…"Дура,
плакса,
вытри!" —
я встал,
шатаясь, полез через ноты,
сгибающиеся под ужасом пюпитры,
зачем-то крикнул:
"Боже!",
бросился на деревянную шею:
"Знаете что, скрипка?
Мы ужасно похожи:
я вот тоже
ору —
а доказать ничего не умею!"
Музыканты смеются:
"Влип как!
Пришел к деревянной невесте!
Голова!"
А мне – наплевать!
Я – хороший.
"Знаете что, скрипка?
Давайте —
будем жить вместе!
А?" – мягко закончила Нина. Она стояла на сцене, разгоряченная и счастливая. Грудь ее взволнованно поднималась, щеки пылали, взгляд, полный звезд уперся в темный потолок актового зала. Ей аплодировали, долго и протяжно. Читать Маяковского так, как читала она, не дано было никому. Казалось, она через года протянула руку к почившему поэту, и он крепко ухватился за нее, вернулся в мир говорить устами юной девушки то, что не успел сказать при жизни.
Нина любила Маяковского больше жизни. А еще она любила Вадика. Он сидел в первом ряду, нахально щурясь и улыбаясь ей.
– Вроде, неплохая Нинка, да? – шепнул он другу, сидевшему рядом.
Толик не ответил. Он аплодировал с такой силой, что отнимались ладони. Звенящий голос Нины проникал в самое его сердце, прочно занимая там место на долгие годы.
– Э, Толик, ты че, – Вадик недовольно ткнул друга под ребро, когда тот подскочил на ноги.
Вадик сам подал руку Нине, сходящей со сцены, и провел к ее месту.
– Ты че на нее так смотришь, Толик, я не понял? – настойчиво повторил Вадик.
– Уже и посмотреть нельзя? – Толик еще раз тоскливо обернулся в Нинину сторону, но, встретив гневный взгляд друга, нахмурился. – Нина-то тебе зачем? Ну, готовит она тебя к экзаменам, за тебя все решает. Но в другом смысле она же тебе не нужна.
– Это в каком таком смысле? – Вадик наклонился к другу и легко стукнул того по макушке. – Я, может, на ней жениться хочу. Хорошая она. Борщ ты ее пробовал? А я пробовал.
Толик заметно побледнел и откинулся на спинку кресла. Шум в зале внезапно затих. Толик знал, что такая красивая, такая умная и добрая Нина не выберет никогда его – глупого ботаника в толстых очках. Вадик был другим, он девушкам нравился. Влюблялись в него многие. Да вот только он никого, кроме себя, не любил.
* * *
На свадьбе Толик громко и надрывно кричал «Горько!», напился так, как никогда не напивался. А по пути домой уселся на лавку и рыдал, как обиженный ребенок. Толику было больно. По-настоящему, по-человечески больно.
Общаться с Вадиком и Ниной перестал Толик, когда им минуло за тридцать. У четы уже подрастали двое детей, а Толик не мог видеть, как гаснет огонь в Нининых глазах, как забывает она стихи. Как забывает саму себя.
* * *
Нина стояла на остановке, нервно дергая Олежку за руку. Сын все время рвалась за воробьем, а светофор почти загорелся зеленым. Благо, получилось пристроить в ближайший садик, через дорогу. После младшего нужно завести в школу среднюю – Машку, там у классной руководительниц снова были какие-то вопросы.
В проезжающем мимо автобусе Нина рассмотрела свое отражение и раздраженно отвернулась. Она все еще не свыклась с той блеклой полной женщиной, которая преследовала ее от зеркала к зеркалу.
Старший сын, Крилл, уже целый год жил отдельно, а Света выросла достаточно, чтобы присматривать за младшими, и Нина устроилась на работу. Старый друг мужа, Толик, с радостью взял ее к себе учителем. Нина мечтала вновь вернуться к литературе, но она боялась, что не сможет разжечь в себе той искры, которая горела в ней в юности. А учить чему-то невозможно, если ты не одержим предметом. Как вызвать интерес к тому, что ты сам находишь скучным и посредственным?
Толик отчего-то избегал ее, но зарплату платил исправно, претензий не предъявлял никаких, горячо рекомендовал ее родителям.
Нина готовила ужин, а в голове звучало привычное: «Скрипка издергалась, упрашивая, и вдруг разревелась так по-детски, что барабан не выдержал: "Хорошо, хорошо, хорошо!"
– Вадик, слышишь? Я вот решила с ребятами весенние чтения провести.
– Хорошо, хорошо, – раздалось с дивана. Вадик не привык отвлекаться по мелочам.
– Вадик. А ты помнишь, как я стихи читала? Я хорошо читала?
– Нинка, че ты мямлишь там? Я помню, что ли, как ты читала? Дурью маялась. Готово скоро будет?
– Скоро, скоро, – ответила Нина.
Она отвернулась к окну и заплакала. Тихо беззвучно, от невыносимой, щемящей тоски.
Словно почти двадцати лет не было. Словно она – все еще молодая девчушка, а лишние килограммы, годы, чужие люди вокруг – не ее. Ей подкинули и все тут.
* * *
Восьмого марта Нина сидела в школе. За окном стемнело, а тетради так и не хотели заканчиваться. Отчетов еще поднакопилось, электронных дневников…С детьми Нина любил работать, а вот с документами – нет.
В коридоре раздались гулкие шаги, дверь плавно отворилась.
– Анатолий Степанович, я скоро ухожу! Я домой возьму, – Нина торопливо встала со стула и принялась собирать тетради.
– Нин, ну чего ты, какой Анатолий Степанович, – Толик по-детски улыбнулся. – На какую тему сочинения?
– По Маяковскому, – Нина хохотнула. – Ой, что пишут… – женщина опустилась на стул и закрыла лицо рукой.
– А помнишь, как ты его читала?
Нина нахмурилась, ожидая, что Толик насмехается над ней. В его вопросе она услышала горькое: «Эх, что же с тобою стало…»
Но Толик смотрел ясно и прямо, щеки его вдруг запылали. Он быстро вышел, оставив Нину одну. Она перевела взгляд на телефон, где толпились смски от детей и коллег с поздравлениями, и смс от мужа: «Я сегодня у Сереги останусь. День рождения».
Нина закончила проверять тетради, устало размяла спину. Прочла смс от Светы: «Мелких уложила. Машка у подружки. Поехала к Кирюхе, завтра приедем вместе».
– Девятый час, девятый час, – запричитала Нина, но уходить с работы ей не хотелось. Дома былаее жизнь, ее семья, но Нина слишком устала.
– Нин, это, с праздником, – Толик вошел тихо и незаметно.
В руках – букет кустовых роз. Такие всегда любила Нина. Что-то внутри у нее болезненно дернулось, словно хотело вырваться наружу. Нина тихо прошептала:
– Спасибо, Толик.
Он довез ее до дому. Нина долго сидела в машине, теребя ключи. Адрес Толику называть не пришлось: он его отлично помнил.
– Толь, не нужно ничего этого, ладно? – Нина последний раз зарылась лицом в розы, вдыхая сладкий аромат, и убрала их на заднее сидение.
– Нин, я ж просто поздравить, ты что? – Толик вцепился в руль со страшной силой.
– Я мужа люблю. У нас четверо детей, – Нина вышла и засеменила к дому, пытаясь не опьянеть от аромата любимых роз.
– Когда он тебе последний раз цветы дарил? – ударил ей в спину хлесткий крик Толика.
* * *
– Мамуль, с праздником! – Кирилл зашел в комнату с охапкой хризантем.
Светка – с большим тортом. Сенька крутился в ногах, пытаясь понять, по какому поводу праздник, Машка прилежно накрывала на стол.
– А отец где? – угрюмо спросил Кирилл.
– Да он…
– Снова дома не ночевал? Мама его сейчас снова защищать начнет.
– Кирюш, ты только папе про новое дело не рассказывай, – Нина заприметила из окна благоверного. – Не поймет он.
– Мам, вот у тебя было увлечение, а?
– Было, конечно, Кирюш, – Нина мягко улыбнулась. Сынок ее всегда таким серьезным, рассудительным был. Не в отца пошел.
– И у меня есть. И разве плохо, что оно приносит прибыль? Я уже ремонт сделал, мастеров нанял. Мы в понедельник открываемся. Угадай, кто будет первой моей клиенткой?
– Я? – спросила Машка, слизывая с пальца торт.
– Ты – вторая.
– Эй, – Света толкнула брата локтем, на ходу протирая тарелки.
– Ладно, Машка. По старшинству, ты третья, – Кирилл рассмеялся.
– И по какому поводу веселье? – отец тяжело ввалился в квартиру. От него несло алкоголем и женскими духами.
Нина тяжело вздохнула. Ей было стыдно, что дети это видят.
– Я открываю салон красоты, – закидывая в рот помидор-черри, ответил Кирилл. Уже все оформил.
– Че-е-е? Как эти что ли? Типа бабский салон? А замуж ты не выходишь, нет?
– Пап, все давно решено. И я буду стилистом, тебе не повлиять на это, понимаешь? Иди, проспись. А мы будем праздновать мамин день рождения.
– Я, может, тоже праздновать хочу!
– Уже напраздновался, пап, иди, – Светка затолкала отца в комнату, и, как ни в чем ни бывало вернулась к столу.
– Ой, Кирюш, может, ну его? – Нина не помнила, когда последний раз была в парикмахерской. Кажется, года два назад подравнивала кончики.
– Мам, – ты у меня такая красивая, – Кирилл щелкнул Нину по носу. Так она ему делала в детстве. – Просто расслабься.
* * *
– Нина Анатольевна-а-а-а, а вы чего такая красивая? У вас день рождение что ли?
– День рождениЯ, Павлик, – на автомате поправила Нина. – Нет, не сегодня.
Она суетливо перебирала страницы учебника. Ногти, покрытые ярким лаком, макияж, новая прическа – заставляли ее чувствовать себя неловко. Нина очень волновалась. А что будет, когда зайдет директор? Что скажет он? Не выгонит ли, не уволит?
Толик подоспел к началу открытого урока. С удовольствием слушал стихи, но только мельком поглядывал на Нину.
Она ожидала, что он будет смотреть на нее иначе. Не так, как смотрел раньше. Нина задумалась, уставившись в одну точку. А как он смотрел раньше? Живо, внимательно, понимающе. Всегда, и в юности, и сейчас. Прошло много лет, а он по-прежнему оказывался рядом, когда это было нужно. Нина подняла глаза на Толика и встретила его равнодушный взгляд. Она тяжело вздохнула.
Толик задержался в кабинете, ожидая, пока все выйдут. Он сел на парту и уставился в пол.
– Анатолий Степанович, с занятием что-то не так? – Нина нервно заправила прядь белых волос за ухо.
– Поговорить я с тобой хочу. Давно хочу, Нин. – Толик не поднимал взгляда от пола.
– У меня есть муж, Толик, ты же знаешь, – начала Нина…
– Да не об этом я! – вспылил Толик. – Ты посмотри на себя, Нинка!
– Ярко, да? – Нине захотелось расплакаться. Она начала ковырять красный лак на нарощенных ногтях.
– Мишура это все, Нинка! Ми-шу-ра, понимаешь? Ты на себя что-то налепила, накрасила…Волосы еще нарастила что ли? Да посмотри на себя, ты чахнешь! – Толик неожиданно взял лицо Нины в свои ладони. Он был так близко, что горячее дыхание его обжигало ее кожу. – Ниночка! Ну, как случилось все это с тобой?! Скажи мне, родная? – Толик прижался лбом к Нининому лбу, а та сразу же вырвалась.
– Нина, блеска твоего нет, силы нет твоей, Нина! Я боюсь за тебя! Не прошу у тебя ничего, ничего не требую. Уходи от него только, уходи, Нин!
– У нас дети, – прошептала Нина, глотая слезы.
– Ну, какие дети? Кирюха женился, Светка совсем взрослая. Машка – подросток уже. Нужен им с Олежкой такой отец, Нина? Ответь мне?!
– У меня муж. И я его люблю, – Нина вышла из кабинета с твердым намерением подать заявление по собственному желанию.
* * *
"Боже!",
бросился на деревянную шею:
"Знаете что, скрипка?
Мы ужасно похожи:
я вот тоже
ору —
а доказать ничего не умею!"
Музыканты смеются:
"Влип как!
Пришел к деревянной невесте!
Голова!"
А мне – наплевать!
Я – хороший.
"Знаете что, скрипка?
Нина перевела горящий взгляд на Толика. Она уже третий год была свободна. Уже третий год была жива. Она работала в душном офисе, но каждую субботу приходила в один и тот же литературный клуб. Там рассказывали стихи, пели, обсуждали, заваривали терпкий чай. Там наслаждались мгновеньем.
Сегодня в клубе стало на одного человека больше. Толик не мог сдержать улыбки, уголки рта его дрожали. Он вновь видел Нину. Не помолодевшую, нет. Она не похудела, блеклые волосы снова отросли, а ногти не стали красными. Он видел Нину возвышенную, Нину поющую, Нину счастливую. Она улыбнулась краешком губ, и прямо, теперь совершенно ничего не стесняясь и не боясь, закончила:
Давайте —
будем жить вместе! А?"