Перемахнув через забор, Никанор с Валентином направились к воткнутой в землю арматуре. Вокруг нее все еще раскисала одежда – рубашка и брюки. Они медленно растворялись, словно облитые кислотой, чего не скажешь о теле коротышки. Тело просто взорвалось после удара железным штырем и исчезло пылью без следа. В грязи золотом сверкнула длинная металлическая лента в мизинец шириной. Сабуркин поднял ее, очистил и зачем-то проверил, не сломан ли замок.

– Дай поглядеть, – Никанор забрал полоску и повертел в руках. С внешней стороны гладкая золотая поверхность, с внутренней – сплошная гравировка на арабском. Сунув ошейник в карман штанов, старик проворчал: – Понапишут тут всякого! Идем, надо Феликса поднимать и уезжать отседова.

– Не пойму, что с ним? Почему он не может встать? – растерянно и даже виновато произнес Валентин. – Он же нигде не ранен… или ранен? Все так быстро произошло, я толком даже не успел ничего сообразить и прийти на помощь!

– Хорошо хоть не мешался, тоже – помощь.

Они перебрались обратно через ограду и направились к полосе деревьев, где оставили Феликса.

– Так что с ним? – продолжал допытываться Сабуркин. – Мне почему-то кажется, что ты должен знать!

– Снутри он ранен, – нехотя ответил Никанор. – Земля его тянет.

Сабуркин толком не понял, но отчего-то испугался.

– Но мы же его поднимем, поправим?

– Конечно, поправим. Какая без директора контора? Не бывает такого, нет.

Войдя в выломанную машинами просеку, они увидали следующую картину: Герман с Ариной в полнейшей растерянности сидят на корточках у неподвижного тела Феликса, а Алевтина командует:

– Давай, Гера, заноси в машину, по ходу дела откачаем! Не знаю как, но разберемся! Я за руль сяду!

Завидев Никанора с Сабуркиным, женщина уперла руки в боки, ловко сдула со лба выбившуюся из прически прядь и выпалила:

– Ну? Что? Ошейник принесли?

– Да, вот, – Никанор вынул из кармана золотую полоску и показал ей.

– Молодцы! Теперь по машинам и едем!

– Куда? – озадачился Сабуркин.

– До ближайшей больницы!

– Так давайте я Инне позвоню, – Гера посмотрел на нее снизу вверх. – Она же будущий врач-реаниматолог.

– Тиха! – выкрикнул вдруг Никанор Потапович. – Тиха всем! Не надо звонить! И в больничку везти! Ему просто надо обтереть лицо чистой влажной тряпицей и дух земляной перебить!

Чистая тряпица – носовой платок – нашлась в сумке Алевтины. Его смочили водой из бутылки. А чем перебить дух земляной, придумал Гера: он сорвал хвою с ближайшей елки и растер иглы меж пальцев. Опустившись на колени рядом с Феликсом, Никанор стал легонько протирать мокрым платком его лоб, переносицу, скулы, при этом едва слышно нашептывая какое-то заклинание. Затем сделал знак Гере, и тот поднес к лицу Феликса растертые, остро пахнущие хвоей иголки. Ноздри мужчины дрогнули, он начал дышать, вскоре открыл глаза и увидел склоненные над собой лица Никанора и Германа.

– Как ты, сердешный? – спросил старик. – Полегчало тебе?

– Да, все в порядке, – Феликс приподнялся на локтях, но приступ головокружения чуть не опрокинул его обратно.

– Оно и видно, что в порядке, – сказала Алевтина и скомандовала соратникам: – Давайте, помогите подняться, надо довести его до машины и посадить в салон!

Валя с одной стороны, Гера с другой подхватили Феликса под руки, подняли и потихоньку повели к машине. Спотыкаясь, мужчина шел как в полусне. Было видно, что он все силы прикладывает, чтобы проснуться, но нечто оказывалось сильнее его. Феликса усадили на переднее пассажирское сиденье «Ауди», назад уселись Никанор с Сабуркиным, Алевтина – за руль.

– Ты хоть справисся? – Старик настороженно поглядел, как она уверенно поворачивает ключ в замке зажигания.

– В чем проблема-то? – хмыкнула женщина. – Машина – зверь, сама поедет!

Автомобили без потерь выехали из леса, но дом Петровченко пришлось объезжать – дорогу перекрывала «Нива». Выбравшись на шоссе, Аля взяла курс на Москву, и мимо понеслись леса, сливаясь в единую красно-желтую полосу.

– Ты сильно-то не гони! – забеспокоился Никанор, глядя, как лихо женщина управляет «Ауди». – Не ровен час…

– Напророчишь еще! – процедила Алевтина.

– Нет, ну правда, куда торопиться? – поддержал Валя.

– К ближайшему придорожному кафе! – отрезала она.

– Так сильно кофе хочешь? – Сабуркин с Никанором видели, что Алевтина еле сдерживается, но не понимали причины такого бурного негодования.

– Так сильно хочу узнать, чего же вы, Никанор Потапович с Феликсом Эдуардовичем не рассказали нам о себе! В какие такие секреты удивительные не посвятили!

– Алюшечка… – начал старик, но был перебит:

– Нам из леса все прекрасно видно было! И как Феликс по стенам и крыше бегал, и как ты вдруг в полузверя какого-то обратился! Хотела бы я знать, как это называется!

– Это называется «частичная трансформация», – раздался вдруг голос Феликса. Он сидел с закрытыми глазами, казалось, спит, но на губах его блуждала полуулыбка.

– Феликс, как ты? – подался вперед Сабуркин. – Полегчало тебе?

– Вроде да. Там где-то сзади чемоданчик мой должен быть, подай, пожалуйста.

Валентин передал ему саквояж. Открыв его, Феликс извлек пакет с оставшимися орехами и принялся разламывать, раскручивать кокосы.

– Вот! – резким кивком головы Алевтина указала на его руки, с легкостью разламывающие скорлупу. – И этому я тоже хочу объяснений!

– А до офиса никак подождать нельзя? – выпив молоко, Феликс сложил скорлупу в пакет, убрал обратно в саквояж и поставил его под ноги.

– Нет!

– Хорошо, увидишь придорожное кафе – останавливайся.

– Феликс, думаешь, это он и есть… подходящий момент? – без особого энтузиазма произнес Никанор и вздохнул.

– Почему бы и нет, – равнодушно ответил тот.