Дни шли за днями, неделя — за неделей. Отряд все больше и больше времени уделял тренировкам, почти весь световой день мы проводили в воздухе. Ночи в пустыне были прохладными и прозрачно-ясными, от одного вида высокого неба, усыпанного звездами, захватывало дух. Однажды ночью я отошел от лагеря, где уютно горел костер, и, запрокинув голову, стал смотреть в раскрывшуюся надо мной бездну. Казалось, сами небеса зовут меня подняться в воздух, чтобы парить в черном безмолвии среди мерцающих звезд. Интересно, насколько сильно ощущалась бы близость Бога, последуй я этому призыву сейчас, ночью, потому что днем, каждый раз отрываясь от земли, я переживал ни с чем не сравнимое чувство, близкое к религиозному экстазу. Но, несмотря на теперешнее острое ночное зрение, мы не решались летать после захода солнца, опасаясь ошибиться при посадке в темноте из-за накопившейся за день усталости. И поскольку днем никому не хотелось сидеть на земле — все рвались в небо, — вечера были для нас временем отдыха.

После разговора о происхождении наших крыльев, возникшего в первый вечер в пустыне, мы избегали этой темы: подобные дискуссии неизбежно заканчивались бы хождением по кругу с предъявлением друг другу набора одних и тех же аргументов. Большинство из нас, включая и меня самого, не хотели говорить о своем прошлом, воспоминания о нем все еще были слишком свежи и слишком болезненны. Между тем дни пролетали один за другим. Со стороны внешнего мира нам как будто ничего не угрожало, поэтому жизнь Отряда входила в нормальное русло. Мы начинали по-настоящему жить, а не бороться за выживание, и все больше становились похожи на школьников, отправившихся на каникулах в дальний поход. Мы придумывали все новые и новые игры и развлечения, устраивали мелкие безобидные розыгрыши, делали бесконечные селфи камерами телефонов и рассказывали друг другу страшные истории, сидя вечером вокруг костра.

По иронии судьбы, именно живя в пустыне, я наконец сумел почувствовать себя обычным подростком. С тех пор как мы с мамой покинули Нью-Йорк и особенно после маминой смерти надо мной постоянно висела необходимость зарабатывать на жизнь, а позже — еще и ухаживать за старенькой бабушкой. И я давно забыл, как здорово просто быть с друзьями.

Думаю, что мы так быстро сблизились отчасти потому, что во всем зависели друг от друга. Регулярные сеансы чистки перьев вносили даже некий элемент интимности в наши отношения — вновь и вновь перебирать перья на крыльях товарища, вытаскивать и откладывать в сторону выпавшие из крыла перья. При этом я каждый раз не переставал удивляться, что перья вырастают из моей собственной кожи.

Сокол со своим вечным энтузиазмом, особенно возросшим в последнее время, предпринял очередную попытку заставить Туи рассмеяться: выхватив из лежащей на земле горки перьев несколько самых маленьких, но тем не менее достигающих около двадцати сантиметров в длину, он воткнул их себе в волосы и принялся изображать грозного туземца, строя воинственные рожи.

Туи тяжело вздохнула. Пантомима явно не произвела на нее должного впечатления.

— Ты выглядишь как последний идиот, — отрезала она. А затем тоже подобрала с земли несколько перьев, воткнула их себе в волосы, на мгновение замешкавшись, подошла костришу и, достав из кучи золы уголек, зачернила себе губы и начертила спиралевидный завиток подбородке.

— А теперь смотри, как должен выглядеть тот, кто изображает настоящего воина. — Лицо Туи внезапно, без видимых усилий, перекосилось и сложилось в гримасу, страшнее которой я в жизни не видывал: глаза выпучены, подбородок вскинут вверх и выдвинут вперед. Жуткую физиономию дополняла устрашающая поза — руки расставлены в стороны, кисти дрожат мелкой дрожью.

Потрясенный Сокол грохнулся на колени:

— О богиня, научи меня своему танцу!

Туи фыркнула, но не смогла сдержать довольной улыбки.

Пока она терпеливо пыталась превратить ваннабив воина-маори, а Ястреб, сгибаясь от хохота, наблюдал за ними обоими, я поискал глазами Пустельгу.

Я нашел ее чуть в стороне, возле камня, который облюбовали для себя Рэйвен и Филин. Пустельга сидела рядом с китаянкой и наблюдала, как та углем и влажной глиной разрисовывает перья, вычесанные перочисткой из крыльев Филина. Сам Филин тоже был рядом — как обычно, молчаливый и внимательный.

Я подошел поближе и наклонился, чтобы рассмотреть ее работу.

— О, Рэйвен, это невероятно! — Я искренне поразился искусной поделке.

Хрупкая китаянка вскинула на меня глаза, краска смущения залила ее щеки, точнее — правую. На левой, там, где Рэйвен случайно провела перепачканной углем рукой, осталась широкая черная полоса.

Я улыбнулся.

— У тебя щека немного запач…

— Нет, подожди! — воскликнула Пустельга, когда Рэйвен подняла руку, чтобы вытереть щеку. Она наклонилась и, аккуратно проведя пальцем по правой щеке Рэйвен, добавила точно такую же угольную полосу. — Вот так лучше! Теперь ты выглядишь почти так же устрашающе, как Туи, — захихикала Пустельга.

Рэйвен растерянно заморгала глазами. Филин протянул ей телефон, чтобы его подруга могла взглянуть на себя, используя камеру в качестве зеркала.

— Теперь моя очередь! — Пустельга вскочила на ноги.

Ястреб, привлеченный возникшим оживлением, двинулся к нам. И замер на полушаге, когда увидел Пустельгу с подведенными угольной обводкой глазами.

— Вау, красота! — выдохнул он. Я согласно закивал головой.

Пустельга слегка покраснела от удовольствия, любуясь своим макияжем в камере смартфона.

— А знаете, что мы еще могли бы сделать? — деловито сказала Пустельга, выключая смартфон и запихивая его в задний карман джинсов. — Глянь, какой узор Рэйвен нарисовала на пере Филина. Представляешь, как будет красиво, если мы полностью разукрасим наши крылья.

— Нет-нет, я и так трачу уйму времени на чистку перьев, чтобы еще специально пачкать их углем и глиной, — возразил Ястреб.

Пусельга рассмеялась.

— Ладно. Оставим это на особо торжественный случай, а пока… — Она обернулась ко мне и нацелила на меня указательный палец. — По-моему, Мигелю очень пойдет боевая раскраска воина, как считаете?

Я не стал возражать, и вскоре на моей физиономии появились таинственные знаки, нанесенные твердой рукой Ястреба. Даже Филин и Рэйвен не смогли остаться в стороне от игры. Пока Пустельга угольными тенями старательно подкрашивала веки Рэйвен, смотревшей на нее испуганно и одновременно доверчиво, мы с Ястребом взялись за Филина, который тоже решил поэкспериментировать с раскрашиванием своего бледного лица и конечностей. Тем временем Сокол и Туи расписали свои физиономии причудливыми узорами воинов маори. Весь оставшийся вечер Отряд посвятил веселой фотосессии — сотни полторы фотографий нашего разноцветного племени пополнили и без того немалый альбом, состоявший из оригинальных снимков, которые мы делали во время полетов, — настоящую хронику развития нашего летного мастерства.

В такие вечера я с особой силой чувствовал, насколько сплоченным был наш Отряд. По моему глубокому убеждению, это единство не могло бы сложиться, не будь на то воли Провидения.

А несколько дней спустя состоялся самый настоящий концерт. В тот вечер была очередь Туи готовить ужин. Возясь возле печки, она слушала музыку на своем мобильнике. Туи положила его на камень рядом с собой, но благодаря отличной акустике в каньоне, а также острому слуху, который мы обрели вместе с крыльями, достаточно было встроенного микрофона — весь Отряд прекрасно слышал музыку Туи и то, как она тихонько напевает себе под нос мелодию за мелодией. Когда же дело дошло до песни, которую Туи, похоже, любила больше всего, она принялась подпевать увереннее. А когда баллада подошла к своем апогею и хор голосов подхватил припев, Туи включилась на полную громкость. Ее сильный голос заполнил каньон. Некоторые из слушателей не удержались от одобрительных возгласов. Туи проворно вскочила на камень, держа ложку наподобие микрофона, и закончила песню мощной финальной нотой, вскинув вверх свободную руку. Раскрытые крылья Туи отбрасывали огромную пляшущую тень на скалу позади нее, ее голос звенящим эхом несся над ночной пустыней, ликующие вопли и аплодисменты Отряда, поддержанные пронзительным свистом Сокола, служили достойным дополнением неожиданной арии.

Туи поклонилась:

— Спасибо! Спасибо!

Она соскочила с камня и как ни в чем ни бывало продолжила помешивать похлебку в котелке.

— Ты раньше была певицей? — полушутя спросил я за ужином.

Туи, затолкав в рот полную ложку пюре из картофельных хлопьев, пожала плечами.

— Сольных концертов не давала, — сказала она, прожевав пюре. — В школе участвовала в танцевальной группе «капа хака». Мы выиграли несколько конкурсов. Это был круто.

Сокол в недоумении поднял брови:

— В чем ты участвовала?

— Национальный групповой танец и пение. — Туи скроила характерную страшную гримасу воина-маори. — Знаю, звучит старомодно, но на самом деле это очень популярная у нас штука. В моем классе почти все принимали участие — неважно, принадлежали они к маори или нет. Черные, белые, коричневые — все.

— Разве белые люди умеют танцевать? — удивился Сокол.

Ястреб прыснул и удрученно покачал головой:

— Нет-нет, Сокол, не смотри на меня, пожалуйста. Я только наполовину белый. Но все таланты в нашей семье достались младшей сестре. Все, на что я способен, — выразительно подвигать бедрами. Нет, и даже не проси меня спеть. В последний раз, когда мне вздумалось петь, все кончилось очень плохо.

Отряд разразился дружным хохотом. Больше всех смеялась Пустельга.

Мы с Ястребом, как и прежде, отлично ладили, но я стал замечать, что все чаще и чаще он предпочитает компанию Пустельги. И я его не винил.

Речь Пустельги с сильным английским акцентом заметно выделялась на фоне остальных голосов Отряда. Она всегда была там, где требовалась помощь. Иногда я и сам задавался вопросом, не связан ли мой интерес к Пустельге лишь с тем, что она оказалась единственной девушкой в нашем Отряде, у которой не было пары. Однако я не мог отрицать, что чем больше времени я проводил с ней, тем лучше мне хотелось узнать ее. Пустельга была остроумной, находчивой, веселой, и она не боялась постоять за себя.

Я пытался убедить себя, что это всего лишь дружба, но правда заключалась в том, что Пустельга мне очень нравилась, и с каждым днем все больше и больше.

Я изо всех сил старался скрывать мои чувства. Спокойная и размеренная жизнь Отряда была гораздо важнее. Начни я борьбу за внимание Пустельги, наверняка возникла бы напряженность.

Иногда я задавался вопросом, не руководствуется ли Ястреб примерно теми же соображениями, что и я, и именно поэтому никогда не пытается открыто проявлять свой интерес к Пустельге. То, что она ему нравится, не вызывало у меня ни малейших сомнений. Нет, конечно, он заметно преображался, когда Пустельга смотрела в его сторону, и гораздо чаще принимался сыпать шутками, если она находилась рядом и могла его слышать, однако никаких определенных шагов не предпринимал. Я даже начал думать, что на этот раз интуиция меня подвела и общение Ястреба с Пустельгой — действительно лишь проявление нежных дружеских чувств, что обостренные чувства сделали меня мнительным.

Но однажды утром Ястреб проснулся самым последним, когда весь Отряд уже был на ногах, и я заметил его взгляд, устремленный на нас с Пустельгой, хлопочущих возле костра. Была наша очередь готовить завтрак.

Ястреб резко откинул угол спальника, натянул валявшиеся рядом на земле ботинки и, прихватив батончик прессованных мюсли из стоявшей на камне общей миски и свой хвост, молча пошел вглубь каньона.

Улыбка, которой я встретил проснувшегося Ястреба, медленно растаяла. Я озадаченно смотрел ему вслед.

Пустельга проследила за моим взглядом.

— Он встал не с той ноги? — спросила она.

Я пожал плечами, хотя был уверен, что знаю причину странного поведения друга. Я окинул взглядом лагерь: Филин и Рэйвен, Сокол и Туи, я и Пустельга. И Ястреб, сам по себе.

— Ты видел его футболку? — захихикала Пустельга. — Даже с дырой на спине она ему мала. По-моему, крылья у него все еще продолжают расти. Хотя они уже такого же размера, как у Филина. А у Филина огромные крылья.

— Как думаешь, может, у Ястреба вообще какие-то необычные крылья, не как у всех? — мрачно заметил я, помешивая булькающую в котелке овсяную кашу. Я не мог представить, чтобы мои собственные крылья стали еще больше.

Пустельга прищурила глаз и как-то подозрительно посмотрела на меня.

— Только не говори, что переживания мальчиков по поводу размеров относятся и к размеру крыльев.

Я недоуменно воззрился на нее. В следующую секунду до меня дошло, что именно она имеет в виду. Кровь горячей волной прилила к моему лицу. Я хмуро уставился в котелок с кашей.

— Я бы не сказал, — как можно более небрежным тоном бросил я. Пустельга несколько секунд внимательно разглядывала меня, затем прыснула, а еще через мгновение расхохоталась в полный голос. Мне очень нравился смех Пустельги, но я был слишком смущен, чтобы присоединиться к ее веселью.

Пока Отряд с аппетитом уплетал овсянку, я уселся на камень и попытался разобраться в своих чувствах.

«Почему я чувствую себя виноватым из-за того, что мне нравится Пустельга? Может, потому что она не католичка… и вообще не христианка? Думаю, бабушка не одобрила бы мой выбор. — Я покосился на Пустельгу, сидевшую в нескольких футах от меня. — Кроме того, я вообще не нравлюсь ей… я для нее не больше чем просто друг». — Я тяжело вздохнул.

— О чем задумался? — обернувшись ко мне, спросила Пустельга.

— Переживаю за Ястреба, — ответил я, стараясь не встречаться с ней взглядом.

Пустельга прикусила губу. Ее лицо сделалось невероятно милым. И тут мое сердце трепыхнулось от внезапно пронзившей меня мысли: «Будет ли она так же волноваться обо мне, как сейчас встревожилась из-за Ястреба?»

Я заставил себя переключиться на дела предстоящего дня.

— Ну что, пойдем тренироваться? — спросил я, выскребая из миски остатки овсянки.

Пустельга улыбнулась, тревога на ее лице рассеялась, хотя было видно, что ей пришлось приложить усилие, чтобы вернуться к беззаботному тону.

— Конечно, идем. Но после… Думается, вам, мальчикам, пора заняться своим гардеробом.

— Как скажешь, — кивнул я.

Отряд покончил с завтраком и поднялся, чтобы идти на плато.

Солнце уже стояло высоко. И Ястреб сегодня тоже забрался необычайно высоко. Наблюдая за ним, я видел, что он экспериментирует со скоростью. Планируя в восходящем потоке, он поднимался как можно выше, затем складывал крылья и, выйдя из столпа теплого воздуха, бросался вниз, в крутое пике. Поначалу глубина пике была небольшой, он вновь быстро раскрывал крылья и поднимался наверх. Но с каждым разом Ястреб действовал всё увереннее, скорость пике становилась все выше, а глубина — все больше.

На одном из бросков Ястреб вдруг резко накренился набок. По Отряду пронесся испуганный вздох.

— Что это было? — спросила Туи, которая сидела на камне, проверяя тесемки крепления на своем хвосте.

Пустельга пристально наблюдала за маневрами Ястреба.

— Вероятно, случайный боковой ветер, — сказала она.

Как бы там ни было, Ястреб благополучно вышел из пике и теперь кружил в вышине над нами.

Члены Отряда один за другим покидали утес и, делая широкие круги, поднимались по спирали. День выдался жаркий, восходящие потоки были сильными и стабильными, так что подъем практически не требовал усилий.

Я наслаждался утренним светом и омывающим тело теплым воздухом. Мой взгляд неторопливо скользил по раскинувшейся подо мной сухой скалистой местности, кое-где расцвеченной более темными вкраплениями кустарника. Иногда я замечал одинокую машину или грузовик, движущиеся по далекому шоссе, но на такой высоте наш Отряд казался не более чем стайкой птиц, кружащих над пустыней. Вскоре я и вовсе перестал замечать и магистраль, и машины.

Через некоторое время Ястреб возобновил свои пикирующие падения, демонстрируя нам, чему научился за сегодняшнее утро. Постепенно члены Отряда, следуя его примеру, один за другим начали нырять вниз так глубоко, насколько у каждого хватало смелости, затем рывком расправляли крылья и возвращались на безопасную высоту. Наблюдение за отважными маневрами товарищей не слишком способствовало укреплению моей уверенности в собственных талантах. Мне потребовалось добрых пять минут, чтобы уговорить себя броситься в пике.

Готовясь нырнуть вниз, я инстинктивно зажмурился, сделал глубокий вдох и, вознеся горячую молитву к Создателю, захлопнул крылья. Я крепко прижал их к спине, всей кожей чувствуя, как каждое перо трепещет на ветру. Мгновение спустя гравитация вступила в свои законные права, и я начал падать.

Внутри меня все замерло в тошнотворном ужасе, когда я увидел землю, с бешеной скоростью несущуюся мне навстречу, и в то же время какой-то странный восторг захлестнул все мое существо. Через пару секунд инстинкт самосохранения взял свое, и я распахнул крылья. Волна воздуха ударила мне в грудь и взбила перья на крыльях. Я перевел дух и возблагодарил Бога за то, что остался жив и все еще держусь в воздухе. Но даже такой небольшой инъекции адреналина оказалось достаточно, чтобы мне захотелось еще и еще раз повторить головокружительный трюк.

Вскоре я уже наравне с другими пикировал вниз — так же быстро, так же глубоко. Постепенно осмелев, члены Отряда затеяли соревнования по скоростному пикированию, побивая собственные рекорды и рекорды друг друга. На смену страху, что встречный поток воздуха может повредить крылья, пришла уверенность: мы поняли, что хотя наши тела и претерпели изменения, но мы по-прежнему можем доверять себе на уровне инстинкта, как раньше, до Великой метаморфозы, доверяли рукам и ногам.

Это новообретенное чувство уверенности действовало опьяняюще.

Удивительно, но как только Пустельга и Рэйвен освоились с новой техникой полета, именно они первыми бросили вызов Ястребу. Я видел, что игра доставляет Ястребу удовольствие. Ничего не имея против дружеской конкуренции, он встречал одобрительным свистом особенно удачные броски девушек и на каждый отвечал новым рекордом.

Время шло. Мы провели в воздухе не один час, но никому не хотелось возвращаться на землю. И все же настал момент, когда все согласились, что сил забираться обратно на высоту у нас больше не осталось. Двигаясь по спирали, Отряд начал снижение.

В шедшем на посадку караване я оказался предпоследним, выше летела только Рэйвен. Глядя вниз, я любовался крыльями моих товарищей. Темные крылья Сокола и Туи резко контрастировали со светлыми крыльями Пустельги и Филина. Я обратил внимание, что светло-коричневые крылья Ястреба действительно несколько больше, чем у остальных. Кроме того, я заметил, что и у других крылья отличаются не только по размерам, но и по форме. В воздухе, когда крыло находится в движении, эти различия были незаметны, а на земле мы ходили со сложенными крыльями. Теперь же мне представилась возможность увидеть все крылья разом полностью раскрытыми в парящем полете. Я отметил, что не только размах крыльев у Ястреба больше, но они еще и гораздо шире, чем у остальных. Самые крупные маховые перья доходили ему до бедра. Но возможно, Ястреб просто немного опередил нас в росте, и нам еще предстояло догнать его.

Я отвлекся от размышлений о крыльях Ястреба и засмотрелся на летевшую над ним Пустельгу. Ее длинные светлые волосы были собраны в хвост на затылке, несколько выбившихся прядей вились на ветру.

— Эй, поаккуратнее! — Голос Сокола, с которым я едва не столкнулся, вернул меня к реальности.

— Извини. Устал! — крикнул я.

Отряд приземлялся. На расстоянии нескольких футов друг от друга мы по очереди опускались на каменистый отрог скалы, нависавший над каньоном. Слышались хлопанье крыльев, легкий топот ног, когда приземлившийся по инерции пробегал шагов десять-пятнадцать. Кое-кто иногда спотыкался, но никто не упал.

Отряд начал спускаться со скалы, мы осторожно шагали по каменистому склону. Все выглядели уставшими. Голос Сокола снова вторгся в мои раздумья:

— Интересно, как высоко мы в принципе можем подняться?

Ястреб остановился и вскинул голову вверх:

— Если бы это был лишь вопрос желания, я хотел бы подняться на ту высоту, где летают военные истребители.

— Ишь, размечтался! — рассмеялась Пустельга, с восхищением глядя на Ястреба.

Внезапно нахлынувшая волна ревности горячим воском разлилась у меня в груди. Я был поражен силой собственных чувств и, поскорее отвернувшись, стал рассматривать лежащую внизу пустыню. Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь видел выражение моего лица.

— Как думаешь, на сколько мы сегодня поднялись? — не унимался Сокол.

— Какое это имеет значение? — пожала плечами Туи. — Сегодня мы были очень высоко!

— Интересно, а какова наша максимальная высота? Можем подниматься, пока хватит кислорода?

— Думаю, холодно нам станет гораздо раньше, чем кончится кислород, — сказал Ястреб.

— Перья обледенеют, чувак. — Туи хлопнула Сокола по плечу. — Наша проблема противоположна проблеме Икара, кстати.

— Вот же ирония судьбы, — добавил я, неуклюже попытавшись присоединиться к разговору.

— Лично я собираюсь попробовать и другие трюки, — заявил Сокол. Одно крыло он расправил и поднял, второе, распушив перья, опустил. — Пике — это, конечно, здорово, но скучно. А вот «бочка» или «петля»… и что там еще… — Сокол запнулся, безуспешно пытаясь вспомнить названия фигур высшего пилотажа.

— Для начала лучше попробовать «горизонтальную восьмерку», — сказал Ястреб, — намного проще «бочки».

— Перегруппировка в воздухе, — сказал Филин. — При полете на дальние дистанции — важно.

— Ты имеешь в виду клином, как гуси?

— Да. Уменьшается сопротивление воздуха. Один ведет. Ведомые отдыхают. Все летят дольше, — лаконично объяснил Филин.

— Верно. А вести мы сможем по очереди, — согласилась Туи. — В этом есть смысл.

— Надо тренироваться! — с воодушевлением подхватил Сокол. — И тогда мы полетим куда захотим. И никто нас не выследит.

Наступила пауза.

— А как же наши вещи? — спросила Пустельга. — Продукты, спальники, одежда, ну и все остальное?

— Можно попробовать лететь с рюкзаком, надетым задом наперед.

Пустельга сморщила нос и закатила глаза, обдумывая идею.

— А что, если нам снова придется спешно сниматься с места? Вдруг из-за груза мы потеряем скорость?

— В любом случае, улететь мы можем гораздо быстрее, чем удрать на машинах, — сказал Сокол. — И в пробке не застрянешь. На высоте птичьего полета пробок нет, — рассмеялся он.

— Но тащить барахло — устанем быстро, — засомневалась Туи.

— Зато мускулы быстро накачаем, — парировал Сокол.

Стряхнув охватившую меня задумчивость, я подключился к разговору:

— Надо сначала попробовать, посмотреть, что из этого получится, а потом уже решать.

— Согласен, — кивнул Сокол.

— Возможно, у нас и шмоток было бы поменьше, и рюкзаки полегче, если бы наши мальчики нашли наконец свой стиль в одежде, соответствующий их громким заявлениям. Стиль «Я — Икар», по-моему, подойдет вам гораздо больше, чем «Я — оборванец». — Пустельга захихикала и дернула меня за сползший кушак из отрезанного лоскута, которым была подвязана моя футболка. Кушак ослаб еще больше и сполз еще ниже.

Я покраснел и принялся подтягивать кушак. Заправляя под него подол футболки, я изо всех сил старался не фокусироваться на поразившем меня ощущении от прикосновения руки Пустельги к моей обнаженной спине.

— Да, вполне возможно, — буркнул я.

Остаток дня мы посвятили разработке стиля икар. После того как несколько футболок было принесено в жертву дизайнерскому искусству, мы поняли, что оптимальный вариант — самый простой: дыра на спине, вырезанная от ворота до талии. Можно натягивать футболку через ноги до пояса, затем пропихивать руки в рукава, а голову — через ворот. Правда, если передвигаться по земле в такой одежде удобно, то в воздухе футболка наверняка будет ерзать по телу, а подол — вылезать из брюк и задираться наверх, мешая лететь. Мы попробовали последовать примеру девочек, которые крестообразно повязывали длинные куски ткани поверх изобретенных ими блузок, но Сокол начал ныть, что этот девчачий стиль ему не подходит и что он выглядит недостаточно мужественно, когда перевязан тряпками.

Порывшись в рюкзаке, Ястреб вытащил несколько прихваченных им в супермаркете длинных охотничьих поясов со множеством карманов на молниях и липучках.

— Взял на всякий случай, — прокомментировал он свою «покупку».

Обвязавшись поясами крест-накрест, Ястреб расправил футболку и встал в мужественную позу.

— Ну как я выгляжу?

— Хочу такой пояс, — немедленно заявил Сокол.

Слушая одобрительные комментарии Туи и Пустельги, я не мог не признать, что тоже очень хочу пояс с карманами.

После небольшой дружеской перепалки мы по-братски поделили добычу Ястреба. Каждый из нас стал счастливым обладателем «летной портупеи». Кто-то взял себе один пояс, перетягивающий торс по диагонали, кто-то — два, надетые крест-накрест, а кое-кто обзавелся аж тремя — двумя крест-накрест через оба плеча и одним вокруг талии.

— Ну вот, теперь мы настоящие асы, — красуясь, сказал Сокол.

Я одобрительно хмыкнул. Поправляя свое обмундирование, я наблюдал, как Рэйвен помогает Филину надеть портупею. Китаянка подняла руку и потянулась к плечу Филина, широкий рукав ее кардигана соскользнул вниз, обнажив руку до локтя.

— Рэйвен! — невольно вырвалось у меня. — Что случилось?

Она бросила на меня испуганный взгляд и поспешно натянула сползший рукав, а другой рукой прихватила его возле запястья, словно опасаясь, что я силой стану закатывать рукав обратно.

Филин сделал шаг вперед, загораживая от меня свою протеже.

Я замер.

— У вас все в порядке? — уже более сдержанно спросил я.

Лицо Филина окаменело. После долгой паузы он наконец вытянул вперед руку и медленно закатал длинный рукав своей рубашки.

Нестройное «ох…» раздалось со всех сторон, когда мы увидели исполосованную побелевшими шрамами руку Филина — застарелые следы от побоев. Похожие отметины я заметил на руке Рэйвен, но только теперь понял, что нанесли их уже давно.

Внезапно немота Рэйвен и ее вечная боязливость предстали перед нами в новом, пугающем свете.

— Извини, Филин, — упавшим голосом сказал я.

— Больше этого не будет, — ничего не выражающим тоном произнес Филин и опустил рукав.

— Никогда, — с нажимом добавила стоявшая рядом со мной Пустельга.

Едва заметная улыбка тронула уголки рта Филина.

— Вау, Рэйвен, взгляни. Думаю, тебе понравится, — сказала Пустельга, вытягивая из своего рюкзака последнюю модель изобретенного ею свитера, которая получила причудливое название «пожми плечами». Собственно, от свитера осталась лишь одна треть — высокая горловина, верхняя часть, прикрывающая грудь и спину до лопаток, и рукава. — Хочешь, сделаем тебе такой же? — предложила Пустельга.

Помешкав, Рэйвен кивнула. Пустельга утащила ее к большому валуну неподалеку от костра мастерить наряд. Неловкий момент остался позади. Отряд вернулся к обсуждению проблем гардероба, но увиденного никто из нас не забыл.

К концу дня мы создали поистине уникальную коллекцию одежды — рубашки, футболки, свитера в стиле икар, дополненные высокими ботинками на шнуровке и «летной портупеей». Наблюдая за работой моих товарищей, я в который раз подумал, насколько сплоченной и дружной семьей стал наш Отряд. Я незаметно коснулся деревянного крестика на груди и вознес короткую благодарственную молитву.

Наступил вечер, затем ночь. Отряд умял ужин, как обычно состоявший из странного сочетания различных консервированных и быстрорастворимых продуктов. Поболтав немного, все разобрали свои спальники и, уютно устроившись в них, крепко уснули.

Все, кроме меня.

Я долго лежал, глядя в высокое звездное небо, видимое в просветах между скалами, нависавшими над нашим каньоном. Я пытался молиться, но не мог найти слов. Сегодняшний потрясающий полет. Ужасные отметины на руках Филина и Рэйвен. Придумывание новой одежды — удовольствие совместного творчества и радость растущего единства. Доброта Пустельги. Слишком много впечатлений, чтоб уложить их в слова молитвы.

Наконец я просто прошептал в ночное небо:

— Боже, почему я здесь? Чего Ты ждешь от меня?

Пустельга завозилась в своем спальнике и тихонько вздохнула во сне. Я замер, ожидая, что она сейчас проснется. Но прошла минута, другая — она дышала глубоко и ровно. Я перевел дух.

— Пожалуйста, Господи, все, о чем прошу, — дай мне какой-нибудь знак, чтобы я понимал, что иду по верному пути. И пожалуйста, храни нас всех в безопасности. Аминь.

Следующий день мы посвятили освоению новых трюков. Вскоре выяснилось, что каждый из нас хотел бы попробовать какой-то особый элемент воздушной акробатики. В результате к концу дня мы освоили «горизонтальную восьмерку», а также «обратную петлю». Правда, пока нельзя было сказать, что мы виртуозно исполняли фигуры, но мастерство, как известно, требует времени.

И последним упражнением нашего учебного дня стал полет клином. Каждый из нас попробовал лететь в качестве ведущего, также мы отработали перестроение, чтобы, занимая свое место в цепочке, не налетать на других, выбивая их из строя. За время тренировки произошла пара инцидентов, когда мы действительно были близки к столкновению, и виновницей одного из них стала Пустельга. Она страшно перепугалась, я попытался как можно мягче успокоить ее, хотя момент на самом деле был крайне неприятным. Но Пустельга все продолжала и продолжала извиняться, и от волнения ее акцент сделался еще сильнее. К несчастью, от этого она стала нравиться мне еще больше.

В этот день мы пробыли в воздухе на час дольше обычного. В лагерь Отряд вернулся в приподнятом настроении. Всех охватило необычайное воодушевление.

— Такое впечатление, — сказала Туи, — что мы словно бы вспоминаем уже знакомые вещи, а не учимся всему с нуля.

— Генетическая память? — предположил Ястреб.

— Мне казалось, что для выработки генетической памяти нужны поколения и поколения, — сказала Пустельга, задумчиво наматывая на палец золотистую прядь волос.

Ястреб пожал плечами, но не успел ответить — Сокол запустил в него мячом для трэшбола.

Я был рад, что разговор прекратился. Никто в Отряде, кроме меня, не верил, что произошедшее с нами — не случайность. Продолжая молиться каждый вечер, я старался не требовать конкретных ответов, но лишь терпеливо ждал, когда Бог направит меня в нужную сторону.

Пока же Отряд был полностью сосредоточен на полетах. Все остальное отошло на второй план.

И это стало нашей главной ошибкой.