Четыре часа спустя я вышел из кареты на помятую дорожку из красного бархата. По обеим сторонам дверей особняка Беконфилда стояли стражники в пятнисто-коричневых одеяниях, само воплощение внимания, несмотря на колючий мороз. Впервые я шел сюда через парадный вход. Чувствовал себя важной птицей.

В прихожей слуга с пергаментным свитком в руках контролировал доступ к развлечениям, предлагавшимся в главном зале. Он поприветствовал меня почтительным поклоном, но мое положение человека из высшего общества не позволило мне ответить ему тем же. Гаркнув ему свое имя, я принялся ждать, пока слуга найдет в списке соответствующую запись.

Клинка должна была заинтриговать моя просьба включить меня в число приглашенных, после того как он подослал ко мне убийц, и часто достаточно одного любопытства, чтобы приблизиться к аристократу, жадному до всего, что нарушает однообразие распутной жизни. И если предчувствия мелодрамы оказалось бы недостаточно, возможно, взяло бы верх своекорыстие. Хотя открытую войну между нами разжег герцог, я сомневался, чтобы у него хватило твердости продолжать ее долгое время. Он наверняка понадеялся бы на то, что мое прошение сигнализирует о желании примирения, и ухватился бы за любой намек заключить перемирие.

Несмотря на все вышесказанное, одним из ряда возможных препятствий на пути осуществления моего плана могло послужить то обстоятельство, что я, по сути, не был заранее приглашен на вечеринку лорда Беконфилда в честь празднования Среднезимья. Холодная прогулка домой была бы мне обеспечена, если бы я просчитался.

Но я все рассчитал правильно. Привратник взмахнул рукой, пропуская меня вперед, и я прошел мимо него дальше по коридору.

Что там ни говори, а Веселый Клинок умел-таки закатывать великосветские вечеринки.

Хитроумная серебряная решетка филигранной работы скрывала потолок, создавая впечатление, будто мы пируем в брюхе некоего гигантского зверя. Под ней висели гирлянды из стекла и полудрагоценных камней, прельщая взор своим замысловатым устройством. При более близком рассмотрении оказалось, что каждая третья из них — это поднос с дурью, обернутый в яркую цветную бумагу. Пол устилали искрящиеся горки искусственного снега — изобретательное подражание подлиннику. В центре зала высилась десятифутовая ледяная скульптура Шакры, чья распростертая длань благословляла собравшихся под ней кутил. Сердцевину скульптуры заполнял некий тягучий свет, который растекался по всему помещению, отражаясь от украшений и укутывая гостей блестящей цветной радугой.

Если Беконфилд и был разорен, то по размаху торжества сказать об этом было никак нельзя.

Богатые наряды гостей, наполнявших зал глухим гудением праздника и веселья, соперничали с убранством зала. Рядом со мной приземистый толстячок с дряблой кожей, в роскошном платье из павлиньих перьев энергично жестикулировал перед субтильным молодым человеком в узких кожаных панталонах, расшитых золотом. Слева от меня дама средних лет, которая, пожалуй, имела бы приятную внешность, если бы не пыталась с таким старанием выдать себя за молодку, носила колье с изумрудом, размером с детский кулачок.

Ко мне подошла служанка, невероятно обаятельная в своем серебряном платье, которое выдавало больше, чем прятало. На ее подносе стояли бокалы с шампанским и пузырьки амброзии, которые я продал герцогу в день его дуэли. Оба угощения дополнялись недвусмысленным взглядом, который ясно давал понять, что вы можете выбрать еще и третье. Взяв бокал шипучки, я отклонил все остальное, и обольстительница двинулась дальше. Шампанское было высшего класса, как и следовало ожидать.

Дама в колье пододвинулась ближе, нежно разглядывая меня, словно сука во время течки. Похоже, в мужчинах она разбиралась не лучше, чем в драгоценностях. Вблизи она выглядела как особа, которую лучше всего рассматривать на расстоянии.

— Просто не верится, что мне так повезло, — начала она.

— Ты что, помешалась? Я же отымел тебя в прошлом году на весеннем приеме у лорда Аддингтона! Мы убежали за его пагоду, и я имел тебя сзади. Ты сказала, что лучше меня у тебя никого не было!

Ее лицо побледнело. Она определенно не нашла мою историю совершенно неправдоподобной. Пробормотав какое-то оправдание, она поспешила удалиться, оставив меня созерцать торжества наедине. Когда служанка с шампанским проходила мимо в другой раз, я, пользуясь случаем, разжился вторым бокалом.

Беконфилд стоял напротив статуи Шакры, как и приличествовало его положению хозяина и важной особы. Взмахом руки он подозвал меня к себе, как будто только теперь заметил мое присутствие, хотя на самом деле наблюдал за мной с того момента, как я вошел.

Вблизи свет ослеплял, яркий оранжево-желтый поток размывал детали. Клинок крепко обнимал рукой восхитительную мирадку, улыбаясь мне так, словно мы только что обменялись шуткой. Будто и не было никаких причин омрачать завязавшуюся между нами дружбу смертью своих товарищей от моей руки.

— Дорогая, вот тот человек, о котором я тебе говорил.

Он не потрудился меня представить.

— Приятно познакомиться, — ответил я, не сводя глаз с Беконфилда. — Грандиозная вечеринка. Должно быть, пришлось выложить пару серебреников.

Беконфилд наклонился ко мне, проливая шампанское через край бокала.

— Что такое деньги?

— Ничто, если они у вас водятся. Но проснешься утром без гроша и начинаешь пересчитывать крошки.

Герцог залпом допил шампанское.

— Должен признаться, меня удивило ваше намерение присоединиться к нам. Не думал, что вас интересуют балаганы подобного сорта. — Его рука скользнула вниз по шее девушки, которая продолжала при этом выказывать благоговейное послушание.

— Не мог позволить себе испортить вечер, не принеся вам своих поздравлений по случаю праздника.

— Среднезимье — мой самый любимый праздник. Обещание обновления и перемен, прошлый год предан забвению, новый — еще впереди.

— Только если смотреть на него с такой точки зрения.

— А как смотрите на него вы?

— По мне, так это просто повод отвлечься от холода, — ответил я.

Клинок посуровел.

— В этом году холода наступили рано.

— О да.

Дама Беконфилда прервала молчание:

— Вы приняли на себя какие-нибудь обязательства на будущий год?

— Обязуюсь дотянуть до следующего Среднезимья, — ответил я.

— Звучит как-то не слишком требовательно.

— Некоторые из нас будут испытывать с этим трудности.

Я воспользовался приходом нового гостя в качестве возможности удалиться.

— Полагаю, всецело занимать внимание нашего хозяина было бы неучтиво с моей стороны, — сказал я. — И боюсь, мне необходимо разыскать комнату для грима. — Отвесив поклон Беконфилду и его шлюхе, я направился к выходу.

Стражник, приросший к главной лестнице, явно не испытывал особого восторга оттого, что занимал пост на расстоянии четырех комнат от начинавшейся оргии. Я зашагал к нему, сжимая бедра.

— Скажи-ка, братец, как мне пройти в уборную? А то я того и гляди обмочу штаны.

Пока страж порядка решал, что для него важнее, охрана особняка или забота о гостях хозяина, я прошмыгнул мимо него. Услышав за спиной запоздалое ворчание, выражавшее его согласие, я свернул в боковой коридор и направился к служебному входу.

Проникнуть на территорию имения Кендрик мог без особых трудностей, поскольку все оборонительные укрепления особняка состояли из газонов да цветников на двенадцати акрах земли, окруженных живой изгородью. И я даже представить не мог, чтобы у него возникли сложности с замком, хотя бы и новейшей модели. Однако я слишком долго занимался этим делом, чтобы упустить подходящий случай оказать помощь. Отодвинув засов и подняв нижнюю задвижку, я вернулся назад тем же путем, которым пришел.

Вечеринка была в полном разгаре, атмосфера непринужденной беседы быстро отступала перед разгулом вакханалии. Над сборищем гостей стелились разноцветные облака дыма, сугробы прежде безукоризненно чистого искусственного снега теперь рассыпались по всему полу. Запасы дури на подвесных подносах заметно истощились, утратив вид рога наркотического изобилия, который они еще недавно являли. В дальнем углу толстяк развлекался с одной из служанок, занимаясь с ней тем, что в благовоспитанном обществе вызвало бы осуждение. Волшебный свет, льющийся из статуи Шакры, сменился с ярко-оранжевого на бледно-фиолетовый, от которого все действо казалось злонравным и иллюзорным.

Не знаю, что дернуло меня завести разговор с Брайтфеллоу, ведь наши с ним предыдущие встречи не были настолько приятными, чтобы служить основанием для продолжения знакомства. Когда в начале вечера я заметил, как маг вошел в зал, то побоялся, что он сам прилипнет ко мне и придется провести всю ночь, обмениваясь колкостями. Однако Брайтфеллоу, усевшись в другом конце зала, не пропускал ни одного бокала с выпивкой, который проносили мимо, сдабривая угощение частыми глотками из собственной карманной фляжки.

Все на свете говорило за то, чтобы оставить его в покое. Если Кендрик проник внутрь и если магия Селии дала правильный результат, не имело ни малейшего смысла пытаться его разговорить, тем более что Брайтфеллоу оказался не из пугливых. Возможно, мною просто руководил врожденный инстинкт находить приключения на свою голову. А может быть, мне просто хотелось убить время.

Но, по правде говоря, я думаю, что был рад возможности дать ему пару увесистых пинков под зад теперь, когда он лежал на полу. Он был таким человеком, которого легко ненавидеть, он словно культивировал это чувство. Не стоит воспитывать в себе ненависть к тому, с кем намерен сразиться, личная неприязнь кружит голову, правда, самообладание никогда не было моим коньком. Я подумал о детях, о Криспине — и сам не заметил, как подошел к Брайтфеллоу.

Он поднял взгляд, когда моя тень легла у его тела, и попытался разглядеть меня в калейдоскопе огней, мерцавших за моей спиной. За время нашего короткого знакомства я еще не видел Брайтфеллоу трезвым, но оказалось, что мне еще не доводилось видеть его и по-настоящему пьяным. Я с удивлением открыл, что Брайтфеллоу был человеком такого сорта, которому требуется пропустить пару глотков, чтобы прожить день, человеком, который добирается до нужной кондиции, лишь когда кровь в его жилах достигает нескольких градусов крепости.

Сомнений в том, что он сильно пьян, не было никаких — старательные усилия достичь состояния бесчувствия принесли результат. Глаза — ярко-красные угольки, окруженные опухшей плотью, по покатому лбу и свинячьему носу стекали градины пота. Вначале ему удалось кое-что в духе своей привычной бравады: злобная ухмылка Брайтфеллоу внушила мне впечатление подлинно адской ненависти. Но вскоре она исчезла, утонув в потоках спиртного, до которого дорвался маг, и его голова снова упала на пол.

— Долгая ночь? — спросил я, присаживаясь рядом с ним.

Попытка Брайтфеллоу приподняться не имела большого успеха, зато пары зловония пробились сквозь ароматы духов, которыми он щедро умастил свою одежду.

— Какого рожна тебе надо? — огрызнулся он, продавливая каждый слог сквозь непослушный рот.

— Ты сегодня такой милый, что я подумал пригласить тебя на танец.

Последнюю шутку он оставил без внимания. Да и вообще, похоже, он едва ее понял.

Я пригубил шампанского. Это был мой четвертый или пятый бокал за вечер, и шипучие газы уже начинали вызывать расстройство желудка.

— Настоящая свора ненавистных подонков, правда? Подумать только: сегодня тут блистает половина знати Ригуса. Я бы сказал, что им не хватает религиозного благочестия, но мне сдается, что это первосвященник уснул там, в чаше для пунша.

На самом деле первосвященник уснул не в чаше для пунша — он уснул рядом с чашей для пунша, просто то, как о нем сказал я, звучало лучше.

— В гробу я хотел их всех видеть, — ответил Брайтфеллоу, и я почти вздрогнул от злобы, которой дышали его слова. — Я бы сам положил их туда.

— Клинок получил бы отпускной билет?

— Нет, если бы их раздавал я.

— Тогда какой смысл был в этой затее? Когда она завершится провалом, она обернется крахом для вас обоих.

— Ты знаешь, почему делаешь то, что ты делаешь?

— Обычно я рискую, полагаясь на догадку.

Последовала долгая пауза, настолько долгая, что я было подумал, что маг вошел в ступор. Наконец, после немалых усилий, Брайтфеллоу раскрыл глаза и уставился на меня.

— Ты был агентом, — сказал он. — А теперь нет.

— Был.

— Это был твой собственный выбор?

— В каком-то смысле.

— Почему ты это сделал?

— Женщина.

— Очень хороший ответ, — похвалил он и повернулся спиной к толпе. — Я не думал, что все зайдет так далеко. Я этого не хотел.

Жалость Брайтфеллоу к самому себе вновь разожгла во мне пламя ненависти.

— Не принимай меня за священника. Мне не нужна твоя исповедь, и я не продаю отпущение грехов. Ты сам вырыл себе яму, теперь оставайся там, — огрызнулся я, но грубость не возымела действия, Брайтфеллоу даже не взглянул на меня. — Позже я брошу туда и Клинка, чтобы тебе не было одиноко.

Мне казалось, я выразился достаточно жестко и надеялся, что это расшевелит его. Однако, когда Брайтфеллоу заговорил, его голос звучал спокойно, в нем не слышалось гнева — лишь уверенность и тоска.

— Чертов ты идиот, — сказал он.

Я взял с ближайшего подноса сигарету цветной сон-травы.

— Возможно, в этом ты прав, — согласился я.

Больше маг ничего не сказал, я встал и растворился на заднем плане. После того как шампанское в моем бокале закончилось, к спиртному я не прикасался.

Мне хорошо было видно Клинка в окружении своей свиты. Они пили, курили и иногда громко смеялись. Я только удивлялся неиссякаемому запасу его корешей. Всего два дня назад я пришил четверых из них, но герцогу не составило никакого труда найти им замену, да и, судя по всему, смерть бывших друзей не легла тяжким грузом на его душу. Время от времени герцог бросал на меня угрожающий, по его мнению, взгляд, но, получив уроки устрашения у таких мастеров, как Лин Чи, я не испытывал страха.

Доктор к тому времени уже находился в особняке. Ночь становилась все глуше, и мои первоначальные опасения уступили место общему презрению, которое я испытывал к сливкам общества, отупелым сибаритам, даже простейшие радости которых были поддельными и пустыми. Перспектива полапать кого-нибудь из служанок меня не прельщала, так что я просто сидел в одиночестве, беспокойно размышляя о том, что произойдет, если я переоценил Кендрика, или результаты волшебства Селии были неверными, или если моих «сверхъестественных» дарований не хватит для решения этой задачки.

Все случилось совершенно внезапно. Одна из служанок уронила поднос и вскоре последовала за ним, в рыданиях скорчившись на полу. Девушка явно несколько несвоевременно приложилась к запасам хозяина. По чистому совпадению следующим был стоявший рядом с ней молоденький хлыщ, который опустился на колени и отравил воздух рвотой. Словно цепная реакция, бунт плоти передался толпе, группки охваченных тошнотой людей забегали по всему залу, держась за животы, в поисках подходящего места, чтобы изрыгнуть восставшую желчь.

Каждый дурак сумел бы разбавить амброзию чем-то убийственным для человека, добавив туда лепестков злобы или несколько капель молока вдовицы, но смешать снадобье с чем-нибудь несмертельным намного сложнее. И естественно, ничего этого не произошло бы, ограничься Беконфилд первой партией амброзии, которую я ему продал, и не потребуй он больше для вечеринки. Но я принес, и он взял, и случилось то, что случилось. Что бы там ни думал Клинок, я пришел не для переговоров и не для новой встречи наедине. Герцог мало подходил на роль партнера для тренировки, да и к чему тащиться в такую даль только затем, чтобы сказать человеку, что ты ненавидишь его.

Я пришел увидеть своими глазами, что время, которое я потратил, бросая по три крупинки материнского проклятия в каждый пузырек амброзии из второй партии, проданной герцогу в день нашей встречи в садах, не прошло даром. В конце концов, я обещал Доктору отвлечь внимание гостей.

Пришло самое время уносить ноги, пока герцог не заподозрил связь между мной и поветрием, косившим его гостей. По крайней мере, я мог спокойно отправляться на покой, утешаясь тем, что приложил руку к тому, чтобы празднование Среднезимья, вероятно последнее в жизни Клинка, запомнилось надолго.

Я вышел через парадную дверь и отправился в обратный путь к дому. И если Кендрик не найдет способа проникнуть в кабинет Беконфилда в то время, как все сборище вечеринки страдает безжалостной рвотой, значит, его репутация чертовски далека от того, чтобы называться заслуженной. Я вынул из кармана косячок с травкой, зажал сигарету губами и, несмотря на снег, прикурил. В целом вечер выдался замечательный, все прошло как по маслу.

И однако домой я шел в тревожном молчании и не знал, почему не могу избавиться от гнетущего ощущения, что мое расследование движется в ложном направлении.