Мы проворно погрузили в машины добычу и, прежде чем отправиться в путь, поменялись местами: Мигель перебрался из кузова фургона в кабину к Туи и Соколу, я же, пересев в «форд» Маркуса, сменил его за рулем. Пустельга уселась на переднее сиденье рядом со мной, Рэйвен и Маркус устроились на заднем сиденье, чтобы немного поспать. И наш караван тронулся в путь.
Мы с Пустельгой почти не разговаривали, не желая беспокоить дремлющих товарищей. Но это была естественная тишина, не вызывающая неловкости.
И все же любопытство взяло верх. Я нарушил молчание:
— Итак, Пустельга, где ты научилась этим фокусам?
— Каким фокусам? — мягко спросила она.
Я не отрываясь смотрел на дорогу.
— Ну, с кодовым замком в магазине… и вообще, откуда ты столько знаешь про охранные системы?
— Ты хочешь сказать, откуда я знаю, как их обойти? — уточнила Пустельга. Она выглядела слегка смущенной, но явно польщенной признанием ее талантов.
— Можешь не отвечать, если не хочешь.
Пустельга хитро улыбнулась:
— Поклянись!
— Это так серьезно?
— Обычно, когда клянутся, люди поднимают правую руку и произносят слова клятвы, но поскольку ты за рулем…
Я оторвал от руля правую руку и немного приподнял ее, согнув в локте.
— Будем считать, что я собираюсь переключить скорость.
— Ладно. Повторяй за мной: я, Ястреб, торжественно клянусь, что никому не расскажу, что Пустельга была арестована по двойному обвинению — взлом и незаконное проникновение в частные владения…
— Арестована? — Я уронил руку.
Пустельга сделала страшную физиономию и продолжила:
— Чтоб мне сдохнуть, если нарушу эту клятву, вот вам крест. Сначала поклянись, тогда расскажу остальное.
Я снова поднял руку и, стараясь не расхохотаться, торжественно поклялся не разглашать страшную тайну. Когда я дошел до слов «вот вам крест», Пустельга наклонилась ко мне и, едва касаясь большим пальцем моей груди, начертила знак «икс» у меня на сердце. Ее голова оказалась рядом с моей, и, почувствовав ее дыхание на своей щеке, я сам почти лишился дыхания, но сумел совладать с собой и закончил клятву твердым голосом.
— Так-то, — сказала Пустельга, глядя мне в глаза с невероятно близкого расстояния — уже второй раз за сегодняшний вечер. Я неуверенно улыбался, то и дело переводя взгляд с ее лица на дорогу и обратно. После долгой паузы Пустельга, чуть пригнув голову, юркнула под моей поднятой для принесения клятвы рукой и вернулась на свое место. Я бросил быстрый взгляд в зеркало заднего вида: Маркус и Рэйвен мирно спали на заднем сиденье, если только не были очень хорошими актерами.
— Отлично. А теперь выкладывай, — сказал я.
— Помнишь, я говорила про злодея-отчима и сводную сестру-стерву? — Я кивнул. — Моя сестрица Стефани — сплошное совершенство, все вокруг только и делали, что восхищались ею, сама мисс Популярность — и абсолютный кошмар дома. Она возненавидела меня с первого взгляда, потому что я безродная англичанка, а она — вроде как принцесса, наследница своего богатого папаши. Она постоянно издевалась надо мной — над моим акцентом, над тем, как я одеваюсь, чем занимаюсь, что читаю, даже над моим именем. Мою мать Стефани — первоклассная подхалимка — приняла лишь потому, что ей было выгодно иметь хорошие отношения с женой папаши. А сам Гэвин, папаша ее, — конченый кретин. У него фирма по установке охранных систем, и он вечно хвастался, что ни одному взломщику на свете не удастся…
— Ага, теперь догадываюсь, к чем ты клонишь. — Я понимающе улыбнулся и покосился на Пустельгу.
Она покраснела.
— Одно к одному — дочка, папаша, — словом, я решила прошибить «непрошибаемую» стену, — Пустельга показала пальцами воображаемые кавычки, — и взломать его уникальную систему.
— И ты ее взломала!
— Да! — гордо ответила Пустельга. От ее смущения не осталось и следа. — К тому же если живешь в богатом районе, в окружении напыщенных снобов, то пощекотать нервы соседям — одно удовольствие.
— Но как же тебя поймали, если ты обошла систему охраны?
— Охрана охраной, а в результате победила обычная логика, — вздохнула Пустельга. — Я не собиралась ничего воровать, мне просто хотелось доказать, что систему можно взломать. Забираясь внутрь дома, я переставляла вещи с место на место, устраивала маленький беспорядок, но никогда ничего не портила и не ломала. Я даже заработала прозвище.
Пустельга сделала пазу. На лице у нее появилась довольная улыбка:
— Гремлин! Но в конце концов они сообразили, что работает кто-то из своих, тот, кто знает систему изнутри. И начали прочесывать все связи фирмы, в том числе и семью Гэвина. Нетрудно было установить, что у меня имеется доступ к его кабинету, а также мотив. Дальше — совсем просто, достаточно было случайным свидетелям вспомнить, что они видели меня в районе нужного дома в нужное время, и готово дело — я стала подозреваемым номер один.
— И тебя арестовали?
— Хм, мама было потрясена, — сморщила нос Пустельга. — Гэвин, само собой, вне себя от ярости. Но никто не верил, что я сделала это в одиночку. А я все отрицала. В результате прямых улик полицейские не нашли, и им пришлось меня отпустить. Но Гэвин запер меня в комнате и заявил, что не выпустит до тех пор, пока я не расскажу, как взломала его систему. Мне даже не разрешали ходить в школу. Он держал меня под замком три недели, но я так ничего и не сказала. Я была взаперти, когда у меня начали расти крылья. Поэтому мне не удалось скрыть от них… — Голос Пустельги дрогнул. Она отвернулась и уставилась в окно, прижавшись лбом к стеклу.
— Как тебе удалось сбежать? — помолчав, как можно мягче спросил я.
Внезапно передо мной снова появилась прежняя веселая и озорная Пустельга.
— У шкодника Гремлина была в запасе пара-тройка вариантов, которые этот урод Гэвин не мог предвидеть. Думаю, если бы я хорошенько постаралась, могла бы свалить и раньше, до того как у меня выросли крылья. Но когда они появились, отчим приковал меня цепью к стене…
— Что он сделал?! — я вскрикнул так громко, что Маркус и Рэйвен вздрогнули во сне.
Пустельга криво усмехнулась.
— Насколько понимаю, он торговался с эволюционистами по поводу цены за меня и одновременно ждал, пока я расколюсь и выдам ему все секреты Гремлина. Цепь, конечно, несколько усложняла дело, но я сбежала с первой попытки. Полагаю, мне просто требовался хороший стимул, чтобы начать действовать.
— И что же это был за стимул?
— Ты!
У меня перехватило дыхание. По спине побежали мурашки, будто холодный ветер прошелся по моим перьям.
Мгновение спустя она добавила:
— Я слышала по телеку репортаж о тебе, а еще — как Гэвин договаривался по телефону с эволюционистами насчет меня. И я сбежала. К вам. Быть среди друзей, даже несмотря на гоняющихся за нами эволюционистов, безопаснее, верно?
Я молча кивнул.
— Да уж, по сравнению с твоей историей моя жизнь — сплошная скука.
— Не уверена. — Пустельга забралась с ногами на сиденье и, подтянув колени к подбородку, выжидающе уставилась на меня.
Если я чему и не в силах противиться, так это вниманию публики.
— Ну хорошо. Когда мне было шесть лет, я напялил фуражку отца, привязал к спине картонные крылья и сиганул с крыши гаража, напугав маму до полусмерти.
Мы с Пустельгой еще долго обменивались историями из детства и, забывшись, хохотали все громче и громче, пока спящий позади нас Маркус не заворочался во сне с недовольным бурчанием. Мы испуганно затихли и переглянулись, точно два заговорщика.
Я думал о том, как хорошо мне с Пустельгой. Я воспринимал ее не просто как симпатичную девушку и надеялся, что наши отношения превратятся в настоящую искреннюю дружбу. Раньше, когда я был подростком, дружба с девчонкой показалась бы мне немыслимой.
Вскоре Пустельга настояла, чтобы мы поменялись местами — она села за руль, а я забрался на сиденье позади нее. Рэйвен встретила меня слабой улыбкой. Маркус пересел на место рядом с водителем. Я с благодарностью откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Ребята в фургоне Сокола последовали нашему примеру. Туя и Пустельга заняли водительские места, и наш караван тронулся дальше.
Через несколько часов машины снова остановились. В полудреме я слышал, как ребята меняются местами, но не стал вникать в детали и вновь провалился в сон.
Меня разбудили негромкие голоса. Когда я очнулся и приподнял тяжелые веки, разговор сразу стих. Теперь передо мной на водительском месте сидел Маркус, Рэйвен — впереди рядом с ним. Я шевельнулся, чтобы поменять положение, но почувствовал, что мои колени придавлены каким-то теплым и мягким грузом. Моргая спросонья, я сначала ничего не понял, но затем, опустив глаза, увидел, что Пустельга, соорудив подушку из своего свитера, положила его мне на колени и спит безмятежным сном. Она лежала на спине, закинув одну руку за голову, вторая свесилась вниз и слегка покачивалась в такт движению автомобиля. Крылья Пустельги, сложенные под футболкой, были придавлены к сиденью, моя правая рука лежала у нее на плече.
Смущенный, я вскинул глаза и поймал в зеркале заднего вида устремленный на меня взгляд Маркуса. Он отвел свои ясные глаза и стал смотреть на дорогу, больше ничем не подавая вида, что заметил мое смущение. И тем не менее мое удивление нарастало, так что у меня даже закрались сомнения, проснулся ли я и действительно ли девушка, лежащая у меня на коленях, — не сон.
Светлые волосы Пустельги разметались и упали ей на лицо. Немного поколебавшись, я осторожно отодвинул их в сторону. Она улыбалась во сне. Я быстро отвернулся и уставился в окно.
«Нет, пока ситуация не стала слишком неловкой, я хочу поскорее проснуться».
Но вместо этого проснулась Пустельга. Она вздрогнула всем телом, когда Маркус свернул с магистрали и машина запрыгала по неровной дороге. Пустельга сонно потерла глаза. Внезапно вспомнив, где находится, она резко села и покосилась на меня с робкой улыбкой. Я неуверенно улыбнулся в ответ.
«Форд» отчаянно подпрыгивал на ухабах. В пляшущем свете фар перед нами открывалась каменистая дорога, кое-где поросшая пучками жесткой травы. Небо на востоке едва начинало светлеть.
— Эта машина явно не приспособлена для езды по бездорожью, — заметила Пустельга.
— Где мы находимся? — спросил я между бросками.
— Аризона, — не отрывая глаз от дороги, ответил Маркус.
Поскольку иных уточнений не последовало, я не стал настаивать. В конце концов, если понадобится, мы всегда сможем свериться с показаниями спутникового телефона Пустельги.
Примерно после получаса изматывающей езды по ухабам, за которые мы преодолели не более нескольких миль, впереди на фоне светлеющего неба показалась неровная цепь холмов. Самые высокие из них с большой натяжкой можно было бы назвать горами. Когда первые лучи солнца начали пробиваться сквозь облака на горизонте, наш караван въехал в один из бесчисленных каньонов, которые прорезали холмы и, словно реки, вились у их подножия.
Пустыня. Разворачивающийся перед нами пейзаж — неровная каменистая почва и нагромождение острых скал — вселял в меня неясную тревогу. «Форд» объехал осколок скалы, лежащий посреди дороги, и остановился. Следовавший за нами фургон тоже остановился, пристроившись возле потрескавшейся каменной стены.
Пассажиры высыпали из обеих машин, разминая затекшие конечности и протирая заспанные глаза. Урчание голодных желудков, казалось, отдавалось гулким эхом среди скал.
С шутками и взаимными соболезнованиями по поводу зверского аппетита, ставшего нашим вечным спутником, мы все вместе взялись за приготовление завтрака — нашего первого «семейного» завтрака, как со смехом назвала его Туи. Пустые бутылки из-под воды, упаковки от крекеров и чипсов, которые мы жевали во время пути, составляли внушительную гору мусора, скопившегося в обеих машинах. Но совместное приготовление еды и трапеза — это было совсем другое.
Работая, мы скинули наши куртки и ветровки и свободно расправили крылья. Черные, золотистые, различные оттенки коричневого — насыщенные цвета, индивидуальная форма крыльев, неповторимая фактура перьев, — до сих пор я такого и вообразить себе не мог. При взгляде на все это многообразие я испытал нечто вроде чувства удовлетворения: моя «кератиново-протеиновая» гипотеза полностью оправдалась.
Сидя на камне рядом со мной, Пустельга полностью расправила крылья и вытянула их назад. Концы ее крыльев касались земли в восьми футах позади нее. Мне приходилось усилием воли заставлять себя отводить взгляд в сторону, чтобы она не заметила, что я откровенно пялюсь на ее золотистые крылья. Я обратил внимание, что Мигель тоже то и дело посматривает на Пустельгу. Меня кольнула ревность. Но я быстро наступил на голову шевельнувшейся змее. Я знал Мигеля совсем недавно, но чувствовал, что наша связь крепче и глубже любой дружбы, которая была мне знакома до сих пор, включая дружбу с Нико. Вероятно, рассуждал я, дело в том, что в необычной, прямо скажем, ситуации, в которой мы все оказались, пустяковые проблемы и мелкие разногласия отступили на второй план. Мы научились по-новому расставлять приоритеты, а теперь, когда нас стало семеро, нам предстояло научиться жить и трудиться вместе. И я не собирался позволить личным симпатиям разрушить зарождающееся единство нашего крылатого клана.
Во всяком случае, не теперь.