Степку посадили в каменный чулан с зарешеченным оконцем и обитой листовым Железом дверью. Звякнула могучая щеколда, закусывая не менее могучий пробой, дежурный уполномоченный, колодой лукавоглазый татарин, навесил пудовый замок и подмигнул Кимке:

— Ну, герой, рассказывай о своих похождениях!

— Это можно, — солидно согласился Кимка, — только вот чайку бы.

— Ну, чаек мы спроворим запросто! — Бородин включил электроплитку, поставил на нее пузатый медный чайник.

— С чего же начинать? — важничал Кимка.

— С самого начала, — подсказал весельчак уполномоченный, одаривая мальчишек уморительной гримасой. Санька с Кимкой прыснули. Бородин тоже улыбнулся.

— Ну! — поощрил Сергей Николаевич Кимку.

И тот начал:

— Так вот, значит, расстались мы, значит, с Санькой на валу. Это неподалеку от бани. Меткая Рука, согласно нашему боевому плану, дунул к отцу, чтобы доложить разведданные, а мы с Сенькой запылили в парк. Там... — Кимка сделал паузу, подражая опытному рассказчику.

— Что там? — подыграл ему дежурный.

— Чай еще не готов? — схитрил Кимка.

— Так всего лишь две минуты, как его поставили на плитку, — не выдержал Санька, сердито сверкнув на приятеля глазами. Меткая Рука с особым интересом приготовился слушать о похождениях друзей-приятелей, а Кимка тянул.

— Так вот, значит, — невозмутимо продолжал рассказчик, — бандиты условились встретиться в парке вечером — так сказал Чемодан Чемоданович, а когда вечером — гадай на кофейной гуще! Потому мы и бежали, как гончие. Опаздывать было нельзя: ведь дело шло о жизни и смерти человека!.. — Кимка неожиданно всхлипнул.

— Ты чего? — склонился к нему Бородин. — Лену жалко...

— А что с ней? Неужели убили? — подскочил Санька.

— Не зна-ю...

— Э, парень, все обойдется, — успокоил скуластый уполномоченный.

Украдкой смахнув слезы, Кимка продолжил рассказ уже безо всякой рисовки.

Прибежав в парк, мальчишки обшарили все укромные уголки, но ни Лены, ни ее врагов не обнаружили. Тогда Кимка с Сенькой кинулись расспрашивать мальчишек о мужчине с бычьей шеей и с лысой, как бильярдный шар, головой, а также о мордастом парне с наколками на руках, фигуры приметные. Такие сами в глаза бросаются.

«Были похожие, — ответили новостройские пацаны, — чуть ли не час возле танцевального пятачка крутились, кого-то высматривали. А куда потом задевались, не знаем».

«А девахи с ними никакой не видели?» — уточнил Кимка. Рассказчик снова начал фасонить. Но на его ужимки никто уже не обращал внимания. Все с нетерпением ждали, как развернутся дальнейшие события.

— «Девахи! Нет, не видели...»

Спросили других мальчишек, третьих. Лена как сквозь землю провалилась. И только Сазанчик, парень, которого уже пропускают на танцы, сказал нам, что видел, как Яшка-матрос передавал Лене какую-то записку. Это было в самом начале танцев. А вот что в записке было нацарапано и куда девушка после этого пошла, Сазанчик не знал... Тут мы с Мстителем, то есть с Сенькой, принимаем боевое решение — шпарить на пароходное кладбище, к Степкиному логову. Ведь если бандиты задумали спрятаться, то наверняка спрячутся там...

Бежим, значит, мы по степи, а у самих ушки — на макушке, слушаем, не позовет ли кто на помощь. Тишина. Только филин в перелеске ухает да лягушки-квакушки в болоте трещат... Страшно, мороз по коже так и разгуливает, словно боксер на разминке. Чувствуем, беда вокруг нас так и вьется, так и крутится, того и гляди, в волосы вцепится! И вдруг: «Ратуйте, люди добрые!.. Карраул!» Голос тонкий, девчоночий... Лена!..

«Держись, — кричим, — Лена, сейчас поможем!.. Враги окружены!..» И Сенька трах-бабах из пугача... А я — лук наизготовку и вперед!.. Бандиты, конечно, наутек. Один из них взвалил Лену на плечо, как волк ярочку, и в камыши. Сенька следом. А я вот с этим, — рассказчик кивнул на дверь гауптвахты, — столкнулся нос с носом. Он на меня с ножом. А я из лука как шарахну! Так правую руку и насквозь!.. Мог бы и в сердце... — важно добавил Кимка, — но раздумал. Пусть судят акульего сына, чтобы другим неповадно было.

— А Лена? — не выдержал Санька. — Что с ней?

— Не знаю... Сенька, наверное, выручил... — Рассказчик опять подозрительно зашмыгал носом, но все сделали вид, что не заметили этого. И Кимка, взяв себя в руки, закончил рассказ о недавних приключениях.

Степка Могила, увидев, что имеет дело с пацаном, а не со взрослым, полез на Соколиного Глаза разъяренным медведем. Мальчишке пришлось бы плохо, не придумай он нового фокуса. «Ни с места! — крикнул он, — стрела отравленная!.. Через двадцать минут смерть!» Тут Степка и скис, как молоко от лимона. А там и помощь подоспела...

Кимка помолчал, потом, с трудом выдавливая из себя слова, добавил:

— Степка сказал, что Софрон Лену в живых не оставит. Он против нее зуб с давних пор имеет. С тех пор, когда в одной деревне жили...

— Н-да, — нахмурился Бородин, — вот что, Валеев, — обратился он к дежурному, — ты здесь с ребятами гляди за Степкой в оба, а я пойду. У Григория Григорьевича сейчас каждый человек на счету.

— Послушай, кунак, — обратился дежурный к Соколиному Глазу, — как же так получилось, объясни, пожалуйста. Ночь. Темнота. А ты трах-бах — и готово, и подстрелил преступника. Случайно, что ли?

— Как это случайно?! — возмутился Кимка. — Когда Степка выскочил из камышей, я ему в морду фонариком. И целюсь прямехонько в лоб... Стрела запела и...

— Трах-бах в правую руку! — подсказал лукавоглазый уполномоченный. — Только как же это? Целился в лоб, а угодил в руку?

Кимка сконфузился:

— Не знаю, так уж получилось... Но если по-честному, — Соколиный Глаз залился краской, — то выстрелил я... со страху. И притом... с зажмуренными глазами...

Кимка ожидал, что сейчас на него обрушится дружный хохот и посыплются подначки, но никто даже не улыбнулся. Наоборот, Бородин похвалил Кимку за мужество. Ведь признаться в том, что ты струсил, не всякий решится, тем более что этого никто не видел. И Кимка снова приободрился.

Сергей Николаевич, еще раз наказав ребятам никуда не отлучаться и зорко следить за арестованным, ушел.

Под окнами послышалось фырканье старенького грузовичка. Все напряженно повернулись к двери. Заскрипели ступени, и в комнату вошел военный хирург Борис Иванович Шилин. Это был мужчина двухметрового роста, человек добрейшей души. Это чувствовалось не только по его лицу, круглому и улыбчивому, но и вытекало из каждого жеста, из каждого движения.

— Дорогой Борис Иванович, как она? — обратился дежурный к хирургу. И хотя имя той, о ком спрашивали, не было произнесено, Шилин, не задумываясь, ответил:

— Лена жива. Правда, она тяжело ранена, пришлось оперировать, но теперь все опасности у нее позади. — Борис Иванович протер очки. — Сейчас Лена спит...

— Ур-ра! Качать доктора! — крикнул Кимка и, подмигнув Саньке, выскочил на улицу. Меткая Рука последовала за другом.

— Куда вы? — всполошился Шилин. — В больницу нельзя!

— Мы по домам! — крикнул Соколиный Глаз.

— Вот и хорошо, — согласился Борис Иванович, — а мы с вами, — обратился он к дежурному, — займемся подстреленным пациентом...

Снова обретя свободу, мальчишки, не сговариваясь, подались на корабельное кладбище. Они решили, исходя из обстоятельств, оказать чекистам помощь в задержании Чемодан Чемодановича и его сообщников. На том и поладили.

Человек, переживший смертельную опасность, как бы рождается заново, он и видит и чувствует в десять раз острее, чем обычно. Взошла луна. Подумаешь, что здесь такого, разве до сего времени Санька с Кимкой не видали ее? Видали. И все-таки обрадовались ночному светилу.

— Светит, бабушка! — пропел Санька.

— Еще как наяривает! — согласился Кимка. — А дорога словно каучуковая, — чуешь, как пружинит под ногами?

— Точно! — согласился Санька, купая босые ноги в прохладной пыльце. — Здорово-то как!

— Сань, а как ты думаешь, успеем мы?

— Успеем. До бани уже рукой подать. А там и наши кораблики рядом!..

Вот и заросли тростника. Посеребренные верхушки покачиваются, словно наконечники копий.

— Римские легионы, — сказал Санька.

— А вон и «Летучие голландцы», — кивнул Кимка на мачты и трубы кораблей-пенсионеров. — Завтра утром адмирал Урляев выведет эти корабли в открытый океан!

— Ладно, адмирал, поторопимся. — Санька тронул приятеля за рукав. — Не забывай, сегодня мы чекисты.

Хоть мальчикам и не терпелось поскорее добраться до «Аладина», к своему флагману они двинулись в обход, по берегу реки. Им не хотелось до времени снова угодить в руки Санькиного отца. Тогда Чемодана Чемодановича изловят без их помощи, а разве с этим можно смириться!

Дорога вдоль реки не из легких. Грунт вязкий, ноги в нем утопают по щиколотку. Грязь липучая-прелипучая, как растопленный вар. Как ни стараются юные разведчики ступать бесшумно, подобно настоящим краснокожим, треск и хлюпанье вокруг них такие, будто сквозь камыши продирается целый выводок кабанов.

Но вот и «Аладин».

— Кажется, нас пока не обнаружили, — говорит Кимка трагическим шепотом.

— Точно, — таким же шепотом отвечает Бородин, выныривая из-под стапелей, — удрали-таки! Так я и знал. Григорий Григорьевич рассердится не на шутку, достанется ужо на орехи и вам и мне.

— А вам-то за что? — поинтересовался Санька.

— Да уж за дело!.. Однако дальше — ни шагу. Замрите, и ни гугу. Иначе... Сами знаете, что будет. — И Сергей Николаевич снова растворился в ночи.

— Сань, а ведь он знал, что мы удерем... и не подмешал... Мировецкий мужик!..

— А то!.. Еще какой!.. А мальчишек любит... Папа даже как-то сказал ему: «Пионервожатый ты, Сергей, а не чекист...»

— А он, Бородин, что?

— Рассмеялся и на Дзержинского сослался. Однако давай помолчим, если не хочешь, чтобы нас отсюда турнули!