На следующий день, без десяти час, Джульет сидела на деревянной скамье похоронного бюро «Регентство», пытаясь продумать то, что скажет, когда ей дадут слово.

В небольшой часовне уже собралось около сорока человек. «Регентство», несмотря на вычурное название, оказалось скромным, скорее уютным, чем величественным учреждением, выдержанным в стиле простоты и достоинства. Джульет ожидала, что на похороны явятся в основном люди пожилые, но Ада, по-видимому, надолго пережила своих давних друзей. Пришло много молодежи — актеры «Адиронд экторс», как она подумала, и, конечно же, члены группы «Свободная земля». Было больше мужчин, чем женщин, что, учитывая нрав Ады, было отнюдь не удивительно.

Единственными ее знакомыми оказались Том и Синди Гидди; супруги пришли вскоре после них с Мюрреем. Синди нарядилась в длинные черные брюки в обтяжку и такой же жакет, украшенный застежками-молниями и цепочками. Она сразу же заметила Мюррея и бросила в его сторону весьма заинтересованный взгляд. Пока ее муж остановился, чтобы поздороваться с кем-то у входа в часовню, красотка прошла вперед, кивнула Джульет, одарила Мюррея сиплым «привет», после чего села на скамью в их же ряду по другую сторону прохода.

Минуту спустя подошел Том и поздоровался с нью-йоркскими визитерами более традиционным способом. Он, как отметила про себя Джульет, тактично не стал шутить по поводу вчерашнего неприятного происшествия. Тогда на нем были парка и охотничья фуражка с опушенными ушами; сегодня он был одет в плохо скроенный синий костюм, редеющие светлые волосы зачесаны назад. Его вид человека, одевшегося как бы на прогулку, резко контрастировал с обликом вульгарно расфуфыренной жены. Несмотря на улыбку, Том выглядел скованным, то и дело теребил собственный воротник и рассеянно одергивал пиджак. Джульет с некоторым сожалением вспомнила умозрительный образ «соседей» Ады Кэффри в ее городке, возникший в ее воображении, когда та впервые упомянула их: жизнерадостная дородная жена, любительница печь пироги и трудолюбивый муж-тугодум, которые время от времени заглядывают к тщедушной старушке соседке, захватив с собой угощение в кастрюлях и колотые дрова. Гидди, которых она ввела в поместье лорда Спаффорда, были приемлемыми персонажами, но в дальнейшем ей следовало более строго относиться к стереотипам «сельская местность» и «соседи», подбирая очередных героев своего «Христианина-джентльмена». Возможно, нужно вернуться к образу сэра Френсиса Брауни, придерживающегося передовых взглядов, и сделать этого персонажа более живым и интересным. В конце концов, фермеры-экспериментаторы тех лет были сродни первопроходцам.

Джульет попыталась сосредоточиться на том, что скажет, когда ей дадут слово. Ей повезло, — бо льшая часть их взаимоотношений с Адой была «удаленной», ограничивалась перепиской. Она решила, что по этой причине к Аде можно относиться почти как к одному из придуманных персонажей, и это облегчало поиск нужных слов. Она скажет о том, как познакомилась с Адой, о том, какой немодно одетой и подавленной представляла себе миссис Кэффри до их встречи, и о том, как реальная Ада удивила и очаровала ее. Когда Джульет думала над концовкой своей речи, она рассеянно остановила свой взгляд на Синди и случайно заметила, что миссис Гидди искоса бросает откровенно похотливые взгляды на Мюррея. Том, который сидел между ними, тоже заметил это, выпрямился, его челюсть заметно напряглась. Он, как сразу же догадалась Джульет, томился от отсутствия любви и искал ее.

Джульет, сама слегка истосковавшаяся по любви, посмотрела на своего спутника. Ей, разумеется, следовало бы думать об Аде, оплакивать ее именно здесь и сейчас. Вместо этого она с особой радостью ощущала рядом с собой тепло, исходящее от Мюррея Лэндиса. Ада, конечно же, поняла бы ее и одобрила. Джульет заметила, что его рука лежит между ними на отполированной деревянной скамье в безмолвном призыве. И с благодарностью положила на нее свою. Ей было приятно, что Мюррей, кажется, совсем не обращал внимания на Синди Гидди.

Люди продолжали прибывать парами и поодиночке, заполняя скамьи и разговаривая полушепотом. Настал час дня, пошел второй. Гроба видно не было. Как поняла Джульет, кремация Ады не планировалась как некая церемония. Может быть, она вообще уже состоялась.

Джульет продолжала рассматривать лица собравшихся, пытаясь отыскать такое, которое соответствовало бы нерешительному, чуть слышному по телефону голосу Мэтью Маклорина. Но когда, наконец, у кафедры появился служащий похоронного бюро в черном и представил Маклорина, им оказался человек, которого она даже не заметила, — высокий, дородный, лет тридцати от роду, с широким красным лицом и серебряным колечком в нижней губе. А она искала костлявого заморыша. Реальный Мэтт носил свой однотонный шерстяной костюм так, словно его всунули в брюки и пиджак с помощью какой-то машины. Редкие длинные каштановые волосы были растрепаны и заправлены за уши. Широкоскулое лицо и темные глаза оставляли впечатление какого-то простоватого полуфабриката. Он положил на кафедру толстую пачку, неловко потрогал микрофон, касаясь его так, словно этот прибор мог от прикосновения либо рассыпаться, либо взорваться.

— Добрый день, — наконец начал он, и, услышав усиленную пародию на собственный гнусавый голос, непроизвольно отшатнулся. Затем, смущенно улыбаясь своей нервозности, продолжал: — Сегодня я выступаю здесь как друг Ады Кэффри. Каковыми, как я надеюсь, как я догадываюсь, являемся мы все, здесь собравшиеся.

Его обеспокоенный взгляд пробежал по слушателям. Джульет переоценила его застенчивость — она казалась не мучительной, а катастрофической. И тем не менее именно этот человек возил Аду в Олбани на поэтические чтения. Неужели микрофон его так испугал?

— Ада была мне замечательным другом. — Маклорин читал по бумажке, лишь изредка поднимая голову. Голос у него слегка дрожал. — Странная вещь, но я часто чувствовал, что она моложе меня. А теперь, когда она ушла от нас, я чувствую, что потерял сверстницу. Не думаю, чтобы Аде хотелось, чтобы мы говорили о том, как она умерла, и я не буду этого делать. Вместо этого, поскольку она любила поэзию, я прочитаю стихотворение, которое написал и посвятил ей всего неделю назад, когда узнал, что она завещала свой дом и усадьбу «Свободной земле», — продолжал он, застенчиво улыбнувшись. — Оно новое, так что вам придется извинить меня за то, что оно не… понимаете… совершенно. Как бы там ни было, называется оно «Дом».

Мэтт зашелестел листками, отыскивая стихотворение.

— «Дом», — произнес он, посмотрев вверх с едва заметной улыбкой, после чего снова опустил глаза на бумажку.

Воцарилось неловкое молчание, то самое, которое бывает после речей на подобных торжественно-траурных церемониях. Люди заерзали на своих местах, сдерживая себя, чтобы не зааплодировать. Джульет, несмотря на то что ее глаза наполнились слезами, обнаружила, что спокойно оценивает достоинства стихотворения. Проклятие, тяготеющее над бывшим преподавателем английского языка, наверное, будет ее крестом до конца дней. Однако какими бы ни были формальные атрибуты «Дома», стихотворение звучало искренне и нежно, отметила она про себя. Хотелось бы почитать что-нибудь из его злых стихотворений, о которых упоминала Ада. Но что-то с Мэттом Маклорином творилось не то. Его осторожность граничила со скрытностью. Он выглядел так… Как? Словно за ним гнались. Да, словно кто-то его преследовал.

Почему?

А Маклорин тем временем представлял человека по имени Чад Блинн, председателя гловерсвилльско-эспивилльского отделения общества «Свободная земля». Блинн, высокий жилистый мужчина лет сорока с небольшим, встал и вышел к кафедре. На нем были черные джинсы фирмы «Левис» и толстый коричневый свитер с высоким воротником. Несмотря на возраст, выражение лица напряженно-печальное и отчасти деловое, как у аспиранта, который получил степень бакалавра и теперь работает над тем, чтобы получить степень магистра. Сверкая очками, он быстро заговорил об опустошении, которое местные промышленные предприятия принесли земле и водоемам.

— Ада Кэффри знала об этом не понаслышке, — подчеркнул Блинн, схватившись своими мертвенно-бледными руками за кафедру. — Когда она была еще девочкой, ее семья жила щедротами обрабатываемой земли. Она росла, близко общаясь с природой. Но даже тогда, когда, в 1920-х годах, ручей Кайадутта уже был загрязнен и распространял зловоние. Кожевенные заводы ежегодно спускали в него свои отходы. В 1947 году Ада потеряла самого дорогого ей человека, Фредерика Асквита, который умер от рака. Эту болезнь Асквит получил, работая на участке отделки в компании «Крейджи лезерс». С тех пор минуло много лет, но Ада никогда не забывала случившегося.

Джульет огляделась. Некоторые слушатели согласно кивали головами, на лицах других застыло выражение безразличия. Даже Каролина Вэлш признала, что причинно-следственную связь между кожевенными предприятиями и местным уровнем заболеваемости раком нужно было еще доказать. Несомненно, многие из собравшихся приветствовали бы повторный расцвет кожевенной промышленности, коль скоро это сулило рост числа рабочих мест в городке. Джульет хотелось бы знать, пришла ли, несмотря на свою нелюбовь к усопшей тетушке, Клаудиа Лансфорд.

Блинн тем временем продолжал говорить об Аде. («Она знала, что земля всепрощающа, но также знала пределы этого всепрощения. Она знала, что те, кто берет что-то от земли, должны уметь и отдавать. Так что всем нам оказана честь, и мы смиренно принимаем акт пожертвования, проявившийся в завещании…») По общему характеру цветистой речи Блинна Джульет поняла, что он не был хорошо знаком с Адой, а то и вообще не знал ее. Внезапно у кафедры вновь появился Мэтт. На этот раз он предложил подруге Ады Джульет Бодин выйти к микрофону и поделиться своими мыслями. Она поднялась, чтобы идти, и Мюррей пожал ей руку.

Когда Джульет шла к кафедре, она почувствовала совсем неуместное раздражение. Забыв о свойственном ей самой отвращении к попыткам произнесения надгробных речей, она почувствовала, что возмущена. Она не боялась публичных выступлений. Что там думал Мюррей? Это рукопожатие, словно он желал ей удачи… Не надо ей никакой удачи. Она была уравновешенным и закаленным оратором. Даже когда подобные мысли возникали в ее голове, Джульет жестко критиковала самое себя за то, что с трудом принимает проявления добросердечия и поддержки. Возможно, Сузи была права, наверное, ей действительно не хотелось кого бы то ни было подпускать к себе.

Она спокойно подошла к кафедре и осторожно поправила микрофон. Спокойным, далеким от драматизма тоном рассказала, как познакомилась с Адой, как реальная Ада развеяла ранее сформировавшееся мнение о ней. Рассказ о посещении Адой «Плазы», смотровой площадки Эмпайр-стейт-билдинг, о поцелуе, которым она наградила оторопевшего распорядителя поэтического вечера, был встречен одобрительным мычанием и даже короткими смешками. И только в конце Джульет упомянула о насильственной смерти, сказала о том, как сожалеет, что посещение ее города оказалось для Ады фатальным. К тому времени, когда она покидала кафедру, кое-кто из присутствовавших едва сдерживал слезы. Члены общества «Свободная земля», подогретые речью Чада Блинна, теперь, похоже, успокоились и должным образом реагировали на обстановку. Джульет заметила, как Том Гидди пытается взять свою жену за руку. Но Синди отстранилась от него и сидела скрестив руки на груди. Мэтт Маклорин, который сидел в первом ряду, чтобы иметь возможность выйти к кафедре в любой момент, склонил голову и прикрыл глаза, в которых читался испуг.

Произнося свою речь, Джульет пыталась не смотреть на Мюррея. Но закончив, позволила себе взглянуть ему прямо в глаза. В этих глазах она увидела восхищение, восхищение не слащаво-ласковое, а уважительное. И вернулась на свое место рядом с ним, с удовольствием чувствуя себя реабилитированной.

Не то чтобы она могла объяснить, почему необходимо чувствовать себя реабилитированной в условиях, когда от тебя ждали не слишком многого…

Как бы там ни было, Джульет почувствовала облегчение, поняв, что нет необходимости копаться в себе, анализируя промахи. К кафедре между тем пробирался чрезвычайно пожилой мужчина. Маклорин спросил, кто еще хотел бы сказать прощальное слово, и этот джентльмен поднял свою истощенную руку. Цепляясь за спинки всех скамей, мимо которых проходил, он наконец достиг спасительной кафедры. Одет он был в серый в тонкую полоску костюм, который хорошо сидел на нем, надо думать, несколько десятков лет назад, а теперь висел настолько свободно на усохшем теле, что хозяин мог запутаться в отворотах брюк и упасть. Однако лицо у него было свежее и покрыто румянцем, а экспрессия, с которой он начал говорить, свидетельствовала о том, что это личность, притом личность деятельная и противоречивая.

— Меня зовут Берт Нильсен, — сообщил он неторопливым слегка дрожащим голосом. — Я многие годы был другом Ады Кейс, ее адвокатом и любовником. Последнее могут сказать о себе многие присутствующие здесь мужчины. И я хочу сообщить от имени всех нас, что Ада Кейс Лензбах Ллойд Кэффри была настоящей леди. Это все.

После этого он повернулся и, шаркая ногами, медленно отправился на свое место.

Мэтту пришлось возвращаться к кафедре под смех аудитории, вызванный выступлением Берта Нильсена. В полном замешательстве он спросил, есть ли еще желающие высказаться. Поскольку таковых не оказалось, он обратил внимание собравшихся на то, что в соседнем помещении будут предложены напитки и закуски, и, совсем смешавшись, объявил церемонию закрытой.

В так называемом семейном зале ритуальной фирмы, обставленном как большая гостиная, был накрыт длинный стол: апельсиновый сок и сидр в бумажных стаканчиках, тарелки с ломтиками сыра и крекерами. Джульет ожидала, что на поминки останется не так много людей, но зал наполнился почти моментально. Она взяла себе это на заметку, поняв, что одной из особенностей деревенского быта, безусловно, является дефицит общения и люди используют в полную меру те встречи, которые время от времени случаются.

— Попробуй, может быть, тебе удастся выяснить, что супругам Гидди было известно о рукописи Ады, — шепнула она Мюррею и поспешила к неуловимому Мэтту, который, похоже, руководя церемонией прощания, проголодался; он сразу же налег на сыр. Зажав собеседника в углу между столом и окном, Джульет протянула руку поздороваться с ним и в то же самое время ловко развернула мужчину так, чтобы тот оказался спиной к собравшимся. За ним ей было видно, как Том Гидди налил себе апельсинового сока и задумчиво крутил в руках стаканчик.

— Траурный митинг был прекрасно организован, — начала Джульет. — Мне очень понравилось ваше стихотворение. Вы весьма талантливы. Вы часто читаете стихи на поэтических вечерах?

Широкоскулое лицо Мэтта покрылось пятнами.

— Не очень. Я продолжаю работать в этой сфере, хотя обычно просто прихожу послушать.

— Как поживает ваша малютка? Она здесь?

Джульет на короткое время притворилась, что оглядывается, заметив при этом, что Мюррей беседуете Бертом Нильсеном. Вокруг Гидди начали собираться люди. Судя по скучающему взгляду Синди, это были друзья Тома. Она понадеялась, что Мюррей не упустит шанса заняться ими.

— Нет, — ответил Мэтт и беспокойно заерзал, почувствовав, наверное, что его приперли к стене.

В сущности, так оно и было.

— Она с матерью? — высказала Джульет блестящее предположение. У Маклорина не было обручального кольца, что в общем-то было не очень важно.

— Нет, — снова ответил Мэтт.

Джульет подумала, не лучше ли будет спросить без обиняков, кто ее мать и где она сейчас, но некий едва заметный намек на слабину положения Маклорина заставил ее переменить решение. Вместо этого она продолжала двигаться на ощупь.

— Ведь это ваша дочь обнаружила тайничок в кровати Ады? Она, должно быть, очень смышленый ребенок.

На этот раз Мэтт вообще не ответил. Было ли что-то не так с девочкой, отчего отец предпочитал о ней не говорить? Что-нибудь связанное с обнаружением рукописи, что сделало эту тему запретной? (Например, он знал настоящую цену рукописи, проследовал за Адой и убил ее.) Его работа в страховой компании, надо думать, была довольно низкооплачиваемой. Насколько велика его нужда в деньгах? Не является ли он стороной в каком-нибудь запутанном бракоразводном процессе? Проблема с алиментами? Необходимость содержать два домашних хозяйства? Или Мэтт странный человек?

— Ей нравятся стихи? Вы, надо полагать, были очень взволнованы, когда она вытащила документы из-под кровати — какое событие!

Мэтт отрицательно покачал головой:

— Я их вообще не видел. Джина вытащила что-то из-под кровати и отдала Аде. Вот и все.

— Неужели Ада не сказала вам, что это было?

Мэтт нахмурился, но ответил спокойно:

— Нет, не сказала. Но я прочитал об этом в газетах после ее смерти. Было бы лучше, если бы Джина вообще не находила этой рукописи. Тогда Ада была бы жива. — Потом он заговорил так тихо, что Джульет едва могла расслышать и начала внимательно наблюдать за выражением широкого бесстрастного лица. — Вы уже у нее были? Нашли ее стихи?

— О да. — Джульет придержала бег своих мыслей и описала аккуратную стопку бумаг, обнаруженную в ящике тумбочки. Сегодня утром она отдала их в копировальную мастерскую, что в Гловерсвилле. Там сделают две копии этих материалов. Ей отнюдь не хотелось оставлять драгоценные рукописи даже на несколько часов, но странички нужно было вкладывать в машину вручную, и она опоздала бы на панихиду, если бы осталась ждать. Она сунула рабочему-подростку двадцать долларов, дабы тот проследил за тем, чтобы рукопись никуда не делась. — Я и для вас заказала комплект копий. Занести их вам домой? Ведь вы сосед Ады, так?

— О, пожалуйста, не чувствуйте себя обязанной заносить их мне, — быстро возразил Мэтт. — Я могу и сам зайти за ними в копировальную мастерскую. Просто оставьте их там.

Джульет настаивала: занести ему стихи не составит ей никакого труда, так как она в любом случае собирается еще раз посетить дом Ады. Но тот резко отказался. Он даже не нашел повода, не сказал «туда трудно попасть» или «меня не будет дома». Было заметно, что Мэтту хочется уйти. Он бросал взгляды во всех направлениях, пытаясь выскользнуть из угла, в котором Джульет его прижала.

Отчаявшись, она выпалила:

— Как вы отнеслись к тому, что Ада завещала свою недвижимость «Свободной земле»? Был ли у вас с ней об этом предварительный разговор?

Мэтт наклонил голову.

— Нет. Как я уже говорил по телефону, мистер Нильсен позвонил мне, — откликнулся он мягко, но, как показалось Джульет, в голосе послышалось нечто упрямое, злое. Может быть, он понял, что Джульет ведет допрос с пристрастием, подозревает его. Как бы там ни было, Маклорин пробормотал что-то совершенно нечленораздельное, потом вывернулся из угла, повернулся к ней спиной и ушел, смешавшись с толпой.

Проводив его взглядом, Джульет увидела, что Мюррею удалось вступить в разговор с Томом и Синди; супруги стояли рядом друг с другом. Синди с вожделением поглядывала на Лэндиса, а ее муж внимательно смотрел на них, медленно поворачивая в руке бумажный стаканчик. Сначала Джульет решила присоединиться к ним, потом стала искать глазами Чада Блинна — ему-то она знала, как представиться, — и обнаружила, что тот уже ушел. В самом деле, многие после серьезной атаки на закуски разошлись, а оставшиеся постепенно приближались к выходу.

Все еще раздумывая над тем, не осложнит ли она положение Мюррея, если присоединится к нему, Джульет обнаружила, что попала в окружение двух весьма пожилых леди. Обеих она заметила еще в ритуальном зале, они сидели в дальнем конце. Обе были аккуратно причесаны и одеты. Они представились: Мери и Маргарита Флад, сестры, пожизненные члены труппы «Адиронд экторс», и (совсем недавно) — ведьмы, партнерши Ады в планировавшейся постановке «Макбета».

— Мы никогда не читали романов об эпохе регентства, — объявила Маргарита Флад после того, как Мери рассказала, что Ада пыталась заинтересовать их книгами Анжелики Кестрел-Хейвен.

— Нам они кажутся слегка надуманными.

Маргарита улыбнулась, словно их высокомерное презрение к работе, на которую Джульет потратила всю жизнь, должно было самым естественным путем снискать расположение автора. Подобные улыбки Джульет видела не раз. По причине, ей совершенно непонятной, некоторые люди полагали, что вызовут ее симпатию, если покажут, что являются слишком большими интеллектуалами, чтобы наслаждаться ее романами. Ей словно предлагали поучаствовать в своего рода игре для посвященных, которую она (и они) ведут с толпой безмозглых идиотов.

— Попытайтесь прочесть хотя бы один роман, — суховато предложила она. — Мне было бы интересно ваше мнение.

Она уже было собралась уходить, как подумала, что сестры Флад должны многое знать о местных жителях, и, преодолевая ущемленное самолюбие, добавила:

— По-моему, Мэтт Маклорин очень хорошо все организовал сегодня, как вы думаете?

Сестры Флад согласились, хотя обеим казалось, что можно было бы больший упор сделать на деятельности Ады как трагической актрисы. Джульет вежливо парировала, сказав, что если они такого мнения, любая из них могла бы его высказать.

— Я очень надеялась, что Ада оставит что-нибудь «Адиронд экторс», — жалобно проговорила Мери. — Мы постоянно нуждаемся в деньгах.

— Ада как-то упоминала, что у Мэтта есть дочка. — Джульет была упорна. — А жена у него есть, вы не знаете?

У Маргариты загорелись глаза, и она доверительно подалась вперед. Сестры Флад застраховали свою жизнь в «Гэллоп иншуранс». У них тоже были сомнения по этому поводу. Нет, жены не было. Во всяком случае, им ее обнаружить никогда не удавалось. Ни жены, ни бывшей жены, ни матери Джины. Странно, не правда ли?

— Но…

— Он появился в городе всего год или два назад, понимаете? — вставила театральным шепотом Мери. — Здесь о нем знают очень мало.

— А сам он вообще ничего не говорит, — продолжала Маргарита. — Ни откуда приехал, ни где точно живет. Поверьте, мы уже пытались выяснить.

Джульет верила им. Внезапно боковым зрением она отметила, как Синди Гидди отцепилась от Лэндиса и зашагала к выходу. Боясь упустить шанс перекинуться с ней парой словечек, Джульет поспешно распрощалась с сестрами и направилась следом.

Покинув ритуальное помещение, Синди прошла через холл, миновала выход и нырнула в коридор. Наконец она открыла какую-то дверь и вошла.

О, да это же женский туалет. Джульет почувствовала благодарность судьбе. Она подождала снаружи секунд двадцать-тридцать, после чего вошла в туалет, обнаружив там всего одну кабинку. Над дверцей поднималась струйка дыма, а в самом туалете стоял острый запах марихуаны.

Джульет, удивленная явным пренебрежением Синди к тому, что ее могут застать, открыла свою сумочку и начала копаться в поисках косметички и гребня. Вообще-то она редко пользовалась косметикой, но помнила, что с собой должен быть тональный крем или по крайней мере губная помада. Годился любой предлог. Когда Синди наконец выйдет из кабины, у нее не возникнет вопроса, почему Джульет оказалась здесь.

Прошло не меньше двух минут, когда Синди спустила воду (конечно же, для виду?) и медленно вышла. Она вяло приветствовала Джульет.

— Привет, сейчас я вам освобожу раковину, — ответила та и начала убирать с раковины свою косметику.

Синди, казалось, не знала, что делать, но потом поняла: Джульет решила, что она собирается помыть руки. Она отрицательно потрясла головой и протянула руку, чтобы открыть дверь.

— О, послушайте, я хотела спросить вас о намерении продать свой дом, — выпалила Джульет. Любой предлог годился, чтобы задержать Синди.

— Что насчет дома?

Голос Синди был резче, чем можно было ожидать, в особенности в атмосфере тлеющей «травки», которая их окружала.

— О, я просто хотела спросить, сколько вы за него просите, — пояснила Джульет, вкрадчиво улыбнувшись.

— Зачем вам? Собираетесь здесь поселиться? — ухмыльнулась Синди. И Джульет показалось, что в красивых сонных глазах промелькнуло нечто похожее на насмешку.

— Ну не поселиться, вероятно. Но… у вас очень красивый дом, в который можно было бы выгодно вложить капитал.

— Да, конечно.

Это прозвучало саркастически, и у Джульет мелькнула мысль о том, что миссис Гидди слишком много приняла. Со своей стороны она отчаянно искала возможность перевести разговор на рукопись.

— Впрочем, как мне кажется, в том районе у многих экономические трудности, — продолжала Джульет. — Трудно жить. Если, конечно, не отыщется какой-нибудь тайник с сокровищем, вроде того, что нашла Ада.

— Ада нашла сокровище?

— Рукопись, — пояснила Джульет, в упор глядя на блондинку. — Вы же знаете, почему она приехала в Нью-Йорк. Об этом писали все газеты.

— А, это. Рукопись. — Синди повторила это слово презрительно, словно ей было известно, что вся эта болтовня о драгоценной рукописи была сплошной выдумкой. Теперь Джульет не знала, что делать, и спросила напрямик:

— Ада сказала вам, когда нашла ее?

— Что сказала?

— Что это за документ.

— А она знала, что это такое?

— Нет. Но я хочу сказать… Мне просто казалось… Она должна была похвалиться. Такая находка и как гром с ясного неба.

— Нет. Она ничего не говорила мне о сокровище, — ответила Синди. — Сказала, что уезжает, и спросила, не смогу ли я присмотреть за кошками.

Джульет вздохнула. Она чувствовала себя глупой, несообразительной. Не было ли в интонации Синди чего-нибудь такого, что могло бы показаться странным? А может быть, она сама слишком возбудилась, просто из-за пребывания в этом месте.

— Во всяком случае, обратитесь к Тому относительно дома, если действительно интересуетесь, — сказала Синди, открывая дверь. — Может, ваш дружок купит его вам.

— О, Мюррей вовсе мне не дружок, — поправила ее не раздумывая Джульет, выходя следом.

Синди явно была под кайфом.

— В самом деле? — Она повернула голову и посмотрела на Джульет с нескрываемым интересом.

— Нет. Мы старые друзья. Учились в одном колледже.

— Он богат? Чем занимается?

— Ну, он… он… художник.

— О, он, наверное, очень хороший художник. Такая милая машина.

К этому времени женщины подошли к двери, ведущей в ритуальный зал, где оставалось всего несколько человек. Джульет увидела, что Мюррей разговаривает с Бертом Нильсеном. Синди тоже это заметила и стояла, не сводя с него глаз, словно погрузившись в какие-то свои мысли.

— Вообще-то она на самом деле и не его, — заговорила было Джульет, когда позади них внезапно материализовался Том Гидди. Он тоже заметил направление озабоченного взгляда Синди.

— Нам пора, — резко сказал он. — Мне нужно вернуться в «Харлан» к трем часам.

Синди отшатнулась от мужа, который попытался взять ее под руку, но тем не менее послушно, с угрюмой миной пошла за ним. Джульет, подавив облегченный вздох, направилась к Мюррею, который прощался с адвокатом.

Джульет тоже сказала «до свидания», улыбаясь словно во сне. Ей было необходимо освободиться от дурманящего запаха наркотика.

— Ты познакомился с Лансфордами? — прошептала она Лэндису на ухо, пытаясь взять себя в руки. Если Лансфорды и были здесь, то уже ушли. В зале оставалось лишь несколько очень старых и несколько молодых людей.

— Берт сказал, что они вообще не пришли.

— О, он уже Берт, да?

— Именно такой человек нам нужен, — улыбнулся Мюррей. — К Лансфордам мы еще можем заглянуть.

— Можем?

— Берт говорит, они никогда не выходят по воскресным дням. К Лансфорду приезжают родители на семейный обед. А на то, чтобы нажать чей бы то ни было дверной звонок, никаких запретов в законодательстве нет.

— Ада оставила собрание сочинений Браунинга. Оно вполне приличное, а на экслибрисах имя: Чарлз Йонгеваард Кейс. По-видимому, дед или прадед Ады. Я не вижу причин, по которым Клаудиа отказалась бы от этого собрания.

Несколько минут спустя они покинули «Регентство». По пути к копировальной мастерской обменялись информацией, которую удалось получить во время поминок. Мюррей узнал от Берта Нильсена, что Ада написала свое ныне действующее завещание после того, как познакомилась с Мэттом и проявила интерес к «Свободной земле». В ее предыдущем завещании наследницей называлась подружка детства Эмма Лут. Однако мисс Лут умерла, не оставив потомков, около четырех месяцев назад, отчего завещание потеряло смысл.

— Не то чтобы Берт Нильсен полагал, что у Ады было много чего завещать, — говорил Мюррей, пока Джульет осторожно парковала «ягуар» на Мейн-стрит. — В свое время, когда здесь был плодоносящий сад, за недвижимость Кейсов можно было бы взять хорошую цену, так сказал адвокат. Но это место давно пошло прахом (в буквальном смысле). И даже если бы какой-нибудь романтик захотел попытаться возродить землю, то мелкое хозяйство сейчас, в период расцвета крупных корпораций, скорее разорило бы его, чем обогатило. Теперь это был просто земельный участок, а земля в этих местах чрезвычайно дешева. Чем крупнее надел, тем труднее его продать и тем выше по-имущественные налоги. Лишь фермы, производящие сельхозпродукцию, могут рассчитывать на налоговые льготы. Что касается дома, он так обветшал, что ремонт обошелся бы, наверное, дороже, чем снос и постройка нового.

У входа в копировальную мастерскую Мюррей прервал свой рассказ. Когда Джульет увидела, что подросток, которому она предусмотрительно заплатила, ушел, сердце у нее забилось неровно. Впрочем, его сменщик легко нашел стихи, и оригинал, и копии были разобраны по номерам страниц и уложены в коробку. Джульет оплатила счет и оставила вторую подборку для Мэтта Маклорина.

— Может быть, вы его знаете? — с надеждой спросила Джульет служащую, двадцатилетнюю, или что-то около этого, женщину с косичками. Кто-то в этих местах должен был знать историю Мэтта.

Однако та пожала плечами и спросила:

— А разве я должна его знать?

Джульет с Мюрреем решили перед тем, как вернуться в дом Ады, остановиться в кофейной на этой же улице и перекусить. Там Джульет попыталась разговорить официантку и выяснить хоть что-нибудь об Аде, Синди или Маклорине. Но девочке по виду было не больше шестнадцати. И все, что она знала, похоже, было почерпнуто из телепрограмм.

Джульет сдалась. Они попросили по одному БЛТ. Пока ждали заказ, Мюррей подвел итог тому, что узнал от Берта Нильсена. В целом создавалось впечатление, что завещание земли Эмме Лут никакой выгоды той не сулило. Большинство местных владельцев крупных земельных участков старались отделаться от них, продать за любую цену, чтобы избавиться от необходимости уплаты налогов и переехать куда-нибудь, где проще заработать на жизнь. Ферма «Гидди-ап», например, была довольно солидным владением. Молодые Гидди (те, которым Берт передал состояние Гидди-старшего) выставили ферму на продажу сразу же после того, как Том получил ее в наследство. Хотя вообще-то они сначала там поселились. Хозяйство было лучше, чем они могли позволить себе содержать на зарплату Тома. А поскольку найти покупателя в скором времени почти не было шанса, они могли наслаждаться жизнью там, пока являются хозяевами.

Поскольку на этом сведения, собранные Мюрреем, были исчерпаны, Джульет поделилась тем, что ей удалось выкачать из Маклорина, из сестер Флад и Синди.

— Большая любительница марихуаны, да? — заметил Лэндис, выслушав ее рассказ до конца.

— А ты узнал о Томе больше?

— Он не доверяет своей жене. Когда она отправилась в туалет, посмотрел на часы.

— Людям свойственно смотреть на часы. Он не говорил, что ему пора вернуться на работу?

Лэндис скептически поднял бровь.

Принесли бутерброды. На тарелке рядом с каждым лежала большая горка картофеля фри. Джульет сначала решила не трогать его, но потом съела один ломтик, затем другой и, наконец, десятый. Она никак не могла решить для себя, почему Бог допустил появление картофеля фри, раз он так вреден для организма, будучи вместе с тем таким вкусным. Подобные вопросы, если бы она увлекалась теологией, могли бы волновать ее и в связи со многими другими блюдами. Обмакивая очередной ломтик картофеля в лужицу кетчупа, Джульет подняла глаза и заметила, что Мюррей задумчиво наблюдает за ней.

— Что?

— Просто смотрю, — мягко ответил он. — С тобой все в порядке? Ты не расстроена по поводу вчерашней ночи?

— Расстроена?

— Да. Ты же знаешь. — Он застенчиво улыбнулся. — Это случилось как бы… внезапно.

Джульет положила ломтик картофеля обратно. Расстроена? Внезапно? Где-то внутри прозвонил тревожный колокольчик. Она попыталась приглушить его, но безуспешно. Ну конечно же, такие слова говорят мужчины, когда чувствуют, что совершили ошибку.

Боязнь того, что Мюррей вот-вот попытается отступить, расценить случившееся с ними как чистую случайность, заставила ее сердце часто-часто забиться. Следующее, что он скажет: «Я тебе позвоню», — а сам не позвонит. Если так подумать, — прошлым летом он сказал, что позвонит, потом исчез на целый месяц. Конечно, тогда между ними ничего не было. Речь шла всего лишь о приглашении Джульет в его студию. Но может быть, он считает, что и теперь между ними ничего не было? Мужчины способны на такое, она это знала. Они могут ворваться в твою жизнь воплощением элегантности, ласки и страсти, переспать с тобой, а потом вести себя так, словно ничего не было. Джульет познала это на собственном далеко не приятном опыте. Теперь жила нормально. Не то чтобы превосходно, но хорошо. И она отнюдь не собиралась позволить войти в свою жизнь человеку, который собирается морочить ей голову.

— Почему? — спросила она, строго и прямо взглянув на него. — А ты что, расстроен?

— Нет, — ответил он, смутившись. — Я всего лишь хотел узнать, как к этому относишься ты.

Джульет слегка отодвинула свой стул от стола, от него.

— Ты знаешь что-то такое о прошлой ночи, чего я могла бы не знать?

— Что я должен знать?

— Не знаю. Может быть, то, что это никогда не повторится? Что-нибудь в этом роде?

— Как может повториться прошедшая ночь?

— Ты понимаешь, что я имею в виду.

— Нет. Это было… — Мюррей наклонился вперед, голос его при этом понижался, хотя бруклинский акцент усиливался. — Это было впервые, Джули. Повторить невозможно.

— Но я хочу сказать, что ты задал странный вопрос — расстроена ли я. Почему я должна быть расстроена?

— Не волнуйся, смотри на вещи проще.

— Это меня волнует. К таким вещам я с легкостью относиться не могу.

— Думаешь, что я отношусь к ним с легкостью? — Теперь его голос стал громче.

— Не знаю. А ты не относишься? — настаивала Джульет, явно забыв о том, что именно Мюррей вдохновил ее изобразить сэра Джеймса Клендиннинга таким целомудренным. — Зачем ты говоришь, чтобы я отнеслась к этому легко?

— Я не имел в виду, чтобы ты отнеслась легко к этому. Я хотел сказать… О! Ради Бога! Джули, ты же знаешь, что я хотел сказать.

— В самом деле знаю?

Они пристально посмотрели друг на друга.

— Надеюсь, что да, — произнес наконец Мюррей.

Они завершили трапезу молча и мало разговаривали, вернувшись в машину. В доме Ады Джульет, перебирая бумаги, на которые вчера лишь взглянула мельком, ругала себя за подозрительность (человек считается невиновным, пока не будет доказано обратное, черт побери). Мюррей открывал картонные коробки, лежавшие на стульях. Они были наполнены книгами в жестких переплетах — в основном пьесы и стихи американских и английских авторов в изданиях, вышедших в свет до Второй мировой войны.

Освободив пару коробок, она наполнила одну из них фотографиями, театральными записками и личными письмами, чтобы взять домой в Нью-Йорк. Ца-Ца и Мэрилин крутились рядом, терлись о ее ноги и углы коробок. Если не считать более полного мусорного ящика, никаких существенных изменений в их жизни со вчерашнего дня не произошло. Джульет осторожно вынула собрание сочинений Браунинга, а также возможные первые издания и уложила их в другую коробку. Остальные книги и бумаги она решила подарить гловерсвилльской библиотеке.

— Готово? — спросил Мюррей, внимательно осмотрев все.

Дождавшись кивка Джульет, надел пальто, поднял коробки, которые они собирались увезти, и понес из дома. Джульет ласково попрощалась с кошками и закрыла дверь на замок. Когда она подошла, Мюррей заводил «ягуар». Он подал машину назад, потом подъехал к почтовому ящику Гидди. Джульет вышла из машины, чтобы оставить ключи. После стычки в кофейне они почти не разговаривали друг с другом.

Возвратившись в машину, Джульет сухо сообщила:

— Лансфорды живут на Партридж-лейн.

После этого развернула местную карту, которую они купили на заправочной станции, и стала подсказывать ему дорогу. Он тронул машину. Джульет все больше овладевало чувство отвращения к самой себе: что за глупость обратить добрый вопрос Мюррея, заданный как бы между прочим, в причину для раздора. Сузи была права: Джульет слишком долго нуждалась в близком человеке, но ударилась в панику, как только приблизилась к цели.

— Это, наверное, на следующем перекрестке, — сказал Мюррей, медленно продвигаясь вдоль квартала опрятных зданий неподалеку от «Кэндлуик». Бруклинский выговор Лэндиса, как показалось Джульет, подчеркивал его желание дистанцироваться от нее. — Мне пойти с тобой?

Лансфорды, должно быть, довольно богаты, если живут в таком районе, подумала Джульет. И уж конечно, деньги на это взялись отнюдь не от семейства супруги. Стив Лансфорд, надо думать, здорово постарался.

— Я пойду одна, — ответила она и вышла из автомобиля.

Мюррей поднял крышку багажника. Джульет взяла сочинения Браунинга, чувствуя на самое себя досаду за то, что так резко обошлась с ним, но вместе с тем не могла найти в себе сил ни на объяснение, ни на извинение. Она никак не могла придумать, как это сделать, не подняв вопроса о том, есть у него другая любовница или много других, — вопроса, который она не решалась задать.

На двери дома Лансфордов был номер — красивые бронзовые цифры, а звонок издал два низких мелодичных звука. Джульет стояла на крыльце, пританцовывая, чтобы согреться. Прошло полминуты, потом целая минута. В окнах горел свет, но, будь там воскресный обед или что другое, никто, похоже, отпирать не спешил. Вечерело; Мюррею и Джульет вскоре предстояло ехать в Нью-Йорк, — он должен был завтра явиться на службу. Джульет повернулась и уже собралась спуститься, когда услышала звук удара по стеклянной части двери, а повернув голову, увидела сквозь стекло хорошо ухоженное лицо женщины.

Потом дверь приоткрылась на несколько дюймов и замерла, удерживаемая цепочкой. В образовавшейся щели появилось настороженное лицо.

— Да?

— Извините, что я осмелилась потревожить вас. Вы Клаудиа Лансфорд?

Дверь закрылась, потом открылась полностью. Миссис Лансфорд неохотно позволила посетительнице пройти на несколько футов в вестибюль — только чтобы иметь возможность закрыть дверь и не пускать в дом холод с улицы.

Джульет объяснила цель своего визита. Она прислушалась, но даже приглушенного шума семейного застолья не было и в помине. Впрочем, дом был велик, и семья могла собраться где-нибудь в глубине. Вестибюль был небольшой; множество ковров, недавно сделанный ремонт. Круглое в золоченой оправе зеркало отражало вешалку для пальто, стоявшую напротив. Миссис Лансфорд, как с интересом отметила Джульет, была в белой шелковой блузке, голубой шерстяной юбке в обтяжку, полупрозрачных чулках, туфлях на низком каблуке и безукоризненно чистом красно-белом в крапинку переднике. Волосы гладко зачесаны назад и скручены в импозантный пучок. На вид ей было лет пятьдесят. В хрупком телосложении и больших зеленых глазах угадывалось семейное сходство с Адой, но иная манера поведения делала ее совершенно иной личностью. Миссис Лансфорд была, если бы Джульет пришлось характеризовать ее, человеком суетным.

— Что касается Браунинга, я ценю вашу заботу, — сказала она тоном, который свидетельствовал об обратном, — однако, мне кажется, я уже объяснила вам, что не желаю получать ничего из того, что принадлежало моей тетке.

— Вас, должно быть, потрясло сообщение о ее внезапной кончине, — сочувственно проговорила Джульет, словно предполагаемым потрясением можно было объяснить отсутствие интереса к наследству Ады. Миссис Лансфорд не только не пригласила ее войти в дом, но даже и книги положить. Тем не менее Джульет твердо решила продолжать разговор до тех пор, пока ее буквально не вышвырнут на улицу.

— Ничто из того, что Ада Кейс способна совершить, потрясти меня не могло, — уверила ее миссис Лансфорд.

— И все же убийство…

— Я не сказала бы, что убийство — это нечто совершенное Адой. Ясно, что она явилась объектом убийства.

Что-то в тоне хозяйки подсказывало, что, если бы Ада спровоцировала собственное убийство, это свидетельствовало бы о более тонком вкусе, о большей трезвости ума.

— Я понимаю, у вас была веская причина испытывать неприязнь к своей тете. Но собрание сочинений Браунинга принадлежало Чарлзу Йонгеваарду Кейсу, который, как я полагаю, был вашим прадедушкой?

— Мисс Бодин, коль скоро эти сочинения были в ее доме, они мне не нужны. А теперь, извините, я в самом деле должна с вами распрощаться. У меня кое-что стоит на плите.

С этими словами миссис Лансфорд снова открыла дверь и почти вытолкала Джульет в полутьму. Она вернулась к машине, попросила Мюррея снова открыть багажник, положила книги и в задумчивости села на пассажирское место. Во всю мощь гремело радио, передавали «Гордую Мери».

— Не проявила интереса, да? — спросил Мюррей о принесенных обратно книгах, пока Джульет пристегивала ремень безопасности, и уменьшил громкость.

— Не проявила. Но я думаю, из нее вышел бы превосходный убийца, — ответила Джульет. Они тронулись. — Конечно, она не могла бы убить собственными руками. Она миниатюрная, как Ада. Но из нее получилась бы заправская леди Макбет.

— Доктор Лансфорд был дома?

— Точно сказать не могу. Но далеко внутрь меня не пустила. Приветливой хозяйку не назовешь.

— Добро пожаловать в ряды сыщиков. Ну что, теперь домой?

Они выписались из «Кэндлуик» сегодня утром (хотя это слово не совсем точно отражало процесс передачи Каролине пары двадцатидолларовых банкнот).

— Думаю, да, — нерешительно проговорила Джульет. — Хочешь, чтобы я вела машину?

— Если ты сама хочешь.

Джульет вспомнила поездку сюда. Водительская манера Лэндиса была где-то на уровне опасного трюка, но она все еще доверяла ему больше, чем себе.

— Вообще-то нет.

Она смотрела карту и сообщала ему, когда и где нужно поворачивать, чтобы выехать на 131-е шоссе. Несколько минут спустя, подчиняясь внезапному порыву, вдруг выпалила:

— Послушай, Мюррей, я очень сожалею по поводу своего странного поведения за ленчем.

— Не стоит…

— Нет, я всего лишь…

Бог мой. Ну что она «всего лишь»? Всего лишь хотела, чтобы это сработало? Он всего лишь по-настоящему нравится ей? Если честно, отталкивать его от себя во время ленча Джульет заставил страх того, что прошлая ночь была для него и менее важной, и менее желанной, чем для нее. Могла ли она так сказать?

По-видимому, нет.

— …всего лишь потому, что ты был великолепен, — услышала она собственные слова, в то время когда внутренний голос твердил: заткнись, заткнись, заткнись! — Я правда очень тебе благодарна за то, что ты поехал со мной сюда.

— Ну что ты, радость моя. Мне это доставило удовольствие.

«Поздравляю, Джульет, — мрачно подумала она. — Ему это доставило удовольствие».

Ночь была темной, машин на шоссе было мало. «Ягуар» мягко скользил за лучами своих фар по направлению к скоростной автостраде. Там их не ожидало ничего, кроме долгого пути в темноте до дома. Несмотря на возникающие время от времени попытки, дорога домой прошла без тех милых сердцу необязательных разговоров, которые они вели по пути в Эспивилл. Когда проезжали Согерти, Джульет сообщила, что, по ее мнению, Мэтт Маклорин что-то скрывает и что есть в нем что-то от ядовитой змеи. Он мог догадаться, что находка Джины является ценной, умолчал об этом, последовал за Адой в Нью-Йорк и убил ее, дабы завладеть рукописью.

Мюррей, в отличие от нее, настаивал на том, что Маклорин скорее похож на человека, испытывающего стресс и несчастного, чем личность зловещую.

Потом Джульет заговорила о семействе Гидди. Что, если Синди знала о рукописи? О том, что Ада ничего не говорила ей, было известно только с ее собственных слов. А ведь Синди, помилуй Бог, напала на Дженни Элвелл с ножом и выбила той глаз.

— Мне казалось, когда шло расследование дела об исчезновении, ты мне сказала, — сама миссис Кэффри упомянула, что никому в Эспивилле ничего о рукописи не сообщала.

— Так и есть, — кивнула Джульет.

Несколько минут спустя она высказала вслух гипотезу о том, что миссис Лансфорд могла так возненавидеть свою тетку за то, что та не завещала ей ничего из семейного имущества, что решила нанести ответный удар, выбрав Нью-Йорк в качестве такого места преступления, которое сбило бы со следа полицию. А возможно, еще и потому, что в Нью-Йорке наемных убийц больше. А может быть, доктор Лансфорд, будучи человеком, не связанным работой по найму, взял себе выходной и съездил в Нью-Йорк, чтобы самому сделать дело?

— Все это истории о бесноватых подростках, которые нам рассказала Каролина Вэлш, — заметил Мюррей. — Можно подумать, здесь легко найти собственного умельца, чтобы совершить убийство.

Джульет попыталась представить себе Клаудиу, которая дает аванс за услугу какому-нибудь местному убийце. Попыталась — и не смогла. Доктор Стив?

Она предположила, что ортодонт, по-видимому, общается со многими подростками. И сама засмеялась над нелепостью своих предположений. Почему не посмотреть правде в лицо? Аду Кэффри убил Деннис Дено, а она, Джульет, заказала.

Остальная часть пути прошла почти в полном безмолвии. Мысли Джульет беспокойно блуждали. Она понимала, что сегодня не только упустила свои шансы установить определенные отношения с Мюрреем, но и фактически обидела его. Однако — так часто случалось и раньше, когда собственные эмоции становились ей неприятны, — их признание лишь настраивало ее на работу. Ни одну книгу по общинному землевладению в Англии и огораживанию, которые Джульет притащила с собой в Эспивилл, в конце недели она даже не раскрыла. Завтра, садясь за письменный стол, она будет знать об овцеводстве не больше, чем когда встала из-за этого стола в пятницу. И все же Джульет упорно надеялась, что кое-что из сельской жизни отложилось в ее сознании и может послужить для придания большей достоверности «Христианину-джентльмену».

Они проехали по мосту Джорджа Вашингтона, и взору открылся Манхэттен — огромный, в сверкании огней, полный жизни и (это было главное впечатление Джульет, когда она возвращалась из поездок) такой же удивительный и невероятный, как летающая тарелка. Потом ей вспомнились башни Всемирного торгового центра. На какое-то мгновение ею овладели чувства страха, печали и злобы. Тело ее города было изуродовано, и ей казалось, что это то же, как если бы ее любовнику произвели ампутацию. Подобно всем другим, ей предстояло привыкнуть к его новому облику и научиться снова любить его.

Мюррей настоял на том, чтобы подвезти ее до дома, после чего вызвался сам отвести машину в прокатное агентство. У навеса, из-под которого за ними внимательно наблюдал Марко, он остановил автомобиль, извлек из багажника чемодан Джульет и две коробки с бумагами Ады. Джульет тоже поспешила к багажнику, позволила швейцару внести свои вещи в подъезд, а сама вслед за Мюрреем подошла к дверце автомобиля со стороны водителя. Здесь он наконец посмотрел ей прямо в глаза.

— Я тебе позвоню, — сказал он, и она прикусила губу.

Мюррей протянул руки. Она подумала, что он собирается заключить ее в объятия, но мгновение спустя услышала, как за спиной пронеслось такси, которое могло ее сбить. Так что он всего лишь спасал ей жизнь.

— Спасибо, — сказала она разочарованно. — За все.

Он внимательно посмотрел на нее, потом потряс головой, словно не мог понять, что в ней нашел.

— Мюррей.

Она обняла его за шею и поцеловала. Мюррей поцеловал ее в ответ, но потом сжал руку в кулак и, слегка касаясь, постучал им по ее голове, покрытой шляпкой.

— Что у тебя там?

Позднее, лежа одна в кровати и пытаясь заснуть, Джульет задала себе тот же вопрос. Что бы там ни было, решила она наконец, перемены в сельском хозяйстве Англии девятнадцатого века не имели к этому никакого отношения. Вздохнув, она села, включила свет и протянула руку к стопке книг, которые безо всякой пользы свозила в Эспивилл и обратно. Там была книга Берта и Арчера с интригующим названием «Законы об огораживании общинных земель: сексуальность, собственность и культура в новейшей истории Англии». Там же была книга Уоррена Ортмана Олта «Фермерское хозяйство на неогороженных земельных участках в средневековой Англии». А почему бы не взять книгу Брайана Бейли «Английская деревня»? В конце концов ей почти удалось заставить себя отвлечься от фотокопий стихотворений Ады и заняться этими книгами.

Но только почти. И как потом выяснилось, это оказалось весьма полезным в деле поиска убийцы Ады.