Визор демонстрирует кадры из скандально популярного концерта новой звезды — Юджина Уэллса. Резкие запахи и громкая музыка наполняют дежурку спецотряда полиции Миттена. Пятна цветных огней играют на лицах расслабленно раскинувшихся в креслах бойцов. Шлемы сняты, амуниция поверх полурасстегнутой брони, пустые подсумки. Из оружия — только пистолеты. Тяжелое вооружение и боеприпасы получаются непосредственно после поступления вводной. Дежурная смена — десять человек — в состоянии трехминутной готовности. Через три минуты после поступления сигнала тревоги их десантный коптер специальной модификации, помаргивая габаритными огнями, бесшумно покинет крышу полицейского управления. Бойцы, потягивая чай со льдом, лениво перекидываются словами, обсуждая концерт.
— Интересно, откуда этот фрукт свалился к нам на самом деле? — ни к кому не адресуясь, спрашивает старшина Барков. — Столько шума из-за этого засранца.
— Брось, Сэм. Парень дает жару, чего еще надо-то? — отмахивается рядом сидящий боец.
— Ага, жару. Ты знаешь, сколько наших парней на том концерте покалечили? — не успокаивается старшина.
— Да ладно тебе. Ну, не он же их потоптал. Это все стадо богатых придурков, — успокаивающе говорит третий, не сводя глаз с шевелящейся посреди комнаты голограммы.
— А завел их кто?
— Не он, так кто-то другой бы их завел. На этих концертах всегда что-то случается. Парни знают, на что идут, когда в третий батальон устраиваются. У них что ни день — то демонстрация или концерт. Оттого и потери. Зато и оклад у них с надбавкой, и страховка — тебе такая и не снилась, — говорит капрал Кох. — Нет, ты глянь, что вытворяет! — причмокивает он губами.
— Музыка необычная какая-то. Я и не слышал такой, — завороженно глядя на мельтешащие в воздухе лица и руки, качает головой рядовой Либерман.
— Точно говорю — сволочь он, — набычившись, бурчит Барков. Зло цедит чай, отвернувшись к фальшивому окну с видом ночного города.
— Семен прав, — поддерживает старшину сержант Тринтукас, крепкошеий, поджарый, с голубыми навыкате глазами блондин. — Такие ублюдки, как этот Уэллс, на нашей крови бабки стригут. Будь моя воля — мочил бы таких.
— Отставить спор. Расслабились? Заняться нечем? Первая и вторая группы — бегом марш на тренинг. Комплекс номер три, пять проходов. Третья группа — комплекс номер пять, — резко говорит командир взвода, старший дежурной смены.
— Да ладно, лейтенант, мы ж так просто, трепались, — пытается возражать Барков. — Нам еще всю ночь тут сидеть. Не вонять же нам до утра после полосы.
— Что-то не ясно, старшина? — сужает глаза старший группы.
— Никак нет, лейтенант, сэр! Все ясно! — чеканит старшина, вскакивая.
Через полчаса интенсивных занятий на искусственной полосе препятствий в спортзале этажом выше, взмокшие бойцы одинаково ненавидят и Баркова, и Юджина, и лейтенанта.
Десятью этажами ниже, в комнате отдыха при дежурной части городского управления полиции, капитан Карванен тоже смотрит визор перед тем, как вздремнуть пару разрешенных часов. Презрительно кривит губы, глядя на буйство людей в огромном зале. “Сволочь”, — цедит он сквозь зубы.
Сон не идет. Лежу, не раздеваясь, поверх нежного атласного покрывала. Отбрасываю в сторону ненормально мягкую подушку. Закладываю руки за голову.
— Не понимаю тебя, Триста двадцатый. Зачем нам питаться консервами?
— Это необходимо из соображений безопасности.
— Хорошо, я попрошу Мариуса отправить кого-нибудь в магазин. Ты считаешь, что еду в ресторане могут отравить? Ее ведь проверяют, перед тем, как привезти ее нам. Яд сразу будет обнаружен.
— Я считаю, что питаться консервированной пищей и бутылированной водой будет безопаснее.
— Ситуация ухудшилась, да?
— Я только предполагаю это.
— Ты не доверяешь охране? Почему?
— Я не могу ответить. Извини, — следует неуверенный ответ после небольшой паузы.
— Я устал от твоих недомолвок, Три-два-ноль. Я чувствую себя марионеткой. Ты используешь меня?
— Ответ отрицательный. Ситуация под контролем.
— Триста двадцатый.
— Слушаю.
— Мне начинает казаться, что кто-то из нас в моем теле лишний.
— Я знаю об этом твоем ощущении. Ты не прав.
— И тебе больше нечего добавить? Влез в меня и командуешь! Ты же не только меня подставляешь. Ты и Мишель в это дерьмо втравил!
— Я прошу тебе довериться мне.
— Ты в который раз просишь это, чертова жестянка, и с каждым днем становится только хуже!
— Юджин, я ведь мог и устранить из твоей памяти эту информацию. Ты сам это знаешь. Я стараюсь быть честным с тобой.
— Триста двадцатый, я ощущаю, как вокруг нас с Мишель что-то происходит. Словно воздух сгущается. Опасность всюду. В каждом взгляде. В каждом встречном человеке. Все эти трупы, взорвавшиеся машины, падающие лифты. Это страшнее, чем на войне. Там хоть знаешь, откуда тебе угрожают.
— Я понимаю. Завтра должно стать легче.
— Ты уверен?
— С вероятностью в восемьдесят семь процентов. Это высокая вероятность.
— Что-то сомневаюсь я, чтобы то, что вокруг творится, кончилось само по себе.
— Возможно, ты прав.
— Что?
— Ты слышал. Что за привычка переспрашивать? Вы, люди, так нерациональны! — холод сквозит внутри от слов совершенно незнакомого существа.
— В чем ты сомневаешься, жестянка!
— Не называй меня жестянкой. Металл больше не составляет значительную часть моей массы.
— Не уходи от ответа, чертов робот! В чем я прав?
— В том, что масштаб необъяснимых событий возможно превысил критическую массу и последствия этих событий могут воздействовать на тебя и Мишель после устранения непосредственной физической угрозы со стороны Кролла.
— Умеешь ты обрадовать.
— Уж какой есть. Но это только предположение.
— Понятно. Знаешь, мне не очень хочется задумываться о том, что будет потом. Разобраться бы с текущей проблемой. А как дойдет дело до следующей, тогда и возьмемся за нее. Что скажешь?
— Скажу, что все вы, люди, склонны откладывать подальше то, что их тревожит. Или то, что потребует больших усилий для реализации. Иррациональность — это так свойственно вам.
Я чувствую, как теплота возвращается в его голос. Мне до жути не хочется иметь внутри себя холодное враждебное существо, что говорило со мной пару секунд назад. Все-таки я как был, так и остался большим испуганным ребенком, которого по ночам пугают тени в углах спальни.
— Тебе бы надо поспать. Ты сильно устал, — заботливо говорит Триста Двадцатый.
— Не могу. Не спится. Тревожно внутри.
— Все будет хорошо. Не беспокойся. Хочешь, я помогу? Спокойной ночи, чувак.
— Спокойной ночи, жестянка.
И сон опускается пушистым покрывалом. Я легко дышу, забывая на время все свои тревоги.
Отпустив напарника поспать, капитан Карванен остается один в дежурном помещении. Просматривает поступившие из отделений полиции донесения. Кражи, грабежи, семейные скандалы, убийства, несчастные случаи, автомобильные и бытовые аварии. Что-то много аварий и несчастных случаев в последние дни. Падают лифты, загораются бытовые приборы, отключаются автопилоты у пьяных водителей. Будто системы управления в отдельно взятом городе с ума посходили. Капитан качает головой в тупом раздумье. Наливает себе крепкого кофе. С этой работой только и делаешь, что подстегиваешь себя кофеином. Так и до госпиталя недалеко, думает он. В общем-то, его работа — чистая формальность. Инструкцией по Управлению предусмотрено, чтобы действия центрального компьютера дублировал человек. Можно подумать, человек в состоянии успеть отреагировать на десятки ежесекундных сообщений от таких же компьютеров в полицейских участках и машинах патрулей. Откинувшись на спинку кресла, Карванен вспоминает лицо человека, выкрикивающего слова под оглушительную музыку. Потом представляет себе холодно-надменное лицо его покровительницы. Чертовы аристократы! Все им можно! Десятки искалеченных на концерте полицейских. Сотни случаев хулиганства распоясавшейся молодежи. Расколоченные по всему центру витрины. А этим хоть бы что — живут в свое удовольствие в фешенебельном люксе. Да еще изволь выполнять распоряжения их охраны. Каких-то ублюдков из колоний. Стереть бы с лица земли эту плесень. Аж скулы сводит, как хочется увидеть среди докладов сообщение о смерти этого выскочки. Вместе с его богатенькой сучкой. И всей их охраной. И так некстати на ум приходит мысль о выплате очередного транша по кредиту за его небольшую квартирку. Что за собачья жизнь! Он щелкает клавишами пульта, переводя управление системой оповещения на себя. Зло усмехается, набирая пароль и прижимая палец к окошку идентификации. “Полномочия дежурного подтверждены”, — сообщает компьютер.
“Отель «Мариотт», восьмой этаж, нападение террористов-смертников, имеются жертвы среди гражданского населения, среди персонала и постояльцев отеля имеются сочувствующие, возможно прямое противодействие, персоналии устанавливаются, прибыть на место происшествия, блокировать захваченный этаж, принять меры по нейтрализации террористов до прибытия подкрепления”.
Сигнал тревоги от дежурного по Управлению застает группу быстрого реагирования на выходе из спортзала. Потные, взмыленные бойцы, на ходу затягивая амуницию, без толкотни, как на тренировке, бегом спускаются к арсенальной. Тревожное моргание сигнализации бликует на вороненых стволах. Тихое клацанье и шелест — цепочка бойцов быстро движется вдоль распахнутых пирамид, цепляя подсумки, выхватывая из креплений оружие. Лейтенант подталкивает каждого выбегающего в плечо.
— ...Третий ...четвертый ...пятый... — вслух выкрикивает он.
Вооружившиеся бойцы выстраиваются в колонны у двух скоростных лифтов. “«Мариотт» — это там, где Уэллс!” — мелькает в голове у старшины Баркова.
— ...Девятый! — кричит лейтенант и бронированные створки оружейной комнаты автоматически сдвигаются.
— Сэр, лифты не отзываются! — докладывает Барков, тщетно щелкая сенсором вызова. Информационная панель на стене мертва.
— Аварийная лестница, в колонну по два, бегом марш! — тут же командует лейтенант, глядя на таймер своего шлема, отсчитывающий секунды.
Хлопают сорванные с петель заблокированные двери аварийного выхода. Спецназ слаженно топает вверх. Пять этажей — не так уж и много. Даже дыхание не собьется. Двумя этажами выше неожиданно гаснет свет. Темнота — не помеха. “Не останавливаться!”. Даже не сбившись с шага, бойцы опускают лицевые пластины со светоусилителями. Коптер на крыше уже раскрутил лопасти и дрожит в нетерпении, наполняя воздух тихим свистом. Стволы его пушек подрагивают — компьютер проверяет готовность оружия. Аппарели опускаются с едва слышным гудением. Внутренности машины светятся тускло-красным. Окруженные мутноватым сиянием бойцы заученно падают на жесткие сиденья, вставляют стволы в захваты, резкими рывками опускают страховочные скобы. “Две минуты пятьдесят секунд. Норма”, — удовлетворенно думает лейтенант, глядя, как схлопываются створки десантного отсека.
Уже в воздухе поступает уточненная вводная: “Восьмой этаж отеля «Мариотт» захвачен террористами Народно-освободительной армии Шеридана. Группа террористов замаскирована под частную охрану баронессы Радецки. Руководит ими отставной капитан Уэллс. Все вооружены и очень опасны. Разрешаются любые действия, вплоть до физического устранения”.
— Разнесем ублюдков! — хищно шепчет старшина Барков.
— Тут им не колония. Покажем им, что такое спецназ Миттена! — добавляет лейтенант.
— В клочья порвем. Точно. Отработаем как надо. Не впервой, — отзываются бойцы.
Я просыпаюсь, точно меня толкнули. Ощущение опасности давит так сильно, что я начинаю лихорадочно одеваться, толком не осознавая, что делаю.
— Триста двадцатый?
— Нападение на внешнюю охрану. Мобилизуй охрану внутри номера и разбуди Мишель.
— Черт! Черт! Черт! — бормочу я, всовывая ноги в ботинки. Клинок тускло светится в свете ночника. — Не подведи, дорогой.
И тревога внутри смывается жаждой боя. Я начинаю дрожать от сдерживаемого азарта. До чего же ты хищная тварь, железяка!
— Если нельзя отступить, надо принимать бой, — следует немедленный ответ.
— Ты прав, — возбужденно шепчу я вслух, открывая дверь.
Мариус на цыпочках крадется мне навстречу.
— Т-с-с! — шипит он, вроде бы совсем не удивленный тем, что у меня в руке боевой нож и сам я полностью одет. — Внешние посты не отвечают. Будите баронессу, сэр.
— Твою мать! Зови меня Юджином!
— Давай, Юджин! Занимаем оборону в прихожей. Будь с баронессой.
— Сколько с тобой людей?
— Трое, я четвертый. Двое — отдыхающая смена в комнате прислуги на этаже. Не отвечают. Двое на посту в коридоре... были. Полиция уже оповещена.
— Ладно, я пошел, — шепотом говорю я, устремляясь к спальне Мишель. На ходу оборачиваюсь, передаю подсказку Триста двадцатого: — К окнам не подходить, одного человека у входа на балкон, одного — для контроля внешних комнат.
— Людей не хватит!
— Выполняй!
— Слушаюсь, сэр!
— Вход забаррикадируй!
— Уже! — я слышу тихий звук сдвигаемой мебели.
Запах Мишель встречает меня. Сама она — свернувшаяся в клубок гибкая кошка, спокойно дышит во сне.
— Триста двадцатый, предупреди меня, когда войдем в боевой режим.
— Принято.
— Мишель, проснись! — шепчу я на ухо баронессе.
— Юджин?
— Тихо. Быстро одевайся! Не говори вслух. Вообще не разговаривай. Выполняй! Давай, милая, мы в опасности!
— Что случилось? — все еще щурится непроснувшаяся Мишель.
— Быстро, быстро, Мишель. Одевайся и ложись на пол.
— Поняла, — она, наконец, улавливает происходящее. Отбрасывает одеяло. Я отвожу взгляд от переливов ее тела под тканью длинного прозрачного пеньюара. Под шорох одежды крадусь к двери.
— Опасность! — предупреждает Триста двадцатый и тут же грохот автоматического пистолета охранника в гостиной бьет по ушам.
— Мариус, двое на балконе! — кричит тот в микрофон, раз за разом выпуская пули.
— Ложись! — я хватаю полуодетую Мишель и валю ее на пол. Неясная тень мелькает в окне. Свист рассекаемого лопастями воздуха. Очередь многоствольного крупнокалиберного пулемета взрезает толстенный пуленепробиваемый стеклопакет и в момент превращает спальню в пыльные развалины. Куски штукатурки и бетона стучат по полу. И я понимаю — не будет никакого шокового оружия. Нас просто убивают. Всеми доступными средствами. Вторая очередь. Так низко и кучно, что я чувствую, как макушку обдает теплом от проходящей над самой головой трассы.
— Господи, Юджин! Что это? — в ужасе кричит Мишель. Кашляет, наглотавшись густой пыли. Я только прижимаю ее голову теснее к полу.
— Не шевелись! Не поднимай головы!
Свист лопастей чуть отдаляется. Коптер смещается левее. Бьет по окнам соседней комнаты. Вспышка светошумовой гранаты в гостиной видна даже через дверь. В ушах тоненько звенит от грохота. Я чувствую, как буравят стены гостиной очереди из бесшумного оружия. Пистолета охранника больше не слышно.
— Штурмовой карабин “Шмель”, две единицы, применяется в частях специального назначения, — синхронно комментирует Триста двадцатый. — Необходимо покинуть комнату.
Я не вижу ни зги в пыльной завесе. Хватаю сопротивляющуюся, ничего не соображающую от страха Мишель и изо всех сил толкаю ее в сторону двери, выходящей в холл. Двери больше нет, только обрывки пластика топорщатся из выкрошенного косяка. Удар взрыва в прихожей. Частая пистолетная пальба.
— Лежи! Слышишь? Лежи! — кричу я в самое ухо Мишель. Кричу, пока она, с остановившимся взглядом не кивает.
— Опасность справа. Боевой режим?
— Давай!
Вот оно, волшебное чувство неуязвимости! Мелкие, никчемные человечки со смешным оружием! Мне больше не требуется воздух. Плевать на задымленность. Я способен действовать любым подручным оружием. В спальне Мишель вспухает огненный шар. Языки пламени выплескивают в холл, поджигая паркет. Плети комнатных растений съеживаются от жара. Ураган холодных снежинок обрушивается сверху — система пожаротушения. Мишель, скуля от страха, ползет подальше от огня, оскальзываясь в холодном месиве. Двое за дверью. Один готовится метнуть шоковую гранату. Второй вкатится за ней следом. Я отфутболиваю назад матовый цилиндрик. Одновременно со вспышкой нога моя с лязгом встречает человеческое тело. Группируясь, несмотря на тяжелый удар, боец перекатывается вбок, явно намереваясь прострелить мне ноги. Мой нож бьет его под колено — в пространство между пластин брони. Шок изгибает человека дугой. Удар ногой по оружию. Нож насквозь пробивает армированную перчатку, пригвоздив к паркету дергающееся тело. Удар негнущейся рукой в тусклую лицевую пластину. Голова запрокидывается. Тело еще не успевает замереть, как я уже подхватываю скользкий от пены карабин. Второй боец движется, как бы в замедленном воспроизведении. Медленно-медленно выставляет ствол. Показывает плечо. Длинной очередью хлещу в проем двери. Две секунды. Броня второго выдержала — он лишь контужен. В упор расстреливаю отброшенное на паркет тело, выкрашивая остатки металлокерама на его груди. Меняю магазин. Вытягиваю еще один из приоткрытого подсумка. Азарт захватывает меня все сильнее. Я в своей стихии. Хлопанье пистолетов в прихожей. Мариус пока держится. Бросок-перекат. Коптер покачивается у соседнего окна, шевеля пулеметами. Синеватые отблески блистера. Даю длинную очередь по щелям воздухозаборников. Искры рикошетов. Магазин долой. Бросок-перекат. Отступление. Вспышка в гостиной — коптер открыл ответный огонь. Дым плотной пеленой закрывает потолок. Мишель скорчилась в углу, закрыв голову руками. Многоголосое завывание сирен снаружи. Коптер переключает внимание на новые цели. Я слышу, как изменяется тональность свиста его лопастей. Он открывает огонь вниз по улице. Под вой его пулеметов я выкатываюсь в развороченную прихожую. Успеваю заметить одного из телохранителей — он сидит у стены, свесив голову на грудь. Двое других, высунув стволы из-за изгиба коридора, заваленного разбитой мебелью, поочередно палят в сторону выбитой взрывом двери. Раненый в черной броне, без шлема, без перчаток, упрямо ползет вперед, оставляя за собой кровавый след. Толково, молодцы, думаю я, и даю очередь в проем, устремляясь вперед. “ПРИ-И-КРОЙ-Т-Е-Е-МЕ-Е-Н-Я-А”, — гулко разносится мой голос. Голова раненого старшины Баркова разлетается брызгами плоти. Пистолет выпадает из дергающейся в агонии руки. Кто-то мелькает в коридоре, с намерением бросить гранату. Медленно. Слишком медленно, дружок. Я цепляю его очередью. Граната катится по избитому пулями полу. Отпинываю ее в дверной проем. Прижаться. Открыть рот. Это тело не годится для наступательных действий. Слишком хрупкое. Взрыв. Перебивает дыхание: гравитационная граната короткого радиуса действия — не шутки. Цели поражены. Выкатиться в коридор. Очередь в прыжке. Очередь вправо, в дым. Перекатиться. Магазин пуст. Уклониться от удара ноги. Уход влево. Перекат. Сближение. Уклониться вправо. Ударить прикладом в грудь. Толкнуть корпусом. От касания с моим стальным телом безликая фигура в черном отшатывается назад. Удар ногой. Твой блок просто смешон, приятель. Удар прикладом. Пластик трескается. Трещина обнажает металлическую основу. Противник выведен из строя. Оборачиваюсь. Оценка ситуации. Все чисто. Коридор избит осколками и пулями. Свет моргает. Пол по колено засыпан снежной пеной. Мертвый спецназовец в обнимку с искрящим уборочным роботом. Ноги второго намертво зажаты в дверях лифта. Не ноги — обрубки. То, что должно быть внутри лифта, отсутствует, перебитое тяжелой кабиной. Система управления отелем, как могла, обороняла нас от непрошеных гостей. Рядом со мной — труп телохранителя с перерезанным горлом. Месиво тел у развороченного взрывом отверстия в полу — моя граната сработала.
— Выход из боевого режима!
И сразу становится нечем дышать. Я судорожно кашляю, выплевывая комки штукатурки. Карабин незнакомой конструкции в руках кажется неимоверно тяжелым. Расщепленный до основания приклад. Я недоуменно разглядываю искалеченное оружие — неужели это я из него стрелял?
— Точно, ты. Классно стрелял, чувак! — подтверждает Триста двадцатый.
— Все бы тебе людей крошить, — огрызаюсь я, осторожно пробираясь по скользкому полу. — Нашел удовольствие. Что это за люди?
— Спецназ из управления полиции.
— Почему они на нас напали?
— Они получили ложный приказ.
— Мы отбились?
— Подтверждение. Один раненый — поражение электротоком от охранной системы — у выхода на крышу, один — в кабине лифта номер два в подвале. Остальные мертвы.
— Вот зараза...
Я подхожу к двери. Издалека доносятся возбужденные крики. Грохот пулеметов коптера стих. Где-то с шумом льется вода. Топот множества ног. Сквозняк вытягивает из развороченного люкса пласты черного дыма.
— Мариус, не стреляйте, это я! — кричу из-за угла. — Я вхожу!
Мариус осторожно выглядывает.
— Честно говоря, сэр, я думал, что писаки про вас врут много, — говорит он, опуская пистолет. Второй телохранитель осторожно расстегивает бронежилет, стараясь не потревожить простреленное плечо. — Теперь вижу: не врут. Впервые в жизни вижу, чтобы не соврали, собаки. Вы же всех тут положили.
— Да ладно тебе. Так уж и всех. Ты хорошо держался, Мариус. Вооружись покуда. Оружие собери. Мало ли что.
— Конечно. Сейчас вот только Тэда перевяжу.
— Парня твоего в гостиной того...
— Знаю. Не повезло. Хорошие мужики, я с ними давно работаю. Стаса вот тоже зацепило.
— Это полицейский спецназ. Против них трудно выстоять.
— Да уж вижу, — горько усмехается Мариус. — Без хорошего пулемета тут делать нечего.
Холл сильно задымлен. Под ногами хлюпает. Съежившаяся мокрая фигурка в углу изо всех сил старается вжаться в стену. Мишель вся дрожит от холода и страха.
— Мишель, ты цела? Это я, Юджин! Тебя не зацепило? Пожалуйста, открой уши! Слышишь меня? Эй, госпожа баронесса! Давай, поднимайся! — я осторожно тяну ее за холодные руки.
— Юджин? Это ты? Юджин, что это было? — она вырывает руку. Закрывает лицо. Беззвучные рыдания начинают сотрясать ее тело.
Я вижу, что она совсем неодета. Только и успела, что набросить на себя легкий халат. Ноги ее перепачканы грязью. На локте большущая ссадина. Расстегнутый халат пропитался грязным снегом, превратившись в мокрую тряпку. Бедная ты моя! Мне хочется обнять ее дрожащее тело. Прижать к себе крепко-крепко и согреть. Спрятать на груди, как маленькую испуганную мышь. Во что же мы с тобой влипли, госпожа баронесса?
Голоса в прихожей. Ближе. Я в два прыжка пересекаю холл. Выхватываю из кобуры мертвого спецназовца пистолет и замираю у двери.
— Триста двадцатый?
— Угрозы нет. Это подкрепление, — отвечает внутренний голос.
— Сэр, не стреляйте! Это сержант Марчетти, полиция Миттена, — доносится из коридора.
— Мариус?
— Подтверждаю, сэр. Это свои, — глухо отвечает телохранитель.
— Входите. Медленно, — разрешаю я.
Полицейский, показывая пустые руки, с опаской косясь на мой пистолет, протискивается в холл. За ним еще двое.
— Сэр, вы можете опустить пистолет, мы из полиции, — говорит сержант.
— Эти тоже были из полиции. Ввалились ночью и перестреляли охрану.
— Я знаю, сэр. Должно быть, какая-то ошибка. Это спецотряд из управления. Их коптер расстрелял два наших патруля, прежде чем его взяли под контроль. Наших много полегло. Сейчас внизу куча начальства. Сплошь большие шишки. Не волнуйтесь, во всем разберутся. Уберите оружие, сэр. Пожалуйста.
— Позовите врача. Несколько врачей. Один телохранитель ранен. Баронесса в шоке, — я киваю на всхлипывающую Мишель. — Ждите там, снаружи.
— Хорошо, сэр. Мы только хотели убедиться, что вам ничего не угрожает.
— Все, кто угрожал — они там, — киваю я на трупы спецназовцев.
Копы быстро склоняются над телами. Держа на прицеле, щупают пульс. Снимают шлемы. Тычут шеи маленькими медицинскими сканерами. Кивают сержанту: оба готовы.
— Мы будем снаружи, сэр. У входа. Возьмите коммуникатор. Мы сообщим, если кто-то из своих пройдет.
Он кладет на пол маленькую коробочку, полицейская модель. Его спутники смотрят исподлобья, готовые изрешетить меня по малейшему намеку. Я чувствую их раздражение и неприязнь. Им плевать, кто я. Я только что отправил на тот свет кучу их товарищей. Пускай и по ошибке.
— Хорошо. Спасибо, сержант.
И только когда полицейские выходят, я опускаю пистолет.
— Мариус, ты закончил с перевязкой?
— Да, сэр.
— Идите сюда. Оба. Встаньте у входа. Никого не впускать без разрешения. Возьмите карабины. Справитесь с ними?
— Справимся, сэр.
Я подхватываю безвольную Мишель на руки. Осторожно ступая по скользкому полу, несу в ванную. Мишель обхватывает меня за шею. Крепко прижимается ко мне. Мокрая ткань натягивается на ее спине. Половина тела просто обнажена. Телохранители тактично отводят глаза от ее ног.
В ванной Мишель никак не хочет отпускать меня.
— Нет, нет, — шепчет она, пряча мокрое лицо у меня на груди. Хорошо хоть автоматика работает. Я приказываю наполнить ванну водой температурой в тридцать три градуса. Надеюсь, этого хватит, чтобы Мишель согрелась. У меня вечная проблема с голосовыми командами. Никак не могу выбрать правильную температуру. Приходится пробовать воду рукой. Вот и сейчас, тычу пальцем в тугую струю и прошу гостиничную систему подогреть еще чуть-чуть. Легонько укачиваю Мишель, шепчу что-то успокаивающее. Кто бы меня сам успокоил. Но я вроде как мужчина. Приходится играть роль до конца. Пускай бедняга хоть в чем-то будет уверена. В таком бедламе это вовсе не лишнее. Когда шапка душистой пены поднимается над краями огромной ванны, как ребенка уговариваю дрожащее существо опустить ноги в воду. Хотя, откуда мне знать, как уговаривают детей?
— Милая, расслабься. Все позади. Я с тобой. Разожми руки. Тебе надо вымыться и согреться. Будь умницей. Ты же сильная женщина. Ну же! Давай, хорошая моя. Отпусти меня.
Отбрасываю в угол халат-тряпку. Осторожно придерживаю Мишель подмышки, пока она не погружается в пену по самый подбородок. Она продолжает цепко держать меня, на этот раз за руку. В тепле глаза ее приобретают осмысленное выражение. Она начинает оглядываться. Потом видит в зеркальной стене свое отражение с опухшими от слез глазами на грязном лице и спутанными волосами.
— Ну и чудище, — пытается она пошутить. Но губы ее предательски дрожат. — Подай мне тот шампунь, пожалуйста.
Я исполняю ее просьбу. Отворачиваюсь, чтобы не смущать ее. Она торопливо плещется за моей спиной. Только сейчас замечаю, как на белоснежный пол с меня течет грязная вода. Хлюпает в ботинках. В зеркале вижу высокое пугало в мокром заляпанном комбинезоне и со щетинистыми щеками. Мне и самому бы не помешала ванна. Или горячий душ, на худой конец. Воспользовавшись тем, что обе руки Мишель теперь заняты, делаю осторожный шаг к двери.
— Юджин, не уходи, — тут же испуганно просит она. — Пожалуйста.
— Я здесь, не волнуйся. Я только выпить хотел достать.
— Все равно не уходи. Попроси охрану принести.
— Ладно, — соглашаюсь я. Происходящее все еще не укладывается в голове. Я точно фильм про себя смотрю со стороны. Не верится, что я опять во что-то влип. Как всегда — по самые уши.
— Мариус, дружище, найди чего-нибудь выпить, — кричу я, приоткрыв дверь.
— Сейчас поищу, сэр, — и через пару минут он просовывает в дверь стакан и грязную бутылку с виски.
— Больше ничего нет. Бар разнесло подчистую, — извиняется он.
— Сойдет. Спасибо. Как там Тэд?
— Держится. Не волнуйтесь, сэр. Доктор вкатил ему обезболивающего. И рану обработал. Кости не задеты, рана чистая.
— И то ладно, — соглашаюсь я.
— Там в коридоре уже толпа. Тузы из полиции, из СБ, даже кто-то из правительства. Все хотят с госпожой баронессой пообщаться. Или с вами, сэр. Грозятся. И врачи ждут.
— Мариус, никого не пускайте, пока капитан Уэллс не разрешит. Со мной все нормально. Позвоните в свое агентство. Вызовите подкрепление, — отчетливо говорит Мишель из ванной.
— Я понял, мэм. Уже позвонил. Будут с минуты на минуту. Вы не ранены?
— Нет, я же сказала. Я в порядке. Спасибо тебе, Мариус.
— Не за что, мэм, — смущается телохранитель. — Это моя работа. Я пойду.
Твердость голоса Мишель — иллюзия. Она делает над собой титаническое усилие, чтобы говорить без предательской дрожи. Я наливаю виски в стакан. На пару пальцев. Она, стуча зубами по стеклу, жадно пьет.
— Что это было, Юджин? — наконец, спрашивает она.
— На нас напал спецотряд управления полиции, — отвечаю я.
— Они что, с ума сошли?
— Полицейский сказал, что произошла ошибка.
— Сказки для идиотов. Нас просто в угол загнали. Не знаю, кто на нас охотится, но не этот вонючка Кролл, точно. Размах не тот. Дай мне коммуникатор — я позвоню деду. Надо выбираться отсюда.
Я подаю ей трубку.
— Не уходи.
— Я только соберу оружие. И нож свой достану. И сразу вернусь. Через минуту. Не бойся.
— Поскорее, ладно?
— Конечно, — старательно улыбаюсь я.
Когда я возвращаюсь, почистив нож об одежду убитого и выудив из подсумков несколько магазинов для пистолета, Мишель уже сидит на краю ванной, завернувшись в пушистый купальный халат, и внимательно слушает седого мужчину с властными глазами.
— Только что сообщили, — говорит мужчина, скользнув по мне взглядом. — Жак Кролл умер. Причины смерти устанавливаются. Его медицинский диагност превращен в кусок стекла — никакой информации. Спецслужбы перевернули все вверх дном. Удалось установить, кому он заказал тебя, и, — он снова скользит по мне довольно неприязненным взглядом, — твоего э-э-э... друга. Это некто Реформатор.
И он замолкает, давая нам осознать услышанное. Триста двадцатый вяло шевелится в моих мозгах, услышав весть о гибели Кролла. Я остро чувствую его торжество. И одновременно — беспокойство. Не увидев на наших физиономиях должного удивления, дед Мишель поясняет:
— Реформатор — кодовая кличка киллера. Или группы киллеров. На нем длинная череда покушений. И никаких следов. Вообще. Попытки выйти на него вот уже пять лет заканчиваются ничем. Ни одного прокола. Он выполнил все свои заказы.
— Дедушка, что нам теперь делать? — почти жалобно спрашивает Мишель.
— Займите жесткую оборону. Настолько жесткую, насколько это возможно. Ограничьте круг общения. Никаких внешних контактов. Питайтесь только консервированными продуктами. Сними загородную виллу и окружи ее кольцом охраны. Агентство Бора, судя по тому, что вы живы, пока справляется. Их и найми. У них достаточно сил. Я пришлю транспорт за тобой. Дома тебе будет спокойнее. Запрем тебя в крепости. Будем тянуть время. Возможно, после смерти заказчика заказ будет аннулирован.
— Дедушка, это не агентство меня спасло. Это Юджин. Если бы не он, меня бы уже выпотрошили. Ты бы видел этих людей... Кстати, познакомьтесь, — спохватывается она. — Юджин, это мой дедушка, барон Радецки, вице-адмирал Флота в отставке. Это Юджин Уэллс, капитан в отставке.
— Здравствуйте, сэр. Очень приятно познакомиться, сэр, — говорю я вежливо, представляя, до чего нелепо выгляжу.
— Я читал ваше личное дело, капитан, — вместо приветствия говорит адмирал, сверля меня тяжелым взглядом. — Не скажу, что я в восторге от связей своей внучки. Она всегда отличалась э-э-э... эксцентричностью. В некоторых случаях это вовсе неплохо. Для бизнеса. Но сейчас она явно перегнула палку. С вашей стороны было очень неразумно втравливать баронессу в это дерьмо, капитан. Если она вылезет из этого приключения живой, так и быть, я не стану растирать вас в порошок. Так что вы уж приложите все усилия, капитан. Это я вам по-дружески советую.
— Дедушка!
— Девочка моя, у нас тут мужской разговор. Помолчи. Вы меня поняли, капитан?
— Так точно, сэр! Понял! — чеканю я, вытягиваясь.
— Это хорошо, капитан. А то все кругом в голос талдычат, будто вы абсолютно невменяемы. Рад, что хоть что-то в вашем личном деле неправда.
— Еще одно, сэр! — уши мои наливаются предательским жаром. Щеки, наоборот, становятся холодны, как лед.
— Что еще, капитан?
— Если я и рискую жизнью, то вовсе не из желания угодить вам, сэр. С позволения господина адмирала, я и без ваших приказов приложу все усилия, чтобы Мишель... госпожа баронесса осталась живой. Кроме того...
— Ну?
— Шли бы вы в задницу, господин барон, адмирал, сэр! — выпаливаю я, продолжая стоять смирно.
— Что? Да ты... Видимо, вы не представляете, с кем разговариваете, юноша. Нет, ты слышала, с каким сбродом ты связалась? — обращается к Мишель побагровевший адмирал.
— Ну, у вас же мужской разговор, — ехидно улыбается она. И добавляет: — Вот еще что, дедушка: я без Юджина никуда не полечу. Имей это в виду.
— Однако, это уже слишком, милая. Одно дело — намеренное эпатирование публики, и совсем другое... Ты забываешь о чести семьи, Мишель...
— Дедушка, — прерывает его Мишель. — Я помню о чести. Я, баронесса Радецки фон Роденштайн, не брошу человека, несколько раз спасшего меня от смерти. Это вполне в традициях нашей семьи. Или нет?
— Поговорим об этом после, — уклончиво отвечает адмирал, намеренно не глядя на меня. — Тут с тобой желает поговорить твой супруг.
Я тактично отхожу в сторонку.
— Карл? Разве он сегодня не в казино? Ты лишил его кредита? Или все бордели в округе закрыты? А может, ему снова нужны деньги на ремонт яхты? — насмешливо спрашивает Мишель.
— Э-э-э, девочка моя, это дела семьи. Не стоит вмешивать сюда посторонних, — он выделяет это свое “посторонних”.
— Передай этому слизняку, дедушка: пусть катится в задницу, — с каким-то застывшим лицом говорит Мишель.
— Я свяжусь с тобой через несколько часов, дорогая, — скрывая досаду, говорит адмирал. — С руководством силовых структур переговоры уже проводятся. Тебе окажут максимальное содействие. Целую тебя.
— И я тебя, дедушка.
— Кажется, все закончилось, — говорит Триста двадцатый.
— И это все, что ты можешь мне сообщить?
— Вирус выполнил свою задачу. Угроза жизни объектам Юджин Уэллс и Мишель Радецки устранена. Через некоторое время все должно прийти в норму. Пока же есть смысл действовать согласно рекомендациям господина адмирала.
— Он в отставке, — хмуро огрызаюсь я.
— Это не меняет дела. Его рекомендации логичны. Такую безупречную логику суждений редко встретишь в людях.
— Ты расскажешь мне подробнее обо всем, что случилось?
— Подтверждаю.
— Когда?
— Через несколько суток, — уклончиво отвечает Триста Двадцатый. — Почему ты мне не доверяешь?
— Мужество без благоразумия — только особый вид трусости, — отвечаю ему цитатой из кого-то. Это ж надо — я просто в ходячий справочник превратился!
Вскоре в холле становится тесно от людей в форме. У всех на рукавах одинаковые эмблемы. Все в бронежилетах и увешаны длинноствольным оружием с подствольными гранатометами. Прибыло подкрепление из охранной фирмы. Того самого агентства Бора. Мишель привычно распоряжается.
— Семьям погибших, помимо страховки, — по десять тысяч кредитов. Мариусу — премия в размере страховки. Человеку, что с ним — пять тысяч. Принесите мне терминал, я переведу деньги немедленно. Снимите виллу в пригороде, рядом с хорошим шоссе и удобную для охраны и обороны. Оборудуйте там все. Закупите консервы и воду. Проверьте их на все известные яды. Как будете готовы — перевезите нас на виллу на чем-нибудь надежном.
— Армейский броневик подойдет, госпожа баронесса? — уточняет плотный мужчина в форме.
— Не знаю. Решайте сами. Далее. Врач не нужен. Я в порядке. Давайте контракт, я подпишу. Аванс перечислю немедленно. Всех местных начальников — гоните к дьяволу, не желаю слушать их дурацкие извинения. И чтобы никаких допросов капитана Уэллса. Ваши люди могут быть допрошены только на территории агентства и в присутствии представителей адвокатского дома Керка. Свяжитесь с ними. Счета на услуги пусть пересылают мне.
— Хорошо, госпожа баронесса. С вами приятно работать.
— Сделайте так, чтобы вам было еще приятнее, — не дайте убить меня и капитана Уэллса, иначе вам не видать второй части суммы, — обрывает Мишель.
— Не беспокойтесь, госпожа...
— Далее: одежду мне и господину Уэллсу. Немедленно. Я не могу ходить в этих тряпках. Найдите нам другой номер.
— Хорошо, госпожа баронесса. Владелец выказывает озабоченность вашим присутствием в его отеле и связанными с этим неудобствами. Постояльцы спешно покидают отель, зданию и оборудованию нанесен существенный урон.
— Передайте ему дословно: когда он закончит ремонт и даст соответствующую рекламу, желающие жить в отеле, в котором было произведено покушение на баронессу Радецки и капитана Уэллса, будут записываться сюда за месяц. Передайте: так и быть, я не буду выставлять финансовых и иных претензий за использование своего имени. И еще: я оплачу весь этаж на время своего пребывания здесь.
— Понял вас, госпожа баронесса. Передам в точности. В течение получаса попрошу вас побыть в этих стенах. Других неповрежденных помещений в номере не осталось.
И мы снова остаемся вдвоем. Мишель усаживается на шикарную скамью из подогретого мрамора. Вытягивает ноги.
— Знаешь что?
— Да, Мишель?
— Ты похож на пугало. Не мешало бы тебе хорошенько вымыться. Раздевайся, я отвернусь.
— Ладно, — послушно отвечаю я, с удовольствием сбрасывая мокрые тряпки. Отвернусь. Ха! В этой чертовой зеркальной ванной куда не отвернись, все как на ладони.
— Если хочешь, я потру тебе спину.
— Не нужно, я сам. Спасибо, что предложила, — и я погружаюсь в душистую воду. Упругие струи тут же набрасываются на мое уставшее тело. Мишель сидит рядом и ласково теребит мне мокрые волосы. Странное чувство исходит от нее. Оно приводит меня в смущение. Мы молчим, потому что не знаем, что сказать друг другу. А я, к тому же, еще и боюсь испортить своим неуклюжим языком эту нечаянную близость.
— Фиксирую выработку веществ из группы амфетаминов, — вмешивается в идиллию Триста двадцатый.
— Вот заладил! Тебе заняться нечем? — парирую я. — Не мешай, а? Отдохнул бы, что ли.
— Мне не требуется отдых.
— Тогда просто помолчи, ладно? Мне так хорошо сейчас, что я готов еще кого-нибудь убить.
— Нет, вы посмотрите на него! Он готов убить! Уж кто бы говорил! Все-все. Умолкаю...