты задумал остаться, а теперь вот злюсь, что ты ушел, безропотно подчинившись моей просьбе!

Купание при керосиновой лампе перед пылающим камином дарило ощущение чувственного наслаждения и домашнего уюта. А если бы Джекоб все-таки остался и она позволила бы ему опуститься на колени возле ванны, чтобы он мог натереть ее душистой мыльной пеной? У него чудесные руки — сильные и нежные. Даже самое невинное его прикосновение воспринималось как ласка. Хотя, чего уж тут скрывать, она мечтает не о невинных прикосновениях. И если бы Джекоб остался, они вскоре занимались бы уже не просто купанием…

— Нет! Прекрати!

Флоренс от собственного крика едва не выскочила из ванны. Что она делает? Будто сама себе враг. Близость с Джекобом не ограничивается просто сексом. Он опасен для ее душевного покоя и вообще для рассудка. Те два случая их любовной близости были каким-то умопомрачением. О них даже вспоминать нельзя, не то что повторять.

Глупые фантазии, разыгрывавшиеся в ее воображении на протяжении всего дня, необходимо уничтожить. Немедленно. Жизненные пути Флоренс и Джекоба пересекались всего дважды, но по отъезде из Озерного края, через день-два, они разойдутся окончательно и бесповоротно. Навсегда.

Флоренс вылезла из ванны и стала яростно растираться полотенцем, пока кожа не покраснела.

Не зная, что делать с ванной и ее содержимым, она оставила все как есть, надела ночную сорочку и халат и подогрела молоко, чтобы выпить на ночь какао, купленное в сельском магазине. Решив, что Джекоб тоже сможет искупаться, если охлажденную воду в ванне частично заменить горячей, она поставила на плиту еще два чайника.

И в итоге получится, что мы все-таки вместе принимали ванну, думала она, отхлебывая по глотку какао. Но на большее не рассчитывай, Джекоб. Ближе подпускать тебя к себе я просто не могу. Не совладаю с собой.

Погруженная в мрачные размышления, Флоренс позабыла о времени, а когда посмотрела на часы, удивилась. Джекоб отсутствовал уже более двух часов.

— Черт возьми, Джекоб, где тебя носит? — бормотала она, вглядываясь с порога в темноту: на затянутом облаками небе не было заметно ни звезд, ни луны. Флоренс овладело беспокойство. А вдруг он упал или еще что случилось? Может, ногу подвернул на какой-нибудь рытвине. Или опрокинулся, разбил о камень голову и лежит теперь где-нибудь без сознания, замерзает. Или уже умер.

Она собралась надеть плащ и туфли, схватить фонарь и выбежать на улицу, но тут заметила во мраке какое-то движение. Через пару секунд на тропинке проявился силуэт, а еще мгновение спустя она узнала в этом силуэте Джекоба.

Где ты был? — хотелось крикнуть ей. С тобой все в порядке? Я места себе не находила! Думала, с тобой случилось что-то ужасное!

— Долго же ты гулял, — холодно произнесла она, когда Джекоб приблизился к дому. Взгляд у него был отчужденный, немного сердитый, словно он был не рад встрече с ней и специально задержался, надеясь, что по возвращении найдет ее спящей. Не получив ответа, Флоренс спросила: — Значит, в пивной сидел?

— Нет, — бросил Джекоб, проходя мимо нее в дом. — Просто бродил по лесу. Размышлял.

О чем? О ком? Обо мне? Ни один из этих вопросов не был озвучен: хоть и с трудом, но Флоренс обуздала свой пыл.

— Я как раз собиралась укладываться. В ванне осталась вода, только подлей туда немного горячей. На плите теплое молоко, если захочешь выпить какао… — Она медлила, желая отбросить все свои предрассудки и позвать его в постель. В свою постель. — Спокойной ночи, Джекоб. Увидимся утром.

— Спокойной ночи, Флоренс. Приятного сна.

О Боже милосердный, это невыносимо, думала Флоренс, скрывшись в своем сомнительном убежище на верхнем этаже. Она все еще ощущала на себе леденящий холод синих глаз.

Его взгляд был непостижим, непроницаем. Словно длительная прогулка в темноте среди красот дикой природы выхолостила из него все лишние чувства. Наверное, он все это время раздумывал о ней, взвешивал ее достоинства и недостатки, определял степень своего влечения к ней и в итоге пришел к выводу, что она ему не нужна. Как и десять лет назад, его страсть оказалась быстротечной.

Только вся беда в том, что она не стала желать его меньше. Ее влечение к нему, пожалуй, даже окрепло, особенно в последние минуты, когда она поняла, что разонравилась ему. Флоренс погасила лампу и нырнула под одеяла, размышляя о непредсказуемости человеческого либидо. Выходит, правду говорят, что запретный плод сладок. Возмутительно!

Некоторое время она лежала с открытыми глазами, прислушиваясь к доносившимся снизу звукам. Судя по плеску воды, Джекоб купался, и она сразу представила его влажное обнаженное тело, поблескивающее в красноватых отсветах пламени печи. Флоренс гнала эту картину из головы, но все напрасно. К тому же воображение, решив подшутить над ней, перенесло ее в пору десятилетней давности, и она видела другого Джекоба — юного, длинноволосого. Того Джекоба, который осыпал ее любовными ласками на коврике перед камином.

Да, а на следующий день он поведал Дэвиду о своем "подвиге" и сказал, что тот связался с обычной потаскушкой! После он попытался объяснить ей свой подлый поступок, но ведь мужчина готов наплести женщине что угодно, лишь бы добиться своего. А уж талантливому актеру это и вовсе ничего не стоит…

— Ненавижу тебя, Джекоб, — прошептала Флоренс и погрузилась в сон.

Ее разбудил собственный смех. Она немного полежала, приходя в себя, и, когда дремотное состояние окончательно развеялось, ею овладело отвратительное подозрение, что ее смех был вызван страхом и замешательством, а вовсе не каким-то веселым видением. Сам сон вспомнить она не могла, и оттого встревожилась еще больше.

В чем дело? Что ее беспокоит?

Ответ напрашивался сам собой. Джекоб. Почему он так неприветливо держался с ней вчера, когда вернулся с прогулки? Почему был так холоден, неразговорчив?

Мужчины! Это они, а не женщины, рабы своих настроений. И чем больше в них таланта, тем они капризнее. А уж творческие личности и подавно! С такими-то задатками Джекоб, пожалуй, обретет славу величайшего трагика всех времен и народов!

Флоренс переоделась и раздвинула шторы. Ее взору открылся утренний пейзаж Озерного края, подернутый прозрачной влагой и нетронутой чистотой. Восхитительное зрелище. Во всяком случае, вид из окна ее спальни был сущим благословением для истерзанной души. Хотелось выскочить на улицу и бездумно наслаждаться безыскусной красотой округи, которой не страшен ни дождь, ни ураганный ветер. Этот сельский край никогда не разочарует ее — в отличие от мужчин. По крайней мере, одного из них…

Спустившись вниз, Флоренс обнаружила, что печь затоплена, стол накрыт для завтрака. Очевидно, Джекоб опять поднялся с жаворонками. Она огляделась. Джекоба в доме не было. Наверное, как и вчера, пошел принимать на свежем воздухе утренние процедуры, предположила она.

Надеюсь, из-за того, что ты не можешь спать, грубая свинья, недобро подумала Флоренс и тут же устыдилась своего злорадства: сама она, несмотря ни на что, спала замечательно.

Поначалу Флоренс решила, что останется в коттедже и не станет бродить в поисках Джекоба, но, наскоро умывшись в холодном закутке за зимним садом, она вдруг почувствовала, что не в силах торчать в коттедже, изнывая от неведения. Быстро натянув спортивную фуфайку с джинсами и кроссовки, она вышла на улицу и зашагала к реке, с радостью вдыхая холодный бодрящий воздух, приятно обжигавший кожу.

А может, она просто радуется тому, что скоро увидит обнаженного Джекоба? Если это так, то ей лучше немедленно повернуть назад.

Флоренс в нерешительности остановилась в зеленой ложбине и помотала головой, словно надеялась таким образом упорядочить путаницу своих чувств и мыслей. Пора положить конец этому бреду. Сколько можно метаться из стороны в сторону? То она прощает Джекоба, восхищается им, жаждет его любви, а в следующую минуту яростно ненавидит, обвиняя во всевозможных грехах, и смакует печальное прошлое, лишая себя счастливого будущего.

И какую же роль во всем этом играет секс, Фло? — спросила она себя, вновь трогаясь с места. За десять лет они с Джекобом дважды были вместе, и каждый раз после близости с ним весь ее мир переворачивался вверх дном. Смогут ли они когда-нибудь наслаждаться друг другом, не создавая вокруг себя хаос? И если это возможно, избавятся ли они от своих демонов?

Флоренс глядела по сторонам, выискивая ответы в красочной зелени леса. Может быть, ей все же удастся достичь цели, которую она ставила перед собой, собираясь в Озерный край? Может, ей удастся излечиться от Джекоба и вернуться к нормальной жизни? Секс в данном случае, как она уже убедилась, не лучшее лекарство, но если ничего не предпринять, она просто сойдет с ума. Очевидно, только разрушительный взрыв чувств принесет обоим облегчение…

Добравшись до того места, где она пряталась накануне утром, Флоренс не увидела в реке Джекоба, но небольшой ворох его вещей — полотенце, кроссовки, джинсы — свидетельствовал о том, что он где-то рядом. Флоренс огляделась, напрягая слух в надежде уловить хоть какой-нибудь звук, указывавший на присутствие человека, но не услышала ни единого шороха. Джекоб исчез. Будто его унесли инопланетяне.

Флоренс продолжала всматриваться в прибрежные заросли и в конце концов пришла к выводу, что компанию ей составляют только река, деревья и камни. Она зашагала по узкой тропинке, тянувшейся вдоль реки, и через пару минут вышла к небольшому влажному лесу, льнувшему к каменистой возвышенности. Прямо перед ней лежала неглубокая лощина, почти такая же, как та, в которой она останавливалась чуть раньше.

Она увидела Джекоба, и только чудо, представшее ее взору, удержало ее от возгласа удивления и приветствия.

Джекоб, вопреки собственным утверждениям, делал упражнения тай-чи-чуань не в обнаженном виде. Он был облачен в темные атласные спортивные трусы, оттенявшие кремовый тон его гладкой кожи, и вся его фигура, выполнявшая движения с грациозной медлительностью, напоминала ожившее мраморное изваяние. В коротких волосах сверкали капли воды — значит, он уже окунулся, — и, хотя он раскачивался, приседал и поднимался с открытыми глазами, взгляд его был рассредоточен, словно сознанием он находился где-то в другом месте. Джекоб был настолько погружен в исполнение совершенных форм тай-чи-чуань, что казалось, будто он и не дышит вовсе.

Флоренс тоже затаила дыхание. Джекоб словно перетекал из одной изящной позы в другую; голые ступни, казалось, вообще не касаются поросшего травой дерна. Все это он проделывал в полнейшем молчании, и Флоренс боялась пошевелиться, опасаясь, что малейшее ее движение привлечет его внимание. Сейчас, наверное, он способен слышать даже быстрое биение ее сердца, способен уловить, как вздымается и опускается ее грудь.

Флоренс раньше уже доводилось видеть исполнение упражнений тай-чи-чуань, да она и сама не раз пробовала освоить китайскую гимнастику, но сейчас она наблюдала настоящее таинство. Джекоб был абсолютно расслаблен и в то же время, как это ни парадоксально, все его существо дышало мощной энергетикой. Прежде она никогда бы не назвала подобные ритмические движения искусством, но, наблюдая за Джекобом, другого определения им просто не находила. На ее глазах он моделировал шедевры красоты и силы. Она воочию лицезрела поэзию телодвижений.

И вдруг волшебное мгновение оборвалось — оборвалось так же неожиданно, как и предстало ее взору. Джекоб внезапно отчаянно зарычал и упал на колени, спрятав лицо в ладонях.

Флоренс не раздумывая ринулась вниз, подбежала к нему, присела рядом на корточки и обхватила рукой за теплые голые плечи.

— Что случилось? В чем дело? — спрашивала она, не в силах остановить свои пальцы, поглаживавшие гладкую кожу мускулистого торса, пластикой которого она так восхищалась всего несколько секунд назад. — Джекоб! Прошу тебя, скажи, что случилось? Что с тобой?

Джекоб поднял голову; руки будто сами собой упали к ногам и сжались в кулаки; глаза — два светлых бездонных колодца гнева и смятения.

— Дело в тебе, Флоренс… — произнес он хриплым надтреснутым голосом. — В тебе!