На улицах Минска было так же шумно, как и на улицах других мегаполисов Федерации. Большие города почти ничем не отличались друг от друга, напоминая гигантский муравейник. Везде возвышались небоскребы, везде в воздухе висела голографическая реклама и пестрели гигантские плазменные табло банков. Также повсюду сновали скимеры. А по высотной одноколейке проносились электроэкспрессы.

Татьяна не спеша шла по бульвару, но ни разу даже не попыталась зайти ни в один из своих любимых бутиков. Витрины сегодня почему-то не радовали ее. Настроение для шоппинга было не подходящее. Она в глубокой задумчивости пыталась представить, как будет объясняться с Владиславом Петровичем, когда тот вернется из командировки, и ничего не могла придумать. В голове было совершенно пусто. Как-то уж очень неожиданно вся ее строптивость стекла, как растаявшее мороженое, обнажив совершенно незащищенную сущность, в общем-то, неплохого человека.

Ей вдруг показалось, что это не она подшучивала над однокурсниками и преподавателями, а они унизили ее перед всем миром. Ощущение опустошенности и необъяснимой тоски навалилось на нее тяжелой ношей.

«Что случилось?» — задавались вопросом дома родители. — «Уж не подменили ли нам дочь?» — шутя, удивлялись они. А Татьяна ходила, как тень, никому не дерзила, ни с кем не препиралась, стала «тише воды — ниже травы».

— Доченька, что-то случилось? — беспокоилась мать.

— Ничего, — задумчиво отвечала та и удалялась в свою комнату.

Закончилось все тем, что Татьяна заболела. Сначала это была депрессия, а потом и простуда. За время болезни девушка проанализировала все свои поступки, выходки и увидела окружающий мир с другой, неизвестной ей доселе стороны.

Таня целыми днями валялась в постели и думала, думала, думала… Временами она усаживалась перед зеркалом и всматривалась в свое отражение, будто изучала его. Самое удивительное, что ту, которая находилась по ту сторону зеркала, она не узнавала. Правда, эта незнакомка очень напоминала ее в совсем недавнем прошлом: те же карие глаза, та же короткая стрижка и, выкрашенные по последней моде в синий цвет волосы, торчащие в разные стороны из-за длительного пребывания на подушке. И все же это была уже не она. Глаза из зазеркалья смотрели на нее печально и жалобно, будто просили милосердия. Но они не стонали, нет. Боли в них не было. Они словно говорили: мы только что узнали самое сокровенное.

Набравшись, наконец, сил и смелости, Татьяна направилась к учителю домой.