22 июня, 4:15 по московскому времени
Становилось всё светлее, и туман постепенно редел над рекой.
Майор машинально расправил складки на гимнастёрке, проверил «разгрузку». Проделывал он это уже раз двадцатый. Глаза вновь впились в циферблат, где, казалось, застыла вечность. Его люди тоже застыли рядом, пристально вглядываясь в западный берег. Начнёт фашист или не начнёт?
Секундная стрелка преодолела половину последнего круга, потом ещё четверть, и западный берег полыхнул багровой зарницей, свет которой несколько мгновений спустя догнал грохот множества пушек.
Вот и настал тот самый длинный день.
Любая война – внезапность. К ней готовятся, ждут, твердят о её неизбежности, но звук первого выстрела всегда неожиданный.
Ненашева пробил озноб, как-то мерзко задёргалась нога, и под ложечкой засосало так, словно воевать он начал на пустой желудок.
Что происходит, Панов в теории знал: организм получил лошадиную дозу адреналина и пытается её переварить. Хронический военный невроз, когда помереть страшно, несмотря на постоянно внушаемую себе мысль: он обязательно родится вновь и неизбежна наша полная победа.
Лейтенант с тревогой смотрел на командира. От комбата всё время исходила заражающая всех уверенность, а начали стрелять – дрожит нервным тиком и расплылись тёмные пятна от пота на спине и под мышками. Что, трусит командир?
Максим зло посмотрел в ответ, демонстративно достал платок, вытер лоб и липкие от пота ладони.
– Можно и мне поволноваться?
Сработало.
«Но конечно, я трушу! Просто дрожу осиновым листком. Ещё как! Убьют тебя, Панов, на хрен, что тогда делать-то ребятам? Знамя кто, кроме тебя, к рейхстагу понесёт? Кто надо, тот и понесёт! Обязательно, вне зависимости от участия!»
«Не рано ли надумал бронзоветь?» Панов зло усмехнулся, радуясь ехидности, живущей в душе, только что иронично напомнившей о «чувстве собственного величия». И страх исчез окончательно: чему быть, того не миновать!
– Почему по нас не стреляют?
– Не принимают всерьёз, – натянуто улыбнулся Ненашев.
Да, их игнорировали, отчётливо слыша, как снялся отсюда стрелковый батальон, – так чего тратить снаряды на цель, стены которой не всякий снаряд пробьёт. Форты второго кольца крепости были и на немецкой стороне, где бетон старых укреплений измерили и осмотрели.
– Товарищ майор, а как же наши? Всё готово к стрельбе.
– Выжидают, – соврал Максим.
Как раз он выжидает, когда пройдёт первый шок. Пусть подняты части по тревоге, но нужна команда встретить врага огнём.
Хорошо, начнет он стрелять из своих пушек. А дальше?
Немцы не зря немедленно разнесли ложные позиции, чуя в них главную угрозу переправляющейся пехоте. Подавят разу. Эх, было бы всё установлено внутри! Дот на то и дот, чтобы торчать наружу искорёженной арматурой, но сберечь людей внутри, ведущих по врагу огонь.
Вот и жди, когда начнётся контрбатарейная борьба, чтобы работать под шумок, или бей в упор, наверняка.
– Эй, боец! Передай от меня начштабу, что завтрак на час раньше. Опоздает, всей команде уши надеру! – произнёс майор нарочито будничным тоном. Как будто и не на войне.
Связист ошарашенно посмотрел на комбата.
В ответ Ненашев сложил губы трубочкой и невозмутимо пожал плечами. Может, и рушится мир, но пусть всё идёт по расписанию. Ничего-ничего, мы и бордюры привычно покрасим мелом перед самым Армагеддоном. Всё будет в порядке даже при конце света, или не надевайте на нас никогда форму.
А ему-то что! Всё готово: термосы стоят с ночи. Есть и обед, а вот ужина не будет. Не ожидается. Но знает об этом только он один.
Ненашев посмотрел в сторону лагеря. Вместо палаток низкие облака дыма и блеск разрывов, значит, бьют осколочными. Рядом вырастают высокие кусты из земли и песка, уничтожают укрепления, выставив взрыватель на фугасное действие. Так, и в какую сторону у нас дымит? Всё верно, погода не обманула. Ветер северо-восточный, уверенно медленный и сносит дым на берег зоны интересов Германии. Для прояснения вопроса Панов когда-то отсмотрел множество фотографий.
Чёрт! Три минуты артподготовка, а те, гражданские в деревне, медлят. С ума там все посходили, что ли? Он же предупреждал! Какие к чёрту шутки в эпоху моторизованной войны!
Максим перебежал на восточный край форта и пустил красную ракету в сторону Аркадии. Смотря на секундную стрелку, зло топнул ногой. Всё, теперь не быть ему гуманистом. Впрочем, корреспонденты немцев сделают всё, чтобы цивилизованный мир с первого дня войны убедился в звериной природе большевизма. О том, как русские спалили здесь все деревни вместе с жителями, завтра будут читать в европейских газетах.
Ну что же? Нет и не будет спасения на войне!
Майор как можно суше дал команду:
– Объекту пять-два-раз. Ориентир – церковь. Левее двадцать, крайний дом. Зажигательным, три снаряда, беглый огонь!
Чёрт, ну прямо дети, как не на войне! Суворов запросил подтверждение.
Вариант действий отрабатывался не раз, но на практике растерялись. Не в теории, а наяву надо стрелять по крестьянским домам. По тем жителям, недавно освобождённым от польского гнета?
Комбат мячиком скатился вниз. Старательно подавляя кипящую в себе ярость, Максим добрым до приторности тихим голосом без всякого кода, на понятном каждому языке проговорил в микрофон:
– Если ты, сучонок, через десять секунд не заставишь дот открыть огонь – застрелю, как собаку!
Минуту спустя ловкие руки заряжающего номера орудийного расчёта извлекли первый снаряд из ящика, маркированного парой красных полос. Пушка дёрнулась, затвор лязгнул, выплевывая почерневшую и дымящуюся гильзу, готовый принять в казённик очередной унитарный патрон.
– Откат нормальный!
«Ненормальный, ненормальный!» – чуть не закричал Панов.
Лишь слепой промажет из пушки в неподвижную цель на дистанции меньше километра. Что, немцам надо убить твою мать, сжечь детей или сделать ненормальной сестру или жену?
У каждого прицела немногочисленных орудий стоял лейтенант. Как-никак опыта больше. Красная – то не царская армия, где для практики в год отпускали по шестьсот снарядов на батарею.
А тут… Наверное, не захотели брать грех на душу.
Пять с половиной минут немцы безнаказанно ведут артподготовку.
– Четыре снаряда, беглый! Кто вздумает мазать, пусть смотрит на Южный городок.
Там как раз взметнулся в небо столб чёрного дыма высотой метров в двести. Попали в цистерну с горючим.
Сейчас другие люди умирают, пытаясь в чаду горящей техники выполнить свой долг или хотя бы спасти себе жизнь. Не только красноармейцы и командиры. Стальная метель обрушилась и на жилой городок, убивая, калеча женщин и детей. Кроме осколков, взрывная волна вышибала перегородки, оконные и дверные рамы, во все стороны разлетались камни и стекло.
Цейссовская оптика десять на пятьдесят давала великолепную, но жуткую картинку.
Горели бензохранилище и парки, где находилась техника. Клубился серо-жёлтый дым, сверкало пламя. Взлетали какие-то обломки, фонтаны из огня и земли. Но фигурки людей всё равно бежали туда, к танкам, пушкам и машинам.
Вот после очередной серии разрывов вспыхнул бензовоз. Потом, как осенний лист, закувыркался в воздухе чей-то задний мост. Ад, но выводят, спасают технику.
Неслышные в общем гуле орудия Ненашева несколько раз выстрелили. Два дома на окраине деревни занялись пламенем.
В Аркадии внезапно ударил колокол, а потом дым всё более густыми клубами повалил в сторону разгоравшейся рощи, окончательно закрывая Южный городок от немецких наблюдателей. Жители до последнего верили, что командир, зашедший к их священнику, просто шутил. Теперь сами палили сараи на окраине, стараясь делать дым гуще. Иначе этот страшный человек вновь откроет огонь по домам.
«Ну, лиха беда начало», – вздохнул Ненашев, давя неосознанное желание перекреститься. Зло во имя добра он принёс в это место.
Как странно, он, много раз перебирая варианты, зажигал Аркадию. На форумах – ноль эмоций, лишь советы, чтобы загорелось быстро, дымило гуще, дольше.
Фосфор заранее достать, смешать бензин с керосином, найти покрышки. Их следовало напихать в дома, рассматриваемые его советчиками, исключительно как бутафорию. А на деле лишал Саша живущих там советских граждан единственного жилья, и попробуй потом отстройся!
– Дробь! – зло буркнул Максим.
Сами справятся, условия им батюшка растолковал. Может, и уцелеет что-то стоящее на правой стороне центральной улицы.
Ему бы для счастья пару «химических» танков в каждом по три с половиной сотни литров вонючей смеси, и не нужны ему ни дома, ни роща. Была в Красной армии 1941 года мобильная легкобронированная система постановки дымов.
Ненашев до крови закусил губу, зная, что происходит. Как ещё более стремительно меняется отношение селян к Красной армии, но иначе нельзя. Подожги он заставу в Пельчицах или деревню на другом берегу, ослепнет его наблюдательный пункт.
Впрочем, дым от горящих домов и сараев скоро закроет следующую неприглядную картинку.
Как ослабнет огонь, так устремятся в Южный городок «отважные» селяне. Начнётся массовый грабёж покинутых квартир. Ковры, меха, хрусталь, мебель найдут новых, бойких владельцев.
Опять радоваться не стоило. Огонь немецкая артиллерия вела по заранее изученной цели. Там тоже умели считать, красиво рисовать карты, наносить цели на планшеты. Ненашев лишь убрал возможность немцев беспрепятственно улучшать наблюдаемый результат.
Девять минут безнаказанно стреляют немцы. Через семь начнётся штурм Западного острова. Снятые с диверсанта часы пунктуально отсчитывали время.
– Товарищ майор, старший лейтенант Суворов… он, он…
– Что – он? Ранен? Убит? Отвечай! Ты что, язык проглотил?
– Когда вы те слова сказали, побледнел и, ни слова не говоря, вскочил в ваш мотоцикл и поехал в сторону города.
«Чёрт, вот оно – слабое звено. Сам виноват, передавил на парня. Бросил батальон, побежал спасать семью…» Следующие мысли прервал зуммер полевого телефона.
– На связи 204-й полк. Просит дать цели для открытия огня.
Максим выдохнул. Быстро артполк раскочегарился. В Прибалтике кто-то полчаса просил разрешения открыть огонь, сжимая кулаки и зло наблюдая, как немцы безнаказанно мешали красноармейцев с землёй.
Дошёл, значит, до них его лейтенант. Как ни готовились к войне, но рации артиллеристов 204-го полка не снабжены позывными, и они сами не решились бы работать открытым текстом в эфире. Запрещено специальной инструкцией.
Панов знал, что советская артиллерия не молчала под Брестом и прошлый раз. На севере города, прямо из парка 447-й и 131-й артполки начали гвоздить по стрелявшим батареям и переправам фашистов.
Пока работала наша артиллерия, расходуя немногие снаряды, держалась северная часть города. Зато сейчас пусть и редко, но огрызалась и избиваемая немцами крепость.
– По миномётной батарее… Цель площадная… Осколочно-фугасной гранатой…
Для первого удара намечено место, где уже десять минут подряд взметаются в небо хвосты огня, оставляя за собой густой дымный след.
Вермахт здесь массово применил реактивное оружие. Не только шестиствольные миномёты, было оружие гораздо проще.
Сначала копали неглубокую яму, куда ставили раму из дерева или металла. Регулируемый руками упор придавал нужный угол возвышения. Сверху – четыре ящика-контейнера. Каждый с зажигательной или осколочно-фугасной ракетой, калибром от 28 до 32 сантиметров.
Панов чётко помнил фотографию, где в тени маскировочных сетей ими было заставлено целое поле. Ряды, один за другим. В сторонке на открытых позициях ждали своего часа многоразовые реактивные миномёты. Вермахт делал ставку и на неизбежный шок от секретного для русских вида оружия.
Девять батарей готовы обрушить на крепость три тысячи штук дымящих боеприпасов. Они не имели стабилизаторов и, крутясь в воздухе, для пущей кучности, уступали в дальности полёта установкам БМ-12, получившим прозвище «Катюша».
Пусть мало снарядов у 204-го полка, но промахнётся по огромному «футбольному полю» только слепой. Если не осколок, то взрывная волна повредит установку или заставит ракету изменить траекторию. Вот тогда готовая к переправе «толпа» должна испугаться до смерти. Пусть им будет хуже, чем прошлый раз, и после пары пристрелочных выстрелов Панов скомандовал залп.
«Есть накрытие!» В результате работы 6-дюймовых пушек теперь не всякая вспышка перед Западным островом портила крепостной ландшафт, и дымные шлейфы беспорядочно потянулись в разные стороны. Следующий на очереди – узел связи и вышки на берегу.
«Теперь я здесь царь горы!» Майор зло стукнул двумя кулаками о бетон.
Поднятый на западном берегу аэростат, хорошо видимый с окраины Южного городка, стал хорошим ориентиром для артиллеристов 204-го гаубичного артполка.
Майор Царёв потрясённо смотрел, как палаточный лагерь полка, где сорок минут назад ещё спали его бойцы, накрыл огонь артиллерии. Но удар был комбинированным. На парк, невидимый с западного берега, звено пикировщиков практически в упор вывалило фугасные бомбы.
Хотя полк подняли по «боевой тревоге», без жертв не обошлось. К частым подъёмам привыкли, и везде, несмотря на запрет, находились люди. Кто-то залез под нары и, повернувшись на бок, досыпал, кляня неуёмное начальство, заранее зная, что именно его обязательно оставят в лагере.
Дивизионы не могли просто так, без надзора, оставить имущество, впрочем, как и сразу всё нужное взять с собой.
После первого грянувшего взрыва начальник штаба полка успокаивающе улыбнулся:
– Не бойтесь, это манёвры, наши учения.
– Какие к чёрту учения! – заорал командир первого дивизиона, наблюдая, как от палаток прыснули хозяйственники. Под одним из бежавших ушла вниз земля, и взрыв снаряда выбросил вверх лишь один песок.
А как нелепо погиб их инструктор по пропаганде! После того как в небе пронеслись две волны немецких самолётов, политрук решил лично снять портреты Ленина, Сталина, Кагановича, Молотова, висевшие на деревьях в летнем клубе. Ох, сколько сил угрохали на четыре полотна размером полтора на два метра! Как долго искали художников, выцарапывали их к себе, желая блеснуть в корпусе агитацией! Теперь на месте клуба – воронка от бомбы. В парке горят деревянные макеты, а аккуратно посыпанные песком площадки превратились в изрытую землю.
Комполка лихорадило, пробирая до костей, но боялся Царёв не за себя. Десять минут! Десять минут – и дивизионы понесли непоправимые потери. Почему? Почему никто, кроме Максима, его не предупредил?
Царёв вспомнил искажённое лицо Ненашева и машинально посмотрел на подаренные часы. Немецкие! Да он всё знал заранее! Целый месяц для маскировки парков отвёл нарком, но как однокашник его торопил! И буквально вышиб из Дома Красной армии.
«Это измена». Мысль, как молния, ударила в голову Константина. Их специально подставили под удар немцев! Их командарм предал свою армию, а Максима специально выперли из разведотдела в укрепрайон, чтобы в начале войны сразу похоронить в доте. А какие у него данные! Просто по звуку начавшейся артподготовки ясно, как Ненашев прав в расстановке фашистских батарей.
Грохот выстрелов со стороны Бреста нарастал. Клубы дыма поднялись в воздух, а земля дрожала под ногами. Какой же силы нанесли удар! Деревья лишались ветвей и листвы. Гибло всё живое, что не могло укрыться. Обезумевшие лошади, сорвавшись с коновязей, с диким гиком носились по территории крепости, настигаемые осколками.
Сквозь артиллерийский грохот послышался нарастающий звук в небе. Над ошарашенными людьми стремительно пронеслись самолёты с белыми крестами на крыльях. «Юнкерсы» в сопровождении «Мессершмиттов» шли, как в парадном строю. Это вызвало ещё больший шок и растерянность.
Но советский строй не рушился в глазах наших людей, словно карточный домик. Никто не думал бросать оружие. Они верили в силу Красной армии и в товарища Сталина, и любой командир или боец готовы до самой смерти стоять за Союз Советских Социалистических Республик.
Однако где наша авиация? Где прикрытие с воздуха? Как-то неправильно началась эта война, к которой давно готовились и которую ждали.
Запинаясь, вновь заговорил замполит. Надо обязательно собрать бойцов и командиров на митинг. Сплотить людей ещё до того, как придут директивы сверху. Ну а пока следовало быстро провести партийное собрание, обсудить текущий момент и выработать коллективную резолюцию.
– Ты что, дурак?! – заорал на него начальник штаба, чтобы смазать собственную неловкость.
– А ну, молчать! – рявкнул Царёв, сознающий обстановку лучше всех. Теперь он должен, нет, просто обязан сделать выбор.
Радисты от Ненашева давно прибыли. С ними где-то сорок пограничников и группа перехваченных по дороге пехотинцев.
Опять Царёв поймал два злых, возмущённых взгляда. По рации ему передали, что комбат перестал материться и ушёл вниз к пулемётам, мрачно обещая однокашнику-майору года четыре являться в самых кошмарных снах.
Но где, чёрт возьми, настоящий приказ?! Или подчиниться Максиму, как начальнику участка обороны Бреста с юга? Нет, не такую он ждал от Ненашева бумагу!
Гул моторов неподалёку заставил всех побледнеть.
– Немецкие танки! – истошно крикнул кто-то рядом, заражая паникой.
Даже бронемашина с пулемётом, ворвавшаяся на их позиции, означала для бойцов смерть. А ну возьми и поверни резво пушку весом в несколько тонн. На то и рассчитаны требования не к гаубице, а к противотанковой артиллерии.
Люди заметались, забывая, что до границы хоть и пять километров, но не делись никуда леса и болота, по которым не то что лёгкий танк не пройдёт, пехотинец увязнет, а на дорогу наведены пушки.
– Прекратить истерику! Идут наши! – заорал присланный комбатом пограничник, выпустив полдиска в воздух. Пусть наконец армейцы вразумятся!
Царёв знал: к ним идёт рота зенитных пулемётов и колонна техники. Ненашев, как мог, пытался обеспечить полк средствами тяги. Вернее, возвращал их обратно.
Вот они, местные «урожайные» автобаты. По указанию Генштаба строевые части выделяли строителям тракторы, тягачи и грузовики. Сведённые в автобатальоны, они тоже помогали возводить доты.
Постепенно растерянность сменилась осмысленными действиями. Всё же здесь командиры прошли Финскую кампанию, где приходилось стрелять прямой наводкой под огнём «кукушек» и пулемётов.
– Первому и второму дивизиону быть готовыми через минуту открыть огонь! – скомандовал Царёв, жалея о неукомплектованности полка. После того, как у них забрали 203-мм гаубицы в резерв Главного командования, прошёл год, но обещанные двенадцать 122-мм пушек так и не попали к ним с завода.
– Ты соображаешь, что творишь?! Может, это не война, а пограничный конфликт!
Удар грома разорвал округу, а под ногами качнулась земля. На северо-западе в воздухе возник огромный, хорошо видимый здесь столб пыли и дыма. Комполка мрачно прикинул, из чего немцы вели огонь.
– Провокация, где стреляет 20-дюймовый калибр? – На миг в его глазах мелькнула тень насмешки.
Царёв ошибся ровно на четыре дюйма, сыграло роль расстояние. Взрыв бетонобойного снаряда весом более двух тонн оставил после себя воронку диаметром пятнадцать метров и глубиной пять. Первые два выстрела из установок типа «Карл» были безрезультатны. Из-за неверной установки не сработал взрыватель.
В бункер, ведущий фланговый огонь по железнодорожному мосту, мортира не попала, но всё равно заставила замолчать пулемёты большевиков. После взрыва бетонная коробка чуть съехала набок, но живых внутри не осталось. Люди умерли от травм и контузий.
Когда в небо поднялся огромный столб пыли и дыма, командир 60-го полка НКВД, даже не думая, замкнул контакты взрывной машинки. Всё! Медлить нельзя!
Разворочена амбразура пулемётного дота, несёт палёным мясом из горящего бронеавтомобиля, из-за горького дыма трудно дышать. Постепенно стихает огонь пограничников и его стрелков. И всё больше лодок с чужими солдатами, которые скоро доберутся и до резервного кабеля. На валах крепости рвутся снаряды, значит, остались они без помощи.
Основание ближайшей фермы моста расцвело оранжевой вспышкой, а разорвавшаяся за спиной мина заставила майора напоследок криво улыбнуться. Вот и сбылось предсказание гадалки.