Было это двадцать пять лет назад.

Более трех тысяч километров проплыли мы по глухим притокам реки Таз на легкой ветке (так называют здесь лодку, выдолбленную из ствола кедра). В верхнем течении этих притоков не бывал еще человек. Только звериные тропы проторены по берегам, да неисчислимые стаи птиц кружат над водой.

Со мной проводники: Кальча, селькуп по национальности, умный, с узкими темными глазами, в которых неугасимая хитринка, хороший собеседник, прекрасно знает русский язык; и СЫрсая, тоже селькуп, но с удивительно голубыми глазами. Это веселый, здоровый, неутомимый парень.

Сегодня должны достигнуть таинственного озера Лозель-То (Чертового озера). Плывем по речке Толь-Кы. Много уток. Они, не пуганные никем, скользят стайкой мимо нас, с любопытством посматривая на лодку. На дне ее лежат три утки — достаточное количество, чтобы сварить обед. Большего не надо. Для нас охота не забава, а необходимость.

— Лозель-То близко, — говорит Кальча, — всего два крика гагары.

Здесь малые расстояния определяются по крикам этих птиц. Два крика — это четыре-шесть километров, ибо крик гагары слышен утром на два-три километра.

За поворотом низкого берега показалась синева огромного озера. Оно неспокойно, большие волны с белыми гребнями качают его поверхность. Я иду, разминая ноги, по пологому пустынному берегу.

Волны яростно плещут, далеко бросая пену и брызги. Где-то, невидимые, стонут гагары. Огромные стаи уток кружатся над озером. В неспешном полете гуси и белоснежные лебеди.

Один за другим слышу два выстрела, удивленно оглядываюсь. Кто и зачем стрелял? В руках Сырсая ружье, из стволов которого идет дымок, относимый ветром. Патрон в таком пути дорог, каждый заряд — это наша пища; утки или гуси.

Подхожу. Спрашиваю, зачем стрелял. В глазах Кальчи исчезла хитринка. Взгляд строг и торжествен. Он смотрит на меня.

— Так надо, — тихо говорит он.

— Почему надо?

— Повернись к озеру и смотри, — приказывает тихо Кальча. — Видишь вдалеке, на середине озера, землю?

Я вижу в далекой синеве усеченный высокий конус.

— Это остров, — говорит Кальча. — Полдня надо подниматься на его вершину. На середине острова озеро. У этого озера нет дна. Многие люди хотели измерить его глубину, но не смогли. Связали десять ремней, которыми ловят оленей, — не достали. К десяти привязали еще десять — и не достали. Тогда собрали все ремни всего народа, что жил на островах озера, но все же не достали дна. Тогда старые люди сказали: «У этого озера нет дна», — и все поверили.

В озере на том острове, рассказывает Кальча, живет Лозель — черт. Это он бросает ветер с полночной стороны, и листья деревьев желтеют и падают на землю. Он за три дня лето превращает в студеную зиму. Это черт с солнечной стороны посылает весенний ветер, и тают снега и льды, и летят к озерам и рекам тундры птицы. Это он, Лозель, бросает сегодня ветер, чтобы закрыть нам дорогу. Вот Сырсая и стреляй, чтобы услышал Лозель и подумал: свои приплыли. И дал нам дорогу, остановил ветер.

Выслушав его, я рассмеялся.

— Пошто смеешься? — сказал строго Кальча. — Разве смех — признак ума человека?..

Во второй половине дня ветер стих. Озеро успокоилось. Погрузив багаж и собаку в ветку, поплыли к далеким островам этого огромного озера, состоящего из восьмидесяти озер, соединенных между собой протоками.

Вдали показались точки. Приблизившись, мы узнали ветки охотников. Они были вооружены луками со стрелами и выглядели довольно внушительно.

Позже я узнал, что охота на уток с луком имеет свои преимущества: во-первых, не отпугивает птиц, во-вторых, избавляет от подранков.

Сопровождаемые охотниками, мы приплыли к острову. Жители поселка высыпали встречать нас. Их летние юрты, изготовленные из бересты, белели на берегу. Началось угощение рыбой. Кальче что-то докладывали. Он сказал мне:

— Будет суд, будут судить женщину.

— За что?

— Узнаешь!

Нас позвали в огромную юрту, раскинутую для собрания. В центре костер. В передней части юрты сидят старейшины, у входа — самые молодые.

Нас с Кальчей посадили рядом со старейшинами.

Тишина. Горит огонь, освещая смуглые мужественные, торжественно-серьезные лица. В круг приглашена женщина. Глядя на нее, молодую, высокую, стройную, с лицом индианки, я невольно подумал: «За что ее судят? За нарушение долга жены?»

Выждав положенное время, старейший рода, у которого редкие волосы на голове давно уже из седых стали желтыми — признак, что он вступил во, второе столетие, строгим голосом произнес короткую фразу.

Кальча перевел.

— Он сказал: «Женщина, неужели кружка тебе дороже ребенка?» — и обратился к собравшимся: «Пусть скажет каждый, как в семье живут, как между собой ладят, как детей любят».

Молчание.

Наконец один говорит:

— Мы с женой живем дружно и хорошо, детей любим. Я кончил. Пусть другие скажут…

Один за другим семейные люди, сидящие в юрте, произнесли такие же слова. Выслушав, старейший сказал:

— Слышала, женщина, как люди дружно живут и все детей любят… Почему ты от торной тропы народа по болоту тундры пошла?

Женщина молчала…

Оказывается, в один из переездов с острова на остров четырехлетняя дочурка этой женщины попросила пить. Мать дала ей кружку. Девочка потянулась через край ветки за водой и выронила кружку, которая исчезла в бездонной глубине озера. Мать хлестнула девочку шнурком, которым завязывают мешки. Люди увидели, возмутились: как могла мать поднять руку на ребенка?

Обращаясь ко мне, Кальча спросил:

— Эту женщину судят по закону и обычаю нашего народа. Как ты думаешь, это справедливо?

Я слушал и думал о законах селькупов-охотников, живущих на глухих островах озера Лозель-То!

Люди молча курили, посматривая на женщину, «потерявшую человеческое сердце».