Страх, который нет-нет да и охватывал Анну с той минуты, как она встретила Любоша в гостинице, мало-помалу рассеялся. Целых три дня ничего не происходило. Вашек катался на лыжах возле отеля, Анна отправлялась гулять по лесной дороге и шла так далеко, пока протоптанная тропинка не начинала теряться в снегу. Они обедали в столовой на застекленной веранде, а когда выглянуло солнце, Анна поставила у кирпичной стенки с подветренной стороны шезлонг и устроилась в нем, накрывшись одеялом.

После обеда Любош сам поднимал Вашека, и они уезжали неизвестно куда. Когда вечером он привозил его, глаза мальчика слипались от усталости.

Анне не надо было ничего выпытывать, потому что Вашек все выкладывал без утайки: на час или на два Любош оставлял Вашека в школе лыжников, но большую часть времени проводил с ним сам.

После ужина Вашек потихоньку приходил в себя, играл с Анной в домино и ждал. С железной регулярностью около восьми он засыпал, утомленный играми на свежем воздухе. Утром Вашек выпытывал, не приезжал ли вечером за ним Любош, и если мама, желая успокоить его, говорила, что нет, он, напротив, приходил в беспокойство, глаза его становились печальными, и было так до той минуты, когда на столе появлялись свежие рогалики с маслом и медом.

В последний день Любош появился уже утром. Было воскресенье. Анна никак не решалась сесть на мотороллер, но Любош ее даже не спросил – просто посадил позади себя, а Вашека, ставшего на лыжи, взял на буксир, привязав канатом.

Анну поразило, как это Вашек совсем не боится. Когда мотороллер набрал скорость, она громко запротестовала и руками забарабанила по спине Любоша, чтобы тот остановился.

– Успокойся! – закричал Любош. – Так мы ездили каждый день!

И Анна вдруг подумала, что Вашек выложил ей далеко не все, о чем они с Любошем здесь говорили. Мотороллер остановился у домика под горой, и Любош принес лыжи с ботинками, которые приготовил для Анны.

Та спросила его, не сошел ли он, случаем, с ума, но в эту минуту примчался Вашек с палками и открыл ей тайну, сколько труда ему стоило уговорить Любоша поучить ее ходить на лыжах.

Как-нибудь вытерплю полчаса, решила Анна, пристегивая крепления. Увидев ее первые шаги, Вашек пришел в ужас – а вдруг все это надоест Любошу?

Анна не сумела согнуть ноги в коленях и, сделав три шага, упала в снег. Любош помог ей подняться, хотя она противилась, мол, встанет сама. Вашек удивлялся его терпению – Любош с ним никогда так вот не возился. За мамой он возвращался несколько раз, прежде чем они дошли до места, где собирались начать ученье. Перед ними был пологий укатанный склон.

– Боком к скату, – показывал Любош исходную позицию горнолыжника при спуске, – грудью вниз.

Мама держалась неуверенно, и не успел Любош дотронуться до нее, чтобы придать ее телу устойчивое положение, она оттолкнулась палками, напрягла ноги в коленях, запрокинулась и рухнула в снег. Любошу пришлось не однажды поднимать маму, отряхивать с ее свитера снег, и чем дальше, тем больше он приходил в веселое настроение.

Анна, порозовев, наконец решительно заявила, что уже сыта по горло этими тренировками и вовсе не горит желанием потехи ради сломать себе лодыжку.

Вашек настойчиво уговаривал маму проявить выдержку, ведь он же выдержал, но Любош признал, что лодыжка – вещь серьезная, надо попробовать по-другому. Поставив Анну наискосок к склону, он стал вплотную к ней. Анна послушно согнула колени и наклонилась вперед, Любош обнял и прижал ее к себе. Так вдвоем они проехали метров десять, пока оба не свалились в снег.

Вашек сиял и вопил, что получилось здорово, маму нужно немножко подбодрить. Вот переборет страх, и все пойдет как по маслу, она еще полюбит лыжи. А это Вашек втайне считал необходимым.

Анна в душе злилась на себя, что поддалась уговорам. Любош крикнул Вашеку, чтоб сбегал в сторожку и принес веревку, он-де попытается привязать маму к себе.

Самодовольный болван! – негодовала Анна. Бьюсь об заклад, как только Вашек скроется из глаз, он начнет приставать ко мне. Пусть попробует, я так ему врежу! – мстительно решила она.

Но Любош и не думал к ней приставать. Опершись о палку, он с веселой улыбкой наблюдал, как Анна поднимается, как отряхивает с брюк и свитера снег. Сняв с головы шапку, она хотела поправить волосы, но потеряла равновесие и снова плюхнулась в снег.

Любош, уже не в силах сдерживаться, расхохотался что было мочи, а потом – в глазах его еще играли смешинки – наклонился к Анне и нежно прошептал:

– Ну что, с тебя довольно?

Анна сердито прошипела что-то, и Любош отстегнул ей крепления.

Они обедали в столовой горного домика с низким потолком и круглой кафельной печкой посредине. За обедом события развивались в нужном направлении, хотя Вашеку и казалось порой – сейчас самое время Любошу СКАЗАТЬ ЭТО маме. Только раза два он спутал и вместо Любоша пнул под столом Анну. Мама спросила, что это значит, но вместо того, чтобы ответить напрямик, они, один перебивая другого, плели такое, что было ясно: совсем заврались. Анна перестала их выспрашивать и заказала себе чай с ромом.

Любош вызвался погулять с Вашеком по двору. Отпустив их, Анна после кофе позволила себе еще и грог, и когда сама вышла пройтись у домика, голова у нее приятно кружилась.

Она увидела неяркое, розовое, холодное солнце, оно стояло в небе, словно бы опершись о гребни гор. Видела глубокие долины, где туман не расходился и до конца дня. Здесь, наверху, резко похолодало и начало подмораживать… Анна хотела надеть шапку и тут получила сзади такой удар, что в глазах у нее потемнело.

КТО-ТО влепил ей снежок прямо в шею!

Она обернулась, но увидела лишь голую белую поляну с двумя елочками.

Анна наклонилась и сгребла рукавицами материал для ответных действий.

Из-за елки высунулся Вашек, но не успел пальнуть, как получил от мамы удар промеж глаз! Любош залился радостным смехом, потому что Вашек теперь был одноглазый, как Ян Жижка. Так и он обнаружил себя за сугробом.

Анна была рада, что все окончилось безобидной игрой в снежки.

Когда начали сгущаться сумерки, она, устроившись на лавочке перед домом, переобулась.

– Послушай, Анна, а сколько лет прошло с тех пор, как мы ходили с тобой на лыжах? – спросил ее Любош, воткнув палки в снег.

Анна не отвечала. Глядела вниз, отыскивая Вашека, который проезжал между шестами.

– Мне кажется, – не отставал Любош, – это было до моего отъезда на Аннапурну.

– Знаешь, а я даже не помню… – Она проговорила это небрежно, но сердце ее забилось гулко, как разбуженный колокол.

– Давай подсчитаем. Ты тогда училась в консерватории…

Анна медленным движением убрала волосы со лба.

– Какое это сейчас имеет значение?

Она хотела заглянуть Любошу в глаза, но не смогла. Смотрела на гору, которая поднималась над домиком, ее вершину уже окутал мрак.

– Ну, как знаешь. Но у меня такое чувство… – Любош помолчал, странно взволнованный, – словно Вашек увидел во мне своего отца.

Анна молча направилась к дверям домика. Сейчас ей придется пройти мимо Любоша, ни в коем случае не ускоряя шаг, чтобы не выдать своего волнения. Но как тут не спешить, если у нее вот-вот брызнут слезы из глаз?

– Может, мне это только кажется, – пошел на попятный Любош, заметив на ее лице горькую усмешку – Анна уже взяла себя в руки.

– Может быть, – ответила она с легкой иронией. – Вашек видит такое в каждом мужчине. Последний раз это был сторож.

– Только сторож не альпинист, – отозвалось за ее спиной, едва она взялась за ручку двери.

Анна обернулась.

– Тот, погребенный под лавиной, – с невинным видом закончил Любош.

Он высадил Анну и Вашека у отеля, на прощанье сказав, что заглянет сюда около восьми. Вашек обрадовался, но Любош охладил его пыл новостью, что приглашение касается только мамы. Анна стала вежливо отказываться – нельзя, мол, оставить Вашека одного. Тот глянул на Любоша, и глаза его прояснились от внезапной догадки.

– Ага! – с восторгом завопил он.

И начал убеждать маму, что она может спокойно уйти. Анна сопротивлялась, но уже не так решительно, может, оттого, что люди в холле стали на них оборачиваться – слишком уж громко Вашек уговаривал маму, чтобы она оставила его одного на целую ночь.

– Поторопись, а то опоздаешь! – нетерпеливо стучал в двери ванной Вашек. Он был страшно взволнован и уже в столовой подгонял Анну, чтобы она столько не ела и поскорее бы жевала.

– Принеси мне сумку! – крикнула она Вашеку и, открыв дверь, принялась стягивать волосы резинкой. Вашек сидел на краю ванны как на иголках, пока Анна, снова распустив волосы, скрепляла их изящными гребешками и легонько подмазывала губы помадой. Вашек чуть было не высказался на этот счет, но вовремя сдержался, иначе мама наверняка рассердилась бы и осталась дома. Он вообще не понимал, как такое возможно: только что в холле твердить «нет, нет, нет», а потом целых полчаса выбирать себе свитер да еще поливать его духами!

Вашек с ужасом следил за часовой стрелкой. Было уже десять минут девятого.

– Ей-богу, я бы ни за что не стал тебя ждать. Разозлился бы и ушел!

– Ну знаешь, – нежно улыбнулась ему мама, – я бы тоже не стала тебя дожидаться! – И чмокнула его в щеку.

Она была так красива в своем свитере, которого Вашек отродясь у нее не видал.