Длиннорукий, длинноногий, длинноносый. Смотрел испуганно, тер очки, дрожал. Спустя пару минут все-таки соизволил поздороваться. Протянул вспотевшую руку и тихо пискнул:
– Фима.
Степан Петрович поднял бровь, и парнишка тут же исправился.
– Тимофей. Симочкин. Друзья Фимой называют, – виновато улыбнулся он и потеребил воротник рубашки. Для кого выряжался-то, а?
Степан Петрович медленно встал, провел ладонью по давно уже седым вискам, а потом крепко, крепче, чем следовало, сжал руку новоявленного жениха. Фима задрожал еще больше, сглотнул. Но не отвернулся, глазки водянистые не отвел.
– Ой, пап, ну хватит! – Полинка чмокнула Степана Петровича в щеку и с нежностью взъерошила жиденькие волосы на голове Тимофея. – Чай будем пить? Давай показывай, что там мама с дачи передала. Яблоки есть? Я шарлотку тогда сделаю.
Степан Петрович опустошил тяжеленную сумку, груженную чуть ли не одними яблоками – Полинка их с детства безумно любила – и сел у окна. Оттуда удобнее было оценивать обстановку.
– Что там Тимка? Как в школе? – Полинка ставила на стол узорчатые чашки, а женишок-то и не подумал ей помочь. Ленивый что ли?
– Да хорошо Тимка. С Тасей, девчонкой соседской, днями гуляет, – Степан Петрович чуть смягчился, но буравить взглядом Фиму не перестал. А то еще расслабится. Вот еще.
– Хорошо, – Полинка кивнула. – Пап, я сейчас Снежке позвоню, она обещала проходки в Михайловку достать. А вы пока с Фимой пообщайтесь тут, ладно?
Фима кинул умоляющий взгляд на Полинку, но она только подмигнула ему и юркнула в комнату. Степан Петрович улыбнулся. По-акульи только немного, по-хищному. Спросил негромко, чтобы Полинка не слышала:
– Ну. Ти-мо-фей, – Степан Петрович пытался показать голосом, что имя-то у парня дурацкое. Но вышло не очень: у самого так деда звали, да и сына так назвал. – И давно вы с Полинкой знакомы?
– Т-так, – парнишка, видимо, хотел казаться не таким напряженным, и отхлебнул слишком много горячего чая. Тут же задергался от безысходности: и не выплюнешь же обратно в чашку, да и до раковины далеко. Пришлось глотать. На глазах Фимы выступили слезы, и он сдавленно просипел. – Два года. В библиотеке познакомились.
Степан Петрович прищурился.
– С Полинкой моей? В библиотеке? Да она ж наркоманка книжная. Все, что нравится, обязательно покупает. Я уже коробок десять на дачу оттащил. А по учебе все скачивает на планшет, – Степан Петрович, не отводя взгляда, тоже отхлебнул немало чая. Проглотил. Чуть поморщился от боли, да только так, чтобы лживый сопляк не заметил.
– А…мы… – Фима вытер испарину со лба. – В университетской библиотеке познакомились. Нам туда просто записаться надо было.
– А куда гулять ходите? – Степан Петрович, наконец, отвел взгляд от паренька. А то вдруг еще Полинке нажалуется, что папа тут его изводил.
– В музеи… В кино… На балет вот.
– Музеи она терпеть не может, – Степан Петрович хмыкнул. – А в кинотеатры никогда не ходит – темноты боится. Ну, на балет еще поверю, она ходит, если Снежана позовет.
Полинка выпорхнула из комнаты, заплетая волосы в крендельки. Щеки ее почему-то горели.
– Пап, Фим, а поехали на роликах покатаемся? Пап, твои у меня. А Фиме напрокат возьмем.
Степан Петрович кивнул, не без удовольствия заметив, что парнишка побелел и выпучил глазешки от страха.
Уже в парке Степан Петрович как бы по-отечески хлопнул нескладного Фиму по плечу. Тот держался на роликах очень неуверенно. Казалось, руку Полинкину схватил только для того, чтобы не упасть.
– А где же твои ролики, Фима?
– Пап, – Полинка кинула укоризненный взгляд на Степана Петровича. – Его ролики сломались. А новые пока не купил.
– А-а-а, ну, если так…
В принципе, Степану Петровичу даже нравилось ездить рядом с испуганным и трясущимся Фимой. Сразу силы появлялись, казалось, что молодость, никуда и не уходила.
Уже вечером, проводив Фиму, Полинка свернулась на диване калачиком, а голову положила на колени отцу. Он гладил ее косички, вспоминая, какой маленькой и хрупкой она была, когда он впервые ее увидел. Почти двадцать лет прошло, а все как будто бы и не изменилось. Он поседел, Сашка поседела, а Полинка все так же вяжет себе крендельки и улыбается солнечно и ласково.
– Полюша, доченька, – осторожно сказал Степан Петрович. – А тебе сильно Фима нравится?
Полинка напряглась, головой заерзала.
– Пап, он правда хороший. С высшим образованием. Все, как ты хотел.
– Да вы же разные совсем, ну…
Полинка засопела.
– Пап, он хороший.
– А ролики не любит…
– Пап…
– И врун, кажется…
– Пап! – Полинка подскочила. – Вы мне что с мамой говорили? Чтобы мальчик из хорошей семьи был? Фима из хорошей. Чтобы образование высшее? Так Фима вообще скоро кандидатом станет. Иди спать, пап. И глупостей не выдумывай.
Степан Петрович вернулся к жене и долго-долго ей про Фиму рассказывал. Может, приукрасил немного кое-какие моменты, а, может, и наоборот, невольно Фиму очернил, да только Сашка нахмурилась и долго-долго из угла в угол ходила. А потом сказала, наконец:
– Степ, да ведь и мы с тобой разные, правда? А вот сколько лет уже…
– Нет-нет, ты не сравнивай! Мы по-другому разные, не как они. А они глупые, а не разные. Вот они какие, – Степан Петрович шляпу натянул, да снова к яблоням пошел – надо же Полинке на сушку насобирать.
Через пару недель Степан Петрович не выдержал, снова к дочке в гости собрался. Фиму вновь застал у нее. Да только вид у парнишки очень измотанный был, будто бежал от самой остановки, что за два квартала от Полинкиной квартиры стояла.
Степан Петрович дождался пока Полинка на балкон выйдет, да Фиму к себе и притянул.
– Тимофей, ты, я вижу, парень толковый… Ты мне скажи, будет Полинка с тобой счастлива, а? Ты чего это жениться-то на ней удумал? Вы же разные. Раз-ны-е.
Парнишка вытянулся, оттого стал еще больше походить на розовощекого червя, и обиженно затараторил:
– А вы, Степан Петрович, не стойте на пути любви! В груди моей жар, а в мыслях только Полечка! Уж дороже ее и на целом свете нет! Красивее ее девушек я никогда не видел, понятно вам? Она умная, нежная, а волосы у нее какие! Как сено на закатном солнце, вот какие! А улыбка ее – два ряда жемчугов!.. А руки ее…
– Ну-ну, не горячись. – Степан Петрович, ошарашенный, отступил к раковине. И глаза у женишка так и блещут. Может, и правда любовь такая сильная?
А Полинка зашла, телефон к груди прижимает, да глупо улыбается. Услышала, наверное, Фимины слова. Обрадовалась.
Степан Петрович от дочки уехал, а на сердце все равно беспокойно. Пусть горячится Фима, пусть словами красивыми сыпет, да только не пара он для его Полечки. Не пара.
А через месяц звонок. Полька огорошила. Так, мол, и так. Расстались. Теперь другой у нее появился. Даней зовут. Степан Петрович – сразу в город сорвался. А Сашка смеялась над ним, да все просила дочку в покое оставить.
Даня оказался сердитым на вид, широкоплечим. А еще, кажется, туповатым. На все вопросы сухо отвечал, на Полинку даже не смотрел, хмурился.
Степан Петрович всю ночь уснуть не мог: перед собой видел горящие Фимины глаза. Пусть худой, пусть ролики не любит. За то Полинку любит по-настоящему.
На следующий день разыскал Степан Петрович Фиму в университете, благо, фамилию запомнил, да покаяться решил. Шагнул к нему, руку протянул и говорит:
– Фима! Ты прости меня, пожалуйста! Это я Полинку тебя бросить подговорил. Все на мозги ей капал. Не такой, не такой, вот она и поддалась… А сейчас приехал, а у нее дома страшилище… Нелюдимый какой-то парень, да и вообще на обезьяну похож. Возвращайся, Фим!
Фима улыбнулся так ласково, не дрожал больше почему-то. Руку протянул, конечно, пожал. Но головой покачал отрицательно:
– Эх, Степан Петрович, вы что, Полинку не знаете? Она же всегда все по-своему делает. Тут дело в другом. Не был я никогда Полинкиным женихом, вот как.
Степан Петрович опешил. Макушку почесал.
– Да вы не удивляйтесь так. Ей же все хотелось вас порадовать. А Даня он… – Фима поджал губы. – Фитнес-тренер, без высшего. Читает чуть ли не по слогам, мда… Да и семьи хорошей нет. Детдомовский он тоже. – Фима пожал плечами. – Но главное, что Полинку любит. И она его, очень-очень. Все по телефону с ним трещала, когда вы у нее гостили. Вы уж на них не сердитесь. Поля думала, что после меня Даня вам покажется завидным женихом…
– А как же это, Фима?.. – Степан Петрович потер лоб. – А волосы там как закат, а глаза горящие… Неужели ты ее не любишь совсем?
– Ой, Степан Петрович, как друга-то, конечно люблю. Мы с ней с первого курса в театральный кружок вместе ходили. Вот она меня, – Фима развел руками, – И привлекла.
Степан Петрович вернулся на дочкину квартиру и рассеянно осмотрел коридор. Ролики – одни Полинкины, а другие – мужские, большие. Куча обуви, и зимней и летней. И, что самое главное, тоже мужской.
Степан Петрович зашел на кухню и уселся рядом с будущим зятем.
– Так. Ты, значит, живешь здесь?
– Живу.
Прямо ответил, без обиняков. И в глаза прямо посмотрел. Не боится.
– И сколько?
– Полтора года уже. – Даня отломил огромный кусок батона и макнул его в банку яблочного варенья. – Выгонять будете?
– Так ты, значит, на Полинке моей жениться собрался?
– Собрался. И женюсь, – Даня с причмокиванием облизал пальцы, по которым стекало варенье. Специально, что ли, бесил?
Степан Петрович закрыл лицо руками. Сдавленно спросил.
– А Полинку мою хоть любишь?
– Люблю.
Твердо сказал. Уверенно.
– Докажи. – Степан Петрович усмехнулся. – Вот на что ее волосы похожи?
– На волосы, – Даня приподнял бровь. – А что?
– Нет, ты не понял меня, – Степан Петрович сжал кулаки под столом. – Какие они?
Даня улыбнулся. Глупо так, по-детски. Лицо его преобразилось, мягче стало.
– Родные.
Степан Петрович усмехнулся, но подумал, что так и есть. Родные, пожалуй, лучший эпитет, который можно было подобрать.
– Хорошо. А улыбка ее какая?
Даня лапищу свою к груди прижал. Заморгал быстро.
– Теплая.
Степан Петрович встал со стула, отломил и себе батона, да и пошел на остановку. Тут дальше сами разберутся. Разные, не разные. Главное, что друг друга любят.