Дмитрий Дмитриевич, перепрыгивая через ступеньки, поднялся на третий этаж, прислушался: в квартире было тихо — ни Коля, ни Человек еще не вернулись. Он отпер дверь и прошел в кабинет.

«Может быть, в его мире природа пошла не по тому пути, что у нас? — думал он. — В конце концов, то, что делает техника, очень близко и по задачам и по выполнению к тому, что создает природа… Но тогда, несомненно, и формы были бы другими. Почему он так похож на человека? Руки, голова, рот — зачем ему они? У нас — обезьяноподобные предки… Спокойней, спокойней… Следовательно, это настоящая кукла, механическая кукла, сделанная человеком, людьми какими-то, где-то… Кукла, получившая возможность мыслить, говорить, действовать… Мыслить! Головой, где нет и на чайную ложку мозга! И для чего? Для чего человек? Кому он нужен? Почему ему придана форма человека? Именно человека, а не кошки, собаки или попугая? Для чего? Вот, вот, для того, чтобы мы все принимали этот манекен за человека, принимали его за равного. А он весь, от головы до ног, — обман, один обман!.. Нужно посоветоваться, обязательно посоветоваться… Но с кем? Может быть, с Аркадием поговорить? В конце концов, не укажи он мне, куда упал метеорит, я не встретился бы с Колей и ничего не узнал бы… А давно я его не видел… Он первый из нашего выпуска стал доктором наук… Еще бы, Аркадий — человек железной логики…»

Дмитрий Дмитриевич набрал номер, чей-то женский голос спросил:

— Вам кого?

«Жена», — подумал Дмитрий Дмитриевич.

— Мне Аркадия, — сказал он.

— Аркадия Владимировича? — переспросил женский голос.

— Да, Владимировича.

Дмитрий Дмитриевич услышал: «Аркадий, тебя кто-то спрашивает».

— Слушаю вас, — раздался голос Аркадия. (По голосу чувствовалось, что он что-то жует.)

— Это я, Дмитрий Михантьев.

— А-а! Димка! Здоров, здоров! Слушай, чего ты ко мне не заходишь? Да, как тебе помогли тогда мои результаты? Мне, вообще говоря, чуть не влетело из-за тебя. Я, понимаешь ли, думал, что по тем данным, которые ты мне тогда сообщил, будет очень легко рассчитать место падения. Пришел на работу пораньше и вместо контроля пустил нашу машину с твоими данными. Смотрю через час ответ, координаты и скорость. Прикинул по карте. Везет, думаю, Димке, совсем близко возле Москвы упал. А как глянул на скорость — что, думаю, за чертовщина, скорость-то необыкновенная: сто двадцать километров в секунду! Ну, пусть уж пятьдесят километров, а то больше ста… Тогда, уже в рабочее время, я еще раз запустил машину на тех же данных, и опять то же самое. Ты что-нибудь нашел? Скорее всего, метеорит на такой скорости сгорел в полете.

— И нашел и не нашел… Спасибо тебе, но мне опять нужна твоя помощь.

— К сожалению, придется подождать. Та машина,

на которой я вел для тебя расчет, сейчас уже сдана, запакована и отослана на Урал. Вот через несколько дней будет пробный запуск второй машины, она будет описана в докладах Академии наук. Мы назвали ее «Копье». Красавица машина, устройство памяти пьезоэлектрическое, а не магнитное, и целый ряд цепей выполнен с применением полупроводников. Электронные лампочки выбрасываем понемногу…

— Что-то медленно у вас дело идет. Ну ладно… Скажи, Аркадий, на много уменьшаются габариты счетной машины после замены радиоламп на полупроводниковые устройства?

— Раз в пять-шесть. Это уже сейчас. Есть некоторые перспективы уменьшить еще значительнее. Можно представить полупроводниковый элемент, выращенный химическим путем и имеющий размеры не с горошинку или с боб, а с булавочную головку, причем ожидается, что свойства таких элементов будут очень стандартны.

— Это усложнит монтажные работы. Ведь трудно будет соединять такие маленькие детали.

— Нет-нет, Дмитрий. Контроль за сборкой тоже можно передать машине с электронносчетным устройством. В принципе мы можем передать машине любую человеческую функцию по управлению процессом, если, конечно, выработана программа действий, если можно разработать инструкцию того, что должна делать машина. А процесс сборки — сравнительно простая операция, так как любая электрическая цепь может быть представлена в виде чередующихся последовательных и параллельных сопротивлений, конденсаторов, полупроводниковых элементов; могут быть указаны режимы работы, законы изменения токов и напряжений. Все реально… Слушай, Димка, ты чем-то взволнован?

— Я тебя, кажется, оторвал от еды?

— А, пустяк, пустяк, для тебя я всегда готов. И потом, я уже все проглотил. Так у тебя что-нибудь серьезное? С диссертацией? Я ведь после защиты тебя и не видел, все по телефону и по телефону.

— Не в диссертации дело. Ты послушай, Аркадий-Вопрос очень тонкий… Скажи мне, можно ли создать механизм, полностью подобный мыслящему существу?

— Хм… Такой вопрос я не один раз слышал, мне ведь иногда приходится читать популярные лекции. Это детство, Димка. У тебя всегда, не обижайся на меня, был этакий уклончик… в инфантилизм, что ли…

— Погоди, Аркадий… Для меня этот вопрос очень важен.

— Ну, для тебя все важно. Ты всегда увлекался такими вещами, которыми можно увлекаться только в студенческие годы. Это уж, видно, такой склад ума.

— Аркадий, пойми…

— Ну ладно, не буду. Так тебя интересует, можно ли создать мыслящий агрегат? Так я тебя понимаю?

— Да, так.

— Можно. И если его. нет сегодня, то он будет создан завтра. Техника вначале предоставляла человеку механизмы, выполняющие ту или иную работу. Удлиняла его руку: кочерга, копье. Увеличивала его силу: рычаг, блок. Станки для обработки металлов также представляют собой прежде всего исполняющие механизмы. Но сейчас в технике появилась новая тенденция — тенденция передавать в руки техники также и функции управления механизмами. Действительно, скорости, ускорения, силы, которые ворвались в современную технику, потребовали такую быстроту реакции, какую немыслимо требовать от человека. Какая-нибудь современная ракета-перехватчик, идущая навстречу реактивному истребителю, должна так быстро и точно менять свой курс, что ни один пилот не в состоянии ею управлять. Это ты, конечно, знаешь. Ты знаешь также, что машина может производить не только арифметические операции, но и логические: играть в шахматы, переводить с одного языка на другой и так далее; может обладать памятью на сотни слов. Ну, короче говоря, где же граница между, возможностями человеческого мозга и возможностями электронной техники? (Дмитрий Дмитриевич пододвинул к себе ногой стул и сел.) Что может человек и чего не может машина? Такая граница есть, и очень резкая. Мы можем сконструировать машину для любых логических и математических операций при одном только условии: то, что должна делать машина, должно быть выработано человеком в форме инструкции, программы. А человек, как ты знаешь, может сам найти для себя программу. Конечно, если программа очень сложна, то для выработки такой программы может быть опять-таки привлечена машина, но только на определенном этапе, и машина не будет автономной, самостоятельной, она только отразит определенное желание человека решить ту или иную задачу, пусть очень сложную, непосильную для армии вычислителей, но задачу, заданную ЧЕЛОВЕКОМ.

— Аркадий, меня интересует другое… Можно ли создать такую машину, поведение которой было бы полностью подобно поведению человека? Пусть несколько чудаковатого, но человека? Чтобы эта машина вошла в жизнь, общалась с людьми и была принята за живое существо…

— Ах так? Ну, в виде такой игрушки, это даже забавно… Ты что же, думаешь создать такой агрегат? Это не было бы особенно сложным. Видишь ли, если в средние века были сделаны знаменитые андроиды… помнишь, швейцарскими часовщиками? И эти автоматы могли красиво писать несколько слов, посыпать написанное песком и даже рисовать. В наше же время, когда вместо зубчатых колесиков и червячных передач мы можем применить электронику и электромагнитные приспособления, вполне мыслима такая игрушка, которая сможет заменить банк с его сотнями служащих или которая сможет давать ответы на любые вопросы, справляясь с энциклопедией. Смотри, Димка, я тоже увлекся… И это, повторяю, не так уж сложно. Можно было бы создать в «памяти» такой игрушки запас слов разговорного порядка, и я думаю, что такая игрушка могла бы беседовать вполне логично и даже сойти за какого-нибудь оракула. Правда, применений я не вижу… Может быть, разве в цирке… Да, скорее всего — в цирке. Это был бы коронный номер! Выступает кандидат физико-математических наук Михантьев со своим механическим человеком Бом-Бомом или Дзинь-Дзинем. В конце концов, обыденное общение между людьми — весьма элементарная операция по сравнению с тем, что сегодня, скажем, проделывала наша электронная машина, которую мы используем для вспомогательных расчетов. Можно сделать и так, чтобы этот автомат был внешне похож на человека, двигался бы и был бы устойчив, так как мы давно уже решили вопросы механического равновесия. В авиации такие приборы известны давным-давно, например авиационные гироприборы. Ну, а в свободное от выступлений время такой автомат мог бы заниматься сборкой себе подобных, наделал бы их с сотню штук, и в один прекрасный день они выгнали бы всю публику из цирка и сами смотрели бы цирковую программу, аплодируя стальными ладошками в нужных местах.

— Мне не смешно, Аркадий.

— Что-то в этом роде я читал, прости меня.

— Но чем же такой автомат будет отличаться от человека?

— Отличаться? Как тебе сказать… Тем, что он — не человек, что он — автомат. Тем, что тот, кто ударит топором по такому сооружению, разрушит механизм, совершит варварство по отношению к технике, но не совершит преступления, так как никого не убил — не убил живое существо. И потом, все ведь у него будет искусственным. Ни одно решение, ни одно действие его не будет сопровождаться грустью или радостью, все будет игрой, небольше; сколь угодно сложной, разнообразной, но всего лишь игрой.

— Но ведь и люди иной раз играют?

— Да, но они не всегда играют, и если ты с умом и сердцем, то всегда отличишь игру от… а, вот в чем дело — игру от переживания. Вот, вот — переживание! Переживания никогда, даже через тысячи лет, не будут доступны автомату. Пусть этот автомат будет улыбаться и гримасничать, но никакого переживания за этими гримасами не будет.

— И это можно увидеть?

— Это можно почувствовать. Как бы искусно ни был он сделан, ты почувствуешь, что в его проводах-жилах поток электронов, а не живая кровь… Ведь чувствуешь же ты вот тот наигрыш у живых людей, о котором мы говорили. Все-таки природа человеческая на ближайший миллион лет будет бесконечно сложнее и тоньше, глубже и многообразней любой, даже сверхгениальной человеческой выдумки. В человеке — все прошлое его предков и он сам — его жизнь, стремление, переживания и его будущее… Отсюда вся живая ткань человеческих отношений: здесь и мимолетные душевные движения, и любопытство, и беспрерывная смена темпов, одно волнует, другое нет, и сердце бьется то медленнее, то стремительнее… Все так… Но занимайся делом, Димка!

— Так ты говоришь, что переживания — это главное… И я должен был это почувствовать…

— Как?! Ты не пьян, Дмитрий?

— Нет, нет! Спасибо, Аркадий, большое спасибо! Ты мне дал очень интересный ключ к одному важному вопросу.

— Для тебя я всегда дома, всегда тебе рад, приходи, Дмитрий. Да, так ты все-таки что-то обнаружил?

— Я совершенно случайно наткнулся на еще более загадочное явление… Конечно, большое тебе спасибо за расчет, но, Аркадий… Слушай, мой друг, ты так безжалостно все проанализировал, для тебя все так просто, что завтра я тебя кое с кем познакомлю… Ты когда будешь в лаборатории?

— Завтра с одиннадцати. А с кем ты меня хочешь познакомить?

— Увидишь… Будь здоров, Аркадий.

Дмитрий Дмитриевич повесил трубку и сказал:

— Переживания! Я много говорил с Человеком, смотрел на него во все глаза… Он переживал, волновался, думал, смеялся, сердился, он — человек! Или я сам деревяшка!