Народы, населявшие центр Сахары, имели свою историю, которую мы до сих пор еще плохо знаем. Однако то, что происходило на краю пустыни, было зафиксировано добросовестными летописцами. Так, нам известно, что в VII столетии греки поселились у северного побережья Ливии и в 630 году основали город Кирену. Они вели оживленную торговлю с оазисами отдаленных районов: жители Кирены особенно ценили финики, доставляемые из Сивы.

В Египте в это время шла ожесточенная династическая борьба за власть. Время от времени вспыхивали междоусобицы между египтянами и ливийскими племенами, а последние не оставляли в покое греков. Греческое влияние постепенно распространилось также и на внутренние районы Сахары. В Сиве появился оракул Зевса, не уступавший по влиянию и значению всемирно известному Дельфийскому оракулу.

Тем временем персидский властитель Камбиз завоевал Египет и обратил свой алчный взор — ввиду отсутствия других возможностей — на Судан, а также и на суровую пустыню. Наш испытанный свидетель Геродот — почти современник этого события — сообщил нам, что Камбиз собрал в Фивах пятьдесят тысяч воинов, чтобы обратить в рабство амонитян, то есть жителей оазиса Сива, и уничтожить оракул Зевса. Войско во главе с Камбизом покинуло долину Нила и дошло до оазиса Харга. Новейшим подтверждением этого события служит тот факт, что один из самых знаменитых храмов Харги действительно персидского происхождения. Затем, однако, пятидесятитысячная армия бесследно пропала.

Геродот рассказывает: «С тех пор никто, кроме самих амонитян и тех, кто услышали об этом от них, ничего о них не знает. Они не дошли до амонитян и не вернулись к себе на родину».

«Амонитяне» же могли сообщить конкретные сведения. Когда воины Камбиза находились на полпути между Харгой и Сивой, на них обрушился «страшный, необыкновенной силы, южный ветер, принесший с собой целые песчаные дюны, и засыпал их».

Легенда об исчезнувшем войске тысячелетиями бытовала среди жителей Сахары. Венгерский ученый Алмаши перед второй мировой войной услышал от водителя караванов в Харге следующую историю: «Несколько тысяч лет назад войско чужеземных захватчиков хотело покорить жителей оазиса Сива. Оружие воинов было сделано из серебра, шлемы — из золота. Они заставили кабиров из Харги служить им проводниками. Однако кабиры знали, в чем их долг. Они завели чужестранцев в глубь песчаных дюн, и ни один из них не вернулся оттуда».

Между Харгой и Сивой расположена непроходимая семисоткилометровая пустыня. И во второй половине XX века переход пятидесяти тысяч солдат через этот край был бы весьма рискованным предприятием, даже при условии, что войско было бы оснащено современными моторизованными транспортными средствами, а снабжение обеспечивалось бы по воздуху. Во времена же Камбиза в Сахаре даже не знали верблюда. Начиная с I тысячелетия до н. э. здесь была распространена только лошадь. На все эти факты ссылались скептики позднейших времен. Кроме того, замечали они, пятьдесят тысяч человек должны были оставить хоть какие-нибудь следы в пустыне.

Случай помог немецкому исследователю Герхарду Рольфсу вплотную подойти к разгадке этой тайны. Вот его рассказ: «В 8.30 утра я очутился в местности, где имелись бесспорные следы длительного пребывания людей, ибо большая огороженная площадка, искусно изготовленная из хвороста изгородь и невероятное количество глиняных черепков не могли означать ничего другого. В полдень я сошел с большой дороги и зашагал по тропинке по направлению к востоку-юго-востоку. Тропинка привела меня к месту, где передо мной опять же предстали в огромном количестве черепки от глиняных сосудов. У меня не оставалось никаких сомнений, что это следы человеческого поселения. Возможно, здесь останавливалось на привале какое-нибудь войско, ибо трудно себе представить, что в подобном месте, где почти отсутствуют колодцы и источники, могли существовать постоянные поселения».

В 1933 году немецкий геодезист Ганс Иоахим фон дер Эш возглавил научную экспедицию с единственной целью — разыскать исчезнувшее персидское войско. В египетском архиве натолкнулись на сообщение 1911 года, в котором приводились слова старого шейха из оазиса Сива. Этот шейх изучал рукопись XV века, которая, в свою очередь, ссылалась на древние предания.

При самом скептическом отношении к такого рода фактам, полученным из третьих рук, нельзя было исключить наличие здесь рационального зерна. В этой рукописи без указания даты упоминалось, что в стародавние времена «царь Египта» отправил в Сиву большое войско, которое в районе маленького оазиса Бахрейн, расположенного приблизительно в ста километрах на юго-восток от Сивы, попало в «плохую бурю» и погибло.

Западнее Бахрейна простирается область дюн, еще и теперь почти непроходимая, которая для войска Камбиза могла и впрямь явиться самым трудным участком пути. И в наше время эти дюны обрекли на неудачу несколько английских экспедиций.

Фон дер Эш отправился по следам Рольфса и высчитал, что груды черепков расположены точно между центром оазиса Дахла, который войско никак не могло миновать, так как это было первое место пополнения водных запасов на пути в Харгу, и колодцем Абу Мунгар. Очевидно, здесь — в глиняных кувшинах — хранилась вода для войска. Если протянуть линию, соединяющую два указанных пункта, дальше на север, то она пройдет мимо Бахрейна на Сиву. Вполне возможно, что путь персидского войска пролегал по этой линии. Если же персы заложили водохранилище между Дахлой и колодцем, то не исключено, что они пытались заложить еще одно водохранилище на последней, очень трудной дистанции, а не то у них и вовсе не могло быть никаких надежд когда-либо достигнуть Сивы. Фон дер Эш и венгр Алмаши отправились на автомобилях в район западнее Бахрейна. К своему удивлению, они обнаружили посреди совершенно покинутой, пустынной местности аламаты — огромные каменные шары, служившие дорожными указателями. Аламаты — не редкость в Ливийской пустыне. Установленные водителями караванов, они и поныне указывают важнейшие пути. Однако эти аламаты были намного крупнее современных. Они, без сомнения, были весьма древнего происхождения, каждый из них стоял на каменной подставке.

Члены экспедиции обследовали почву вокруг этих древних дорожных указателей, которые, возможно, были сооружены двадцать пять веков назад воинами Камбиза. Однако они нашли лишь медный обломок.

Сразу же после этого исследователей чуть было не постигла та же участь, что и воинов персидского царя. Поднялась песчаная буря. Лишь ценой сверхчеловеческого напряжения сил экспедиции удалось в конце концов достигнуть оазиса Сива. Фон дер Эш позднее писал: «Когда я вспоминаю наш переход через северную часть бесконечного моря дюн, эти дни, полные ужаса, кажутся мне чуть ли не страшным кошмаром».

Как бы то ни было, пропавшая армия Камбиза до сих пор не найдена. Сооруженные из аламатов треугольники, открытые Фон дер Эшем и Алмаши, очевидно, должны были обозначать наличие водохранилища. Но достигли ли его главные силы армии, неизвестно. Скорее всего, нет. Гряды дюн, которые необходимо преодолеть на пути к этому месту, уже сами по себе представляют очень трудное препятствие. Вообще, вряд ли вся персидская армия погибла сразу, как утверждают Геродот и легенда. Более вероятно, что во время долгого, тягостного и мучительного марша воины погибали один за другим от истощения и жажды. Если это так, то разыскивать пропавшее без вести войско — совершенно безнадежное предприятие.

 

Александр в Сиве

Не прошло и двухсот лет после авантюры Камбиза, как другой царь двинул свои войска в Ливийскую пустыню. Этому царю повезло несравненно больше.

Александр Македонский задался целью покорить весь мир. В 332 году до н. э. он завоевал Египет. Готовясь к новому походу, он решил поднять свой авторитет и престиж. Что в этом плане могло быть более эффектным, чем посещение оракула Зевса-Амона?

Еще во втором тысячелетии до н. э. египтяне обеспечили себе верховную власть над оазисом Сива, подавив сопротивление ливийских племен. Вместе с египетскими завоевателями появились и египетские боги. Первым из богов вернулся в Ливийскую пустыню Амон вместе со своим символом — бараном с загнутыми книзу рогами. Однако, если в самом Египте Амон уже терял свое былое влияние и его место заняли другие боги, в ливийских оазисах слава его, напротив, сильно возросла. В одном из храмов Харги сохранился гимн более позднего времени: «Ты, Амон, ты Атун, ты Чепри, ты бог солнца, единственный, который был с самого начала. Ты тот, кто принимает по своему желанию любой образ… Ты властвуешь над всем; небо и земля подвластны тебе, боги в твоих руках и люди под твоими ногами. Кто может сравниться с тобой?»

Одновременно с ростом престижа этого бога в Сиве возросла и власть жрецов Амона. Словно бы для увенчания этой славы и укрепления жреческой власти храму был придан «оракул». О его «основании» Геродот сообщает нам следующее: «Две черные голубки, снявшиеся в Фивах египетских, прилетели: одна в Ливию, другая в Додону; эта последняя села на дубе и человеческим языком проговорила, что здесь должно быть учреждено прорицалище Зевса. Другая голубка удалилась к ливийцам и приказала им основать прорицалище Амона». Вывезя эту легенду из Греции, добросовестный Геродот приводит и вторую версию, которую он услышал в Фивах. Тут вместо голубей фигурировали две чернокожие фивянки, похищенные финикийцами и проданные затем в рабство в Додону и Сиву.

Воспроизведенная Геродотом легенда отражает, во всяком случае, тот факт, что в Кирене действительно была создана греческая колония, которая вела оживленную торговлю с Сивой и наряду с этим проявляла интерес к его оракулу. В Сиве произошло смешение древнегреческой и древнеегипетской религий. Учитывая интересы обеих группировок, Амон превратился в Зевса-Амона. Сивский оракул постепенно становился самым прославленным оракулом древнего мира. Отдельные неудачи уже не могли подорвать его престиж. Когда Крез — царь Лидии — в 550 году до и. э. готовился к войне с персами, он опросил все оракулы Греции. Однако, перед тем как услышать пророчество, он решил проверить, насколько правдив каждый оракул. В этих целях он потребовал у них ответа на вопрос о том, что он, Крез, делал в определенный день. Сивский оракул дал неверный ответ, но, как уже говорилось выше, это ему не повредило.

Однако вернемся к Александру Македонскому, который стремился к мировому господству. С этой целью он провозгласил себя сыном бога солнца Амона и тем самым наследником фараонов. Церемония была совершена египетскими жрецами. Однако жрецы далекого Египта, неизвестные в Греции да и в других частях света, казались властелину недостаточно влиятельными для упрочения его престижа. Он желал более веского признания своего величия. Зевс-Амон из Сивы, наиболее почитаемый бог-оракул, должен был приветствовать его, назвав сыном бога солнца, и таким образом оповестить весь мир о притязаниях царя.

В сопровождении небольшой части своей армии Александр отправился из дельты Нила в Сиву вдоль побережья Средиземного моря, а затем воспользовался старым караванным путем. Придворные историки царя отметили, что войско в пути настиг дождь, и истолковали это событие как изъявление особой божьей милости. Разумеется, начавшуюся тогда же песчаную бурю они не рассматривали как проявление гнева Всевышнего. Оказывается, даже водители караванов испугались этой песчаной бури, но тут появились два ворона — вестники бога — и, летя впереди войска, показали императору дорогу в оазис.

В храм сивского оракула Александр вступил в сопровождении одного-единственного жреца. Когда он вышел в передний двор, где его ожидала свита, лицо его выражало удовольствие. Ответ оракула якобы был благоприятным. Однако дословный текст изречения оракула так и не стал известным. Свита Александра тем не менее протрубила на весь мир, что Зевс-Амон полностью поддержал императора в его притязаниях на мировое господство.

Греки шли по караванным путям навстречу новым битвам. Сива, однако, перешагнула через зенит своей славы. Когда триста лет спустя, в 23 году до и. э., Египет посетил греческий географ Страбон, он с огорчением отметил, что «оракул, который раньше был в большом почете, почти прекратил свое существование». В раннехристианское время оазис стал местом ссылки побежденных в религиозных распрях епископов. Однако молва о прежнем величии оазиса пережила века. За это время она искажалась, приукрашивалась и в конце концов превратилась в сказку. В XV веке арабский географ ал-Макризи писал:

«Город Сантарийя является частью оазисов. Его построил, будучи уже в преклонном возрасте, царь коптов Минакиуш… Сначала он построил ипподром и приказал своим друзьям упражняться в верховой езде. Затем он построил больницу для страдающих тяжелыми хроническими недугами; он снабдил ее лекарствами и обеспечил врачами… Для себя он учредил „царский праздник“. Праздник начинался в определенный день в году и продолжался семь дней; гости пили и ели, а царь, восседая на троне, благосклонно взирал на гостей. В центре города был построен цирк, вокруг которого возвышался семиступенчатый амфитеатр. Он был увенчан куполом из лакированного дерева, покоящимся на мраморных колоннах…

На самой верхней ступеньке цирка восседал царь, рядом с ним его сыновья, родственники и владетельные князья. Вторую ступеньку занимали верховные жрецы и высшие сановники; третью — главнокомандующие войсками; четвертую — философы, астрономы, врачи и мужи науки; пятую — строители и зодчие; шестую — представители ремесленных цехов; наконец, седьмую — остальной народ. Каждому сословию предписывалось смотреть только на тех, кто сидит под ним, а не на тех, кто выше их: ведь они все равно никогда не будут пользоваться равными с ними правами».

Макризи разочарованно заметил, что эти времена давно ушли в прошлое. «Сегодня Сантарийя — очень маленькая область, в которой проживает не более шестисот человек, пришедших из культурного края; называют их „сиве“; их диалект сивский. Здесь встречаются сады, где растут пальмы, инжир, масличная пальма и другие деревья. Имеется много виноградников. И сегодня здесь не меньше двадцати источников, которые обильно пропитывают землю пресной водой… Злые духи ненавидят жителей этой местности. Одиноких они уводят с собой. Очень часто можно услышать посвистывание духов».

Во время египетского похода Наполеона в Европе пробудился интерес к Востоку. Европейских ученых прежде всего привлекал оазис Зевса-Амона. Первым в 1792 году двинулся с караваном из Александрии англичанин Браун и этим путешествием заслужил себе титул «новооткрыватель Сивы». В 1798 году немец Фридрих Хорнеман дошел до Сивы и, разумеется, начал искать развалины храма, некогда прославленного оракулом. Однако Хорнеман нашел лишь жалкие развалины. Он писал: «Уммебеда (так называют эти развалины местные жители) находится рядом с деревней Агрми, или Шарки, и по соседству с горой, в которой якобы сокрыт богатый источник пресной воды. По оставшимся развалинам беспристрастный наблюдатель не может с уверенностью определить, как выглядело строение первоначально и с какой целью оно было сооружено».

В центре поля, где громоздились руины, Хорнеман нашел остатки маленького строения, воздвигнутого на скале. Он принял его за главную часть храма. Строение имело три входа. Внутри его исследователь увидел иероглифы и рельеф. Следы краски свидетельствовали о том, что храм был когда-то выкрашен в зеленый цвет. Ни Браун, ни Хорнеман не сделали зарисовок храма Уммебеда, а в 1811 году он был еще больше разрушен землетрясением. Французский ученый Фредерик Кайо измерил руины храма, установил точное географическое положение местности и определил, что Сива лежит ниже уровня моря. Позднейшие экспедиции исследовали храм Агхурми в оазисе и обеспечили сохранность его росписей и надписей.

В отличие от Уммебеды, агхурмийский храм довольно хорошо сохранился, однако в течение столетий жители Сивы застраивали его снаружи и изнутри. Вокруг храма и между его отдельными частями были построены жилые дома, прилепившиеся к античным стенам. Чтобы найти рельефы или надписи, ученые должны были получить разрешение домовладельцев на обследование их жилых комнат или кухонь. Так они нашли росписи и египетские иероглифы IV века до н. э. На одном рисунке был изображен «правитель Сивы», поклоняющийся богам во главе с Амоном. Частично сильно поврежденный рисунок показал, что на «правителе» была одежда египетского фараона, а над его лбом красовалось страусовое перо. Такое страусовое перо характерно для всех древнеегипетских изображений ливийцев.

Сегодня Сива — египетская провинция. В ней имеются больница и почта с телефонной связью. Все еще действуют упомянутые в древние времена артезианские колодцы, среди которых самый знаменитый — «Айн Муса» — «Источник Моисея». Из него бьет ключом теплая вода, якобы предохраняющая от злых духов. Деревья вокруг источника увешаны приносящими счастье амулетами. Еще Геродот упоминал другой колодец — «Солнечный источник» — и так описал это чудо: «Эта вода, теплая рано утром, становится несколько холоднее в час дня, когда открывается рынок; к обеду она делается очень холодной, и тогда они поливают ею свои сады. С убыванием дня вода набирает снова тепло, и к заходу солнца она становится снова теплой. Теперь она становится все теплее и теплее; как только проходит полночь, она снова охлаждается, и так до утра».

В данном случае Геродот ввел в заблуждение своих современников, ибо измерения температуры, произведенные многочисленными исследователями, показали, что во всех случаях температура была одинакова — 29 градусов по Цельсию. Другие источники, кстати, имеют точно такую же температуру.

В Сиве в настоящее время — около двухсот колодцев. Однако еще в римские времена здесь насчитывалось больше тысячи артезианских скважин. В обширной программе мероприятий по увеличению посевных площадей, принятой правительством Арабской Республики Египет, не забыт и древнейший оазис Зевса-Амона. Старые колодцы надо пробудить к новой жизни, чтобы увеличить площадь, пригодную для обработки. Положено также начало созданию промышленности: построена фабрика для упаковки фиников, которыми оазис славится и поныне. И тот, кто сегодня восхищается превосходными верблюдами в самой Сиве и ее окрестностях, пусть подумает о том, что Александр Македонский, вероятно, не мог познакомиться в оазисе Амона с этим животным, ибо в то время в Сахаре еще не было верблюдов. Каким же образом верблюд попал в пустыню? И когда?

 

Выступление легионов

Первое документальное упоминание о верблюде можно найти у Гая Юлия Цезаря. В своих «Записках о гражданской войне» полководец уделяет довольно большое внимание восстанию нумидийцев под предводительством царя Юбы против римского владычества. В Северной Африке, прежде всего на территории современного Алжира, еще в 200 году до н. э. возникло берберское государство Нумидия, столица которого Цирта сохранилась до наших дней под названием Константины. Сто лет спустя Римская империя приступила к завоеванию этого государства. В стране были расквартированы римские легионы для подавления периодически вспыхивавших восстаний берберов. В 46 году дело дошло до решающей битвы между римлянами и нумидийским царем Юбой. В этой битве, по сообщению Цезаря, удалось захватить двадцать два верблюда, принадлежащих Юбе. С тех пор верблюд очень быстро завоевал популярность у римлян. Вскоре после этого III легион Августа — главный воинский отряд римлян в Северной Африке — начал использовать верблюдов. Император Септимий Север (193–211), родившийся в Лептис-Магне, на границе с Ливийской пустыней, так высоко оценил это животное, что стал поощрять разведение верблюдов вообще, а в своем родном городе особенно.

Вне всякого сомнения, верблюд впервые был доставлен в Африку с Ближнего Востока. Уже в давние времена его изображение появилось на наскальных рисунках. Первые изображения датируются 150 годом до н. э. Может ли это служить указанием на то, как римским воинским подразделениям удалось проникнуть в глубь Сахары? Согласно римским записям, это произошло в 19 году до н. э., а затем в 70 и 86 годах н. э.

Вторжение в 19 году до н. э. преследовало прежде всего цель покорения ливийских племен, постоянно угрожавших римским владениям на севере пустыни. Во главе войска был поставлен проконсул Луций Корнелий Бальб, уроженец Испании. Так как римский историк Плиний сумел собрать и описать все доступные подробности об этом походе, мы узнали, что Бальб после победоносной битвы и покорения провинции Фазания (подразумевается Феццан) вернулся в Рим, где, невзирая на его иностранное происхождение, в его честь было устроено триумфальное шествие.

Плиний так комментировал это событие: «Удивительным является уже то, что рассказывают о завоеванных городах. Кроме Цидамуса и Гарамы Бальб завоевал и другие города и народности в приведенной ниже последовательности: город Табудеос, племя нитерис, город Неглигемела, племя или город Бубейюм, племя энипов, город Тубен, гору Нигер, города Нитибрум и Рапсу, племя весцеров, город Дебрис, реку Натабур, город Тапсагум, племя нанагеров, город Боин, город Пег, реку Дазибари, затем следуют города Баракум, Булуба, Алази, Бальза, Галла, Майяла, Цицама и в заключение гора Гири. Здесь, как свидетельствует надпись, якобы имеются драгоценные камни».

В дальнейшем историки потратили много сил на идентификацию упомянутых Плинием названий. С Гарамой все обстояло относительно просто: это нынешняя Джерма. Также и с Цидамусом: за этим названием скрывается, без сомнения, оазис Гадамес. Кстати, после армии Корнелия Бальба в Гадамесе часто бывали и другие римские военные подразделения. Анри Дюверье обнаружил, например, у входа в город Гадамес, где когда-то, вероятно, располагался римский лагерь, надпись, относящуюся ко времени правления императора Александра Севера (222–235).

Название Тубен могло означать алжирское Тобна, Вескра — Бискра, Рапса — Рат или Гат.

Анри Лот, тщательно исследовав сообщение Плиния, избрал другой путь. Если римляне завоевали Феццан, заселенный в те времена гарамантами, разве трудно предположить, что, продвигаясь на юг, они воспользовались старой «дорогой гарамантов»? Лот, во всяком случае, истолковал Алази как Илези, а это — старое туарегское название сегодняшнего Форт-де-Полиньяка на границе Тассили. Лот писал: «Другое название — Бальза — фонетически настолько близко к Абалессе, что я не сомневался в их однозначности, тем более что Абалесса — маленький населенный пункт в Хоггаре рядом с дорогой гарамантов. Кроме того, там можно увидеть руины небольшой крепости, где были найдены оттиски римских монет с изображением императора Константина, стеклянная ваза и римские светильники».

Лот продолжал: «Эти находки, несомненно, следует отнести к эпохе до III века н. э., и их открытие свидетельствует о существовании торговых связей между местным населением и римлянами. Однако возникла новая гипотеза, подтвердившая правдоподобие тождества наименований Бальза — Абалесса: не исключено, что римляне сами проходили по караванному пути. Я был в этом убежден и не находил ничего невозможного в том, что именно они построили крепость Абалессу, архитектура которой не имеет аналогий нигде в Сахаре и совершенно не похожа на очень характерные развалины арабских и берберских строений».

Однако самое удивительное в сообщении Плиния — упоминание реки Дазибари. Ко времени похода Корнелия Бальба в Сахаре вряд ли еще существовали «активные» реки. Если это соответствует действительности, то первая доступная на юге река могла быть Нигер. Лоту после длительных поисков удалось установить, что племена, обитавшие на берегах Нигера, называли его «Изабари». Это слово взято из языка народности сонгаи. «Иза» («иса») означает «река», а «бари» («бер») — «большая». В легендах народности сонгаи говорится, что хозяевами реки были племена «да». «Да Иза Бари», считал Лот, означает не что иное, как «Большая река людей да».

Из этого языкового родства французский исследователь сделал вывод, что Корнелий Бальб, по всей вероятности, пересекая пустыню, дошел до Нигера. Другие историки оспаривают этот тезис и предполагают, что римляне не могли выйти за пределы Феццана. Однако никто не может привести в свою пользу достаточно убедительных доказательств.

О двух других походах мы знаем, к сожалению, еще меньше. В 70 году легат Нумидии Септимий Флакк двинулся во главе воинского подразделения на юг. Поход был предпринят из Феццана и длился три месяца. Флакк якобы предполагал дойти до Судана. Шестнадцать лет спустя, то есть около 86 года, полководец Юлий Матерн предпринял новую экспедицию. Птолемей — египетский историк — пишет об этом следующее: «Юлий Матерн… отправился из Гарамы по направлению к югу в сопровождении вождя гарамантов против эфиопов и через четыре месяца дошел до Агисимбы — округа или провинции эфиопов, где живут носороги». Птолемей упомянул в своем сообщении еще названия Бардетус и Меше.

Снова был открыт путь для любых толкований. В двадцатые годы придерживались мнения, что «Агисимба» — это нагорье Аир. Позднее начали сомневаться в этом, поскольку Аир расположен в стороне от возможного пути из Феццана. Европейские исследователи XIX века попадали по старым караванным путям из Феццана в нагорье Тибести. Значит, Агисимба — это Тибести. Может быть, Меше — это Миски в Тибести? А Бардетус — Бардаи? Не значит ли это, что римляне достигли даже озера Чад? Французский историк Сюре-Каналь отклоняет это предположение.

 

«Красивый»

В этой связи возникает вопрос, что стало с гарамантами и «эфиопами», о которых сообщают античные источники. В настоящее время господствует мнение, что потомками гарамантов являются туареги. Можно ли предположить, что представители племени тиббу, столетиями жившие, как доказано, в постоянных раздорах с туарегами, — потомки «эфиопов»? Их родина — нагорье Тибести. И верно ли, что вождь гарамантов совместно с Юлием Матерном предпринял поход против них?

Вернемся к сказанному выше. Вполне вероятно, что римляне в своих двух походах пользовались верблюдами, что верблюд вообще сделал возможным эти походы. Однако в те времена можно было пересечь Сахару и без верблюдов. О гарамантах известно, что они подвязывали своим лошадям под животы бурдюки, наполненные водой, чтобы таким образом благополучно преодолеть пустыню.

Во всяком случае, с появлением верблюда в Сахаре произошла своего рода революция. Хотя значение этого события и толкуется учеными по-разному, но, вне всякого сомнения, в условиях прогрессирующего высыхания Сахары акклиматизация этого животного неизбежно должна была стать новой ступенью в развитии производства материальных благ.

Недаром жители пустыни придумали для верблюда множество ласковых имен, недаром прославили его в легендах и сказках. Арабская пословица гласит: «Аллах создал человека из глины. После содеянного у него остались два комка глины. Из одного он сотворил верблюда, из другого — финиковую пальму».

На самом деле, обитатель пустыни, наверное, считает, что, если бы верблюда не было, его следовало бы изобрести — настолько блестяще это животное приспособлено к тому, чтобы переносить зной и жажду. Возьмем хотя бы его горб, служащий как бы копилкой жира на случай наступления худших времен. Если бы жир у верблюда был распределен более или менее равномерно по всему туловищу, как у других животных, это бы затруднило необходимое охлаждение тела при невероятной жаре в пустыне. Желудок верблюда, состоящий из трех отделов, вмещает двести пятьдесят литров. Внешняя оболочка желудка прекрасно приспособлена для накопления воды и пищевых соков. Так как в тканях его организма тоже может аккумулироваться вода, верблюд продолжает идти как ни в чем не бывало даже в том случае, когда последние остатки влаги в его желудке израсходованы трое суток назад. Верблюд выживает при потере жидкости, равной четверти его веса. Если человек теряет в два с лишним раза меньше жидкости, он погибает. У верблюда необычайно широкие копыта, будто специально созданные для хождения по пескам. Питается он жесткой, грубой растительностью пустыни. Мягкими губами животное захватывает колючие кустарники и отправляет их в рот, где эта пища, смоченная притоком колоссального количества слюны, тщательно пережевывается.

О скорости верблюда рассказывают чудеса. Конечно, в большинстве случаев его возможности преувеличиваются. В среднем он проходит три с половиной километра в час. При беге на короткие расстояния может развить скорость до десяти километров в час. Разумеется, специально выдрессированные беговые верблюды-мехри перекрывают эти скорости. На мехри туарег делает за сутки от двухсот пятидесяти до трехсот километров. Это высшее достижение верблюда.

Житель пустыни знает истинную цену животному. И даже для пресловутого высокомерия верблюда у него есть объяснение: «У Аллаха сто имен. Человеку известны девяносто девять, и лишь верблюд знает сотое». В глазах жителей пустыни верблюд не только не безобразен — они называют его «джамел» — «красивый».

Насколько верблюд незаменим для путешествия по пустыне, настолько же сложна его экипировка. Европейский исследователь прошлого века писал о верблюжьем седле: «…Это сиденье — настоящий трон, если оно приготовлено с любовью и пониманием, то есть если оно умело устлано овечьими шкурами и одеялами поверх деревянного сооружения. Это делается для того, чтобы совершенно не чувствовалась твердая подставка. Ибо горе тому, кто оставит хотя бы малейший бугор или сдвинет с места какое-нибудь одеяло… Приготовленное должным образом верблюжье седло превращается в мягкое и удобное сиденье или ложе, на котором с известной осторожностью можно даже вертеться и оборачиваться назад. При спокойном, словно деревянном, шаге верблюда можно даже читать и писать… К мерному покачиванию, обусловленному своеобразным шагом этих животных и вызывающему у новичка ощущение, напоминающее морскую болезнь, очень быстро привыкаешь… Весьма удобно, что необходимые для путешествия вещи находятся у вас под рукой: впереди седла прикреплена „семсемие“ — походная фляга, сзади ездока висит „хург“ — верблюжий вещевой мешок, состоящий из двух соединенных между собой кожаных мешков…».

 

В поисках Кумби

678 год был началом сильнейшей бури, нагрянувшей на Северную Африку с Востока. С воинственными криками «Аллах акбар!» — «Аллах превыше всего!» — объединенные Мухаммедом племена Аравии проникли через Суэцкий перешеек на запад. В июле 640 года арабский военачальник Амр завоевал древний город Гелиополис близ Каира. В 678 году армия пророка дошла до Феццана. Через тридцать девять лет военачальник Тарик переправился через Гибралтарский пролив. Завоевание Северной Африки исламом за этот короткий срок было завершено.

Лишь в немногих местах завоевателям было оказано сопротивление. Североафриканские народы, давно питавшие отвращение к насквозь прогнившему рабовладельческому строю Римской империи, усмотрели в исламе, а также в поощряемом им феодальном строе с его демократическими институтами, прогрессивное явление. Они надеялись на преобразование общества и массами принимали вероучение, созданное купцом из Мекки Мухаммедом.

Ожесточенная многовековая борьба между христианско-догматическим «миром заходящего солнца» и мусульманским «миром восходящего солнца» привела к тому, что над Сахарой как бы опустился занавес. Все, что было до этого времени известно о пустыне и о жизни в ней, было предано забвению. В последующие столетия до Европы не доходили сведения о происходящих в Сахаре событиях. Средневековая Европа считала, что Сахара, как и прилегающие к ней районы, населена «варварами».

Однако Африка, и в частности Сахара, имела свою собственную историю, которая была не менее насыщена событиями, чем история средневековой Европы.

Крупные и значительные события происходили преимущественно у южных границ пустыни. Когда Генрих Барт в середине прошлого века добрался до Томбукту, ему удалось познакомиться с очень важной книгой под названием «Тарих ас-Судан». Этот исторический труд был написан в XVII веке Абд ар-Рахманом ас-Сади. Автор использовал все доступные в то время источники и попытался проследить историю Судана, то есть транссахарского степного пояса, прозванного арабами из-за цвета кожи жителей «страна черных» («билад ас-Судан»). В книге утверждается, что в IV веке «белые» (подразумеваются берберы) якобы основали государство Гана. В X же веке, насколько известно, в Гане правила «черная» династия. (Кстати, первоначально «Гана» — это не название страны, а имя ее властелина. В африканских преданиях государство называлось Вагаду.)

Древняя Гана, возникшая тысячу шестьсот лет назад, была расположена не на той территории, которую занимает современное государство Гана, а значительно севернее. Арабский географ ал-Бекри описал в XI веке столицу этой страны следующим образом: «Столица Ганы состоит из двух городов. В одном из них живут мусульмане. Это город, в котором размещены двенадцать мечетей, среди них — главная мечеть. Эта часть славится имамами и муэдзинами, в ней живут правоведы и ученые. Вокруг этого города расположены колодцы с пресной водой, обеспечивающие жителей питьевой водой и позволяющие им выращивать овощи. Другой город — местопребывание царя — находится на расстоянии шести миль от первого и называется Эль-Габа („Лесистая долина“). Жилые помещения двух городов связаны между собой; дома в них построены из камня и дерева акаций. Царь является владельцем замка и хижин с конусообразными крышами. Все это окружено кольцевым валом… Вокруг царского замка расположены круглые хижины, лесистые долины и рощи, где живут волшебники, — это те, кто является знатоками их религии, — и где находятся фетиши и могилы царей. В тех лесистых долинах расставлена стража, и никто не смеет их переступить или разузнать, что там творится. Здесь расположены тюрьмы царя…».

Свидетельство ал-Бекри говорит о том, что уже в XI веке ислам распространил свое влияние до южной границы Сахары и что здесь сосуществовали рядом мусульманская религия и анимистический культ. Ал-Бекри в своих путевых заметках дал также наглядное описание жизни при дворе царя Ганы. Он описал царские гробницы — «мощные куполы из тика», церемониал погребения, в основе своей абсолютно анимистический, при котором важную роль играли колдуны.

Как отыскать теперь древнюю столицу Ганы с ее лесистыми лощинами? В средневековой хронике есть указание, что место по названию Кумби являлось столицей царя — «Кайямага». В то же время, согласно «Тарих ас-Судан», Кайямага был первым царем Ганы. Однако место под названием Кумби в настоящее время находится у северо-западного изгиба Нигера, в районе, который уже стал пустыней и в котором не может быть никаких рощ.

В 1914 году французский государственный служащий Боннель де Мезьер впервые предпринял раскопки в местности между пустыней и саванной, где, по преданию, должен был находиться город Кумби. Хотя нельзя было обнаружить никаких возвышений на совершенно равнинной поверхности, Боннель де Мезьеру повезло. Он нашел в этом пустынном безводном месте следы поселения. В 1939 году начались систематические раскопки, прерванные второй мировой войной.

В 1951 году археологи Томассе и Мони откопали остатки большого, занимавшего в свое время два с половиной квадратных километра города, который мог вместить до тридцати тысяч человек.

Так как в других местах этого района не удалось обнаружить никаких находок, то можно почти с уверенностью утверждать, что Кумби-Сале и есть бывшая столица царства Ганы. Сравнивая сообщения ал-Бекри о пресноводных колодцах с нынешним положением в этой местности, можно прийти к выводу о дальнейшем распространении пустыни на юг.

Наряду с многочисленными жилыми помещениями и мечетями Томассе и Мони нашли два дворца. Среди этих развалин не удалось обнаружить ни золота, ни серебра, но зато было извлечено множество предметов, свидетельствующих о высокоразвитой цивилизации. Помимо копий, ножей, наконечников стрел и гвоздей из железа было найдено большое число самых различных сельскохозяйственных орудий, а также стеклянных гирь и глиняных изделий, завезенных с побережья Средиземного моря.

Можно с уверенностью сказать, что древняя Гана с начала своего существования поддерживала оживленную торговлю с Севером. Своим экономическим процветанием она была обязана прежде всего посредничеству между Черной Африкой и берберско-арабской Северной Африкой. Север и Юг обменивались товарами, необходимыми той и другой стороне. Первое документальное упоминание о караване, направляющемся в Гану через Сахару, восходит к 734 году.

В VIII веке арабские авторы называли Гану «Страна золота». И это несмотря на то, что в древней Гане золота не было. Ганцы взяли на себя, очевидно, роль посредников в торговле этим ценным товаром с южными областями. В районе между Нигером и Гвинейским заливом золото добывалось и добывается до сих пор. Сегодняшняя Гана называлась раньше «Золотой берег». Торговля золотом, безусловно, существовала еще до основания ганского государства. Предполагают, что Западная Африка, богатая золотом, но бедная медью, уже с древних времен меняла свое золото на ливийскую медь. Свидетельство арабского автора Исхака ибн ал-Хусейна (около 950 года) о том, что в Феццане обменивали золото на медь, позволяет нам сделать другой вывод: Феццан был родиной гарамантов. Последние могли быть посредниками в этой торговле. Если это так, то версия Лота о предполагаемой «дороге гарамантов» вполне оправдана.

Однако во времена расцвета Ганы основным продуктом обмена была уже не медь, а соль, которую добывали (и по-прежнему добывают) в Северо-Западной Сахаре. Ее наряду с другими товарами обменивали на золото юга. Арабский географ Якут приводит древнее сообщение о том, как происходила эта торговля с государством Гана.

«Страна, откуда приходит чистое золото, лежит на юге Магриба. Торговцы едут из Сиджильмасы в город по названию Гана, расположенный на границе с черными. Их груз состоит из соли, вязанок еловой древесины, голубых стеклянных бус, медных браслетов, медных сережек и перстней с печатками. В обратный путь взамен всего этого они увозят тяжелые ноши. Воду они везут с собой в бурдюках из берберской страны Лемтуна, что означает «страна людей, закрывающих лица». Воды этой им хватает на то, чтобы утолить свою жажду в пути и напоить верблюдов, но она плохого качества и вредит здоровью. После ее употребления путники ощущают недомогание, а часто даже заболевают, особенно те, кто не успел еще раньше к ней привыкнуть. Так они после страшных мытарств попадают в Гану. Здесь они останавливаются на долгое время и снова выздоравливают. Затем в сопровождении проводников они отправляются к источникам воды. К этой воде они предъявляют очень высокие требования. Только после этого они берут с собой опытных менял и посредников, чтобы завершить торговые сделки с владельцами золотой пыли. Вместе с ними они пересекают пустыню, где то и дело поднимаются жгучие ядовитые ветры, из-за которых вода в бурдюках иссякает… В невероятно трудных условиях и в большой спешке им приходится добираться до места, где обитают владельцы золотой пыли. Прибыв туда, торговцы начинают бить в огромные барабаны, которые должны быть услышаны черными… Те люди, однако, никогда не показываются торговцам. Как только последние замечают, что барабанный бой услышан, они достают привезенные товары, и каждый торговец выкладывает на землю свой товар. Затем они удаляются от этого места на расстояние одного дня пути. Черные приносят золотую пыль, которую кладут в определенном количестве возле каждого товара, после чего также удаляются. Затем снова возвращаются торговцы. Каждый берет столько золотой пыли, сколько находит возле своего товара, а свой товар оставляет. Теперь торговцы окончательно удаляются, на прощание еще раз ударив в барабаны».

 

«Люди из монастыря»

Расцвет Ганы падает на период, когда по всей территории, примыкающей к южной границе Сахары, появились государственные объединения. Эти государства то мирно сосуществовали, то пытались властвовать друг над другом, переживали периоды расцвета и упадка. В то время как Гана достигла вершины своей славы, будущие властители Судана готовились к нападению. Жившие на севере современной Дагомеи сонгаи, теснимые другими народами, постепенно поднимались вверх по Нигеру и в 890 году осели в Гао. На востоке племена тиббу, обитавшие в горах Тибести, двинулись на юг и осели у озера Чад. Около 900 года они основали царство Канем, в котором жили многочисленные племена, однако правили исключительно представители народности тиббу.

Самое важное событие того времени было, однако, связано с мусульманской религией. В IX веке были обращены в мусульманскую веру лемтуна — обитавшее в мавританском Адраре берберское кочевое племя, мужчины которого всегда закрывали лицо. Жили лемтуна скотоводством и караванной торговлей. Они сосредоточили в своих руках транспортировку соли и золота из Ганы. В XI веке вождь племени лемтуна в сопровождении знатных соплеменников предпринял паломничество в Мекку. На обратном пути в тунисском Кайруане он познакомился со знаменитым знатоком Корана, убедившим племенного вождя в том, что ему следует что-то предпринять для дальнейшего религиозного просвещения своего народа. С этой целью вместе с паломниками на кочевья лемтуна пришел ученик кайруанского профессора. Ибн Ясин — так звали молодого человека — быстро завоевал большой авторитет среди кочевников. Он ввел очень строгие религиозные правила и проповедовал возвращение к первоначальным законам ислама, которые, по его мнению, в течение столетий были преданы забвению. Он основал укрепленный лагерь, — что-то среднее между казармой и монастырем, — где жил вместе со своими приверженцами. Сторонников Ибн-Ясина в связи с этим стали называть «люди монастыря» — «ал-мурабитун» (позднее превратилось в «альморавиды»). В этом монастыре, который был расположен на одном из островов реки Сенегал, придерживались строгих правил: нарушение предписанных молитв каралось пятью палочными ударами, нарушение религиозных запретов — двадцатью.

В конце концов в монастыре оказалось около тысячи дисциплинированных и в военном отношении хорошо обученных мужчин. Ибн Ясин решил, что настало время поднять меч во имя восстановления чистоты религиозной веры и в других местах. Он назначил вождя лемтуна — Яхью ибн Омара — одного из самых близких своих приверженцев — главнокомандующим и в 1042 году объявил войну сразу на два фронта — на севере и юге. В то время как одна часть его вооруженных сил покоряла оазисы Великой пустыни и по пути пополняла свои ряды все новыми сторонниками, так что в конце концов даже предприняла попытку изгнания господствующей династии в Марокко (позднее Альморавиды завоевали также Испанию), другая часть двинулась на юг. В 1057 году во время сражения погиб Ибн Ясин. «Сильной личностью» Альморавидов стал Абу Бекр.

На юге Альморавиды столкнулись лишь с одним противником — государством Гана. Когда было завоевано Марокко, наследник Ибн Ясина, Абу Бекр, решил, что настал час для нанесения решающего удара по Гане. В 1076 году его воины овладели ее столицей — Кумби-Сале. Царь Ганы был вынужден перейти в мусульманство и платить дань. Те, кто отказывался принять мусульманство, поплатились за это жизнью.

Однако зависимость Ганы длилась недолго. Одиннадцать лет спустя среди Альморавидов начались разногласия. Царь Ганы воспользовался обстановкой для восстановления независимости страны, но прежнего величия она уже не достигла. Бывшие вассалы отступились от нее. С тех пор история этого государства теряется во мраке веков. Нельзя даже с достоверностью установить, когда погибла Гана как государство — в XIII или XIV веке.

К тому времени у Ганы уже появился преемник и конкурент в лице государства Мали. Первоначально оно было расположено немного южнее Ганы. Образовалось Мали из племенного княжества, управлявшегося, вероятно, наместниками из Ганы. Во время неурядиц в империи оно провозгласило себя независимым. В течение многовековой борьбы цари Мали постоянно укрепляли свою власть и распространяли свое влияние, пока в 1240 году они не посчитали себя достаточно сильными, чтобы разграбить столицу Ганы. Наибольшей мощи Мали достигло при маисе Мусе, правившем страной с 1312 по 1337 год. Мали переняло роль Ганы, став основным посредником в торговле солью и золотом. Оно завладело Томбукту, основанным за сто лет до этого туарегами, и Валатой.

Вот как «Тарих ас-Судан» описывает город Томбукту: «Из всех стран сюда стекались караваны: селились зажиточные люди, ученые и набожные. Они приезжали из Египта, Ауджилы, Феццана, Гадамеса, Туата, Тафилалета, Сусы и из Биту…».

Валата была настоящей жемчужиной в сокровищнице мансы Мусы. Утверждают, будто Валату основали под названием Биру беженцы из Ганы после завоевания их государства Альморавидами. Вскоре Валата стала крупным торговым центром. Валата была оживленным, процветающим городом, расположенным в месте пересечения караванных путей из Марокко, Сенегала и Судана. Она потеряла свое значение лишь несколько веков спустя. Моторизация и в связи с этим ослабление караванной торговли стали причиной ее окончательного упадка. Еще в середине прошлого века в Валате существовало известное в округе мусульманское высшее учебное заведение. Сегодня из пятнадцати колодцев действуют лишь два; две трети домов превратились в развалины. В начале XIX века большая часть жителей Валаты покинула город и основала новый центр в Неме.

В настоящее время Валата славится лишь произведениями своих гончарниц. Среди их изделий выделяется единственная в своем роде игрушка — кукольный дом «Дар ал-Адамат». Его лепят из сырой глины, затем сушат и раскрашивают. Внутрь вставляются крошечные куклы, животные, домашняя утварь. Кукольный дом из Валаты — точная копия традиционного мавританского дома.

 

Золотые годы караванной торговли

В начале XIV века Валата сыграла не последнюю роль в обогащении Мали и укреплении его могущества. Манса Муса прославился далеко за пределами своей родины, когда в 1324 году — на 12-м году своего владычества — предпринял паломничество в Мекку, обставленное с неслыханной пышностью. В сопровождении многочисленной свиты он отправился из своей столицы Ниани на Верхнем Нигере на север — в Сахару. Он держал путь через Валату, затем остановился в оазисах Туата. Отсюда огромный караван направился через Уарглу в Триполи, чтобы по побережью дойти до Египта, а оттуда — в Мекку.

Манса Муса демонстрировал во время этого путешествия несметные по понятиям того времени богатства своего государства. Мали в противоположность Гане сконцентрировало в своих руках не только торговлю золотом, но и добычу этого драгоценного металла. Поэтому царь мог себе позволить сорить золотом направо и налево. Эта щедрость привела к совершенно неожиданным экономическим последствиям: в Каире упала цена на золото. Арабские писатели, однако, заключили щедрого монарха из далекого Судана в свои объятия, и славословиям их не было конца. По свидетельству ал-Омари, каирцы сложили не один хвалебный гимн в честь мансы, которого сопровождало около ста верблюдов, нагруженных до отказа золотом.

В Мекке манса Муса познакомился с андалузским (то есть испанским) зодчим, которого он пригласил в Мали и которому поручил возвести мечеть в Гао на Нигере. Эта мечеть, фундаменты которой сохранились до настоящего времени, была первой в Судане постройкой из обожженного кирпича.

Сто лет Мали занимало господствующее положение среди африканских государств, затем это первенство стали оспаривать сонгаи — прежние властелины Гао и вассалы Мали. К концу XIV века сонгаи вышли из-под власти Мали. Царь сонгаев присвоил себе титул «сонни». При восемнадцатом властелине — сонни Али, правившем с 1464 по 1492 год, образовалось государство Сонгай. Сонни Али завоевал Томбукту и прогнал туарегов. Он занял город Дженне и тем самым получил в свои руки ключ от всего Мали. В том же году, когда Колумб пересек Атлантический океан и «открыл» Америку, сын Али пришел к власти, но уже через несколько месяцев был свергнут одним из военачальников своего отца. Этот узурпатор, по имени Мухаммед, приложил немало усилий для расширения царства Сонгай. В 1515 году он прорвался к Аиру и завоевал Агадес. Теперь его влияние простиралось от Сенегала на западе до Аира и до границы с Борну на востоке, от зоны девственных лесов на юге до глубин Центральной Сахары.

Мухаммед поделил свои владения на четыре наместничества; он ввел постоянную систему налогов и создал профессиональную армию, выполнявшую одновременно полицейские функции. Он способствовал развитию земледелия, приказал соорудить на Нигере оросительную систему, унифицировал меры и веса и способствовал развитию торговли. Одним словом, он создал передовое для того времени государство.

Богатство державы Сонгай, так же как Ганы и Мали, в значительной степени обеспечивалось караванной торговлей через Сахару. Существовало несколько издавна испытанных караванных путей через пустыню и среди них — древний «путь гарамантов» из Триполи через Ахаггар в Гао. Второй, вероятно также очень древний путь, вел из Тиндуфа через Джуф и Эрг-Шеш в Томбукту. «Мавританский путь» — «трик ал-бейдан» — соединял Томбукту с Трарзой и вел дальше к вади Дра. По его следам ныне проложена современная автомобильная дорога через Мавританию.

Кроме того, существовали караванные пути из Уарглы через Танезруфт на юг и из Уарглы через Ахаггар. Оба пути соответствуют современным автомобильным трассам.

Однако и на востоке Сахары имелись давно испытанные пути. Еще одна «дорога гарамантов» шла от Габеса на Средиземном море через Гадамес и Гат к Агадесу; другой путь был проложен из Триполи через Мурзук и Бильму к Борну. Многие европейские исследователи XIX века путешествовали еще по этим старым караванным путям, а французский генерал Леклерк воспользовался ими, когда он во время второй мировой войны двинулся со своей дивизией от озера Чад в Северную Африку. Наконец, был еще один путь — на самом востоке. Он соединял Бенгази с Куфрой и Абеше; его северный отрезок перестроен в современную автомобильную дорогу.

Гораздо меньшее значение имели пути, идущие с запада на восток. Они служили почти исключительно пилигримам, которые ежегодно предпринимали паломничество в Мекку. Самый важный из них — от государств хауса в верховьях изгиба Нигера до Нила.

Средневековая караванная торговля была очень доходным предприятием. Арабский писатель Ибн Хаукал сообщает, что в X веке из Каира в Сахару ежегодно отправлялись караваны, насчитывавшие от десяти до двенадцати тысяч нагруженных верблюдов. Еще в первой половине XIX века один верблюжий груз, переправленный на отрезке пути Мурзук — озеро Чад, приносил триста процентов прибыли.

Правда, эти триста процентов прибыли доставались дорогой ценой: караван подвергался в пути многочисленным опасностям, а иногда нес тяжелые потери. Американский капитан Джеймс Райли, потерпевший около 1800 года близ мавританского побережья кораблекрушение, после возвращения домой дал волнующее описание каравана, участником которого он был в качестве пленного. Этот караван направлялся на юг, по пути, который испокон веков вел в Томбукту. В нем было тысяча мужчин и четыре тысячи верблюдов, нагруженных всевозможным добром: шелком, солью, табаком, оружием и многим другим. Через месяц караван вынужден был задержаться из-за жестокой песчаной бури, во время которой погибло триста человек и двести верблюдов. Последующий переход через «обширную, безводную местность» привел к потере ста человек и трехсот верблюдов. Наконец добрались до места, где должна была быть вода, однако колодцы оказались иссякшими. Тогда водитель каравана приказал оставить в живых только триста верблюдов, а остальных убить, «чтобы люди могли пить их кровь и воду из их желудков», пока не дойдут до следующего колодца. Все были согласны с этим решением, однако никто не хотел жертвовать своим верблюдом и оставить свой товар. Начались ожесточенные стычки. Когда один из старост каравана все нее начал убивать верблюдов, возникла всеобщая драка. Среди первых, кто пал в этом бою, был водитель каравана; вместе с ним были убиты около трехсот человек и пятьсот верблюдов. «Кровь убитых людей и верблюдов, — пишет Райли, — была выпита оставшимися в живых». В конечном счете до Томбукту добрались двадцать один человек и двенадцать верблюдов.

Райли, видимо, не избежал преувеличений при описании событий или сообщил о каком-нибудь исключительном случае. Но так или иначе любой караван подвергался большим опасностям. Однако, по всей вероятности, игра стоила свеч. Ибн Хаукал оставил нам такую запись: «Караваны обычно пересекали Магриб (то есть „Запад“; подразумевается запад Северной Африки. — К. П.) и доходили до Сиджильмасы, а здесь останавливались люди из Ирака, купцы из Басры, Куфы и Багдада, которые также кочевали по этой дороге вместе со своими детьми и товарами. И это в то время как другие оставались налегке и их караваны беспрерывно занимались торговлей с большой пользой для себя, получали большую прибыль и ездили с большими удобствами. Они были намного богаче купцов из мусульманских стран. Я видел в Аудагосте судебный акт, обязывающий Мухаммеда бен Садуна уплатить денежный долг, составлявший, по показаниям свидетелей, сорок две тысячи динаров. Ал-Муиз во время своего правления обложил Сиджильмасу, учитывая караванную торговлю со странами черных, налогом в размере четырехсот тысяч динаров, десятиной, поземельным налогом, косвенным налогом, налогом на всех проданных в Сиджильмасе верблюдов, волов и овец, включая все, что оттуда вывозилось…».

Сиджильмаса была одним из городов на севере Сахары, извлекшим немало выгод от процветающей торговли. Она лежала в Тафилалете, то есть в том оазисе на юге Атласских гор, сады которого орошаются водами уэда Зиз, постоянно стекающими с гор. Кем и когда была основана Сиджильмаса, неизвестно. Жители Тафилалета приписывают этот акт «римскому полководцу», который якобы когда-то предпринял сюда поход. Он назвал это место Сигеллум Масе, откуда позднее образовалась Сиджильмаса. Однако Сиджильмасу называли также Мединет-эль-Хамра; город будто бы был основан берберами в 757 году и считался вторым (после Кайруана) мусульманским городом Африки. Он стал опорным пунктом широко распространенной в Северной Африке мусульманской секты хариджитов и в течение трехсот лет оставался столицей самостоятельного царства. Сиджильмаса имела свой монетный двор, который продолжал действовать даже после завоевания города в 1055 году Альморавидами. В 1315 году город добился независимости. Правда, процветающий торговый центр подвергся в 1362 году нападению кочевников и был разрушен, однако вскоре он оправился и вернул свое былое величие. Но с уменьшением караванной торговли Сиджильмаса пришла в упадок. Когда город в 1818 году был разрушен племенем айт-атта, от прежнего его блеска не осталось и следа. Тафилалет, который долгое время был единым целым, под непрерывным натиском врагов утратил свою сплоченность. Герхард Рольфе, посетивший эту область в 1862 году, писал: «Тафилалет — один из самых крупных оазисов пустыни. В нем около трехсот укрепленных поселков; сами жители утверждают, что поселков столько, сколько дней в году, однако это преувеличено… Большинство из них постоянно воюет между собой; у ворот ксуров (крепостей) стоят поэтому, как и в наших цивилизованных городах, часовые с неизменно заряженными ружьями…».

 

Война за соль

Однако путям, по которым веками перемещались огромные богатства, путям торговли, вскоре было суждено служить и другим целям. Богатство державы Сонгай возбуждало зависть и алчность. На севере Сахары подумывали, не выгоднее ли взять в свои руки всю торговлю, покорив страны, выполнявшие роль посредников.

Султан Марокко Мулай Ахмед ал-Мансур, прозванный «аз-Зехеби» — «Золотой», в 1581 году предпринял попытку овладеть соляными копями Тегазы. Расположенная вблизи оазисов Туата, Тегаза была неприглядным, пустынным местом, где, как сообщал Ибн Баттута, «дома и мечети построены из соляных блоков, в то время как крыши покрыты верблюжьими шкурами. Полностью отсутствуют деревья и нет ничего, кроме песка. В песках расположены соляные копи; соль залегает здесь глубокими пластами. В Тегазе живут одни лишь рабы племени месуфа, которые заняты исключительно добыванием соли. Они питаются финиками, привозимыми из Дра и Сиджильмасы, а также мясом и мукой, которые доставляют из стран черных. В Валате за груз соли платят восемь-десять мискалей золота, а в городе Мали этот груз продается уже по цене от двадцати до тридцати мискалей, а иногда даже за сорок. Для черных соль является средством обмена, точно так же, как золото и серебро. Они делят соль на кусочки и пользуются ими для покупок или продажи».

Уже в 1546 году отец ал-Мансура султан Мухаммед попытался уговорить аскию Исхака — царя Сонгайской державы — не противиться тому, чтобы Тегаза была поставлена под верховную власть Марокко. Аския, разумеется, не дал на это согласия. Его ответ был весьма своеобразен: он послал две тысячи туарегских воинов в долину вади Дра и велел им разграбить эти места. Что касается ал-Мансура, то он, не долго думая, отдал приказ своим войскам выступить в поход, и они без особых усилий присоединили Тегазу к марокканским владениям. Однако ал-Мансур одержал поистине пиррову победу, ибо черные рабы, добывавшие соль, при приближении марокканцев разбежались. Аския запретил им вернуться. Производство соли прекратилось, копи стояли, словно вымершие.

Для жителей района Нигера марокканский поход имел роковое последствие: не стало хватать соли. Однако острая нехватка соли привела в конце концов к положительному результату: в своих отчаянных поисках сонгаи обнаружили мощные залежи соли в Тауденни, которые эксплуатируются до настоящего времени.

В середине прошлого века французский путешественник Леопольд Пане рассказывал о Тауденни следующее: «Соль залегает там слоями до полутора метров… Эта каменная соль, нарезанная плитами длиной в метр и шириной двадцать пять сантиметров, является денежной единицей страны. Она служит основой для любой сделки. В обычные годы четыре плиты равны крупице золота, иногда достаточно и трех плит…».

После того как в Тауденни началась разработка соли, султан Марокко решил, что пробил его час. Он задумал завоевать Сонгай. Во главе своего войска он поставил молодого придворного — евнуха Джудара. Джудар был голубоглазым испанцем родом из Лас Куэваса в Гранаде, еще ребенком попавшим к марокканцам и выросшим при королевском дворе в Марракеше. Теперь ему присвоили титул паши и под его командование поставили войско в четыре тысячи человек. Две тысячи из них приходилось на пехоту — считают, что половину этого числа составляли не североафриканцы, а испанские ренегаты. Пятьсот конных стрелков также были иностранными наемниками. К ним присоединились полторы тысячи туземных наездников.

Эта военная операция, без сомнения, была крайне рискованной. Пересечение пустыни уже само по себе таило множество опасностей и было чревато тяжелыми потерями. Если марокканцы все же имели какие-то шансы на успех, то всецело за счет своего военно-технического превосходства. Для них не было секретом, что сонгайские воины располагали лишь своим «традиционным» оружием: пикой, мечом, луком и стрелами. А экспедиционное войско Джудара было оснащено мушкетами, и уже одно это с самого начала обеспечило им полное превосходство.

Четыре тысячи солдат отправились в поход в сопровождении шестисот человек вспомогательного персонала и тысячи погонщиков верблюдов. В их распоряжении были восемь тысяч верблюдов и тысяча тягловых лошадей. Для такой армии следовало припасти огромное количество воды в бурдюках — этих испытанных мешках из просмоленных изнутри козьих шкур. Верблюдов нагрузили ста восемьюдесятью палатками, тридцатью одной тысячей фунтов пороха и огромным количеством продовольствия.

Авангардные войска Джудара возглавлял Махмуд бен Зергун — сын испанского ренегата. Он отправился в поход в самое неудачное для пересечения пустыни время. Стояла невыносимая жара и не хватало воды. В связи с этим Махмуд приказал своим воинам передвигаться ночью, а днем отдыхать. За относительно короткий срок, то есть за семь недель, первая часть марокканского войска достигла Томбукту. Город был взят без особых усилий. Махмуд, однако, понимал, что победа над державой Сонгай будет прочной только в том случае, если удастся преследовать врага и дальше. Поэтому он велел срубить все деревья в округе, изъять из домов двери и балки и построить из них лодки и плоты. С этим «флотом» он отважился спуститься вниз по Нигеру. У Бамбы ему удалось окружить сонгайское войско. Государство Сонгай было вынуждено покориться.

Махмуд прежде всего потребовал продовольствия, которое аския сразу же ему послал. Затем он приказал аские отправиться в марокканский лагерь, чтобы принести присягу верности султану Марокко. Когда же аския прибыл на место, его предательски убили наемники султана. Марокканцы посадили на трон марионеточного правителя, который правил страной от их имени.

Джудар вернулся в Марокко с богатой добычей. Английский купец Томсон, остановившийся в то время в Марракеше, описал возвращение Джудара следующим образом: «Шесть дней назад сюда прибыл благородный из Гао, по имени Джудар-паша. Он был послан местным султаном десять лет назад, чтобы завоевать вышеупомянутую страну. Там погибло много марокканцев. Он привез с собой тридцать верблюдов, нагруженных тибаром, что означает неочищенное золото, а также большие грузы с перцем, рога носорогов и особый вид дерева для красильщиков — в общей сложности приблизительно сто двадцать верблюжьих грузов. Все это он подарил султану вместе с пятьюдесятью конями и большим количеством евнухов, карликов, рабов и рабынь; кроме того, он привез с собой пятнадцать девушек — дочерей царя Гао, которых последний послал султану в качестве наложниц. Надо иметь в виду, что у них черные, как смола, волосы, ибо в этой стране не знают других».

По древним источникам, марокканцы при завоевании государства Сонгай потеряли только убитыми двадцать три тысячи человек. Эта цифра сильно преувеличена, если учесть, что войско, вышедшее в поход, было намного меньше. Хотя султан и получил богатую добычу, основная цель этого похода, однако, не была достигнута. Не удалось захватить места добывания желанного золота, а торговля золотом в связи с войной очень сократилась. В 1618 году султан по этой причине отказался от своего господства над страной сонгаев. Султанские наемники, однако, еще на длительное время остались в районе Нигера, создав при этом собственную государственность — не слишком прочную, не слишком упорядоченную, как раз соответствовавшую духу наемничества.

Хотя запасы соли в Сахаре давно не имеют того значения, которое они имели в средние века, хотя сейчас соль уже не ценится на вес золота, в Тауденни она добывается и по сей день. До второй мировой войны здесь добывалось ежегодно сто пятьдесят тысяч плит соли, каждая весом тридцать килограммов, а ныне добывают тысячу восемьсот тонн ежегодно. Плиты длиной один метр тридцать сантиметров и толщиной пять сантиметров связывались веревками. Верблюд нагружался двумя-четырьмя такими плитами. Из верблюдов составлялся караван, и весь этот груз переправлялся на юг для продажи.

Французский исследователь Теодор Моно побывал в 30-х годах в Тауденни. Он описал соляные копи следующим образом: «В древнем морском бассейне, на глубине нескольких метров, поднимается на поверхность, вперемежку неплодородными слоями почвы, каменная соль. Из нее изготовляют совершенно сухие плиты, которые без особой упаковки могут быть прямо погружены на верблюдов. В красной глине вырыты большие четырехугольные ямы, на дне которых застаивается зловонный рассол. Он обнажает поверхность соляного слоя, который в конечном счете разрезается на плиты; их ставят вертикально, очищают от песчаной корки, так что остается лишь внутренняя твердая основа…Здесь можно встретить рабочих, участь которых весьма незавидна…».

В описываемое время рабочие жили в Тауденни практически на положении заключенных. Да и куда они могли бежать? Кругом пустыня. И они оставались, жили во врытых в соляную почву хижинах, днем и ночью стояли на своих разъеденных солью ногах в соляных копях и обрабатывали плиты. Их превратили в рабов за неуплату долгов. Здесь они должны были отрабатывать свой долг — шесть дней на своего хозяина, затем два дня, чтобы прокормить себя, и снова шесть дней на своего хозяина. Последний сам определял стоимость их содержания, так что долг никогда не погашался.

В то время как жизнь на западе Великой пустыни изобиловала драматическими ситуациями, события на Востоке протекали более спокойно. Племена тиббу из Тибести двинулись на юг и поселились у северного побережья озера Чад. Здесь произошло нечто из ряда вон выходящее в истории тиббу. Эта своеобразная народность, которая до сих пор не могла образовать сплоченного государства, не участвовала ни в одной из крупных битв, не имела ни хроник, ни архивов, народность, не достигшая национального самосознания, объединявшаяся в кратковременные военные союзы лишь под угрозой извне, создала у озера Чад свое государство. Тиббу подчинили себе живущие здесь испокон веков племена и основали свою династию. Это произошло около 900 года. Царь Уме, правивший якобы с 1085 по 1097 год, перешел в мусульманство — в это же время благодаря Альморавидам ислам проник на западе Африки далеко на юг. В конце XII века старая династия тиббу сошла со сцены, однако при наследовавшей ей мусульманской династии из Канема тиббу сохранили свое привилегированное положение: принцы женились лишь на женщинах народности тиббу.

Канем представлял собой очень большое государственное объединение. В него входили Борну на западе озера Чад и даже Кано; на севере оно включало нагорье Тибести. В 1258 году владения царя Канема простирались даже до Феццана. Правитель назначил своего приближенного — из народности тиббу — наместником Феццана, и тиббу господствовали здесь вплоть до XIV века, когда в Джерму прибыл марокканский шериф, провозгласивший затем Мурзук новой столицей Феццана.

Европа к тому времени уже имела смутные представления о том, что центр Африки не является пустынной местностью. Карты XVI века изобилуют, правда часто искаженными, названиями в центре Африки. Обозначены Гарама, Кано, Томбукту, Агадес, «Борно» (Борну), «Гуалата» (Валата), «Гаго» (Гао).

Европа начала проявлять интерес к Сахаре.