Открыв переднюю дверь со стороны пассажира, Феликс положил в бардачок кольцо с коробочкой и достал контейнер с линзами. Надевая их, он подумал, что идея Дааны все же неплоха: достаточно скрыть истинные глаза под этим безликим серым цветом, и словно спрятался под маской, исчез.

Судя по нумерации, дом сто тридцать шесть и впрямь стоял напротив – через двор. Срезая путь, мужчина пошел через детскую площадку, где все еще сидела компания подростков: четверо мальчишек и две девчонки. Когда он поравнялся с ними, кто-то попросил сигарету. Феликс ответил, что не курит и им не советует. Вслед ему понеслись ругательства. Не обратив на это внимания, мужчина пошел дальше, к росшим по краю площадки деревьям, как вдруг услышал, что его догоняют две пары ног. Безо всяких предупреждений его собирались ударить в спину. Пришлось резко отступить на шаг в сторону и обернуться. Двоим недорослям явно некуда было девать алкогольный кураж.

– Пошли вон! – процедил Феликс. – А то больно будет!

Но это лишь раззадорило парней, в руке у одного блеснул нож. Досадуя на эту глупую помеху, мужчина молниеносными движениями схватил парней за шеи и приподнял над землей. От них несло каким-то отвратительным химическим запахом, лишь отдаленно напоминающим алкоголь. Феликс брезгливо поморщился и повторил:

– Пошли вон, кому сказал!

После отшвырнул их так, что мальчишки отлетели к самой площадке. Сразу раздались испуганные вскрики и женский визг. Поборов желание вытереть ладони после соприкосновения с потной кожей о ствол ближайшего дерева, Феликс направился к щедро светящемуся окнами пятиэтажному дому.

Открыв домофонным ключом дверь первого подъезда, он пешком стал подниматься на третий этаж, размышляя, что хорошо было бы поговорить с соседями, не приходил ли кто к Беспалову за день или прямо в день его смерти, да жаль, многовато времени прошло.

Поднявшись на лестничную площадку, Феликс остановился у черной металлической двери с номером «12». Только он собирался вставить ключ в верхний замок, как тихонько приоткрылась соседняя дверь и выглянула старушка – копия его соседки Марьи Львовны, такая же седая стрижка, казалось, даже халат с тапочками те же.

– Добрый вечер, – спокойным и строгим голосом произнес мужчина.

Она не ответила, лишь разглядывала полуночного гостя с ног до головы колючими, как репейники, глазами. Затем спросила:

– Вы к кому?

– Я из полиции, должен осмотреть квартиру Григория Олеговича.

– Это с каких таких пор наша полиция начала по ночам работать?

– Сразу после переаттестации и начала. У нас теперь ненормированный рабочий день.

– И ключи у вас от квартиры имеются, что ли?

– Да, мне их предоставила Ирина Беспалова, – Феликс продемонстрировал ей связку с брелоком-сердечком, и вид этого явно знакомого брелока заметно успокоил женщину. – Очень хорошо, что вы вышли, мне как раз нужны понятые. Вас не затруднит пройти со мной внутрь?

Старушку не затруднило. Как была в халате поверх ночной рубашки, так и пошла в понятые, лишь прихватила ключи от своей квартиры. Открывая дверь, мужчина представился, соседка тоже. Звали ее Сталина Аркадьевна. Феликс подумал, что вечер определенно можно назвать удачным, и зашел в прихожую. Не разуваясь, он прошелся по квартире, всюду включая свет. Обстановка напоминала квартиру Валентина Сабуркина: простая мебель по минимуму, чистота, порядок, как в казарме, вот только не было дворцов и замков из спичек и картона.

Старушка всюду семенила следом за «полицейским» и, как горохом, сыпала вопросами. Большинство Феликс пропускал мимо ушей, на какие-то отвечал расплывчато и односложно. В спальне мужчина бегло осмотрел тумбочки, заглянул в платяной шкаф, под кровать и перешел в большую комнату. Журнальный столик с парой непрочитанных газет, диван, два кресла, мебельная стенка годов девяностых, телевизор, на стене репродукция Шишкина «Утро в сосновом лесу».

– Присядьте, пожалуйста, – вежливо, но настойчиво попросил Феликс, указав на диван.

Сталина Аркадьевна послушно примостилась на краешек, как сухонькая растрепанная птичка на жердочку. Рассматривая посуду в застекленной витрине и немногочисленные предметы на полках «под орех»: фарфоровые фигурки – статуэтки собак и медведей, деревянный подсвечник, стеклянный шар на подставке, еще какие-то мелочи, – он спросил, каким соседом был Григорий Олегович.

– Ох, такой был замечательный мужчина, просто золотой! – с придыханием ответила Сталина Аркадьевна, прижимая кулачки к груди. – Вежливый, спокойный, не пил, всегда поможет, все мог починить, поправить. Уж сколько раз его просила, никогда не отказывал. Всегда тихо у него, чисто, порядок, душа в душу жили, всем бы такого соседа, как он!

– А гости у него бывали? – Рассмотрев все, что было на виду, Феликс взялся открывать деревянные дверцы и выдвигать ящики.

– Кроме дочки, никого и не видела. Было дело, с работы приходили, проведывали, когда болел, где-то с год тому назад.

– А недели две тому назад никто не заходил? – Закончив с ящиками, Феликс собирался перейти к антресолям и по привычке чуть было не взлетел, но вовремя опомнился и пошел на кухню за табуретом.

– Приходил! – воскликнула вдруг Сталина Аркадьевна, когда он вернулся. – Как же это я запамятовала! Какой-то турок с цветами.

Рука Феликса замерла на ручке дверцы антресоли.

– Турок? Почему турок?

– Да кто ж их знает, этих турков, почему они турки.

– Возможно, я не так выразился. С чего вы взяли, что гость был именно турецкого происхождения?

– А какого ж еще? Росточку небольшого, тощий, волосы черные, кожа темная, лицо морщинистое, как сапог.

– Во что он был одет? – Открыв дверцу антресоли, Феликс заглянул внутрь. Старый двухкассетный магнитофон, мотки шнуров, проводов, пластмассовые коробки с пленочными кассетами. Все они были подписаны аккуратным четким подчерком: песни Высоцкого и Окуджавы.

Закрыв дверцу, он перешел ко второму шкафчику.

– Штаны на нем были черные, свободные, не сильно широкие, но и не узкие, из материала такого… – старушка призадумалась, – будто из тонкого мятого шелка, и рубашка темно-зеленая, с воротником-стойкой, под горло который застегивается. И туфли кожаные, остроносые.

– Никак в толк не возьму, что же в его внешнем виде было турецкого, если оставить в покое шелковые штаны? Может, он индус или араб? Или вовсе не иностранец?

Во второй антресоли оказались стопки постельного белья и теплое одеяло.

– Да пес его разберет, кто он такой, – согласилась Сталина Аркадьевна, – но точно иностранец. Плохо очень говорил по-русски, еле-еле слова сцеплял. И акцент еще такой… нет, не наш он будет, не из бывших союзных, это я точно говорю.

– И что он говорил?

Третья антресоль оказалась забита книгами, и Феликс перешел к последней – четвертой.

– Поздоровался, назвал Григория Олеговича по имени-отчеству, сказал еще что-то тихо, я не расслышала, потом Гриша его в квартиру впустил. Минут через пять турок ушел. Без цветов ушел. Шикарный такой букет был, красотища невероятная! Цветы чудные, я из них только орхидеи знаю. А к обеду Григорий Олегович по делам поехал, и надо же такому горю было случиться!

Приоткрыв дверцу антресоли, Феликс обернулся и посмотрел на старушку.

– Погодите, так этот гость приходил прямо в день, когда авария случилась?

– Да, часов в одиннадцать утра.

С высоты табуретки Феликс обвел взглядом комнату, выискивая цветочный букет двухнедельной давности. Ничего похожего. Спрыгнув на пол, мужчина прошел в спальню, оттуда – на кухню. Засохший букет в пышной упаковке с золотистыми лентами стоял в трехлитровой банке на полу, между стеной с окном и обеденным столом. Присев на корточки, Феликс рассмотрел упаковку и почерневшие стебли цветов. На обратной стороне ленты был выбит адрес: «Арт-Флора, Кутузовский проспект, 4». Феликс снял ленточку с упаковки, выпрямился, подошел к раковине, открыл дверцу под мойкой и вытащил мусорную корзину. Она была практически пуста, если не считать смятой сигаретной пачки, разорванной упаковки от печенья и бледно-желтого картонного прямоугольника размером с визитную карточку. Феликс достал его двумя пальцами и увидел отпечатанный текст на английском языке: «На добрую память моему другу и соратнику Григорию. Эммануэль Санчес».