К сожалению, Елизаров утром к комбату не попал. Готовилась очередная депортация, теперь уже членов семей антисоветского отребья, из Западной Белоруссии.

Каждая высылка, как головная боль для разведки пограничников, а после разделения их былой, единой конторы, возникло еще больше сложностей. НГКБ, как можно быстрей, старался доказать свою значимость и наращивал показатели

А вот у них, далеко не всем агентам советская власть была родной матерью, а кто-то не имел безупречного прошлого.

В неблагонадежную категорию попали даже бывшие подпольщики из распущенной компартии и комсомола Западной Белоруссии. Люди, хлебом и солью встречавшие Красную Армию в сентябре 39-го года еще ранее оказались замечены в откровенной поддержке классового врага, предав идеалы интернационализма. Они заявили, что готовы поддержат любую силу, способную обеспечить целость страны.

Однако информаторов терять не стоило, как и лишать их близких родственников. Применишь к разведке классовый подход — останешься совсем без кадров.

Впрочем, бесперспективных и антисоветски настроенных, Михаил без всякого сожаления и мук совести отправлял в ссылку. Надо любить народную власть, давшую всем надежду на лучшую жизнь, бесплатное образование, медицину, работу. А трудности — это только вопрос времени.

Несознательные польские граждане возмущались, лишаясь домов, имущества и малой родины, где испокон веков жили деды и прадеды. Глупцы, погрязшие в мелкобуржуазном мещанстве. А стоило бы ценить гуманность новой власти!

Своих буржуев мы извели под корень, а вас решили трудом перевоспитать. Не все отправятся в лагеря, многие будут расселены подальше от границы.

Радоваться надо: в ваших домах теперь детские сады, клубы и поликлиники. Ну, а в тех, что поменьше, живут строители новой жизни.

Да и везут спецконтингент на запад, пусть под конвоем, но не как заключенных. Двадцать-тридцать человек, вместе с детьми, должны разместиться в товарном вагоне, заранее приспособленном для перевозки людей и утепленном по-зимнему.

Для громоздких вещей, плюс четыре товарных вагона, а еще медицинский изолятор и вагон-ларек. В пути, раз в день надо выдать горячую пищу и восемьсот граммов хлеба на человека. С ними двадцать два человека охраны, врач, фельдшер и две медсестры.

Так, гласила, составленная умными людьми, инструкция.

Но в жизни случалось всякое.

Иногда забирали, чуть ли не в белье, а иногда вместе с положенными сто килограммами вещей и продуктов на семью. То пешком, то довозя имущество на подводах прямо до станции или вокзала.

И на конечном пункте, все зависело от сознательности местных властей. Могли и в болото загнать, лес валить, селя в барках и землянках. Или в более-менее сносном жилье, гарантируя работу и заработок.

****

Добравшись до Брестского управления то ли НКВД, то ли НКГБ (два новых карающих органа), так и не смогли выжить друг друга из одного здания, ведя тихую войну за помещения, Михаил быстро нашел знакомый коридор и открыл нужную дверь.

Старший лейтенант госбезопасности Василь Рукусь, молча сделал приглашающий жест посетителю. Занят человек — допрашивает очередного перебежчика в стиле «туда-обратно». Вроде как на советской стороне захотел жить, а спустя полгода передумал и рванул обратно. Михаил покачал головой, живут по обе стороны реки одни и те же люди, но каждый уверен, что счастье именно на противоположном берегу.

Следователь молча сунул Елизарову список на депортацию.

Хозяин кабинета разведчик не боялся. До марта сорок первого они работали вместе, пусть и в разных отделах. Но и теперь клиентов в его кабинет поставляют, в основном, пограничники.

В сохранившем старые связи областном управление НКГБ никогда не падали плановые показатели по числу ежемесячных разоблаченных шпионов и антисоветски настроенных перебежчиков в ту или другую сторону.

Елизаров ребятам из нового ведомства не завидовал.

Пограничный переход в Бресте — место обмена гражданами между СССР и Германией. Не раз, когда такие группы вели по мосту через Буг, кто-то начинал упираться и кричать — я враг Гитлера, зачем посылаете меня на смерть!

О, тогда лицо майора госбезопасности, присланного из Москвы и ответственного то ли за обмен, то ли за принудительную депортацию, превращалось в камень. Но при виде немецкого офицера в черной форме, человек моментально брал себя в руки. Со стороны, их взаимные приветствия выглядели очень сердечными. Но сколько водки потреблял столичный гость, надираясь вечером и обязательно в одиночку!..

«Спасая» осведомителей, капитан неспешно пробежал список кандидатов на обретение нового места жительства. Достал блокнот, дабы чего не напутать, и мягко, карандашиком, поставил точки рядом с фамилиями тех, кого пора изъять, и крестики — кто еще послужит разведке.

По сравнению с тремя прошедшими операциями, контингент спец. переселенцев небольшой. В большинстве — семьи ранее осужденного антисоветского элемента. Но его «кадры» в списки попадали постоянно. Хорошо, что местные ребята шли навстречу, не спеша резать курицу, постоянно несущую в показатели отчетности «золотые яйца»

Закончив дело, Михаил прислушался к допросу.

— Да, ваша советская власть — хуже заразы. Да при капиталистах легче, чем у вас живется — хоть в суд можно подать, а здесь не на кого. Держитесь лишь благодаря вашей крепкой работе. Но лучше бы я в германской тюрьме сидел, чем в вашем Союзе жил.

Рукусь невозмутимо писал протокол.

Бежал подследственный сначала к немцам, потом в СССР, где ему поверили и отправили работать в Донбасс.

Чего стонать? Да так здесь каждый живет, отдавая все силы строительству новой жизни. Ан, нет, яблоко от яблони недалеко падает. Захотел даже к фашистам, лишь бы вернуться обратно в свой капиталистический мирок. Выбивать надо такую дурь из мозгов резко и сразу!

Дать бы в морду предателю — везде, сука, ищет легкой жизни и выгоду. Не стоит мерять жизнь исключительно злотым или советским рублем. Строим мы справедливое общество, отвергая подлую буржуазную мораль. И препятствий на пути море. А эта шваль выбирает убеждения исходя из материального достатка.

Ничего, получит конкретный срок, а то и пулю, за клевету и ложь.

*****

К обеду Елизаров все же добрался в Митки.

Осмотрев место, где расположился новый УРовский батальон, пограничник с удовлетворением отметил — капитан службу знает. Почти пустой лагерь оказался построенным по всем правилам и выгодным контрастом выделялся на фоне расположившихся рядом саперов. Но и они что-то переставляли, ориентируясь на более опытного соседа.

Ходил Михаил по лагерю не один, а в сопровождении младшего лейтенанта, сообщившему гостю, что личный состав под руководством командира батальона полностью убыл в Сахару на стрельбище.

Нет, не в Африку. Так называли, и называют сейчас, полигон в урочище Лисьи Дюны. Пара бойцов у ворот лагеря, встав по стойке смирно, поворотом головы провожал посетителя, пока капитан и дежурный не скрылись за палатками.

А вот спутника Михаила, старшего лейтенанта Акимова в расположение батальона не пустили.

Каждый взвод размещался в трех палатках. В каждой — от десяти до пятнадцати бойцов. Палатки одной роты занимали два ряда, образуя между собой широкую «улицу», посыпанную песком и укрепленную с боков вкопанными в землю досками.

Выступающие части деревянных «бордюров» сразу покрасили белой краской. Теперь и в темноте никто не заблудится.

Внутри палатки стояли нары. Одни из них, что побольше, располагались прямо напротив входа от одной боковой стенки до другой, а вторые, поменьше, слева от входа. Там отдельно храпели сержанты. На нарах лежат матрасы и подушки, а сверху одеяла.

Сейчас спальные места аккуратно заправлены, полы палаток свернуты, подняты вверх и привязаны к растяжкам. Городок в лучах солнца, как стоянка парусных судов. Но то не для красоты — для гигиены.

По числу занятых палаток Елизаров прикинул, что в новом батальоне бойцов мало. Зато лагерь охраняли два поста, на стенах старого форта.

Из сложенных из камней и мешков с землей укреплений торчали характерные раструбы пулеметов «ДП», один которых, задолго до подъезда к воротам, внимательно сопровождал двух всадников.

Перед центральной палаткой лагеря с намертво придавленными полами стоял часовой, который немедленно, при виде незнакомого человека, сразу выставил штык вперед и потребовал у сопровождающего пароль.

«Всем бы так!», девственная простота движений его не обманула. Он целый день лежал в снегу, выискивая брешь в охране лагеря, именно так же отменно несущих караульную службу, финских часовых.

Еще одной чертой пейзажа стала свежесколоченная деревянная вышка, из которой торчали рога артиллерийской стереотрубы, направленной в сторону немцев.

— По приказу капитана Ненашева ведем постоянное наблюдение за сопредельной стороной, — пояснил ему дежурный.

— И много увидели? — саркастически спросил Елизаров.

— Товарищ Корзинин — крикнул очень серьезный младший лейтенант.

У капитана Ненашева на период обучения кубики и треугольники в петлицах ничего не значили. А дисциплина соответствовала требованиям нового драконовского устава. Оторвавшись от окуляров, с вышки на них устало посмотрел усатый сержант.

— На той стороне уже начали?

Корзинин чуть скривился и кивнул.

— Поднимайтесь, товарищ капитан пограничных войск.

Елизаров, чуть поморщился, от скрытой иронии, но промолчал.

Оптика у УРовцев отличная, да и вышка поставлена удачно. На противоположном берегу, в полутора километрах от границы, немецкая конная батарея сейчас занимала позиции у подножия высоты.

С четырех гаубиц сдернули чехлы. Приводимые наводчиками в движение орудийные стволы быстро ползли вверх, ловя учебные цели на их, советской стороне.

— Другая батарея и на новом месте — мрачно вздохнул Корзинкин и начал что-то писать в журнал наблюдений. Михаил посмотрел на медаль «За отвагу» на груди сержанта. Мужик серьезный. Выше среднего роста, плечист, крепок, черные волосы под пилоткой взмокли от пота.

— Ну и жарища! А вы давно в батальоне?

— Второй день

— И как вам здесь.

— Не хуже чем на Карельском перешейке, товарищ капитан, только боевыми патронами не стреляют, — орден и шрам, посетившего их разведчика Корзинкин оценил правильно, — Хороший комбат, если бы гоняли нас так в тридцать девятом, Новый год справляли бы в Выборге.

«Если бы…», пограничник, покачал головой.

Елизаров хотел заглянуть в самую большую палатку, но ему отказали. Заранее проинструктированный младший лейтенант предложил человеку с удостоверением погранвойск НКВД осмотреть «полевой кабинет» комбата, если так интересно.

А ведь неплохо устроился капитан. Кровать с панцирной сеткой, матрас. Два стола. Один массивный, слегка ободранный, малинового сукна с лампой в зеленом абажуре с тяжелыми чугунными бюстиками Сталина и, почему-то, Дзержинского. Там же — исчерканная комбатом и вся забитая формулами книга «Теория стрельбы корабельной артиллерии». Так при чем тут корабли?

Михаил хмыкнул — капитан явно любит комфорт, и доставлен антиквариат явно с какой-то разграбленной польской усадьбы. Второй металлический стол загружен антикварной пишущей машинкой, пачками бумаг и копирки.

Лист фанеры, прибитый вертикально, к двум вкопанным колам в углу палатки оказался закрыт пришпиленными графиками, схемами и множеством газетных вырезок.

Тиски, привинченные к могучей табуретке, с зажатым круглым диском от ППД, попутно выдавали в Ненашеве опытного слесаря. Да уж, наверно, матерился капитан сильно, пистолет-пулемет очень не любил «чужих» магазинов, а «родных» в комплекте — только два. Елизарову два дополнительных магазина к автомату подгоняли в автомастерской.

Здесь же аккуратно висела форма Максима, с нелепым значком «Ударнику госкредита». Михаил улыбнулся, представляя комбата в трусах и майке во главе батальона.

Вдобавок, в палатке находились под сотню книг, разложенных на плащ-палатках. Похоже, Ненашев задался целью собрать библиотеку. Здесь было все — от школьных учебников физики, химии и немецкого языка, до трудов по военной истории и тактике. Некоторые книги, судя по ятям, изданы до революции. Не обращая на пограничника внимания, в палатку вошел жуликоватого вида боец и сунул три тома Шапошникова в груду книг.

«Пытки» бойцов хозвзвода продолжались. В достославные времена службы Панова в советском флоте «хозспособ» или, как говорят, «хапспособ» являлся основным приемом всех видов хозяйственной деятельности вооруженных сил.

Пока бойцы пулеметных рот занимались боевой подготовкой, его ребята успешно «перемещали» имущество с места на место. Откровенно воровать комбат им запретил, внушив мысль, что хорошо воспитанный человек никогда не возьмёт чужое без спроса, пока не убедится, что поблизости никого нет. Батальон потихоньку разживался летними душевыми, армейскими термосами, патефоном и другими полезными мелочами.

Михаил осмотрел импровизированную «доску объявлений». Хозяин палатки, вероятно, собрался воевать против всего вермахта и люфтваффе. Весь фанерный лист был заполнен фотографиями германской техники и немецких солдат, вырезанными из газет, а на бронетехнике красным карандашом помечены уязвимые места. Но откуда он это знает?

Елизаров усмехнулся при виде трех массивных будильников, установленных на пять утра. Что, тяжело вставать?

Пограничник обошел позиции Ненашева рядом с фортом. Все, без исключения, долговременные огневые точки, не смотря на степень готовности, приспосабливались к круговой обороне.

Вокруг каждого ДОТа отрыта и маскируется сплошная траншея, соединяющая окопы с нишами-укрытиями для стрелков. Ходы сообщения простреливались из бойниц. «Мертвые зоны» бетонных огневых точек прикрывали несколько вынесенных в сторону пулеметных гнезд.

Все укрепляли досками, где-то втыкали остатки арматуры, обломки бетона, обмазывая раствором. Что, свою «Линию Маннергейма» строит?

После сорока минут конной прогулки, Елизаров и начальник заставы нашли Ненашева на гарнизонном южном и учебном стрельбище.

Место, где находится Ненашев, он определил верно, вновь ожидая какого-то подвоха. И верно, по целям у капитана стреляли не из винтовок, а из сигнального пистолета.

Максим учил подчиненных использовать настоящее оружие командира, управляющего боем.

Одет капитан был странно: выцветшее красноармейское обмундирование, пилотка. Однако, полевые петлицы, с капитанской «шпалой» находились на положенном месте. Также оделись и молодые командиры, снявшие комсоставское обмундирование. Предстояло много ползать.

Снайпера боятся, догадался Елизаров. При такой маскировке, со ста метрах не разобрать, кто перед тобой — красноармеец или командир. Урок пограничник усвоил, пройдя войну с белофиннами.

Однако разведчик ошибался, Панов двадцать второго июня никому не даст надеть полевых петлиц. Растерянность страшнее снайперов, пусть бойцы видят, что рядом с ними командир.

То, что одел капитан поверх формы, вызвало интерес. Любой из современников бывшего полковника, что-то смыслящий в военных делах, сразу бы узнал в этой одежде примитивную «разгрузку», пошитую по местным условиям.

Панов чуть опередил время. «Лифчики» с карманами для магазинов «ППШ» и гранат, солдаты отдельных штурмовых инженерных бригад оденут в сорок третьем году.

А так, два больших кармана по обе стороны живота для дисков ППД, в центре- мелкие, под обоймы «ТТ», четыре кармашка для гранат «Ф-1», подмышечная кобура под пистолет, секция под бинокль и петли для ножа.

Для прогресса, всего ничего. Не совсем праведным путем добытая на «черном рынке» швейная машинка и боец, умеющий прилично шить. Агрегат обещан «портному» вместе с наградной латунной табличкой и соответствующей бумагой, что вручен за воинское мастерство и отличие. Пусть, не дрожит, когда повезет его через старую границу — не отберут.

Они вдвоем покумекали, и для начала нашили чехлы под снаряжение на удивившую пограничника «жилетку». А брезент взяли из остатков распоротой палатки. Короткие ремни с пряжками Максим набрал на вещевом складе, среди остатков польского снаряжения.

*****

Ненашев поднял сигнальный пистолет.

Прицелился, желая совместить в одну линию курок и метку, нанесенную им краской на стволе. Тут точность не нужна, главное, обратить внимание.

Выстрел. Рядом с мишенью поднялось темно-красное облачко дыма и, повисев секунд двадцать, рассеялось. Второй выстрел, и, после воющего звука, около цели запрыгал шипящий огненный шар.

— Еще раз повторяю, — мрачно сказал Максим — точно в цель никто не попадет, но каждый должен уметь положить ракету рядом или указать направление, куда должны стрелять бойцы. Всем понято? Тогда, по очереди, вперед!

Учить управлять боем пришлось с основ. Объяснять простые правила взаимодействия и заставлять наизусть зубрить таблицу им же придуманных сигналов.

Все, теперь Суворов начнет давать случайные вводные, засекая время, потраченное каждым из «курсантом» на поиск решения, как и какой подать сигнал. В «сухую» методику отработали вчера. Теперь практика. На складе ящиков с сигнальными ракетами оказалось много и выдали их без проблем, одобрительно ворча, что, наконец-то, освободилось место. Но попроси Ненашев снаряды для учебных стрельб — начались бы проблемы.

Хоть капитан и договорился насчет восьми «малых политотдельских» радиостанций 6-ПК, положенных по штату в каждую огневую точку, но в доты решил их не отдавать. Есть телефонная связь с надежно закопанными в землю и дублирующими друг друга линиями проводов, ракеты и посыльный — вот и все. Долго сидеть в дотах ему не дадут, а рации нужны для другого дела.

Ненашев удовлетворенно посмотрел, как на позиции, вместе с лейтенантами, выходят сержанты и, отобранные за толковость, рядовые из запаса. «Равноправие» тут же вызвало возмущение, как же так? Ведь мы же командиры, а кто они? Тьфу, зарождающееся, ненужное барство…

Вот она, обратная сторона нового устава. Дистанцию между командиром и бойцом резко увеличили, лишив красноармейца старых прав. А к нему, по десять-пятнадцать в день, приходят люди, отслужившие еще в той, старой РККА, где не отрезаны еще слова «рабоче-крестьянская», на гауптвахте — шахматы и радио, а человека с петлицами можно запросто назвать на «ты».

Максим построил свои семьдесят человек и обозвал всех «курсантами» на период обучения, то есть слаживания. Пусть кто-то недовольно морщится, но шагать в светлое будущее все начнут одним строем. Командир — текущий «инструктор» любого звания, кого Ненашев назначит.

Далее он отозвал лейтенантов и запретил заниматься дисциплинарной практикой, а попросту — наказывать бойцов без его решения.

Наломают они дров с новым Дисциплинарным уставом, но пусть не боятся за авторитет, это поможет. «Я сейчас думаю, стоит ли вас за это наказать», фраза позволяет командиру отступить, если надо. Еще показывает, что управляет бойцом человек, не рубящий сразу сплеча. А ожидание кары, страшнее ее самой.

А вот какой для военного дела эффект?

Дот, танк, отделение обязано вести бой даже потеряв командира, веря и выполняя его последний приказ. Заодно, молодежи пора расстаться с курсантскими иллюзиями об идеальных бойцах, и кто там собрался жить вечно?

Смотрите, он и замполита поставил в строй. Вот, кто должен больше всех возмущаться! Иволгин в форме с чистыми петлицами смущенно поправил очки, и тут до некоторых дошло, что это за боец.

Так что же затеял Панов, зная, что времени почти нет. Почему так спокойно оставлял батальон и ездил в Брест? Просто, все крутилось вокруг первых двух-трех часов утра двадцать второго июня. На занятиях немцы догматично наступали с одних и тех же направлений, а когда лейтенанты находили решение, Ненашев сразу подбрасывал врагу сил.

Конечно, на него злились, еще не зная, что с каждым днем они еще больше приближаются к реальности.

Учился и Максим. Для человека, который в одиночку отремонтировал дышащий на ладан тещин «Москвич-402», и затем ездил на нем пять лет, нет ничего невозможного. Но сложно, тут вся автоматика строилась на механике, поэтому изучение установки ДОТ-4, состоящей из сорокапятки, спаренной вместе с пулеметом «ДС», шло непросто. Пришлось не только штудировать руководство, но и изучить таблицы стрельб, постоянно спрашивая совета у артиллерийского техника. В его Советской Армии 45-мм калибр стоял лишь на площадках музеев.

Эх, ему бы весь этот бетон запрессовать вокруг одной автоматической корабельной пушки, калибром в сто тридцать миллиметров! Девяносто теоретических выстрелов в минуту, вот аргумент.

«Может, тебе еще пару танковых бригад», саркастически буркнул внутренний голос. Да, Панов знал, войну здесь выигрывает артиллерия, как первое средство дистанционной войны. Танки добивали все, что осталось, а добравшаяся до выжженной земли пехота, окончательно зачищала территорию, выволакивая за шкирку из окопов уцелевших врагов.

Оставив надоевших за последние два часа командиров, Ненашев занялся восстановлением кондиций собственного тела, вспоминая, как быстро и метко стрелять.

В той жизни, Саша Панов форму всегда поддерживал, полагая, что только дурак придет с ножом на перестрелку. Но с ножом и против ножа в руках работать умел, должность обязывала. Умело крутил и полицейской дубинкой. Из «АК-74» и «СВД» стрелял неплохо, но всегда хотел пулемет, с неограниченным боезапасом и кодом бессмертия в придачу.

Существовал в его в конторе небольшой тир. Спускайся в подвал и делай дырки в мишенях, пока не надоест или не выгонят. Но больше любил народ не его, а небольшой и уютный бар прямо в конторе с очень приветливыми ценами. Туда с улицы хода нет, а «господа офицеры» знали меру.

Как раз там, на почве любви к хорошему виски, Панов сдружился с криминалистами. Пересобрал у них бессчетное количество образцов оружия, направленных на экспертизу. Видел весьма экзотические обрезы, переделанные «умельцами» из «СВТ» и «ППШ». Но, увы! Взорвать мост и снять часового казалось Ненашеву проблемой, и надеялся капитан в таком деле исключительно на местных товарищей. Но абстрактную теорию, «как надо», толкнуть мог. Видел, как тренировались ребята рядом, ну и, естественно, много чего читал в заключениях экспертов.

*****

Елизаров заметил, что стреляет комбат как-то не так.

Странно держит новенький «ППД», хоть и выставил одну ногу вперед, согласно наставлению. Но мишеней у него несколько, все разного размера, а сам он как-то съежился. Нет, скорее, сгруппировался телом вокруг автомата.

М-да, так неплохо! Большинство пуль коротких, в два-три патрона, очередей попали в цель или чуть зацепили белый фон, и стрелял он быстро, всего пару-тройку секунд.

А у Панова оптимизма не было. Как тяжело привыкнуть к изделию весом в пять с половиной килограмм и с непривычной балансировкой. Если с патроном такого калибра, он сталкивался в пистолете «ТТ», то с «ППД» имелись сложности.

Одиночными выстрелами все же удалось, с пятой попытки «повторить» подвиг Вильгельма Телля, сбив спичечный коробок с чурбака. Но работа короткими и длинными очередями не получалась. Мешала отдача, постоянно уводившая пистолет-пулемет в сторону или задиравшая вверх ствол.

«ППШ» с дульным тормозом надо еще достать, хотя и шел он в войска. Придется лично воевать тем, что выдали.

Может, стоит посадить ли самопальную рукоять на деревянное цевье? Кроме улучшения меткости, как-то страшно держаться за немного раскачивающийся при стрельбе магазин — вдруг перекос.

Максим положил автомат на плащ-палатку и стал внимательно его рассматривать. Вот он, первый шаг пришельца из будущего, сделанный к «командирской башенке». Но — опоздал к раздаче комбат.

«Т-34М» зимой сорок первого в серию так и не пошел.

Получился забавный агрегат с почти полной копией башни немецкой «тройки». Танкистам там удобнее, чем сидеть начинкой в башне-«пирожке». Цель-то тесноты благая: чем меньше вещь, тем труднее в нее попасть! Но о командире никто и не думал, считая его больше наводчиком, чем наблюдателем.

Военные, после тест-драйва на «тридцатьчетверке», немецком «T-III» и выбранном в качестве эталона «БТ», дружно проголосовали за «немца», требуя, как и брони, так и надежного движка, и такой же просторной башни с качественной оптикой.

Проект гибрида в минимальный срок был готов.

Дело, осталось за малым: изменить подвеску, стать чуть длиннее, шире и выше, велеть оптическому заводу изменить технологию и найти более правильный песок, для прозрачности стекла …

Дерьмо-вопрос, где-то к середине сорок второго года промышленность выдала бы обновленный серийный вариант.

С таким скрипом шел в серию лучший танк второй мировой войны. С чуть меньшим по времени, но, по сути, с таким же скипом шли в серию «тигры» и «пантеры» немцев.

*****

Два всадника в зеленых фуражках как влитые сидели в седлах. Горло Ненашева сдавила жаба. Надо учиться, довоенному артиллеристу вменялось именно так ездить. Ну, и лошадка в грядущей войне себя покажет. Потому как ей нужно сено, а не, ставший скоро жутким дефицитом, бензин.

Отсутствие у седла аркана предвещало долгое бодание двух не очень доверчивых сторон. Ребята прибыли по его душу, и если дело с ними не выгорит, придется снимать батальон с позиции и догонять Пазырева.

Панов пошел по пути обмана, вечной дороги войны. Если что-то можешь, покажи врагу, что бессилен. Если не можешь, покажи фашисту, что всевластен и постоянно сей сомнение у врага.

Поняв, что его заметили, Елизаров довольно ловко спрыгнул с коня, бросив поводья командиру погранзаставы. Комбат досадливо поморщился, выражая всем видом, что его отрывают от крайне важного дела.

На самом деле, манера поведения в этом разговоре была им продумана заранее. Посетитель не из госбезопасности, в званиях они равны, по службе независимы. Еще обижен, должен быть его «комбат» на пограничников: невкусная кашу, отвратительный чай и непонятные наезды на его скромную наблюдательную вышку, которую Панову очень хотелось нарастить метров так до пятнадцати. Чем он хуже немцев?

— Елизаров, Михаил Егорович, заместитель начальника отряда по разведке.

— Капитан Максим Ненашев, главный вожатый местного «пионерлагеря», наивно считающего себя отдельным пулеметно-артиллерийским батальоном.

— И чего же, так пессимистично? Я смотрю, учатся неплохо.

— Окапываться не умеют, стрелять — тоже, гранату в руки страшно взять, но уже — орлы-ы!

Панов, обзывая себя «вожатым», был предельно искренен. Лейтенанты из училища пришли более-менее подготовленные в личном плане, но учить других на практике не умели ни хрена! Принятый в русской армии и воскресший в армии советской индивидуальный метод подготовки, казалось, безнадежно забыт.

— А что за фокус с ракетами? — поинтересовался пограничник.

— Не только пушкам надо показывать цель. Возьмите, — Максим достал из полевой сумки лист картона, протянул Елизарову и мотнул головой в сторону «курсантов», — Но они все еще путают квадратное с зеленым.

Михаил оценил — неплохо. Как у них, телефонную линию везде не протащишь, а причина проста — нет кабеля. А радиостанция, уложенная в пару тюков, мобильности наряду или тревожной группе не добавит. Но здесь система предусматривала и передачу сложных сигналов, чуть ли не по кодированной таблице. Вещь ценная одной идеей.

— Так, чем обязан, товарищ капитан? Или видя фейерверк, решили поддержать тренировку дружным ржанием двух кобыл?

— Жалуется на вас командир погранзаставы. Говорит, скоро вместо него нарушителей ловить начнете. А лошадка женского пола там одна. Отличать должны. Как же вы стреляете с таким зрением?

Максим сконфуженно улыбнулся. В чем разница между овцой и бараном он знал. Но больше в своей жизни все больше не жеребцов видел, а меринов. Нет, не тех, что без яиц, а из семейства шестисотых.

— Вы все смеетесь, а мне работать надо, — комбат, шипя что-то под нос, на глазах пограничника привинтил к цевью «ППД» металлическую «шишку».

Попробовал прицелиться, удерживая доработанный пистолет-пулемет еще и за дополнительную, вынесенную вперед рукоять.

«Неплохо!», Максим успокоился и уверенно расстрелял остаток магазина очередями по десять патронов, превращая мишени в решето. Дергался пистолет-пулемет в его руках теперь гораздо меньше.

Теперь персональная подгонка оружия закончена, можно воевать в дотах, траншеях, да и городе, если что.

Елизаров лишь хмыкнул, смотря за какую штуку, держит оружие капитан.

Не удивил. Похожая конструкция имелась на автоматах Федорова, под японский патрон. Тогда, на войну с белофиннами, самолетами им свезли все, что называлось автоматическим. А так, все дело в чистой анатомии и физике. Большой рычаг гасил отдачу, улучшая результат стрельбы на короткой дистанции.

Но вот, чтобы ее сажали сбоку?

— Это вам не пол-литра! Хотите попробовать? Но, скажу сразу, такая вещь больше для новичка, вроде меня.

«Ничего себе — новичка», — подумал разведчик, но вслух сказал:

— У меня есть более подходящий кандидат для ваших опытов

Елизаров подозвал Акимова. Соседей надо как-то мирить.

Ненашев мягкими корректирующими ударами, попутно объясняя, что к чему, быстро поставил «ученика» в правильную стройку. Тот, для первого раза, отстрелялся неплохо. Капитан, между тем, взял в руки «СВТ». Причем так, что у Елизарова даже сомнений не осталось, насколько хорошо знакома винтовка Ненашеву.

Конечно, хорошо знакома. Эх, еще бы пару-тройку лет, и сделали бы из нее конфетку. Тяжелое это дело — доводить такое оружие. Проблема даже не в закраине, уж очень мощным был винтовочный патрон. Американцы свой «Гаранд» до ума доводили целых пять лет, когда приняли его на вооружение в тридцать шестом году.

А еще патроны были «разными». В зависимости от партии и завода, вес пули и заряда отличался на небольшой процент. В том и был смысл газового регулятора: поставь его посредине и смотри, как «слабый» патрон не перезаряжает оружие, а «сильный» кидает затвор чуть ли не в лицо стрелка.

Когда комбат сделал не десять, а всего девять выстрелов, и пошли объяснения Ненашева, заинтересовался и Елизаров. Лейтенант-пограничник был весь во внимании. Если Михаил опыт набрал на войне, то Брестский погранотряд недавно имел лишь считанные единицы автоматического оружия.

Да, они неплохо владели ручным пулеметом и трехлинейкой, а в июне отряд начали потихоньку перевооружать. Вот и начались проблемы, особенно со «Светкой». Так иронично окрестил новую для них винтовку Ненашев.

О, черт! Они договариваются!

Комбат клятвенно обещает помочь стрелковой наукой пограничникам. Но кормить его должны исключительно рисовой кашей. В комендатуре он ужинать и, тем более, ночевать категорически отказывается. Патроны тоже с них, капитану и так рубят учебные стрельбы. Слегка обеспокоенный разведчик решил вмешаться. Теперь стало непонятно, кто кого приехал вербовать

— Хорошо, Максим Дмитриевич, обязательно примем вашу помощь. А пистолетом хорошо владеете?

Пограничнику вспомнился значок «Ударнику „Госкредита“», лежавший на столе комбата. Еще его интересовала брезентовая «жилетка», где нашиты кармашки с магазинами для «ТТ». Ну, а в результате он не сомневался.

— На поединок вызываете? Тогда прошу, — открытая ладонь Ненашева приветливо указала на огневой рубеж.

Пограничник услышал приглушенный смешок. Ну вот, начинается! Оказывается, рядом образовались зрители. Фокусы капитана с пистолетом все видели. Интересно, он посадит в лужу и чужака? Если нет, то командиру все равно есть чем ответить. Но главное, образовался прекрасный повод прервать надоевшее занятие.

Елизаров сообразил, что где-то подставился. Он чуть завелся, но заставил себя успокоиться. Мало кто из местных армейцев мог повторить его результат. В Красной Армии личным оружием хорошо владели немногие, на что ежегодно гневно указывал Наркомат обороны. Надо стрелять постоянно, иначе не выйдет хорошего стрелка.

Михаил извлек «ТТ» из кобуры и уверенно выбил семь «десяток» и одну «девятку». Удовлетворенно услышал, как в толпе кто-то присвистнул, и вопросительно посмотрел на комбата. Теперь твоя очередь, товарищ бывший майор.

Максим выпустил обойму в мишень. Держал пистолет он двумя руками, отстрелялся в секунды и, естественно, отстал от оппонента. Сзади разочарованно вздохнули, но капитан, в секунду заменив обойму, уже палил в другую цель. Пограничник задумался.

— А теперь специальный фокус для нашего дорого гостя. Товарищ комиссар, не составите ли компанию, — к удивлению Михаила, к ним подошел худощавый старший политрук, тоже в очках, но со значком «Ворошиловский стрелок». Молча надел на себя такую же «жилетку» и достал пистолет.

Один из лейтенантов вздохнул, надел каску и, взяв пачку мишеней на длинной ручке, полез в окоп. Комбат и замполит вместе вышли на огневой рубеж и стартовали по команде. Елизаров понял, ему демонстрируют парную стрельбу.

Иволгин и Ненашев постоянно меняли и местоположение и роли. Пока один вел недолго целился, другой давил «условного противника» огнем. О «десятках» и «девятках» речи не могло идти, но стрелял комбат метче и быстрее напарника с ворошиловским значком. Михаил заметил, что Максим целится не в центр мишени, а ниже и наводит пистолет снизу вверх, совсем не жмурясь.

Замена магазина происходила почти мгновенно. Когда одна обойма, расстрелянная в секунды, летела вниз, другая быстро вставала на ее место. Теперь понятно, зачем именно так нашиты карманы «жилеток». Нет, не стоит попадаться на мушку Ненашева. Очень интересно, кто же с ним так поработал из «осназа»?

Максим повернулся и обвел зрителей красноречивым взглядом, демонстративно почесав челюсть сжатым кулаком. Все, цирк окончен, разбегайтесь, «клоуны».

Комбата побаивались. Такой жест стабильно означал крайнюю степень раздражения. Дальше следовал фонтан идей, реализуемых неутомимым начальником за счет «бездельников». Выполняя работу, можно и ужин пропустить, так сказать, «произошел случай отказа пищи от личного состава». А иногда придет в пять утра, гаркнет в ухо, заставив отжиматься и повторять вслух таблицу умножения. Народ делал ставки, кто первый увидит Ненашева спящим. Однако тот неизменно оправдывал висящий в командирской палатке лозунг «Бдение начальника — лучшее спокойствие для подчиненных». Вставать раньше и ложится позже подчиненных — повседневный случай в жизни командира.

С Иволгиным и Суворовым Максим занимался вечерами отдельно, натаскивая каждого на уровень комбата, а показанный пограничнику демонстративный полицейский «балет», специально предназначен для постоянно оценивающих начальников красноармейцев.

Представьте себе реакцию бойца, который на учениях видит, как командир и комиссар на равных прикрывают огнем друг друга. Стоит сотни политзанятий! Алексея теперь не считали ни «треплом», ни «балаболом», а серьезно относились к его словам. За несколько дней политрук преобразился, потихоньку начиная разгораться, чтобы дальше запылать костром. И, быть может, сгореть…

Старший политрук радовался, но не понимал, почему иногда глядя или слушая его, комбат лишь вздыхал и с грустью улыбался.

Да, Панов заранее знал, что всего не сделать и не успеть.

Иметь бы ему пять-шесть недель непрерывного волюнтаризма и разумное количество боевых и холостых патронов, вспомнил бы и научил многому. Примерно такой минимальный срок нужен пехоте для подготовки, без всяких дурных маханий руками, ногами. Спецназом против регулярных войск не воюют, очень накладно получается. А на случай рукопашной есть у каждого гранаты, штык или наточенная малая пехотная лопатка.

Немцы в рамках какого-то эксперимента за две недели слепили неплохую минометную роту из новобранцев. В советском военно-морском училище, на курсе молодого бойца, при правильной мотивации добивались сплоченности за похожий срок.

Так чем же хуже его люди? Более медленным темпом жизни? Так он и так их расшевелил, дальше некуда. Скоро на собственную тень бросаться будут.

Но люди оказались хуже. Нет, думали они, похоже, и часто понимали, что к чему гораздо быстрей. Вопросы задавали похожие, сомневались и спорили, как когда-то Саша Панов. У него не было никаких предубеждений, и морду бы он набил каждому, кто делает их то бесправными рабами, то бездушными роботами, разговаривающими цитатами из газет.

Но когда дело доходило до техники, Ненашев бесился, тратя драгоценное время на бесконечные повторы и объяснения. Разражало и то, что наставления и инструкции никто не читал, непременно желая услышать «драгоценные» слова именно из уст комбата. Эх, родиться бы им через лет двадцать-тридцать после конца войны…

Если кто-то думает, что повсеместная ликвидация безграмотности довела образование народа до уровня советского восьмиклассника, годного для техникума или профтехучилища, тот жестоко ошибается. Верно, основы грамотности тогда дали, и даже пошли дальше прагматичного ленинского подхода — мол, пусть читают наши декреты, и — хватит.

Профессиональные рабочие не свалились на Россию с неба, их не везли сюда и в опломбированных вагонах. Рабочий класс рос за счет деревни.

Да, очень жестоко прошла коллективизация выдавив множество селян в город.

Однако, есть и такие слова: «c каждым годом в армию приходит все больше солдат с ослабленным иммунитетом и физически ослабленных». Написана фраза задолго до революции, еще в девятнадцатом веке, Саша просто заменил что-то на знакомые слова. И в прошлой Империи не ладно было с крестьянской долей.

Купленные за золото и хлеб заводы приняли на работу людей, недавно бывших крестьянами. Неудивительно, что первые годы массово они массово гнали брак — не хватало ни опыта, ни навыков, ни дисциплины.

Руководство злилось, обвиняло спецов во вредительстве… но и со двора рядом с домом Панова, где тогда было профтехучилище, контейнерами вывозили металлическую стружку и кучи «запоротых» деталей.

Мы постоянно учились, идя от копирования к усовершенствованию. Далее мучительно, но верно создали уже свои технологии, удивляющие людей и сейчас.

К войне квалификацию рабочих вытянули на более-менее нормальный уровень, приучили приходить на работу вовремя, но соблюдение технологии оставалось вечной проблемой. Если уголь, руду или лес можно добыть стахановским методом, то время закалки металла и скорость работы станка аполитичны, вплоть до контрреволюции.

Вот и шел с конвейера к миномету боеприпас, у которого в полете отрывался стабилизатор из-за плохого литья, или снаряды со «смещенным» центром тяжести. А в отделах технического контроля сидели люди, принимавшие продукцию на глазок и на ощупь, имея рядом прибор. А если при сборке деталь не подходила, ее слегка обрабатывали напильником, без всяких измерений. Совсем не шутка, не анекдот, а слова с пожелтевших страниц архивных документов.

Шаг за шагом, постепенно преодолели и это.

Дальше, в противовес извращениям, кем-то тоже называемым стахановским движением, начали бороться со «штурмовщиной». Явлением, когда нет планирования, дисциплины и руководителей, думающих о завтрашнем дне. И в газетах 41-го об этом писали прямо и честно, а не пыхтели по углам о лживом поклепе на историю.

Но будут еще и полеты в космос, и множество удивительных вещей в авиации, радиолокации, станкостроении, судостроении. Опыт в страну мог прийти лишь со временем.

Пройдет три поколения, и мы увидим, как двенадцатилетней пацан, не читая «мануал», резво освоит очередной электронный девайс, сетуя на «тупизну» деда, способного определить годность детали на глаз, или отца, знающего, как поведет себя полупроводниковая схема только по одному эскизу.

Противник в таком вопросе СССР сейчас превосходил. Где-то до пятьдесят пятого года.

А тем, кто сомневается в пути, пройденного страной, мартовский журнал «Пионер» сорок первого года — в руки или пусть зайдет в Центральный парк культуры и отдыха в Москве в тридцать пятом году, в самый разгар индустриализации.

На глазах отдыхающих, в городке «науки и техники», соревновались два каменщика. Один работает без подготовки, второй подготовив раствор и предварительно разложив кирпичи, возводил стенку в два раза быстрей. «Перед началом работы, готовься к ней», так объявляет победителя ведущий.

Далее строительного находилось отделение тяжелой, а за ним и павильон легкой промышленности. На глазах тысяч посетителей соревновались токари, слесари и сварщики, демонстрируя скорость, точность и качество работы. Какая пропасть лежит между этими соревнованиями и состязаниями — кто «дальше горох носом толкнет»

*****

Елизаров посмотрел на мрачного комбата, надолго ушедшего в себя. Что-то его постоянно гнетет.

Мнение о Ненашеве окончательно изменилось. Знает очень много, но, не боится делиться, крепко учит бойцов и та еще зверюга. Молчаливый жест — и подчиненные «в испуге» разбежались по местам, их никто не подгонял. Нет, с ним надо общаться на равных или хотя бы изображать отношения.

— Неплохо, товарищ капитан. Давайте, отойдем. Есть разговор, не для чужих ушей.

Конечно, Максим не возражал, и они отошли от группы метров на пятьдесят, вызывая заинтересованные взгляды. Все давно знали о «особых» отношениях капитана с пограничниками. Говорят, ловили их неутомимого комбата целой заставой и пока не загнали болото, взять так и не могли. Ненашев, услышав слух, громко фыркнул в ответ, а Иволгин улыбнулся, каким фантазером оказался их начальник штаба батальона.

Суворов, чувствуя растущий авторитет начальника, пытался поднять свой, но, как ни странно, жесткое, но, и вместе, с тем ровное и справедливое обращение с подчиненными выдавало лучший эффект. Впрочем, на тактических учениях Ненашев проявлял непонятный демократизм, начиная выслушивать мнение младших по званию первым. Он не знал, что есть на флоте такая традиция — вначале узнать, что думает коллектив.

Елизаров присел на удачно подвернувшееся бревно и демонстрируя полное добродушие. Максим неторопливо пристроился рядом. Вот и началось, но орать, что через тринадцать дней тут такое начнется, Ненашев не мог. Его тетрадь к делу не пришьешь, а встретить войну можно и в камере, заранее записавшись в паникеры.

— Я так понимаю, беседа не официальная? — уточнил комбат — Прежде чем начать, решайте, стоит ли мне рассказать о ней особисту.

— А вам обязательно нужно?

— Думаю, положено. Хотя, смотря о чем пойдет речь. Предупрежу заранее, ни одному слову без бумаги, я на слух не поверю, или вас в разведчиках зазря держат, — усмехнулся Максим.

У Елизарова наверняка есть заготовка беседы. План и некие слова-крючки, на которые он хочет подцепить собеседника. Или в профессии он никто.

— С вашим куратором я поговорил. Кстати, как вы смогли так быстро обнаружить заводской брак? Мне ваш «друг» из особого отдела, так и не сказал.

— А зачем раскрывать секрет? — усмехнулся Максим, — Вот заведете пушки, минометы или предъявите мандат, тогда подскажу. Это единственная причина визита?

«Закрылся человек, но рассуждает здраво», подумал Елизаров и решил сыграть открыто, — Хочу попросить помощи. Помните того немецкого гауптмана из ресторана? Может, Максим Дмитриевич, навестите пассию? Немец успел надоесть и ей, и нашим официантам. Упорно хочет знать, куда делся его соперник. Грустный ходит..

— А мне этот меланхолик, каким боком? — разочарованно потянул Максим, — Или в шпионы вербуете? Ну, и что мне с ним делать? Напоить и толкнуть в постель к вашей девочке? Или ходить туда, как на работу? Может, свечку подержать, если что?

То, что Ненашев догадается, Елизарову стало ясно еще по тексту протокола допроса, и он решил сдать девушку Максиму. Да, и черт с ней, этой певичкой, рано или поздно поедет девочка эшелоном за старую границу. Но теперь его цель совсем не немецкий капитан, а этот «разведчик». Но и гауптмана нельзя оставлять без внимания. Вербануть фашиста вряд ли удастся, но если удастся разговорить, может получиться достойный результат. Ему очень нужно знать, что за приказы получают немцы.

Пусть и крут артиллерист, как вареное яйцо, но должен подчиниться.

— Если будет распоряжение, то и это сделаете. Однако, думаю, что до этого не дойдет. А почему бы вам мне не помочь? Один раз побеседуете, зададите пару вопросов и служите себе на здоровье дальше. Знаю, проверку в органах капитан Ненашев прошел успешно. И еще, предлагаю вам попрактиковаться в немецком языке.

Максим усмехнулся, его немецкий сегодня и так. самый современный в мире.

— Знаете, я всегда мечтал служить на границе.

— Правда? — удивился Михаил.

— Да, пока она есть.

Но пограничник не заметил в словах двусмысленности. Он тоже видел ту арку рядом со станцией Негорелое, но в отличие от Ненашева, даже не помнил, что там написано. К лозунгам привыкли, и давно оценивали не слова, а насколько искусен художник.

— Ваша тетрадь у меня. И точно ваш батальон первого июля будет готов? Осталось двадцать дней…

— Двенадцать. Дальше учения «как на войне», с боевой стрельбой, взрывами и прочими атрибутами, по указанию Наркома обороны, — со злостью в голосе прервал его комбат — У меня расписан каждый час. Боюсь, не успеть с вашими шпионскими играми.

— Почему двадцать второго июня? — глядя в упор, спросил Елизаров.

Это серьезное заявление. Если Ненашев назвал дату — точно, что-то знает.

— Потому что пятнадцатого, в воскресный день, когда боеготовность у нас не выше плинтуса, мой батальон еще не будет готов. До этого немец войны не начнет!

Так он что, провокацию задумал? По грани идет комбат, по грани.

Ненашев рассмеялся, видя, как напряглось лицо Елизарова.

— А говорили, что тетрадь смотрели? Двадцать восьмое июня, шестого июля и далее другие воскресные дни, вплоть до первого августа, пока не наступит осень, начнутся дожди и гуси не потянуться в теплые края. А, если серьезно, я настроен на пакости с запада с самого утра. Неужели, не доложили?

Елизаров поморщился. Кто-то на песке написал слово «СССР», а потом перечеркнул, то ли глумясь, то ли предупреждая. Прямо напротив позиций капитана.

Ненашев продолжил:

— Значит, не заинтересовали вас мои листочки? Зря! Рисовал я исключительно впечатленный книгой Иссерсона «Новые формы борьбы», особенно абзацем, как достичь тактической внезапности. Ну, и благодаря вашей теплой комнате, пришлось рассчитать время подхода пехоты на свои позиции в укрепленном районе, и сделать вывод: если там — Максим ткнул пальцем в плывущее в небе облако — не примут меры и вовремя не предупредят, то встречать незваных гостей здесь придется вам и мне. Как вы думаете, удержится ли мой участок девять часов, пока шестая дивизия под огнем не покинет крепость?

— Сколько? — поразился Елизаров. Военные их в свои планы не посвящали, а поднять любую из застав разведчик мог меньше чем за тридцать минут.

— Девять часов, — повторил Максим. Даже этот срок нереален, но к чему еще больше нервировать сидящего рядом человека, первым попытавшимся его раскусить

— Сам что будешь делать?

— Заочно соглашусь потренировать печень, — улыбнулся Максим — Но есть два условия. Первое, познакомьте меня с начальниками застав, которые рядом. Я уже убедился, ваши ребята любого за пояс заткнут, но воевать в укрепленном районе не умеют. Могу научить или считаете, что это вызовет протест немцев?

Панов не знал, как обстоят дела именно здесь. Примером для него был Рава-Русский УР, пограничный отряд и 41-я стрелковая дивизия. Находясь рядом они за полтора года не провели ни одного совместного учения.

«Вот упертый», Елизаров задумался. Но правильно напомнил. Надо поговорить с начальством — огневые точки Брестского укрепрайона строят рядом с заставами, а побывать в них никто так и не удосужился. И армейцы ничего не предлагали, держа в сооружениях с мая лишь небольшие караулы.

— Хорошо, через штаб погранотряда они получат устное распоряжение. Еще?

— Теперь второе, — Максим из полевой сумки достал скоросшиватель, — Дополнение к тетради. Обоснование, темы и учебные планы. Наркоматы у нас разные, но может, пройдет в рамках отряда? Сразу предупреждаю — на авторство не претендую.

— Хорошо, сегодня же посмотрю — усмехнулся разведчик, — Значит, мы договорились?