3.1. Национальная безопасность в контексте информационно-интеллектуальных войн

В связи с особенностями новых интеллектуальных войн XXI столетия возникают проблемы обеспечения национальной безопасности России. Следует иметь в виду то существенное обстоятельство, что в этом сверхсложном мире национальная безопасность является комплексной по своему характеру. Поэтому в этом плане представляет немалый интерес исследования М.С. Алёшенкова комплексной безопасности на основе научных методов познания, предполагающих в первую очередь, систематизацию научных истин о пространствах, их объектах, субъектах, причинно-следственных механизмах развития угроз, их переменных характеристик, способах и средствах оптимального прогнозирования. Здесь предлагается систематизировать любые расчетно-вероятностные пространства негативных факторов и дается следующее структурирование опасностей и угроз: 1) по объектам (субъектам) расчетного пространства той или иной системы; 2) по величине ущерба; 3) по степени вероятности наступления негативного события; 4) по масштабу проявления негативных факторов; 5) по причинам возникновения; 6) по характеру проявления; 7) по типу нанесенного (прогнозируемого) ущерба; 8) по виду интенсивности угроз. На основе данных понятий выписывается общая характеристика опасностей и угроз в следующих расчетных пространствах: 1) социальное; 2) экономическое; 3) культурно-образовательное; 4) экологическое; 5) техногенное; 6) энергоинформационное; 7) военное; 8) медицинское; 9) демографическое; 10) правовое; 11) геополитическое; 12) космическое. Возникает проблема обеспечения комплексной по своему существу национальной безопасности России в контексте интеллектуальных войн.

Изложение проблем информационно-интеллектуальных войн и комплексной национальной безопасности идет в русле компендиума мудрости «Торы», где сформулирован один из важнейших общих принципов «человек не состоянии знать всё, определенные аспект и часть информации скрыты от него». Это не значит, что в мире может господствовать несправедливость из-за преступников, скрывавших свои дела. Основой клятвы, произнесенной у гор Гризим и Эйваль, является следующее положение: «Человеку не открыты все причинно-следственные связи. Он не может знать с абсолютной ясностью, как нужно поступать в том или ином случае или как должна быть использована та или иная заповедь с учетом всех её деталей. Всевышний не требует от его невозможного». Мы свободные существа во всем том, что относится к выбору между добром и злом. Таково бесспорное свойство человеческой природы, которое наглядно проявляется почти в каждое мгновение нашей жизни. Однако столь же очевидным фактом является то, что степень выбора имеет ограничение внешними обстоятельствами (сложившейся средой и культурой, произошедшими историческими событиями), которые делают человека крошечной частью огромного целого. Однако человек всегда вращается вокруг «собственной оси» подобно тому, как земля вращается вокруг солнца по неизменной орбите, при этом вращается вокруг собственной оси. «Сферы, включенные в орбиту его (человека. – В.П., Е.П.) вращения, определяются им самим. Человек в определенном смысле создает сам себя и свою жизнь. Только от него зависит, станет ли его микрокосм пространством, в котором царит порядок, закон и единство, или он превратится в хаос, который всегда характеризуется ужасающим беспорядком и торжеством темноты».

В этом плане становится понятным, что, прежде всего, России необходимо найти новые возможности, которые помогут ей не только адаптироваться к вызовам и угрозам XXI века ради выживания, но и добиться успехов в условиях неопределенности системы мира. Для этого ей необходимо трансформировать свои организации в интеллектуальные организации, примером чего служит опыт западных компаний, показавших способности преобразоваться в научающиеся организации, проводить слияния, поглощения и консолидации. Стратегия интеллектуальной организации сочетает в себе минимум планирования и максимум адаптации, она фокусируется на желаемом будущем, ориентируясь на четко сформулированную цель. В данном случае интеллектуальная организация, подобно любой сложной системе, имеет алгоритм защиты, который кажется созданным на основе иммунологических принципов. Речь идет о представлении иммунной системы как самоотождествляющей системе, чье функционирование в условиях постоянного контакта с внешней средой возможно только благодаря ее непрерывной внутренней реорганизации как на структурном, так и на параметрическом уровнях. Иными словами, иммунные сети обладают двойной пластичностью, что характерно для множества биологических систем: «Термином «параметрическая пластичность» обозначают механизм адаптации, позволяющий системе в ходе выполнения некоторой задачи изменять параметры функционирования для повышения ее эффективности. Типичным примером параметрической пластичности служит изменение силы синаптических связей между нейронами (т. е. весовых коэффициентов синапсов) как неотъемлемый элемент эффективного функционирования нервной системы. Структурная пластичность дает системе новые возможности для адаптации. В системах взаимодействующих элементов структурная пластичность сводится к способности добавления и исключения уже имеющихся элементов. В случае нейронных сетей это означает способность нейронов вовремя исчезать или появляться, так что в процессе функционирования системы могут изменяться не только весовые коэффициенты, но и общая структура сети». В настоящее время сфера применения искусственных иммунных систем включает в себя моделирование самоорганизации, автономных распределенных систем, коллективного интеллекта, компьютерной безопасности и пр. Эти искусственные иммунные системы можно использовать и для моделирования стратегии развития и обеспечения комплексной безопасности России. В этом случае она превращается в живой организм, способный «встречать неопределенное и полное сюрпризов будущее с необходимым разнообразием незапланированных объектов». Только метаморфозы России в интеллектуальный «организм» позволят ей адаптироваться к полному хаосу и неопределенности миру XXI столетия, которые она будет воспринимать в качестве своей стратегии.

Данный путь обеспечения национальной безопасности России просматривается в последних исследованиях В.В. Цыганова, В.А. Бородина и Г.Б. Шишкина: «Сочетание новых технологий и прогрессивного менеджмента составляют основу интеллектуальной организации. Ее примером является ГЦК (глобальный центр капитала. – В.П., Е.П.), применяющий высокие технологии в материальной и идеологической сфере. Чтобы отвечать вызовам времени, российское государство должно стать интеллектуальной организацией, использующей системы просвещенного либерализма. Россия имеет огромный исторический опыт управления социально-экономической эволюцией. Стратегия возрождения Центров человеческого и финансового капитала в России основана, во-первых, на накопленном в XX в. опыте государственного управления и, во-вторых, на отечественных высоких технологиях». Существенными элементами такой стратегии России являются, во-первых, усиление государства, во-вторых, кардинальная налоговая реформа, в-третьих, общечеловеческие ценности.

Осуществление данной стратегии с необходимостью влечет за собой реальное обеспечение именно комплексной национальной безопасности России в том случае, когда она станет интеллектуальной цивилизацией. Фундаментальная идея сохранения российской цивилизации состоит в том, что она должная сохранить все позитивное, приобретенное раньше, и совершить метаморфозы, чтобы построить интеллектуальную цивилизацию, объединяющую «патриотическое творческое общество, интеллектуальное государство и просвещенную элиту». В условиях нарастания интенсивности интеллектуальных войн это означает, что планировщик российской цивилизации должен сменить траекторию развития на основе принципа двойной пластичности. Это возможно только в случае изменения менталитета, которое заключается в установлении приоритета знания и образования как фундамента общества знания. Тогда наш социум будет обладать, используя выражение Э. Дрекслера, интеллектуальной иммунной системой, которая обеспечит комплексную национальную безопасность России.

В этой интеллектуальной иммунной системе немалое место принадлежит этике, или этосу как совокупности ценностей, убеждений и норм жизни, глубже которого является только генетическая основа человека. Этика представляет собою весьма слабую силу, однако она оказывается весьма действенным фактором существования и развития общества. Не случайно в современном бизнесе много внимания уделяется этическим основам деятельности человека и общества, ибо они служат прочным фундаментом всей социальной жизни в качестве духовного фактора. «И именно поэтому ваша честность в измерениях и просчетах способна наделить вас таким ощущением духовной чистоты, какого вам не достичь ни одним религиозным ритуалом». Именно этика дает возможность эффективного управления государством и обществом, поведением индивидов, что обеспечивает им защиту от различного рода угроз и опасностей.

Значимость этики как мягкого и одновременно самого мощного средства защиты в контексте интеллектуальных войн объясняется тем, что ядром сущности человека является система нравственных ценностей, интериоризованных в процессе освоения культуры. В обществе знания, точнее, в обществе научного знания, или информационном обществе, именно культура с присущей ей этическими ценностями играет первостепенную роль. К тому же планировщики цивилизаций включают в себя те или иные этические ценности, часто облаченные в религиозную оболочку. Исследования показывают, что в информационном обществе в немалой степени повышается релевантность культуры, культурной программной поддержки психополитического структуры влияния. Еще в 1998 г. представителями Кубы на мировой конференции ЮНЕСКО в Гаване было сформулировано положение, согласно которому культура является «оружием XXI столетия». Действительно, в современных интеллектуальных (психологических, информационных) войнах используется весьма эффективно сконструированные мифы. Последние позволяют устанавливать психокультурные параметры на уровне подсознания посредством медиации и интерпретации, что делает культуру «самым современным видом оружия».

Особенно рельефным значимость культуры как самого современного вида оружия, используемого в интеллектуальных войнах, проявляется в потенциальном конфликте между планировщиками западной и китайской цивилизаций (между Америкой и Китаем). Этот потенциальный конфликт обусловлен не только различием экономических моделей, но и разными параметрами их цивилизаций, разными системами ценностей. Западные ценности основаны на посылке о неотъемлемых правах человека, которые неправомерно отчуждать от индивида ни при каких обстоятельствах, даже во имя достижения высшего общественного блага. Согласно принципу политического философа Д. Роулсу, демократические ценности и права, в том числе и политические права, человека имеют приоритетное значение, они не могут быть предметом ни политического торга, ни разменной монетой при реализации интересов общества. Другими словами, интересы индивида являются приоритетными перед интересами общества, его институтов и учреждений.

«Азиатские ценности», напротив, характеризуются приоритетом общины (различных сообществ, народа, нации) перед интересами индивида, что дает возможность жертвовать политическими правами отдельных индивидов, чтобы достигнуть, например, устойчивых высоких темпов роста и социального равенства. В общем, может оказаться, что «азиатские ценности» станут более привлекательными, чем протестантская «свобода личности с правами человека». «Одно время казалось, что Запад, поставивший на личную свободу и права человека, сумел обогнать все другие цивилизации и экономически, и в военном и культурном отношении, так что им оставалось только подражать Западу, чтобы добиться таких же успехов. Однако новый подъем Восточной Азии в послевоенный период, и особенно центра Восточной Азии – Китая, заставляет думать, что в соревновании цивилизаций еще рано ставить точку». Соревнование цивилизаций в данном случае означает интеллектуальные войны, которые ведутся между западной (американской) и восточной (китайской) цивилизациями и исход которых отнюдь не является однозначным. Все дело в том, что в последние десятилетия XX столетия одним из структурных сдвигов (наряду с распадом мирового социализма и глобализацией) является феномен Возрождения Востока. Последний характеризуется следующими характеристиками: во-первых, восстанавливается преемственность мирового исторического развития, которое было прервано почти на пять веков (XVI–XX вв.), во-вторых, невиданный за последние 200 лет взрыв исторического полиморфизма и разнообразия культурных различий, что выступает в качестве необходимого условия для существования человечества и одновременно влечет за собой катастрофу для него. Анализ данного феномена Возрождения Востока показывает несостоятельность понимания его сущности как возврата к «Традиции», которая то ли обогащает культуру, то ли знаменует откат к Средневековью. Во всяком случае, в нем усматривается исторический реванш Востока благодаря сдвигу мировой гегемонии и сопряженной с нею богатства и власти от Запада, что влечет за собой превращение Запада в малейшую частицу громадного Востока. Необходимо иметь в виду то существенное обстоятельство, что феномен Возрождения Востока происходит в условиях формирования общества (научного) знания и поэтому неправомерно говорить о возврате к архаическим, доцивилизованным традициям. «Когда же речь заходит о Востоке в современном мире, то попытка найти, – пишет М. Чешков, – скажем, некий глобальный проект Востока, противополагаемый глобальному проекту Запада, кажется малоудачной, поскольку за этим проектом, как правило, стоит лишь отдельная цивилизация – или ислама, или Китая. С другой стороны, и Восток в современном мире не сводится к традиционному (или архаическому) своему бытию: наряду с этими воплощениями выделяется и модернизирующийся, или так называемый Новый Восток». Таким образом, Возрождение Востока отнюдь неправомерно понимать как возврат к Традиции, т. е. понимание его как Единого Традиционного Востока ничего не дает для осмысления природы данного феномена в современном мире. Тем более это ничего не дает для осмысления особенностей современных интеллектуальных войн, обусловленных спецификой общества научных знаний, выражающего новый качественный уровень развития человечества.

Характер интеллектуальных войн диктует необходимость планировщикам современных цивилизаций, в том числе и российской цивилизации, как участникам глобальных игр, уделять внимание своему человеческому капиталу, который формируется в определенной этнической культуре. Ведь функционирование планировщика цивилизации неразрывно связано с этносом, поэтому вполне логично, что в интеллектуальных войнах стратегическая цель заключается в разрушении или переконфигурации планировщика цивилизации. «Если в предыдущие века человек определял себя прежде всего как представитель сословия, житель определенной местности, последователь той или иной религии – одной из ветвей христианства, ислама, буддизма, индуизма и т. д., то теперь для населения большинства стран характерно прежде всего осознание принадлежности к этносу или нации». Существенным является то, что значимость этничности в отношениях между индивидами и народами весьма ярко просматривается в сфере политики, ибо число государств сейчас насчитывает около двухсот, тогда как этносов более четырех тысяч. Всего существует несколько этнически однородных государств, большинство же – полиэтничны, что делает этническую проблематику осью политической жизни этих стран. «Проблема приобретает особо острый характер, если режим по каким-либо причинам не в состоянии найти формулу взаимоотношений и способы национально-государственной интеграции, приемлемые по крайней мере для относительно крупных этнических групп. В такой ситуации этничность нередко становится платформой для политической мобилизации под лозунгами автономии, суверенитета или независимости. В последнем случае проблематичным оказывается само существование многонационального государства и, как показывает судьба Османской империи, Австро-Венгрии, Югославии, Советского Союза, Чехословакии, такие государства нередко распадаются».

Вопреки точке зрения, согласно которой попытки этнического размежевания являются бессмысленными в силу того, что благодаря миграции возрастает этническая мозаичность большинства стран и что глобализация и Интернета влекут за собой превращение всего мира в «глобальную деревню», в информационную эпоху все общественные движения консолидируются вокруг культурных ценностей. «Борьба за изменение смысловых кодов, – подчеркивает М. Кастельс, – в государственных институтах и общественной практике – это весьма важная стадия процесса общественных изменений в новом историческом контексте, что я показал в своей книге «Власть идентичности»; эта точка зрения основывается на результатах широкого спектра исследований общественных движений». В эпоху интеллектуальных войн связь ценностей и консолидация вокруг фундаментальных идей необходимы для защиты заданного планировщиками цивилизаций особого образа жизни и мышления (культурной идентичности). Особенность современной жизни состоит в том, что сохранение культурной идентичности и нормального функционирования планировщиков цивилизаций возможно на основе коммуникационных систем, главным образом Интернета и СМИ, позволяющих объединить всех, кто придерживается подобных ценностей. Интернет и масс-медиа становятся в данном случае важным инструментом самосохранения планировщиков цивилизаций, ибо последние воздействуют на соответствующие институты и учреждения через общественное мнение, опираясь на силу интеллекта. Интернет сейчас выступает не просто орудием организации бизнеса и средством коммуникации, он становится материальной основой процесса создания нового общества и рычагом социальных трансформаций.

Экспертные оценки социальной роли знания (речь идет, прежде всего, о научном знании) показывают, что «распространение знания влечет за собой не только «непредвидимые» риски и неопределенности, но и создает «освобождающий потенциал действий»». Растущее распространение знания в обществе благодаря использованию новых информационных и телекоммуникационных технологий (Интернет-технологии, WEB-технологии, технологий виртуальной реальности и др.) приводит к тому, что основанные на знании общества оказываются политически хрупкими и социально непрочными. «Современные общества суть образования, которые отличаются прежде всего тем, что «сами производят» свои структуры, сами определяют свое будущее – а стало быть, обладают способностью к саморазрушению». Таким образом, хрупкость информационного общества является производной освобожденного потенциала знания, которое приобретено индивидом в процессе социализации и связанного с ним образования.

В данном случае плодотворным является топологический подход к аутентичности и идентичности человека, ибо сейчас активно используется топологический подход в физике, химии, биологии, психологии, социологии и других научных дисциплинах, что приводит к генерированию новых идей и приносит замечательные новые результаты. В результате сейчас исследователи отмечают появление «категорной философии», исходящей из включения топологических пространств в конструкцию на равных с самими этими пространствами. Такой новый, топологический ракурс рассмотрения человеческой экзистенции дает возможность по-иному эксплицировать общее понятие человека (а, следовательно, и личности). «Классическая стратегия состоит в том, чтобы из всех человеческих свойств выделить все те, которые одинаково присущи всем людям и при отсутствии которых мы не будем считать данную вещь человеком. Затем такой набор свойств можно отождествить с содержанием общего понятия человека. Категорная стратегия состоит в другом. В этом случае вместо свойств мы будем пользоваться преобразованиями и поставим вопрос о том, насколько может измениться данный человек, оставаясь человеком. Полное описание таких преобразований даст нам альтернативную экспликацию содержания общего понятия человека. Категория топологических пространств представляет собой подобного рода экспликацию содержания общего понятия топологического пространства». Эта «категорная философия» охватывает всего человека, выступающего предметом всех научных дисциплин – от космологии и биологии до социологии и философии. Её необходимо принимать во внимание в случае защиты человека от негативного воздействия идущих информационно-интеллектуальных войн в современном мире.

Вполне естественно, что, вопреки широко распространенному стереотипу, индивид фактически неуязвим, тогда как различного рода группы весьма хрупки. Американский специалист по менеджменту Р. Фарсон пишет в связи с этим следующее: «Даже в самых напряженных, конфронтационных и травмирующих ситуациях серьезный ущерб личности отдельного человека приносится редко. Да, безусловно, присутствует определенный стресс, но он не длится долго. Люди ухитрятся выживать во время самых ужасных стихийных бедствий, не потеряв при этом хорошей психологической формы. Напротив, взаимоотношения можно разрушить всего одним неправильным словом, всего одним неправильным действием. Этот фактор действует безотказно в отношении групп, особенно небольших по размеру». Другими словами, социальные группы, различные сообщества и социум в целом являются хрупкими системами, которые способен разрушить индивид, обладающий определенным творческим потенциалом. Данное положение особенно применимо к информационному обществу, или обществу научных знаний, сырьем для которого является образование и профессиональная переподготовка. Именно последние факторы лежат в основе деятельности «воинов знания», ведущих интеллектуальные войны, причем следует учитывать такие сущностные характеристики человеческой природы, как потенция и интенция. Именно последние позволяют понять значимость виртуальных технологий, создающих виртуальную среду интеллектуальных войн как часть мультимедийной символической среды.

Для понимания методологического значения категорий «потенция» и «интенция» как сущностных характеристик человеческой природы для анализа роли виртуальных технологий в системе информационно-интеллектуальных войн следует изложить результаты философского исследования данных категорий. Последние неразрывно связаны с проблемой человеческого потенциала, накапливаемого в процессе получения высшего образования и раскрываемого в жизнедеятельности индивида. В данном плане немалый интерес представляют результаты анализа категории «потенция» и «интенции» как бытия вообще, так и индивидуального бытия личности в частности.

Личность, как отмечается в научной литературе, есть не что иное, как социальное качество индивида, содержание которого обладает способностью переходить в индивидуальное бытие, обуславливая тем самым культурно-исторический уровень самопроявления человека. Личность отнюдь не представляет собой самодостаточную конструкцию, которая несет в себе конечный смысл. «Смысл этот обретается в зависимости от складывающихся отношений, связей с сущностными характеристиками человеческого бытия. Иначе говоря, сущность личности и сущность человека отличаются друг от друга тем, что первое есть способ, инструмент, средство организации достижения второго, а значит, первое получает смысл и оправдание во втором». Личность представляет собой одновременно и своеобразное условие и социально-ценное последствие развертывания своей личной жизни; своеобразие условия заключается в неповторимой «готовности» человека осуществить это качество, социальная ценность данной творческой деятельности состоит в приумноженном социально-культурном богатстве человечества. «Путь субъективирования личности, – отмечает И.П. Маноха, – сложная, протяженная на всю человеческую жизнь реальность. Теоретическое исследование этой реальности попытаемся построить как моделирование ее потенциальных особенностей».

Исследования в области философии и психологии убедительно показывают «многомерный и многоуровневый» характер личности, ее развивающегося индивидуально-неповторимого мира «я» человека. Процесс развития личности есть процесс развития ее взаимоотношений с окружающим миром, в котором важное место принадлежит способности к самопознанию, дающего человеку возможность самостоятельного когнитивного поиска сущности явлений внешней среды и интимных по содержанию явлений своего «я». Известно, что реальность формирования внутреннего мира «я» – результат «творческой самодеятельности» человека в реализации отношений к миру: миру вещей, миру других людей, миру своего «я» (С.Л. Рубинштейн). Когда личность овладевает всей системой отношений, тогда она переходит на новый уровень самопроявления и приобретает способность самостоятельно организовывать свое бытие, насыщать его определённым ценностным содержанием, направлять его к определенным жизненным целям, избирать индивидуально-неповторимые стили и способы действия. Вершина процесса субъективирования личности – это завершенный, целостный «мир «я» личности», насыщающий самопроявления человека смыслами культурно-исторического содержания. «Мир «я» личности» является не только хорошей метафорой, объясняющей сложность и индивидуальную неповторимость бытия человека в реальном мире, но и психологической реальностью.

Необходимо отметить то существенное методологическое положение, что для понимания эффективности информационно– интеллектуальных войн следует исходить из трактовки личности как потенциального свойства человека. «Развертывание сущности бытия человека как личности может происходить в той или иной содержательной последовательности, в том или ином содержательном пространстве, в том или ином индивидуальном психологическом времени (своеобразном проникновении явлении прошлой, настоящей и будущей жизни человека), более или менее «быстро» с той или иной успешностью и т. д. Все разнообразие (или однообразие) вариантов, способов, средств осуществления человеком этого процесса зависит от его внутренней возможности и способности «быть личностью». Таким образом, личность является своеобразной сущностной возможностью бытия индивида; конкретное индивидуальное бытие может в той или иной мере соответствовать этой положительной сущности. Современные теоретические и экспериментальные исследования в области психологии показали обоснованность положения о том, что личность представляет собою единство необходимого и возможного. В общем же, расстилающиеся перед «я» человека безграничные перспективы включают в себя не только позитивные, как возможность все более высокого и ценного но и негативные вплоть до уничтожения себя. Можно утверждать, что потенциальность – онтологическое свойство бытия личности, одна из существенных сторон человеческой природы. Последнее обусловлено постольку, поскольку личностное бытие выступает в качестве позитивной перспективы жизни человека. Проявление данной характеристики заключается не только в завершенности отношений конкретной личности к окружающему миру, но в качественной перспективе развития данных отношений средствами индивидуального «я». Методологически важным является совпадение теоретических выводов относительно онтологической сущности исследуемого явления – потенциальности бытия личности – на психологическом и собственно философском уровнях теоретизации. Теоретические исследования проблемы потенциальных характеристик человеческой природы, проявляющейся в индивидуальном бытии человека привело к определению потенциальности как онтологической, сущностной характеристики человеческого бытия.

Однако потенциальность человеческой природы имеет тенденцию к осуществлению, к превращению в нечто актуальное. Действительно, сущее как существующее во взаимодействии, взаимопричинении, изменении и становлении обладает интенцией бытия. В философской мысли, как известно, эта интенция сущего схвачена в проблеме соотношения действительного и возможного, актуального и потенциального. В зависимости от решения данной онтологической проблемы те или иные философские течения истолковывали исходный онтологический постулат своих концепций (например, диалектический материализм, различные направления экзистенциализма и т. д.), хотя содержательно гносеологии бытия должна предшествовать его онтология. Исходным определением в онтологии выступает сущее, для которого бытие является возможной формой существования. Тогда бытию в качестве формы существования сущего присуща интенция осуществления, становления, которая представляет собою движение от возможного к действительному, от потенциального к актуальному. Отсюда следует вывод о том, что «интенциальность и потенциальность – суть онтологические свойства бытия сущего, которые пронизывают бытие в целом и каждую из форм в отдельности. Интенциальность и потенциальность можно определять как внутренние, глубинные условия развертывания в бытии, действительности, мире сущности сущего». Следовательно, все внешние и внутренние отношения бытия сущего наполнены интенциональным и потенциальным содержанием. Это содержание прекрасно раскрывается на основе анализа человеческого способа существования, бытия человека, выступающего частью бытия вообще.

Из способности онтологического качества индивидуального человеческого бытия развертывать в своем становлении, развитии неповторимую, конкретно-историческую сущность, следует существование потенциала человека. «Единичное человеческое бытие, осуществляя себя как самостоятельное, целостное, завершенное сущее, реализует свое интенциональное и собственно потенциальное содержание. Интенциональность индивидуального бытия состоит в развертывании сущностных характеристик человеческого способа существования как такового в реальности личной жизни человека. Потенциальность индивидуального бытия определяется его неповторимой, индивидуальной сущностью самостоятельного сущего». Можно сказать, что потенциал человеческой индивидуальности представляет собой единство потенций и интенций ее бытия. В плане нашего исследования немаловажное значение имеет случай, когда этот потенциал не реализуется, что с необходимостью требует использования понятия «виртуального». Ведь виртуальное представляет собой недоосуществленную, прерванную интенцию, которая является движением от возможного к действительному. Именно учет виртуального характера современных информационных технологий дает возможность установить корреляцию между природой человека, его потенциалом и информационными технологиями, используемыми в интеллектуальных войнах. Выше уже отмечалась значимость нанотехнологий для ведения виртуальных войн в мозгу человека, которые возможны благодаря недоосуществленной интенции, препятствующей реализации творческого потенциала индивида. В этом смысле заслуживает внимания так называемая трансцендентальная, или проекционно-репликативная, электроника, в которой на основе разработанной И. Кантом теории трансцендентального показано моделирование сознания человека позволяет выйти на качественно новый уровень, «характеризуемый созданием так называемых виртуальных миров». Речь здесь идет о мире чистых абстракций, отраженного от материального мира, причем эти два мира связаны посредством сознания человека.

Виртуальные войны тесно связаны с новым понятием личности, погруженной в среду виртуальных миров, где личность выявляет свой спектр возможностей. Не случайно, широкое распространение компьютеров и электронных сетей различного типа, прежде всего всемирной сети WWW, привело к выдвижению на первый план понятия виртуальной личности. В отечественной литературе предлагается описательная модель виртуальной личности, которая принимает участие в межличностном взаимодействии и коммуникации в компьютерной виртуальной реальности. В данной модели виртуальной личности выписаны следующие ее компоненты: виртуальная среда общения, виртуальная личность, существование виртуальной личности, виртуальное пространство и виртуальное время, феномены виртуального общения.

Прежде всего, виртуальная личность не существует вне виртуальной среды общения, включающей в себя такие технологические формы виртуального общения, как computer-mediated communication – СМС-коммуникация при помощи компьютера (электронная почта, программы обмена сообщениями в режиме реального времени типа ICQ, блоги, социальные сети и др.), сетевой принцип организации общения с ее узлами и каналами коммуникации. «Таким образом, то, как другой человек, партнер по общению, воспринимается в виртуальном взаимодействии, то, как он является нашему восприятию, резко отличается от ситуации лицом-к-лицу. Другой является в опосредованном, ограниченном и редуцированном образе». Основное здесь состоит в том, что для компьютерного виртуального общения характерен отрыв от тела личности.

Виртуальная личность полностью конструируется и существует только в виртуальной среде, хотя этому конструированию подлежат физические, психологические, социальные параметры человека, причем эта личность может иметь совершенно иные характеристики, том числе свою историю жизни и социальный статус. Виртуальная личность имеет свое имя – ник, указывающего на авторство сообщения, причем этот ник представляет собой символ, ничем не ограниченный. С позиций технологии к основным элементам виртуальной личности относятся вербально-текстовые элементы, имитация эмоций, визуальные образы и история общения виртуальной личности с другими виртуальными личностями.

Существование виртуальной личности характеризуется следующими особенностями: интерсубъективность, когда общение строится на основе взаимодействия других виртуальных личностей как инкарнаций другого человека, основанная на отрыве от тела множественности инкарнаций, спектр виртуальной личности – от сходства с автором сообщения до его симулякра. «Виртуальная личность-симулякр не отрицает автора как источника сообщения, но лишь свидетельствует, что производство сообщения через виртуальную личность в пределе свободно от ограничений, связанных с личностью автора: его телом, его жизненной историей, социальным положением, существованием автора как «реальной» личности в сознании других людей, историями «реального» и виртуального общения». Реальной связью здесь является авторство сообщения, которое представляет собою сознательное или бессознательное конструирование.

Виртуальная личность существует в контексте виртуального пространства, в котором расстояние практически может сжиматься до нуля и которое может быть ограничено лишь областью Интернет-форума (при общении посредством ICQ общего пространства как бы нет, есть лишь программа пользователя на дисплее). В виртуальном пространстве автор может также конструировать виртуальные места, которые приобретают персонифицированный характер. Виртуальное время имеет свои особенности, а именно: оно является нелинейным и неоднородным, причем само общение может подвергаться изменениям, оно характеризуется непрямым восприятием партнера, оно синхронно и асинхронно одновременно. Наконец, компьютерному виртуальному общению присущи многоканальность и мультилолог, что формирует нелинейный и многоканальный характер реальной личности.

В последнее время рассматривается новая персонология, в которой личность предстает как автопроект с присущей ей идентификацией, отличающейся от классических этнических и статусных стадий идентичности личности: «… в силу действия ряда общецивилизационных факторов активно формируется новая персонология, в которой личность во все большей степени предстает как проект, или даже – как серия проектов, автором которых выступает сама личность». К числу таких общецивилизационных факторов относятся современные информационно-коммуникационные технологии, генная инженерия и другие новейшие топ-технологии. Перед нами «самопроектная» идентичность личности, получающая ранее невозможные возможности и открывающая невиданные культурные горизонты. Достижения генной технологии, трансплантологии, маркетинговых технологий и т. п. дают возможности трансформировать телесность человека, превращая тело в своего рода костюм, а не «темницу души».

Не менее значимым является «погружение» человека в мир виртуальной реальности, каковым предстает Интернет со своей всемирной сетью WWW. Здесь человек, используя самые различные «ники», может выстраивать и корректировать самые различные проекты самого себя. «За одним интернетовским «ником» могут скрываться несколько лиц, а за несколькими – один и тот же. Более того, в этой виртуальной реальности человек может добиться вполне конкретного социального признания, состояться как личность в большей степени, чем в «реале»». Это означает, что человек выстраивает свой бренд, чуть ли не становится самим брендом. Самое существенным здесь является то, что осуществление человеком автопроекта, осуществление проектной идентичности, реализация его в качестве бренда становится повседневностью. Именно повседневный характер экзистенции человеческой личности в виртуальной среде объясняет эффективность использования Интернета и мобильной связи (сотовых телефонов) в качестве орудия современных революций (в Тунисе, Египте и других странах Арабского Востока)

Характерной особенностью рубежа XX и XXI веков является осознание многими странами и народами того фундаментального факта, что именно человеческая индивидуальность является главным ресурсом, основным звеном сложного иерархического социума и поэтому она выступает в качестве объекта и одновременно субъекта интеллектуальных войн. Спектр угроз и обеспечение комплексной национальной безопасности неразрывно связаны с живой человеческой индивидуальностью, которая представляет собой вполне определенную психическую реальность. На языке философии эту живую человеческую индивидуальность (единичного человека, индивидуума) квалифицируют как монаду (достаточно вспомнить монадологию Лейбница). Эта монада (индивидуум) есть целый сложный многоуровневый мир, «вселенная в миниатюре», находящаяся в определенной связи с большой вселенной, и поэтому ее прежде всего следует рассматривать с позиций психологии индивидуальности. Именно эта связь человеческого «микромира», монады с «макромиром» природы и социума свидетельствует о том, что человеческий индивидуум обладает одновременно чертами универсальности, тотальности и единственности, индивидуальности.

Естественно, что сейчас внимание привлекает «клиническая психология», ставящая своей целью «как индивидуализацию (индивидуальное, а не схема), так и рассмотрение общего, которое характеризуется двумя прилагательными очень широкого спектра значения: «конкретный» и «реальный»». Клиническая психология занимается не конструированием схемы психики индивидуума, осуществляя поиск инвариантов (универсальных черт) внутреннего мира человека, а изучает ее на основе индивидуального подхода. В фокусе внимания клинической психологии – «исследование единичной личности во всей целостности ситуации, в которой она находится, и ее эволюция». Ее основная задача заключается в сочетании единственного и универсального, что возможно благодаря когнитивной основе, описывающей постоянное взаимодействие индивидуальности человека с социокультурным окружением. Клиническая психология дает возможность проникнуть в индивидуальную психику человека путем исследования аффективных процессов, которые определяют самочувствие и которые регулируются когнитивными процессами. Так как индивидуальность человека представляет собою замкнутые процессы регуляции, то проникнуть в нее можно при помощи самого высокого уровня, регулирующего и контролирующего все вместе, что способствует свободе, воле и творчеству.

Проблема индивидуального сейчас играет первостепенную роль в интеллектуальных войнах, ибо стоит фундаментальная проблема обнаружения латентного состояния психики человека, скрывающего его участие в той или иной сети (это действенно используется в сетевых войнах). Эта проблема не решается на основе теорий, основанных на поисках латентного генетического, физиологического, социологического, церебрального или бессознательного инварианта. Плодотворным является моделирование посредством матриц наблюдений, позволяющих «схватить» уникальность индивидуума посредством раскрытия путей формирования личности в своей группе или ряде своих групп, содержащих в себе гетерогенные элементы, случайные встречи и пр. Здесь происходит объединение когнитивной психологии, нейронаук и искусственного интеллекта, хотя между двумя первыми дисциплинами отсутствует непрерывная связь. «Исследователи тем не менее, – отмечает К.-М. Прево, – постоянно объединяют когнитивную психологию и нейронауки в некий сталактит, спускающийся с заоблачных высот духа, представлений к более низким уровням, которые находятся ближе к органическому, например, к головному мозгу. В то же время снизу искусственный интеллект стараются построить, так сказать, как сталагмит, экспертные системы которого все более сложны и мощны. Естественно, намерение заключается в том, чтобы сталактит и сталагмит встретились, и создалась мощная колонна, в которой человеческий разум смоделирован и заключен в самый строгий детерминизм». Успешное решение данной проблемы с необходимостью требует более глубокого понимания природы человека, адекватным выражением чего должна быть соответствующая модель человеческой личности. Современные исследования свидетельствуют о разнообразии первичных свойств человека и одновременно о существовании определенных типов, которым присущи более или менее целостные комплексы телесных и психических свойств.

Важнейшим методологическим принципом, который позволяет выявить адекватную нашим целям модель человеческой личности, служит положение о том, что именно индивидуальность человека является основой эволюции общества. В современном, глобализованном социуме человеческая индивидуальность является основой общественных связей. Сложность и многообразие задач, которые возникают перед обществом, требуют индивидуальной инициативы, и соответственно индивидуального разнообразия. Именно поэтому свободное развитие индивидуальности выступает условием развития и эволюции общества. Такая модель человека как целостной системы, позволяющей описать индивидуальность и систематизировать множества образов природы человека, обнаружена нами в арсенале множества моделей человеческой личности – это созданная американскими психологами Дж. Р. Ройсом и А. Пауэллом так называемая супрасистема, состоящая из шести информационных систем. Становится методологическим фактом понимание того, что европейская цивилизация претерпевает глубокую культурную трансформацию, «смену парадигм». Основную роль в формировании старой парадигмы играла физика, выступавшая эталоном для всех других научных дисциплин. На основе декартовской философии и ньютоновской механики в классической физике была выработана механическая картина мира, в которой мир репрезентировался схемой механизма, построенного из элементарных материальных блоков. Остальные научные дисциплины переняли данную концепцию и сделали фундаментом своих теоретических построений. Однако в науке XX в. совершилась концептуальная революция, четко выявившая ограниченность механической модели мира и приведшая к органической, экологической точке зрения на мир. Последняя обнаружила несостоятельность механической картины мира, аналогии организма и машины, неадекватность ее действительному положению вещей: «…многие другие аспекты человеческой психики, такие, как эмоции и личность индивида, в настоящее время не поддаются моделированию на компьютере».

Рассмотренная модель человеческой личности как целостной супрасистемы, состоящей из шести информационных систем, обладает немалым методологическими возможностями. Ее главное преимущество перед остальными моделями человеческой личности заключается в том, что она дает возможность очертить место новых информационных технологий, используемых в современных информационно-интеллектуальных войнах, прежде всего воздействующих на индивидуума. Данную модель можно применить для противодействия противнику в интеллектуальных войнах на стратегическом и тактическом уровнях, чтобы обеспечить национальную безопасность.

В этом плане заслуживает внимания разработанная советским ученым Л.Б. Емельяновым-Ярославским «интеллектуальная квазибиологическая система», представляющая собой индуктивный автомат. Она представляет собой полноценный «искусственный интеллект» – полная квазибиологическая модель, которая относится определенно к биологическому направлению и вместе с тем существенно отличается от аналогичного направления Арбиба – Мак-Каллока. Структура этой модели построена на «принципе биологической логики», фиксирующее то движущее начало, которое заставляет работать структуры и создает их. В кибернетике таким началом считается принцип гомеостаза – поддержание некоторых состояний (значений жизненно важных констант) за счет отрицательных обратных связей в различных контурах регулирования, на которые могут приходить возмущающие воздействия. Сам Л.Б. Емельянов-Ярославский усматривает начало биологических систем в необходимости борьбы с внутренним свойством, присущим всякой биологической единице, – со свойством старения, что совпадает с принципом «устойчивого неравновесия» Э.С.Бауэра. Квинтэссенция модельных построений Л.Б. Емельянова-Ярославского заключается в двух сформулированных им предложениях: первое – «импульсная активность нейрона нужна самому нейрону» и второе – «зачем нейрону нужен мозг?». В основе модели индуктивного квазибиологического автомата лежат следующие положения: 1) мышление – это совокупность каких-то свойств биологической системы, определяющих особые отношения системы с внешним миром, благодаря которым оказывается возможным процесс познания; 2) в эволюционном процессе решается единственная первичная задача о выживаемости биологических единиц – клеток – в условиях ограниченного питания; 3) фундаментальным является физиологический (а не психологический) уровень, где протекают процессы питания и интерпретация ощущений. Основой данной модели является вопрос о «ключе» ко всему, что составляет феномен живого. Ключ этот – свойства элемента (условного нейрона), которых достаточно, чтобы возникали квазибиологические системы, а при определенных условиях и интеллектуальные, причем из элемента системы могут возникать некоторые из свойств целого. Здесь речь идет о моделировании человеческого мозга, который представляет собой нейронную сеть, которая постоянно осциллирует в зависимости от топологии нейронных связей.

В плане проблематики интеллектуальных войн, особенно сетевых войн, когда индивидуум является узлом сети, а иногда и нескольких сетей, значительный интерес представляет роль доминанты в модели индуктивного квазибиологического автомата. Так как существенное место в функционировании этого автомата занимает память (наряду с эмоциональным центром), то элемент памяти может быть доминантой. Доминантой, согласно Л.Б. Емельянову-Ярославскому, является элемент памяти, который имеет существенно увеличенную возбудимость, т. е. характеризуется большим значением некоторого параметра за счет увеличенной внутренней связности (за счет большой величины возбуждающей связи в петле). Это значит, что если у элемента Ci памяти внутренняя связь больше некоторой величины qд, то элемент становится доминантой и обозначается как Дi . Группа {Дi }t определяет «интересы» автомата, его устремления что-то сделать или что-то понять, поэтому, чтобы заставить автомат делать какую-то работу, необходимо создать доминанты, соответствующие элементам памяти для необходимых ситуаций. Эти доминанты в осциллирующей нейронной сети связаны с ее самоорганизацией, когда активность одних элементов сменяется активностью других, что приводит к динамическому хаосу.

В данной модели индуктивного самоорганизующегося квазибиологического автомата четко сформулировано наличие собственного механизма оптимизации состояния нейрона и введено понятие критического звена системы, в активности которого отражаются системные цели функционирования. Критическое звено воздействует на нейроны самоорганизующегося автомата, нейроны выходят при этом из оптимального состояния и начинают подстраивать свои параметры (веса связей), чтобы вновь достигнуть оптимума, но оптимум достигается только тогда, когда минимизируется активность критического звена. Это означает, что элементы занимаясь только своими проблемами, автоматически формируют такие взаимоотношения, при которых достигается системная цель. В контексте нашей проблематики это означает, что для эффективного противодействия интеллектуальной, в том числе и сетевой, войне, развязанной против России, каждому индивидууму следует дать общую идею (не случайно сейчас идет поиск такой идеи – ведь русских может объединить только великая идея). Именно эта национальная идея способна задать общие цели для множества осциллирующих сетей индивидуумов российского социума. В этом случае из множества относительно независимых элементов (человеческих индивидуумов) путем выделения критического звена можно получить самоорганизующуюся сеть с нужными параметрами. Несмотря на то, что система российского социума является многоцелевой, цели можно достигнуть одними и теми же средствам, формируя одну доминирующую цель, которая способна блокировать другие цели, поставленные проивником в интеллектуальных войнах. В случае модели индуктивного самоорганизующегося квазибиологического автомата просматривается концепция доминанты Ухтомского, к которой только сейчас пришли на Западе в разрабатываемой когнитивной психологии. Особенность применения модели индуктивного автомата состоит в том, что осуществляется не подавление других целей, зачастую инициированных интеллектуальным противником, а выдвигается другая цель. Иными словами, происходит не подавление несущих угрозы российскому социуму целей, а их вытеснение благодаря сформулированной доминанте, что гораздо эффективнее других средств (пропаганда и пр.). Согласно всем канонам кибернетики, использование модели индуктивного самоорганизующегося квазибиологического автомата в интеллектуальных войнах для обеспечения национальной безопасности России является идеальным, хотя она практически не используется нашим государством.

Для обеспечения национальной безопасности российского социума в интеллектуальных войнах следует использовать на стратегическом уровне темпоральные шкалы виртуального наблюдателя. В одной из интересных работ отечественных философов науки А.Л. Алюшина и Е.Н. Князевой «Эндофизика и временные шкалы виртуального восприятия» излагается так называемый эндофизический подход, который позволяет моделировать восприятие реальности на уровне замедленных, протяженных (или сверхбыстрых, сжатых) шкал времени виртуальным наблюдателем. Эндофизический подход состоит в исследовании реальности, рассматриваемой в соотношении с реальным или виртуальным наблюдателем. Именно виртуальный наблюдатель выступает в качестве основополагающего элемента мысленного экспериментирования, когда строятся виртуальные реальности и целостные миры на ос новее принципа, согласно которому воображаемое как бы является реальным, а недоступное обычному человеческому восприятию – зримым и осязаемым. Задача заключается в том, «чтобы вместо человеческой субъективности в ее темпоральном аспекте подставить нечеловеческую субъективность, с тем, чтобы выйти на те темпоральные контуры мира, которые могут оказаться видны в новой сетке». Стержневой идеей здесь является то, что человеческий мозг данные восприятия обрабатывает в дискретной форме, или в виде кадров (это относится и иным видам когнитивного процесса, включая и вербально-логическое мышление). В результате задания соответствующих значений длительности кадров можно воссоздать гипотетический облик реальности, который становится видимым при большем или меньшем темпоральном угле охвата событий в каждом кадре.

Тогда перед нами предстает ускоряющая или замедляющая кадрирующая машина мысленного экспериментирования, дающая возможность раскрыть подоплеку того или иного события. При определенных значениях темпорального охвата событий в кадре прорисовывается какая-то иная, недоступная событийная ткань явлений. «Один слой событийной ткани из многоуровневого множества всплывает в фокус, другие уходят в застывший, обрамляющий его сверху и снизу нерельефный фон. Подобным образом с высоты самолета становятся видны крупномасштабные морские волны в их периодическом следовании, которые для пловца внизу вообще неощутимы… Наш замысел – в создании своего рода «макроскопа», который позволил бы охватывать виртуальным взором большое число раскинутых во времени событий, «запихивать» их все в один продленный фрагмент настоящего и улавливать таким путем некий новый рисунок событий на более широком полотне происходящего». В интеллектуальных войнах такого рода кадрирующая машина дает возможность раскрыть стратегический замысел противника, увидеть узор хода событий, вытекающий из этого стратегического замысла. Однако перед этим необходимо проверить наблюдаемые в реальности того или иного события при помощи устройства искусственного интеллекта, чтобы установить его аутентичность.

Ведь в современном мире достаточно широко используются «управление восприятием» человека посредством распространения сфабрикованных «документов» о «непроисходивших» событиях, которые используются в «постмодернистских» войнах, поэтому для их выявления требуется применение устройства искусственного интеллекта. Системы искусственного интеллекта построены на распознавании образов, когда можно выявить адекватность или их неадекватность тех или иных образов действительности. Иными словами, необходимо иметь в виду эвристический характер искусственного интеллекта, что прекрасно видно на примере процесса познания. Так, в седьмой книге «Государства» Платон излагает миф о пещере, в котором образно представляет тот мир, в котором мы живем как пещеру, а всех людей – как узников, крепко скованных цепями и сидящих в этой пещере. Узники смотрят на глухую стену, на которую падают отблески света, падающего в пещеру сверху, где находится выход из нее. Глядя на тени, люди устанавливают причины и следствия явлений и таким образом полагают, что познают мир. Но если увидеть истинные причины этих явлений, то окажется, что все познанное на основании отображений не имеет почти никакого отношения к действительности, ведь тени представляют свои первообразы в сильно искаженном виде.

В современном мире востребованы автоматические системы, позволяющие уточнить достоверность источника информации (например, способность отличить ложные факты от действительных, особенно, опубликованные в сети Интернет), преобразовать информацию, представленную на первый взгляд в непонятном виде, в вид понятный для человека и т. д. Как частный случай можно рассматривать задачу идентификации теней. В данной работе будут предложены варианты решений для двух задач: 1) поиск соответствия между тенью и ее первообразом; 2) обнаружение тени, для которой первообраз не существует. Для решения этих задач в качестве классифицирующего устройства целесообразно использовать искусственные нейросети, поскольку они обладают необходимыми свойствами для данной задачи классификации. Среди таких свойств можно выделить обучение и обобщение.

Поскольку система распознавания должна работать в реальных условиях, то образ тени, который необходимо классифицировать, будет практически всегда находиться на фоне другого изображения, например, стены с узорами. Таким образом, прежде чем классифицировать оцифрованное изображение, воспринятое, например, видеокамерой, необходимо отделить образ тени от фонового изображения. И на этапе отделения тени от фона, и на этапе классификации выделенной тени можно использовать нейросети прямого распространения (многослойный персептрон). То есть, система будет представлять собой две последовательно включенные нейросети. Первая нейросеть выполняет функцию фильтра, а именно, заменяет узорчатый фон, например, белым фоном. В результате такой фильтрации выполняется удаление избыточной ненужной информации, остается только форма тени, причем вторая нейросеть выполняет функцию классификации полученной тени.

Прежде, чем использовать такую систему, обе нейросети необходимо сначала обучить. Для обучения первой нейросети-фильтра необходимо иметь набор теней и набор фоновых узоров. На вход нейросети подается изображение фонового узора, поверх которого накладывается тень. В качестве цели, нейросети предъявляется изображение только тени, которая подана на вход в смеси с фоном. После этого, используя алгоритм обратного распространения ошибки, путем подстройки весов нейронов, добиваются, чтобы разница между выходом нейросети и изображением этой тени было минимальным. Далее нейросети предъявляется другая пара тень-фон из набора, и опять выполняются вышеописанные процедуры. Данные действия повторяются до того момента, пока нейросеть не будет правильно выполнять функцию фильтрации.

Обучение второй нейросети выполняется аналогичным способом. Только здесь необходимо иметь набор теней и набор соответствующих им действительных ассоциаций. Таким образом, эта нейросеть обучается до того момента, пока она не будет правильно находить ассоциации для каждой из предъявленных теней. То есть, каждый отдельный выход нейросети соответствует определенному классу первообразов, например, класс 1 – фигура человека, класс 2 – форма автомобиля и т. д. Поэтому, если нейросети на вход было предъявлено изображение тени фигуры человека, то на выходе «класс 1» у нейросети будет активный уровень, а все остальные выходы будут в пассивном состоянии. На этой же системе решается задача обнаружения тени, для которой первообраз не существует. Если теперь предъявить данному комплексу на вход образ тени, который не существует, то все выходы второй нейросети примут пассивное состояние, что означает – тень фальшивая и не имеет своего первообраза. Вполне естественно, что именно нейросети можно использовать для выявления дезинформации, распространяемой масс-медиа и другими средствами информации и коммуникации, чтобы выявить неаутентичность того или иного события. Только после этого следует использовать кадрирующую машину для раскрытия стратегического замысла противника на основе выделенных аутентичных событий, чтобы нанести ему эффективный удар в происходящих интеллектуальных войнах и обеспечить свою национальную безопасность.

Эффективное решение задач национальной безопасности невозможно без научной философии, чье применение в интеллектуальных войнах с необходимостью проявляется в эпистемологиии целей атак. Известно, что именно система, которая является целью интеллектуальной войны в ее информационной ипостаси, может включать в себя любой элемент в эпистемологии (научная теория познания) противника. Эта эпистемология включает в себя организацию, структуру, методы и достоверность знаний. На стратегическом уровне цель кампании информационной войны заключается в оказании влияния на принятие решения противника, и, следовательно, на его поведение таким образом, чтобы он не знал об этом влиянии. Даже тогда, когда этой цели трудно достичь, она все-таки остается конечной целью кампании на стратегическом уровне. Успешная, хотя и незавершенная информационная кампания, проведенная на стратегическом уровне, приведет к принятию противником решений (а, следовательно, и его действиям), которые будут противоречить его намерениям или мешать их выполнению.

Успешная информационная кампания, проведенная на оперативном уровне, будет поддерживать стратегические цели, влияя на возможность противника принимать решения оперативно и эффективно. Другими словами, целью информационных атак на операционном уровне является создание таких помех процессу принятия решения противником, чтобы он не мог действовать или вести интеллектуальную (информационную) войну координировано и эффективно. В такого рода войне целью является гармонизация действий на оперативном уровне с решениями стратегического уровня, чтобы вынудить противника принимать решения, заставляющие его осуществлять такие действия, которые помогали достигать нам наших целей и мешали бы противнику добиваться выполнения своих.

На стратегическом уровне лидерам, продумывающим план ведения информационной кампании, нужно знать ответы как минимум на три вопроса: Во-первых, какова связь информационной кампании с глобальными целями кампании? Во-вторых, что мы хотим, чтобы вражеские лидеры знали или предполагали по завершению кампании, т. е. каково желаемое эпистемологическое состояние и, следовательно, критерий успеха операции? В-третьих, какие средства ведения информационной войны являются лучшими для достижения установленного критерия успеха, т. е. как будут связаны средства с результатом?

На оперативном уровне нашим лидерам также нужно иметь ответы на ряд вопросов. Будет ли запрещено атаковать некоторые цели и применять некоторые средства в информационных атаках? Достижимо ли желаемое эпистемологическое состояние вообще и везде, или только существуют промежуточные состояния, достижимые в специфических географических районах, в специфической последовательности, или в специфических секторах информационных боевых действий? Кроме того, следует ответить на вопросы об управлении и сигналах, к тому же на оперативном уровне нужно знать, когда будут завершены атаки и средства, посредством которых будет передан сигнал о прекращении атаки. Это важные вопросы, так как информационное оружие может вызвать косвенное разрушение систем знаний и предположений у атакующих. В худшем случае ответ противника может включать контратаки против дружественных информационных систем, что по большому счету не отличается от побочных разрушений «огневой поддержки».

В современном весьма сложном мире интеллектуальных войн национальная безопасность немыслима без принятия решений системами управления, что с необходимостью требует не только применения эпистемологии, но и использования математических моделей. «Участие человека с его возможностями и слабостями в подготовке принятии решений, – отмечает Р.Х. Тугушев, – может продуцировать множество вариантов, имеющих различную степень эффективности – от заведомо проигрышных до единственно правильного, оптимального. Последний может быть только в том случае, если интеллектуальные способности человека произведут точный анализ взаимодействия всех характеристик элементов системы, окружающей среды и парциальных событий. Сложность этого процесса усугубляется вероятностным характером смены причинно-следственных процессов, неспособностью аналитико-мыслительного аппарата человека справиться с избыточным количеством учитываемых характеристик и влиянием на выбор решения практически непредсказуемых воздействий на интеллектуальную сферу человека сложных подсистем психики: эмоциональной, волевой, мировоззренческой и целого ряда других, включая сферу бессознательного. В результате на практике приходится иметь дело с далеко не лучшими управленческими решениями, которые могут быть квазиправильными, но на самом деле не достигшие своего единственно верного уровня. Облегчив переход от случайно зависимых решений к оптимальному могут помочь математические методы обработки данных, избавляющие человека от анализа значительного объема исходной информации. При этом есть и свои трудности. Математика очень мощный аппарат, но нужно суметь его правильно загрузить, т. е. перевести психологические проблемы на язык формул. В целом это пока невозможно, однако для некоторых аспектов принятия решений в управлении могут оказаться полезны методы, опирающиеся на междисциплинарный подход». Такими математическими моделями, которые связывают психологические характеристики индивидуумов и проблемы достижения ими успеха в управлении, являются матричные модели, а также модели, описывающие традиционные горячие и интеллектуальные войны.

Математическое моделирование поведения индивидуума взаимообусловлено качествами, или глобальными чертами его личности (личных диспозиций), во взаимодействии с тем, как индивидуум воспринимает себя в конкретной ситуации. Здесь главная роль принадлежит система потребностей индивидуума, которая определяет его конкретные цели. В одной из теорий психологии вполне правомерно утверждается, что поведение индивидуума целенаправленно ориентировано на достижение будущего целевого состояния и управляется рядом социальных склонностей, причем среди них немалое значение имеют самоутверждение, подражание и созидание. Понятно, что следует принимать во внимание вкус и мировоззрение индивидуума, другие же склонности (страх, отвращение, удивление и пр.) не оказывают существенного влияния. В этом плане представляют интерес варианты применения систем дифференциальных нелинейных моделей Вайдлиха.

Не менее перспективной является матричная модель, созданная на основе соционической концепции типов людей, в основе которой лежи типология К. Юнга и которая рассматривает «воспринимающий механизм» разных типов психики, оснащенного разными «принимающими» устройствами. Данная модель охватывает шестнадцать типов личности: 1) логико-сенсорный рациональный интроверт, 2) этико-сенсорный рациональный интроверт, 3) этико-интуитивный интроверт, 4) логико-интуитивный рациональный интроверт, 5) сенсорно-логический иррациональный интроверт, 6) сенсорно-этический иррациональный интроверт, 7) интуитивно-этический иррациональный интроверт, 8) интуитивно-логический иррациональный интроверт, 9) сенсорно-логический иррациональный экстраверт, 10) сенсорно-этический иррациональный экстраверт, 11) интуитивно-этический иррациональный экстраверт, 12) интуитивно-логический иррациональный экстраверт, 13) логико-сенсорный рациональный экстраверт, 14) этико-сенсорный рациональный экстраверт, 15) этико-интуитивный рациональный экстраверт, 16) логико-интуитивный рациональный экстраверт. Все перечисленные типы личностей представляет собой матрицу, которую можно использовать для математического моделирования, которое выступает эффективным инструментом ведения интеллектуальных войн.

Особое значение в системе национальной безопасности России приобретает противодействие сетевым войнам, как разновидности информационно-интеллектуальных войн в контексте электронно-цифрового, или сетевого общества (выше уже шла речь о сете-центрических войнах, представляющих собой частный случай сетевых войн). Само современное общество в современной социологии рассматривается как гетерогенная сеть, «которая смешивает времена, пространства и актанты». В этом сетевом обществе весьма эффективным становятся сетевые организации, которые используются сейчас для ведения сетевых войн (разновидностью которых являются «бархатные», «цветные» революции).

Не следует думать, что сетевые организации представляют собой нечто новое, они своими корнями уходят в глубокую древность человеческого общества. Они появились в давнее время на Востоке, по ряду причин, одна из которых были непрекращающиеся жестокие войны и карательные операции достаточно мощных спецслужб. Кроме того, восточные общества имеют кланово-родовую структуру и кланы не являются чем-то необычным. Необычным было появление общественных организаций, где родственные отношения не играли решающей роли. «Сетевые организации показали свою исключительную жизнестойкость и в настоящее время испытывают период очередного расцвета, поскольку легко действуют между государствами, родами и прочими видами общественных структур, как официальных, так и неофициальных. Можно сказать, что в настоящее время не существует способа гарантированного уничтожения сетевых организаций, кроме, пожалуй, тотального уничтожения всех жителей региона. Нередко преступные сообщества опытным путем приходят к единственно возможному для них способу противостояния обществу – сетевым организациям, таким как мафия или триады, с которыми ведется безуспешная борьба на протяжении буквально сотен лет. Сетевые организации – эффективный способ управления человеческими ресурсами, а не идеология». Суть сетевых организаций является очень простой – в них не существует единого управляющего органа и имеется множественность центров управления. Могут существовать консультационные советы руководителей ячеек (узлов) или какие-то временные координационные структуры. Известно, что по сетевому принципу построен Интернет и другие информационные сети. Внутри ячеек сети могут сосуществовать самые разные способы управления, естественно, что большой узел сам делится на многие узлы, но внутри них способы управления могут быть иерархическими (как в армии или церкви), демократическими, аморфными (как в семье где все знают свои обязанности и добровольно их выполняют), комбинированными и так далее. Один из наиболее характерных способов сетевого самоуправления – «экспертный», при этом решения от всей ячейки по конкретному вопросу принимает человек, который признан ячейкой как наиболее компетентный в данном вопросе, он же несет всю ответственность за последствия. Ещё один способ управления – «семейный», когда лидер ячейки обладает настолько большим духовным авторитетом, что может отменить практически любое решение, принятое демократическим самоуправлением ячейки или настоять на решении, против которого исходно хоть все ее члены, по сути – это духовный отец. Последними двумя способами обычно управлялись даосские ячейки, возможно, самые древние и опытные из сетевых организаций.

Обычным для сетей являются временные сообщества, которые создаются для решения конкретной задачи и самоликвидирующихся после ее выполнения, в результате отношения в организации пронизываются множеством сложных связей. Участник организации может в одном случае быть руководителем своих руководителей в каком-то другом деле или равноправным с ними в третьем вопросе. Небольшие первичные ячейки нередко специализируются на какой-то задаче, например, добывании информации, анализе, обеспечении безопасности, связи и так далее. Сетевые организации обычно создаются тогда, когда нет иных шансов на победу, это путь к победе, скорее, умом и хитростью, а не силой, хотя сила тоже может применяться, особенно на завершающей стадии борьбы.

Сеть, состоящая из большого количества мелких пересекающихся и превращающихся в друг друга организаций и групп и даже легальных и нелегальных партий, представляет собой очень тяжёлую мишень как для спецслужб, так и для масс-медиа. Спецслужбы противника часто не в состоянии оценить степень угрозы и сферы влияния постоянно возникающих, распадающихся и сотрудничающих групп и партий, нередко состоящих из одних и тех же людей, что вводит противника в заблуждение о реальной численности и финансово-организационных ресурсах оппонентов. Когда арабские лидеры заявляют, что численность их сторонников знает лишь один Аллах, то они действительно не знают точную численность каждого конкретного узла сети в выбранный момент времени. Весьма высока вероятность, что через какое-то время широко известные сейчас Хамас или «Мученики Аль-Аксы» станут небольшой сетью, но появятся новые группы или, к примеру, ФАХД станет неожиданно мощной организацией или опять возродится из небытия шиитское движение «Амаль», но в Ираке, а «Армия Махди» исчезнет, как будто ее и не было и нет никакой гарантии, что через 15 лет она не появится снова или возродится в другом обличье. Ничего особенного не происходит – из одной организации в другую переливаются одни и те же люди. Одна из самых неприятных для противника вещей, которые при этом происходят – моментальное устаревание почти всей оперативной информации, меняется иерархия, связи, пути финансирования и т. д. Важнейшая черта сетевых организаций – лидеры, которые выступают в качестве хранителей традиций, судей в случае конфликтов между ячейками и центрами сбора сторонников. Если ячейка разгромлена противником или просто распалась, ничего страшного не происходит – люди выходят на окружение лидера (например, у арабов это в определенных мечетях) и их выводят на новых братьев-товарищей. Средства эффективной борьбы с сетевыми организациями в настоящее время практически отсутствуют, но и создать такие организации непросто, однако, они могут быть центрами производства и источника материальных средств, что очень важно.

В плане нашего исследования существенным является то, что сетевые организации (общины, структуры) используются в качестве носителя для ведения сетевых войн как совокупности воздействий (преимущественно информационных) на противника. Сетевые войны, сетевые сообщества – новые термины и новые темы, которые были введены трудами интеллектуалов из корпорации «RAND» Д. Ронфельдтаи Дж. Аркиллы. Их доклад «Networks and Netwars: The Future of Terror, Crime, and Militancy» произвёл сильное впечатление на военных экспертов, публицистов и просто мыслителей всего мира. По большему счёту, американские аналитики как всегда не придумали ничего нового – их работа является обобщением человеческого опыта. Тем не менее, ценность их труда бесспорна, так как им первым удалось сформулировать и описать в научных терминах одну из естественных форм организации человеческого общества и один из древнейших методов экспансии.

На примере террористических, экологических и прочих протестных сообществ были показаны основные признаки и отличительные особенности сетевых структур, причем здесь сетевая структура противопоставляется иерархической. Сетевые (распределённые) структуры отнюдь не являются чьим-то изобретением – распределенные узлы, взаимодействующие через сложные системы связей представляют собой естественный механизм функционирования человеческого общества. Сетевые структуры, наряду с иерархическими, являются одной из моделей организации сообществ, что и используется в сетевых войнах. Согласно «устоявшейся» точке зрения, существенным здесь являются такие особенности сетевых организаций, как неуязвимость и взаимосвязь, что влечет за собой специфику сетевых войн. Однако вполне возможно в сетевой войне наносить контрудар по противнику, чтобы обеспечить национальную безопасность, ибо, что создано человеком, то можно и разрушить (на каждый яд всегда находится противоядие). Ведь сама неуязвимость сетевых организация вытекает из их постоянного непостоянства, способности самоликвидироваться, самоуничтожаться и возрождаться вновь, подобно птице Феникс, причем их носителями являются одни и те же индивидуумы. Основа неуязвимости сетевых организаций обусловлена также тем обстоятельством, что образующие их индивидуумы используют маскировку и дезинформацию, что вроде бы невозможно проникнуть во внутренний мир индивидуума и узнать его предпочтения и ориентации. Иными словами, поведение индивидуума как одного из узлов сети предстает неизвестным, и поэтому с ним невозможно вести борьбу. Возникает задача конфликтного противостояния неизвестным индивидуумам, образующим сеть и ведущих борьбу с существующим социальным порядком, чтобы осуществить цели противника. Эта задача решается при помощи адаптивного самоуправления с подражательным механизмом, когда основой защиты является эффективная и быстрая разведка.

В сложных системах (напоминаем, что современное общество является весьма сложной системой) обычно выделяется программное, рефлексивное и подражательное (адаптивное) виды управления. Централизованное командное управление – это наиболее законченная форма программного управления. «Опыт человечества свидетельствует, что в трудных и опасных ситуациях выживают лишь системы, имеющие жесткое командное управление с эффективной программой». Рефлексивное управление осуществляется путем трансляции мотивов, которые стимулируют выработку желаемых решений. В данном случае нет никаких команд, так как именно управляемая система принимает решение и вырабатывает команды, причем здесь определенную роль играют морально-этические принципы и правовые нормы. Адаптивное (подражательное) управление представляет собой особый вид самоуправления в системе, которая состоит из большого числа относительно слабо связанных подсистем. «Адаптивное управление отличается достаточно высокой оперативностью и не сильно зависит от памяти участвующих в ней подсистем. Более того, подражание требует наименьшей памяти из всех целенаправленных функций, так как объект подражания, внешняя память, непрерывно служит образцом». Подражание системы требует минимальной внутренней памяти и максимальной внешней памяти, что дает возможность проникнуть во внутренний мир индивидуума, входящего в сеть, используемую противником в сетевой войне, демаскировать его и нанести удар. Эффективность такого рода обратных ударов обусловлена только в случае мягкого и ненавязчивого проникновения в сеть через этическое и эстетическое воздействие на сознание индивидуума, осуществляющих мягко-деструктивное воздействие. Ведь сейчас этические принципы морали перестали быть просто набором заповедей, необходимых для формального исполнения, мораль становится стратегическим фактором выживания Запада (и человечества), так как человек является носителем морали. Не случайно, Ф. Фукуяма обозначает 1960–1990 годы эпохой «великого разрушения западных социальных ценностей» и размышляет о возможностях реморализации Америки. Таким образом, мораль, чьи нормы, будучи интериоризованными во внутреннем мире человека, становятся нравственностью, играет фундаментальную роль в обеспечении безопасности социума, государства и индивида.

 

3.2. Консциентальное оружие и оптимальное восприятие масс-медиа человеком

Сейчас все больше начинает использоваться такой вид оружия, как консциентальное оружие (оружие, поражающее сознание), и разворачивается консциентальная война. Российский психолог Ю. Громыко следующим образом характеризует значимость консциентальной войны: «Консциентальная война предполагает, что мир вступил в новый этап борьбы – конкуренции форм организации сознаний, где предметом поражения и уничтожения являются определенные типы сознаний… в результате консциентальной войны определенные типы сознаний просто должны быть уничтожены, перестать существовать, их не должно быть. А носители этих сознаний, наоборот, могут быть сохранены, если они откажутся от форм сознания – предметов разрушения и поражения. Типы сознаний – предметы поражения в консциентальной войне – должны быть вытеснены за рамки цивилизационно допустимых и приемлемых форм. Это происходило и раньше, когда один тип организации сознания вытеснял другой, как, например, христианство сменило язычество. Но в настоящий момент эта конкуренция и борьба принимает тотальный характер, становится чуть ли не единственной и ведущей. Очень важно понимать, что уничтожение определенных типов сознания предполагает разрушение и переорганизацию общностей, которые конституируют данный тип сознания».

В современной научной, научно-популярной литературе и прессе имеется целый ряд публикаций, посвященных эффективным разновидностям консциентального оружия, разрабатывающихся в XX столетии и эффективно применяющихся на практике. Одной из таких разновидностей является концептуальное оружие и соответствующая ему технология концептуальной (идеологической) войны, которая приобрела тотальное значение в XX-начале XXI столетия. Следует отметить многообразие форм концептуального оружия – оно может выступать в виде концепции европоцентризма, подавляющей самостоятельность незападных народов, картографической агрессии, концепции общего наследия человечества, философской, политологической и пр. концепций. Сейчас многие западные политологи отмечают то обстоятельство, что демократизация носит мировой характер, что мир охватила новая волна демократизации. Однако наиболее дальновидные из них уже ставят вопрос о «неуправляемости демократии», постановка которого была немыслима каких-нибудь два десятка лет назад, что связано с будущим самой демократии. «Начиная с 70-х годов, мировая тенденция в преобразовании режимов правления была направлена не против демократии, – писал в конце прошлого века С. Хантингтон, – а на ее достижение. За последние 20 лет около 40 стран перешли от авторитарного к демократическому правлению. Кроме того, с лица земли исчезла серьезная военная угроза западным демократиям. Если говорить о безопасности, то демократия сейчас находится в большей безопасности, чем в любой период после прихода к власти Гитлера… Итак, наступает время всеобщего ликования по поводу повсеместного установления демократического будущего. И в какой-то мере это законно. Однако наступает время забот, время нарастающего беспокойства относительно будущего демократического строя и функционирования демократических институтов. Двадцать лет назад мы рассуждали о кризисе и управляемости в условиях демократии. Сегодня мы говорим о неуправляемости демократии – о понятии, которого тогда в нашем словаре вообще не было».

Беспокойство С. Хантингтона имеет вполне реальные основания – в незападном мире не все страны стремятся установить у себя демократию западного образца, усматривая в ней угрозу своим интересам. Ведь Соединенные Штаты Америки (не следует забывать, что С. Хантингтон в своих работах предстает не только как американский политолог, но он еще является и государственным чиновником высокого ранга) поддерживают демократию западного образца во всем мире отнюдь не из любви к ней самой. Содействие демократии является одним из обязательных слагаемых их внешней политики, ибо демократия за рубежами Америки защищает её собственные реальные экономические интересы и интересы безопасности. Иными словами, западная форма демократии выступает не в качестве общечеловеческой ценности, а инструментом достижения эгоистических экономических и геополитических целей Западом, в первую очередь США.

Понятно, что в незападном мире это понимают и поэтому не обольщаются на счет привлекательности идеи демократии в красивой западной упаковке. Там уже отдают себе отчет в том, что европоцентристская модель демократии является концептуальным оружием подавления самостоятельности незападных государств. Видный южноафриканский юрист О. Сакс пишет о специфичности, неуниверсальности западной формы демократии, об использовании ее как оружии подчинения себе африканцев следующее: «…Мы, южноафриканцы, сражаясь против апартеида, противостоим искушению назвать нашу борьбу борьбой за идеалы западной демократии… Запад так богат, так хорошо вооружен и уверен в себе, что, казалось бы, нужно всячески ему подражать, хотя бы из соображений благоразумия, если не удобства. Но как бы привлекательна ни была идея, нас не может устроить ее оформление… Отношения, складывающиеся между нашим континентом и Западом, очень далеки от демократии. Сначала работорговля отняла у африканцев физическую свободу, затем при колониализме наш народ был лишен всех юридических прав… В то время как белые южноафриканцы восхваляли идею «мягкой» расовой диктатуры, именно черные поддерживали, находясь в тюрьмах, ссылках и подполье, принцип нерасовой демократии… Мы противопоставляем евроцентризму не африканскую исключительность, а универсализм… Подавление и пренебрежение к языкам, культуре и истории Африки пронизало всю нашу общественную и частную жизнь, и в этом смысле нам абсолютно необходимо «африканизировать» или даже «южноафриканизировать» наше общество и его институты». И хотя сами южноафриканцы не очень стремятся употреблять понятие «африканская демократия», Запад использует его именно для того, чтобы лишить народ Южной Африки его основополагающих гражданских и политических прав и свобод. Технология такого рода концептуальной войны весьма проста: именно Запад в результате завоевания всего незападного мира принес ему в дар свои ценности и идеалы, именно Запад колонизацией остального мира определил направление глобальной истории, именно поэтому модель западной демократии является универсальной и она должна быть принята всеми незападными народами. В действительности же за этим кроются корыстные интересы Запада, которые уже научились распознавать в незападном мире, что снижает эффективность европоцентризма как концептуального оружия.

В связи с этим Запад использует другие концепции из арсенала концептуального оружия, чтобы обеспечить себе привилегированное положение в мире. Одной из таких является концепция общего наследия человечества, используемая развитыми промышленными странами в качестве оружия против развивающихся стран. В последние десятилетия широко обсуждаются проблемы, связанные с установлением нового мирового экономического порядка на основе международного права. Кардинальным здесь является проблема распоряжения ресурсами всей планеты, от решения которой зависит развитие современного международного права и уровень жизни различных групп государств. В принятой Генеральной Ассамблеей ООН 12 декабря 1974 года «Хартии экономических прав и обязанностей» четко просматривается противоречие между принципом суверенности государства и принципом общего наследия человечества. Последний в своей конкретизации означает обязательства развивающихся стран, обладающих ресурсами (например, бассейны Амазонки и Конго продуцируют необходимый для жизни всей планеты кислород), перед всем мировым сообществом. В самой по себе концепции общего наследия человечества ничто не напоминает об оружии особого рода. «Однако ее следует рассматривать, – подчеркивает правовед-международник М. Беджауи, – в контексте объединения ресурсов и богатств Земли на основе солидарности, отметая все эгоистические соображения, основанные на узконациональных интересах. Поведение некоторых государств, не говоря уже о предпосылках, заложенных в основе этого поведения, создает впечатление, что именно развивающимся странам предстоит нести бремя обязательств, связанных с применением концепции общего наследия человечества, в то время как промышленно развитые страны будут пользоваться соответствующими правами и выгодами».

Сейчас так и происходит: подобного рода международное разделение труда усиливает механизм господства Запада над развивающимися странами. До сих пор развитые промышленные страны используют тот же кислород, чьи крупнейшие источники находятся в государствах, контролирующих бассейны Амазонки и Конго, практически в неограниченных объемах и ничего не платят за это им. Существенным является то, что страны Запада не выполняют свои обязанности не разрушать тонкий слой атмосферы, особенно ее озоновый слой. Концепция общего наследия человечества на практике позволяет богатым странам Севера обеспечивать высокий уровень жизни своего населения за счет нищающего Юга. Таким образом, данная разновидность концептуального оружия может привести к тяжелым последствиям для всего человечества. И выход здесь только один – заставить богатые страны Севера нести соответствующие расходы за квотированные сырьевые ресурсы, в том числе и кислород, т. е. отказаться от использования концепции общего наследия человечества как концептуального оружия.

В качестве концептуального оружия используются идеи ведущих ученых мира, в частности, эссе Ф. Фукуямы «Конец истории?»(1989 г.). Высказанная им идея об окончательном торжестве либерализма отнюдь не «выброшена» из идеологического арсенала Запада и прежде всего Америки. Ведь данная идея о «конце истории» означает на практике осуществление геополитического проекта, согласно которому должен быть установлен универсальный порядок в мире, угодный США. Она является тем самым «скандальным» тезисом, который стремится идеологически обосновать универсализацию партикулярного порядка американской цивилизации (в общем плане порядка западной цивилизации). Именно посредством идеи «конца истории» правящая элита США стремится осуществить свою модель будущего социума, означающую их победу в разворачивающейся борьбе за передел мира и установление окончательного господства над всем миром.

Фукуямовский «конец истории» состоит в том, что в современном мире вместо борьбы за признание идет соперничество за наиболее эффективное удовлетворение потребностей человека. Ведь участников спора теперь не разделяют принципиально различные «идеологии», в том числе мировоззрения и религии, между ними имеются не очень отличающиеся друг от друга стратегии устройства потребительского общества. Предметом спора уже выступают не нравственные ценности, а степень экономической эффективности. Антагонизм полярных систем (буржуазно-либеральной и коммунистической) превратился в антагонизм внутри одной системы, ибо на место биполярному миру, представленному противостоянием СССР и США, пришел полицентричный, а возможно «нулевой» мир (G0) благодаря глобальному финансовому и экономическому кризису. Фукуямовская идея «конца истории» в качестве концептуального оружия использовалась средствами массовой информации, чтобы сформировать ориентированное на нее сознание, запрограммировать его на эту целевую установку американского истеблишмента.

В XX–XXI начале в. одним из самых эффективных новых видов оружия является культура и неудивителен феномен культурной войны, которую Америка ведет против остального мира. В данном случае ей способствуют такие характеристики американской культуры, «заложенные» в ходе ее генезиса, как пустота, примитивность, рационализм, прагматизм, утилитаризм, агрессивность, насилие, и сейчас присущие ей. О волне насилия в американской культуре много пишется в прессе и говорится в средствах массовой информации. Теперь «сверхнасилие», которое долгое время было характерно для массовой культуры (т. е. ограничивалось задворками американской культуры), вышло на первый план в сегодняшних фильмах и книгах. Америке присуще пристрастие к вымышленному насилию подобно наркоману, требующему все больше и больше наркотика, чтобы вызвать тот же эффект. «Создается вымышленный мир, не обязательно положительный, но и отрицательный, главное – чтобы он был ярким, полным сооблазнов и приключений, с сильными страстями любого сорта, с захватывающими ужасами, со сверхчеловеческими существами и ситуациями». Таким образом, удовлетворяется потребность «маленьких» людей, чья жизнь становится все серее и скучнее, в ярких впечатлениях, в том числе и в художественной версии ужасов.

Тем не менее, психика людей действительно разрушается в результате воздействия зверского насилия, каким сейчас проникнуты фильмы, теле– и радиопередачи, кино, театральные спектакли. Сегодня насилие изображают с анатомической точностью, особой сексуальностью и тщательно продуманным дизайном. Если в старом черно-белом боевике происходило убийство, то все, что видел зритель – это облачко дыма и лужу крови. Теперь дело обстоит иначе – многие молодые режиссеры прошли школу телерекламы, современная кинотехника позволяет зрителю отчетливо слышать звук ломающихся человеческих костей и вытекающую кровь замученной жертвы. Современная поп-культура переполнена смакованием зверств, порнографией и эротикой, рарушающими психику человека и формирующими у индивидов «сумеречное» сознание, что неизбежно ведет к шизофренизации общества. Вполне понятно, что США в своей геополитической стратегии с целью установления цивилизационного контроля над другими странами и культурами используют массовую культура, транслируемую средствами массовой информации и разрушающую ценности традиционного общества. Иными словами, они используют информационное оружие, для которого практически нет преград в век спутниковой глобальной связи. Необходимо иметь в виду то обстоятельство, что Запад использует средства массовой информации для ведения консциентальной войны против незападного мира.

В современной консциентальной войне можно выделить несколько основных технологий, которые нацелены на поражение и разрушение сознания. Во-первых, при помощи химического оружия, длительного отравления воздуха и направленных радиационных воздействий осуществляется поражение нейромозгового субстрата, снижающее уровень функционирования сознания. Во-вторых, посредством дезинтеграции и примитивизации информационно-коммуникативной среды, где функционирует и развивается сознание, достигается понижение уровня ее организации. В-третьих, к субъекту поражения применяют хорошо разработанные технологии оккультизма и религиозного мистицизма, чтобы трансформировать тип организации сознания. В-четвертых, на основе специальных технологий по каналам коммуникации распространяют образы и тексты, которые разрушают работу сознания (речь идет о психотехнологиях). В-пятых, технологии, нацеленные на разрушение способов и форм идентификации личности по отношению к фиксированным общностям, что приводит к смене форм самоопределения и к деперсонализации.

В специальной литературе, посвященной актуальным проблемам рекламы и психотехнологий, особое внимание уделяется технологиям четвертого типа. Известно, что в США с коммерческими целями используются технологии неосознаваемого внушения во время общения индивида с компьютером или телевизором. Тогда его внутренний мир открыт и совершенно не защищен, в него можно вводить незаметно для человека необходимую манипулятору информацию. «Современное состояние науки и техники, – подчеркивают отечественные ученые И. Смирнов, Е. Безносюк и А. Журавлев, – позволяет также совершенно незаметно для сознания человека вводить в его память любую информацию без его ведома, которая им усваивается, как пища, и становится СВОЕЙ, т. е. определяет его потребности, желания, вкусы, взгляды, самочувствие, картину мира». Все это является положительным, когда речь идет о лечебном применении такого рода психотехнологий, однако ситуация принципиально изменяется в случае консциентальной войны. Согласно оценке зарубежных и отечественных специалистов, сейчас Интернет как канал распространения информации получил развитие в качестве ведения психологической войны.

Самым эффективным и самым грозным видом нового оружия является разрушение способов и форм идентификации личности, что означает переструктуризацию ее внутреннего мира, Именно технология пятого типа «становится областью разработки и использования сегодня нового оружия массового поражения, оно наиболее часто и эффективно используется, и, более того, мы живем в ситуации его постоянного и тотального воздействия». Ведь данный тип воздействий по смене и трансформации типов имидж-идентификаций и аутентизации великолепно осуществляют средства массовой информации, в первую очередь телевидение. В России сегодня средства массовой информации весьма активно стремятся разрушить старую, советско-российскую матрицу идентификации и заменить ее кодом западной цивилизации. Их цель состоит в перезаписи российской цивилизационной программы, чтобы заменить ее другой цивилизационной программой, нужной системе глобальной капиталистической мировой экономики. Это влечет за собой то, что процесс цивилизационного разрушения России детерминирован сужением значимых идентификаторов, переходом от цивилизационной идентичности к идентичности более низкого ранга. В итоге как бы подтверждается несостоятельность тезиса о существовании специфической российской цивилизации, что ведет её к дезинтеграции.

Однако осуществить перезапись российской цивилизационной программы не удастся в силу ряда причин. Прежде всего, для российских средств массовой информации характерна «болезнь европейничанья», о которой писал свыше ста лет назад Н.Я. Данилевский. Она заключается в том, что в России всегда перенимали у Запада то, что там уже стало хламом, что уже разложилось. Здесь существенным оказывается вывод американского социолога И. Валлерстайна о том, что система капиталистической мировой экономики, принципом функционирования которой является бесконечное накопление капитала, исчерпала свой потенциал развития и в течение полувека сойдет с арены истории. И наконец, смена цивилизационной программы находится за пределами технологий консциентальной войны. «В принципе гораздо менее обременительно, – отмечал Б.С. Ерасов, – поменять не код цивилизации, а образ мышления – в таких его компонентах, как мышление индивида или общественной группы. Но хорошо известно, что и эта процедура крайне затруднительна, если она связана со сложившимися экзистенциальными установками – верой и надеждой. Цивилизации вынуждены – как в прошлом, так и в настоящем – время от времени «осаживать» чрезмерные порывы маргинального или радикального менталитета или деятельность, преступающую некоторые пределы устойчивости».

И, тем не менее, в мире в качестве консциентального оружия используется религия, чьей сердцевиной является мистицизм, особенно религиозный фанатизм и фундаментализм. Этому способствовал распад Советского Союза, породившего ударную волну, которая эхом отразилась на жизни многих народов мира, достигнув всех уголков земного шара. «Падение тоталитаризма на Востоке и последовавшее за ним падение авторитарного национализма на Юге, – пишут Б. Эль-Нади и А. Рифаат, – создало политический и идеологический вакуум, который старается заполнить фундаментализм. Там, где еще недавно религия притеснялась государством, сейчас она используется как орудие в борьбе с этим самым государством. Еще вчера государство исключало религию из политической сферы, а сегодня фундаменталисты призывают заполнить ею всю политическую арену. В ходе этого процесса происходит отказ от индивидуальных ценностей во имя общего, подавление свободы во имя догмы, принижение разума во имя веры». С фундаментализмом связан и религиозный фанатизм с его доведенной до предела приверженностью определенным религиозным доктринам, крайней нетерпимостью к инаковерию и инакомыслию, что представляет угрозу безопасности человека и общества.

Из нелинейного характера развития мироцелостности следует усиление религиозного фанатизма – это обусловлено целым рядом этнических, исторических, культурных и иных факторов. Он проявляется сейчас в некоторых нетрадиционных религиях и культах, а также в христианстве на Западе и в ряде религиозно-политических движений Востока, в том числе различных модификациях исламского фундаментализма. Мир так стремительно сползает к сакрализованному фанатизму, к инстинктивной, не рассуждающей вере, что требуются значительные усилия для защиты индивида и общества от него. Религиозный фанатизм, как показывают не только история человечества, но и события в Индии, Иране, Афганистане, Боснии и Герцеговине и других странах, играет в основном разрушительную роль, в нем проявляются деструктивные силы человека.

Интересным оказывается то обстоятельство, что опасность религиозного фанатизма привела к появлению нового вида безопасности религиозной безопасности. Возникла парадоксальная ситуация, когда возникла необходимость защиты в определенной степени рыхлых организационно мировых религий от противостоящих им железной, все пронизывающей организованности деструктивных сект и церквей. Технологии последних включают такие черты, присущие религиозному фанатизму, как культивирование слепого подчинения авторитету секты или церкви, жесткая организация, всеобщий контроль за всеми сторонами жизни адептов. Именно таких религиозных сект и церквей в настоящее время немало действует на территории Российской Федерации; среди них находятся «Общество свидетелей Иеговы» (не случайно оно было запрещено в Советском Союзе), «Сайентологическая церковь», чья деятельность квалифицируется российскими и зарубежными экспертами как криминальная с элементами психотеррора. Сейчас возникла потребность в защите не только общества и человека, но и православной, буддийской и других традиционных для России конфессий от посягательств зарубежных тоталитарных религиозных организаций.

Новые психотронные, психосоциальные, исторические, информационные, концептуальные и прочие технологии войны с Россией и российской историей и гуманизмом вообще являются изощренными и многомерными. Понятно, что здесь непригодна защита при помощи жестких тоталитарных схем и моделей, что здесь необходимы гибкие, интеллектуальные средства, опирающиеся на глубокую творческую рефлексию, веру в гуманистическое начало и знание моральной самоидентичности своей страны. Возникающие дилеммы безопасности человека и общества могут быть разрешены только обладающим критическим мышлением, творческим человеком, способным выработать адекватные средства различным новым видам оружия и технологиям войн. Наряду с этим должна быть выработана нашей страной позитивная программа нейтрализации новых опасностей и принятая недавно государством концепция требует их детального учета и своей реализации на практике.

В эту программу должны входить концептуально-аксиологические основы оптимального восприятия современных (электронных, мультимедийных и иных) масс-медиа человеком, так как современные масс-медиа оказывают значительное воздействие на сознание человека, что в социокультурном плане имеет позитивные и негативные последствия для жизнедеятельности индивида. Это необходимо как для обеспечения информационно-психологической безопасности человека, так и для элиминации негативных социокультурных последствий воздействия масс-медиа на индивида. Для современной массовой психологии характерно закрепление в коллективном сознании масс-медиа как источника знания и информации, что нередко ведет к трансформации коммуникативной памяти в культурную память. Последняя оказывает значительно воздействие на сознание человека и программирует тем самым «управление восприятием» индивида социальной и культурной реальности. История показывает, как «управление восприятием» человека приводит к структурной амнезии в массовой психологии, что дает возможность сформировать ту или иную мифологему, приобретающую характер бесспорного факта (классическим примером служит легенда о Вильгельме Телле).

Масс-медиа формируют общественное и индивидуальное сознание, они представляют собой инструмент власти, при помощи которого осуществляется затемнение смысла информации, т. е. ее дезинформация. Масс-медиа – это не окно в реальность, а зеркало самих себя. Они воздействуют на человека благодаря ритму узнавания, ведь у них «совершенно иные ритмы, не совпадающие с ритмами рефлексии». Масс-медиа являются инструментом войны, они отнюдь не нейтральная территория, поэтому у человека не складывается действительная картина социальной реальности. Обеспечение информационно-психологической безопасности человека возможно только в случает оптимального восприятия человеком масс-медиа, что требует резонанса ритмов рефлексии с ритмами масс-медиа. Данный резонанс можно осуществлять только тогда, когда происходит высококвалифицированная селекция информации, чтобы получить адекватную социальной реальности картину. Резонанс – это ключ к пониманию и управлению человеком собой, поэтому он выступает в качестве средства, оптимизирующего воздействие масс-медиа на человека.

В общем плане одним из способов доведения информации является использование опосредованной цепочки: дезинформатор – транслятор – дезинформируемый. В качестве транслятора используются и масс-медиа, которые достаточно эффективно применяют технологию информационного «белого шума». Она заключается в том, что в случае невозможности скрыть «неудобную» информацию осуществляют ее диверсификацию, т. е. создают некий набор версий, которые в равной степени подтверждаются фактами, что закрепляет все эти версии в сознании индивида и масс.

Технология информационного «белого шума» используется масс-медиа как средство манипуляции сознанием человека, поэтому оптимальный вариант воздействия масс-медиа на человека предполагает в концептуальном плане следующие моменты. Индивид должен мозаичную, разрозненную и перенасыщенную информацию подвергнуть аналитическому сравнению с различными источниками информации и использовать накопленную социальный опыт и знания. В результате такого сопоставления разрозненной информационной мозаики происходит согласование разных кусков мозаики таким образом, чтобы получилась когерентная картина событий. Более того, использование человеком всеобщих закономерностей позволяет ему реконструировать исходную картину, которую скрывают от него сообщения масс-медиа. Это на основе накопленной статистики позволяет индивиду выделить скрытый алгоритм ложных сообщений, обусловленный преследуемыми определенными целями, стилем сообщения и пр.

Другой информационной технологией дезинформации является распространение масс-медиа через Интернет сфабрикованных «документов» о «непроисходивших» событиях, чтобы спровоцировать желательные для дезинформатора реакции. Эти «непроисходившие» события распространяются при помощи клипов видеоновостей, чтобы воздействовать на сознание человека, что особенно ценно, когда он является крупным государственным или общественным деятелем. Оптимальный вариант восприятия человеком такого рода симулякров (копии несуществующих событий или вещей) состоит в том, что он способен выявить различие между симулякром и аутентичным событием. Для этого ему следует, во-первых, владеть высокой философской культурой, так как философия в качестве дисциплины о принципах принципов дает знание, позволяющее провести данное различие; во-вторых, обладать критическим мышлением, которое опирается на знание и глубокую компетентность профессионалов.

В целом можно утверждать, что система управления, основанная на компьютерных, виртуальных технологиях позволяет сначала организовать управляющее воздействие на человека или социальные группы, а затем осуществить компьютеризованный выбор в «окнах» мгновения, чтобы склеить или разделить этот материал в соответствии со специфическими потребностями. «Школьное обучение, развлечения с помощью СМИ, специальные репортажи новостей или реклама, – подчеркивает М. Кастельс, – организуют темпоральность так, как это им удобно, поэтому достижения культуры, извлеченные из всего человеческого опыта, лишены временной последовательности. Если энциклопедии упорядочили человеческое знание по алфавиту, то электронные СМИ обеспечивают доступ к информации, выражению и восприятию ее в соответствии с побуждениями потребителя или с решениями производителя. Если поступать подобным образом, то вся упорядоченность значительных событий теряет свой внутренний хронологический ритм и временная последовательность этих событий устанавливается в зависимости от социального контекста их использования. Таким образом, эта культура есть одновременно и культура вечного, и культура эфемерного. Вечного – потому, что она охватывает всю последовательность культурных выражений. Эфемерного – потому, что всякая организация, всякое специфическое упорядочение зависят от контекста и цели, ради достижения которой данный культурный конструкт требуется. Мы находимся не в культуре цикличности, а во вселенной недифференцированной темпоральности культурных выражений». Таким образом, данная культура представляет собой культуру эфемерного – многоликую виртуальную, «сетевую» культуру, позволяющую выявить творческий потенциал человека. Вместе с тем в рамках этой электронно-цифровой культуры возникает несвобода человека, так как он должен сидеть дома и ждать вызова, чтобы выполнить какую-либо работу для фирмы или компании.

Однако виртуальные технологии дают возможность управлять поведением социума и человека посредством манипулирования социальной и индивидуальной памятью. Как известно, свойства и функции индивидуального пространства и времени формируются на основе социальной памяти, которая является существенным аспектом общественной жизни. Объясняется это тем, что социальная память не есть только фиксация прошлых состояний общественной системы и аккумуляции социального опыта, она – основа для прогнозирования будущего. Это форма фиксации, аккумуляции, хранения и репродуцирования различного рода состояний общественной системы, аппарат, без которого невозможно существование и функционирование общественной системы, нет ни социальной общности, ни личности.

Благодаря социальной памяти общественная система способна моделировать свои прошлые состояния. Социальная память связана с дифференциацией временной последовательности исторических событий: раньше, теперь, позже. Разделение труда, кооперация и разделение общественных функций, подчинение и соподчинение, пронизывающие все формы целенаправленной деятельности индивидов, требуют временной упорядоченности общественной деятельности. Социум вынужден постоянно соотносить актуальную деятельность с проблемами, решенными в прошлом, и предвосхищаемого будущего. Следовательно, социум как целое не может обойтись без мнемической функции. В развитии общества существенную роль играет связь прошлого с настоящим. Поэтому «основную философскую проблематику, связанную с мнемической моделью цивилизации, можно сформулировать как отношение, как соприкосновение прошлого с настоящей действительностью». Социальная память общественной системы селективна, так как иерархия ценностей детерминирует принципы отбора из собственного прошлого общества. Материал, события, факты и другие сведения, накопленные предыдущими поколениями, организуются в соответствии с направленностью интересов социальных слоев и классов. Не связанная с доминирующими социальными и классовыми интересами информация преобразуется или забывается, вычеркивается из памяти человечества, как это случилось с этрусской цивилизацией.

Этрусский царь Тарквиний Приск в 575 г. до н. э. основал «Вечный город» (Рим). Задолго до этого этруски создали на территории Италии первую империю с большими городами, развитым производством, ремеслами и морской торговлей. Однако об их истории ничего не сохранилось, знаменитая литературная хроника этрусков «Tuscae historiai» была уничтожена римлянами. Исчезла также написанная римским императором Клавдием I история этрусков на греческом языке. Нет упоминаний об этрусках и в трудах Горация, Вергилия и Цицерона, этрусские слова вообще отсутствуют в лексиконе римлян (многие слова этрусков в измененном виде вошли в латинский язык). Несмотря на созданную этрусками в сердце Италии высокоразвитую культуру, послужившую звеном между утонченными цивилизациями Древнего Востока и европейской культурой, а также то, что первые семь римских царей были этрусками, все следы их цивилизации систематически уничтожались римлянами. Римляне тем самым вычеркивали этрусков из истории, заперли их в «темницу забытья». В настоящее время нам гораздо больше известно о материальной, чем о духовной культуре этрусков.

Таким образом, в историческом аспекте социальная память общества представляет собой процесс реконструкции, иными словами содержание ячеек социальной памяти подвергается активным трансформациям, обусловленным интересами господствующего класса. Благодаря этому общественная система обладает относительной автономностью и способностью «спланировать» свое будущее состояние. Сейчас на Западе разворачивается постэкономическая революция, идет формирование новых классов на основе новых информационных, производственных и социальных технологий. «Таким образом, – подчеркивает В.Л. Иноземцев, – современный классовый конфликт не разворачивается вокруг собственности на средства производства, а формируется как результат неравного распределения самих человеческих возможностей; последние, безусловно, отчасти предопределены принадлежностью к определенной части общества, но не детерминированы этой принадлежностью в полной мере». Иными словами, речь идет о классовом противостоянии при переходе к постэкономическому обществу, что оказывает влияние на функционирование социальной памяти.

Одним из мощных факторов, воздействующих на изменение социальной (исторической) памяти, являются средства массовой информации, особенно электронные масс-медиа, использующие компьютерные виртуальные технологии, телевидение и Интернет. В свое время вице-президент «Майкрософт» предсказал следующий феномен: «В конце концов компьютер и телевизор соединятся и станут взаимозаменяемыми». Понятно, что к этому добавятся также возможности Интернета, и на сознание человека обрушится море сообщений и компьютерных репортажей, что приведет к негативным последствиям в плане ценностной ориентации индивида. Так, Д. Шенк в своей книге «Дымовая завеса данных» рассматривает возможные последствия такого рода: «Информация, ранее бывшая редкой и высоко ценимой, как икра, теперь обильна и привычна, как картошка». Далее он констатирует «застой в политическом развитии американцев в последние пятьдесят лет, хотя раньше они были необычайно хорошо образованы. Перед нами – парадокс потери памяти из-за избытка информации. Чем больше узнаешь, тем меньше знаешь. Чем больше информации мы получаем, тем меньше того, на чем мы сосредотачиваем внимание, а между тем Интернет уже включает одиннадцать миллиардов слов».

Избыточная информация приводит к дезориентации человека в окружающем его социальном мире, не дает ему возможности выстроить адекватную действительности социальную картину мира, нарушая тем самым его право на получение аутентичной информации. Это объясняется тем, что масс-медиа создают посредством избыточной информации (к ней относятся многочисленные версии относительно какого-либо социально важного события – использование белого шума и пр.) хамелеонообразную картину социокультурной среды. Более того транслируемая масс-медиа избыточная информация блокирует способность человека к самостоятельному мышлению, в результате чего он, по выражению Л. Филлмор, попадает в «электронное рабство». По мнению Д. Шенка: «В первую очередь настоятельно необходимо, чтобы в будущем мы постарались удержать качество своего мышления на столь же высоком уровне, как количество информации». Однако это весьма трудно осуществить, так как обычный человек часто бывает загипнотизирован избытком информации, даваемой масс-медиа, особенно телевидением, тем, как оно представляет окружающий мир. «Дело дошло до того, – отмечает Д. Уилхелм, – что в сознании людей ничто не является реальным до тех пор, пока не появится на экране телевизора. И слова: «Я видел по телевизору» становятся признанием достоверности этого. С одной стороны, это порождает блаженное безделье потребителя «магазина на диване», но, с другой стороны, это мощное воздействие на мышление современного человека». Все дело в том, что это мышление формируется под мощным прессингом «безумия средств массовой информации» (Д. Уилхелм), так как масс-медиа несут ответственность за рост структурной амнезии.

В современной специальной литературе отмечается факт структурной амнезии, внедряемой электронными масс-медиа в сознание общества и индивида. «Отсутствие интереса к неощутимым изменениям… удваивает эффект структурной амнезии, которой благоприятствует логика мышления сегодняшним днем и конкуренция, навязывающая отождествление важного с новым (сенсация), что обрекает журналистов ежедневных новостей на создание обрывочной и непоследовательной картины мира». Использование эффекта структурной амнезии способствует «вымазыванию» целых пластов социальной памяти, что дает возможность правящей элите конструировать желаемое будущее.

Действительно, если в XVIII веке было открыто глубинное, геологическое время многих миллионов лет, которые ушли на отвердевание нашей планеты, то сейчас перед человеком и социумом открывается виртуальное время. «После времени-материи твёрдой геофизической реальности мест, – пишет П. Вирилио, – наступает время-свет виртуальной реальности, вязкой и изменяющей саму сущность длительности, вызывающей, тем самым, искажение времени и ускорение всех реальностей: вещей, существ, социокультурных явлений». Достаточно вспомнить «виртуальные общества», которые организуются в таком мировом киберпространстве, как Интернет. Как известно, в мире насчитывается уже сотни миллионов интернавтов, вездесущих «телеприсутствующих» друг перед другом с помощью мгновенных сообщений, а в скором будущем – с помощью камер on-line. Привычное разделение длительности на прошлое, настоящее и будущее заменяются новым типом теленастоящего, имеющего пока еще непривычный рельеф. Человек оказывается в мире виртуальных образов, где его «обволакивает» звуковая, визуальная, тактильная и обонятельная информация, и тогда «здесь» больше не существует, так как все есть «сейчас», моментальное время или вневременное время. В данном случае происходит замена личного времени глобальным, что связано с процессом экономической и культурной глобализации, происходящей в мире. Этот тип времени дает возможность правящей элите посредством современных масс-медиа изменять социальную память, чтобы управлять историей, конструировать необходимое ей будущее.

Отсюда вытекает фундаментальное значение применения компьютерных технологий в системах управления социумом различного ранга посредством масс-медиа. В виртуальной среде деятельности человека происходит стирание граней между мысленной игрой и жизнью, что оказывается явлением особого рода – оно коренным образом изменяет тип социального действия. Ведь теперь деятельность человека становится невозможной без информации о виртуальном бытии. Если это выступает сегодня просто игрой воображения, предметом гаданий, то в будущем оно станет необходимой предпосылкой принятия социально значимых решений. Разумеется, информационная, «сетевая» культура (культура реальной виртуальности) вводит формы интеллектуальной регламентации, способные ограничить свободу человека. Однако она может и способствовать освобождению человека от данной, весьма жесткой регламентации: «А для этого человек должен освоить новое понимание свободы, принять в качестве реальности идеальное измерение своей жизни. Создавая средства реализации этого измерения, он открывает для себя новую форму бесконечности, новые горизонты абсолютно свободного, идеального бытия, которое может стать для него не менее важным, чем бытие материальное».

В таком случае сфера идеального, виртуальных форм бытия дает любому человеку возможность проигрывать сценарии социального будущего, выбирать нужные ему фундаментальные основы жизни. Информационная, «сетевая» культура создает человеку бесконечное пространство для его свободных проявлений, для реализации своего творческого, профессионального потенциала личности. С этой особенностью культуры эфемерного связано социокультурное последствие использования компьютерных и телекоммуникационных технологий, а именно: вопреки распространенному стереотипу (об этом шла речь выше), индивид оказывается более неуязвимым, чем социальные группы.

Для выявления потенциала темпорального управления обществом и человеком необходимо исходить из модели времени, адекватной как состоянию науки, так и потребностям сложноорганизованного социума. На основании факта неустранимости времени как фундаментального параметра мира из концептуальных оснований науки, следует констатировать, что в современной науке доминируют геометрические модели времени, закрепляющие в сознании исследователей старые стереотипы и предрассудки. В настоящее время весьма эвристичным оказывается негеометрический образ времени, в том числе компьютерные модели времени, учитывающие то обстоятельство, что бытие прошлого и настоящего еще не гарантирует переход в бытие будущего. В аспекте философии управления следует особое внимание уделить концепции неархимедового времени, которая созвучна синергетической парадигме.

Существенно то, что концепция неархимедова времени позволяет описывать частично упорядоченное множество, каковым является мир общества с его сложными политическими, экономическими, культурными и другими системами и мощными новыми технологиями. Сюда следует добавить и то, что неархимедово время содержит в себе компоненты линейного, циклического, ветвящегося, спирального и колебательного времени, что дает возможность «схватить» порядок и хаос в развитии общества, освобождаясь от устаревших стереотипов мышления в научном исследовании, спрогнозировать будущее развитие общества, системообразующим фактором которого выступает человек. Именно концепция неархимедова времени дает возможность нащупать оптимум соотношения функционирования жесткой и мягкой программ управления обществом и поведением человека, позволяющими сохранить бытие homo sapiens.

Оптимальный вариант воздействия масс-медиа на человека невозможно осуществить без такого концептуального основания, как планировщик (в нашей, российской цивилизации – это новозаветные принципы), чья проекция представляет собой набор ценностей и идеалов. Именно эта проекция планировщика оказывает влияние на восприятие человеком сообщений масс-медиа, выступая в качестве социокультурного фильтра. Ведь, согласно концепции Н. Бехтеревой, нейронные структуры человеческого мозга функционируют в соответствии с двумя программами: жесткая программа, которая необходима для удовлетворения фундаментальных биологических потребностей, и мягкая программа. Социализация, освоение предметного мира культуры осуществляется благодаря мягкой программе функционирования мозга человека. В данном случае прекрасно «работает» принцип ассоциаций, затем происходит фиксация усвоенных индивидом в процессе социализации ценностей, норм и установок. Они образуют социокультурный фильтр, который просеивает информацию масс-медиа, давая определенную картину социального мира.

Однако следует принимать во внимание те трудности, которые возникают в процессе формирования оптимального восприятия масс-медиа человеком и которые коренятся в природе коммуникативности как фактора эволюции жизни. Как известно, эволюция жизни тесно связана с эволюцией способности распознавать и адекватно реагировать на сигналы внешней среды, а адекватность реакции обусловлена качественным разнообразием рецепторов, т. е. речь идет о коммуникативности. «Коммуникативность – способность живой системы расшифровывать физические и химические сигналы, индуцированные другими организмами как информацию, изменяющую поведение особи и социальной группы». Процесс совершенствования – это выбор организмом оптимального способа коммуникации, основанной на совершенствовании сенсорных систем. Человеку же необходимо совершенствовать социальные средства, позволяющие ему адекватно воспринимать генерируемые масс-медиа информационные потоки.

В данном случае следует принимать во внимание следующее существенное обстоятельство: «Человек создал собственную, искусственную природу и утратил связь с естественной. Утрата рецепции среды – плата за прогресс. Однако не надо быть пророком, чтобы понять, что техногенная гиперкоммуникативность может оказаться той пусковой причиной, которая инвертирует реальные связи на виртуальные, а формирование иллюзии общительности обрекает на одиночество. Утрата природной коммуникативности приводит к деградации вида». Именно гиперкоммуникативность, генерируемая современными масс-медиа, в перспективе ведет к деградации человека в нравственном и интеллектуальном аспектах, к возрастанию уровня дебильности его сознания.

Необходимо иметь в виду то фундаментальное обстоятельство, согласно которому усиливаемая масс-медиа гиперкоммуникативность связана с проблемой ассистенциализма – помощи неполноценному человеку вместо содействия его к личностному росту, что закрепляет в нем его несостоятельность и приводит к инфантилизму, на что указывает А. Менегетти: «Самая важная проблема в сегодняшнем мире, на мой взгляд, – это не голод, не война, не какая-то страшная болезнь, это – назревающий переизбыток ассистенциализма. Я выразился бы так: в нынешней фазе всеобщего эпигонства, после реакции на развитие капитализма, ассистенциализм оказался до такой степени преувеличенным, что может вызвать истощение и разрушение интеллектуального потенциала человека, обеспечивающего непрерывное развитие человечества, если не принять каких-либо мер предосторожности. Не хочу сказать, что это плохо, но на данном пути нас ожидает превращение всего человечества в кучку нищих, убогих и невежественных людей». Иными словами, функционирование масс-медиа в перспективе может привести к идиотомании постольку, поскольку ассистенциализм вызывает нравственную и интеллектуальную деградацию человека, деструкцию его интеллектуального потенциала, что чревато застоем в развитии человечества со всеми вытекающими из этого социокультурными последствиями.

 

3.3. Информационный суверенитет, кибервойны и новейшие информационно-коммуникационные технологии

Новейшие изменения в экономике и обществе происходят под влиянием развертывающихся процессов глобализации и информационной революции. С момента начала холодной войны Соединенные Штаты Америки находились в постоянном поиске новой теории управления миром (управления историей) и необходимой для ее поддержки военной стратегии. «Такой инструмент был найден в середине 90-х годов XX века. Им оказалась глобализация. Только при условии распространения глобализации на всю планету лидирующее положение США может сохраниться». Они используют глобальную сеть Интернет для проведения информационных (кибернетических, сетевых) войн.

Вполне логично, что Америка осуществляет поиск новой стратегии мирового господства, принимая во внимание вызовы XXI столетия, связанные с глобальной системной нестабильностью мира, с глобальной несправедливостью, с глобальным политическим пробуждением, которое по своей сути «исторически является антиимперским, политически антизападным и эмоционально антиамериканским». В целом антизападничество и антиамериканизм обусловлены происходящими сдвигами глобального демографического, экономического и политического сдвига в пользу Китая, Индии и других стран незападного мира. Однако Америка стремится к глобальному руководству (господству), используя интеллектуальные ресурсы в изменившейся ситуации. Именно об этом пишет З. Бжезинский в своей книге «Еще один шанс»: «Основные требования, предъявляемые к глобальному руководству, сегодня сильно отличаются от тех, которые были во времена Британской империи. Военной силы, даже подкрепленной экономической мощью и изощренной стратегией высшей элиты, уже недостаточно, чтобы обеспечить имперское доминирование. В прошлом сила контроля превышала силу разрушения. Требовалось меньше усилий и затрат, чтобы управлять миллионом людей, чем для того, чтобы убить миллион человек. Сегодня наоборот: сила разрушения превышает силу управления. И средства разрушения становятся более доступными для большего числа действующих лиц – как для государств, так и политических движений… Теперь глобальное лидерство должно сопровождаться социальной сознательностью, готовностью к компромиссам, касающейся собственной суверенности, культурной привлекательностью, не сводящейся к гедонистскому содержанию, и подлинным уважением к разнообразным человеческим традициям и ценностям». Иначе еще одного шанса для Америки больше не будет, она утратит свое мировое господство, если не будет учитывать реалии и тенденции современного мира, которые принимал во внимание Советский Союз в лице И. Сталина.

Вполне естественно, что западный политолог А. Рар уделяет внимание отношению России к безопасности, о которой шла речь на Мюнхенской конференции по безопасности, к глобальным вызовам, причем больше всего речь шла о войне в киберпространстве: «Террористы и преступники с помощью современных информационных технологий пытались парализовать дееспособность целых государств. В 2007 году русские хакеры посредством кибер-атаки парализовали эстонские правительственные органы. Американским хакерам с помощью кибер-атаки удалось отбросить ядерную программу режима мулл на годы назад. Эта идея приписывается директору немецкого Фонда науки и политики Фолькеру Пертесу. Недавно стратегам в области безопасности стало ясно, что войны выигрываются не танками на полях сражений, а в компьютерных центрах. И не героизм солдат, а хорошо работающий мозг IT-специалистов станет решающим фактором. Защита от кибертерроризма также стала пунктом на повестке дня Совета Россия – НАТО». Действительно, в информационную эпоху не физическая подготовка солдат играет решающую роль, а это роль теперь принадлежит «воинам разума», которые способны вести кибервойну. Ведь на протяжении первого десятилетия XXI столетия Америка, Россия, Китай и другие мировые державы развивают новый тип оружия, который основан на новейших информационных технологиях и использовании Интернета. Иными словами, речь идет о том, что третья мировая война – это новая, кибернетическая война, т. е. война в мировом киберпространстве с его слоем виртуальной реальности. На практике данный тип кибернетического оружия уже апробирован, так как кибервойны и информационные атаки уже велись в Ираке, Сирии, Эстонии и Грузии. Теперь новым полем битвы является киберпространство, когда за весьма короткое время и без единого террориста или солдата можно одержать победу над целым государством. Весной 2013 г. экспертами НАТО разработано первое в мире «Таллинское руководство по ведению кибервойн», применение которого основано на существующем международном праве. Россия считает, что это руководство для виртуального фронта не подкреплено какими либо международными нормами, которые бы ограничивали применение кибероружия.

Дело в том, что кибероружие и связанные с ним киберугрозы не менее опасны, чем традиционные военные угрозы и виды оружия. В свое время бывший руководитель Национальной службы безопасности М. МакКоннел высказал мысль о том, что киберугрозы станут потенциальным зеркалом ядерных угроз, безусловно, с меньшим физическим ущербом, но с не менее ощутимыми экономическими и психологическими последствиями. Иными словами, речь идет о том, что киберугрозы и кибервойны органически связаны с интернет-технологиями, цифровыми технологиями. Теперь современный мир стремительно изменяется под влиянием цифровых технологий, изменяется образ жизни человека, политика, экономика, культура, в том числе и война. Ведь становым хребтом нынешнего социума является Интернет («сеть сетей»), представляющий собою мировое киберпространство (глобальное информационное пространство) с его физической и виртуальной составляющими. Сам Интернет часто называют «пространством без законов», потому что его структура в виде грозди винограда не управляемо никем, особенно государством. «Однако при этом государство обладает огромной властью над механической составляющей интернета, расположенной на его территории. Это связано с тем, что оно действительно способно контролировать физическую инфраструктуру, необходимую для доступа в сеть: передающие вышки, маршрутизаторы, коммутаторы, то есть точки входа и выхода и промежуточные точки передачи интернет-данных. Правительство может регулировать контент, ограничивать людей в приобретении и использовании оборудования и даже создавать отдельные «интернеты». От возможности выхода в сеть выигрывают и государства, и их граждане, но по-разному. Людей делает сильнее информация, к которой они имеют доступ, а власть – ее роль привратника». Интернет представляет собой как бы воплощение известной в международных отношениях классической теории о мире анархии без лидеров. Существенной составляющей Интернета является его виртуальное пространство (виртуальная реальность), при помощи которого осуществляется взаимодействие людей и различного рода институты и учреждения.

Именно виртуальное пространство Интернета представляет собою идеальное поле для цифровых провокаций и кибервойн, которые уже идут тихо и бесшумно в большинстве случаев. «Кибератаки могут стать идеальным оружием государства: мощным, гибким и анонимным. Такие тактики, как взлом сетей, распространение компьютерных червей и троянов, другие формы виртуального шпионажа позволяют странам достичь большего, чем традиционные средства вооружения или разведывательные операции. Они почти не оставляют следов, обеспечивают эффективным камуфляжем того, кто их совершает, и серьезно ограничивают возможности ответных мер со стороны жертвы. Даже если и удается проследить источник нападения до региона или города, определить ответственных за него практически невозможно». Иными словами, кибервойна идет в темноте, потому что гораздо труднее понять, кто нанес удар: не случайно директор по исследованиям и стратегии компании Microsoft Крэйг Манди квалифицировал тактику кибершпионажа как «оружие массового поражения». «Распространяться такие конфликты, – подчеркивает он, – будут намного быстрее, но гораздо незаметнее, чем война в традиционном понимании».

В мире кибервойн самым знаменитым был компьютерный «червь» Stuxnet, обнаруженный в 2010 году и считавшийся самым сложным образцом вредоносного программного обеспечения из когда-либо известных, однако пальму первенства у него отобрал в 2012 году вирус Flame. Именно «червь» Stuxnet был запущен в специализированное программное обеспечение ядерной установки Ирана и разрушил её. Специалисты считают, что Stuxnet был создан при участии государства, так как его писали 30 не менее тридцати человек на протяжении нескольких месяцев. В июле 2012 года было установлено, что созданием червя Stuxnet занимались США и Израиль, чтобы сорвать иранскую программу ядерного оружия. Значимость этой кибератаки состоит в том, что, согласно точке зрения бывшего директора ЦРУ Майкла Хайдена, «прежде кибератаки ограничивались вредом для компьютеров. Это первое крупное нападение, в ходе которого кибероружие привело к физическим разрушениям. Кто-то перешел Рубикон». Иными словами, применение червя Stuxnet, показало, что кибероружие отнюдь не является несмертельным, оно способно вызвать физические разрушения. Можно привести в качестве примера китайские кибератаки на протяжении нескольких последних лет на Google и другие американские компании. Это значит, что электронный промышленный шпионаж стал одной из быстро развивающихся подкатегорией кибероружия. Согласно точке зрения многих специалистов, началась новая гонка кибервооружений, в ходе которой США, Китай, Россия, Израиль, Иран и другие государства активно инвестируют в наращивание своих технологических возможностей и поддержание своей высокой конкурентоспособности. «В 2009 году, примерно в то же время, когда Пентагон выпустил директиву о создании Кибернетического командования США (USCybercom), министр обороны Роберт Гейтс провозгласил киберпространство «пятой областью» военных операций наряду с сушей, морем, воздухом и космосом». Вполне логично, что в будущем может быть созданы виртуальный аналог элитного спецподразделения и министерство кибервойн.

Следует иметь в виду то обстоятельство, что многие государства начинают осваивать виртуальное пространство, генерируют или приобретают средства для осуществления кибератак и ведут в условиях конкурирующих сфер онлайн-влияния боевые действия в ходе кибервойн низкой интенсивности. В результате большинство атак являются незаметным и неторопливым сбором информации, что не влечет за собою силовых ответных действий, поэтому они могут вестись длительное время. «А сверхдержавы создадут виртуальные армии, «размещая» их в сферах своего влияния и при необходимости используя посредников», чтобы дистанцироваться от них и без помех создавать червей, вирусы, изощренные средства взлома и другие инструменты онлайн-шпионажа для получения коммерческой и политической выгоды». Перед нами фактически «новая холодная война», чья специфика заключается в том, что крупнейшие государства мира будут находиться в медленно кипящем конфликте в виртуальном измерении, тогда как в реальном измерении они будут развивать достаточно успешно экономические и политические отношения. Спецслужбы станут использовать специальное кибероружие, которое будет представлять собою компьютерных червей, «клавиатурных шпионов», программы для отслеживания местоположения объекта и иное шпионское программное обеспечение. «Возможно, поскольку информацию будут добывать не у людей, а с жестких дисков, и снизятся риски для традиционных активов и их владельцев, но при этом к старым проблемам добавятся новые: целенаправленное распространение дезинформации и легкость, с которой даже самые сложные компьютеры делятся секретами, превосходя в этом людей».

Целый ряд современных стран проводят кибератаки против иностранных компаний, чтобы подучить аутентичную информацию в области промышленности. Особую активность здесь проявляет Китай, осуществляющий наиболее изощренные и многочисленные кибератаки: «только за последние несколько лет в ходе кампании промышленного шпионажа жертвами китайских агентов стали американские компании, производящие всё: от полупроводников и автомобилей до реактивных технологий». В данном случае нужно иметь в виду тот момент, согласно которому в цифровую эпоху подавляющее число операций по промышленному шпионажу может осуществляться дистанционно и анонимно. Скоро будет осуществлен переход к автоматизированным войнам – критически важной технологической инновации, которая окажет существенное влияние на большинство аспектов нашего мира. «Мы живем во времена экспансии, и, поскольку Китай и другие потенциальные сверхдержавы стремятся расширить свое экономическое присутствие по всему миру, электронный корпоративный шпионаж серьёзно повышает возможности для их роста». Именно взлом электронной почты и компьютерных сетей конкурентов способен обеспечить незаслуженные рыночные преимущества.

В настоящее время полным ходом, согласно американскому военному аналитику Ф. Дж. Даннигену, приготовления к первой мировой кибернетической войне, когда условия её течения зависят не только от наличия у противников числа подготовленных для сражений в виртуальном пространстве операторов, но и от концентрации и наличия значительного количества боеприпасов – информации как знания уязвимых мест в программном обеспечении Интернета или локальных основных сетях. Нужно иметь в виду тот момент, что регулярное функционирование Интернета обеспечивает полностью или частично более 10 миллионов специалистов, большинство из которых знают принципы действия Всемирной паутины. Эти специалисты-программисты обходятся весьма дорого, однако они выдерживают всего не более 10 лет и уходят из данной области в другие сферы деятельности.

Не менее существенным фактором является то, что все эти программисты не имеют пока опыта ведения высокоинтенсивного виртуального конфликта. Ведь кибервойны отличаются от тех же ядерных войн тем, что в ядерном оружии как бы встроен фактор сдерживания – очень рискованно первым применить его одному из противников (он может неизбежно погибнуть в результате контрудара), тогда как виртуальное оружие не имеет ограничения в своем использовании. «Трудно усмотреть моменты, способствовавшие бы ограничению в его применении, – то есть тотальное противостояние вполне возможно. Отсутствие сдерживающих моментов чревато огромной опасностью. В отличие от ядерных бомб, кибероружие обычно не убивает много людей и не вызывает разрушений – не превращает в руины города. Зато кибератака может заметно ослабить противника и позволить быстро и легко добить его за счет применения конвенционального оружия». В политическом плане – «мы не виноваты, кто докажет?» – достаточно легко откреститься от использования виртуального оружия против того или иного государства.

Сейчас на земном шаре существуют две сверхдержавы, которые способны столкнуться друг с другом в кибервойне – это Соединенные Штаты Америки и Китай потому, что они доминируют виртуальном пространстве. Прежде всего, следует принимать во внимание значительные функциональные мощности Америки в кибервойне, сосредоточенные в руках Агентства национальной безопасности (АНБ) и Министерстве обороны. Кроме того, в структурах Министерства обороны имеется киберподразделение ВВС США (AFCYBER) и курсы боевой подготовки рекрутов ВВС для участия в кибервойнах, использующие опыт ведения электронной войны на протяжении более 60-ти лет (Интернет же используют уже второе десятилетие). «Всем эти люди будут служить в 8-й воздушной армии, которая также получит название AFCYBER (воздушная киберармия. – Примеч. пер.). Вновь созданная организация для развертывания военных операций в Интернете будет сращена с более традиционной, или старой, занимающейся ведением электронной войны, в результате чего, как считается структура станет работать четче и быстрее». Нужно иметь в виду то, что ВВС США уже не раз осуществляли Интернет-прощупывание и операции типа кибервойн.

Сейчас формирования AFCYBER, согласно Дж. Даннигену, насчитывают более 20 000 человек личного состава, при этом ВВС набирают офицеров для службы в киберчастях по всем структурам. К ним относятся части по управлению стратегическими разведывательными самолетами U2, летательными аппаратами (ЛА) электронного перехвата сообщений EC-135, самолетами психологической войны EC-130E «Командо Соло», и ЛА постановки помех радиосредствами EC-130H «Компас Колл». «Не весь персонал, подготовленный для кибервойн, попадет непременно в 8-ю воздушную армию, многим придется выполнять задачи в рамках виртуальных войн в других формированиях военно-воздушных сил, в том числе в своих прежних частях».

Китай на исходе 1990-х годов создал в рамках Министерства обороны NET-форс – исследовательскую организацию, занимающуюся исследованием виртуальной уязвимости других государств, прежде всего, Америки, Японии и Южной Кореи (они широко используют Интернет). Профессионалов NET-форс дополняют такие нерегулярные силы, как гражданское ополчение RHURHU – «Союз красных хакеров». Он состоит из нескольких сотен тысяч патриотично настроенных китайских программистов и интернет-специалистов, стремящихся оказать помощь своей Родине в наказании при помощи Интернета всех, кто осмелится угрожать или обижать Китай. Контакты с «Союзом красных хакеров» поддерживают специальные офицеры связи различных министерств, советующих добровольным фанатам-хакерам не касаться каких-то конкретных проблем.

Наконец, в конце 1990-х годов была сформирована из сотрудников Министерства общественной безопасности группа в количестве 30 000 человек, чтобы осуществить проект «Золотой щит» (он известен как «Великая китайская огненная стена»), необходимого для мониторинга Интернета на всей территории Китая. Этот «Золотой щит» ограничивает поиск в Интернете 99 % пользователей Всемирной паутины и служит одновременно источником потока данных о происходящем в социальных сетях. Кроме того, с 1 марта 2015 г. в Китае вступил в действие закон о регистрации в Интернете своих реальных фамилий и запрещении использовать никнеймы. Таким образом, Китай сумел создать оборонительное оружие в сфере виртуального пространства, благодаря которому он способен отслеживать проходящий в Интернете враждебный трафик и противостоять ему.

Все три организации – NET-форс, «Союз красных хакеров» и «Золотой щит» – способны забрасывать «червей» и «вирусы» в Интернет, чтобы предотвратить заражение ими китайских компьютерных систем. Тысячи китайцев поддерживают функционирование «Золотого щита», что позволяет им приобрести весьма ценный опыт и стать самыми искусными мастерами Интернета на планете. «Три эти организации, которые, по всей видимости, работают в тесном взаимодействии друг с другом, – подчеркивает Дж. Данниген, – дали Китаю весьма грозные способности к ведению кибервойн. NET-форс со служащими в ней всего несколькими тысячами личного состава, похоже, выступает контролирующей и координирующей организацией для средств и служб ведения кибервойн. Учитывая RHU и «Золотой щит», NET-форс может мобилизовать грозные силы и развернуть внушительные атаки, а также продемонстрировать высокий оборонительный потенциал. Ни у одной другой страны нет ничего похожего на то, чем располагает Китай».

Следует отметить тот факт, что, если в Америке давно созданы кибервойска (информационные войска) и разработана концепция кибервойны, то в России только сейчас, когда по данным ФСБ, только лишь сайты президента, Госдумы и Совета Федерации ежедневно подвергаются 10 тысячам атак с целью нарушения работоспособности правительственных информационных систем, начинают создавать «научные роты» (информационные части). Для эффективного противодействия этим кибератакам нашей стране необходимо подготовиться в кибервойнам, которым будет принадлежать будущее, когда именно системы искусственного интеллекта (роботы) и информационно-коммуникационные технологии будут определять мощь государства. Ведь эти системы и технологии оказывают весьма эффективное воздействия на сознание человека, определяют направление его деятельности, которая обуславливает влияние на функционирование самого общества.

Поэтому технологии воздействия на сознание человека, которые представляют собой новейшие информационно-коммуникативные технологии, требуют с необходимостью интерпретации информационного общества как криптосистемы. В своей интересной монографии «Nетократия» шведские исследователи А. Бард и Я. Зодерквист акцентируют внимание на том, что «информационное общество представляет абсолютно новую топографию», что «топография информационного общества парадоксальным образом напоминает лабиринт». Информационное общество в этом случае предстает как очень сложная система, так как оно образовано виртуальными сетями с весьма динамичными структурами. Многие из этих сетей оказываются закрытыми сообществами, с возведенными вокруг себя высокими и неприступными стенами для защиты их от несанкционированного доступа. Топография такого общества является изогнутой, события в ней невозможно предвидеть, оно выступает в виде криптосистемы. «В общем представление общества в виде криптосистемы, – пишут В.С. Поликарпов и С.В. Поликарпов, – вытекает из того фундаментального эмпирического факта, согласно которому в стратифицированном обществе у каждого социального слоя имеется свой культурный код (язык), хотя существует и общий для всего социума код, дающий возможность коммуникации для между различными социальными группами и слоями. Чтобы войти в тот или иной социальный слой (группу) индивиду необходимо освоить и знать присущий ему культурный код. На языке криптографии это означает, что индивид должен располагать ключом, адекватным данному коду». Поэтому эффективность воздействия новейших информационных технологий на сознание человека зависит от знания им культурного кода.

Плодотворность модели общества как криптосистемы состоит в том, что она позволяет установить качественные параметры устойчивости современного информационного социума и соответственно высокую степень информационной и психологической защиты человека от воздействия новейших информационных технологий обработки сознания. Как известно, общество не способно существовать без адаптации к окружающей социоприродной и социокультурной среде. Более того, эта адаптация оказывается лучше в случае, когда общество представляет собою сложные, нелинейные связи. Такое общество как криптосистема способно выживать в условиях информационных и интеллектуальных войн, которые сейчас ведут развитые страны Запада и Востока. «И наоборот, раздробленная социальная система, в которой между социальными слоями существует мало связей, плохо адаптируется к нелинейной окружающей среде, что может привести ее к исчезновению в «огне» интеллектуальных войн».

В ходе этого информационного противоборства немалое значение имеет культурная детерминанта воздействия информационно-коммуникационных технологий на сознание человека. Модель общества как криптосистемы фактически фиксирует специфику культурных кодов, которые оказывают влияние на информационные технологии обработки человеческого сознания. В частности, это четко просматривается в использовании такого рода технологий в рекламе, чья сущность как ответвления массовой информации тесно взаимосвязана с такими явлениями культуры, как фольклор, процессы символизации, областями политики, этики и права. Основным источником действенного креатива в рекламе является группа сложных символических конструкций, содержащих в себе слой культурного бытия и интеллектуальную игру смысла, требующих расшифровки: «Символ в рекламном продукте несет в себе все черты, обозначенные для категории символа как явления культурного развития общества: многозначность, знаковость, образность. Прием символизации в рекламном продукте, прежде всего, способствует кристаллизации опорной идеи сообщения. Именно символ, как компонент рекламного текста, способен результативно «зацепить» реципиента, вызвать его интерес, побудить к размышлению, позитивно откликнуться на суть предложения». Символический язык (код) рекламы оказывается привлекательным потому, что он действует на подсознание человека, стимулируя одновременно стремление человека расшифровать его.

Все эти способы информационного воздействия рекламы на сознание и особенно на подсознание человека вместе с информационно-коммуникационными технологиями действенно используются в кибервойнах. Поэтому России следует не только создавать свои информационные (кибернетические) войска, но и выработать средства защиты своего суверенитета. Основоположник российской IT-индустрии и эксперт в области искусственного интеллекта И. Ашманов предупреждает, что информационные войны начнутся со слома информационного (цифрового) суверенитета. Ведь в эпоху глобализации исподволь происходит слом традиционных суверенитетов, причем ключевым инструментом этого слома выступают информационные войны. Так как информационные войны отличаются своей невидимостью, ими можно бесшумно сменять режимы тех или иных государств (примером здесь являются войны в Югославии, Ираке, Ливии, Тунис, Египет), то теперь необходимо использовать новое понятие «цифровой суверенитет». «Поэтому в качестве новой ключевой компоненты суверенитета, – подчеркивает И.С. Ашманов, – сегодня выступает цифровой суверенитет. Это право и возможность национального правительства самостоятельно и независимо определять и внутренние, и геополитические национальные интересы в цифровой сфере. Это также способность вести самостоятельную внутреннюю и внешнюю информационную политику, распоряжаться собственными информресурсами, инфраструктурой национального информационного пространства, гарантировать электронную и информационную безопасность государства».

Сейчас у многих политиков господствует иллюзия, что информационный суверенитет вроде бы и не нужен, потому что Интернет представляет собою свободное киберпространство, что масс-медиа преподносят достоверную информацию (на самом деле эти масс-медиа следует называть средства массовой дезинформации). На самом деле информационный иммунитет обеспечивает безопасность любого государства. Само понятие цифрового суверенитета складывается из электронного суверенитета (устойчивости, защищенности в кибервойне) и информационного суверенитета (устойчивость к информационной войне). «В идеале у государства, которое претендует на цифровой суверенность, должен быть электронный щит: собственная аппаратная, программная и мобильная платформы, собственная структура СМИ, ТВ, Интернет, собственные системы и средства пропаганды и ведения информационной войны, развитая идеология, законы». Слабыми местами России являются, во-первых, отсутствие собственной государственной идеологии (либеральная идеология постоянно воспроизводится Америкой), поэтому существует возможность воспользоваться имеющимися идеологиями – православием и социализмом (или их парадоксальной комбинацией); во-вторых, не имеется полной технологической цепочки, поддерживающей цифровой суверенитет (от собственного процессора и операционки до офисного пакета и браузера). Один из авторов (В.С. Поликарпов) в свое время работал профессором в Орловском военном институте правительственной связи и информации, поэтому полностью согласен с этими характеристиками состояния информационного суверенитета России. Во всяком случае, существенным является вывод И.С. Ашманова о необходимости России иметь собственную идеологию, защищаемую и поддерживаемую информационным суверенитетом. Данный вывод коррелируется с тезисом А. Рара, согласно которому «сейчас Россия больше не стремится на Запад, а пытается создать свою собственную модель реинтеграции на постсоветском пространстве». Данная модель вписывается в современный эволюционирующий полицентричный мир, формирование которого началось на рубеже XX–XXI столетий. В этом мире Россию поджидает целый спектр новых возможностей, вызовов и рисков, в том числе и информационных угроз и опасностей.

Для выживания России в новом цифровом мире и выхода на динамичную траекторию развития её политической элите необходимо «немедленно создать свой ударный отряд – информационный спецназ!». Необходимость в создании информационного спецназа (и информационных таможенных постов) обусловлено тем, что личность и государство, информационные войны и терроризм, политика и экономика, технологии и коммуникации уже оцифрованы, образуя «дивный новый мир». Деятельность информационного спецназа, информационных таможенных постов и информационных войск должна принимать во внимание новейшее развитие информационно-коммуникационных технологий. Весьма динамичное развитие ИКТ привело современное общество к такому насыщению гигантскими потоками информации, что их теперь невозможно обрабатывать и использовать на практике. Поэтому на помощь приходят технологии облачных вычислений и аналитика «Больших Данных» (Big Data), которые позволяют упорядочивать эти информационные потоки. ИТ-директор США В. Кундра характеризует следующим образом значимость облачного компьютинга: «Изобретение облачного компьютинга создает условия для тектонического сдвига, по силе воздействия на государственные органы, не уступающего появлению Интернета. Не вызывает сомнения, что облачный компьютинг трансформирует работу правительств…». Вполне закономерно, что сейчас в Америке начался процесс «вебификации» (от термина «веб-сайт») всех существующих государственных учреждений, который намечено завершить к 2020 году.

Именно использование этих технологий, имеющих дело с виртуальным миром, дает возможность государству сохранять свой информационный суверенитет и противодействовать информационным угрозам и кибератакам. Данный виртуальный мир характеризуется параметрами виртуального времени, что дает возможность эффективно использовать их свойства в информационном противодействии угрозам и опасностям различного рода. Поскольку потенции виртуальной реальности практически являются безграничными, постольку и виртуальное время обладает неисчерпаемыми свойствами: «К числу основных, если не главных, свойств виртуального времени, относятся многопотоковость и масштабируемость. Виртуальное время как в одном, так и сразу в нескольких его потоках, можно произвольно (разумеется, в пределах возможностей вычислительного средства) замедлять или ускорять». Существенным является возможность переходить от виртуального времени к реальному, согласовывать их шкалы. Это позволяет не только обрабатывать значительные потоки информации, но и экспериментировать с различными вариантами проектируемых социальных, политических, экономических и иных процессов, чтобы государство было способно принимать участие в идущем информационном противоборстве между странами мира и успешно отстаивать свой информационный суверенитет.

Особое значение в настоящее время приобретает теория «Больших Данных» как мощной технологии и сильной аналитики, посредством которых корпорация IBM выстраивает систему управления информацией (инструменты класса Information Governance). Согласно дефиниции «Больших Данных», они обладают тремя ключевыми характеристиками, а именно: во-первых, объем (в 2011 году порядка 90 % имеющихся в мире цифровых данных получены только за последние два года, по прогнозам к 2020 году масштабы цифрового универсума увеличатся в сравнении с 2009 годом в 44 раза); во-вторых, разнообразие («Большие Данные» представляют собою неструктурированные данные различной природы – это электронная почта, посты в социальных медиа, видео– и аудиозаписи, данные различных сенсоров и прочие элементы ИТ-инфраструктуры, которые не поддаются описанию в рамках единой схемы); в-третьих, колоссальная скорость обработки информации. Значимость «Больших Данных» состоит в том, что количество накапливаемой информации в государственной организации (в любой другой организации) значительно превышает её возможности перерабатывать эту информацию, что снижает эффективность её функционирования.

Следует иметь в виду то, что понятие «Большие Данные» появилось 3 сентября 2008 года в специальном номере британского научного журнала «Nature», посвященного поиску ответа на вопрос «Как могут повлиять на будущее науки технологии, открывающие возможности работы с большими данными?». После этого само понятие Big Data в большинстве случаев стали связывать с бизнесом, хотя в действительности это не так, ибо парадигма «Большие Данные» по аналогии с метафорами «большая нефть», «большая руда» и др. выражает новый масштаб. Сами Big Data представляют собою стихийно обрушившийся поток информации, новые технологии, кардинально изменяющие информационную среду, очередной этап технологической революции. Эти «Большие Данные» есть «скорее всего, и то, и другое, и третье, и еще пока неведомое», т. е. они есть нечто качественно новое. Частным случаем этого нового является то, что посредством использования аналитики «Больших Данных» можно «вычислить» скрытую конкурентом, государством информацию, её же можно использовать и для защиты конфиденциальной информации. Понятно, что функционирование современного государства как сложной информационной системы теперь становится невозможным без использования «Больших Данных» (это относится, прежде всего, к деятельности электронного правительства).

XX столетие характеризуется рядом революций, особое место среди которых принадлежит системной революции: «Глубинные причины феномена системности до конца не выяснены, но двадцатый век действительно стал переломным в развитии цивилизации. Системность из разряда отвлеченных перешла в разряд прагматических категорий, войдя в жизнь каждого из нас в виде реально действующих производственных, технических, коммуникационных, хозяйственных и других систем. Особую роль в этом процессе сыграла информация. Бурное развитие технических средств коммуникации, прежде всего электронных, привело к «информационному взрыву». Местом нашего обитания стало единое информационное поле, связавшее нас в целостную систему реального времени». Именно системный анализ дает возможности человеку, который сейчас буквально тонет в океане обрушившейся на него разнородной и разнообразной информации, упорядочить и эффективно использовать её. Сейчас для этого применяются методы компьютерного моделирования, органически связанные с «Интернетом вещей», который невозможен без широкого распространения беспроводных сетей, активного перехода на IPv6, роста облачных вычислений и появления группы технологий межмашинного взаимодействия (Machine to Machine, M2M). В настоящее время массовое использование систем класса М2М просматривается в перспективе, но уже очевидно, что это повлечет за собой такие весьма значительные перемены в жизнедеятельности общества и поведении человека, которые сравнимы с конструированием в XIX столетии управляемых человеком машин. «Самостоятельно действующие машины получат способность без вмешательства человека ориентироваться в окружающей среде, принимать решения и, как следствие, потенциально смогут вызвать следующую волну технической революции». Аналитики предполагают начало широкого распространения систем класса М2М уже в 2015 году, что демонстрирует мощь системного анализа в информационной сфере.

Противодействие информационным угрозам и кибератакам требует учитывать набирающую силу тенденцию развития современного общества, которая представляет собою рост масштабов социальных и корпоративных сетей, их проникновение в сообщества людей. Это позволяет сформулировать фундаментальный тезис, согласно которому «человечество становится «полностью сетевым»». Ведь успехи в сфере информационно-коммуникационных технологий, позволяющие хранить данных о различных аспектах человеческой деятельности, служат фундаментом для анализа сложных сетей. Такого рода исследования касаются и аспектов теории графов (размеры и стойкость сообществ, устойчивость к атакам, модели роста, связность узлов и т. д.), и аспектов социологии (например, распространение слухов). В итоге возникла вычислительная социология – новая область исследований, целью которой является сбор и анализ данных, чтобы можно было выявить скрытые паттерны в индивидуальной и коллективной деятельности. Сейчас выявление структурных и топологических свойств сложных сетей востребовано в многочисленных областях, включая технологию поисковых систем, разработку самоорганизующихся сетей, обнаружение и сдерживание вспышек заболеваний и т. д.

В становящемся «сетевом человечестве» немалую роль начинает играть Интернет вещей (Internet of Things, IoT), новая сетевая парадигма, в которой «каждый физический объект отображается в один или несколько киберобъектов, которые могут взаимодействовать с другими киберобъектами, обеспечивая повсеместную связность». Этот Интернет вещей ставит множество новых проблем перед IT-специалистами, потому что отображение физических объектов в киберпространство, наличие сетевых и коммуникационных киберобъектов влечет за собою значительное превышение числа объектов в самой Сети. «Взаимодействия между киберобъектами не только обладают цифровыми и физическими характеристиками, – пишут Хуаншен Нин, Хон Лью и Лоуренс Янг, – но и включают социальные атрибуты, которые особенно важны для взаимодействий с объектами вне IoT». Здесь перед нами новая концепция кибернетико-физических структур, которая получит широкое распространение в «сетевом будущем человечества». «Для решения этих проблем авторы предлагают новую системную архитектуру – модульный и повсеместный Интернет вещей (Unit and Ubiquitous IoT, U2IoT). Модулем IoT является единичное приложение, а повсеместный IoT включает взаимосвязанные локальные, национальные и производственные IoT». Сейчас перед нами эмпирический факт роста многообразия развивающихся ИКТ и Интернета, разновидностью которого является Интернет вещей.

Ведь эти динамично развивающиеся информационные и телекоммуникационные технологии теперь стали «обретать осязаемые черты в виде Интернета вещей (Internet of Things, IoT), Всеобъемлющего Интернета и Интернета будущего, интегрирующего людей, данные и физические объекты: смартфоны, холодильники, промышленные датчики, предметы одежды и т. п.», более того «идея создания интеллектуального сообщества вещей заинтересовала ведущих игроков индустрии ИТ и воодушевила аналитиков, заговоривших, например, о сенсорэкономике, тем более что, как казалось на первый взгляд, для реализации IоТ созрели все предпосылки и имеется необходимый пул технологий». Ведь уже сейчас сеть серверов образует инфраструктуру, которая способна обеспечить прозрачный доступ индивидам к миллионам сенсоров, процессоров, датчиков и т. п., причем для этого существуют стандартные протоколы (например, IPv6), позволяющие организовать взаимодействия таких устройств (они не зависят от особенностей поддерживающего их оборудования или физического размещения). Если будут сохраняться нынешние темпы развития информационных и других высоких технологий, то число «умных» устройств, подключенных к сети Интернета вещей, уже к 2020 году может достигнуть 50-100 млрд.

Значимость Интернета вещей состоит в том, что он будет представлять собою, считает Л. Черняк, принципиально новую форму организации пространства человеческого бытия, что сравнимо по своим последствиям с изобретением электричества или атомной энергии. Не случайно, Национальный разведывательный совет США, который занимается координацией усилий разведки в определенных географических регионах и промышленных отраслях, в 2008 году опубликовал документ «Disruptive Civil Technologies», где «среди шести гражданских технологий с наибольшей «взрывной силой» назван IоТ», причем «к 2025 году узлами IoT смогут стать все окружающие нас предметы». Следовательно, Интернет вещей, который дифференцируется внутри себя на модульный и повсеместный Интернет, сможет кардинально преобразовать социальную реальность, что приведет к существенному изменению и человека, и социума.

Вместе с тем необходимо иметь в виду тот момент, что «Интернет вещей ставит множество новых проблем перед исследователями средств общей системной безопасности, безопасности сетей и безопасности приложений». Ведь благодаря информационным технологиям сегодня можно подключить к сети Интернета фактически любую вещь, тогда как из имеющегося конгломерата датчиков и приборов может быть собрана сложная система, подчиняющаяся командам управляющего устройства – компьютера, планшета или смартфона. «Все это – Интернет вещей (Internet of Things, 1оТ), – отмечает В. Коржов, – и спецификации данного образования сейчас разрабатываются несколькими международными институтами по стандартизации. Однако насколько надежно в IoT будет обеспечена защита вообще и персональных данных в частности?». Понятно, что решение проблем безопасности Интернета вещей имеется, однако для этого еще не наступило время.

Не менее существенным для понимания проблемы информационного суверенитета является концепция программируемого общества. В ней заметное место отводится инфокоммуникационным системам, тенденциям развития цифрового посредника между человеком и машиной и проблемам технического образования и образования в целом, скоррелированного с информационной эпохой. «Интернет-технологии – новая форма преподнесения знаний постепенно заимствует идеологию «голливуда» обучение развлечением (entertainment education): сериалы профессий (врач, юрист и пр.), научно-популярные фильмы, фильмы-фэнтези, эффективно активизируя, совмещая внешний мир образов – реальности техногнозиса (инфология) с миром воображения (мифология), провоцируя, предвосхищая, подготавливая возможность события – феномены изменений в социуме и культуре». Это означает, что для осуществления концепции программируемого общества необходимы специальные целевые программы обучения индивида новым информационным технологиям. При помощи информационно-коммуникационных технологий осуществляется программирование разума человека, которое имеет двойственный характер. С одной стороны технологии программирования используются для манипулирования поведением человека и социальных групп, с другой – значительно расширяют возможности творческой деятельности и внутреннюю свободу индивидов.

Именно в контексте программируемого общества (данный проект на Западе получил название «разумной планеты») используются программируемые технологии (Computer Science) в процессе анализа инновационных экономических систем. Существенную роль в функционировании макроэкономических систем играет позиционное управление, основанное на обратной оффлайновской связи и на пространственных параметрах. «Усилению роли позиционного управления в экономических системах способствуют интенсивное развитие Интернет и Web-технологий, что постепенно приводит к качественному пересмотру современной экономической системы (бизнеса), в которой основной тенденцией становится повышение роли виртуальных предприятий, перенос бизнеса в Интернет, интенсивное использование инфокоммуникационной среды в качестве инфраструктуры экономической системы». Это влечет за собою специфический характер функционирования экономических систем как систем управления, что необходимо для идентификации ситуации, которая связана с принятием экономических решений. Для сохранения информационного суверенитета России весьма значимым является то, что рост аналитических возможностей способствует созданию новых систем управления, благодаря которым будет осуществляться принципы экономики обратной связи. Только в этом случае экономика России может стать настолько мощной, что страна будет способна стать полноценным субъектом глобального управления и будет обладать значительным потенциалом информационного суверенитета.

Информационный суверенитет России неразрывно связан с применением концепции виртуальной реальности, которая представляет собою кибернетическое пространство, позволяющее моделировать самые различные процессы динамичного развития общества и поведения человека, начиная мультимедийными играми, развивающих стратегическое мышление индивида и кончая изощренными операциями в мире финансов. Системы виртуальной реальности дают невиданные ранее возможности модельного исследования объектов различной природы – от процессов, протекающих в галактиках, до глубин психики человека.

Системы виртуальной реальности представляют собою одну из самых перспективных технологий XXI столетия, которая позволяет использовать возможности виртуальных компьютерных технологий. Необходимо иметь в виду то обстоятельство, что сама технология виртуальной реальности внутри себя дифференцирована по мере её развития, что одно из её направлений связано с перспективными системами М2М, на которые будет опираться осуществление информационного суверенитета. Действительно, сейчас имеется технология погружения произвольного компьютерно-синтезированного виртуального объекта в реальный мир, в частности, робота-манипулятора, в реальную внешнюю среду, способного создавать визуальный и тактильно-силовой эффекты. Здесь речь идет о так называемой «добавленной реальности» (Augmented Reality) как ветви виртуальной реальности (Virtual Reality). Виртуальный объект в данном случае выступает как добавление к реальности, что дает возможность более реалистичного восприятия виртуального объекта в реальном мире. Теперь представим себе информационную систему российского государства, существенным компонентом которой является «человекоподобный» виртуальный субъект, способного не только получать более адекватную реальному миру информацию и знание, но вести эффективное общение посредством мультисенсорного дискурса с реальным человеком. Этот «человекоподобный» виртуальный субъект государственного управления будет также обеспечивать и информационную безопасность и информационный суверенитет человека, государства и общества в будущих кибервойнах как осуществленной на практике концепции виртуальной реальности.

Значимость информационного суверенитета России необходимо рассматривать в аспекте начавшегося распространения сенсорных технологий. В настоящее время имеются серьёзные предпосылки для существенного изменения информационных систем, ориентированных на обработку событий и крупных потоков трансакций. Дело в том, что практически все информационные системы благодаря наличию жестких связей между системными компонентами были изолированы от окружающей среды. Однако с 2000 года такая ситуация стала неадекватной развитию информационных технологий, на нее оказали влияние два фактора. «Во-первых, с появлением сервис-ориентированных архитектур (Service-Oriented Architecture, SOA) жестко связанные системы стали понемногу вытесняться системами со слабыми связями. Во-вторых, информационные системы самых разных типов теряют свою изолированность от окружения и все чаще наделяются различного рода связями с внешней средой. Нередко эту тенденцию называют «сенсорной революцией»». Появились информационные системы, которые управляются событиями и которые обрабатывают сложные события, а также обрабатывают большие объемы трансакций (XTP-системы). Такого рода информационные системы получают сведения из внешнего мира при помощи многочисленных сенсоров.

Сенсорная революция представляет собою одну из наиболее важных технологических инноваций последнего времени, когда используется в массовом порядке датчики, или сенсоры, объединенные в сети. Ярким примером являются системы радиочастотного идентификации (RFID), позволяющие осуществлять контроль за поведением человека в различных ситуациях. «Качественное отличие современного подхода к сенсорам состоит в том, что предполагается их массовое использование, не единицами или десятками, как в технических системах, а сотнями и тысячами, что означает диалектический переход количества в качество. Объединение большого числа сенсоров в сети позволяет получить обобщенную картину среды, требующей обработки больших объемов данных в реальном времени». Значимость информационных систем, функционирующих на основе сенсорных датчиков, состоит в том, что они способны функционировать в очень структурно сложных и динамичных средах. Это является существенным в эпоху лавинообразного потока информации, с которым приходится сталкиваться России в процессе обеспечения своего информационного суверенитета.

Также необходимо принимать во внимание значимость для сохранения информационного суверенитета и противодействия информационным угрозам российскому государству и социуму функционирования социальных сетей в Интернете. Одна из социальных сетей – это Facebook, представляющий собою один из интернет-проектов, завоевавший признание значительного числа пользователей Всемирной паутины WWW. «Когда сеть Facebook используется согласно своему первоначальному предназначению – упрощение обмена информацией между людьми – тогда она несет мощный эмоциональный заряд. Это новый тип средства коммуникации, основанный на реальных взаимоотношениях. Он может радовать или, огорчать, но, бесспорно, влияет на жизнь своих пользователей. «Facebook» – первая программная платформа, созданная специально для людей», – считает американская предпринимательница, писательница и публицистка, инвестор и общественный деятель Эстер Дайсон». Для сети Facebook характерно то, что пользователи не должны скрывать своей личности, не должны использовать анонимность, псевдонимы, прозвища и чужие образы.

Наряду с сетью Facebook имеется множество других социальных сетей, в которых функционируют онлайн-сообщества, их значимость постоянно возрастает; они дают возможность индивидам и социальным группам участвовать в общественной жизни и воздействовать на различного рода национальные проекты. Социальные сети позволяют широко использовать системы социального участия на основе технологий (technology-mediated social participation, TMSP). «При продвижении от ранних представлений о сути социального участия в киберпространстве до происходящих сегодня обсуждений открытого правительства, участия и сотрудничества возрастает уровень понимания возможностей коренного изменения личных коммуникаций, организации труда и онлайн-сообществ. Системы TMSP могут принести значительную общественную пользу, например, при поддержке приоритетных национальных проектов. Нынешние технологии социальных сетей, которые часто ориентированы на поддержку несерьезных действий, можно переделать и нацелить на осуществление глубоких изменений в здравоохранении, общественной безопасности (community safety), системе непрерывного образования (lifelong learning), бизнес-инноваций, устойчивого развития энергетики (energy sustainability), защиты окружающей среды и других важных областей национального уровня». Вполне естественно, что огромный потенциал социальных сетей используется для сбора информации различными разведывательными организациями (ЦРУ, АНБ и другими структурами разведывательного сообщества Америки). «Интернет и доступ к личным информационным базам данных делает поиск лиц с потенциальной возможностью вербовки, – подчеркивает К. Мелтон, – независимым от географии или личных особенностей. Используя Интернет и для оценки, и как средство поиска, спецслужбы могут более тщательно отбирать кандидатов на вербовку. Через Интернет можно узнать их привычки, уязвимости, профессию и должность, часто указывающие на доступ к важной, конфиденциальной информации. Цифровые чернила никогда не «выцветут», а мысли человека и его комментарии постоянно присутствуют в Интернете в качестве материала для анализа». Цифровые технологии дают возможность разведывательным органам Америки и других стран посредством социальных сетей получать конфиденциальную, секретную информацию, нарушать информационный суверенитет других стран, в том числе и России.

Для противодействия информационным угрозам российскому государству и обществу и сохранения информационного суверенитета следует принимать во внимание возможности квантового Интернета, появление которого обусловлено применением на практике принципов квантовой информатики как ветви квантовой механики. В данном случае происходит смена обычного Интернета, функционирующего по правилам классической машины, основанным на квантовой физике новой разновидности Интернета – квантового Интернета. Само функционирование Интернета есть работа классической машины, обеспечивающей существование и развитие социума. Архетипом этой машины являются механические часы, функционирующие в соответствии с законами классической физики, причем составляющие обычный Интернет компьютеры тоже работают в контексте классической физики.

Теперь ситуация качественно изменилась благодаря развитию постнеклассической науки и новейших технологий. «Тем не менее, сейчас из-за происходящих в науке и технике (технонауке) изменений, – подчеркивает Е.В. Поликарпова, – прежде всего в нанотехнологии, молекулярной химии и других новейших областях научного знания, возникло новое понимание машины, которое не укладывается в контекст традиционного, классического, механического стереотипного представления машины (макромашины)». Так как классическая наука представляет собою частный вариант квантовой физики, то с нею связан квантовый тип машины (в данном случае квантовый Интернет), основанный на квантовых вычислениях и квантовых компьютерах. «Самые мощные алгоритмы базируются на квантовой суперпозиции, перепутанности, интерференции и новом понятии «квантового параллелизма»». Квантовые вычисления открывают континуум возможностей, особенно в сети Интернета, так как здесь применяются квантовые компьютеры, функционирующие в соответствии с принципами квантовой механики. «Тогда мы будем иметь дело с квантовой сетью Интернета, или, короче говоря, с квантовым Интернетом, которая функционирует как квантовая машина». Тип квантовых машин включает в себя тип классических машин, аналогично тому, как квантовое описание природы является более общим по сравнению с классическим описанием природы.

Квантовый характер нового типа Интернета можно видеть также в использовании квантовой криптографии, основанной на квантовой телепортации. Известно, что в современном Интернете применяются для кодирования и декодирования различного рода ключи, самым действенным из которых является квантовая криптография, основанная на принципе квантовой телепортации. В этом плане немалый интерес вызывают эксперименты ученых из Европейского консорциума по защите информационных коммуникаций методами квантовой физики, в которых вполне определенная информация передавалась на расстояние 144 км, причем в данном случае использовались методы квантовой телепортации. Можно утверждать, что развивающийся Интернет, особенно квантовый Интернет, способен воплотить в жизнь самые фантастические возможности, скрытые в виртуальных слоях социальной реальности.

Не менее существенной для информационного суверенитета России оказывается информационная опасность, порождаемая развитием электронной культуры под влиянием новых технологических достижений, одним из которых является развитие инфографики. Её преимущества заключаются в том, что она позволяет, во-первых, практически мгновенно схватывать содержание, во-вторых, стимулировать познавательные способности человека. С развитием инфографики тесно связано понятие визуальной грамотности, без которой, согласно Дж. Дебесу, оказывается невозможным индивиду находить, оценивать, истолковывать, использовать и конструировать изображения и иные медийные артефакты: «Знания и навыки, поддерживаемы визуальной грамотностью, позволяют владеющему ими человеку понимать и анализировать контекст изображений, их культурные, эстетические, этические, интеллектуальные и технические компоненты». Современные графические устройства дают колоссальные новые возможности, однако функционирующая электронная культура пока еще не выработала решений для их осуществления на практике.

Начало современной инфографике (её предшественница – это созданная Г. Беком в начале 30-х годов XX в. иллюстративная информационная графика) было положено в 1975 г. Э. Тафти на основанном им семинаре по статистическим методам. Он стал известным в качестве идейного лидера движения, выступающего за ликвидацию визуальной неграмотности, которая позволяет загружать сознание человека чудовищными по числу и качеству слайдами. «Наибольшую известность получило его эссе «Когнитивный стиль PowerPoint», в котором Тафти описал основные недостатки современных презентаций. Для такого рода материалов он предложил ироническое название Chartjunk («графические отбросы»), к которому он относит украшательство, не добавляющее ничего к содержанию… Тафти предложил еще одно слово – slideware, т. е. слайдовое оружие». Информационная опасность этого «слайдового оружия» состоит в том, что представленное аудитории графические презентации в 99 % случаев не несут никакого мыслительного содержания, они иллюстрирую только изображения, тем самым убивая сознание людей. Только рост визуальной грамотности может избавить общество от этого дорогого и опасного слайдового оружия.

Наконец, для обеспечения информационного суверенитета России следует принимать во внимание тот факт, согласно которому наша страна существует в условиях глобализации, которая стимулирует адаптацию традиционных образцов государственной власти и полномочий. Это порождает «новые формы правления и распределения ресурсов», так как экономическая глобализация не столько ослабила власть государства в силу перестройки отношений между государством и рынком, сколько изменила условия проявления этой власти. «Более того, в других сферах, – таких, как миграция, экология, культура, – развитые капиталистические страны заняли более активную позицию, в области же политики взяли на себя ведущую роль в деле колоссального усиления и институциализации регионального глобального управления». Можно утверждать, что современная глобализация одновременно и ослабляет, и усиливает сферу государства путем её расширения, что свидетельствует о глубоких структурных трансформациях.

Теперь власть суверенного государства вместе с её информационным суверенитетом в условиях глобализации вписывается в систему сложных и разнообразных взаимосвязей регионального и глобального уровней. «Модели регионального и глобального изменений трансформируют контекст политического действия, образуя систему многочисленных центров власти и взаимопересекающихся сфер ее проявления – поствестфальский порядок». В такой сложившейся ситуации эффективным оказывается использование глобальных компьютерных систем и информационных магистралей для обеспечения информационного суверенитета России. Это достигается при помощи осуществления информационной экспансии в другие страны, что создает условия для политической, экономической, культурной и идеологической экспансии (примером является деятельность мощного информационного комплекса Russia Today).