Когда мы оглядываемся на годы правления Василия III, поневоле приходится задаться двумя вопросами: о значении его правления для исторического пути страны и об оценке его личности, о методах, которыми он действовал. Если исходить из последнего, то картина довольно неприглядная. От помазанника Божия Дмитрия Внука избавился, братьям жениться не разрешал, клятву по отношению к Василию Ивановичу Шемячичу нарушил, с женой развелся и отправил ее в монастырь… Как тут ни вспомнить весьма неприглядные характеристики Сигизмунда Герберштейна?
Однако жестокость, с которой Василий III отстаивал свои династические интересы, – это особенность всех монархических государств. В этом смысле его можно понять, а его действиям нельзя отказать в рациональной основе (чего не скажешь о его сыне Иване Грозном, который оказался у власти в результате всех этих действий отца). История монарха – это и история страны, которой он правил. И этот критерий является важнейшим для оценки его свершений. Что же оставил после себя Василий III?
Нередко утверждается, что его правление было тихим и незаметным, а основное его содержание состояло во внутреннем переустройстве страны, преобразившейся при Иване III: ведь огромной страной, простирающейся до Северного Ледовитого океана и Уральских гор, невозможно управлять так же, как Московским княжеством. Отчасти это справедливо, но нельзя сбрасывать со счетов и внешнеполитических достижений эпохи Василия III. Пусть псковичи давно именовали великого князя Московского своим «царем», а в Рязанском княжестве сидел государев наместник, – всё же решающий шаг был сделан при Василии III. Большой удачей было присоединение и удержание за Русским государством Смоленска. Все три региона – Псковщина, Смоленщина, Рязанщина – имели для России стратегическое значение на северо-западном, западном и южном направлениях. Ведь совсем недавно, в 1501–1503 гг., прошла война с ливонским отделением Тевтонского ордена, продолжалась торговля с Ганзой, не прекращалась напряженность в отношениях с Великим княжеством Литовским и Крымским ханством. Быть может, присоединения новых земель были не столь эффектными, как при Иване III. Но, как писал поэт Николай Глазков, «чем столетье интересней для историка, тем для современника печальней». Войны Русского государства с соседями при Василии III не прекращались, но его время было еще относительно спокойным, если сравнивать его с правлением Ивана Грозного. Не было внутренних потрясений, подобных опричнине. И оборотная сторона этого спокойствия, весьма важная и ценная в любую эпоху, – рост благосостояния подданных русского государя. Значительных успехов удалось добиться и в отношениях с другими иностранными державами: были установлены контакты с Тевтонским орденом, русские послы побывали в Англии, Испании, была предпринята попытка связаться с королем Франции, созданы предпосылки для окончательного включения Казанского ханства в состав Русского государства, которое состоится при сыне Василия – Иване IV в 1552 году.
Об успехах поступательного развития страны при Василии III (в чем, несомненно, есть и доля его заслуги) свидетельствует строительство, развернувшееся в разных ее частях в эти годы. Правда, во многом оно инспирировалось самой великокняжеской властью. Строительные работы охватили всю территорию страны, начиная от Москвы и оканчивая отдаленными городами и монастырями. Так, было завершено сооружение укреплений Московского Кремля. Об этом до сих пор напоминает Троицкий мост через р. Неглинную, соединяющий Кутафью башню с Троицкой (первоначально мост назывался Ризоположенским по тогдашнему имени башни). Он был возведен по проекту итальянского архитектора Алевиза Фрязина в 1515–1516 гг. В 1508 г. по проекту другого итальянского мастера Алевиза Нового был достроен Архангельский собор, заложенный еще в последние месяцы правления Ивана III. В 1519 г. был построен собор кремлевского Вознесенского монастыря, служивший усыпальницей московских великих княгинь (впоследствии он неоднократно перестраивался и был окончательно уничтожен в 1929 г.). В 1513–1515 гг. был расписан Успенский собор (эта роспись не дошла до нашего времени, но набор ее сюжетов воспроизведен на сохранившихся фресках 1643 г.), а чуть позже – собор Михаила Архангела в Чудовом монастыре. Чрезвычайно масштабное церковное строительство под руководством итальянских мастеров развернулось и на московском посаде. В 1514–1516 гг. всё тем же Алевизом Фрязиным была построена церковь Св. Владимира «в Садах» (в Старых Садах), сохранившаяся до наших дней. Считается, что строительство было приурочено к 500-летию преставления святого равноапостольного князя Владимира, крестителя Руси и предка Василия III. На Варварке Алевиз Новый возвел храм св. Варвары Великомученицы (это здание просуществовало до конца XVIII в., когда на этом месте была построена новая церковь). Под Москвой по обету Василия III в благодарность за взятие Смоленска был построен Новодевичий монастырь, ныне находящийся в черте города. До наших дней сохранилась, – правда, в сильно перестроенном виде, – и уникальная светская постройка, располагавшаяся в начале XVI в. недалеко от Москвы, а ныне входящая в черту города, – путевой дворец Василия III на Старой Басманной улице. В нем он останавливался, когда выезжал из столицы и въезжал в нее. При Василии III фактически возникла еще одна загородная государева резиденция – Александрова Слобода, в будущем зловещая «опричная столица» Ивана Грозного.
Архангельский собор Московского Кремля
Строительство развернулось, разумеется, не только в Москве, но и в других городах и монастырях (Покровском Суздальском, Кирилло-Белозерском и др.). В тех городах, что имели стратегическое значение, развернулось крепостное строительство. Во Пскове оно было связано с событиями Смоленской войны 1512–1522 гг., в Нижнем Новгороде, Туле, Коломне и Зарайске, где были построены каменные кремли, – с противостоянием Казани и Крыму. С той же целью при Василии III было начато создание засечных черт по Оке – линий укреплений из поваленных деревьев, маленьких крепостец и больших крепостей.
Впрочем, дело не сводилось исключительно к государеву строительству. Так, в 1515–1516 гг., по сообщению новгородского летописца, «гости московские и купцы новгородцкия и старасты» построили в Новгороде многочисленные каменные церкви, отремонтировали и обновили старые. Церкви также строили или присматривали за их строительством крупные купцы Сырковы и Таракановы – проводники великокняжеской политики в Новгороде.
Важное явление жизни Руси первой трети XVI в. – активная монастырская колонизация Русского Севера, который с легкой руки православного писателя А. Н. Муравьёва иногда называют «русской Фиваидой», по аналогии с носящей такое название областью Верхнего Египта, где располагалось множество монастырей. Их основывали выходцы из самых разных социальных слоев, искавших уединения для общения с Богом. Так, Александр Свирский, основавший два монастыря на р. Свири, происходил из мелких землевладельцев, а Нил Столбенский, положивший начало двум пустошам, – из крестьян (оба впоследствии были канонизированы). Вокруг таких отшельников образовывались монашеские общины, они начинали хозяйственное освоение нетронутых людьми земель, впоследствии их обители подчиняли крестьян – новопришельцев или черносошных, т. е. государственных (чему само государство не противилось, а шло навстречу, выдавая льготные грамоты). Подчинение монастырям вовсе не обязательно проходило безболезненно: так, св. Антоний Сийский в 1543 г. жаловался на крестьян, которые сожгли в его монастыре четыре церкви. Однако монастырская колонизация Русского Севера не идет ни в какое сравнение с освоением европейцами заморских земель, куда они в те же самые годы устремлялись в поисках быстрой наживы и где не останавливались перед истреблением аборигенов. Впрочем, монастыри основывались не только отдельными подвижниками, но и по инициативе церковных властей. Так, несколько монастырей на Кольском полуострове было основано благодаря усилиям новгородского архиепископа Макария (будущего митрополита Московского и всея Руси), развернувшего активную миссионерскую деятельность среди лопарей. Настоящим центром монастырской колонизации Вологодского края стал богатый и влиятельный Кирилло-Белозерский монастырь.
Монастыри возникали во владениях как великого князя, так и его удельных братьев (Андрея Старицкого, Семёна Калужского; можно вспомнить и основанный ранее Иосифо-Волоколамский монастырь) и служилых князей (Белёвских, Воротынских, Трубецких). При этом они служили не только благочестию их ктиторов и братии, выполняли не только хозяйственную, но и оборонительную функцию. Так, преподобный Герасим Болдинский основал близ смоленского Дорогобужа Троицкий монастырь, а неподалеку – еще три.
При Василии III внутри страны происходили важные перемены. Присоединив новые земли, необходимо было найти способы управления ими. В те времена, когда правитель не располагал регулярной армией, полицией, а бюрократия только зарождалась, эта задача была чрезвычайно актуальной, особенно для такого большого государства, как Русское.
Благовещенский собор Московского Кремля
С одной стороны, сохранялись традиционные порядки управления страной. Как уже неоднократно говорилось, государь не мог просто так покончить с удельной системой: когда Ивану III понадобилось расправиться с братьями, он прибегал к различным предлогам – их «изменам» (намерении отъехать в Литву, неучастии в очередном походе). Вместе с тем при Василии III продолжилось наступление на уделы, столь ярко проявившееся при его отце. Удельные князья сохраняли свой аппарат управления, определенную самостоятельность во внутренних делах – во всяком случае формальную. Неформально же они подвергались пристальному «присмотру» со стороны государевых людей. Яркое свидетельство этой системы – челобитная Ивана Яганова, написанная уже после смерти Василия III, в годы боярского правления. Из нее выясняется, что Яганов был «приставлен» к князю Юрию Дмитровскому для наблюдения за ним. Государеву слуге вменялось в обязанность сообщать обо всех подозрительных действиях государева брата, при этом он не нес никакой ответственности, если его сообщение не подтверждалось.
Церковь Вознесения в Коломенском
С другой стороны, при Василии III неуклонно набирала обороты централизация государства: от этого времени до нас дошло достаточно большое количество документов, которое позволяет делать определенные умозаключения о том, как управлялась страна. Проблема в том, что любого историка преследует соблазн объяснить некое явление, скрытое во мгле веков и за скупыми строчками документов, при помощи позднейших данных. Такой метод называется ретроспективным. Он очень помогает, в частности, при изучении древнейших эпох, от которых осталось мало письменных источников. Но есть и обратная сторона медали: ретроспективный метод ничего не говорит о том, в какой момент возникло то или иное явление. А это может подтолкнуть историка к удревнению тех или иных реалий.
Примерно так обстоит дело с двумя особенностями управления страной, которые зарождаются при Иване III и Василии III, – Боярской думой и бюрократическим аппаратом. Боярская дума впервые упоминается в источниках именно при Василии III, в 1517 г. Это свидетельствует о том, что данное собрание при великом князе постепенно приобретало черты института, то есть органа с определенной компетенцией, составом и порядком работы. Но в правление Василия III этот процесс находился еще в самом начале. Порядок работы Боярской думы, круг рассматриваемых ею вопросов в это время доподлинно неизвестен. Они скрываются за клишированной формулой «приговорил великий князь з бояры». Численный состав думы определяется в 10–12 человек, однако из этой формулы еще не следует, что в совещании с государем участвовали все бояре. Так, ею описывается решение о судьбе Пскова, принятое в Новгороде в январе 1510 г., когда половина личного состава Боярской думы находилась в Москве. На практике обычно действовали так называемые «боярские комиссии». Недаром Берсень Беклемишев говорил, что Василий III в отличие от его отца принимает решения «сам-третей у постели», то есть в узком кругу особо приближенных лиц. Да и что означали эти совещания? Известно, что для архаичной политической культуры характерен принцип единодушия, «единачества»: к примеру, так принимались решения на вечевых собраниях. Всё это очень далеко от современных демократических процедур – тайного голосования, подсчета голосов. К тому же иногда сама постановка вопроса подсказывала ответ: вспомним совещание Василия III с боярами по поводу развода и повторного брака, о котором говорилось выше. И еще один немаловажный момент. Назначения в Боярскую думу осуществлял государь, что делало ее членов зависимыми от него. Эта ситуация усилилась, когда он стал производить окольничих (более низкий думный чин) в бояре, то есть полноправные члены думы. Это был новый путь карьерного роста. Таким образом, Боярская дума оставалась совещательным органом при государе. Ее значение возрастет лишь после смерти Василия III, в малолетство Ивана IV. Такой же путь подобные органы власти проходили в соседних странах – Польском королевстве и Великом княжестве Литовском. При этом, как и у соседей, очень влиятельные персоны могли не входить в состав Боярской думы, но при этом превосходить по своему политическому весу ее членов.
Зарайский кремль
Реальное политическое влияние бояр проявлялось в выполнении ими конкретных поручений – осуществлении суда, должности наместника, дипломатической миссии и т. д. Но здесь бояре делили полномочия с дворцовыми чинами, а помогала им зарождавшаяся бюрократия. Первоначальной функцией Дворца, как это видно из названия, было обслуживание великокняжеского хозяйства. Об этом говорит иерархия дворцовых должностей. Первое место в ней занимал конюший, изначально ведавший государевыми конюшнями. Со временем его полномочия заметно расширились (возможно, он ведал дворянским поместным ополчением), а статус повысился: именно с должности конюшего начинал свою карьеру Борис Годунов. При Василии III в связи с распространением огнестрельного оружия возник дворцовый чин оружничего. Сохранялись чины, связанные с обслуживанием государевой охоты (ясельничие, сокольничие, ловчие), пиров (кравчие, стряпчие, стольники, чашники), частной жизни (постельничие). Занять одну из этих ступенек на карьерной лестнице считалось очень почетным. Но всё же за конюшим в дворцовой иерархии следовали не они, а дворецкий, ведавший населением великокняжеского домена (земельных владений) в судебно-административном отношении. Впоследствии он получил название большого дворецкого, поскольку для управления новоприсоединенными территориями, в том числе упраздненными уделами, создавались областные дворцы – Тверской, Рязанский, Дмитровский, Углицкий и другие. Впоследствии, при Иване IV, дворцовая система управления была вытеснена приказной – функциональной. Попытки некоторых историков удревнить ее связаны с многозначностью слова «приказ»: его можно понимать и в современном смысле, как поручение вышестоящего лица нижестоящему, и как орган управления, характерный для середины XVI–XVII в. Но в первой трети XVI в. формула «быть у боярина такого-то в приказе» означала лишь выполнение его поручений.
Карта России по С. Герберштейну. Гравюра XVI в.
Еще одним центральным ведомством была Казна, ведавшая не только финансами, но и отношениями с татарскими ханствами – в связи с тем, что существенной частью этих отношений были различные выплаты и «подарки». Казначею помогал печатник, в ведении которого находился документооборот. В свою очередь, реальное выполнение управленческих функций лежало на плечах дьяков, которым помогали подьячие. Впоследствии, в середине XVI в., они составят основу приказной системы управления. Пока же дьяки делились на великокняжеских (они занимали высшую позицию в иерархии зарождавшейся российской бюрократии), дворцовых и ямских. Разделение функций между дьяками лишь зарождалось: один и тот же человек мог ведать выдачей великокняжеских грамот, выполнять дипломатические поручения и т. д. Однако известны и примеры специализации: так, сношения со странами Запада и Востока обслуживал целый штат толмачей, например, Истома Малой, владевший латынью, специализировался на сношениях с немецкими землями – Тевтонским орденом, городом Ригой и т. д. Первоначально такие «бюрократы» были незнатного происхождения: дьяками становились холопы, дети священников. Поэтому они особенно ощущали справедливость принципа, сформулированного впоследствии Иваном Грозным, но взятого на вооружение уже Василием III: «Мы своих холопей жаловати вольны, а и казнити есмя волны же». Историки зафиксировали несколько «волн» появления и исчезновения дьяков в источниках: так, в начале правления Василия III перестают упоминаться дьяки, служившие Ивану III; новое поколение дьяков приходит в аппарат управления во втором и третьем десятилетиях XVI в., и их карьеры обрываются в годы боярского правления в малолетство Ивана IV (30–40-е гг. XVI в.). Поэтому дьяки всячески стремились обеспечить своих детей и родственников, пока находились у кормила власти, наделить их поместьем или вотчиной.
Всё это способствовало укреплению власти государя, создавало своеобразную страховку. Примечательно, что уже Василий III нередко использовал царский титул, равный императорскому (царь – цесарь – кесарь – кайзер) и официально принятый его сыном Иваном IV лишь в 1547 г., что, несомненно, свидетельствует об укреплении его власти. Это был шаг вперед по сравнению с Иваном III, который стал систематически титуловаться государем всея Руси (начиная с 1479–1485 гг.). Пока же Иван IV не в состоянии был самостоятельно править страной, эти заботы легли на бюрократический аппарат, в значительной степени сложившийся при Василии III.