В идеале читатель не должен иметь права входить в библиотеку.Умберто Эко
Окровавленный клюв вороны терзает внутренности трепещущего голубя. Не в силах ничего предпринять, за этой жестокой сценой из-за громадных окон галереи, выходящих во внутренний двор, наблюдают ее узники: две мертвенно-бледные японки, старик американец в желтых пластиковых очках, закрывающих пол-лица, два или три озадаченных студента, из которых один с бородой… Это посетители Национальной библиотеки Франции, которых отвлекло от их ученых занятий происшествие с птицей, разбившейся о стекло, за которым видны деревья рощицы в центре двора, пришвартованные здесь, как велосипеды на площади предместья. Поняв, что птицы, которые летят в открытое, как им кажется, пространство среди стволов, попадают в ловушку мнимой прозрачности, здесь в конце концов наклеили на стекло синие силуэты чаек. Но догадается ли следующий голубь, какая страшная опасность подстерегает его непосредственно перед крайней из приморских сосен? Может быть, больше подошли бы изображения золотых рыбок?
К несчастью, а иногда к счастью, в Александрии и Монреале, в Париже и Сан-Франциско архитектор везде и всегда старается поразить. Любой исследователь, занимающийся историей зодчества, скажет, что архитектурные изыски зачастую идут в ущерб назначению здания и могут обернуться преступлением, когда речь идет о библиотеке. Если читатель забывает о своем физическом существовании, читая или размышляя над книгой, не должна ли окружающая его среда создаваться с помощью скорее ластика, чем карандаша: видимость духа убивает дух. Новое здание в Тольбиаке, в Париже, было задумано и построено без учета нужд не только исследователей, читателей и хранителей, но и без экспертизы Министерства культуры или совета хотя бы какого-нибудь умного и знающего человека. В результате проект с первых же штрихов оказался полон провинциальных штучек. Ну может ли быть, чтобы даже самый угодливый из льстецов не заметил, что один вид поставленной на попа раскрытой книги — а именно ее призваны напоминать все четыре башни — истинная Мекка для библиофила? Давайте представим себе порочный и отягощенный всяческими недоразумениями диалог между Больным Принцем, которого потрясло чтение «Горы Аналог» Рене Домаля, и Архитектором, чувствующим, что такого случая блеснуть больше не представится, ибо флюгер власти переменчив. Все, кажется, сошлись в мнениях по одному пункту: кто мечтает о познании, приходит сюда, чтобы трудиться. А значит, давайте устроим ему тюрьму, да еще затрудним к ней доступ. И устроим ее как можно дальше от всего: до ближайшей станции метро, новехонькой, с названием, граничащим с наказуемо лживой рекламой, семьсот семьдесят два шага — для длинноногого человека в отличную погоду и с шагомером в руке.
Однако эта давняя трагическая история уже не раз пересказывалась, среди прочих — и Жаном Марком Мандозио, часто не добиравшимся, несмотря на личную и временами чуть-чуть подозрительную враждебность, до худшего в ней, и, в обратном или почти обратном ключе, Франсуа Стасом.
Будущее Тольбиака очевидно: просторный читальный зал с дневным освещением, в полном соответствии с чаяниями Жака Франсуа Блонделя и его ученика Булле, займет место давно вымерших деревьев на уровне, названном в стиле Grand Siècle «верхним садом», и юные студенты вернутся в университетские библиотеки вместо того, чтобы самовольно занимать пустующие помещения созданного, согласно мифу, для народа места, где они никогда не откроют ни одной книги. Восхитительный купол слоновой кости, спроектированный учеником Нормана Фостера, спасет положение, сделав более гармоничной неразбериху параллелепипедов между башнями и смягчив силуэт. Станет немножко похоже на Стамбул. Решенный в неолабрустианском стиле фараоновский зал со звукоизоляцией и с тремя тысячами ниш примет читателя, который на самом деле дорожит книгой или жаждет обнаружить редкую мысль. Десятки миллионов томов Национальной библиотеки собраны теперь на нескольких гектарах двухуровневого хранилища, расположенного под читальным залом, как и должно быть. Благодаря этому книги подаются читателю за четыре минуты через центральную шахту. Внутрь теперь можно попасть с улицы через нормальные двери по обе стороны от цоколя и через парадный подъезд, обращенный к набережной и предназначенный изначально для автомобилей сотрудников. Башни снова станут прозрачными, потому что там разместятся служебные помещения, в частности — информационные службы монументальной BnF-on-line. Иногда на красивых деревянных ступенях фасада, обращенного к Сене, будут устраиваться выставки гераней. Европа разинет рот.
Пальма первенства за самое вопиющее безобразие в истории публичных библиотек сегодня принадлежит городу Сан-Франциско, далеко опередившему Национальную библиотеку Франции. Новое здание, выстроенное в 1996 г. в подражание тяжелому помпезному стилю, называемому по-английски «beaux-arts», и стоившее 126 миллионов долларов, воистину стало новым словом в истории чтения. Поскольку оно не могло вместить три миллиона книг, дирекция потихоньку распорядилась избавиться от всех изданий, на которые не поступало требований за последние шесть лет, и снять где-нибудь подвальный склад, чтобы свалить там треть остального фонда в ожидании лучших времен. Согласно источникам, количество книг, уничтоженных накануне торжественного открытия библиотеки, колеблется между 200 000 и 500 000 томов. Здесь восхищает грозный союз двух молодых сил: полета архитектурной мысли и любви к дематериализованной книге. Когда весь мир в полной растерянности узнал, что Британская библиотека поступает так же, стало ясно, что мы присутствуем при начале великого истребления библиотек.
В том, что город Сан-Франциско не устоял перед искушением заполучить дорогую игрушку, выплясывая под дудочку гуру научной фантастики (Кеннет Доулин, автор выпущенного в 1984 г. и к нашим дням более чем устаревшего труда «Электронная библиотека»), тогда как перестройка старого здания обошлась бы раз в десять дешевле, несомненно, отражение голливудского стремления «выглядеть». Но не только. На самом деле глубинная причина тут в рутинном для Америки, но еще плохо знакомом остальной планете (или тщательно скрываемом остальной планетой) способе, который можно было бы назвать «deaccession», или «избавление от книг».
Если английское слово «accession» означает и «приобретение книги для библиотеки», и «внесение книги в каталог», то есть в любом случае пополнение фондов книгой, а отсюда — и саму книгу («новое поступление»), «deaccession» соответственно означает выемку книги из фондов, изъятие книги из каталога и опять-таки ее самое, только в другом качестве. В каталогах американских букинистов теперь уже обычном делом стала пометка, что та или иная книга представляет собой «deaccession», мало того, существует даже специализированная торговля книгами, купленными у организаций, и штемпели на этих книгах свидетельствуют об их родословной. Поскольку французский эквивалент слова «accession» — «acquisition», то есть «приобретение», можно предложить в качестве эквивалента противоположного понятия если не «désaccès», «лишение доступа», то, по крайней мере, «desacquis», нечто вроде «отобретения», хотя некоторые библиотекари предпочитают употреблять такие странные термины, как «разымуществление» или «упразднение в связи с неиспользованием»… Колебания сами по себе — свидетельство признания в том, что это делается.
Библиотеки Соединенных Штатов — это организации, которые находятся в постоянном поиске субсидий и финансирования. Одна из их главных забот — пополнение фондов, другая, не менее важная, — нехватка места для хранения «избытка» книг, и забота эта тем серьезнее, чем выше становится цена квадратного метра площади. Если свести все это вместе, на ум приходит простое заключение: нужно продать или выбросить «лишние» тома. Казнь производится посредством «shredding»’а, что в переводе с английского означает «измельчение», это термин времен производства бумаги из тряпок, поэтому по-французски он так и выглядит — «effilochage», то есть «раздергивание тряпок на волокна» или, как говорили раньше, «défilage», «резка тряпья». Многим организациям претит упоминание об этой процедуре, тем не менее следы ее можно отыскать в годовых отчетах: в дополненных каталогах числится не столько книг, сколько приобретено за двенадцать месяцев, — разницу и составляют ликвидированные. Весьма могущественная ALA (Американская ассоциация библиотек) признает, что никому не известно ни место, ни время возникновения этого явления и что, хотя никакой статистики здесь нет, зато у библиотек существует достаточное количество предназначенных для новичков методик «деселекции» — отбора для уничтожения. В архивах Исторического общества Гленгэрри можно найти документ, написанный неким Дэвидом Дж. Андерсоном. Здесь признается чрезвычайно удобным «способ очищения своего имущества от второстепенных или попросту лишних его частей и вторичного использования образовавшихся таким образом фондов для развития или поддержания коллекции в полученном виде», а далее говорится, что «для каждой организации (или каждого коллекционера) должна быть разработана политика разгрузки фонда: именно она — свидетельство умелого управления им…». Нет никакой необходимости долго шарить по Интернету, чтобы обнаружить, например, что в конце октября университеты штата Иллинойс, или Бирмингема в штате Алабама, или Публичная библиотека Сиэтла (всякий раз выставляется от 75 до 100 000 экземпляров), равно как и — нет сомнений! — многие другие, объявляют об очередной ежегодной распродаже книг, которые либо устарели, либо имеются в двух экземплярах. Однако комментарии американских налогоплательщиков позволяют заметить, что они не слишком этим довольны. И действительно — кто же станет завещать дорогую сердцу библиотеку подобным учреждениям?
Литературный кумир Китая Ба Чжинь передал свою библиотеку, так же как свои рукописи, Музею современной литературы, Шанхайской библиотеке и находящейся в Пекине Национальной библиотеке Китайской Народной Республики. С 1980 по 1982 г. дочь этого легендарного писателя, всякий раз битком набивая свою машину, в несколько приемов развезла по местам около тридцати тысяч томов. На каждом экземпляре — личная подпись Ба Чжиня: покупая книгу, он неизменно доставал из кармана чернильную палочку и кисточку и, смочив последнюю слюной, «окунал в чернила» и расписывался. Как-то, осенним днем 2002 г., корреспондент «Женьминь Жибао» обнаружил в продаже давний номер этого журнала и узнал на нем каллиграфически выведенный автограф. Он позвонил дочери Ба Чжиня — выяснилось, что все подшивки «Женьминь Жибао» она отвезла в Национальную библиотеку. Журналист опубликовал реплику о своей находке. На нее тут же откликнулись десять читателей: оказалось, что они тоже покупали книги из библиотеки Ба Чжиня. Национальная библиотека получила от него книги 3274 названий (среди которых была, к примеру, уникальная коллекция произведений Льва Толстого, полное собрание сочинений писателя) и некоторое количество рукописей, в том числе — знаменитые хроники «Suixianglu» — «На кончике пера». Возмущенные дети писателя потребовали, чтобы все было им возвращено, — они решили передать это в Шанхайскую библиотеку. Ба Чжинь, тогда почти столетний, находился в это время в больнице с онкологическим заболеванием, и никто не осмелился ему сказать о том, что произошло. А с декабря 2002 г. раскрывший «дело о распродаже» журналист, его имя Ли Хуи, ведет осаду директора Национальной библиотеки, вынуждая того высказаться, но воз и ныне там… Вовремя подоспевшая эпидемия птичьего гриппа лишила нас возможности закончить этот рассказ, дав ужасающий урок китайским властям, для которых тайна всегда была элементом sine qua non отличного управления.
А что делают со своими книгами французские библиотеки — продают или выбрасывают? Национальная библиотека, по крайней мере, клянется и божится, что ничего подобного не делает: зажатая между своим назначением — сохранять наследие, с одной стороны, а с другой — обязательностью депонирования экземпляров произведений литературы и искусства, а также официальных юридических актов, она только и может, что хранить поступления, раздуваясь до отказа, или передавать дубликаты провинциальным партнерам. Есть еще хорошенькое словечко «прополка» (или «weeding» по ту сторону Ла-Манша и океана) — термин, в котором с удивительной непосредственностью звучит признание: щедро подаренные книги — все равно что сорняки на грядке. Но это в Национальной библиотеке. Зато другие библиотечные учреждения страны обладают правом заработать немножко денег после тщательно обдуманного местным комитетом и надлежащим образом проведенного «разымуществления» с обсуждением каждого названия. Во всяком случае, этот принцип соблюдается в Гренобле, но не соблюдается ни в Пуатье, ни в Бресте, ни в Шамбери… хотя — молчок! — на самом деле все это лишь слухи… «Прополка» стала темой рассмотрения на четырех страницах убористого текста годового (за 2000 г.) отчета о деятельности Генеральной инспекции библиотек, составитель которого, вероятно, теперь страдает вполне объяснимой аллергией на книги, ибо признается, что «достаточно часто… бывал поражен производившей гнетущее впечатление теснотой на полках» в тех библиотеках, которые посещал лично. Еще тут можно прочесть следующее: «Юридические формальности, связанные с необходимостью уничтожения изъятой документации, в целом продолжают выполняться достаточно плохо», а также можно найти сведения о том, что из всех возможных способов избавиться от лишних книг — отправить на склад, пустить под нож, передать в дар или продать — последний, «вероятно, наименее популярен». Однако уверенности в этом нет.
Редко встретишь библиотеку с выдачей книг на дом, хоть сколько-нибудь соблюдающую установленный порядок (университетские библиотеки первые им пренебрегают) и — подобно библиотеке города Гренобля — не отказывающуюся говорить об этом, но предлагающую на рассмотрение муниципального совета списки признанных устаревшими или изношенных от употребления книг, прежде чем приступить к ежегодной распродаже, кому-то подарить (например, ассоциации культурного развития той или иной бедной страны) или пустить под нож. Публике такие книги отдаются по фиксированным ценам от 0,15 евро за небольшой по объему научный или литературный труд до 7 евро за энциклопедический словарь; гонкуровские лауреаты идут здесь по 0,80 евро. Клиенты выстраиваются с утра в длинные очереди, комиксов — дабы не соблазнить букинистов — покупателям достается не больше четырех в одни руки, а фетишем на таких распродажах обычно становится серия «Que sais-je». Этот вид распродаж оборачивается скандалом, если торги проводятся в помещениях самих библиотек, в других местах они проходят намного спокойнее. Но надо ведь еще наводнить город листовками и брошюрками — не столько ради выгоды, сколько ради объяснения смысла мероприятия. Вот почему, скорее всего, большая часть библиотек нашей страны, храня глухое и словно бы стыдливое молчание, явно предпочитает отправить ненужные им книги прямо под нож — работы все-таки во сто раз меньше.
О скандале в Пуатье можно упоминать свободно: его «показывали по телевизору». В разгар августа 1989 г. мусорный бак, стоявший во дворе между муниципальной библиотекой и юридическим факультетом, внезапно оказался заполнен несчетным количеством книг, изданных в XVIII и XIX вв. Студенты с восторгом набросились на находку. Дело тем бы и закончилось, если бы один книготорговец, враждебно относившийся к тогдашнему мэру, не оповестил все местные газеты о том, что городские власти избавляются от книг в связи с предстоящим переездом хранилища. Шуму было много. Срочно вернули из отпуска несчастную директрису библиотеки, которой оставалось всего несколько недель до пенсии, ей пришлось противостоять напору журналистов и ревизоров, назначенных попечительским советом, а главный хранитель, бросив все дела, поспешно прибыл в Пуатье, чтобы навести порядок. Понадобился целый год, в частности, на то, чтобы разыскать и водворить по местам издания, «приблудившиеся» в личные библиотеки профессоров права, которые довольно легко признали, что держать у себя в доме книги со штампами «Библиотека города Пуатье» и «Собственность города» — все равно что укрывать краденое. Тогда же Жан-Мари Конт, тот самый срочно присланный из Парижа главный хранитель, сказал: «Если вы обнаружите у букиниста помеченную такими печатями книгу и на ней, кроме того, не будет также стоять пометка, свидетельствующая о том, что эта книга официально исключена из каталога, в принципе, вы можете спокойно взять ее и унести, ничего не заплатив». Так что же произошло в Пуатье? Может быть, у помощника директрисы, заменившего ее на время отпуска, случилось что-то вроде солнечного удара, как часто бывает в августе с государственными служащими? Хотелось ли ему все сделать наилучшим образом и облегчить казавшуюся ему нечеловечески трудной задачу будущего перемещения фондов? Этого человека не любили. Его коллеги молча следили за тем, как он путается в объяснениях. В отчетах экспертов подчеркивается большое количество нарушений как с точки зрения соблюдения правил, так и с точки зрения психологии. В частности, сообщение Юше полностью обеляет мэра, якобы не имевшего никаких дурных намерений. Как известно, все хорошо, что хорошо кончается: в Пуатье не существует больше муниципальной библиотеки, есть только медиатека имени Франсуа Миттерана, ничего общего с той, прежней, не имеющая. Впрочем, дирекция медиатеки и не отвечает на запросы о том деле.
Итак, библиотеки осознали, что они смертны. Но чего же они больше всего боятся? Лопнуть!
Мы здесь вплотную сталкиваемся с новым бедствием, которое можно себе представить в виде постоянно растущей, как живот при беременности, горы новых изданий. По сравнению с предыдущим отчетным периодом каждый год прибавляются сотни тысяч названий, степень интереса и необходимости которых очевидна лишь издателю, чуть-чуть распространителю, а иногда лишь самому автору. Помочь горю можно, но какой ценой? Если верить исследованию 1982 г., американские издатели ежегодно уничтожали сто миллионов экземпляров изданий карманного формата — «мало найдется других отраслей промышленности, покоящихся на рутинном уничтожении доброй половины своей продукции ради освобождения рынка». Появление новых названий на полках книжных магазинов, в газетных колонках и библиотечных каталогах возможно лишь за счет избавления от других книг, которые, между прочим, иногда высказываются на ту же тему куда лучше. Эта перегруженная библиотека питается, таким образом, библиотекой убывающей, составленной из книг, прочесть которые куда полезнее и приятнее, чем, скажем, вот эту, удостоенную громкой литературной премии, или вон то эссе-однодневку. На сайте Национальной библиотеки Франции, набрав в поиске слово «буря», мы получим список из более чем ста двадцати документов, относящихся к этому явлению природы, до того как наконец-то выловим из этой кучи Шекспира. Есть над чем посмеяться Калибану.
Теряются ли, впадают ли в безумие библиотеки перед лицом подобного катаклизма — а как назвать его иначе? Особенно тревожным кажется дело Британской библиотеки, громкий скандал, начавшийся летом 2000 г., когда прессой было раскрыто исчезновение из фондов по меньшей мере 80 000 книг, которые были попросту выброшены. Учреждение, которому больше трехсот сорока лет, уже имело массу неприятностей, когда согласилось перебраться из романтической ротонды Британского музея в новое, ничем не славное помещение. Это вызвало массу нареканий, и одна из газет сравнила событие с пошлой ночевкой вне дома загулявшей королевской особы. Одновременно с переездом заменили прежнего директора директрисой, все это происходило на фоне слухов о приватизации и не могло не подлить масла в огонь. Любой британский подданный, даже совершенно безграмотный, несомненно, считал, что миссия подобного заведения — быть «библиотекой последней инстанции», а потому в ней не может отсутствовать ни одна работа, когда-либо существовавшая в Объединенном Королевстве. И тут один упрямец-исследователь, широко известный писатель, натолкнулся на пять названий, помеченных как «забракованные», иными словами, книги были выброшены на свалку; ему объяснили, что сделано это в соответствии с новой инструкцией под названием «Selection for survival», то есть «Отбор ради выживания» — так назывался сделанный еще в 1989 г. доклад одного библиотекаря из Ньюкаслского университета. Волна негодования, поднявшаяся после этой новости, набрала силу, когда стало известно, что «прополка» была доверена начинающим хранителям, и превратилась в девятый вал в результате непонятного поведения нового руководства, распустившего слухи о том, что от этой практики все равно уже отказались из-за нехватки персонала. Этого оказалось явно недостаточно. Директор хранилища, наверное сожалевший, что носит имя Ричард Брэдбери, в конце концов сделал сухое, в три фразы, заявление, откуда стало, как минимум, понятно: ни одна редкая книга и ни одна книга из обязательных экземпляров выброшена не была. Со временем возмущение, рожденное старыми химерами, утихло.
Но уже в 2001 г. разразился скандал, спровоцированный Соединенными Штатами, из-за коллекций иностранных газет начала XX в., от которых Британская библиотека без лишнего шума избавилась в 1997 г. Это неприятное открытие сделал Николсон Бейкер, писатель, прославившийся своими резкими выступлениями по поводу необоснованных и знаменательных, пусть даже и микроскопических, современных изобретений — таких, к примеру, как пластиковые соломинки для питья, более легкие, чем настоящие, и, следовательно, всплывающие при погружении в кока-колу, — но не только этим, а еще и другими трудами, в частности весьма смелой книгой, сделавшей его богатым и знаменитым. Бейкер обнаружил, что Лондон пренебрег шестьюдесятью тысячами «толстых, как кирпичи» томов подшивок ежедневных и еженедельных газет — богатейшего собрания русских предреволюционных изданий, немецких — 20-х гг., французских — периода оккупации; мало того, ему показались ненужными американские газеты 1900 г. с воскресными приложениями в четыре краски, такие, как «Уорлд» или, скажем, «Чикаго трибюн» времен Аль Капоне… Проведенное американским писателем расследование показало, что все американские архивы, сняв эти издания на черно-белую пленку, также избавились от громадных, в лист, томов, и тогда он приобрел их и создал у себя в Нью-Хемпшире собственное хранилище, назвав его «Американ Ньюспейпер Репозитори». Подшивки «Чикаго трибюн» за семьдесят лет стоили 63 000 долларов, а полный комплект микрофильмов обошелся в 177 000. Бейкер пишет: «Мы переживаем странный момент истории, когда вы можете купить реальный предмет куда дешевле, чем серию дрянных черно-белых фотокадров, которые его представляют, причем посмотреть эти кадры без помощи специального аппарата невозможно». Или: «Библиотекари убрали с полок газеты, поскольку помешаны на экономии места. Они убедили себя, что при этом ничего не пропало, ведь вместо газет у них имеются микрофильмы. А между тем микрофильм — замена газете неадекватная, неполная и несовершенная, да к тому же часто его и прочесть затруднительно. Более того, никакой особенной нужды в нем нет, поскольку, вопреки другому распространенному заблуждению, газеты вовсе не разлагаются на библиотечных полках. Несмотря на то что способ их изготовления после 1870 г. состоит в нанесении кислотных соединений на древесную пульпу, они живут долго и почти не портятся. И вот теперь наступление на бумагу распространилось на книги, которые тоже распродают, выбрасывают и портят в ходе узколобых экспериментов, имеющих целью сохранить их для истории. Стражи нашей культуры уничтожают эту культуру». Дальнейшее ясно: «Все, что не находит потребителя, будет pulped», а перевод этого выделенного курсивом короткого словечка такой: отправить под нож, чтобы сделать из книг или газет бумажную массу… Впрочем, похоже, ни одна библиотека мира не захотела взять себе эти альбомы даже бесплатно.
Достоевский видел в разнообразии и мешанине на газетной странице лучшее отображение полифонической природы жизни. И в самом деле, изучение подшивки «Нью-Йорк таймс» за 1945 г. на микропленках в Национальной библиотеке Франции наводит на мысль об аутопсии, проведенной вслепую.
Между 1850 и 1960 г., в пору наибольшего роста мировой литературной продукции, миллиарды книг были напечатаны на отвратительной бумаге, кислый клей, входящий в ее состав, в конце концов стал разъедать древесный лигнин, который в то время не умели удалять. Химическая реакция приводит естественным путем не только к изменению цвета — что можно рассматривать даже как улучшение изначального слишком белого оттенка, — но и к ослаблению волокон и к затвердеванию страниц, отчего они могут сделаться ломкими. И потому среди хранителей преобладает убеждение: если бумага обладает способностью саморазрушаться, значит, нужно ее либо нейтрализовать, устранив кислоту, либо перевести произведение на микропленку, а в иных случаях сделать и то и другое. Нейтрализация — процедура трудоемкая и дорогостоящая, да и долговременные последствия ее неизвестны. Некоторые крупные библиотеки уже начали проводить широкомасштабную кампанию по нейтрализации бумаги, чтобы остановить процесс ее порчи, — так, новая установка, принадлежащая Национальной библиотеке Франции, теоретически позволяет обработать триста тысяч томов в год. Только как не сказать, что эффективность ее все-таки смехотворна, ибо ни одно правительство никогда не пойдет на то, чтобы сделать обязательным для издательского мира применение «вечной бумаги», а потому проблема продолжает беспрепятственно разрастаться. Что же до переноса изображения содержимого книги на пленку, то создается впечатление, будто некоторые хранилища пользуются этим средством, чтобы избавиться от оригиналов, тем более что процесс часто требует обрезать на машине корешки — по крайней мере, для подшивок газет. И они из-за этого гибнут.
Эта «война с бумагой», как удачно определил нынешнюю ситуацию Бейкер, основывается на заблуждении: неправда, что страница продолжает разрушаться после того, как пожелтеет из-за наличия лигнина, и только сомнительные личности, а вернее — кем-то купленные еще осмеливаются утверждать, что в конце концов каждая книга обратится в прах. Здесь речь идет о продолжении старой молвы, пущенной в обиход производителями микрофильмов, от природы склонными к дезинформации. Bell&Hawell, Xerox, Kodak, Microcard и прочие в начале своей деятельности и впрямь довольно легко добивались своего, поскольку родились в мире шпионажа, а во время «холодной войны» крупные американские библиотечные деятели были тесно связаны с ЦРУ, если только сами оттуда не вышли.
Библиотека Конгресса — среди прочих — вложила в 1973 г. немалые деньги в покупку двадцати четырех камер, способных ежедневно производить 2,5 километра микрофильмов. Существование камер надо было оправдывать, иными словами, постоянно подкидывать им работу. Вот и накинулись хранители книжных сокровищ всей страны на вверенные им тома, подвергая их испытанию на «сгибание-разгибание», заключавшееся в том, что угол страницы много раз подряд резко сгибается и расправляется: если бумага ломалась, это означало, что книга созрела для перевода в микроформу… и читателю ее больше никогда не увидеть.
Современный рынок воспроизведения книг, объявленных принадлежащими к «группе риска», в крупных библиотеках одних лишь Соединенных Штатов Америки оценивается в 385 000000 долларов. Библиотекари Вашингтона, Парижа и Лондона все как один отказываются признавать, хотя не хуже читателей знают, что за гадость эти микроформы (не важно, будут ли это микрофильмы или микрокарты): чтение их требует специальных аппаратов, порой чрезвычайно шумных, аппараты эти практически всегда заняты, экраны их загрязнены… Можно еще добавить, что, если текст с микрокарты и пригоден для прочтения в течение нескольких мгновений, достаточных для того чтобы свериться с ним или выписать цитату, в целом он становится полностью нечитаемым из-за утомительного контраста черного и белого или из-за того, что изображение расплывчато или скрывается за чередованием полос. Каждый том «Colecctiôn de documentos para la historia de México» представляет собой восемь микрокарт, но оглавление, содержащее названия тридцати семи глав, находится на последней карточке последнего из комплектов: приходится без конца тасовать карточки, и они быстро перепутываются, не говоря уж о том, что изображение этого оглавления получилось совершенно мутным, и в результате 1200 страниц текста нечитаемы. Эту книгу можно считать потерянной, точно так же, как «Социалистическую империю инков» Луи Бодена вместе со сделанными по ней «пятью микрокартами на ацетатной кинопленке, содержащими шестьдесят диазотистых изображений 105х148мм»: в книге вообще отсутствует указатель, это вынуждает читать всю ее целиком, а в том состоянии, в каком она находится, требование бесчеловечно. Национальная библиотека Франции «Тольбиак» располагает 76000 микрофильмов и почти миллионом других микроформ, которыми исследователь воспользуется лишь вынужденно, в том случае, если доступ к бумажному оригиналу будет ему запрещен правилами. «Главное назначение этого учреждения — хранить книги, — осмелится сказать юная сотрудница библиотеки, недружелюбно поглядев на вас. — И, согласитесь, большинство людей приходят сюда работать с недавними изданиями…».
И тем не менее если ценой всевозможных ухищрений и проявив незаурядное терпение вы получите на руки два или три издания в оригинале (если они сохранились в фондах!) — вы обнаружите, что, хоть цвет страниц и изменился, перейдя к оттенкам бледно-оранжевого или охры, краешки кое-где немножко истончились, истрепались, однако же, бережно, осторожно держа и перелистывая книгу (под подозрительным оком хранителя в той части зала, которая предназначена для выдачи таких изданий и в память о былых временах прозвана «амфитеатром»), убедитесь, что она вовсе не разрушилась от времени. Вам скажут, что при частом использовании это неизбежно случится? Аргумент надуманный и несерьезный: скольким читателям в год может понадобиться, к примеру, труд Эдуарда Шаванна «Китайские книги до изобретения бумаги»? Какое там «в год» — за век, хорошо если десяти! И уж точно среди них будет очень мало регбистов… А эта выборка из «Азиатского журнала, или Сборника докладов, фрагментов и заметок, относящихся к истории, философии, языкам и литературе народов Востока» — название нормальное для давней эпохи, когда было время такое писать и читать, но сегодня не слишком обычное — была напечатана в 1905 г. на семидесяти пяти страницах in-octavo, то есть в восьмую долю листа, на толстой и прочной атласной веленевой бумаге. Она и сегодня находится в превосходном состоянии, и останется в таком же на века, разве что обрез кое-где чуть потемнел от пыли и от чудовищного загрязнения, наблюдаемого здесь, рядом с шоссе, именуемым «улица Ришелье». Каждая страница — образец прекрасной полиграфии, на каждой изящно вплетены в текст знаменитые китайские иероглифы — фирменное отличие Национальной типографии, во всяком случае, в былые времена. Напечатанная, вероятнее всего, очень маленьким тиражом за счет автора маленькая книжечка (обязательный экземпляр Seine № 2022 за 1905 г.) была «одета» при изготовлении во временный переплет, который хранители Национальной библиотеки Франции не сочли необходимым заменить более крепким, потому он окончательно развалился, когда томик микрофильмировали. Вот и попала к вам книга совершенно больной…
Самая неприятная информация, связанная с таким лжепрекрасным способом хранения коллекций, заключается в том, что пластмассовые носители, несмотря на все лживые заверения, сопровождавшие рекомендации по их использованию, тоже более чем уязвимы, если не сказать — уже разрушаются. Да не переживайте, подсуетится сын торговца микрофильмами, вот вам уже есть CD, скоро изобретут еще что получше и так далее… Сказать можно что угодно, но на сегодняшний день не используется и не рассматривается ни единого надежного, способного устоять против времени способа хранения книг. С другой стороны, современный метод переноса данных на диски не мешает появлению все новых и новых носителей информации, развитие здесь неудержимо, и нет никаких оснований надеяться, что в будущем всегда найдется читающее устройство для той системы сохранения данных, которая сегодня считается наилучшей. Помните бытовавшие совсем недавно, всего несколько лет назад, неудобные и ненадежные устройства под названием «дискета»? Сейчас их уже не увидишь. Так что же? Придется при каждом изменении технологии за немалые деньги переносить данные на новый носитель и даже, не дожидаясь этого, регулярно проводить проверки сохранности информации на том или ином носителе? Но ведь уже сейчас известно, что срок службы обычного компакт-диска, предназначенного для распространения книг, — пять лет и двадцать лет — для «century disk», где гравировка осуществляется плазменным методом на стеклянном с примесью нитрида титана или латуни носителе, призванном сохранить оригинал. Государственным учреждениям, которые, как известно, никогда не получают средств на содержание в исправности и ремонтное обслуживание зданий, в которых они располагаются, скорее всего, придется пережить несколько глобальных катастроф, прежде чем начнется вложение средств в неосязаемое.
Таким образом, мы пришли к величайшему парадоксу. Он заключается в том, что решение заменить бумажную книгу ее копией, сделанной из чего-то другого, ввергает в бесконечную цепь расходов, несоизмеримых со стоимостью оригинала, а ненадежность сохранности при этом постоянно увеличивается.
Однако перевод нашего существования в байты начался, идет полным ходом, и его уже не остановить.
«Наши милые предки читали романы в шестнадцати томах, и романы эти, заполнявшие их вечера, не казались им слишком длинными. Они с увлечением изучали нравы и добродетели, следили за битвами старинного рыцарства, а вот мы вскоре всё это прочтем лишь на экране», — написал славный малый Мерсье в 1771 г.