В городе заводят собак породистых, красивых, чтобы и самому приятно было посмотреть, да и перед знакомыми похвастаться. Выбираешь себе щенка и точно знаешь, каким он вырастет. И внешне, и по характеру, ведь у каждой из пород есть даже определённые черты характера, присущие каждой собаке. Бывают, конечно же, исключения, спорить не буду.

И привыкли эти собаки жить по расписанию: утренний выгул, томительное ожидание хозяина, вечерние игры, очередной выгул перед сном. У них все тихо, размерено, они ни в чем не нуждаются.

В деревнях все совсем иначе. Собак держат для того, чтобы те дом и двор охраняли. Бесполезных там мало. Недостаточно деревенской собаке быть красивой и туда-сюда прогуливаться. Она должна работать так же усердно, как и все.

Я хочу вам рассказать о своей собаке, вполне себе обычной и деревенской. Точнее, говоря, сельской.

Нашлась она когда мне было всего года четыре. Я себя-то плохо помню, но знакомство с Манькой врезалось в память, стало одним из тех отрывочных детских воспоминаний, которые могут быть неяркими, нечеткими, иногда даже не совсем правдивыми, но очень солнечными и живыми.

Тогда у нас уже жили две собаки… Коренастый старожил Жучок всегда держался чуть особняком. Уходил со двора, когда хотел, когда хотел возвращался. Его даже перестали сажать на привязь, а толку? Умный чересчур был. Извернется, скинет цепок, да пойдет по своим делам. Второго пса, со светлой шерстью и черным пятном на спине, я всегда боялась. У него были большие желтые зубы, и он всегда скалился, когда к нему подходили дети.

Этих собак как-то трудно было считать друзьями, потому что они вели себя как взрослые. Какой-то важностью от них веяло, напыщенностью даже.

И вот помнится мне, что у нас во дворе что-то происходило: родня понаехала, суматоха поднялась. Я укрылась в палисаднике, в зарослях мяты. В густой тени разросшейся сливы всегда было прохладно, а запах мяты и черемухи всегда меня чем-то успокаивал. Я лежала на животе и укладывала спать кукол из одуванчиков, когда вдруг услышала низкое рычание, а за ним и тихое тявканье. Рядом топталась на месте маленькая светлая собачка. Шерсть у нее казалась совсем смешной: вся в мелких кудряшках, как у овечки. Собачка семенила короткими лапками на месте и кидала испуганные взгляды на моих родных, снующих туда-сюда мимо палисадника. Уже тогда я поняла, как сильно она боится громких звуков.

И вот стояла она рядом со мной, не зная, стоит ли меня опасаться так же, как и всех остальных. Как она попала во двор? Не знаю, наверное, протиснулась через деревяшки старого забора, а теперь вот, бедная, не понимала, как отсюда выбраться.

Я села на колени и осторожно, за передние лапки, подтянула собаку к себе. Она не знала, как реагировать: то руку мне лизнет, то вновь скулить начинает, то зарычит. По началу даже немного страшно стало, вдруг укусит? Но потом малышка… И тут я придумала ей имя. Так не похожа она была на всех дворовых собак, живших в округе. Таких крупных, серых и неказистых. Она была маленькой и аккуратной, словно собачья принцесска.

Это потом, уже через несколько лет, увидев по телевизору, как выглядят болонки, я поняла, откуда идут корни моей Малышки. А тогда она мне показалась самым необыкновенным плюшевым зверьком. Спустя пару минут мы с ней уже подружились. Я сбегала в дом за любимым лакомством – мокрой горбушкой хлеба, чуть присыпанной сахаром, половину съела сама, а вторую отдала Маньке.

Ближе к вечеру бабушка начала кормить живность, много у нас тогда всех было, уже всех и не припомню. И коровы, и коза одно время жили, и свиньи, и рыжие куры, даже гусь ужасно противный был. Почему-то один. Не любила я его, боялась. Как сейчас помню, что с какого-то перепугу его звали Генкой. Так вот Малышка, увидев, что всем раздают еду, и выбралась из укрытия в палисаднике. Другие собаки, конечно же, сразу на нее кинулись, а я села рядом, обняла ее, и начала слезно упрашивать маму и бабушку ее оставить.

– Ну, куда три собаки, а?! Да они же едят, как взрослый человек! А от этой пользы вообще не будет, ну! – восклицала бабуля.

А я все продолжала реветь и пускать сопли на кудрявую собачью шерсть.

В общем, осталась Малышка у нас, жила припеваючи. Мы даже с ней вместе на футбольное поле ходили играть, и она никогда не убегала, была очень послушной. На привязь сажать ее даже никто и не думал.

Через несколько лет случилась у нас катастрофа: переезд. Шумно было, беспокойно. Толпа мужиков таскала мебель в Камаз, мама и бабушка пытались всем процессом руководить. Мне тогда уже лет девять исполнилось, я, наверное, даже чем-то помогала. Честно, смутно помню, как все происходило. Помню только суматоху, скученность. И так случилось, что Маня моя, и без того трусливая, выбежала из калитки. «Ну, вернется», – подумала я, – «Никогда же не убегала». Но собака не вернулась к вечеру, и мы уехали без нее. Бабушка продолжала работать в селе, она пообещала вскоре Малышку найти и привезти. Но прошел месяц, другой, третий, а Маня куда-то запропастилась. Никто не имел ни малейшего понятия, где она могла быть.

И вот, не меньше чем через год, поехали мы с мамой и бабушкой в село, в гости. Посидели немножко, да после обеда домой собрались. Автобус ходил редко, да и не всегда по расписанию, поэтому приходилось сидеть на остановке чуть ли не с час, пытаясь его поймать.

День тогда выдался очень жаркий, асфальт плавился, голова кружилась, и я закрыла глаза, прислонившись затылком к горячей мозаике, которой были выложены стены остановки. Вдруг я услышала лай. Даже не лай, а поскуливание, отрывистое рычание, фырканье. Маня без дела никогда не лаяла.

Я кинулась к дому через дорогу, крича на ходу, что там наша собака. Бабуля препиралась сначала, не верила, но, наконец, сдалась, и мы пошли смотреть, ошиблась я или нет. Малышка, увидев нас, закружилась на месте, завизжала, все так же семеня смешными лапками. Не помню как, но бабуля объяснила тем людям, что мол, собака наша, мы забираем ее и увозим.

На новом месте Малышка освоилась быстро. У нее появилась красивая будка, а рядом с будкой росли цветы.

Маня пару раз отрывалась, убегала, возвращалась домой абсолютно счастливая и бессовестно беременная. Щенки у нее рождались ужасно красивые, все пухленькие такие, разноцветные, со смешными носами. У многих шерсть вилась с самого рождения.

Матерью Малышка была просто отличной. Бывает, расползутся по двору эти толстые комки шерсти и визжать начинают. Силы уползти есть, а вот назад, к будке уже не вернуться. Маня начинала поскуливать, чтобы из дома вышел хоть кто-нибудь, собрал по двору ее драгоценных чад и вернул законной матери.

Помню, как дождь страшный разразился, прямо стеной ливень все заслонял. А эти непоседы по очереди из будки выпадать стали. Собака одного затащит, а другой вываливается тут же. Маня прямо визжать начала от безысходности. Пришлось всех вместе запирать в гараже, чтоб уж наверняка никуда не уползли.

Одного щенка даже разрешили оставить, так сильно он мне понравился. Назвали Хвостиком, не потому что он родился без хвоста, а потому что другие щенки с ним не играли. Приходилось ему везде за мной таскаться. Сейчас он уже вырос. Глаза у него большие, желтые, и очень взгляд осознанный. Словно у человека. Повыше мамы своей он вымахал, раза в два примерно.

Про Маньку бабушка шутила всегда: «Маленькая собачка – и в старости щенок». Так, в принципе, и было. Все, кто видел Малышку впервые, думали, что она еще совсем маленькая. Только взгляд у нее взрослел, пожалуй. Глаза такие красивые были, карамельного цвета, спокойные.

Манька очень боялась грозы. Металась из стороны в сторону, залезала в будку, а потом тут же выскакивала обратно. Приходилось брать ее на руки, садится на землю и шепотом успокаивать. По-другому собака не успокаивалась.

Каждый Новый Год, Манька едва не сходила с ума от страха. Гром фейерверков пугал ее, как ни что другое. После боя курантов народ высыпал на улицу, и в небо вылетали сотни снарядов, а собака моя визжала, вертелась вокруг себя, и нигде ей не было покоя. Приходилось сидеть, взяв ее на руки, и от ее будки смотреть на яркие вспышки. Я и не заметила, как это стало нашей доброй традицией. Лет через десять я поняла, что просто не представляю, как можно смотреть на огни, не прижимая при этом к груди собаку.

А в одно лето вокруг Маниной будки все заплела тыква. Наверное, ветром принесло семечку, ума не приложу, как еще она могла там взяться. На стеблях распустились большие желтые цветы. Мы шутили еще, что Малышка, прям как золушка. А она лежала в тени, прячась от несусветной жары, и выглядела все еще как маленькая собачья принцесска.

В тот же год, уже в декабре, ее не стало. Вокруг ее будки по-прежнему плетутся цветы и тыква раскидывает мощные листья. А я, каждый раз любуясь вспышками фейерверков, вижу на небе новое созвездие маленькой сельской собаки.