Введение. Мост через реку Шарьинку

В начале 2013 года российские СМИ облетела новость: предприниматели города Шарья (Костромская область) собственными силами и средствами восстановили пришедший в негодность мост между городскими районами на разных берегах реки Шарьинки. Когда обветшавший мост был признан ГИБДД аварийным и закрыт для движения, городские власти оценили его ремонт в 14 миллионов рублей и признались, что таких денег в бюджете нет. Представители местного бизнес-сообщества взяли ремонт на себя, предоставив необходимые средства, материалы и оборудование. Фактические издержки ремонта оказались при этом в 20 раз меньше оценки городской администрации.

Мосты и другие инфраструктурные объекты – типичные примеры общественных благ, без которых не могут существовать современные города. Создание общественных благ требует коллективных усилий, причем участники должны преодолеть соблазн «бесплатного проезда» – в случае моста вполне буквального, и руководствоваться не только личной, но и общественной выгодой. Они также должны уметь договариваться друг с другом и соблюдать достигнутые договоренности.

Примеры такой кооперации встречаются не часто, и для нее должны быть серьезные основания, например чрезвычайные ситуации. Ремонтируя вскладчину мост через Шарьинку, местные предприниматели действовали не только из чувства долга, но и от безысходности – если не взять дело в свои руки, то город останется без моста на долгие годы. Важную роль, разумеется, сыграло и то, что коммерсанты небольшого города хорошо знали и доверяли друг другу и сотрудничали в прошлом. Иными словами, в шарьинском бизнес-сообществе был накоплен значительный социальный капитал, определяемый как способность действовать сообща ради общей цели.

Экономисты осознали важность социального капитала как фактора эффективности и ресурса развития стран, городов, сообществ и организаций заметно позже, чем представители других общественных наук. Это запаздывание, скорее всего, связано с верой экономистов в индивидуальные стимулы и частную инициативу. Открыв начальный курс экономики, вы прочтете, что экономические агенты – домашние хозяйства и фирмы – действуют независимо друг от друга, полагаясь на «невидимую руку рынка», которая поддерживает порядок в разгуле индивидуализма. Эта абстракция, конечно, совершенно неприменима к большим городам, где люди сталкиваются друг с другом на каждом шагу – в основном метафорически, но нередко и буквально, и никаких рынков не хватит, чтобы упорядочить городскую жизнь. Города изобилуют общественными проблемами: дорожные пробки, безопасность, содержание жилых домов, коммунальная инфраструктура, предпринимательский климат и т. п., решение которых требует согласованных совместных действий.

Экономисты, разумеется, отдавали себе отчет в необходимости координации в экономике, дабы избежать «провалов рынка», но в своем большинстве считали, что за такую координацию должно отвечать государство, используя для этого свои налоговые и законодательные полномочия. Современные города не могут полагаться на инициативу и сознательность жителей как основной ресурс содержания и развития городской инфраструктуры и поддержания порядка в городе – основная роль здесь принадлежит городскому бюджету и службам, а также надзорным и регулирующим органам.

Между тем государство далеко не всесильно, недостаточно информировано и мотивировано и по разным причинам – от халатности до коррупции – может неэффективно распоряжаться своими полномочиями. В таких случаях способность граждан самостоятельно, без принуждения, участвовать в решении общественных проблем или не создавать такие проблемы, учитывая последствия своих действий для окружающих, оказывается востребованной и дает осязаемую отдачу. Как явствует из приведенного примера, социальный капитал в городах позволяет решать задачи, до которых у городских властей по тем или иным причинам не доходят руки.

Экономическая функция социального капитала не сводится к заполнению оставленных государством лакун. Эффективность государства зависит от общественной, в том числе политической, активности граждан, а такая активность, в свою очередь, достигает результатов лишь в том случае, когда она оказывается достаточно массовой и скоординированной. Таким образом, у социального капитала возникает еще одна сфера приложения – общественный контроль над властью, обеспечивающий ее подотчетность. Нельзя не заметить, что в Шарье эта функция оказалась атрофированной – местные бизнесмены объединились для того, чтобы сделать за городские власти их работу, вместо того чтобы совместными усилиями добиться от властей выполнения своих обязанностей. Вероятно, это был прагматический выбор, учитывавший хроническую нехватку средств в местных бюджетах, но нельзя не заметить, что предпринимателям Шарьи было легче договориться друг с другом о совместной реализации строительного проекта, чем о коллективной политической акции.

 

Отдача на социальный капитал

Слово «капитал» подразумевает ценный актив, приносящий экономическую отдачу; именно так обстоит дело, например, в случае человеческого капитала – собирательного термина для знаний, навыков, опыта, состояния здоровья и прочих активов индивида, способствующих экономическому успеху. В отличие от человеческого социальный капитал, характеризующийся способностью к коллективным действиям, является активом сообществ – например, населения городов, – и отдача на него должна выражаться в возросшем благополучии таких сообществ.

Для оценки отдачи на социальный капитал, прежде всего, необходимо научиться его измерять. Это оказывается непростым делом ввиду чрезмерной общности определения социального капитала как способности к совместным действиям. Первоначальные представления о социальном капитале связывались с прямым общением людей друг с другом в системе социальных связей и различного рода ассоциациях. Общение способствовало обмену полезной информацией, например о возможностях для бизнеса или вакансиях на рынке труда. Коммуникации в обществе повышают ценность репутации и удерживают людей от неблаговидных поступков, о которых быстро узнают окружающие и подвергают виновного остракизму. Таким образом, социальный капитал поддерживает честность и ответственное поведение – разумеется, к немалой общественной выгоде.

Ключевым признаком (иногда синонимом) социального капитала считается также доверие между людьми, без которого сотрудничество выглядит проблематичным. Наконец, в определение социального капитала обычно включаются «просоциальные» ценности, заставляющие индивида учитывать в своих действиях интересы окружающих и поступаться ради них, если это необходимо, собственной выгодой. Не следует думать, что люди жертвуют при этом собственными интересами – они лишь отказываются от получения немедленных преимуществ и с лихвой компенсируют «упущенную выгоду», когда окружающие отвечают им той же монетой.

Долгое время считалось, что составляющие триады социального капитала: сети, доверие и просоциальные нормы – тесно связаны друг с другом и являются разными проявлениями одной и той же однородной субстанции. Отсюда следует, что для измерения социального капитала нужно оценить уровень доверия в обществе, густоту социальных сетей и распространенность альтруизма и сознательности граждан, после чего остается агрегировать эти частные показатели в общий индекс социального капитала.

Для измерения социального капитала в соответствии с изложенной методикой используются результаты опросов или наблюдений за поведением индивидов и сообществ в реальных или экспериментально сконструированных ситуациях. Оба подхода имеют свои недостатки – опросы фиксируют субъективные мнения респондентов, причем последние вдобавок могут быть недостаточно искренними, отвечая на «чувствительные» вопросы даже при условии анонимности, а поведение отражает не только внутренние мотивы индивида, но и внешнюю мотивацию, например страх наказания за нарушение установленных правил. Методики оценки социального капитала продолжают совершенствоваться, с тем чтобы уменьшить такого рода искажения, и на этом пути достигнут значительный прогресс.

Растущий поток эмпирических исследований последних десятилетий убедительно свидетельствует о том, что страны, регионы и, конечно, города, где люди более сознательны, больше доверяют и уважают друг друга и готовы объединять усилия ради общей цели, добиваются более высоких экономических результатов и удовлетворенности жизнью. Экономисты Филип Кифер и Стивен Нэк, пионеры оценки отдачи на социальный капитал, показали, что доверие и образование вносят сопоставимый вклад в экономический рост; таким образом, отдачи на социальный и человеческий капитал близки друг к другу. При прочих равных условиях города, где больше социального капитала, более безопасны, в них лучше работают больницы, школы и общественный транспорт и более эффективны местные органы власти. Социальный капитал значимо улучшает физическое и психическое здоровье населения; поразительно, что этот эффект обнаруживается и среди тех жителей богатых социальным капиталом стран и городов, которые по тем или иным причинам не вовлечены в социальные сети и коммуникации.

Вместе с тем данные не подтверждают чрезмерно оптимистические представления о том, что социальный капитал во всех своих проявлениях и при всех обстоятельствах дает экономическую отдачу. В частности, не удается обнаружить значимой связи между экономическим ростом и членством в ассоциациях. Одно из возможных объяснений состоит в том, что «не все объединения одинаково полезны» – среди них встречаются два различных типа, известные как группы Патнэма и Олсона. Роберт Патнэм, энтузиаст концепции социального капитала, подчеркивал ценность объединения граждан в открытые для всех группы, действующие ради общего блага своего социума. Мансур Олсон, напротив, указывал на то, что узкие группы, закрытые для посторонних, ищут эксклюзивных привилегий для своих членов. Такие группы создают не общественные, а так называемые клубные блага, доступные только для членов группы, и стремятся перераспределить в свою пользу общественные ресурсы, вместо того чтобы приумножать их.

Социальный капитал групп Олсона является «закрытым» (bonding), поскольку такие группы создают сегрегацию в обществе и могут быть вовлечены в непродуктивную конкуренцию друг с другом за ресурсы, рынки, привилегии и пр. Общественная отдача на закрытый социальный капитал нередко оказывается отрицательной (в таком случае говорят о «темной стороне» социального капитала), и преобладание в обществе групп Олсона может стать препятствием экономическому развитию. Наоборот, «открытый» (bridging) социальный капитал групп Патнэма способствует образованию широких коалиций ради общественного блага, а не расточительной для общества «борьбы за ренту». Эта разновидность социального капитала способствует экономическому росту и повышает общественное благосостояние.

 

«Клан» и «Город»

Города кажутся естественными накопителями социального капитала. Когда множество людей живут и работают рядом друг с другом на компактной территории, между ними не могут не возникать социальные связи, используемые для решения общих проблем. Так оно чаще всего и происходит, но эти связи могут иметь разную природу, либо замыкаясь в рамках изолированных «кланов», либо оставаясь открытыми для всех и охватывая город в целом. Таким образом, мы вновь сталкиваемся с «закрытой» и «открытой» разновидностями социального капитала.

Клан обеспечивает своим членам поддержку и защиту, а те платят клану лояльностью и соблюдением действующих в клане неформальных правил. В масштабах городов и более крупных административных и политических единиц правила рано или поздно кодифицируются, принимая формальный и обезличенный характер. Экономисты Авнер Грейф и Гвидо Табеллини используют понятия «клан» и «город» как метафоры для двух типов общественной организации, первая из которых опирается на неформальные отношения в различных группах, а вторая – на формальные институты.

В городах без кавычек «клан» и «город» сочетаются в различных пропорциях в зависимости от исторически сложившейся структуры социального капитала, а также влияния миграции, демографических изменений, структурных сдвигов в экономике и пр. «Города» положили начало современной западной цивилизации, основанной на верховенстве закона и подотчетности власти обществу. Клановая структура общества характерна для цивилизаций Востока, и в частности для Китая, где кланы пережили императорские династии, «культурную революцию», рыночные реформы и продолжают играть важную роль в сегодняшней экономике и общественной жизни.

Социальный капитал, безусловно, образует фундамент клана, но нужен ли он в «городе», где главенствуют формальные правила и поэтому должна быть менее востребована неформальная, низовая самоорганизация? Ответ – нужен, но определенного рода: речь идет об осознании органичности правил, их ценности для города и его жителей, сознательной готовности следовать этим правилам и в случае необходимости защищать их от злоупотреблений.

Социальный капитал «города» известен как гражданская культура – неслучайно слова «город» и «гражданин» являются однокоренными. Гражданская культура предполагает чувство ответственности за состояние дел в городе и осмысленное участие в демократическом процессе. При преобладании гражданской культуры жители города сопричастны общественным делам и городскому управлению. «Горожане» лояльны «городу», ощущают себя его коллективными хозяевами, ожидают от «города» полезных услуг и внимательно следят за их качеством. Политики получают санкцию на власть лишь в том случае, если отвечают этим ожиданиям и должным образом выполняют свои обязанности перед городом. Граждане-горожане – все вместе и каждый в отдельности – представляют весь город и не поддаются на посулы личных выгод и преференций в обмен на уход в частную жизнь и терпимость к забвению властью городских нужд. Теперь понятно, почему гражданскую культуру следует считать разновидностью социального капитала – она позволяет горожанам совместными усилиями добиваться эффективного городского управления.

Наоборот, клану безразличны интересы города. Кланы не доверяют формальным институтам, считают их чужеродными и потенциально враждебными и либо игнорируют их, решая свои проблемы собственными силами, либо пытаются добиться от властей эксклюзивных привилегий, либо, наконец, стремятся подчинить городское управление собственным интересам. «Клан» и «город» создают, таким образом, совершенно разные системы стимулов для политиков и чиновников: в первом случае поощряются патронаж и политика «разделяй и властвуй», а во втором – создание общественных благ и эффективное управление городскими ресурсами.

Исследования современных европейских городов и регионов подтверждают тесную связь благополучия горожан с запасом гражданской культуры. Пожалуй, нигде эта связь не проявляется столь отчетливо, как в Италии – на севере страны гражданская культура накапливалась веками со времен средневековых городов-республик, тогда как на юге, долгое время остававшемся колонией внешних сил, преобладает клановая структура общества. Разница в качестве городского управления в Милане и Неаполе зримо отражает эти различия в структуре социального капитала.

 

Социальный капитал и власть

Выделение в социальном капитале городов и других административно-политических единиц элементов «города» и «клана» позволяет яснее представить себе взаимосвязь социального капитала и государственного управления. Уже отмечалось, что задачей государства в экономике и обществе является предотвращение «провалов рынка», то есть потерь, возникающих ввиду недостаточной координации экономическими агентами своих решений, игнорирования последствий этих решений для окружающих и несовпадения личной и общественной выгоды. Нетрудно видеть, что те же задачи координации ради общего блага решает и социальный капитал, и таким образом напрашивается вывод, что социальный капитал и государство в определенной степени заменяют друг друга. Так оно, конечно, и есть – местные сообщества могут собственными силами поддерживать порядок на своей территории, оказывать друг другу разнообразную помощь, вскладчину создавать или ремонтировать объекты инфраструктуры и пр. Рассмотренный ранее пример Шарьи хорошо иллюстрирует такую способность. В России подобные инициативы признаны официально и для них существует особый правовой статус территориального общественного самоуправления (ТОС).

Формы взаимозаменяемости социального капитала и государства многообразны – граждане жертвуют на благотворительность, компенсируя таким образом нехватку средств на социальные программы, следят за порядком на своих территориях или нанимают частные охранные службы, объединяются для поездок на работу, помогают жертвам стихийных бедствий и пр. Если граждане считают установленные государством законы и правила полезными и разумными, то они вместе с полицией и другими контролирующими службами следят за исполнением таких правил и применяют к нарушителям меры общественного воздействия. Все это снижает потребность в государственном финансировании, регулировании и контроле, и, казалось бы, чем больше в городе (стране) социального капитала, тем более скромную роль в нем должно играть государство, включая муниципальную власть.

На самом деле связь между социальным капиталом и «размером» государства далеко не столь однозначна – в частности, скандинавские страны, будучи мировыми лидерами по уровню доверия и другим ключевым индикаторам социального капитала, в то же время предлагают своим гражданам самые масштабные, по мировым меркам, социальные программы и услуги.

Дело в том, что социальный капитал не только позволяет в некоторых случаях обойтись без государства, но и делает государство более эффективным и подотчетным, и тогда граждане охотно доверяют власти большие ресурсы и обширные полномочия. Вопрос в том, уверены ли граждане, что власть надлежащим образом распорядится этими ресурсами. Такую уверенность дает гражданская культура, которая создает исключительно важное общественное благо – эффективную и подотчетную обществу власть. Если в отношении других общественных благ общество может в большей или меньшей степени полагаться на правительство, то в достижении должной работы властей оно может рассчитывать только на себя. Это означает, что социальный капитал и власть не только взаимно заменяют, но и взаимно дополняют друг друга – чем больше в обществе гражданской культуры, тем выше отдача на ресурсы государственного сектора.

В обществах, бедных социальным капиталом, способность граждан заменить государство и собственными силами поддерживать порядок и создавать общественные блага крайне ограничена, и с этой точки зрения в таких обществах следует ожидать значительного «спроса на государство». Вместе с тем люди распространяют недоверие друг к другу и на государство, имея для этого все основания – при дефиците гражданской культуры государство неподотчетно и неэффективно. Таким образом, возникает противоположно направленный эффект, когда нехватка социального капитала сокращает спрос на государство. В реальности первый эффект преобладает над вторым, вследствие чего возникает парадокс социального капитала, впервые обнаруженный Патнэмом для регионов Италии и затем неоднократно подтвержденный на данных других стран, включая Россию. В городах, регионах и странах, испытывающих нехватку социального капитала, жители недовольны работой органов власти, справедливо считая их коррумпированными и безразличными к нуждам людей, и тем не менее высказываются за более жесткий государственный контроль над экономикой и обществом. Очевидно, выбирая между анархией в обществе без способности к самоорганизации и плохим государством, люди предпочитают государство как меньшее из двух зол.

 

Тренды социального капитала

Социальный капитал современных развитых государств зарождался в самоуправляемых городах Средневековья и эпохи Возрождения. Работы экономистов и историков свидетельствуют о том, что чем более автономным был город столетия назад – в силу географических, политических и прочих причин, тем, при прочих равных условиях, в этом городе сегодня больше доверия и гражданской культуры. Исторический опыт самоуправления способствует накоплению «демократического капитала», который, как показано Т. Перссоном и Г. Табеллини, является важной предпосылкой успеха и устойчивости демократической формы правления. В автономных городах возникали гильдии и другие общественные объединения, которые также стали инкубаторами социального капитала.

Вместе с тем на протяжении последних десятилетий интенсивность прямого общения жителей постиндустриальных городов идет на убыль. Уже упоминавшийся Роберт Патнэм объясняет этот тренд усилением конкуренции на рынке труда и возросшими стандартами потребления, заставляющими трудоспособных членов семьи больше времени отдавать работе, разрастанием городов и переездом жителей в «спальные районы» и пригороды, преобладанием нуклеарных семей и быстрым развитием электронных медиа. Кроме того, в современных городах углубляется сегрегация населения по имущественным, социальным и этническим признакам – богатые отгораживаются от бедных, в том числе и буквально, заборами и охраняемыми территориями, возникают этнические анклавы и т. п.

Планировка городов и системы застройки также влияют на социальный капитал и нередко подавляют его традиционные формы. Время в дороге на работу и домой, в том числе в пробках, не может быть использовано для общения, а заполненные транспортом городские магистрали приводят к тому, что местные жители хуже знают друг друга и с большей настороженностью относятся к окружающим. Концентрация шопинга и досуга в крупных торгово-развлекательных центрах затрудняет и вытесняет общение горожан с теми, кто живет по соседству, и не способствует возникновению новых социальных связей.

Нередко круг общения горожанина ограничивается пределами многоквартирного жилого дома – жильцы таких зданий замыкают социальные связи на своих соседей и меньше связаны с городом и интересуются его делами и проблемами, чем те, кто проживает в отдельном доме. На социальный капитал влияют и права собственности – согласно Дениз Дипаскуале и Эдварду Глейзеру, собственники жилья оказываются более активными гражданами, чем те, кто проживает в съемных квартирах. Связь гражданской активности с владением жильем объясняется тем, что качество городского управления и привлекательности города капитализируется в рыночной стоимости домовладений; вдобавок владельцы жилья более укоренены в городе по сравнению с арендаторами. Наконец, согласно Рональду Инглхарту и Кристиану Вельцелю, модернизация и экономический рост смещают ценности в направлении большей автономии и самовыражения, что также объясняет растущую «атомизацию» населения современных городов.

В то же время наблюдаемая эрозия традиционного социального капитала (в большей степени выраженная в англосаксонских странах и не столь отчетливо в континентальной Европе и Японии) не означает, что то же происходит и с гражданской культурой. Современные исследования опровергают бытовавшие в конце прошлого века представления о том, что социальный капитал представляет собой однородную субстанцию, все ингредиенты которой – общение, доверие, ценности и сети – суть разные стороны одной и той же медали и как таковые сильно коррелированы друг с другом. На самом деле движение различных компонентов и разновидностей социального капитала часто оказывается разнонаправленным. Отмечаемый рост индивидуализма в современных городах не обязательно ставит под угрозу общие ценности, толерантность и чувство гражданской ответственности. Интенсивное общение горожан в пределах местных сообществ и иных малых групп сменяется более обширными, разветвленными и дисперсными социальными связями. Социолог Марк Грановеттер подчеркивал ценность и силу такого рода «слабых связей» в политике, на рынке труда и в других сферах человеческой деятельности; то же, очевидно, касается и городского развития. Обитатели современных городов не могут так же активно, как и в прошлом, непосредственно общаться друг с другом в своей повседневной жизни, но если они при этом остаются вовлеченными в общественные дела и осознанно распоряжаются своими политическими правами, то такого современного социального капитала оказывается достаточно для благополучия городов и горожан.

 

Социальный капитал в России: ценности выживания или гражданская культура

Популярность в России в годы перестройки идей демократии, самоуправления, прав и свобод оказалась недолговечной и сменилась в начале 90-х глубоким разочарованием и общественной апатией. Столь радикальное изменение общественных настроений объясняется тем, что демократические идеи не были укоренены в обществе в виде гражданской культуры и их поддержка была связана с надеждой на то, что по примеру развитых стран демократия принесет процветание. Эти надежды были быстро развеяны наступившим экономическим кризисом, и внимание россиян переключилось с общественных проблем на неотложные личные нужды. Согласно известной дилемме Альберта Хиршмана «голос vs. выход», столкнувшись с проблемами в своей стране, городе или организации, люди могут либо направить усилия на необходимые общественные решения, используя для этого право голоса и иные возможности участия в общественной жизни, либо принять происходящее как данность и искать частные возможности адаптации и защиты, уходя от общественных дел. В России 90-х такой уход совершался в неформальные сети и малые группы, а место гражданской культуры заняли «ценности выживания». Опустевшее общественное пространство российских городов заняли старые и новые бюрократы и олигархические бизнес-структуры.

Выживание в одиночку и уход от общественных дел привели к росту недоверия россиян друг к другу, а также к государству и его институтам, включая городские власти. В то же время неверие в демократию и рынок породили в обществе патерналистские настроения и сформировали устойчивый спрос на «сильную руку», способную поддерживать порядок и экономическое благополучие. Уже отмечалось, что такого рода парадоксальное сочетание спроса на сильное государство и глубокого недовольства работой органов власти характерно для обществ, испытывающих нехватку социального капитала.

Спрос общества на усиление государственного контроля был удовлетворен выстраиванием «вертикали власти» – подотчетность городских властей населению городов отошла на второй план по сравнению с субординацией вышестоящим государственным органам. Растущая экономика позволила поддерживать негласный «общественный контракт», в рамках которого населению обеспечивалось повышение доходов и личного благополучия в обмен на отказ от участия в общественных делах.

Такой контракт, однако, оказался внутренне неустойчивым, поскольку рост доходов и укрепление среднего класса закономерным образом трансформировали ценности населения, создавая предпосылки для укрепления в российском обществе гражданской культуры. Согласно Сеймуру Липсету, растущее благополучие создает предпосылки для гражданского участия и демократических преобразований.

Наблюдавшийся на протяжении ряда лет рост общественной активности в российских городах имел еще одну вполне конкретную причину – углублявшийся разрыв между уровнями частного и общественного потребления. Средний класс в крупных городах достиг среднеевропейских стандартов доходов и материального благополучия, включая жилье, автомобили, проведение досуга и пр., и на этом фоне стал более чувствительным к дефициту общественных благ и услуг. За порогом комфортабельной квартиры (или оградой элитного жилого комплекса) горожан ожидали пробки, хаотическая застройка, изношенная и перегруженная инфраструктура, загрязненный воздух, нехватка хороших школ и больниц, а также равнодушие или произвол чиновников. Перечисленные проблемы нельзя решить в одиночку – если частное потребление можно повысить собственными усилиями, то общественные блага в городах требуют совместных действий.

Неудовлетворенный спрос на эти блага становится, таким образом, катализатором социального капитала, как в виде гражданской культуры, так и в виде низовой координации для решения проблемы собственными силами, без участия властей. Напомним, что в первом случае социальный капитал выступает как фактор повышения эффективности власти, а во втором – как ее альтернатива. Обе возможности способствуют решению городских проблем и кажутся поэтому равноценными. В действительности это не так, о чем свидетельствуют представленные далее результаты цикла исследований роли социального капитала в развитии российских городов, выполненных в последние годы в Лаборатории прикладного анализа институтов и социального капитала (ПрИиСК) Высшей школы экономики.

 

Субботник или митинг?

В начале 90-х годов социальный капитал в России значительно сократился, однако с недавнего времени окрепший средний класс демонстрирует возросшую способность к самоорганизации и коллективным действиям. Хорошо известны примеры массовых движений помощи жертвам пожаров и наводнений, сбора средств на лечение детей, борьбы с дорожными пробками и пр. Нередко такого рода инициативы дублировали государственные полномочия или замещали государство, не справлявшееся со своими обязанностями. Таким образом, социальный капитал в России заполняет не только провалы рынка, но и провалы государства.

Среди россиян широко распространилось мнение, что провалы государства неизбежны и люди должны полагаться друг на друга, создавая альтернативные государству сети взаимной помощи. Примером таких альтернатив является теневая экономика, которая выстроена на доверии и личных связях; согласно Эрнандо де Сото, размер неформального сектора является «лакмусовой бумажкой» несовершенства официальных институтов. Здесь же следует упомянуть практику обособления жилых массивов, где жители собственными силами поддерживают порядок и в буквальном смысле отгораживаются от не устраивающей их внешней среды высокими заборами и частными охранными фирмами.

Со временем общественные движения в российских городах стали ставить перед собой более «гражданские» задачи, стремясь не заменить государство, а добиться более эффективной работы органов власти. Примерами могут служить сетевые инициативы по контролю над выборами, предотвращению коррупции и борьбе с фальсификацией ученых степеней. По российским городам прокатилась волна неожиданно массовых митингов, основным требованием которых стало соблюдение конституционных норм. Выборы мэров стали более конкурентными, и в ряде случаев при массовой общественной поддержке независимым кандидатам удалось потеснить представителей политического истеблишмента.

Способность предъявить городским и центральным властям возросшие требования распределена по территории России весьма неравномерно – города страны отличаются друг от друга запасами гражданской культуры и «низового», не политизированного социального капитала, а также социального капитала малых групп и широких коалиций. Гражданская культура по определению является социальным капиталом открытого типа, тогда как для самостоятельного решения проблем, возникающих по недосмотру властей или вследствие злоупотреблений властью, может быть мобилизован социальный капитал малых групп и сообществ. Такая реакция общества может быть условно названа «субботником», тогда как в случае политических коллективных действий на фундаменте гражданской культуры можно говорить о «митинге» (разумеется, оба выражения являются собирательными метафорами).

Готовность общества к «субботникам» дестимулирует политиков и чиновников, делая менее вероятным добросовестное исполнение ими своих обязанностей. «Субботники» создают ощущение самоуспокоенности и безнаказанности – «люди все сделают за нас сами». Возникает вопрос, идет ли готовность к «субботникам» на пользу самому обществу. Ответ зависит от запаса гражданской культуры. При достатке гражданской культуры власть находится под общественным контролем и ответственно относится к своим обязанностям. В «субботниках» в таком случае нет особой нужды – отдача на данный вид социального капитала близка к нулю ввиду его невостребованности. Напротив, при остром дефиците гражданской культуры власть неподотчетна гражданам, и «субботники», несомненно, облегчают положение людей. В то же время при промежуточном уровне гражданской культуры роль «субботников» может оказаться отрицательной – выигрыш малых групп от сепаратных коллективных действий перекрывается потерями ввиду дестимулирующего влияния «субботников» на власть. Если «субботники» вытесняют «митинги», общество несет потери.

Признаками открытого социального капитала являются доверие, готовность оказать помощь окружающим, согласие между людьми и чувство ответственности за положение дел в городе. Носители закрытого социального капитала доверяют только узкому кругу близких или похожих на себя людей и менее охотно объединяют усилия с посторонними ради общего блага. Открытого социального капитала больше на северо-западе России и в научно-индустриальных центрах на востоке страны, закрытый социальный капитал преобладает на юге. Предсказания теории относительно роли открытого и закрытого социального капитала подтверждаются эмпирическими данными – открытый социальный капитал благотворно влияет на качество городского управления и удовлетворенность населения городов своей жизнью, тогда как воздействие закрытого социального капитала на эти показатели носит отрицательный характер, особенно в средних и больших городах.

 

Республика на дому

Социальный капитал накапливается и находит применение в многоквартирных жилых домах. Каждый знает, насколько качество жизни в таком доме зависит от взаимного уважения и добрых отношений между соседями. Значение социального капитала в жилых домах заметно возросло после передачи жильцам в совместную собственность инфраструктуры дома – коридоров, лифтов, внешних стен, подвалов, автостоянок и пр. В течение многих лет домовая инфраструктура находилась в ведении муниципальных властей, которые, как правило, скверно справлялись со своими обязанностями – плохая работа сантехников и электриков из ЖЭКов и ДЭЗов вошла в пословицы. Казалось бы, передачи дома в руки жильцов – хозяев квартир является разумным и естественным шагом – активами лучше всего распоряжаются те, кто извлекает из них прямую выгоду. Жильцы, как никто, заинтересованы в хорошем содержании дома – от этого зависит комфортность проживания и рыночная цена квартир. Жильцы также лучше других знают о проблемах своих домов. Преимущества в информированности и мощные стимулы позволяют ожидать, что жильцы эффективно распорядятся имеющимися средствами, рационально распределят их между текущим обслуживанием и капитальным ремонтом и будут внимательно контролировать качество работ.

Проблема, однако, состоит в том, что права собственности в отношении инфраструктуры жилого дома являются коллективными – этими правами наделяются товарищества собственников жилья (ТСЖ). Эффективное распоряжение коллективным правом собственности требует совместных действий, а значит, социального капитала. Уютный, исправный и чистый дом – общественное благо для его жильцов, и, как и в случае других общественных благ, существует возможность «бесплатного проезда» – уклонения жильцов от обязанностей по содержанию общей собственности. Речь идет не столько о задолженности по платежам за содержание дома – острота этой проблемы в последнее время спала, сколько о неучастии в коллективном управлении общей собственностью.

Жилой дом, в котором создано ТСЖ, – это республика в миниатюре со своим парламентом (общее собрание жильцов), исполнительной властью (правление), налогами и бюджетом. При пассивности «граждан»-жильцов органы управления ТСЖ становятся неподотчетными, расходуют средства нецелевым образом, и дом приходит в упадок. Наоборот, осознанное участие жильцов в совместном управлении домом позволяет в полной мере использовать потенциальные преимущества «коллективной приватизации» инфраструктуры жилого фонда.

Результаты опроса ТСЖ Москвы и Перми показали, что эффективность работы ТСЖ находится в прямой зависимости от особого вида гражданской культуры, названной «технической гражданской компетенцией» жильцов дома. Признаками технической гражданской компетенции являются активное участие жильцов в собраниях ТСЖ, а также внимание и уважение к мнению других жильцов. Техническая гражданская компетенция обеспечивает полноценное функционирование внутридомовой демократии так же, как это происходит с гражданской культурой на уровне городов, регионов и стран. Интересно, что этот вид социального капитала не находится в прямой связи с тем, насколько хорошо жильцы знают друг друга, общаются между собой в повседневной жизни и помогают друг другу в случае необходимости. «Горизонтальные» разновидности социального капитала, основанные на прямом общении жильцов вне формальных процедур и механизмов управления ТСЖ, оказываются значимыми для состояния домов там, где правление ТСЖ неэффективно и оставленные без присмотра жильцов дома обычно находятся в плачевном состоянии. В этом случае неспособность жильцов добиться подотчетности властей «республики на дому» заставляет их полагаться на «низовую» взаимопомощь и поддержку в решении многочисленных проблем в скверно содержащемся жилом доме. Таким образом, взаимосвязь между гражданской культурой и более традиционными формами социального капитала, обнаруживаемая на уровне городов, воспроизводится и в жилых домах.

При нехватке технической гражданской компетенции ТСЖ легко становятся жертвами недобросовестных управляющих компаний, которые присваивают коммунальные платежи, не предоставляя в ответ качественных услуг. Чтобы освободиться от «захвата» управляющей компанией, опять-таки необходимы коллективные действия жильцов с использованием предусмотренных законом процедур. При неспособности к таким действиям проблема оказывается неразрешимой, и злоупотребления длятся годами.

История российских ТСЖ во многом напоминает неудачи децентрализации власти в регионах с недостатком гражданской культуры. Согласно Роберту Патнэму, административная реформа в Италии, передавшая значительные ресурсы и полномочия от центрального правительства региональным властям, оказала благотворное влияние на провинции Севера со значительным запасом гражданской культуры и ухудшила положение провинций Юга, где преобладала более архаичная клановая структура социального капитала. При прочих равных условиях ресурсы и управление ими лучше «приближать к людям» – но при том непременном условии, что люди сумеют поставить использование этих ресурсов под эффективный контроль. Если это условие нарушено, то предпочтительнее оказывается централизованный режим, несмотря на его всем известные недостатки – по крайней мере, общественные ресурсы не попадают в таком случае под контроль местных мафиози. По той же причине жильцы многих жилых домов в России, недовольные работой своих ТСЖ, ностальгически вспоминают о временах ЖЭКов и ДЭЗов. Таким образом, потенциально прогрессивные реформы в российских городах могут оказаться преждевременными ввиду недостатка социального капитала – еще одно свидетельство взаимной дополняемости социального капитала и формальных институтов.

 

Водители и граждане

Дорожные пробки и аварии стали бичом российских городов. Отчасти это произошло вследствие быстрого роста числа автомобилей и перегрузки дорожной сети, но не менее важно и то, кто сидит за рулем и насколько продумана и как содержится городская транспортная система. И то и другое зависит от социального капитала.

Аварии часто становятся результатом агрессивного или безрассудного поведения на дорогах, игнорирующего интересы других участников движения; в этом случае налицо дефицит низового социального капитала, необходимого для координации индивидуальных действий. Эгоизм водителей может привести и к возникновению пробок. В обоих случаях дороги – жизненно важный ресурс открытого доступа – используются неэффективно ввиду того, что участники дорожного движения руководствуются только собственными интересами и нуждами. Подобная близорукость ведет к возникновению на городских дорогах «трагедии общины», более известной в отношении природных ресурсов: полезных ископаемых, водных источников и т. п. Элинор Остром подчеркивала ключевое значение социального капитала в предотвращении «трагедии общины», и этот вывод в полной мере сохраняет силу и в отношении городских дорог.

Вместе с тем хорошо известно, что пробки и отчасти аварии являются результатом неудовлетворительного городского и дорожного планирования, а также плохого содержания дорог и ненадлежащего исполнения дорожной полицией своих обязанностей. Таким образом, проблемы на городских дорогах, как и в других сферах городской жизни, могут быть связаны с недостаточной подотчетностью власти, отдающей предпочтение интересам крупных игроков-девелоперов перед нуждами горожан, неспособной наладить работу дорожных служб и нередко самой создающей пробки, когда движение перекрывается для проезда высокопоставленных чиновников. Следовательно, пробки и аварии могут указывать и на дефицит гражданской культуры, вследствие чего городские власти могут позволить себе игнорировать нужды горожан.

Исследование роли гражданской культуры в положении дел на дорогах двадцати крупных российских городов с использованием результатов специально проведенного опроса и различных статистических данных выявило ключевое значение низового социального капитала для предотвращения аварий. Аварийность оказывается в тесной связи с эгоизмом водителей и отсутствием взаимного уважения на дорогах (парковка в неположенном месте, нежелание пропустить другие машины или пешеходов, неоказание помощи другим участникам движения). Такого рода показатели хорошо объясняют количество и тяжесть аварий на дорогах российских городов (в числе прочих индикаторов аварийности использовалась стоимость дополнительной страховки КАСКО, капитализирующей риски дорожного движения). В то же время индексы гражданской культуры, отражающие участие в выборах и политических акциях, членство в автомобильных ассоциациях и готовность защищать права в суде, практически не связаны с аварийностью. Таким образом, в том, что касается аварий, низовой социальный капитал явно преобладает над гражданской культурой.

Вместе с тем низовой социальный капитал не обнаруживает значимой связи с дорожными заторами (измеряемыми потерями времени в пробках). Можно ожидать, что основную вину за пробки несет само устройство городской транспортной сети, а не специфика ее использования, и в таком случае в предотвращении пробок более заметную роль должна играть гражданская культура. Российские данные подтверждают только первую из этих гипотез – пробки действительно оказываются связанными с качеством городского планирования, что полностью согласуется с преобладающим мнением экспертов в области транспорта. В то же время значимая корреляция пробок с индикаторами гражданской культуры отсутствует. Возможное объяснение этого отрицательного результата состоит в том, что гражданская культура в российских городах была недостаточной, по крайней мере до недавнего времени, чтобы уравновесить влияние на планирование и застройку городов могущественных групп интересов.

Аналогичный анализ для городов и городских агломераций США выявил отчетливую отрицательную связь пробок в американских городах с гражданской культурой населения, измеряемой участием в выборах и массовых политических движениях. При этом гражданская культура оказывается незначимой в объяснении аварийности на американских дорогах, которая, как и в российском случае, зависит от низового социального капитала. Таким образом, выясняется, что две разновидности социального капитала отвечают за два различных аспекта благополучия на городских дорогах, причем в одном случае эта связь материализуется на уровне повседневного взаимодействия горожан друг с другом, а в другом опосредована политическими процессами в городах.

 

Онлайн и офлайн

Распространение интернета и социальных сетей на глазах меняет представления о социальном капитале. Интернет чрезвычайно облегчает общение в сети, способствует быстрому и массовому распространению информации, координации действий и планов, консультациям и выработке совместных платформ, и с этой точки зрения сокращает транзакционные издержки коллективных действий. Вместе с тем виртуальные коммуникации замещают и подчас вытесняют реальное общение, в них участвуют малознакомые и не всегда доверяющие друг другу люди, и в этой связи интернет может подавлять и вытеснять коллективные действия офлайн.

Чтобы уточнить представления о воздействии интернета на совместные инициативы городского населения и о механизмах такого воздействия, исследователи проанализировали роль социальных сетей в массовых политических выступлениях в российских городах в 2011–2012 годах. Так, была обнаружена высокая статистически значимая корреляция между участием в социальных сетях и численностью митингов в российских городах, причем такая корреляция сохраняется и при контроле на численность населения, статус города, уровень доходов и прочие факторы, которые могут оказаться связанными с популярностью социальных сетей и политической активностью. Впрочем, корреляции, как известно, сами по себе не означают наличие причинной связи. Более тщательный статистический анализ с использованием данных о проникновении в российские города сети «ВКонтакте» дает основания утверждать, что социальные сети действительно стали катализатором политической активности, так что онлайновый социальный капитал не подавляет офлайновые коллективные действия, а благоприятствует им.

Учеными уже описано несколько возможных механизмов влияния онлайновых социальных сетей на самоорганизацию. Как уже отмечалось, сети используются для обмена информацией, особенно в тех случаях, когда она рассеяна в обществе, – например, о злоупотреблениях, которым общественное движение намерено противодействовать. Социальные сети упрощают координацию и логистику совместных акций, что было наглядно продемонстрировано сетевыми инициативами по оказанию помощи пострадавшим от стихийных бедствий. Сети также формируют новое чувство коллективной идентичности и сплоченности, способствующее участию в общем деле.

Общение в социальных сетях заставляет по-новому оценить издержки и выгоды коллективных действий. Просоциальные ценности и чувство гражданского долга не позволяют оставаться в стороне даже в тех случаях, когда участие или неучастие одного человека «ничего не решает» – например, при голосовании, где вероятность повлиять на итоги выборов, отражающих волю миллионов избирателей, настолько мала, что ее можно считать нулевой. Вместе с тем от участия в акции могут удержать высокие издержки, в том числе риски преследования со стороны властей, а также опасения оказаться среди немногочисленной группы активистов, которых общество сочтет маргиналами. Тимур Куран обратил внимание на возникающую здесь проблему координации, которая может препятствовать коллективным выступлениям. Индивидуальные издержки, как правило, снижаются с ростом числа участников, поэтому если у акции много потенциальных сторонников, но они об этом не подозревают, то пессимизм в отношении числа единомышленников удерживает от выступлений. В таких случаях возможность предварительно обменяться друг с другом намерениями об участии в акции может снять опасения остаться в одиночестве. Таким образом, общение онлайн способно повысить массовость выступлений офлайн.

Несмотря на убедительность такой логики, вышеупомянутое исследование не нашло ее подтверждения в политических выступлениях 2011–2012 годов. Выяснилось, что социальные сети стимулировали коллективные выступления не снижением ожидаемых издержек участия, а повышением издержек неучастия. Сети создавали осязаемое воздействие «виртуальной среды» – присоединение к акции стало нормой и императивом сетевого сообщества, а участие в ней – важным фактором самооценки индивида и его оценки партнерами по сети.

Интересно и то, что участие в митингах зависело от особенностей сетевого социального капитала. При прочих равных условиях индивиды, интенсивно общавшиеся в сети с небольшим кругом «друзей», с меньшей вероятностью присоединялись к выступлениям офлайн; наоборот, большая дисперсия сетевых связей с многочисленными «друзьями» и меньшая интенсивность общения с каждым из них в отдельности повышала вероятность участия в митингах. Таким образом, и здесь гражданская культура оказывается сопряженной с открытым социальным капиталом и опирается на «силу слабых связей», тогда как закрытый социальный капитал отчуждает индивида от «города» и снижает привлекательность участия в общественных делах.

 

Заключение

Во второй половине прошлого века считалось, что устойчивое развитие городов и стран обеспечивается качественным планированием, правильными инженерными решениями и современными институтами. Позднее пришло понимание, что все перечисленное может оказаться недостаточным без должного учета культуры, традиции, преобладающих в обществе норм, конвенций и социальных практик. Скепсис в отношении «инженерного подхода» хорошо иллюстрируется жалобой эксперта, что в третьем мире проще построить дорогу, чем создать эффективную администрацию для содержания этой дороги. Стало ясно, что законы и правила, если они не соответствуют потребностям и традициям общества, не возымеют ожидаемого эффекта – их либо будут безнаказанно обходить, либо использовать нецелевым образом.

Городские институты и муниципальные службы эффективны в том случае, когда у горожан есть уверенность, что эти институты идут на пользу городу и подконтрольны его жителям. Реформы начала 1990-х годов в России не ставили перед собой такую задачу ни на уровне городов, ни в общегосударственном масштабе. Результатом стало отчуждение общества от власти и опора на закрытый социальный капитал, «чтоб не пропасть поодиночке». На протяжении последующих двадцати лет в российских городах постепенно накапливалась гражданская культура, представляющая собой более прогрессивный вид социального капитала и побуждающая горожан активнее участвовать в общественных делах города. Мировой опыт свидетельствует о том, что гражданская культура компенсирует упадок традиционных социальных связей в современных городах, и российские данные подтверждают этот вывод.

Социальный капитал в российских городах находится в переходном состоянии, сочетая современные и архаические элементы, причем пропорции между гражданской культурой и закрытым социальным капиталом варьируются в пространстве и меняются со временем. Прогнозировать такой процесс нелегко, поскольку, с одной стороны, культура обладает значительной инерцией и воспроизводится в процессе социализации в семье и обществе, а с другой – испытывает воздействие экономического развития и возросшей потребности россиян в качественной городской среде обитания. Взаимодействие этих факторов во многом определит будущее развитие российских городов – как, впрочем, и всей страны.

 

Об авторе

Леонид Полищук – экономист, профессор и заведующий Научно-учебной лабораторией прикладного анализа институтов и социального капитала Высшей школы экономики.

 

О «Стрелке»

Институт медиа, архитектуры и дизайна «Стрелка» – международный образовательный проект, созданный в 2009 году. Помимо постдипломной образовательной программы с преподавателями мирового уровня «Стрелка» организует публичные лекции, семинары и воркшопы, консультирует в области городского развития и издает лучшие книги по урбанистике, дизайну и архитектуре.