Глава 18
Пустельга. Первый в своем роде
К концу дня каждый из членов Отряда за один подъем мог совершить уже по нескольку кругов над плато. Ястреб и Мигель благодаря дополнительным тренировкам, которые они начали еще в лесу, физически оказались подготовлены лучше нас. Но когда, уже в наступающих сумерках, Отряд спустился со скалы и медленно двинулся по дну каньона к месту стоянки, было видно, что устали и эти двое.
— Супер! — выдохнул Сокол и тяжело плюхнулся на скатанный валиком спальный мешок. — Думал, мне потребуется гораздо больше времени, чтобы научиться летать.
— Я без сил, — призналась Туи, усаживаясь рядом с ним. — Но это было замечательно!
Я растянулась на своем спальном мешке. Все тело ныло от усталости.
— С такими крыльями, как у нас сейчас, мы уже можем совершить недолгий полет, затрачивая на него огромные усилия, — с блаженной улыбкой начала я. — А представляете, как легко мы сможем летать, когда крылья достигнут максимального размера и мы доведем нашу технику до автоматизма, чтобы не приходилось обдумывать каждое движение.
Сокол распахнул темно-коричневые крылья во всю ширь и едва не сбил с ног остановившуюся рядом с ним Рэйвен.
— Ой, Рэйвен, извини, — сказал Сокол и окинул свои крылья взглядом. — Как думаете, какой у них сейчас размах?
— Рэйв, рядом с Соколом опасно находиться, — рассмеялся Ястреб. — Иди к нам, у нас тут достаточно места.
Рэйвен послушно подошла и села рядом с Ястребом. Тот не смог скрыть сначала искреннего удивления, затем — довольной улыбки. Я отвернулась, не желая признаться даже себе самой, что меня кольнула… ревность! Но когда я снова повернулась и внимательнее присмотрелась к выражению лица Ястреба, когда он разговаривал с маленькой хрупкой китаянкой, мне вдруг вспомнилась наша беседа в ночной машине: он рассказывал о родителях, о младшей сестре, о том, как защищал и оберегал ее. И мое сердце дрогнуло от жалости — в отличие от меня Ястреб действительно скучал по родным.
Тем временем Мигель и Сокол оживленно обсуждали размер и форму собственных крыльев и в конце концов, расправив их, встали спиной друг к другу. Измерения показали, что у обоих размах крыльев достигает четырнадцати футов, каждый сегмент — плечо, предплечье, кисть — составляет примерно треть общей длины крыла. Когда они складывали крылья в позицию, которую Ястреб полушутя назвал «ангельской», самые длинные маховые перья касались земли; при двойном сложении крыла — N-образно — они оказывались в районе шеи.
У нас с Туи и Рэйвен крылья были чуть покороче, общий размах составлял около двенадцати футов (или три с половиной метра, как высчитала Туи), но в соответствии с ростом в «ангельском» сложении маховые перья тоже доставали до земли. Откровенно говоря, я все еще чувствовала некоторое смущение, держа крылья развернутыми, вместо того чтобы прятать их плотно сложенными под одеждой.
Наступил вечер. Заметно похолодало, а мы все еще не могли спокойно усесться вокруг костра — прежде всего нужно было расчистить место для лагеря. Общими усилиями мы освободили площадку от бесчисленных острых камней и камушков, натаскали достаточно песка, чтобы соорудить мягкое ложе, и насобирали сухих веток низкорослого кустарника, в изобилии росшего по дну каньона, так что недостатка в топливе у нас не было. И хотя сейчас наш Отряд спустился с небес на землю в прямом смысле слова, возбуждение прошедшего дня не оставляло нас, — устраивая лагерь, мы продолжали обсуждать, каким образом можно улучшить технику полета и прочие детали летного мастерства.
— Слушайте, у меня глаза режет, точно песку в них насыпали, — вдруг пожаловалась Туи.
Ей ответил согласный хор голосов.
Я достала из общей кучи вещей свой рюкзак и, порывшись в нем, отыскала семь пар отличных солнцезащитных очков, на «приобретении» которых настояла, даже несмотря на сомнения Мигеля.
— Вот, держите! У меня сегодня утром мелькнула мысль, что неплохо бы их надеть, но потом как-то забыла.
Отряд разразился радостными воплями и осыпал меня благодарностями, среди которых были определения вроде «гениальная мысль».
Мое лицо горело. Я было решила, что от смущения залилась краской, но, окинув взглядом товарищей, заметила, что бледное личико Рэйвен тоже покраснело. Под стать ей полыхала и физиономия Маркуса. Ястреб, Сокол, Мигель и Туи с их смуглой кожей выглядели как обычно. Я схватила мобильный телефон и посмотрелась в камеру как в зеркало.
— Кошмар, — застонала я, — а я-то думаю, отчего у меня лицо горит?
— На вид — не очень страшно, — успокоил меня Мигель.
— Хорошо, что я прихватила крем от загара, — смерив Мигеля недобрым взглядом, добавила я. — Надо будет завтра не забыть намазаться.
Туи подошла ко мне поближе и заглянула в лицо.
— Ха, ерунда, — отрезала она. — Если бы мы были в Новой Зеландии, ты сейчас была бы похожа на лангуста.
— На лангуста? — переспросила я.
— Вы зовете их омарами, — улыбнулась Туи. Ее зубы казались особенно белыми на фоне смуглой кожи коренной жительницы Полинезии. — Ты была бы красная, как лангуст.
Рэйвен ее новый цвет лица, видимо, пришелся по вкусу. Она то и дело поглядывала на дисплей своего телефона, даже чаще, чем это обычно делают люди, имеющие навязчивую привычку проверять, нет ли у них новых сообщений. Я сильно сомневалась, доводилось ли Рэйвен когда-либо раньше обгорать на солнце.
Вдруг телефон кого-то из моих товарищей издал тонкий пронзительный писк, похожий на сигнал радара. Это был всего лишь сигнал о поступившем обновлении, однако внезапно меня поразила очевидная мысль. Я знала, что теоретически GPS-локация на моем смартфоне была надежно защищена от взлома, но понятия не имела, какая защита стоит у Мигеля, Сокола, Туи и на телефоне Маркуса и Рэйвен, одном на двоих. Ястреб по-прежнему обходился без телефона, и, похоже, его это мало беспокоило.
— Эй, ребята, — обратилась я к Отряду, — я тут подумала о наших телефонах. Как считаете, не стоит ли нам перевести их, — я усмехнулась, — простите за каламбур, в режим «в полете»?
Поначалу мое предложение было встречено недовольным мычанием, но, когда я объяснила, почему так безопаснее, все согласились.
— А заодно и заряд батареи сэкономим, — добавил Ястреб.
Туи и Ястреб принялись обмениваться анекдотами о мобильнике, зазвонившем в самый неподходящий момент. Сокол пнул ногой мешок для мусора, набитый пластиковыми бутылками из-под воды, и подкатил его к Мигелю.
— А ну-ка, Мехико, покажи, на что ты способен!
Я видела, что Мигель разрывается между обещанием помочь Туи с приготовлением ужина и желанием ответить на вызов Сокола.
— Иди, я подменю тебя, — сказала я, забирая у него из руку канистру с жидкостью для разжигания костра, и на всякий случай предупредила: — Но не ждите, что девочки всегда будут готовить для вас ужин!
С первого же удара стало понятно, что Мигель — футболист высшего класса: с невероятным мастерством он отбивал все мячи, которые Сокол посылал в его ворота, обозначенные двумя булыжниками.
— Тебе придется придумать что-нибудь похитрее, если хочешь обойти меня, — сказал Мигель, когда Сокол после пятнадцатой по счету неудачной попытки поразить ворота разразился проклятиями и воздел руки к небесам.
— Эй, брат Ястреб, выручай! — закричал Сокол.
— Так нечестно! — засмеялся Мигель.
— Маркус, ты как? — обратился Ястреб к большому молчаливому парню. — Не хочешь присоединиться к команде Мигеля?
Маркус взглянул на «мяч».
— Лучше Рэйвен, — сказал он, шевельнув бледно-желтыми крыльями.
— Давай, Рэйвен, — подбодрила я ее, — будешь представлять команду девушек.
Отряд взорвался аплодисментами, когда Рэйвен робко поднялась со своего места и встала рядом с Мигелем.
Рэйвен играла очень неплохо, ловко отбивая ногой идущие к ней мячи. В какой-то момент она спасла их с Мигелем ворота от неминуемого гола, отбив мяч быстрым движением крыла.
Сокол тут же разразился возмущенным свистом.
— Эй, так не пойдет, игра рукой!
— Это было крыло, а не рука, — расхохотался Мигель.
— Но эта игра называется футбол, тут играют ногами! — запротестовал Сокол.
— Видимо, придется внести уточнения в правила, — заметил Ястреб.
Сокол попытался удержать мяч на колене, затем перевести его на крыло, но не рассчитал удара. Набитый пластиковыми бутылками мешок полетел по широкой дуге прямо к нам с Туи — и к печке, на которой мы готовили ужин. Туи предотвратила катастрофу: она легко подпрыгнула и отбила мешок кулаком. Он плюхнулся в пыль возле костра.
— Извини, детка! — крикнул Сокол и скорчил несчастную физиономию.
Туи вздохнула и с едва заметной улыбкой перекинула мяч обратно Рэйвен. Та среагировала мгновенно и с лету забила гол в ворота Сокола. Мигель ликующе вскинул руки. Ястреб согнулся пополам от хохота.
Пока все хохотали, я обернулась к Туи.
— Ты и Сокол, вы… вместе? — спросила я ее.
Туи фыркнула:
— Ха, он думает, что да, но на самом деле — нет.
Сокол явно услышал наш разговор. Он сделал театральный жест, будто в грудь ему вонзилась стрела, и рухнул на землю:
— Мое сердце разбито! — объявил он.
Мигель, воспользовавшись разыгравшейся трагедией, тут же забил в ворота Сокола еще один гол.
— Все, с меня довольно, в следующий раз я играю в команде Мигеля, — сообщил Сокол. — Извини, Ястреб, я не люблю проигрывать.
— Ничего, я с удовольствием перейду в команду Рэйвен, если она, конечно, возьмет меня. — Ястреб улыбнулся до ушей. — Она будет отличным вратарем.
Еще больше покраснев от смущения и беготни по полю, Рэйвен молча кивнула, заложила за ухо выбившуюся прядь волос и отступила в сторону.
Пока мальчишки шутили и препирались, она тенью скользнула обратно к костру и села рядом с Маркусом. Они обменялись взглядами. Маркус бережно накрыл своей рукой ее руки, сложенные на коленях.
— Как думаешь, — едва слышно пробормотала я, обращаясь к Туи, — Маркус и Рэйвен — пара?
— Не понимаю, — вздохнула Туи, — почему обязательно надо разбиваться на пары и быть в отношениях? Нам всего по семнадцать лет. И мы не живем в те стародавние времена, когда к восемнадцати непременно нужно было выйти замуж.
— Разве в школе ты не ходила на свидания? — спросила я.
— Да некогда мне было особенно ходить по свиданиям. Слишком много дел — учеба в школе, работа по полдня пару раз в неделю, курсы «скорой помощи» при больнице, подготовка к поступлению в медицинский колледж. — Лицо Туи сделалось серьезным, пока она, перечисляя свои занятия, помешивала ложкой в котелке. — И хотя мне всего семнадцать, меня уже приняли в колледж, руководитель моего факультета сказал, что меня берут на полную стипендию. Моя упорная работа только-только начала приносить плоды, а тут — нате вам, — Туи раздраженно передернула плечами, — крылья!
— У тебя все еще остается возможность стать медсестрой, — сказала я.
— А, ну да, конечно. — Туи устало закатила глаза.
— О'кей, пусть не в обычной больнице, но однажды нам понадобятся врачи для людей-икаров и прочие специалисты. Как знать, может, ты станешь первой медсестрой-икаром.
Лицо Туи расслабилось и стало задумчивым. В сгущающихся сумерках я наблюдала за ней: пляшущие отблески огня от нашей походной печки освещали гладкую смуглую кожу, складки на лбу Туи расправились, она перестала хмуриться.
— Я вот думаю, неужели мы уже не можем считаться людьми? — сказала Туи, снимая котелок с огня. — Предположим, стану я медсестрой-икаром, и за кем, черт возьми, я буду ухаживать?
— Конечно, мы люди, а кто же еще? — запротестовала я. — У нас те же руки, ноги, голова, внутренние органы. Да, имеются кое-какие дополнительные кости, суставы и мышцы. Да, наши слух и зрение гораздо острее, чем у обычных людей, но болезни-то у нас все те же, как у обычных людей.
— Хм-м… — Туи начала раскладывать еду по тарелкам, которые я ровной шеренгой расставила на камне. — Ну, полагаю, базовые правила оказания первой помощи не меняются. Биохимия и прочие вещи в отношении нас тоже остаются прежними. — Туи кинула на меня взгляд и улыбнулась: — В конце концов, никакой генетик не в силах изменить законы Вселенной.
— Готова поспорить, что ДНК икаров в принципе остается той, что и у обычных людей, лишь с маленьким дополнением. — Я шевельнула крыльями. — И по мне, это прекрасное дополнение!
— Однажды наш учитель по биологии устроил в классе дискуссию на тему «Кто такой человек». Помню, шумное получилось обсуждение.
— Почему? — спросила я. Остальные члены Отряда, привлеченные аппетитным запахом, доносящимся от костра, начали собираться на ужин.
— Ну, на самом деле тема дискуссии была сформулирована так: «Каким образом вы определяете принадлежность организма к одному и тому же виду?».
— Общие черты, внешнее сходство? — предложил вариант ответа Ястреб.
— А что ты скажешь о гусеницах и бабочках? — возразила Туи. — Вид один, а внешне — ничего общего.
— Общая ДНК? — предложил Сокол.
— Но ДНК каждого живого существа уникальна, потому-то мы и не клоны. Вопрос: насколько велики должны быть различия в ДНК у двух представителей одного вида, чтобы их уже нельзя было считать принадлежащими к одному виду?
Ястреб всерьез задумался:
— Дело в репродуктивных возможностях представителей одного вида, верно? Собаки разных пород выглядят совершенно по-разному, тем не менее относятся к одному виду.
Я напрягла память — на уроках биологии в средней школе нам что-то говорили на эту тему.
— Лошади и ослы относятся к разным видам. Они могут скрещиваться и давать потомство — мулов. Но мулы бесплодны из-за особенностей структуры ДНК.
— В таком случае выходит, что тех, кто страдает бесплодием, нельзя считать людьми, — сказала Туи. — Однако это затрагивало бы огромное количество людей.
— Все, сдаюсь! — взмолилась я. — У меня сейчас голова взорвется.
— И у меня, — подхватил мой стон Ястреб.
Туи многозначительно улыбнулась:
— Вот, теперь вы понимаете, почему дебаты в классе были такими жаркими. Особенно с учетом христианской направленности всей дискуссии, заданной нашим учителем.
В темноте, сгущавшейся за узким кругом света, который отбрасывал костер, мне трудно было разглядеть лицо Мигеля, но я видела, что он сердито сжал свой деревянный крестик в кулаке. Сидевшие рядом Сокол и Ястреб были скорее задумчивы, чем раздосадованы. Маркус и Рэйвен вроде бы даже огорчились, что разговор оборвался, а ответа на поставленный вопрос так и не нашлось. В какой-то момент мне показалось, что Маркус хочет что-то добавить. Он чуть шевельнулся, однако его губы так и остались плотно сжатыми.
— Одну вещь я знаю наверняка. — Я решила взять слово и попытаться разрядить обстановку, чтобы нам не пришлось ложиться спать с тяжелым сердцем.
— Что именно?
— Не знаю, к какому виду нас следует отнести, — я обвела рукой сидящих вокруг костра членов Отряда, — но мы это мы, и мы принадлежим друг другу.
— Мы — икары, — улыбаясь, добавил Ястреб.
Отряд ответил Ястребу одобрительными кивками и нестройными возгласами согласия. Напряжение спало. Я понимала, что мы неизбежно вновь вернемся к этому вопросу и, вероятно, довольно скоро, но я сказала то, во что искренне верила всем своим существом, со всеми своими ДНК мутанта и что там еще было во мне такого неправильного. И я готова была защищать свое убеждение.
Проснувшись утром, Отряд обнаружил Маркуса, поглощенного работой над серией диаграмм, которые он чертил веточкой на песке. Рядом были разложены все семь комплектов наших хвостов.
— Улучшение аэродинамики, — коротко бросил Маркус сгрудившимся вокруг членам Отряда.
— Стоит попробовать, — согласился Сокол.
И Отряд дружно принялся воплощать идеи Маркуса, придумавшего, как улучшить форму хвоста и способ крепления его тесемками к ногам. Вначале Маркус наблюдал за друзьями с тихим удивлением, а затем с неким намеком на удовольствие.
Как только мы поднялись в воздух, стало ясно, что результат даже превзошел ожидания. По возвращении в лагерь Отряд осыпал Маркуса щедрыми похвалами. Для него это оказалось уже слишком. Как только мы отвлеклись на приготовление пищи, Маркус смущенно отошел в сторону.
Но Отряд не забьл о Маркусе. В последующие дни мы все чаще и чаще обращались к нему за советами. Сначала они касались технической стороны наших полетов, затем и многих бытовых вопросов, связанных с жизнью лагеря. Постепенно Маркус начал чувствовать себя все увереннее и увереннее, иногда он даже решался высказать предложение прежде, чем у него просили совета. Он все больше напоминал нам старшего брата — молчаливого, но внимательного присматривающего за младшими членами семьи. Однажды Туи не выдержала и со смехом сказала:
— Маркус, ты как старый мудрый филин: сидишь молча на своем камне, наблюдаешь за нами, помаргивая большими глазами, а потом как скажешь что-нибудь такое, с чем и не поспоришь.
— А ведь и верно, Маркус! — отозвался, тоже со смехом, Ястреб. — Кстати, как тебе имя? Не хочешь стать Филином?
Маркус задумался. Затем пожал плечами:
— Почему бы и нет? Новое имя — новая жизнь.
Отряд взорвался хохотом и дружными аплодисментами. Даже Рэйвен пару раз едва заметно кивнула. Новокрещеный Филин хлопал глазами, уголки его губ тронула легкая улыбка. Однако вскоре он отступил назад и, вернувшись на камень к Рэйвен, остаток вечера старался не привлекать к себе внимания.
Рэйвен же большую часть времени, свободного от полетов, проводила, практикуясь в искусстве каллиграфии. Китаянка бродила вокруг лагеря и с рассеянным видом чертила прутиком бесконечные иероглифы на пыльной земле. Она по-прежнему не говорила, однако всегда охотно откликалась на приглашение принять участие в изобретенной нами игре — трэшболе. Причем все довольно скоро заметили, что та команда, к которой присоединялась Рэйвен, как правило, выигрывала.
— Ты как талисман, Рэйвен, приносишь удачу, верно? — смеясь, сказал Ястреб, когда они, торжествуя третью подряд победу, вскинули руки и шлепнули друг друга по ладоням. Китаянка залилась краской, и широкая улыбка осветила ее лицо. Никто из нас до сих пор не видел, чтобы Рэйвен так улыбалась.
— Все любят Рэйвен, — пробормотала я себе под нос. Мы с Туи, усевшись в сторонке от общего круга, приводили в порядок перья на хвостах, потрепанных за целый день полетов.
— Конечно, — откликнулась Туи, — она в нашем Отряде как младшая сестра. — Хотелось бы мне, чтобы моя настоящая сестренка была такой же аккуратной и спокойной. И тихой.
— Скучаешь? — спросила я.
— Да… — вздохнула она. — Впрочем, меня не особо печалит, что больше не нужно за ней присматривать. Мне бы за собой присмотреть. — Туи вновь принялась расправлять сбившиеся в комок перья.
— А Сокол? — спросила я, понижая голос и поглядывая по сторонам.
Два икара — Сокол и Ястреб — затеяли борьбу: они валялись в пыли, с увлечением тузя друг друга. Мигель и Рэйвен лениво катали мяч для трэшбола, дожидаясь, пока мальчики придут в себя и прекратят заниматься ерундой.
Не услышав ответа, я обернулась к Туи. На ее лице застыла загадочная улыбка.
— О, давай же, выкладывай, — шепнула я.
Туи оглянулась по сторонам и придвинулась поближе.
— Только не говори никому, ладно? Вчера я позволила ему поцеловать меня.
— Я тебе не верю. Чтобы он тебя поцеловал, да после не раструбил на всю округу? Не может быть!
Туи фыркнула и вскинула голову.
— Да и пожалуйста, и не верь!
— Когда? Как? Он первый сделал шаг? — Вопросы так и сыпались из меня.
— Вы все были заняты, мы пошли прогуляться. Шли, разговаривали о разных вещах, а потом он… ну, вроде как спросил, можно ли. Я сказала: «Да».
— О чем это вы тут, девчонки, шепчетесь? — спросил невесть откуда взявшийся Ястреб.
— О хвостах, — быстро нашлась я с ответом. — Перья постоянно сбиваются. И пачкаются. Особенно при приземлении — вечно цепляюсь хвостом за камни.
— Мы с Мигелем еще там, в лесу, обсуждали вопрос о чистке перьев, — сказал Ястреб и плюхнулся на песок рядом со мной. Пыль облаком взвилась вокруг нас. — Птицы ведь постоянно чистят перья. Вот только ума не приложу, как это делать нам.
Я аккуратно смахнула с хвоста осевшую на него пыль.
— У птиц есть клювы, — резонно заметила я.
— Мы сделали «хвосты», почему бы нам не сделать и «клювы»? — предложила Туи.
Предложение было вынесено на всеобщее обсуждение. В результате мы изобрели устройство, которое вполне логично получило название «перочистка». Материалом послужили пластиковые бутылки для воды, разрезанные и выпрямленные над костром так, чтобы придать им нужную форму Даже после первых неуклюжих попыток «почистить перышки» мы заметили, насколько улучшилась аэродинамика крыла и как при этом уменьшаются затраты энергии на каждый взмах. Процедура груминга превратилась у нас в самый настоящий ритуал. Но в отличие от птиц мы не могли обойтись без помощи друг друга, поэтому обычно разбивались на пары — это немного смахивало на пляжное «намажь мне спинку». Каждый раз, когда мы оказывались в паре с Ястребом, мне приходилось прилагать серьезные усилия, чтобы не выдать своих чувств, потому что от прикосновения его рук к моим перьям у меня мурашки бежали по телу. Я не знала, что чувствует он. Если Сокол всегда старался встать в пару с Туи, то Ястреб никогда специально меня не выбирал.
Кроме того, у меня в памяти постоянно всплывали слова Туи: почему все обязательно должны разбиваться на пары и быть в отношениях? Да, сейчас это не главное. Сейчас главное — научиться летать.
Помимо всего прочего, как я и предполагала, вскоре у нас возникли серьезные проблемы с одеждой. Не так-то просто надеть рубашку или футболку, имея дополнительную пару «рук». Каждая смена одежды превращалась в сложное упражнение с протаскиванием крыльев через прорези на спине, а крылья день ото дня становились все больше. Туи после серии экспериментов со своими рубашками пришла к элегантному варианту летней блузы — кусок ткани, прикрывающий грудь и живот, завязывался узлом на шее и на талии, оставляя руки и спину полностью открытыми.
С уверенностью, которая еще несколько месяцев назад была бы для меня немыслима, я последовала примеру Туи и перекроила свою одежду на такой же свободный манер. Новый костюм оказался не только подходящим для человека с крыльями и практичным в условиях жаркого климата пустыни, но и очень удобным для полетов.
Рэйвен в целом последовала нашему примеру, однако предпочла чуть более сдержанный стиль: поверх изобретенной Туи блузы она продолжала носить свой просторный кардиган с рукавами и прорезями на спине для крыльев. Он к тому же хорошо защищал бледную кожу китаянки от палящих лучей солнца.
Филин тоже пока носил свободные рубашки с длинными рукавами. Впрочем, они все плотнее и плотнее обтягивали его тощее тело. Основной же одеждой мальчишек стали футболки, перекроенные на манер, который я вначале предложила для Ястреба, — дыра на спине и импровизированный кушак из отрезанного лоскута. Однако, судя по недовольному ворчанию, которое слышалось всякий раз, когда им приходилось обматываться тканью, мы полагали, что вскоре нас ждет появление новой коллекции мужской одежды в стиле «икар». Хотя все чаще и чаще они предпочитали ходить совсем без футболок — что, по нашему с Туи молчаливому согласию, крайне мешало нам сосредоточиться на главной задаче — полетах. Нам то и дело приходилось отводить глаза, поскольку день ото дня торсы наших икаров благодаря ежедневным десятичасовым тренировкам становились все более рельефными.
Вообще-то все члены Отряда заметно улучшили физическую форму. Нам нравилось по-доброму подшучивать друг над другом по этому поводу во время вечерних посиделок у костра.
После недели упорных тренировок на плато, где мы летали всего в нескольких футах от земли, Отряд наконец решил, что пора попробовать подняться в небо. Мы покинули нашу тренировочную площадку и вскарабкались на утес, находящийся много выше плато. До вершины скалы мы пока не добрались, но теперь между нами и лежащей внизу долиной оказалось добрых полторы мили. Наверху было жарко. Я вытерла пот со лба и окинула взглядом окрестные скалы. Пейзаж плыл в горячем мареве.
— А я-то считал, что вчера было жарко, — сказал Сокол. — Хорошо, что еще лето не в самом разгаре.
— Зато при такой температуре восходящие потоки сильнее, — заметила я, расправляя крылья. — Вон, глянь туда.
К северу от нас лежало обширное плато. Было видно, как оттуда лениво поднимается огромный зыбкий столп теплого воздуха.
— Глубоко, — сказала Туи, осторожно глядя вниз с обрыва. Ее черные крылья нервно подрагивали.
— Какая разница, — откликнулся Ястреб. — Если ты можешь летать на высоте десяти футов, точно так же ты можешь летать и на высоте в тысячу футов.
— Верно, чувак, лишь с одной маленькой поправкой: свалившись с высоты в десять футов, я расшибусь гораздо меньше, чем грохнувшись с тысячи футов.
— На самом деле все наоборот — чем выше, тем безопаснее, — возразил Ястреб. — У тебя больше времени для маневра, чтобы скорректировать полет. Пространство для ошибки больше.
— Звучит так, словно у тебя есть опыт падения с большой высоты, — захихикал Сокол, однако его черные крылья, как и крылья Туи, заметно дрожали.
— Пятнадцать тысяч, всего-навсего, — хмыкнул Ястреб. — Но если говорить о…
Неожиданно позади нас послышался легкий топот бегущих по камням ног. В следующую секунду мимо нас промчалась Рэйвен. Она неслась прямиком к краю утеса. Добежав до обрыва, Рэйвен нырнула в пустоту. Ее крылья были полностью раскрыты и не шевелились. Рэйвен быстро свела ноги — хвост защелкнулся. Она накренилась на один бок, правое крыло пошло вверх, еще миг — и Рэйвен, поймав восходящий поток, стала подниматься все выше и выше.
Отряд ликовал. Мы наблюдали, как Рэйвен движется по спирали, легко набирая высоту, — широкие свободные круги, — все выше и выше. Ее черные крылья блестели на солнце, ноги поддерживал обшитый такими же черными перьями хвост, руки плотно прижаты к груди. Это было завораживающее зрелище. Она больше не била крыльями в нескольких метрах от земли, но парила в воздухе, под ней были сотни и сотни метров, и она продолжала подниматься в небо. Теперь и все остальные члены Отряда последовали за Рэйвен. Один за другим — разбег, бросок с обрыва, подъем.
Мигель пытался настоять, чтобы я стартовала перед ним, но я отказалась. Прежде чем шагнуть в пустоту, мне хотелось увидеть, как все мои друзья благополучно поднимутся в небо. Кроме того, по какой-то причине, которая мне и самой была не совсем ясна, я не хотела, чтобы в этот момент кто-нибудь наблюдал за мной.
Наконец на утесе не осталось никого — только я, возвышающаяся надо мной скала и жаркий столп поднимающегося от земли воздуха. Я отступала назад, пока не уперлась в каменную стену.
— Итак, Пустельга, — сказала я вслух, — время расправить крылья.
Я сорвалась с места и побежала.
Встречный поток воздуха давил мне на грудь. Добежав до края утеса, я изо всех сил оттолкнулась ногами от скалы и нырнула в пропасть, словно с мостков — в воду. Я даже инстинктивно сложила руки лодочкой, вытянула их вперед и одновременно быстро сомкнула ноги — хвост защелкнулся. Я раскинула крылья во всю ширь. Мгновение, показавшееся вечностью, я ничего не чувствовала. Затем крылья нашли опору в воздухе.
Меня захлестнула волна ликования. Я раскинула в стороны и руки, словно вторую пару крыльев. Глядя вперед, на видимую глазом башню из колеблющегося теплого воздуха, я рискнула сделать первые несколько взмахов. В результате наших упорных тренировок мои крылья настолько окрепли, что я практически не чувствовала напряжения в мышцах. Доведенные до автоматизма движения были плавными и ритмичными — заметающее движение вперед и отталкивающее назад. И тут же пришло уже знакомое ощущение давления на перья. Теперь они резали воздух, точно пропеллеры, продвигая мое тело вперед и поднимая вверх.
Я летела!
Наконец я взглянула вниз. Подо мной были сотни и сотни футов пространства и тот незабываемый утес, с которого мы стартовали. И все, что меня держало в воздухе, — пара прекрасных золотистых крыльев, неизвестно каким образом родившихся из моего тела, и все мои чувства слились в одно — чистейший восторг. Как завороженная, я смотрела на пейзаж подо мной, пока замелькавшие в вышине быстрые тени не отвлекли меня.
Нагоняя остальных, я заработала крыльями. Чем чаще становились взмахи, тем чаще сжималась и разжималась моя грудная клетка, в такт с работой крыльев работали и мои легкие. Вскоре я поплыла в потоке восходящего воздуха, будто в теплом бассейне. Я попробовала изменить ритм, стала реже взмахивать крыльями и заметила, что восходящий поток поддерживает меня, замедляя свободное падение, которое начиналось, стоило перестать работать крыльями. Слегка покачиваясь с боку на бок, я неторопливо взмахивала крыльями в несущем меня воздушном потоке. Двигаясь по спирали, я поднималась к моим друзьям, которые плыли в нескольких сотнях футов надо мной.
И хотя расстилавшееся внизу огромное пространство дикой пустыни уходило на многие мили за горизонт, я была уверена, что вижу вдали край Великого каньона. Я всматривалась в далекую линию горизонта, пока меня не отвлекла моя же тень — крошечная черная точка, скользившая по склонам гор и дну каньонов, послушно следовала за мной, когда я перемещалась назад и вперед, переходя из одного воздушного потока в другой. Вопреки собственным чувствам мне с трудом верилось, что я действительно лечу.
Не знаю, как долго в тот день наш Отряд пробыл в небе, лениво кружась в прозрачной синеве. Мы поднимались в одном воздушном потоке до тех пор, пока он нес нас наверх, затем перемещались в соседний, позволяя себе мягко проваливаться вниз при переходе из одного потока в другой. Ни у кого из нас не было сил на то, чтобы попробовать себя в аэробике, хотя я догадывалась, что Ястреб был не единственным, кому фантазия подсказывала разные интересные трюки, просто он громче всех оповещал окружающих о пришедших ему в голову идеях. Но пока Отряд лишь купался в тепле и свете, наслаждаясь абсолютным чувством свободы. Никто не мог нас выследить, поймать, обидеть.
Это было все, о чем я когда-либо мечтала, представляя себе свободный полет.
И я знала, что дальше наше мастерство будет только расти.
