Посмотрев на молодых, пышущих здоровьем лейтенантов, Саша мрачно думал, не представится ли ему сразу капитаном Хароном, собирающим людей на понтон для переправы через Стикс. Из бойцов УРа, на его позициях, выжили лишь единицы.

В ответ на тридцатидвухлетнего капитана смотрели с едва маскируемым пренебрежением. Ну, не герой-командир. Ничего, они-то знают, как надо служить.

Две недели назад, ребята вырвались из тоскливой бурсы, за два года учебы задолбавшей их бесконечными учениями, маршами и строевыми занятиями.

Принцип «учить тому, что надо на войне» в сороковом году в военных училища восприняли буквально. Как дождь, то боевая тревога. В слякоти и грязи курсанты копали окопы, стараясь уложиться в норматив. Вместо горячей пищи жевали концентраты.

Обучение наступлению оказалось не меньшей пыткой — постоянные марши в полном снаряжении на тридцать, сорок и даже на сто километров, выматывали их до полусмерти.

Но больше всего убивало однообразие. Дни проходили один за другим, как братья-близнецы. Казалось, время навсегда остановилось в этих классах, казармах, полигонах и учебных полях.

Теперь, не смотря на то, что их вместо отпуска, решили направить прямо в часть, открывшийся мир казался огромным и радостным. Как-то по-особенному под летним солнцем светились новенькие кубики в петлицах. Хотелось совершать подвиги, очаровывать девушек и, вообще, просто жить. Пусть они не летчики и танкисты, но тоже ребята не промах. А если враг нападет, то дадут ему отпор.

— А ну, товарищи командиры, построились!

Ненашев внимательно осмотрел каждого, в почти монолитном строю лейтенантов прося, представится. На вид все одинаковые, новенькое обмундирование, скрипящие ремни, рубчик на отутюженных галифе и начищенные до блеска хромовые сапоги.

Внимательно слушал каждого, уточняя фамилию и отчество, помечая что-то себе в блокнот. Потом ткнул пальцем в первого попавшегося.

— Что говорит полевой устав о начальнике?

— Начальник — старший товарищ и друг, который переживает с войсками все лишения и трудности боевой жизни.

— Так вот, лишения и трудности боевой жизни начнете переживать с завтрашнего дня. А поскольку кухни мы пока лишены, отведу вас в ресторан. Но напоминаю, Красная Армия щадит и оберегает культурные ценности, избегает ненужных разрушений, везде, где это не вызвано условиями боя! Вещи у штаба погрузите на мотоцикл.

В строю послышались довольные смешки. Приятно так начинать службу.

— А вот зря радуетесь! Следующий месяц проведете в палатках и города не увидите. Так что, вкусите красивой жизни, так сказать, для стимула успешно окончить трехнедельные курсы общевойскового оборонительного боя. Думаю, завтра утром мы очень сильно друг в друге разочаруемся.

Кто-то возмущенно пробурчал нечто под нос.

— Так, первый кандидат для утреннего расстрела у меня уже есть. Объясняю, если лейтенант не сдаст в первого раза зачеты, сдаст их со второго. Не получится, будет сдавать вечно. И мне плевать, что его жена или подруга начнет от горя лезть на телеграфные столбы. Все понятно?

Ответом было угрюмое молчание.

— А теперь короткий инструктаж. Вижу, оружие у вас есть. Город пограничный, советская власть здесь недавно. Так что, с местными в дискуссии не вступать. Никакие! По центру ходите спокойно, но на окраинах одиночку могут и убить. Особо отмечаю, охотятся за формой и документами. В полночь всем вместе, группой, прибыть в часть. Вопросы есть?

Товарищ капитан, вы нас не пугаете?

— Зачем? Бесследно исчезают и бойцы. Конечно, что-то, бывшее людьми потом находят. А вы, как новички, самая лакомая цель. В лицо вас никто не знает, и горевать не будет — голосом прозектора пояснил Максим, а строй поежился. Чем-то ледяным дохнуло от комбата. Как в его устах буднично и жутко звучала фраза «бывшее людьми».

Ненашев, пугая, не лукавил.

Имели место такие случаи. Тут давно убивали исподтишка, частенько оставляя труп в одном белье. Шел себе куда-то командир — и исчез, стоял на посту часовой — пропал. Готовились к субботнему вечеру двадцать первого июня. Кто-то даже мило пойдет танцевать в предвоенную ночь в парк Первого Мая. Туда бы и ему заглянуть, напоследок.

Заведя лейтенантов в штаб, а потом, идя с ними в ресторан, комбата, вновь охватили мрачные мысли. Нет, Ненашев не жалел о принятом решении — возможно сегодня первый и последний поход ребят в ресторан. Корил себя за мягкотелость и внезапно проявленную жалость. Давить ее надо, ему же и на смерть людей посылать.

В качестве заведения Ненашев вновь избрал вокзальный ресторан. Кухня не дурна, и есть еще одна причина. Вечером, около двенадцати, отсюда на юг пойдет «трофейный» польский паровозик, так что смогут его хлопцы доехать с комфортом до ближайшей к ним станции.

Ну, а если пропустят, то пойдут вдоль путей, доводящих их почти до лагеря. У Максима существовали обоснованные подозрения в способности ходить лейтенантов по азимуту даже в трезвом виде. Не очень хорошо людей тогда тому учили. Впрочем, «вон, смотри, военные карту достали, сейчас дорогу спрашивать будут», часто случалось и в его время.

Капитан и сам решил поужинать в знакомом месте. Нехай идет все к черту, пусть будет пир перед коричневой чумой. Но сначала проинструктировал патруль и попросил милиционера напомнить ребятам, что паровоз ждать не любит.

«Черт, живет он здесь?» — вздохнул Ненашев, заметив знакомую спину немца.

Ох, зря зацепил нациста. А еще вспомнился внимательный и оценивающий его взгляд певшей девушки. Все же на кого-то она работает. Вариантов масса — милиция, пограничники, НКГБ, немцы или «Служба во имя победы Польши». Просто клубок спецслужб, а еще он … парагвайский шпионом. Если линия поведения относительно Москвы продумана, то в Бресте пойдет сплошная импровизация.

Два шага сделаны, к пограничникам и к тому, ушибленному чемоданом и пока ничего не подозревающему господину … э-э-э, Новицкому.

«Ну что ж, банкет пока за мой счет», — Максим тяжело вздохнул, достал четвертной и пошел к цветочному ларьку. Так сказать, раскрывать тему влюбленного Ромео.

*****

Гауптман который день караулил обидчика. Все это время он мечтал об отмщении. Хотелось обставить дело чести красиво, так чтобы полька обязательно посмотрела на него особым взглядом. Но насколько особым должен оказаться ее взгляд, Эрих еще пока не решил.

Немец даже сомневался, как поступить с этим наглецом. Пришедшая раньше мысль заказать противнику «Интернационал» показалась плохой идеей. Как и захваченная бутылка французского коньяка, которая точно не обескуражит русского.

Но вот подаренная им русская водка обладала взрывным эффектом. Напиток оказался гораздо лучше привозимого им шнапса и польского самогона. Наконец-то в России нашлось нечто, чем можно восхищаться.

В отличие от русских командиров Эрих Кон в училище не заканчивал. Рейхсвер, а потом и вермахт, пекли у себя офицеров по-другому. Были школы со сроком обучения меньше года и система всевозможных курсов, где преподаватель подчас имел звание ниже, чем курсанты. Знания там шлифовали на практике.

Офицеров вермахта готовили прямо в войсках, старательно отбирая самых способных. На коррупцию никто не жаловался. Для всех равные условия службы и экзамены на следующий чин. Все эти фоны и бароны шагали вверх по единой карьерной лестнице, давно перемешавшись с выходцами из других сословий. Из двадцати пяти гитлеровских фельдмаршалов и двух гросс адмиралов двенадцать — дети потомственных «военных» семей. А другие — далеко наоборот. Эвальд Клейст, сын учителя философии. Роммель — учителя гимназии. Модель, учителя музыки. У Кейтеля отец был фермером, а Денниц вырос в семье инженера.

Эрих родился в десятом году в семье потомственного рабочего. Отцу повезло уцелеть на фронтах первой мировой войны. Воевал Генрих Кон достойно и честно заслужил погоны унтер-офицера, как и Железный Крест второго класса.

Вот только жизнь после войны в Веймарской республике совсем не напоминала рухнувшую империю кайзера. Жизнь — очень громко сказано, и существованием назвать не стоит. Скорее постоянная, ежедневная борьба за выживание. Черная полоса, когда перебиваешься случайными заработками, светлая полоса, когда ненадолго есть постоянная работа. Кризис, инфляция, когда миска супа подорожает во время еды.

Помыкавшись три года, Генрих решил поступить в рейхсвер, чуть ли не единственный островок благополучия после гибели империи. Но не все так просто, на должность рядового претендовало сразу пятнадцать человек. Чтобы снова стать солдатом Генриху Кону пришлось немало потрудиться, доказывая, что он во всем лучше остальных.

После Версальского мира Германии разрешили содержать стотысячную армию и ни солдатом больше. И восемьдесят тысяч восемьдесят полицейских — для умиротворения голодающего населения.

Если кого и надо было убить задолго до войны, то первым кандидатом у Панова стал бы не Адольф Гитлер, а некий Ханс фон Сект.

Задолго до прихода фюрера к власти военные атташе США и командированные из СССР командиры очень восхищенно отзывались о подготовке немцев. Этот генерал, сознательно отступив от принципов комплектования войск Германской Империи, создал из рейхсвера полностью профессиональную армию. Американцы много чего у него заимствовали создавая наемную армию после позорного Вьетнама.

Через восемь лет в рейхсвер поступил и Эрих. Молодого человека попросили предъявить свидетельство о среднем образовании, сдать положенные нормы и экзамены и пройти обязательное психологическое тестирование. Молодой немец, поступающий на службу в качестве рядового, должен был иметь физическое и умственное развитие выше среднего.

И Панов проходил такие испытания, желая стать лейтенантом в восемьдесят четвертом году, но когда узнал про немцев, не стал язвить и ерничать.

Нюанс в том, что рейхсвер изначально готовили, как «армию командиров». Требования звучали так: солдат должен уметь руководить отделением, унтер-офицер — взводом, а фельдфебель справляться с ротой. Тот, кто после обучения был к тому не способен, мигом покидал армию. Ничего личного, нищая республика рационально вкладывала деньги в свои «карманные» вооруженные силы. Отслужившему двенадцать лет ветерану она же гарантировала бесплатное высшее гражданское образование и хорошую должность.

Эрих сразу заявил о желании стать офицером, тут же заработав благосклонные взгляды. Это командование рейхсвера приветствовало. Но надо было еще стать достойным.

Жить пришлось в помещении вместе с пятью камрадами. Ох, как он завидовал отцу. Унтер-офицер имел право на отдельную комнату. Увы, видеть папашу Генриха получалось редко. Хоть они и служили в одном полку, батальоны стояли гарнизонами в разных городах. Та же прагматичность, но для следующего этапа, развернуть там потом полки и дивизии вермахта.

Учиться приходилось постоянно, и Эрих сильно уставал. Тренировали их жестоко. Минимум четыре дня в поле, в остальные дни — занятие в казармах. Немецкий солдат отдыхал не больше одного дня в неделю, но почти не отвлекся на вопросы быта.

Пулеметы и пушки рейхсверу промышленность делала из дерева, а танки из фанеры. Тогда вся Европа потешалась над немцами, возящими их на велосипедных колесах, не догадываясь про испытательные полигоны в России. Рейхсвер же верил в германскую промышленность, зная, что давно готовы чертежи и опытные образцы.

Наклепать танков и пушек можно за два-три года, а солдата нужно растить долгих восемнадцать лет, лишь для возможности только его призвать.

Рейхсвер терпеливо ждал. Нет, не конкретно того будущего пожирателя половичков. Он ждал любого, кто скинет с Германии оковы позорного мира.

О, мирный Версальский договор! Эти слова и в 41-м вызывали у гауптмана лютую ненависть.

Нет, это был не мир, а перемирие на двадцать лет. Германия осталась нищей, без колоний, разделенная на части. Настоящий позор для великой нации, неожиданно оказавшейся неспособной защитить саму себя. Пять с половиной миллионов немцев внезапно оказавшись гражданами Польши, Франции, Дании, Бельгии и Чехословакии. Даже маленькая Литва освободила для себя Мемель. Клайпедой он стал в один день, оставаясь до этого сотни лет немецким городом.

Вину за начало первой мировой войны все дружно возложили на Германскую империю. Она должна возместить союзникам расходы — двести семьдесят миллиардов золотых марок. Примерно сто тысяч тонн золота. Потом, правда, сумму в два скостили, много раз пересматривали, но окончательно, по предъявленному счету, расплатились немцы в октябре 2010-го года.

Но самое главное, немцам надоело постоянно каяться перед всеми! Великий народ низвели до уровня уличного попрошайки. Отобрать имущество, оружие, золото и боевые корабли — это еще можно было стерпеть. Но растоптать честь и достоинство — уже чересчур.

Униженная нация требовала реванша и готова была пойти за любым лидером, кто вернет стране былое величие, принесет благополучие в немецкие семьи. Даже коммунисты, когда выдвигали подобные требования, имели немалый шанс прийти к власти.

И такой политик нашелся. Никто и не думал, что им станет вождь тех шутов-коричневорубашечников, вечно марширующих по улицам германских городов, не гнушавшихся подрабатывать разгоном митингов и демонстраций. Никто не думал и потом, что пришедший к власти канцлер выполнит все обещания.

Но Адольф Гитлер оказался великим человеком. Через три года на него молился чуть ли не весь немецкий народ. Работу и кусок хлеба получил каждый, а за тунеядство принялись карать тюремным сроком, как за образ жизни, недостойный немца. Но и принудительно занятые рабочие не роптали, на общественных работах им платили в десять раз выше пособия по безработице.

Эрих помнил причину прошлого поражения Германии — удар в спину. Готовая дальше сражаться армия кайзера стояла на пороге Парижа. Еще один решительный удар и… Но немцы, в тылу развращенные лживой красной пропагандой и обманутые продажными либерастами, сами сгубили их Великую Империю.

Мудрый вождь учел ошибки прошлого и облагодетельствовал всех жителей немецких земель.

Сначала Адольф Гитлер заставил всех колеблющихся думать только о Германии, достойной вновь стать великой страной, равной другим державам. Партии, ведущие бесстыдный идейный террор против нации, запретили. Закрыли типографии, печатающие грязную литературу, а книги, несущие в народ лживые идеи прилюдно сожгли. Ликвидировали и газеты, отравляющие сенсационным бредом народ.

Геббельс пояснял Германии, что германский национал-социализм — это социализм исключительно для немцев. И пропагандой дело не ограничилось. Не признавая классовой борьбы, фюрер не стал ничего национализировать, а умудрился поставить хозяев в жесткие рамки единого хозяйственного плана, жесточайше контролируя куда идет прибыль.

Нацистское правительство решительно подошло к делу, став арбитром над трудовыми отношениями. Введен твердый рабочий день, обязательный и оплачиваемый отпуск, гарантии по старости. Ничего не решавшие, мутившие рабочий люд, профсоюзы распустили. Стране не нужны митинги, стране нужно процветание и достойное место в мире.

Взамен, новый единый «Немецкий рабочий фронт» объединил накормленных трудящихся, развернувшись с помощью государства в полную силу. Улучшились условия труда. Теперь на крупных заводах присутствовала столовая, спортивная площадка, а иногда и бассейн. На каждом предприятии работала ячейка нового профсоюза. Все вопросы решала «тройка»: местный профсоюзный босс, представитель партии и предприниматель. Хозяевам запретили держать деньги за границей. Да и экспорт поставили под контроль. Доходы от коммерции вкладывались в производство. Никто особо не роптал, а денег вдруг стало больше. Государство гарантировало заказ и покупало продукцию.

Немцы облегченно вздохнули, обретя социальный мир и веря в величие Германии. Никто теперь не бастовал, не голодал и не боялся остаться на улице. Заводам и полям требовалось все больше рабочих рук.

Для бедных строились государственные квартиры, купить которые можно было в рассрочку. Под бодрую музыку сносили бараки в трущобах. Немцу запретили прозябать в нищете. Чем больше в семье рождалось детей, тем больше помогало государство. Рабочий или бюргер мог отдыхать за треть цены, приобщаясь к культурным ценностям, когда-то доступным лишь аристократам. Остальное доплачивал новый профсоюз.

Подростки проводили лето в бесплатных лагерях. Инструкторы «гитлерюгенда» делали из них сплоченные отряды, яростно марширующие с красными знаменами под грохот барабанов. Внушалась мысль — забудь, что ты потомок фона, пролетария или крестьянина. Каждый из вас — песчинка несправедливо униженного германского народа, его честь, плоть и кровь. Для юношей строили огромные спортивные комплексы. Культура тела — приоритет истинного немца. Женщин законодательно постарались отстранить от физических работ. Следовало рожать и воспитывать детей. Особый закон даже запрещал строить квартиры меньше трех комнат — детям нужно место для игр.

Национал-социализм призывал ставить общее благо выше личного, думать о нации, каждому свое, а не одно и то же. Однако, честными, порядочными и верными надо быть только по отношению к представителям своей расы и никому другому. Их новый строй исключительно для немцев и на экспорт не пойдет. Не надо путать их социализм с коммунизмом большевиков.

Унтер-офицер Эрих Кон лишь радовался, видя, как растет рядом счастливое поколение. Показывая им, как обращаться с пулеметом, он думал — вот кто сделает Германию великой. А когда их призовут, он с радостью поможет парням стать настоящими солдатами, познать дух товарищества, взаимопомощи и самопожертвования, вынесенный еще его отцом из окопов первой мировой.

Кто мог противиться партии, творившей на земле немецкий рай. Жалкая кучка диссидентов вместе с отбросами общества отбывала наказание в концентрационных лагерях. Даже честные коммунисты осознавали, что они, прежде всего, немцы! Они решительно рвали со своими функционерами без препятствий пополняя ряды партии, ведущей страну к общему народному счастью.

Германия никогда границ не закрывала. Любой иностранец, пусть он и ненавидел нацистов, мог приехать в Германию и ходить, где угодно, разумеется, за исключением тюрем и концлагерей. Маргиналы — позор любого государства. И многие, прозревали, видя единый народ, возрождавшуюся из нищеты страну.

Цивилизованный мир заслуги фюрера признал, сделав его человеком-загадкой тридцать восьмого года, гадая, каких еще неожиданностей надо ждать в следующем году.

Наводя порядок в доме, Гитлер шаг за шагом ликвидировал условия грабительского Версальского мира. Настала очередь рейхсвера оправдывать вложенные деньги. Подобно Левиафану, всплывшему из пучины моря, возродилась народная армия, обретая сразу сто тысяч опытных командиров.

Эрих с отцом получили первые офицерские звания. Теперь отец и сын служили не в разных батальонах, а в разных дивизиях. Но Генрих Кон бурчал, им командовал какой-то бывший полицейский. Он еще не забыл, как он дрался с ними в двадцатых.

Тут будущему гауптману пришлось нелегко. Хоть рейхсвер и стал скелетом армии, получившийся из нее вермахт напоминал скорее детский сад, чем тень великой имперской армии. Аншлюс с Австрией дался не так уж легко, некоторые германские части заблудились, и их искала дружественная австрийская полиция. Отличные дороги забила сломавшаяся в пути военная техника, произведенная со знаменитой немецкой аккуратностью.

Неисправные танки и артиллерию, оставшуюся без тяги, ввезли в Вену, как металлолом, на железнодорожных платформах, однако все же успели к торжественной церемонии. Ну, а три ошеломленных баварца из интендантской службы, наконец-то смогли отдохнуть. Их долго по улицам носила воодушевленная событием толпа, а те, прибыв сюда поездом, чтобы заранее готовить квартиры для войск, постоянно озирались, куда же пропала их немецкая армия?

Из-за количества выявленных недочетов фюрер рвал и метал, как-то плотоядно поглядывая на генералов. Те тоже не остались в долгу, а популярно объяснили, что нужно время накопить опыт. Имея офицеров, армия не располагала пока подготовленными солдатами, а новую технику следовало сначала обкатать.

Прошло полтора года. В тридцать девятом, в Польше, с приобретением чешских заводов, вермахт уже неплохо смотреться на фоне неожиданных «союзников». Немцы откровенно подсмеивались над постоянно ломающимися танками и бронемашинами русских. Болезнь мазутных луж под гусеницами и колесами они давно преодолели.

После серии блистательных аншлюсов, прошедших почти бескровно молодой лейтенант окончательно уверовал в гений фюрера. Вождь попутно оказался отменным дипломатом. Ведь Германия всегда хотела мира, а не войны. И войну с Польшей навязали немецкому народу вопреки благоразумным предложениям фюрера.

Франция и Англия, завидуя успехам возродившейся нации и желая опять увидеть униженную Германию на коленях, воспользовались поляками, как удачным предлогом. То, что не получилось после Первой мировой войны благодаря исключительным качествам немецкой нации, они захотели сделать сегодня.

Ну, а те гиены Европы сами выбрали собственную судьбу, начав зверски истреблять живущее на их землях немецкое население. Замешанное на костях и крови немцев и русских, польское государство, не имело прав на существование.

После победы над Польшей немецкий народ искренне желал с Западом мира.

Когда одиннадцатого октября тридцать девятого года берлинское радио неожиданно передало, что английское правительство пало и грядет немедленное перемирие, даже толстые старушки на овощных рынках, подбрасывали в воздух кочаны капусты и опрокидывали прилавки от радости. Они шли в ближайшие пивные, чтобы пропустить кружечку-другую, или немного шнапса за воцарившийся мир.

Однако, английские поджигатели войны, не пожелали принять мирные предложения. Вермахту вновь пришлось доказывать свою состоятельность. Сначала последовала компания против французских ростовщиков. Потом Югославия и Греция продемонстрировала миру, насколько силен рейх, обладающий мужественной и победоносной армией.

*****

Сначала в зал ресторана влетела стайка лейтенантов в новеньких скрипучих ремнях и, усевшись группой, стала оживленно обсуждать предстоящий ужин. Многое в меню им было незнакомо, и официант, давал пояснения, постепенно раздражаясь.

«Дикари!» — Эрих, презрительно посмотрел на эту группу, забывая, что лет пять назад немногим от них отличался. Первый выход в приличный немецкий ресторан со своей, казалось, будущей избранницей, оказался для него не прост. Манеры тут же выдали в молодом лейтенанте неуклюжего провинциала. Пришлось учиться у старших товарищей.

Некоторое время спустя в зал вошел обидчик. Но вошел не просто — за ним шел швейцар и нес охапку красных роз, немедленно возложенную к ногам готовившейся петь девушки. Капитан что-то шепнул ей, подставил щеку и милостиво удостоился поцелуя.

Русский победно подмигнул гауптману, и пошел к компании молодых командиров, успевшей уже надоесть персоналу ресторана. Спокойно уладил конфликтные вопросы, быстро разобравшись в меню. Покровительственно похлопал самого раздраженного подчиненного по плечу и уселся отдельно, в углу.

«Не хочет смущать своих офицеров», — понял гауптман. Смотри-ка, русский капитан, а имеет представление о военном этикете.

Официант мигом принес большевику ужин, а он в каком-то любовном томлении уставился на эстраду. Тут уж смутился гауптман, позабыв о мести. Поведение русского все объяснило. Такая полька способна свести с ума даже коммуниста.

«Бедная, бедная малышка» — сентиментально подумал гауптман.

Певичка сделала плохой выбор, предпочтя славянина. Он теперь хотел ее спасти, представляя себя благородным тевтонским рыцарем, вырывающим принцессу из лап дракона. Естественно, платье спасенной должно быть предварительно растерзано умирающим зверем.

Похоже, все русские офицеры повально увлечены местными красотками. Здешние фрау не чета грубым и неотесанным женщинам, привезенным большевиками вместе с собой. Пара дней пребывания в Брест-Литовске — и немецкий офицер мог безошибочно отличить местного жителя от понаехавшего сюда сброда.

Лишь евреи, неважно, как они одевались, всегда вызывали у Кона чувство омерзения.

Гауптман снова взглянул на большевика. Прошлый эпизод воспринимался теперь иначе. Кон позволил себе лишнего и его, пусть и несколько бестактно, но привели в чувство. Русский капитан спокойно цедил из бокала минеральную воду. Насчет фюрера он не соврал, машинально отметил Кон. Интересно, а насколько чиста его кровь? За столом мог сидеть и его сильно обрусевший соотечественник.

Ну что же, если девушка русскому нравится, за ее расположение не грех побороться и ему. Он давно жалел, что нельзя было прихватить с собой какую-нибудь девицу, и теперь нашел себе развлечение. Все равно до восемнадцатого июня придется часто бывать в городе и его окрестностях, а отвратительно вечера пусты. Немецкие офицеры, кроме полей сражений, умеют драться и на другом фронте. Ох, прекрасный Париж, с его милыми парижанками, покоренный, помимо пушек, галантностью немецких офицеров. Его следующий шаг неизбежно приведет к победе.

Эрих отправил коньяк на столик капитана, сопроводив его словами искреннего восхищения русской водкой и ответного пожелания бодрости духа. Коверкая название, заказал песню «Черный ворон», столь любимую во время застолий варварами с Востока, наводнившими город.

О, как взбесился большевик!

Максим осатанел всерьез. Заказанная немцем песня превращала все в какой-то фарс. Как заслушались лейтенанты, не понимая, что тризну справляют сами по себе. Вот, гад!

Ненашев зло усмехнулся. В отличие от «туристов» из будущего, массово наводнивших белорусские леса, ему пришлось бы взять с собой не гитару, а рояль. Точнее пианино, или, совсем для счастья, синтезатор. То, что он не раз прошелся по репертуару предвоенного времени, добавляло уверенности.

Он встал и решительно сдвинул с места пианиста. Вернее, просто переставил стул с хрупким польским юношей. Нажал несколько клавиш, понимая, что пока не дотягивает. Эх, сюда бы бэк-вокалисток, да с кордебалетом, да ударника-энерджайзера, заглушающего ляпы во взятых нотах!..

Ну, и к черту. Слова хоть помнит, но немецкий фильм «Мужчина, о котором говорят» гауптман просто обязан был видеть. Иначе парагвайский шпион как раз немец. Культовая лента, а из-за той песенки слово «дождевой червяк» в приличном обществе довоенного Берлина надо было произносить осторожно. Оно вдруг приобрело ужасно неприличный оттенок. Все эти колбаски, сардельки уже не имели былого эротического подтекста.

Теперь, если девушке надо было назвать ту штуку в штанах приятеля, она произносила с придыханием: «Где же наш дождевой червячок?»

Максим начал, насмешливо глядя на немца:

Майя захихикала, мгновенно узнав мелодию. Музыканты подключились спустя минуту, мелодия зазвучала громко и бодро. Кино сняли в тридцать седьмого году и успели прокатать ленту в довоенной Польше, собирая аншлаги. Оказавшийся временно безработным, пианист на салфетке записывал русский перевод. А после первого куплета грохнули смехом лейтенанты, проследив, на кого ехидно смотрит капитан.

«Шайсе!», немецкий офицер постепенно наливался краской. Большевистская сволочь, приравняла его немецкого офицера, к тому, что измеряют сантиметрами.

Гауптман задыхался от ярости, но ничего сделать не мог. Дернешься, и еще больше выставишь себя на посмешище. Но сидит за пианино не простой русский, а человек, хорошо знающий даже ходящие среди них неприличные шутки.

Не желая дальше участвовать в дешевом балагане, Эрих немедленно покинул ресторан.

— Товарищ капитан, а еще что-то умеете? — спросили Ненашева.

— Играй, лабух, я гуляю? — сердито буркнул капитан и за столом притихли, вспоминая, кто тут начальник.

— Умею, но нет настроения, — спокойнее добавил Максим, — Все, не буду вам мешать. Меру знайте, в батальон не опаздывайте, утром подниму всех рано.

И комбат ушел, чувствую себя как-то неуютно. Похоже, совершил он подлость по отношению к девушке. Немец, так вольготно разгуливающий по Бресту не оставит ее в покое. Приз, престиж! Почему-то Ненашева это волновало и вызывало ненужные эмоции. Совесть грызла, что ли?

Стоп. Братец, да ты влюбился, что ли? Старый козел решил подышать на луну свежим перегаром? Но тут ему тридцать два, он холост. «Знаешь Максим, иди-ка ты в баню. Да-да, ту самую, что саперы должны сегодня достроить», посоветовал ему внутренний голос, убивая какое-то суетливое нетерпение.

Впрочем, не удивительно. Даже Саша Панов запал бы на такую подругу. Изящная девушка с невероятно красивым лицом и фигурой очень напомнила бывшую подругу, с которой так и не сложилось по его же вине. Можно постараться стереть любовь из памяти. Но выкинуть из сердца? Вряд ли.

Удивленная Майя изумленно смотрела, как быстро покинули ресторан два противника. Просьба русского, подарившего цветы, поцеловать его в щечку казалась невинной. Такой роскошный букет, нет, охапку, полька видела первый раз. А песня, заставила ее почти расхохотаться, уж больно комичным казался этот плотно сложенный русский командир, зачем-то нацепивший на себя круглые очки.

Интересно, почему он так поглядывал на немца? А эти взгляды, двух врагов Польши одновременно брошенные в ее сторону?

О, матка Боска, оба выбрали призом именно ее. Что теперь будет c ней и с мамой? Кто ее защитит? Она, сдерживая слезы, сказала, что не может выступать. Всего полчаса и она успокоится. Выскочив из вокзала, Майя бросилась по знакомому адресу.

*****

— Сам все сожрешь! — зло шипел Ненашев в шесть утра, глядя на съежившегося повара.

Почему съежившегося? Это для бойца не залет! Головы ему не сносить! Это статья, суд, ссылка, Сибирь, тем более, что «диверсия» совершена рядом с границей!

Ох, как сердит невыспавшийся комбат.

Ненашев, уединившись с двумя саперами, с девяти вечера до трех ночи провел в песочнице. Впрочем, Манин не утерпел и тоже приперся — хотел посмотреть, куда пойдет остаток стройматериалов. Николай восхищенно смотрел, как комбат лично лепит куличики из цемента. Втыкает палки, украшенные тканью и цветной бумагой. Затейливо раскладывает камешки и осколки кирпича.

Максим окончательно решил, как учить личный состав. Чему — и так ясно. А вот методику он возьмет немецкую. Не зря ее потом украли американцы, да и российская армия использовала похожие приемы в подготовке спецподразделений. Ему нужен максимально быстрый результат.

Давать Ненашев начнет минимум теории, включая одни моменты, связанные с боевым планированием. А так — практика, практика и еще раз практика. Всему научить невозможно, но несколько приемов за пару недель он может с ними отработать до автоматизма. Заодно начнет учить думать самостоятельно, постоянно подбрасывая задачки или меняя условия. Реакция противника, погода, отсутствующий гвоздь в подкове у лошади командира — все входит в «туман войны».

«Правильных» ответов на войне нет, надо разбирать любое решение, попутно отрабатывая взаимозамену. Придут рядовые, и самых толковых из них Ненашев возьмет в оборот. То, что командование за волюнтаризм Максима не погладит, капитану было плевать. Не успеют, а он пока волен в собственных действиях.

Но вернемся в утро пятницы.

Ненашев не пугал человека, забывшего очистить котлы новенькой полевой кухни «КП-41» от консервирующей их смазки. Пищевое отравление особым отделом обычно рассматривалось как вражеская диверсия, и лишь потом отрабатывались иные версии.

Рядом стоял красный от волнения замполит, прекрасно понимающий, под какой монастырь мог попасть и он сам, не прояви Ненашев бдительности.

Панов тут же начал выяснять, кто поставил двадцатилетнего парня к одному из главных в армии дел — поварскому, коря себя за невнимательность. Вот, что значит долгий перерыв в службе. Через пять минут он выяснил, что боец гений-самоучка!

Вашу мать, командиры-начальники, где же в войсках ребята из обещанных еще в тридцать седьмом году школы поваров?

Некий фон Меллентин плакался в мемуарах, что одна из причин проигранной войны — неприхотливость русского солдата. Мол, мало кушает и, постепенно растворяясь, становится он частью природы.

Язвил, вероятно, сволочь. Боец, прежде чем драть с него три шкуры, нужно было просто и вкусно накормлен. И повар за дело свое должен стоять так, чтобы гнуть обухом топора стволы пулеметов на немецком танке, приехавшего на запах полтавского борща.

Капитан осмотрел агрегат. Досталась им новейшая разработка, где учтены уроки финской войны. Та, о которой в выводах писали «ввести трехкотельную кухню в полку и дивизии для питания начсостава».

Все верно, три чугунных емкости для первого, второго, чая или компота. Две духовки с противнями и емкости для продуктов. В довесок двенадцать термосов. Ох, полковник Реута, вы задумали что-то нехорошее!

Такая штука способна вкусно кормить двести человек, и нужен ей настоящий хозяин. «Или хозяйка?» улыбнулся капитан, вспоминая знакомый дом в Бресте.

Да! Надо срочно договариваться с военкоматом. Вольнонаемных поваров давно изгнали, вновь проявляя бдительность. Вдруг яд подложат, или еще какое учинят вредительство?

Капитан не шутил. Когда воевали с финнами, котлы были лужеными. Травиться можно без всяких смазок: под действием воды с солью через три месяца сходила вся луда. Вот и метались тогда из части в часть чрезвычайные ремонтные бригады лудильщиков. Потом те кухни-ветераны прошли и Отечественную войну.

А офицеру стоит помнить небольшой секрет. Если что и может остановить отступающих в панике солдат, вернуть им боевой дух, то это такая вот, вкусно дымящая повозка.

В семь ноль-ноль Максим безжалостно поднял лейтенантов. И плевать комбат хотел, выспались они или не выспались. Завтра встанут еще на два часа раньше.

Во время легкой двухчасовой пробежки Ненашев показал лейтенантам объекты. Ему неизвестно еще, что у них в мозгах, но первый диагноз — лоси. Ну да, вчера пили. А теперь лишь из чувства субординации не решались его обогнать. Панов безжалостно посмотрел на свое тело: надо восстановить форму. Минус час для сна, плюс час для бега.

Когда комбат убедился, что последствия вчерашнего вечера у всех улетучились, то повел командиров в большую палатку, установленную в центре лагеря.

Панов не знал, что никто сильно не перебрал. Сработало предупреждение, а еще «умытый» комбатом чванливый немец. Он чужак и враг вдвойне — фашист и наймит капитализма, носящий ненавистные каждому из них погоны.

После того, как гауптман удрал, они восхищенно смотрели на девушку капитана, откровенно завидуя. Хлопали удаче Ненашева искренне, в тайне надеясь найти себе такую же красивую подругу. Ибо мужчина любит глазами, а женщина ушами. Правда, откуда дети?

В палатке командиров ждал «роскошный завтрак». Чашка крепкого чая, два куска сахара и ломоть ржаного хлеба. Но жевать предстояло не просто так.

Главное украшение стола — блюдо в виде большого деревянного ящика, примерно два на три с половиной метра, со странно знакомым выпускникам военных училищ содержимым. Максим удовлетворенно наблюдал за реакцией лейтенантов. Сооруженный совместными усилиями комбата и саперов макет местности лейтенанты оценили по достоинству и загрустили.

В еще более унылый вид народ привела школьная доска и лист фанеры с вырезанными из газет фотографиями. Ох, они так надеялись, что учеба закончилась — но предложенная военная игра и правила постепенно вызвали интерес. Комбат, нажав на стоящие здесь шахматные часы, сделал первый ход. Старший лейтенант из батальона саперов консультировал обе стороны по специальным вопросам, а Иволгин, пока объективный в своей военной бесполезности, следил за временем и записывал утвержденные противниками ходы.

Суворов отсутствовал, убыл за пополнением. И хорошо, не надо ему видеть сомнения у командира.

Панов и не думал глобально замахиваться. Азартно спорящие с ним ребята в неведении, что сейчас на кону выбор двух ротных командиров или тест на лидерство.

Ненашев не торопился, вдумчиво играя за немцев и наступая на свои позиции. Помимо дотов в распоряжении лейтенантов выдан стрелковый и саперный батальон.

А вот опыт не пропьешь.

Полководец Суворов, находясь у «неприступного» Измаила, учил солдат брать его на макете. Дунай не потек вспять и небо не упало на землю, когда крепость взяли.

Немец не дурак, помнит опыт Первой мировой войны. Линия «Мажино» казалась всем неприступной, до тех пор, пока, оценив опыт учений и результаты войны русских с финнами, генералы вермахта не сказали коротко: «можно».

Для взятия долговременных огневых точек выделялись специальные блокировочные группы из тридцати-сорока человек. Перво-наперво, артиллерия выбивала пехоту и батареи поддержки врага. Потом из пушек и пулеметов стреляли прямой наводкой по амбразуре, а из миномета старались попасть перед ней — ослепить гарнизон.

В это время саперы порезали проволоку и устанавливали дымовую завесу, подбираясь как можно ближе к коробкам из бетона. Взлетала белая ракета и огонь мгновенно стихал.

«Саперы, вперед!», — ошеломленный противник еще не успел прийти в себя, когда взрывались трехкилограммовые подрывные снаряды, установленные на броню амбразур, стволы пушек и пулеметов и выходы вентиляции.

Через три часа ребята поняли правильно, что получится, если они «забьют» на учебу. Ненашев уверенно победил, нанеся первый удар на правом фланге. Далее, за час чистого времени он взял оставшийся без внимания пятый форт, снес стоящую на его пути пограничную заставу и атаковал редкие доты укрепленного узла с тыла, поочередно щелкая их как семечки.

Как в реальности. Наступал комбат двумя пехотными батальонами при поддержке саперов, не только вызывая огонь артиллерии и минометов, но и двигая орудия прямой наводки в боевых порядках.

Драматичность ситуации, заставила прорезаться несколько голосов, одновременно спасающие свои и, главное, чужие позиции. Стараясь аккуратно сдерживая излишнюю молодую нервозность, Панов сделал выбор.