Осенью 1930 г. на начавшееся строительство Беломорского канала приходили этапы заключенных из Соловков; их принимали и первым делом отправляли в баню на санобработку (дезинфекция носильного платья и принудительная стрижка машинкой волос на голове, лице и по всему телу), затем медицинский осмотр врачами из заключенных. Тут я впервые увидел, — рассказывает свидетель, — работая лек'помом на приемке этапа, Архиепископа Серафима — высокого, согбенного старца с уже остриженными под машинку № 1 головой и лицом. Часто потом с ним беседуя, многое узнал я от него, и о нем от прибывших с ним других архипастырей, из коих назову лишь Архиепископа Пахомия Черниговского, ибо более молодые и сейчас могут быть еще в застенках, и всякое о них упоминание в печати усугубит тяжесть их уз.

Архиепископ Серафим (в миру Самойлович) еще юным принял монашество в одной из южных епархий, после нескольких лет преподавания в одной семинарии. (Временный заместитель Местоблюстителя Патриаршего престола Архиепископ Серафим (Самойлович), имел 48 лет в это время. Обучался он в Полтавской Духовной Семинарии, служил 6 лет в Америке: пять лет при Архиепископе Тихоне и один год при архиепископе Платоне. По возвращении в Россию состоял игуменом Толгского монастыря, потом был перемещен настоятелем Угличского Покровского монастыря и там же возведен в сан архимандрита. В 1920 г. хиротонисан во епископа Угличского, с 1925 г. архиепископ).

Был командирован в начале нашего столетия миссионером в Алеуто-Аляскинскую Епархию Соединен. Штатов, где явился усердным сподвижником преосвященного Тихона, будущего Патриарха. Владыка высоко ценил ревностного миссионера, сочетавшего личный аскетизм с умелым подходом не только к полудиком алеутской пастве, но и к американской администрации на Аляске. И по назначении своем в Ярославль в 1907 г. вызвал отца иеромонаха и по возведении в сан архимандрита назначил его настоятелем Толгского монастыря в 6 километрах выше Ярославля — летней резиденции Ярославского Архипастыря. Кто хоть раз проезжал до 1920 г. по Волге, помнит, что по остановке парохода у монастырской пристани команда и пассажиры сходили на пристань и молились ка молебне перед копией Толгской иконы Божией Матери (праздник ее 8/21 августа), прикладывались ко святому образу и пароход отходил, пока с пристани еще доносился монастырский хор: «О, Владычица мира, буди ходатаица»…

Архимандрит Серафим написал серьезный исторический труд «История Толгского монастыря 1314–1915 гг.», готовясь праздновать в августе 1914 г. 600-летие руководимой им обители. Для пользы своей и окрестной паствы он построил и открыл в полуверсте от монастыря на опушке прекрасного леса в 1913 году школу пчеловодства для мальчиков-сирот, которых призревала его обитель, — в память 300-летия Дома Романовых, но за 3 недели до 600-летия обители вспыхнула мировая война. Настоятель устроил с первых же дней войны лазарет и деятельно помогал в годы войны и революции Высокопреосвященному Агафангелу в управлении епархией. Его мужество и присутствие духа спасло обитель от разгрома летом 1918 г., когда чекисты рыскали в дни — «Ярославского восстания» по кельям, подвалам и склепам могил на монастырском кладбище в поисках «мятежников». 350 невинных ярославских граждан были расстреляны в ответ на убийство губ. военного комиссара Нахимсона и продовольственного комиссара Закгейма…

Вскоре архимандрит хиротонисан во Епископа и назначен на Епархию в древний Углич, полный памяти о Царевиче, за 329 лет до мученика наших дней Царевича Алексия, принявшего столь же лютую кончину.

В тяжелые смутные дни Архиепископ Серафим был назначен в 1926 г. заместителем Патриаршего местоблюстителя. Все его предшественники находились в заключении, он знал, что его ждет та же участь, а также выбранного им себе, на случай ареста, преемника. Поэтому, вступив в управление в декабре 1926 г. он не назначал себе преемника и на допросе в ГПУ заявил на вопрос: «Кто же возглавит Церковь, если мы вас не выпустим?»

— «Сам Господь Иисус Христос».

Через три дня он был выпущен и выслан в Углич, откуда правил Церковью до марта 1927 г., когда сдал управление выпущенному из тюрьмы Митрополиту Сергию.

(Описание этого разговора подтверждается и другим рассказом. Одно время Арх. Серафим был 10 дней на «отдыхе». Его усиленно допрашивали, кого он назначил заместителем. На это он ответил: «Господа Бога». Допрашивающий в московском ГПУ удивленно взглянул на него и сказал: «все у вас оставляли себе заместителей: и Тихон Патриарх, и Петр Митрополит». «Ну а я на Господа Бога оставил Церковь», — повторить Архиепископ Серафим. «И нарочно так сделал. Пусть всему миру будет известно, как свободно живется православным христианам в свободном государстве». Вслед за этим Серафим был освобожден, освобожден был и Сергий. (Вестн. Рус. Студ. Хр. Дв. № 7. Июль. 1927)).

Четыре месяца спустя он обличил отступничество Митрополита Сергия — декларацию от 16/29 июля 1927 г. и был арестован вскоре, приговорен к 5 годам концлагеря и отправлен в Соловки. Там почти все время его томили на общих работах. Таская кирпичи на постройку двухэтажного здания Владыка упал с лесов и переломал себе ребра, которые неудачно срослись, что сделало его инвалидом. Но никакие гонения не сломили его сильной воли.

Таким я увидел его впервые по прибытии с этапом соловчан осенью 1931 г. на командировке «Новая Биржа» около Северного семафора станции — «Май Губа», Мурманской железной дороги.

Впоследствии мне довелось с ним ближе познакомиться. Попав на инвалидные работы, он часто обращался в амбулаторию и мы, лек'помы, старались помочь Владыке, страдавшему двухсторонним хроническим плевритом при декомпенсированном миокардите и общем артериосклерозе.

Раз, в конце октября, в сырой ненастный день, проходя мимо землянки-дезокамеры, где производилась дезинфекция вещей при герметически закрытой двери, а заключенный-инвалид караулил снаружи камеру, чтобы не забрались воры, я услышал, что меня зовут по имени. Подойдя я увидел продрогшего Архиепископа Серафима. — «На эти посты ставят на 2 часа по очереди нас — инвалидов; я стою с 12 дня и меня не сменяют». (Было около 6-ти часов вечера). Я побежал в барак инвалидов: — «Где нарядчик?» — «Ушел в кино» — ответил писарь. — «Скажите ему, что я через Нач. Санчасти подам рапорт, что он держит на наружном посту заключенного Самойловича шесть часов, вместо двух». Писарь струхнул и побежал в кино. Через 10 минут прибежал обратно. — «Нарядчик велел его сменить, а вас просит не заводить истории». — «Хорошо, но через 10 минут проверю».

Действительно он тут же растолкал дремавшего на нарах дряхлого полковника и послал его «бегом» сменить Владыку. Старик побежал к дезо-камере. Через полчаса я снова зашел в барак; продрогший Архиепископ с удовольствием пил кипяток из кружки и я пожелал ему спокойного отдыха.

Он считался «запретником», т. е. не имел права выхода из лагеря в административные здания вне покрытого колючей проволокой частокола.

Раз он просил меня позвать работавшего в финчасти архимандрита Гурия Егорова, ярого поклонника Митрополита Сергия, впоследствии освобожденного из ссылки (концлагерную пятилетку он кончил в 1934 г.) и хиротонисанного в 1946 г. во епископы. С тех пор он возглавляет «Патриаршую» Церковь в Средней Азии с титулом Епископа Ташкентского и Средне-Азиатскаго.

Архимандрит Гурий нахмурился: — «ведь архиепископ не «наш». Мне с ним и разговаривать неудобно. Я под благословение не вправе к нему подходить». — «Никто вас и не просит, отец Гурий. Но ведь он запретник, а мы с вами имеем пропуска. Раз он, зная от меня, кто вы, просит вас прийти к нему в лагерь» — возразил я, — «можем ли мы, сами заключенные, отказаться навестить заключенного в квадрате, если даже он для вас еретик. Не лек'пому учить архимандрита». Он смутился и пошел со мной. Я проводил его к амбулатории и оставил его вместе с вызванным мной в амбулаторию Архиепископом.

Стройный 40-летиий архимандрит-бухгалтер, кивнув головой, заговорил с согбенным дряхлым Архиепископом. Предмет их беседы мне неизвестен.

В марте 1932 г. Владыку освободили за 6 месяцев до срока, засчитав ему, согласно приказа 1931 г. 5 рабочих дней за 6; что устроили ему благочестивые заключенные УРО (Учетно-Распр. Отдел), засчитывающие рабочие дни для скидки части срока. В 1934 г. этот «либеральный» приказ был отменен.

Но Владыку направили этапом в ссылку в область Коми — зырян к северу от Вятки. Он слабел телесно, но духом был тверд. Он считал, что в эпоху гонений не должно быть единого централизованного Церковного Управления.

Епископ должен управлять сам своей епархией; в ссылке он возглавляет тайную Церковь там, где проживает, ставит тайных священников, совершает тайные постриги.

Лишь теперь мне довелось прочесть отрывки из его обличений Митрополита Сергия от 6 февраля 1928 г… (См. Прот. М. Польский. Каноническое положение Высшей Церковной власти, стр. 47 и от 24 янв. 1927 г. (там же стр. 48–49) и его послание ко всей церкви от 7/20 января 1929 г. из Соловецкого заключения (там же стр. 49))

От верующих я слышал, что Архиепископ из ссылки не выходил; ее срок кончался в 1935 г. Говорили глухо, что где-то он погиб без медицинской помощи в лишениях, чему поверить легко, кто знает состояние его больного сердца еще в 1932 г.

Больной Владыка Серафим часто вспоминался мне в скитаниях по тюрьмам и ссылкам, когда лишенный физически общения с верующими, я мысленно в молитве поминал его; мне представлялось его кротко улыбающееся изможденное лицо и, склонив в молитве голову, я словно чувствовал на ней его исхудалую, огрубевшую, покрытую ссадинами архипастырскую руку.

***

Кроме приводимого далее «Увещания» Архиепископа Серафима Митрополиту Сергию, исполненного духа правды Божией, существует еще послание его с начальными словами — «Ко мне часто обращаются» (1929 г. Могилев, Буйницкий монастырь), за которое, по сведениям, Архиепископ Серафим был арестован 27 февраля 1929 г. А за распространение этого послания был арестован 21 февраля 1930 г. Епископ Алексий (Буй) Воронежский. Текста этого послания у составителя сей книги не имеется.

 

УВЕЩАНИЕ АРХИЕПИСКОПА УГЛИЧСКОГО СЕРАФИМА, ОБРАЩЕННОЕ К МИТРОПОЛИТУ СЕРГИЮ И ВРУЧЕННОЕ ЕМУ 27 ЯНВАРЯ/ 9 ФЕВРАЛЯ 1928 г

Ваше Высокопреосвященство,

Более чем полугодовой срок, протекший со дня издания Вами Декларации 16/29 июля 1927 г., показал, что все надежды Ваши на «мирное устроение» наших церковных дел, «на приведение» в должный строй и порядок всего нашего церковного управления, напрасны, а Ваша «уверенность в возможности мирной жизни и деятельности нашей в пределах закона», совершенно несбыточна и никогда не может при настоящих условиях перейти в действительность.

Наоборот, факты чуть ли не ежедневно свидетельствуют, что ещё труднее стало жить православным людям. Но особенно тяжело сознавать, что Вы, так мудро и твёрдо державший знамя Православия в первый период своего заместительства, теперь свернули с прямого пути и пошли по дороге компромиссов, противных Истине.

Вы повергли нас в область страшных нравственных мучений и сами себя сделали первым из таковых мучеников, ибо должны страдать и за себя, и за нас. Раньше мы страдали и терпели молча, зная, что мы страдаем за Истину и что с нами несокрушимая никакими страданиями сила Божия, которая нас укрепляла и воодушевляла надеждой, что в срок, ведомый Единому Богу, Истина Православия победит, ибо ей неложно обещана и, когда нужно, будет подана всесильная помощь Божия.

Своей Декларацией и основанной на ней церковной политикой Вы силитесь ввести нас в такую область, в которой мы уже лишаемся этой надежды, ибо отводите нас от служения Истине, а лжи Бог не помогает.

Мы — лояльные граждане СССР, покорно выполняем все веления Советской власти, никогда не собирались и не собираемся бунтовать против нее, но хотим быть честными и правдивыми членами и Церкви Христовой на земле и не «перекрашиваться в советские цвета», потому что знаем, что это бесполезно и люди серьезные и правдивые не поверят.

Пока ещё не поздно, пока ещё не совсем захлестнула Вас пучина эта страшная, готовая бесславно и навеки поглотить Вас, соберите свои, ещё недавно могучие умственные и нравственные силы, встаньте во весь свой духовный рост, издайте другую декларацию, в исправление первой, или хотя бы подобную той, которую Вы разослали в первый период своего заместительства, разрубите благодатными порывами духа, — цепи, Вас сковавшие и выйдите на святую свободу. За Вас будут молить Бога все истинные сыны Церкви, на Вашу сторону сейчас же станут все добрые пастыри и мужественные Архипастыри. Вас духовно облобызают все многочисленные страдальцы, этот голос свидетелей чистой Истины, удалённые от своих паств и от братий, за Вас будет сама непобедимая Истина. Она укажет Вам дальнейший путь, Она охранит и защитит Вас.

Дорогой Владыко. Я представляю, как Вы должны страдать. Почему же Вы, испытывая эти страдания сами, не желаете облегчить их тем, которые в своё время доверились Вам? С какой радостью я передавал Вам свои права заместительства, веря, что Ваша мудрость и опытность будут содействовать Вам в управлении Церковью.

Что же случилось?.. Неужели это роковое деяние бесповоротно?.. Неужели Вы не найдёте мужества сознаться в своём заблуждении, в своей роковой ошибке — издании Вашей Декларации 16/29 июля 1927 г.?.. Вы писали мне и искренне верили, что избранный Вами путь принесёт мир Церкви… И что же Вы видите и слышите теперь? Страшный стон несётся со всех концов России… Вы обещали вырывать по два, по три страдальца и возвращать их обществу верных, а смотрите, как много появилось новых страдальцев, страдания которых ещё более усугубились при сознании, что эти страдания есть следствие Вашей новой церковной политики… Неужели этот стон страдальцев с берегов Оби и Енисея, с далёких островов Белого моря, от пустынь закаспийских, с горных хребтов Туркестана — не доносится до Вашего сердца?

Как же Вы могли своей Декларацией наложить на них и на многих клеймо противников нынешнего гражданского строя, когда они и мы по самой духовной природе своей всегда были чужды политики, строго до самопожертвования охраняя чистоту Православия?..

Мне ли юнейшему сравнительно с Вами писать эти строки, мне ли поучать многоопытного и многоучёного святителя Церкви Российской, но голос моей совести понуждает меня снова и снова тревожить Ваше широкое и доброе сердце… Проявите мужество, сознайтесь в своей роковой ошибке и, если невозможно Вам издать новую декларацию, то для блага мира церковного передайте власть и права заместительства другому.

Я имею право писать Вам эти строки и делать это предложение, ибо многие теперь укоряют меня, что я поспешно и безоговорочно передал Вам права заместительства.

Испытавши на себе это бремя церковного управления, я верю, что Вы в тишине своей келии проливаете горькие слёзы и пребываете в страшном томлении духа… И мы жалеем Вас и плачем вместе с Вами… и если идут отделения епархий и приходов от Вас и Вашего «Синода», то это набат, страшный набат, истомлённых верующих сердец, который мог бы донестись до Вашего сердца, зажечь его пламенем самопожертвования и готовности положить душу свою за други своя…

Господь да поможет Вам и благословит Ваше мужественное решение, которое подскажет Вам голос архипастырской совести и которое мы не диктуем, а с сыновней любовью предлагаем Вам для Вашего спасения душевного и блага Церкви.

Мне кажется, что одним из выходов из создавшегося положения — это обратить Вам и всем православно-мыслящим верующим нашей страны свои взоры к старейшему иерарху Русской Церкви Высокопреосвященному Агафангелу Митрополиту Ярославскому.

Приникните к нему с любовью и доверием.

Он, несмотря на свои преклонные лета, остался мудр и силен духом. Ведь и пермское его воззвание было актом ревности о спасении Церкви.

Протяните к нему свои братские руки, скажите ему тёплое братское приветствие, попросите его помочь Вам выйти из этого тягостного положения и передайте ему свои заместительские права впредь до возвращения к власти Высокопреосвященнейшего Митрополита Петра.

Мы архипастыри, вместе с Вами поможем ему и без организации «синода» в управлении Церковью своими силами и разумением.

Серафим Архиепископ Угличский, викарий Ярославской Епархии, бывший Заместитель Патриаршего Местоблюстителя.

1928 года, 24 января/6 февраля