Вылет из Дар-эль-Бейды, аэропорта Алжира, складывался несколько необычно. Громкоговоритель призывал пассажиров занять места не до Хасси-Месауда, а до МД-1.

Необычен был и состав пассажиров, занявших места в самолете, — одни мужчины, распространявшие вокруг себя аромат Клондайка. Трое из них олицетворяли собой типичных дельцов: двойной подбородок, сосредоточенный взгляд и набитые до отказа портфели. Остальные пассажиры были людьми крепкого сложения, чьи видавшие виды измятые спортивные куртки странно контрастировали с безукоризненно чистыми, тщательно отглаженными светлыми поплиновыми брюками. При таком составе казалось само собой разумеющимся, что обслуживал пассажиров стюард, а не стюардесса.

В то время как новички любовались распростершейся внизу пустыней, часть пассажиров уснула, другая — листала иллюстрированные журналы. Пройдет несколько часов и одни из них снова вернутся к своим обычным занятиям в качестве буровых мастеров или техников, а другие в помещении с кондиционером продолжат деловые разговоры. Они выполнят эти свои обязанности так же добросовестно, как и в любой другой точке земли — в Алжире или в Париже, в Провансе или Техасе. Они и не вспомнят, что еще совсем недавно в этих местах пасло своих верблюдов кочевое племя шаамба и воины-туареги подстерегали и грабили караваны.

Мы пролетели над древнейшим оазисом Уаргла, словно скованным глубокой дремотой. Через несколько минут показались сверкающие серебром нефтехранилища, черный густой дым, полыхающие языки пламени над желтой пустыней. Это — Хасси-Месауд.

Вот я и прибыл к месту назначения под названием МД-1 и направился к миниатюрному зданию аэропорта. Алжирский полицейский чиновник приступил к тщательной проверке паспортов, хотя самолет и не пересек ни одной государственной границы. Каждого прибывшего просили сообщить, кто персонально его ожидает. Как выяснилось впоследствии, эта предосторожность не была излишней. Здесь нет ни автобусов, ни такси. Кто сюда приезжает, должен непременно заранее обзавестись поддержкой старожила, иначе он будет так же беспомощен, как и сто лет назад. Следующий самолет отправится к побережью лишь через три дня, и аэропорт на это время закрывается, так что нетрудно себе представить, каково придется в эти дни незваному гостю. А вышеупомянутая проверка дает возможность на том же самолете отправить его обратно.

Тем временем я подвергся одной из самых страшных библейских пыток: мухи! Они жужжали, гудели, мгновенно превратили мою белую рубашку в сплошное черное пятно, они грозились попасть в рот, нос, глаза, вызывали страшный зуд, облепили сплошной массой обнаженные части тела.

Мой приезд совпал с периодом сбора фиников — самым благоприятным для этих мучителей. Меня уверяли, будто в другие времена года они свирепствуют все же несколько меньше. Казалось, в этой бескрайней пустыне ничто не противостоит черному бичу.

В закрытом помещении, где, не подвергаясь нападению этих жужжащих насекомых, я мог спокойно ожидать моих гостеприимных хозяев, я вспомнил запись французского исследователя Анри Дюверье, посетившего эти места в 1860 году: «Мухи в этой стране невыносимы. Я не могу написать и двух строк без того, чтобы не отбиваться от них. Ложась отдыхать, я вынужден с головой завертываться в муслин. И все же они каким-то образом добираются до моего носа, спины и шеи».

В Хасси-Месауд меня пригласило «Национальное общество по исследованию алжирской нефти» («Сосьетэ насьональ дэ решерш э д’эксплуатасьон де петроль ан Альжери», или сокращенно С. Н. РЭПАЛ). Компания, созданная после второй мировой войны на правах французского государственного предприятия, одной из первых занялась разведкой нефти в Сахаре. В 1965 году, когда независимый Алжир заключил с Францией договор об эксплуатации сахарской нефти, РЭПАЛ была превращена в смешанную франко-алжирскую компанию, в которой обе страны были представлены на равных началах.

Правление компании прислало за мной в аэропорт машину. Садясь в автомобиль, я чуть не обжегся об его раскаленный кузов: машина простояла некоторое время на солнце. Затем по отличному асфальтовому шоссе мы покатили к Хасси-Месауду.

Кто захочет найти Хасси-Месауд на новой карте Сахары, увидит такой же графический знак, каким обозначают города или оазисы. Однако карта в этом случае вводит в заблуждение. Хасси-Месауд не определенное, строго ограниченное место, а огромное нефтяное поле, изрезанное трассами нефтепроводов и водопровода, усеянное буровыми скважинами. Здесь два аэропорта, два предприятия, две «базы» — оазисы наших дней — и все это на очень большом удалении друг от друга. Это — поле без определенных границ как природных, так и юридически зафиксированных. Что же было здесь до прихода нефтяников и землемеров? «Гид блё» — «Синий путеводитель», выпущенный в 1954 году, сообщает о трассе Уаргла — Таманрассет: «Вы проедете 109 километров и увидите слева ответвление, которое приведет вас к колодцу Хасси-Месауд». И больше ничего.

 

«Счастливый колодец»

«Хасси» означает «колодец», «месауд» — «счастливый». Следовательно, «счастливый колодец». Счастливым считается караван, которому после изнурительного многокилометрового перехода удается добраться до маленького, сложенного из кирпича-сырца сооружения, в середине которого находится отверстие колодца («питьевая вода на глубине девяти метров» — значится в путеводителе). С трудом пробившись через песок к заброшенному белому строению, я заглянул в черную пропасть колодезной шахты. Разумеется, я заранее знал, что ничего не увижу, и все же пристально вглядывался в проем колодца: ведь это было историческое место.

«Счастливый колодец» стал поистине таковым для XX века, для целой страны — Алжира, развитие которой не в последнюю очередь зависит от нефти. Воды в колодце не хватило бы и для одного оазиса, нефть же вызвала к жизни несколько оазисов.

Компания С. Н. РЭПАЛ первым делом показала мне свой оазис — базу Ирара. Моему взору предстали учреждения и жилые дома для пятисот человек — стандартные сборные строения, обшитые листовым железом. Каждая комната, разумеется, с искусственным климатом; в поселке есть кинотеатр, в котором каждый день показывают другой фильм. Фильмы прокручиваются без перерыва с 14 до 24 часов; имеются два бассейна, выложенные голубым кафелем, с необыкновенно прозрачной водой, клубы, библиотеки, спортивные площадки, бары. И все это не роскошь, а жизненная необходимость. В самом деле, кто еще кроме закаленных жителей пустыни мог бы без этой «роскоши» выдержать здесь больше недели?

Однако настоящий оазис — это кипарисы, пальмы, кустарники, газоны и цветочные клумбы. Сотни кубических метров земли были доставлены сюда с севера на грузовиках, чтобы здесь, на краю Большого Восточного Эрга, где пустыня является пустыней в истинном смысле этого слова, дать жизнь новым растениям. С утра до вечера, без перерыва, в искусственный оазис подается вода из трубопроводов и шлангов. Второе чудо Хасси-Месауда — это вода. При разведке нефти нашли воду. На глубине 1425 метров обнаружили огромный подземный пресноводный резервуар, образовавшийся по капле в течение тысячелетий, пополнявшийся подземными стоками с граничащих с Сахарой гор. С этой глубины вода выкачивается насосами. На поверхность она выходит горячая — термометр показывает 63 градуса по Цельсию.

Продолжение чуда — водопроводную станцию — можно увидеть на холме, возвышающемся над базой Ирара. Здесь животворный поток — пять тысяч кубических метров ежедневно! — охлаждается и очищается.

Ирара — это одна из баз в Хасси-Месауде. Другая называется «Мэзон верт» — «Зеленый дом». Она ничем не отличается от первой, но принадлежит уже не РЭПАЛ, а французской нефтяной компании КФП(А), которая добывает нефть в Месауде наравне с РЭПАЛ. Особого внимания заслуживает, однако, третья часть Хасси-Месауда.

Между двумя широкими улицами огорожены земельные участки. На большом расстоянии друг от друга разбиты палатки и выстроены мастерские. То тут, то там валяются сломанные машины, встречаются свалки металлолома. Не будь бескрайних песков и палящего огненного шара на небе, можно было бы подумать, что ты находишься на Аляске времен золотой лихорадки, точнее, в конце этого периода. С авторемонтной мастерской, выбрасывающей все ненужные отходы прямо в пустыню, соседствует «эписери» — бакалейная лавка. В темной пещере, украшенной берберским орнаментом и африканскими масками, разместился бар «Ле Томбукту».

На «углу улицы» — какой-то киоск, выкрашенный в блеклый зеленый цвет, — огромными красными буквами он рекламирует себя как «Бар Америкэн». Однако сигарет я купить в нем не смог.

— Вам нужно перейти улицу, — сказал мужчина, сидевший на корточках в тени перед баром, — там есть другой киоск.

Я направился по указанному адресу и, сделав несколько шагов, остановился в полной растерянности: я очутился в пустыне.

— Прямо! — раздался голос позади меня.

Я робко пересек зону из хлама, лома и мусора, окружающую Хасси-Месауд наподобие вала. И вдруг обнаружил у себя под ногами очень маленький уэд — высохшее русло крошечной речушки, которая бог весть когда тут протекала. Здесь же помещалась лавчонка. Я вошел. В проходе между тремя-четырьмя корзинами, наполненными помидорами и луком, сидел старик, голова которого была закутана покрывалом. На полке лежали три пачки сигарет разных сортов и стояло несколько бутылок лимонада.

Я попросил сигарет, взял одну из пачек, заплатил и ушел. Старик запер за мной дверь и зашагал через пустырь, чтобы в связи с только что произведенной торговой операцией пополнить свои запасы. Если бы в это время пришел новый покупатель, ему пришлось бы довольно долго ждать. Но здесь у людей много времени, просто бездна времени.

Это оборотная сторона медали — нефтяного чуда Сахары: за бумом неизбежно следует спад, если не предусмотреть все заранее. В довольно внушительную цифру безработных, числящихся в алжирских департаментах Сахары, включены и жертвы нефтяного бума. Здесь, в Хасси-Месауде, их можно встретить у бензоколонок, на шоссе, ведущем на север. Это молодые, крепкие мужчины, не европейцы, как в самолете, который доставил меня сюда, а сплошь местные жители — алжирцы. В свое время их привлекли сюда высокие заработки. Они отказались от скромной, спокойной жизни в каком-нибудь оазисе, чтобы посвятить свою молодость строительству домов или прокладыванию дорог и улиц в Хасси-Месауде. Но все эти работы вскоре были завершены. Для нефтяных промыслов характерно, что после окончания трудоемких изысканий все делается как бы само собой. Если нефтяной слой находится под достаточно большим давлением, не нужны даже насосы: нефть появляется без всяких усилий, сама по себе; насосы нефтепроводов, нефтеперерабатывающие сооружения работают автоматически. Работа кончилась, и во многих из них здесь больше не нуждались.

Они неподвижно стояли у бензоколонок на ярком солнце, возле каждого — чемоданчик, вмещающий все его имущество. Время от времени, когда на горизонте появлялась черная точка, они поднимали руки: таков знак автостопа и в Сахаре.

Враждебная пустыня принуждает к своего рода солидарности. Нет машины, которая бы не остановилась по этому знаку, будь то инспекционный автомобиль инженера промысла или грузовик, набитый до отказа трубами. Однако на этот раз людям явно не везло. Ни одна машина не направлялась на север. Никто не мог захватить их с собой. Они пожимали плечами: «Иншалла…» — «Бог даст…». Возможно, завтра им повезет больше: вдруг какая-нибудь машина пойдет в Алжир. В Алжире они надеялись найти работу. Они знали, что и там это будет нелегко, однако в пустыне шансов было еще меньше.

 

«Рождественская елка»

Я отправился обратно в так называемый отель. Отелем именовались несколько стандартных сборных домов из листового железа, поставленных в виде прямоугольника и образовавших таким образом внутренний двор, покрытый желтым зыбучим песком. Здесь росли тамариски, мелкая, скудная листва которых давала едва заметную тень. Огороженное проволокой место стало приютом для двух фенеков — забавных большеухих лисиц пустыни, которые днем, свернувшись в выкопанной ими самими песчаной яме, беспробудно спали, но зато рано утром и после обеда очень оживленно носились из угла в угол. Железные штанги, сверху покрытые камышовыми циновками, соединяли между собой все постройки, и поэтому можно было в тени переходить из одного корпуса в другой.

Вскоре должна была наступить темнота. В Сахаре ночь приходит внезапно, почти без всяких переходов. У меня было ощущение, что мое тело совершенно обезвожено, хотя я как будто и не потел. Воздух в пустыне настолько сух, что буквально вырывает пот из пор, и человек не ощущает никакой влажности. Потеря жидкости для организма при этом неслыханная. Душ перед едой показался мне спасением. Я направился в свою крошечную комнату размером 2,5 × 2,5 метра, вмещающую кровать, встроенный шкаф и душ. В стене шумел вентилятор, сильно охлаждавший воздух в комнате, так что после нестерпимой уличной жары здесь даже знобило. Когда я открыл водопроводный кран, оттуда полился почти кипяток, а я так мечтал о холодной воде! Солнце сильно нагрело воду, скопившуюся в течение дня в трубах, протянутых по самой поверхности пустыни. Прошло немало времени, пока вода настолько остыла, чтобы я смог ощутить приятную прохладу и смыть с тела красноватый песок.

Ужинать надо было идти в другой корпус. Здесь предлагали добротные блюда по сносным ценам (следует принять во внимание, что продовольствие доставляется за восемьсот километров на машинах или самолетах). Официант поставил передо мной полуторалитровую бутылку с минеральной водой, но прошло всего несколько минут, как я попросил вторую. Казалось, будто воду выливали в песок.

Все без исключения постояльцы отеля были причастны к нефтедобыче: шоферы грузовых машин с дальних рейсов, вынужденные делать передышку по пути к нефтяным вышкам; техники по разведке нефти, у которых были дела в «Мэзон верт» или Ираре. Враждебная природа приучила людей скупиться на слова — здесь не кривлялись, говорили только по существу.

Двое — француз и швейцарец — без обиняков пригласили меня за свой столик; они приехали с нефтеразработок за несколько сот километров отсюда. О чем мы говорили? О пустыне. Новичок узнал (хотя он и сам об этом догадывался), что там, в пустыне, все обстоит совершенно по-иному, чем здесь, в комфортабельном Хасси-Месауде. Он узнал, что зимой после дневной работы в невыносимой жаре нефтяникам приходится тепло укрываться на ночь. Что утром они вынуждены разбивать ледяную корку, покрывающую воду, заготовленную для умывания, а днем снова изнывают от жары. «Сахара — холодная страна, в которой очень часто бывает жарко» — гласит арабская пословица.

Перед отелем щелкали железные бильярдные шары — играли на песке при свете фонаря в столь любимую на обоих берегах Средиземного моря игру. Конец рабочего дня. Красное небо. Над «Сантр эндю-стриэль» полыхало пламя, — это горел природный газ.

Вдали поблескивали огни четвертого Хасси-Месауда — освещенные окна комплекса современных бетонных зданий в стиле Jle Корбюзье, включающего жилые дома, магазины и административный центр.

На следующее утро я должен был выбрать одно из двух зол: ехать в машине с поднятыми стеклами, — это было все равно, что изжариться в духовке (в тени термометр показывал 40 градусов, но где здесь можно было рассчитывать на тень?), или опустить стекло, но тогда я рисковал быть засыпанным песком, ибо резкий ветер поднимал клубы песчаной пыли. Песок волнообразно лежал на черном асфальте, и как только на дороге попадалось углубление, моментально образовывались дюны. Мощные желтые скреперы и целые колонны уборочных машин пытались расчистить шоссе…

Мы находились на пути к историческому месту. Наш визит предназначался тому маленькому пятнышку в бесконечности пустыни, которое нарекли МД-1. Это название я впервые услышал перед отлетом в алжирском аэропорту. Загадочный МД-1 выглядел столь же прозаично, как и его название. Шестиугольный участок пустынной земли был обнесен проволочной оградой высотой в человеческий рост. В середине из песка торчала толстая труба. Посредством ряда вентилей и больших задвижек она соединялась с другой трубой, снова уходящей в песок. Так вот, оказывается, что скрывалось под загадочным названием МД-1 — металлическое сооружение, любовно окрещенное нефтяниками «рождественская елка». Эти «елки» весьма символичны для Сахары середины XX века.

Нашу «рождественскую елку» отличает от других мемориальная доска, прикрепленная к ограде. Она сообщает, что здесь 15 января 1956 года начались буровые работы и что 4 июня 1956 года на глубине 3300 метров была обнаружена нефть. Эта вышка названа «Скважина Жана Римера» — в память техника, трагически погибшего во время изысканий.

Когда 21 марта 1899 года британское и французское правительства поделили между собой Африку, установив границы своих колониальных владений, и вследствие этого договора большая часть Сахары перепала Франции, премьер-министр Великобритании лорд Солсбери злорадно воскликнул: «Мы не скупились на песок галльскому петуху. Пусть он роется в нем, сколько пожелает».

Прошло очень много времени, пока галльский петух надумал порыться в песке. Поначалу он ограничивался покорением свободолюбивых кочевников и жителей оазисов. А человек, которому первому пришла в голову идея, что стоит порыться в песке, не удостоился благодарности. Ему было двадцать три года, когда по поручению одного крупного предпринимателя он отправился в Великую пустыню, чтобы найти там сокровище. Сокровища он не нашел, но зато обнаружил, что бытовавшие в то время теории о геологической структуре Сахары не соответствуют действительности. Было это вскоре после первой мировой войны. Молодой человек — Конрад Килиан — прошел пешком через весь Ахаггар, через песчаные и каменистые пустыни (хамады), жил среди кочевников. Пустыня полонила его.

В 1926 году он снова появился среди бескрайних песков. В течение многих лет о нем ничего не слыхали. На этот раз целью его путешествия был район, где теперь проходит граница между Алжиром и Ливией. Тогда же она не была твердо зафиксирована. В Ливии племена, возглавляемые мусульманским религиозно-политическим Орденом сенуситов, боролись против итальянских колонизаторов. Переодетый бедуином, молодой Килиан, чьи симпатии всецело были на стороне жителей пустыни, а не итальянских оккупантов, прибыл в оазис Гат и был дружелюбно встречен местным населением. В Гате он получил удивительное предложение: десять тысяч солдат готовы стать под его начало, если он согласится стать султаном Феццана и прогнать итальянцев.

Килиана не прельщал султанский титул, однако он был не прочь присоединить к своему французскому отечеству еще и этот кусочек планеты. Севернее Гата, в сердце области, никак не упомянутой во франко-итальянском пограничном договоре 1919 года, расположился оазис Туммо. Именно сюда направился молодой искатель приключений во главе отряда воинов-бедуинов. Из походной сумки он достал трехцветный французский флаг собственного изготовления и водрузил его в центре оазиса.

 

Выгодная случайность

В скором времени в Париж на имя французского правительства пришло необычное письмо. Оно было отправлено из самых глубин Сахары. Автор письма ссылался на статью французского закона XVIII века, по которому любой человек, исследующий на собственные средства ничейную землю и завладевший этой землей для своей родины, имеет право на титул «explorateur souverain» («суверенный первооткрыватель») и ему автоматически присваивается дипломатический ранг посла. Письмо гласило: «Я, Франсуа Теодор Конрад Килиан, суверенный первооткрыватель, включил во владения моего отечества Франции оазис Туммо и передвинул границу Алжира по ту сторону оазиса. Мое решение и свидетельство моего завоевания замурованы в оазисе вместе с французским флагом, чтобы на вечные времена узаконить владение этой землей и мой дар Франции».

Этот документ парижские чиновники, снисходительно улыбаясь, передали в архив. Туда же отправили и другие письма Конрада Килиана, которые казались тогдашней министерской бюрократии не менее фантастическими. Так, в одном письме, адресованном в 1936 году Парижской академии наук, говорилось: «Общеизвестно, что Сахара хранит значительный слой разложившихся древнейших существ, которые сообразно своей природе должны были с течением времени превратиться в нефть. Это закономерный химический процесс, который происходил и в других частях земного шара. Планы и карты с обозначением вероятных нефтеносных пластов в Сахаре я прилагаю. Нефть могла бы принести Франции несметные богатства. Правительство должно немедленно приступить к освоению Сахары!». Затем следовала подпись, вызывавшая на лицах адресатов издевательскую улыбку: «Конрад Килиан, суверенный исследователь и первооткрыватель».

Однако после второй мировой войны нашлись геологи, которые пришли к таким же выводам, как и Килиан. В 1948 году начались первые поисково-разведочные работы, доказавшие, что гениальный одиночка Килиан без всякой посторонней помощи сделал значительное открытие. Поисковые работы еще не были завершены, когда Килиан умер в полной нищете и одиночестве. Обстоятельства его смерти покрыты тайной или, возможно, были преднамеренно замаскированы. Официальная версия гласит: самоубийство. Изыскателя нашли в номере отеля в одной из заморских провинций Франции мертвым — повешенным и со вскрытыми венами. Эта двойная «предосторожность» вызвала подозрения. Убийство по поручению конкурирующих нефтяных монополий? Поползли слухи о якобы неизлечимой психической болезни Килиана, вызванной отравлением таинственной пилюлей, известной лишь жителям пустыни.

Спустя два года после смерти Килиана французское правительство начало раздавать первые концессии на разведку нефти в Сахаре. Оно тем самым способствовало возникновению своего рода соперничества, ибо концессии выдавались лишь на пять лет. Если бы до 1957 года не удалось найти нефть, концессии были бы аннулированы. Март 1954 года принес сообщение о первой удаче. Правда, нефть пока еще не нашли, но зато обнаружили природный газ. В литавры забили 6 января 1956 года: была найдена нефть в Эджеле, то есть недалеко от того места, которым «суверенный исследователь» Конрад Килиан овладел еще в 1927 году.

На красной глиняной поверхности, словно самой природой созданной как идеальная посадочная площадка для самолетов, возникла база «Мэзон руж». В 1956 году она находилась, собственно говоря, на территории Ливии, так как завоевание Килиана не было закреплено документально. Тут же решили срочно наверстать упущенное. Французские войска, после окончания второй мировой войны оставшиеся в ливийской области Феццан, получили приказ от своего командования очистить эту территорию. В благодарность за это Ливия всячески шла навстречу франции в вопросах о границах. Граница была установлена по древней верблюжьей тропе. Эджеле отошло к Франции. Лишь третья часть летного поля «Мэзон руж» находилась на ливийской земле, за что французское нефтяное объединение ежегодно выплачивало символическую арендную плату.

Следующий раз звон литавр раздался из Хасси-Месауда, то есть из того места, которое сегодня окружено колючей проволокой высотой в человеческий рост. Быстротечное время рождает множество легенд. Есть три версии легенды о МД-1. Начало легенды одинаковое во всех трех вариантах: буровая скважина достигала уже глубины трех тысяч метров, а нефти все не было и не было. Тогда из главной квартиры РЭПАЛ в Алжире пришло предписание: палатки сложить, двинуться дальше, попробовать в другом месте! С этого момента версии несколько отличаются друг от друга.

Версия А: Старший буровой мастер имел в запасе девятиметровую буровую штангу. Он не подчинился приказу из Алжира, а углубился еще на девять метров… и нефть хлынула из скважины со страшной силой.

Версия Б: Геолог буровой бригады попросил разрешения еще раз взять пустотелым буром цилиндрообразную пробу почвы — для пополнения геологической карты. И именно эта проба будто бы и содержала следы нефти.

Версия В: Огромные грузовики, которые должны были перевезти буровую вышку в другое место, застряли в песке; прошло немало времени, пока они смогли двинуться дальше. Чтобы время не пропадало зря, бригада продолжала бурение — и нашла нефть.

Все три версии сходятся в том, что находка МД-1 — игра случая, причем счастливого случая, принесшего огромные прибыли.

В настоящее время южное нефтяное поле в Хасси-Месауде, то есть концессия РЭПАЛ, занимает по своей годовой добыче главенствующее место среди двадцати четырех нефтяных промыслов Алжирской Сахары. В 1964 году этот промысел с ежегодной добычей в 7,3 миллиона тонн давал около одной четверти общей добычи, составляющей 32,6 миллиона тонн. Хасси-Месауд входит в число десяти самых богатых месторождений нефти в мире. Считают, что запасы нефти составляют здесь три миллиарда тонн.

 

Нефть под давлением

Снова поставленные перед выбором между пеклом и песчаной бурей, мы отправились из МД-1 к одному из конечных пунктов добычи черного золота — к «Сантр эндюстриэль». Даже если захочешь сбиться с пути, здесь это невозможно. Устремленные в небо стальные трубы, из которых выбивались желто-красные языки пламени, указывали нам путь. Это горел избыточный газ.

Папиросы и зажигалки нужно было сдать у входа… Я очутился среди трубопроводов и колонок, среди сверкающей, жужжащей, шипевшей ультрасовременной техники. Центральное управление переключения, где три человека неусыпно следят за множеством индикаторов и держат под контролем автоматически протекающие химические и физические процессы, показалось мне оазисом XXI века. Кондиционер распространял приятную прохладу, большие синеватые оконные стекла задерживали яркие лучи солнца и придавали нефтеперерабатывающему сооружению налет таинственности.

Нефть течет на южные поля Хасси-Месауда из шестидесяти «рождественских елок». Понадобилось проложить двести пятьдесят километров труб, прежде чем нефть из этих «счастливых колодцев» могла поступить в «Сантр эндюстриэль». Четыре огромных серебристых танка стоят постоянно наготове, чтобы вобрать в себя пятнадцать тысяч кубических метров нефти. Маленький нефтеперерабатывающий завод поставляет горючее для местных нужд. Однако главная задача этого центра состоит в следующем: жидкое соединение из углерода и водорода — продукт совершавшегося в течение миллионов лет под очень высоким давлением и под влиянием дьявольских температур превращения мириадов крошечных морских существ — надо довести до такой кондиции, чтобы его можно было транспортировать дальше.

Всякий, кто пожелает отправиться в Сахару, должен пройти тщательный медицинский осмотр. Убедившись в его способности переносить тропический климат, врачи сделают ему несколько прививок. Почему же то, что экспортируется из Сахары, должно быть в более привилегированном положении? Первоначально добытая нефть сжимается в двадцати четырех сепараторах. Потом ее нагревают до 72 градусов при высоком давлении, а затем повторно до 60 градусов при низком давлении. После этого она становится транспортабельной.

Нефть Хасси-Месауда по природе своей легкая, слишком легкая. На кубический метр нефти приходится двести двадцать кубических метров природного газа. Однако при помощи давления и высоких температур сепараторы превращают эту нефть в настоящую, полноценную. Она перекачивается через трубопроводы к насосной станции в Хауд-эль-Хамре. Здесь нефть снова подвергается давлению, так как нефтепровод должен преодолеть на своем пути к Средиземному морю хребет Ходну и перевал Селатну, прежде чем в Скикде нефть перекачивают в танкеры и доставят потребителю.

Однако газу не помогла игра в прятки. Он снова должен вернуться в темную бездну. Обширный цех в «Сантр эндюстриэль» оборудован огромными компрессорами, нагнетающими газ в нефтеносные слои. Давление в этом слое остается более или менее постоянным (чтобы быть точным: 478 кГ на квадратный сантиметр) и избавляет добытчиков от изнурительного труда по выкачиванию нефти из почвы: она сама фонтанирует из земли.

Давлению подвергается не только нефть, но и нефтяное дело в целом и нефтяная политика. В 1956 году, к моменту открытия нефтяной скважины в МД-1, алжирский народ уже два года воевал за свою независимость. Когда предстояло переправить первую партию нефти из Хасси-Месауда на север (в то время нефтепровод протянулся лишь до оазиса Туггурт, дальнейшая транспортировка продолжалась по железной дороге), вдоль «нефтяной дороги» были выставлены тысячи французских солдат для охраны драгоценной жидкости, принадлежащей Алжиру, но используемой на благо французских монополий. Первый транспорт благополучно достиг побережья Средиземного моря, второй взлетел на воздух… На буровые команды, охраняемые иностранными легионерами, было совершено несколько нападений. Монополии не жалели средств для защиты скважин, однако они не могли воспрепятствовать победе алжирского народа и освобождению страны.

После провозглашения республики раздались голоса, требовавшие немедленной национализации сахарской нефти. Однако поначалу почти не было ни алжирских специалистов по производству жидкого золота, ни рынков сбыта. Франция же — в условиях жестокой конкурентной борьбы на мировом нефтяном рынке — могла стать надежным клиентом. К тому же, стремясь освободиться от постоянного давления со стороны всесильных Соединенных Штатов Америки, Франция готова была идти на уступки Алжиру.

В декабре 1965 года обе страны заключили между собой соглашение по нефти. Франция гарантировала Алжиру твердые, независимые от ситуации на международном рынке цены на нефть. Отчисления от прибыли, которые французские нефтяные компании должны были перевести Алжиру, увеличились в 1966 году с пятидесяти до пятидесяти трех процентов, в 1968 году — до пятидесяти четырех, а начиная с 1969 года составляют пятьдесят пять процентов. Нефтяные концессии, предоставленные французским компаниям, были продлены еще на пятьдесят лет. Новые разведывательные работы могут быть предприняты либо смешанным алжиро-французским ведомством, либо государственным алжирским нефтяным объединением СОНАТРАК. Иностранные объединения обязаны большую часть прибыли от нефти снова инвестировать в Алжире и продавать Алжиру по себестоимости такое количество нефти, какое необходимо для внутреннего потребления.

В Алжирской Сахаре насчитывалось в общей сложности тридцать компаний по добыче нефти, девятнадцать из них принадлежали французам. Американские компании подверглись в 1967 году национализации. В 1968 году были национализированы и все остальные иностранные компании. С тех пор Алжир полностью контролирует свою нефтедобычу.

Хасси-Месауд — лишь один из многочисленных нефтяных промыслов, хотя и самый значительный. Недалеко отсюда (по сахарским понятиям) находится месторождение в Эль-Гасси; в окрестностях Эджеле были открыты промыслы в Зарзаитине и Тигентурине. Вблизи Айн-Салаха также обнаружена нефть. Советские геологи ищут нефть в районе Тиндуфа.

К первому нефтепроводу добавился второй — от Эджеле к тунисскому порту Сехира. В 1966 году начал функционировать третий нефтепровод, которым Алжир особенно гордится. Ибо если первые два спроектированы, сооружены и эксплуатируются иностранными компаниями, то третий находится в руках алжирцев. Стальные трубы диаметром семьдесят сантиметров преодолевают восьмисоткилометровое расстояние от Хауд-эль-Хамры до Арзева вблизи Орана. Британская фирма, проложив эти трубы, одновременно обучила алжирских специалистов, которые ныне совершенно самостоятельно осуществляют эксплуатацию нефтепровода.

Однако это вовсе не значит, что решены все проблемы: начиная с 1964 года производство нефти в Алжире находится почти в состоянии застоя. Причина: исчерпаны производственные мощности транспортных средств. Не намного лучше обстоит дело с природным газом. Давно прошли те времена, когда огромное количество газа сжигалось из-за невозможности его применения. В Арзеве, маленьком рыбацком поселке на северном побережье, расположенном на расстоянии одной автобусной остановки от Орана, возникло подлинное техническое чудо нашего века. Поступающий по трубопроводам из Хасси-Рмеля природный газ подвергают здесь охлаждению, превращают в жидкость и в таком виде перекачивают на специальные суда. В стране, куда прибывает этот жидкий газ, он снова переводится в газообразное состояние и употребляется по назначению. Поскольку жидкий газ занимает несравненно меньше места, все это предприятие весьма рентабельно. Так, обеспечение газом Лондона полностью зависит от поступления алжирского газа из Сахары. И здесь препятствием для дальнейшего развития этого промысла являются огромные просторы пустыни. Но Алжир ищет выхода. В ноябре 1967 года была основана смешанная алжиро-итальянская газовая компания. Италия согласилась эксплуатировать алжирский природный газ, однако эксперты еще не пришли к единому мнению, каким способом это лучше делать. Превратить его в жидкость с последующей транспортировкой в танкерах, как в Арзеве? Или проложить до Сицилии через Средиземное море газопроводы?

При содействии Советского Союза в Аннабе, на Средиземноморском побережье Алжира, сооружается крупный сталелитейный завод. Энергетической базой для него явится природный газ из недр Сахары, который пойдет по специально для этой цели проложенному трубопроводу. В Арзеве строится нефтехимический комбинат. Его первой продукцией будут азотистые удобрения, затем последуют синтетические материалы и другие изделия. История открытия сахарской нефти ничто по сравнению с ее будущим. Будущее же — не только буровые вышки, трубопроводы, колонки и турбины…

 

Раствор по специальному рецепту

Из «Сантр эндюстриэль» мы отправились в пустыню. Наш путь лежал через поле, затем по следам, оставленным до нас шинами многочисленных автомобилей. Пейзаж сделался холмистым, затем появились скалы. Мы обогнули каменный выступ и оказались лицом к лицу с гигантом на четырех ногах. В крошечной палатке вблизи нефтяной вышки, склонившись над геологическими картами, сидели два французских техника. Рядом с буровой вышкой раздавался резкий звук лебедки. Шесть алжирских нефтяников были заняты утомительным делом — заменой бура. Буровая штанга состоит из соединенных между собой девятиметровых труб. Сто таких труб позволяют углубиться на девятьсот метров. Если бур износился, эти сто или больше труб поднимают, разъединяют и раскладывают в строгой последовательности.

Несмотря на беспощадное солнце, люди, занятые у буровой вышки, были в плотной одежде и защитных шлемах. Они умело и осторожно развинчивали буровую штангу. Каждый раз, когда трубы разъединялись, оттуда выливалась желтовато-коричневая жидкость — альфа и омега всего бурения — раствор. Раствор нагнетается во время бурения в полые буровые штанги и выливается внизу из состоящего из трех частей шарошечного долота. Он очищает буровую скважину, смазывает вращающиеся части буровой штанги, делает стенки скважины непроницаемыми и препятствует благодаря своей большой тяжести проникновению в глубину газа, нефти или воды. Учитывая, что раствор имеет столько важных назначений, бурильщики уделяют ему особое внимание. Каждый бурильщик владеет своим рецептом изготовления этой вязкой жидкости, который он держит в строгом секрете. Основа раствора — глина и вода, часто добавляется немного цемента, остальное — секрет фирмы. Но горе, если долото попадает в пустое пространство в недрах земли: жидкость уходит и бесперебойная добыча нефти ставится под угрозу. В этом случае буровой мастер должен мобилизовать весь свой опыт и интуицию, чтобы заткнуть дыру, размеры и местоположение которой ему неизвестны. Для этого вместе с раствором в буровую скважину спускаются опилки, солома, старые мешки, целлофан, губки, сено и много цемента.

Шарошечное долото, которое нефтяники вытащили при нас с большим трудом наверх, состояло из трех конусов с множеством когда-то очень острых, а теперь притупившихся зубцов. При глубинном бурении используются в зависимости от обстоятельств до ста таких долот. После глубинного бурения в Хасси-Месауде осталось огромное количество непригодных буровых конусообразных снарядов, и им нашли хорошее применение. Их поставили везде, где это подсказывало эстетическое чувство, и выкрасили лаковыми красками в строгом порядке: один конус — в красный цвет, другой — в желтый, третий — в зеленый. Так, во всех четырех частях Хасси-Месауда острые стальные резцы превратились в пестрые цветки, сыгравшие не последнюю роль в том, что Хасси-Месауд приобрел свой индивидуальный облик.

Среди железных цветов Хасси-Месауда живут не только французские инженеры, алжирские рабочие, безработные, которых привлек сюда нефтяной бум. Здесь живут и овладевают своей будущей специальностью многие смекалистые, пытливые молодые люди. Я встретился с ними, когда они собрались в затемненном помещении, где им должны были показать учебный цветной фильм о возникновении и ликвидации пожара в нефтяной скважине. Эти молодые ребята проходили годичный курс обучения. Здесь они получали знания, необходимые для поддержания ритмичной работы в «Сантр эндюстриэль». В параллельных группах занимались будущие специалисты по буровой технике. Наряду с этим действовали вечерние курсы повышения квалификации — в основном изучались химия и физика — и общеобразовательные курсы для тех, кто еще не умел читать и писать.

Все эти курсы были созданы в результате алжиро-французского соглашения, по которому компания гарантировала подготовку национальных алжирских профессиональных кадров. Иными словами, соглашение предусматривало постепенную замену иностранных специалистов алжирскими. В то же время это был дополнительный способ преодоления внутренних трудностей, так как вследствие многолетнего колониального режима в Алжире все еще высок процент безработных.

У южного склона Высокого Атласа

Вскоре после провозглашения независимости Алжира в Бумердес (в прошлом Рошнуар) — в бывшую главную квартиру французского генерал-губернатора — переехал «Сантр африкэн дэ гидрокарбюр» — «Африканский центр по изучению углеводородов» — высшее техническое учебное заведение по добыче и переработке нефти. И в то время как первое «поколение» алжирских специалистов по нефти еще училось в высших учебных заведениях социалистических стран, особенно Советского Союза и Германской Демократической Республики, здесь, в этом центре, под руководством советских специалистов приступили к обучению второго «поколения». Но и этого было недостаточно.

В 1963 году был организован алжирский профсоюз нефтяников, который наряду с повышением заработной платы и улучшением условий труда обратил особое внимание на обучение и создание национальных кадров специалистов по нефти. Алжирские нефтяники провели ряд забастовок, добиваясь, чтобы алжирцам предоставили право выполнять квалифицированную работу на предприятиях нефтяной промышленности, одновременно они потребовали более широкого профессионального обучения. В 1964 году профсоюз организовал первые курсы повышения квалификации и добился принятия закона от 3 августа 1964 года, по которому все профессиональное обучение по подготовке специалистов по нефти ставилось под его непосредственный контроль. В то время среди многотысячного квалифицированного персонала нефтяной промышленности насчитывалось всего двадцать четыре алжирца. В настоящее время соотношение изменилось — и продолжает меняться — в пользу алжирцев.

Наступил вечер. Я сидел на скамейке около отеля. Передо мной расстилались квадраты, огороженные камнями; сверху они были посыпаны слоем земли, из-под которой пробивалась хилая травка. Солнце уже клонилось к горизонту, и кустарники — высотой в человеческий рост — дарили немного тени. Было достойно внимания, что алжирская газета «Ал-Муджахид» писала: «Стереотипные представления иностранных „наблюдателей“ о „загадочности пустыни“, о „засадах“, в которые обычно попадали путешественники — любители приключений, существовали лишь в воображении этих путешественников и никогда не соответствовали действительности».

Огромные перемещающиеся дюны наступают на оазис

И в наше время газеты некоторых стран по-прежнему полны сообщений о таинственных происшествиях в Сахаре. Но ведь борьба за жизнь в истинном смысле этого слова сама по себе достаточно фантастична. Нет никакой нужды в выдумках о «скрытых оазисах» и «исчезнувших народах». Лучше придерживаться реальных фактов — они и без того необыкновенно интересны.

Достаточно было провести всего несколько дней в Хасси-Месауде, чтобы убедиться в справедливости замечания «Ал-Муджахид» о беллетристических стереотипах. Справедливо оно и в отношении россказней «наблюдателей» о вечно сухой, прокаленной солнцем пустыне. Пока я сидел на скамейке перед отелем, с запада надвинулась черная стена: загремел гром, засверкали молнии, начался ливень, какого я еще никогда не видел. Лишь десять минут продолжалось это неправдоподобное зрелище, и снова, как ни в чем не бывало, засветило солнце. Тончайшая влажная корка покрыла песок — под ней, как и до грозы, остались сухие-пресухие песчинки. Животворный дождь пролился впустую. Изменилось только одно: исчезли мухи…