Алексей. 1942

Портфель он нашел. Не сразу, пришлось полазать по кустам, но все-таки заметил в траве блеснувший на солнце металл замка. Здесь же, в теньке, присел передохнуть. Недавнее приземление под откосом не прошло бесследно — голова немного кружилась. Белугин прилег немного отдохнуть и сам не заметил, как задремал.

Проснулся он от звука чужих голосов. Кляня себя на чем свет стоит за беспечность, Алексей осторожно отогнул мешавшие обзору стебли травы. В голове мелькнула мысль, что совсем недавно он практически так же прятался, когда пробирался по немецким тылам к линии фронта. И вот, злая усмешка судьбы, теперь вынужден хорониться на советской территории.

Двое босоногих мальчишек в светлых рубашках подошли к озерцу с противоположной стороны по едва заметной тропинке. Хулиганским свистом выгнали из камышей упитанного селезня, который, возмущенно крякая, сначала взвился в воздух, а потом уселся на воду возле камышей неподалеку от убежища Белугина. Мальчишки тем временем достали откуда-то из-под кустов самодельные удочки.

Взошло солнце. Оно пробивалось сквозь разрывы облаков, заливая землю мягким теплом. Ночью в этих местах, видимо, шел дождь, поэтому сейчас, когда влага испарялась, воздух был слегка влажный, напоенный ароматом травы.

У мальчишек клевало не очень. Но все-таки они вытянули на двоих десятка полтора красноперок размером с ладонь. Алексей наблюдал за ними и вспоминал, как они с братом вот так же сидели однажды на речке неподалеку от дома, напряженно следили за поплавками, радовались удачной поклевке и искренне переживали промахи. А потом за ними пришел отец, и они все вместе шли домой. Бог мой, оказывается, какое тогда было счастливое время!

— Эй, хлопцы, — незнакомый голос, донесшийся с насыпи, заставил Белугина вздрогнуть. — Вы тут никого постороннего не видали? — Трое бойцов с винтовками стояли на рельсах и смотрели на рыбаков сверху вниз. — Сами-то откуда?

— Из Василевки, — бойко откликнулся вихрастый белобрысый пацан. — Я Мишка Храпов, а это мой брательник, Андрюшка. А дядечку незнакомого в лесу, на дороге, видели, когда сюда шли. Он у нас спросил, как в Еголдаево пройти.

— Вот как? — заинтересовался старший наряда. — А выглядел он как, не запомнили часом?

— Почему не запомнили, — обиделся Мишка. — Низенький такой, костлявый, лицо еще болезненное, желтое. Мешок солдатский за плечами. И в руках железка непонятная в чехле.

— А-аа, — разочарованно протянул боец. — Так это новый агроном. Как же, видел я его вчера на станции. Он к вам в район в командировку из Ряжска приехал. Ну ладно, все равно спасибо, ребята. Если вдруг заметите еще кого, дайте знать. Сами понимаете, время военное.

Белугин перевел дух. Патруль медленно удалялся. Алексей осторожно поставил пистолет на предохранитель и убрал его в карман. Он и сам не помнил, когда достал оружие, все произошло как-то само собой, на автомате. Интересно, они меня ищут или просто совершают обход? Насколько Алексей помнил из материалов, предоставленных помощниками Седова, немцы забрасывали парашютистов и в эти места. Совсем неподалеку располагалось несколько оборонных заводов. Так что охрана железной дороги держала ухо востро.

Мальчишки тем временем наловили рыбы, насадили плотву на прутья и ушли.

Белугин задумался. Извечный русский вопрос «что делать?» стоял перед ним во всей красе. Самым заманчивым и простым виделся вариант попробовать все-таки сесть на какой-нибудь проходящий поезд, следующий в Москву. Тем более что железная дорога совсем рядом делала поворот и шла в горку, а значит, машинист по идее должен был сбросить скорость. Идеальные условия для «зайца». Смущало, правда, что составы шли все больше военные, с охраной, и часовые запросто могли пальнуть по подозрительному типу — не будешь же бежать за эшелоном с раскрытым удостоверением НКВД в руках и криком: «Я свой, не стреляйте!»

Вот разве что дождаться вагона или платформы без охраны? Решено, надо переместиться поближе, выбрать удобное место и ждать.

Длинный состав медленно входил в поворот. Состоял он по большей части из открытых платформ с затянутыми брезентом и маскировочными сетями танками и бронемашинами, но было и несколько теплушек. Правда, вот беда, часовые бдили повсюду.

Алексей совсем пал духом — это был уже седьмой эшелон, а удобный случай, как назло, все не спешил представиться. Хоть ты тресни! Вдруг парень насторожился. Замыкал состав вагон с пустой площадкой. По крайней мере, с того места, где засел Белугин, с уверенностью процентов в восемьдесят, на ней никого не было. Рискнуть? А, была не была!

Как только паровоз, сбавив скорость, прошел поворот, Алексей выскочил из кустов и рванул к намеченной цели. Вихрем пролетел по насыпи, швырнул вперед опостылевший портфель и одним прыжком заскочил на площадку последнего вагона.

— Ты кто такой?! — Мирно куривший командир-танкист ошалелыми глазами уставился на возникшего, будто чертик из табакерки, Белугина. — А ну, слазь немедленно, это военный состав! — Папироса полетела в сторону, а пальцы потянулись к кобуре.

— Не шуми, старлей, — устало попросил Алексей, разглядев на петлицах танкиста три кубаря. — Госбезопасность. Вот, гляди. — Он достал из кармана пиджака удостоверение и продемонстрировал его содержимое. — А что до моего появления, так сам должен понимать, служба. Так-то, брат. Портфель лучше мой придержи, чтобы не улетел — болтанка тут у тебя похлеще, чем в небе.

Старшего лейтенанта звали Олегом. Командир роты Олег Таругин. После ранения и последующего излечения он следовал на фронт с эшелоном, в котором везли новую и отремонтированную технику для пополнения наших частей. На фронте он был с первых дней войны, дважды горел, еще два раза был ранен.

— По первости особенно страшно было, — рассказывал Таругин, отрешенно глядя на огонек папиросы. — Я ж на Т-26 начинал. Знаешь, что это за танк? Пятнадцать миллиметров брони и «сорокапятка». Сидишь внутри и все время ждешь: вот сейчас тебя подобьют! Потом ничего, пообвыкся маленько. Тем более что увидел, и на таких машинах немцам можно юшку пускать. Как мы их под Дубно давили!

— Так ты из пятнадцатого мехкорпуса?

— Из восьмого. А что, знакомый кто там воевал, так скажи, может, я его знаю?

— Нет, — смутился Алексей. — Вспомнил просто. О ваших подвигах тогда много в газетах писали.

— Серьезно? — Таругин с сомнением поскреб подбородок. — Не видел. Хотя меня тогда в первый раз зацепило, две недели без сознания провалялся. Спасибо ребятам из экипажа, не бросили, в госпиталь отвезли. Подлатали доктора, и снова на фронт. Получил тридцатьчетверку. Вот это, скажу тебе честно, красавица! Броня, пушка, скорость — все при ней. Жаль, что немного их у нас, но все равно, под Москвой мы фрицев приласкали от всей души, драпали так, что порой догнать не успевали. Меня ж, как нарочно, опять подбили. Не углядел пушку замаскированную в одной деревеньке, а она нам в борт гостинец прислала, когда мы разворачивались. Механика сразу убило, заряжающего контузило. Выбрался кое-как, ребят вытащил, смотрю — на мне комбез горит. Ну, давай в снегу кататься, пламя сбивать. И в этот момент меня осколком снаряда в грудь шандарахнуло. Очнулся уже в медсанбате. Пехота выручила. Они за нами шли, вытянули.

— Так это у тебя с того раза? — Белугин показал на свежий рубец от ожога, уходящий за ворот гимнастерки Таругина.

— Ну да. Глазастая у нас госбезопасность, — широко улыбнулся старший лейтенант.

— Работа такая, — вернул улыбку собеседнику Алексей.

— Сам-то на фронте бывал?

— Доводилось. — Белугин помрачнел. Вспомнилось, как хоронил ребят у сбитой «пешки», жег фашистские танки, дрался, не надеясь выжить. — Не такой, конечно, боевой стаж, как у тебя, но кое-что пришлось тоже повидать.

— Я и смотрю, глаза у тебя…

— Что, «глаза»?

Таругин неспешно выпустил голубую струю дыма и медленно сказал:

— Заметил я, что у всех, кто на самом деле лиха хлебнул, глаза точно пеплом малость припорошены. А тронешь чуть, угольки светятся.

— Да ты поэт, право слово, — засмеялся Алексей. — Стихи не пишешь?

Танкист заметно смутился и даже немного покраснел.

— Баловался немного.

— Серьезно?! Слушай, прочти что-нибудь, а?

— Да ну, нашел Маяковского, — сконфуженно отвернулся Олег. — Кстати, скоро станция будет, говорили, что остановимся, так я там кипятком хотел разжиться, а после в теплушку перебраться. Ты со мной?

Белугин задумался. Светиться лишний раз перед посторонними категорически не хотелось. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь сболтнул лишнего.

— Знаешь, давай-ка я лучше здесь останусь, — решил он наконец. — Ты мне бойца пришли для подстраховки, только растолкуй ему все сам. Лады?

— Как знаешь, — сухо сказал Таругин и отвернулся, глядя на проплывающие изогнутые шеи водоналивных колонок и коробки пакгаузов. Поезд въезжал на станцию.

 

Евгений. 1907

— Я могу идти, — с натугой прохрипел «студент», пытаясь подняться с кровати. Залогин торопливо бросился помогать ему. Он закинул руку товарища себе на плечи, приобнял его за талию и повел к двери.

Белугин огляделся. В принципе делать ему здесь было теперь нечего. Мелькнула шальная мысль устроить хороший пожар, который надежно скроет любые следы их пребывания в квартире загадочного инженера, но Евгений тотчас отбросил ее — мальчишество какое-то. Отдает душком второсортного детектива. Настоящий шик оперативной работы заключается как раз в том, чтобы проделать свои дела тонко и незаметно: тихо пришел, так же тихо ушел. А как только начался шум, гам, пальба и беготня, то это означает, что все идет наперекосяк. Собственно, они и без этого уже достаточно накуролесили у Махрова, ни к чему умножать сущности.

Евгений аккуратно сложил нужные бумаги и убрал их в потайной карман пиджака. Тщательно застегнул пальто и направился вслед за боевиками. На пороге оглянулся. В полумраке нельзя было хорошо рассмотреть лицо Ольги, но Белугину показалось, что на нем застыло удивленное выражение. Так, словно девушка и не поняла, что же с нею произошло. Жаль, красивая была, хоть и стерва, подумалось вдруг. О Павле и Моте он уже забыл, вычеркнув их из памяти без всякого сожаления. Обычные пешки, сколько их полегло, кому это интересно. А вот Ольга вполне еще могла принести определенную пользу в работе. Интересно было бы проследить ее связи со старообрядцами, разговорить на предмет источников финансирования партии, и не только. Да, видно, не судьба. Что ж, вставайте, граф, вас ждут великие дела!

Белугин вышел в коридор. Аккуратно закрыл дверь квартиры, замер и прислушался. «Студент» и Киря спускались по лестнице. Залогин негромко бормотал что-то успокаивающее, его товарищ тихо постанывал. Но вроде бы уже гораздо меньше, значит, парень потихоньку приходит в себя. Это хорошо, убивать его не хотелось — чем-то он был симпатичен Евгению. Даже несмотря на то, что участвовал в убийстве оперативника Службы на даче.

Из-за других дверей не доносилось ни звука. Странно как-то, неужели никто не слышал шума борьбы и выстрелов? Впрочем, им сейчас это только на руку. Не хватало еще ввязаться в драку с кем-то из жильцов. Некстати вспомнилось, как он, выполняя решение комитета, ликвидировал одного разоблаченного провокатора.

Дело было достаточно давно: Белугин только-только легализовывался в этом времени, зарабатывал авторитет среди «товарищей-революционеров». Поэтому действовал с показной жестокостью, при свидетелях — случись Евгению работать самому, он исполнил бы все быстро и незаметно. А так пришлось вламываться посреди бела дня в квартиру иуды, с пафосом оглашать приговор, а потом еще и отбиваться от набросившейся на него сумасшедшей старухи — матери предателя, которая норовила грудью прикрыть родную кровиночку. А «деточка», не будь дураком, ринулась бежать. Недалеко, правда, он утек. Но перемазался тогда Белугин преизрядно, точно на бойне поработал.

Евгений недовольно скривился и отогнал неприятное воспоминание. Рановато о мемуарах думать, нужно дело делать! Белугин сбежал по лестнице, нагнал у выхода на улицу боевиков и негромко приказал:

— Идите к саням. Посмотрите, все ли там чисто. Если порядок, то гоните сюда, прямо к дому, не останавливайтесь — я на ходу запрыгну. Все понятно?

— А если кто чужой будет? — неуверенно шмыгнул носом Киря.

— Ты маленький, что ли? — прикрикнул на него «студент». Он уже окончательно пришел в себя и уверенно двигался без посторонней помощи. — Револьвер тебе зачем выдали?

Белугин тихонько засмеялся.

— Молодец, правильно мыслишь! — Он поощрительно улыбнулся «студенту». — Толк из тебя будет. Кстати, все забываю спросить, на какое имя отзываешься?

Парень замялся. Залогин, видимо, поняв его сомнения, фыркнул с обидой и вышел на улицу. «Студент» с надеждой посмотрел на Евгения:

— Нас учили, что не стоит никому говорить свое настоящее имя, но вы ведь член комитета, вам можно, правда? — И когда Белугин согласно кивнул, произнес, понизив голос: — Владимир Седов. Партийная кличка «Бельтов».

— «Бельтов»? — Евгений задумался на секунду. — Постой, это не персонаж ли из романа «Кто виноват?» господина Герцена? Странный, однако, выбор для боевика. А, кажется, понимаю — трагическая любовь! Я угадал?

— Да ну вас! — «Студент» покраснел, решительно взмахнул «наганом» и выбежал из дома под иронический смешок Белугина.

«Форменный детский сад, — подумал Евгений. — Вторая группа, штаны на лямках. И это наиболее боевая часть партии! Страшно представить, кто у здешних якобинцев в низовых ячейках борется за светлое будущее трудового народа. Хотя что далеко ходить, тот чахоточный, что отвлекал на себя внимание полиции, когда я экспроприировал ювелирный магазин, как раз из этой категории рядовых. Так что Седов еще очень даже ничего. Подучить малость, пообтесать, кровушки чужой он уже попробовал, глядишь, и из парня выйдет толк. Если доживет, конечно. Дурь бы еще эту романтическую из него вышибить!»

Белугин приоткрыл дверь. В лицо тут же, словно караулил, ударил снежный заряд. Метель разгулялась не на шутку. Евгений со злорадством представил, как лазает сейчас где-то по сугробам Махров в одних подштанниках, но мгновенно осекся. Инженер! А что, если у него хватит наглости не бежать от них, а, наоборот, спрятаться возле дома? И сейчас он наблюдает за действиями врагов, поджидая удобный момент для реванша?

Евгений прищурился и окинул внимательным взглядом подступы к дому. Разглядеть что-либо среди снежной круговерти было весьма проблематично. А если вспомнить, что Махров щеголяет в исподнем белого цвета, то задача по его визуальному обнаружению выглядела трудновыполнимой. Тепловизор, конечно, легко справился бы с ней, но только где ж его взять? Нет, ну почему московский резидент не выдал необходимое оборудование? Учитывая обстоятельства дела, нарушение инструкций им наверняка простили бы. Ах да, источник же не гарантировал стопроцентную достоверность полученной информации. Проклятые перестраховщики! Сиди теперь и вздрагивай от каждой тени.

В тишине ночной улицы послышался слабый звон колокольчика. А через секунду ровный топот лошадиных копыт и скрип снега под полозьями. Белугин протер слезящиеся глаза, набрал в грудь воздуха и рванул вперед. Птицей слетел с крыльца, едва касаясь ступеней, одним прыжком перемахнул через сугроб и бросился наперерез саням. Киря, встав во весь рост, правил лошаденкой, азартно покрикивая, а Седов устроился позади него с револьвером наготове и сейчас напряженно крутил головой, выискивая возможную опасность.

Все это Евгений отметил для себя автоматически, а мозг тем временем уже наметил правильную траекторию для прыжка. Оставалось сделать буквально пару шагов, хорошенько оттолкнуться и…

— Стой, паскуды!

Грубый возглас на мгновение заглушил даже свист ветра. А следом тьму разрезали вспышки выстрелов — одна, вторая, третья. Белугин автоматически определил: их противников несколько, засели они по разным сторонам улицы. А потом в правый бок что-то ударило, в глазах сразу же потемнело и стало нечем дышать. Евгений чувствовал, как его повело в сторону. Тело, разогнанное согласно первоначальному замыслу, не могло так резко остановиться, но правильное, нужное направление сбилось, и он летел куда-то, не в силах больше контролировать себя.

Звуки доносились до него словно через ватное одеяло, мягко накрывшее Белугина с головой. Кажется, стреляли еще, кто-то опять кричал. Но слова было не разобрать. Потом что-то ударило его в спину, чуть выше левой лопатки. Сначала внутри точно провернули раскаленную спицу, а потом неожиданно потянуло пронизывающим, обжигающим холодом.

Чьи-то руки подхватили Евгения, потянули, он пытался закричать, потому что от этого боль начала вгрызаться буквально в каждую клеточку, но язык отказался повиноваться, стал тяжелым и неповоротливым, а губы как будто запеклись от нестерпимого жара. Во рту было нестерпимо солоно. Ужасно хотелось пить. За глоток воды отдал бы все сокровища мира.

Тем не менее он смог, заставил себя произнести несколько слов, ведь иначе все оказалось бы напрасным — все смерти, все усилия:

— Бумаги… бумаги во внутреннем… кармане…

И удовлетворенно улыбнулся, с трудом разлепив губы, почувствовав, как чужие руки бережно расстегивают на нем пальто и лезут в пиджак. А потом перед ним возник огромный кружащийся хоровод ослепительно-белых, искрящихся снежинок. Они порхали по замысловатым траекториям, но Белугин угадал, почти угадал потайной смысл их движения — он был так прекрасен! — хотел поделиться своим открытием со всеми, но…

— Гони, Киря! — отчаянный выкрик над самым ухом стер это желание, оставив после себя горькое послевкусие безнадежной утраты, от которого остро захотелось заплакать, и Евгений окончательно потерял сознание.