Человеческие пороки вскармливают живописную радугу зла, но ее проявления, как правило, оказываются не столь красочными. В картине, которую застала Рут, возвратившись в репетиционную, не было ничего примечательного — такого, что отличало бы сегодняшний случай от десятков травм, которые случаются каждый сезон. Ничего такого, что бы намекало на злой умысел. Три человека обступили солиста. Патрик поддерживал его за плечи и за голову, Викторин Вэлланкур осторожно ощупывала левую ногу. А над ними возвышалась Джульет с мобильным телефоном наготове, сострадательно хлопая глазами.

Антон между тем, хотя, безусловно, ощущал боль, смотрел скорее строго, чем встревоженно, будто между ним и его телом возникла некая преграда. Вместе с Викторин они проверяли каждую мышцу, сухожилие, стараясь понять, какое движение и в связи с чем причиняет беспокойство. Это напомнило Джульет об одном знакомом, которому удалось заработать значительный капитал. Джульет была с ним в тот день, когда пришло известие, что рынок обвалился. Она ожидала, что бизнесмен бросится к телефону, запаникует или по крайней мере рассердится. Но он оставался внешне спокойным. Так и Антон Мор был профессионалом. Прежде всего он хотел понять, что произошло с его телом, которое являлось инструментом его бизнеса. Время горестей, гнева и страданий наступит потом.

Патрик после травмы не отходил от Антона, а за Викторин послал Джульет. Мадемуазель сидела в кабинете на втором этаже, делала заметки и, узнав о случившемся, выскочила из-за стола с поразительным проворством. И, словно мисс Клавелл в несчастную ночь, полетела по коридорам и вниз по лестнице к своему подопечному, что-то невнятно бормоча по-французски.

Рут захлопнула за собой тяжелую дверь репетиционной и требовательно поинтересовалась:

— Что случилось? — Ее волосы были еще влажными после душа, но она успела переодеться в нормальную стильную одежду. Ни Викторин, ни Антон не повернули головы.

— Поскользнулся, — тихо объяснил Патрик.

Его слова как будто возмутили Антона, он вскинул глаза и с достоинством поправил:

— Я не поскользнулся. Меня что-то подскользнуло.

Джульет перехватила скептические взгляды, которыми обменялись хореограф и ее помощник.

— Что с полом? — спросила Рут.

— Стал липким, когда ты уходила. Пришлось вымыть.

— Но я пользовался канифолью, — объяснил Антон.

Канифоль! Вот откуда этот странный скипидарный запах, который терзал обоняние Джульет.

— Надеюсь, твое падение не связано с хореографией? — настороженно уточнила Рут.

— Нет, — покачал головой танцовщик. — Мы даже не начали. Я разминался.

Рут вздохнула с облегчением. Она еще раньше объясняла Джульет, что опасается заставлять танцовщиков студии Янча выполнять современные движения, которым тех не обучали. Они несколько раз обсуждали с Грегом этот вопрос, и она обещала проявлять осторожность. До сих пор жалоб не было, разве что массажисты во время обычных сеансов заметили у женщин повышенную чувствительность предплечий — результат возросших силовых нагрузок современного танца на верхнюю часть тела. Рут было известно, что Кирстен, Лили и Электра уже приступили к программе укрепления предплечий: специальные упражнения и массаж.

Прошла минута-другая, Викторин продолжала исследование. Наконец она откинулась и похлопала Антона по плечу:

— Ты вывихнул лодыжку, но я думаю, что это несерьезно. Слава Богу, со спиной все в порядке. Отвезем тебя к доктору Келлеру.

Как впоследствии выяснила Джульет, у компании было соглашение с ортопедом, и поступающие к нему танцовщики получали незамедлительную помощь.

— Я могу вызвать машину, — предложила она, помахав мобильным. У Джульет был личный счет в местном транспортном агентстве. — Будет через несколько минут.

Мадемуазель обиженно подняла глаза:

— Неужели вы полагаете, что мы не способны вызвать такси? Патрик, будьте любезны…

Джульет предложила ему свой телефон, но, как выяснилось, от посторонних не принимали никакой помощи, и, подгоняемый суровым взглядом балетмейстера, помощник Рут поспешил из зала. Хореограф заняла его место, а Джульет принялась расхаживать по репетиционной.

Неправильная фраза Антона «меня что-то подскользнуло» заставила писательницу напрячь память и попытаться понять, что она заметила в студии в последние мгновения, что послужило поводом падения Мора. Блестящий свежевымытый пол был одной из вероятных причин, но поскольку другие не беспокоились на этот счет, Джульет заключила, что это исключено. Она направилась к восточной стене — подошвы противно скрипели. В окружении и на территории танцовщиков собственная округлая фигура, отразившаяся в зеркалах, показалась ей набитым чучелом животного. Джульет косила голубыми глазами и, как хомячок в незнакомом окружении, морщила маленький носик. В чем же, в чем же тут дело?..

Наряду с необыкновенным обонянием Джульет Бодин обладала способностью замечать странные детали и сосредоточивать внимание на том, что другие оставляют на периферии сознания. Черта, которая ей здорово помогала как писателю, а в прошлом раз или два пригодилась на практике. Хотя не всегда и не везде. Ее привычка отворачиваться от того, что другие находили наиболее примечательным (одежда, возраст, факт, что у человека нет уха), и, наоборот, придавать значение нюансам часто становилась источником недоразумений, а порой и хуже.

Покидая вечеринку, она могла спросить у приятеля:

— Ты познакомился с тем типом, который вместо «точно» говорит «угу»?

Ее вопрос вызывал почесывание в затылке, прежде чем компаньон соображал:

— Это ты о том парне, что в инвалидном кресле?

Но бывали случаи, когда та же особенность помогала обнаружить затерявшуюся связку ключей, выяснить источник безымянной цитаты и даже найти ориентир, который указывал правильное направление на улице.

И теперь Джульет не сомневалась, что краем глаза отметила некую несообразность, и это наблюдение стучалось в сознание. Она обошла помещение, вглядываясь в пол, в зеркала, в светильники, в окна, в рояль. У ящика с канифолью ускользающая деталь всплыла к макушке, где ее удалось поймать.

Запах.

Джульет бросилась на колени, тут же пожалев об этом, когда стукнулась об пол, и уставилась в ящик. Он был наполнен чем-то вроде крупной прозрачной гальки. За спиной она чувствовала некое движение. Это Антону помогали покинуть репетиционный зал. Но Джульет слишком заинтересовала канифоль, чтобы оборачиваться. Она протянула руку, растерла между пальцами щепоть вещества. Поднесла к носу, понюхала. Затем, поколебавшись, сунула горсть канифоли в карман джинсов.

А оторвавшись от ящика, обнаружила, что в репетиционной осталась одна Рут. Подруга устало опустилась на пол и привалилась к зеркалу, в котором скорее отражался «Холодный дом», чем «Большие надежды». В соседнем зале пианист снова и снова повторял трагическую тему из «Жизели». Ослабленная и искаженная стеной музыка очень подходила подавленному состоянию Рут.

— Если я потеряю Антона, то просто сойду с ума, — заявила она.

Джульет пропустила мимо ушей ее проявление жалости к себе.

— Рут, — проговорила она, и ее детский, мягкий голос снял со слов всякий налет драматизма, — тебе стоит взглянуть вот на это. — Хореограф мрачно подняла глаза. Джульет извлекла из кармана пригоршню прозрачных комков и пыли: — Понюхай.

— Что это?

— Возьми и понюхай. — Она опустилась на корточки и сунула ладонь подруге под нос.

— Канифоль. В балете используется, чтобы ноги не скользили по полу.

— Канифоль и…

— И что?

— Тальк.

— Господи! — Рут взяла щепотку вещества и потерла между пальцами. — Как такое могло случиться?

— Ты меня спрашиваешь?

Рут понюхала вещество.

— Но он не белый.

— Кто-то потрудился сделать потемнее, — ответила Джульет, распрямляясь. — Смешали с цветным порошком, толчеными тенями для глаз или чем-то в этом роде.

— Иисус, Мария и Святой Иосиф! — воскликнула Рут. — Неудивительно, что Антон поскользнулся.

Музыка из-за стены переменилась, зазвучала почти фиглярски. Хореограф уронила голову на руки.

— Надо пойти сказать Грегу, — объявила она, но не двинулась с места. — Ящик следует немедленно вычистить.

Джульет задумчиво уставилась на макушку подруги:

— Такие вещи часто происходят?

— Конечно же, нет! Никогда не слышала ни о чем подобном. Хотя постой, нельзя так категорично отрицать — никогда. Танец — жестокая штука. Большинство балетных выступают в маленьких студиях, их изо всех сил заставляют совершенствоваться. Жизнь танцовщика коротка, и, когда подходит к концу, люди не готовы ни к чему иному. Постоянно дерутся друг с другом из-за партий. Получают травмы, но, коль скоро продолжают танцевать, это никого не волнует. Считается, что все мужчины — голубые. Но если даже не так, приходится мириться с предрассудками вне мира балета. Деньги не великие. Каждый день классы. Рты приходится держать на замке и делать только то, что велят. И все лишения — ради чего? Большинству не удается подняться выше кордебалета.

— Но что ты такого слышала?

— О! Обычные дела в замкнутом сообществе. Как в школе-интернате. Кражи по мелочам. Лизоблюдство перед начальством. Презрение лизоблюдствующих. Остракизм слабых. — Рут внезапно замолчала. — Райдер Кенсингтон только что очень странно повел себя со мной. Ты знаешь, кто он такой?

Джульет кивнула.

— Так вот, я шла после репетиции из раздевалки, а он разговаривал по таксофону. Проходя мимо, я случайно его задела. Он подскочил на милю и посмотрел так, словно я ударила его в спину ножом. Как ты думаешь, это не он тот ненормальный, кто подмешал в канифоль тальк?

— Не знаю, — покачала головой Джульет. — У него есть причины недолюбливать Антона Мора?

— При чем тут Антон? Поскользнуться мог любой.

— Может, так. А может, и нет. С начала твоих занятий несколько человек пользовались содержимым ящика, но ни один не поскользнулся.

— Ты считаешь, что тальк добавили в конце репетиции?

— А ты?

Рут нахмурилась. Веселенькие звуки рояля стихли, и теперь в пустом зале метались только их голоса.

— Скажи, кто-нибудь знал, что после твоего класса один Мор будет заниматься в репетиционной? — спросила Джульет.

— Господи, до чего же есть хочется! — Рут потерла ладонью лоб. — Да кто угодно. На каждый день печатается расписание и раздается. Вот. — Она полезла в кожаный рюкзачок, который принесла из раздевалки, и извлекла папку.

Джульет открыла: расписание было составлено очень аккуратно — с утра до вечера обозначен каждый час в каждой репетиционной. Проставлены фамилии постановщиков, хореографов и танцовщиков, а в отдельных случаях даже акт балета, который предстояло репетировать.

— Все должны знать, — повторила Рут после того, как подруга с минуту изучала бумагу. — Должны знать, какую приносить обувь, куда идти и чем заниматься.

Обе надолго умолкли. Джульет подошла к стулу, где оставила свою большую сумку, достала сливу и подала Рут.

— Спасибо. — Та нехотя откусила и продолжала обыденным тоном: — Я знала, что этот проект проклят.

Джульет поскребла нос. И решила, что раз больше помочь нечем, стоит задать подруге несколько мелодраматических вопросов.

— Рут, — начала она, — пусть это звучит глупо… как по-твоему, у Мора были враги? Здесь, в студии, кто-то мог пожелать, чтобы он упал?

— Понятия не имею. С какой стати? Я его лично не знала. Только однажды работала с ним в Германии. Мор мне показался вполне симпатичным.

— Кто-нибудь мог его ненавидеть? Кто-нибудь, кто хотел получить эту партию?

— Кто-нибудь? — сухо рассмеялась хореограф. — Ткни в любого. Во всяком случае, в мужчину. И половина женщин. Но таков уж балет: в нем всегда только один Прекрасный Принц.

— Могли это сделать из ненависти?

Рут снова рассмеялась и покачала головой:

— Видишь ли, танцовщики зависят друг от друга. И это не метафора. Зависят физически. Они должны доверять друг другу. Иначе невозможно танцевать. Я не утверждаю, что в студии Янча не подсиживают товарищей и все примутся денно и нощно молиться за скорейшее выздоровление Антона. Но танцовщики намеренно не калечат друг друга.

Несколько мгновений Джульет не отвечала. Она по опыту знала, что Рут обладает ясным, острым видением человеческого поведения. Без этого ей не удалось бы стать хореографом высокого класса. Но вместе с тем она зачастую не замечала того, что находилось прямо под ее носом.

— Не исключено, что кто-то желает тебе провала, — предположила Джульет. Если Рут частенько, как сегодня на Лили, рычала на танцовщиков, она могла настроить против себя многих.

— Ты хочешь спросить, есть ли у меня враги?

— Что-то в этом роде. Ведь это не исключено. Необходимо выяснить, у кого могло возникнуть желание помешать твоей постановке. Согласна?

Рут в замешательстве мотнула головой.

— Ты меня знаешь: мои мозги не работают в этом направлении. Я — балерина. Заговоры больше по твоей части. — Она запнулась и продолжала гораздо осторожнее: — Думаю, найдутся такие, кто обрадуется, если я завалю постановку. До меня доходили слухи, что этот балет хотела ставить сама Викторин. Она занималась хореографией, хотя бешеного успеха не имела.

— Ей нравится Антон Мор?

— Что значит «нравится»? Полагаю, они никогда не говорили ни о чем, кроме профессиональных дел. Да, она с ним вежлива. Но считает, что у него недостаточно классическое образование. Его движения кажутся ей… слишком современными.

— Гм… А как насчет исполнителей «Больших надежд»? Кто-нибудь из них способен затаить на тебя зло?

Рут то ли чихнула, то ли усмехнулась.

— Исполнителей?.. Не вижу причин.

— Подумай. Может быть, ты поставила кого-нибудь в неловкое положение или третировала в присутствии товарищей? Сомневаюсь, чтобы Лили Бедиант тебя обожала.

— Лили не в меру чувствительна. Просто смешно, как Викторин ее балует. Я всего лишь…

— Я не утверждаю, что это Лили, — твердо оборвала ее Джульет. — Это мог сделать любой, кто недоволен студией Янча. Хочу сказать одно: раз тальк положили в ящик после твоего класса, это должен быть кто-то из студии.

— Ты уверена?

— Из посторонних сюда заходил только уборщик протереть пол. Я ни разу не отлучалась из зала.

Рут дожевала сливу и впилась в косточку маленькими, острыми передними зубками.

— А если это он? Разозлился на начальство, и на тебе — пожалуйста.

— Тебе не кажется, что это слишком уж притянуто за уши?

Рут раздраженно пожала плечами:

— Я только предположила. Пожалуй, лучше мне сходить к Грегу. — Она начала медленно подниматься, но, наполовину разогнувшись, воскликнула: — Господи, колени!

— Что, старые травмы?

— Дегенеративный артрит. Обычная вещь у балерин. — И, невесело улыбнувшись, добавила: — Расплата за удовольствие.

Пока Рут ходила к Грегори Флитвуду рассказать о тальке, Джульет оставалась охранять ящик. Хореограф вернулась; она принесла баночки с йогуртом, бутылки с лимонадом, сандвичи и все это разложила прямо на полу.

— Извини, пойти пообедать не получится. Следующее занятие начинается в четыре. — Распечатала хлеб с ветчиной и жадно откусила. Но тут же неловко вскочила на ноги, подбежала к рюкзачку, порывшись в его глубинах, извлекла большую розовую таблетку и проглотила, запив глотком лимонада. — Господи, чуть не забыла! — И снова осторожно уселась на пол.

— Это что, витамины? — заинтересовалась Джульет.

— Нет. Мистенфло. Сайтотек, — буркнула Рут и в ответ на недоуменный взгляд подруги объяснила: — Препарат на основе мизопростола. Боже, ты же здесь совсем ничего не знаешь. Средство от язвы желудка для тех, кто постоянно принимает противовоспалительное.

Джульет помолчала, а когда до нее дошло, сочувственно воскликнула:

— Бедная Рут! Это из-за артрита? Тебе приходится платить за свою карьеру высокую цену!

— У забойщиков от угольной пыли чернеют легкие. В каждой профессии есть свой риск. Даже ты можешь доработаться до болей в запястье или вообразить, что стала реинкарнацией Джейн Остен.

Джульет вспомнила, что Рут не терпит жалости, если только не просит о сочувствии сама.

— Очень многие балерины в той же шкуре, — продолжала хореограф. — Вот Викторин принимает те же таблетки. Но ей гораздо хуже, чем мне. — И резко сменила тему: — Я переговорила с Грегом.

— Прекрасно. Что он собирается предпринять?

— Ему до лампочки.

— В самом деле?

— Ну, вообще-то не совсем. — Рут снова отхлебнула из бутылки с лимонадом. — Он собирается рассказать правду Антону, но предложит ему молчать в тряпочку. Потом распространит в компании сообщение, что у нас произошел «предумышленный инцидент», и попросит всех, кто обладает какой-либо информацией, конфиденциально с ним переговорить.

— «Предумышленный инцидент»? Не слишком ли туманно?

Рут пожала плечами:

— Грег сказал, что не желает, чтобы кто-нибудь другой взял этот способ на вооружение.

— Думаешь, что-нибудь удастся выяснить? — с сомнением спросила Джульет.

— Нет. Но возможно, он предотвратит панику. Сказать по правде, Грег больше печется о морали среди танцовщиков, чем беспокоится об ограничении конкретного зла. И я тоже. Правда может здорово вздрючить всю студию. — Рут пододвинула подруге баночку с черничным йогуртом: — Ешь.

— Спасибо. Что-нибудь перехвачу, когда вернусь домой.

— Когда вернешься домой? — эхом отозвалась хореограф. — Да ты к тому времени умрешь с голоду.

Джульет озадаченно подняла на нее глаза, и тут ее осенило:

— Хочешь, чтобы я сидела здесь до самого конца?

— Конечно, — прервала ее Рут и сердито спросила: — Опять надумала уходить? Еще три часа репетиции.

— Но… — начала было Джульет. Однако подруга не дала ей договорить:

— Ты обещала мне помочь. И ты способна мне помочь. Сегодня все идет намного лучше, чем в другие дни, когда я работала над «Большими надеждами».

— У меня есть кое-какие соображения по поводу сцены застолья. Но я могу все рассказать по телефону.

— У тебя появится еще больше соображений. Давай расставим все по своим местам: ты досидишь сегодня до конца. И придешь завтра. Ты мне обещала, что мы доведем эту вещь до ума.

Джульет не могла припомнить, что произносила именно такие слова, хотя и сказала что-то о помощи. Она закрылась в лицо руками, словно маленькая девочка, которая хочет спрятаться.

— Зачем ты меня соблазняешь, Рут? Знаешь сама — я хватаюсь за любой предлог, чтобы отлынивать от дела. Как алкоголик за бутылку!

— Да успеешь ты со своей книжкой.

— Лукавая! Лукавая! Изыди, сатана! — Только на прошлой неделе ее редактор Порция Клейн звонила, чтобы узнать, как продвигается «Лондонская кадриль». Джульет немного приврала, не упомянув, что у нее нелады с линией леди Портер, и прибавила к написанным пару ненаписанных глав.

— Пиши по утрам, — посоветовала Рут. — Я начинаю репетиции с двенадцати. А ты приезжай к часу или даже к двум.

Джульет почувствовала, что вот-вот сдастся. Внутренний голос соблазнительно нашептывал: «Кадриль» только выиграет, если на время от нее оторваться. Здоровое развлечение полезно для ума.

К тому же появилась интригующая задачка с тальком. В голове возникла картина: Нэнси Дрю прыгает в свой спортивный «родстер». Нэнси Дрю не приходится сидеть в кабинете и сочинять чушь, которую говорят друг другу придуманные герои. Если кто-то хотел провалить Рут, если кто-то хотел навредить Мору — разве это не готовый сюжет? Надо всего лишь поближе познакомиться с танцовщиками, надо только кое-что выяснить…

— Что ж, несколько дней я, пожалуй, смогла бы приходить…

— Естественно. — Рут снова подтолкнула к ней баночку с йогуртом: — Давай ешь. Через десять минут вернутся танцовщики.

Через несколько часов после того, как Джульет вернулась из студии Янча домой, ей позвонила Рут сообщить, как дела у Антона. Викторин оказалась права: доктор Келлер подтвердил, что травма не затронула спину. Увы, он слегка потянул лодыжку и несколько дней не сможет танцевать. Из-за этого возникла жуткая проблема, продолжала хореограф, поскольку она назначила в три часа на ближайшую пятницу официальный прогон первого акта.

— Прогон? — переспросила Джульет, хотя у нее не было ни малейшего желания немедленно выяснять значение термина. Она успела переодеться в пижаму, устроилась с «Пляской под музыку времени» Энтони Пауэлла. И считала, что ее работа в качестве подмастерья Рут на этот день закончилась. — Перенеси день. Или обойдись без Антона.

— Все не так просто, — разволновалась Рут. — Прогон, — объяснила она, — это неофициальное выступление в студии перед небольшой аудиторией — своеобразный отчет о том, как продвигается работа. Он очень важен и для танцовщиков, и для хореографа, поскольку отдельные сцены впервые соединяются воедино. К тому же художники получают первый шанс увидеть постановку на сцене, переосмыслить и усовершенствовать свои задумки насчет декораций, костюмов и света. Руководители студии, столь опрометчиво решившие поставить в этом сезоне на «Большие надежды», будут судить, как продвигается работа, и, если останутся довольны, выделят средства и станут помогать хореографу. Если же нет… — Рут вообще не хотела об этом думать. Короче, прогон был для нее жизненно важным мероприятием — как формально, так и с точки зрения дела. Так что второй состав ее не устраивал.

Но с другой стороны, она уже пригласила пару дюжин чрезвычайно занятых людей (художника по костюмам с ее командой, декоратора, осветителя, американского помощника композитора) — и каждый выкроил время в своем расписании, чтобы присутствовать.

— Выкроят другое, — предположила Джульет, лениво скользя глазами по строкам Пауэлла. Что это за понятие такое — «занятые люди», к которому так часто прибегала ее подруга?

Наконец, позаламывав как следует руки и повсхлипывав «тебя-бы-на-мое-место», Рут согласилась, что прогон необходимо перенести. Подруги распрощались, а на следующий день в студию призвали Гретчен Мэннинг, которая звонила и перезванивала приглашенным; в конце концов прогон удалось отодвинуть на следующую среду.

Между тем репетиции продолжались, и, верная слову, Джульет приходила в зал. Первое, что она делала, когда входила в репетиционную, — принюхивалась к ящику с канифолью. Но попытки подсыпать туда опасный порошок не повторялись. На следующий день после травмы явился Антон с плотно перебинтованной лодыжкой, опустился на излюбленное место рядом с роялем и стал наблюдать, как буквально и фигурально на первое место поднялся Харт Хейден. В паре с Электрой он наслаждался безграничным вниманием Рут, а Кирстен Ахлсведе, временно танцевавшая с третьим Пипом — постоянным солистом Ники Сабатино, стояла поодаль и повторяла их движения. Если Антон и был потрясен своим «падением», то никоим образом этого не показывал. Напротив, выглядел жизнерадостным, был профессионально сосредоточен и, казалось, совершенно не расстраивался, что Харт Хейден занял его место.

А Харт, как заметила Джульет, хотя и старался не меньше Антона и был таким же предупредительным, обладал совершенно иной манерой. Если тот улыбался даже во время сложных поддержек, то теперешний Пип оставался совершенно серьезным. Лицо бесстрастное, словно танцовщик — или герой? — размышлял о чем-то своем. Казалось, Харт черпал силу в некоем глубоком внутреннем колодце. И вместе с тем он то и дело предлагал Рут решения, привнося кое-что свое. Танцевал он восхитительно. То притягательное очарование, которое Джульет ощутила во время их беседы, теперь воплотилось в работе, с каждым па, с каждым движением Пип становился все более живым — нетерпеливым, невинным, страстным.

Первую половину дня Рут корректировала сцену рождественского застолья в соответствии с тем, что предложила Джульет («Ты права, юмор здесь мешает!» — почти радостно воскликнула она в ответ на критику подруги). Затем перешла к дуэту Пипа и Эстеллы, который следовал за па-де-труа «Подглядывающий Пип». Джульет продолжала наблюдать, хотя меньше за Рут и ее успехами, чем за репетиционной в целом. Ее беспокоило, что пришлось бросить леди Портер и лорда Саффилда на середине беседы. Но из головы не выходили «Большие надежды»: Джульет не могла смириться с тем, что кто-то решил напакостить Рут, и накануне, лежа в постели, в который раз прокручивала в уме сцену толчеи после той репетиции, представляла круговерть танцовщиков между уходом хореографа и минутой, когда в зале никого не осталось. За это время многие успели пройти мимо ящика с канифолью.

Дуэт Пип — Эстелла Джульет смотрела со всевозрастающим вниманием. Странная получилась сцена — Пип демонстрировал в танце то страх, то восхищение Эстеллой, она же оставалась непроницаемо надменной (и отсюда в голову пришло название «дуэт притяжения-отталкивания»). Лили Бедиант сидела в углу, подтянув к груди колени, и фиалковыми глазами уныло следила, как работают Харт и Электра. Она не была занята ни в одной из сцен. По меньшей мере недовольна, что напрасно теряет время, решила Джульет.

Глядя, как Харт Хейден экспериментирует с левой ногой партнерши, забрасывая ее себе на плечо, Джульет ощутила, что ее собственная левая нога затекла. Она решила выползти из зала и немного побродить по зданию. Прохлада коридора показалась большим облегчением, и, останавливаясь время от времени, чтобы покрутить бесчувственной ногой, Джульет забралась на второй этаж.

Здесь она оказалась в «муравейнике» крохотных комнатушек, которые служили кабинетами инструкторам и сценической команде. Сунула голову в одну из них, где были собраны партитуры и либретто, пробежала глазами стенды, увешанные расписаниями ролей и балетных вакансий. Наконец, устроившись в уголке в удобной комнате отдыха, притворилась, что читает «Таймс», а сама приглядывалась к танцовщикам, которые болтали за баночками обезжиренного йогурта. Как поняла Джульет, основной темой были травмы: кто и что повредил — конечность или сустав, на какое время остался не у дел и какое было назначено лечение. Говорили и про Антона. Его замечание, что он поскользнулся не сам, а по какой-то внешней причине, не осталось незамеченным, но о нем тут же забыли, рассудив, что это сказано с досады. Сам Антон, судя по всему, строго следовал наказу Флитвуда и держал рот на замке. Прислушиваясь к разговорам, Джульет поняла, что Мора все еще считали в труппе чужаком. Кто-то жаловался, что он не занимается вместе с остальными. Однако высокая, гибкая балерина немедленно принялась его защищать, заявив, что коль скоро Антон живет в Бруклине, ему гораздо ближе в тот класс, который он посещает. Замечание встретили смешками, защитница вспыхнула, и Джульет догадалась, что половина девушек в труппе очарованы немцем.

Второе место после травм в разговорах занимали жалобы на холод в зале и шутки по поводу чужих ошибок. Один танцовщик, миниатюрный мужчина с сильным испанским выговором, заявил, что доподлинно знает: вчера Лили Бедиант «схлопотала» от Рут Ренсвик. Но его никто не поддержал, слова повисли в воздухе. Джульет не могла решить, то ли потому, что Лили уважали, то ли потому, что побаивались. Беседа покатилась дальше, и вне всякой связи с Антоном танцовщики стали обсуждать «предумышленный инцидент», о котором говорилось в распространенном сообщении. Но поскольку никто понятия не имел, в чем, собственно, дело, эта тема тоже заглохла, и все заговорили о вчерашнем шоу Леттермана.

Джульет поднялась и тихонько вышла. В женской раздевалке она обратила внимание на картонную коробку с пометкой, что в ней находятся поношенные балетки, предназначенные в дар бедным ученицам балетных училищ. Где бы она ни появлялась, за ней повсюду следили недоверчивые глаза. Гости были редкостью в студни Янча, а о следователях и подавно слыхом не слыхивали. Джульет считала, что выглядит безобидно — серенькая, кругленькая, не первой юности, с приклеенной к губам вымученной полуулыбкой. Но здесь ее внешность словно бы пробуждала всяческие подозрения. Вчера она посчитала оказанный ей сомнительный прием следствием снобизма, надменности. Но сегодня поняла: отторжение сродни защитной реакции кружка циркачей или даже уродцев.

Джульет прошлась по лестнице, стала спускаться и натолкнулась на Харта Хейдена.

— Простите! — взволновано извинилась она. Ее ужаснула мысль, что она могла травмировать танцовщика, ушибив ногу или наступив на палец. Все равно что заразить ангиной певца. — Я вас не сразу увидела.

— Оба хороши, — улыбнулся Харт. — Я как раз поднимаюсь за «Доктором Пеппером». Пойдемте со мной. — И невольно балетным жестом пригласил ее, пропуская первой. — Если, конечно, вы не спешите.

— Нет, нет, — поторопилась подтвердить Джульет и двинулась вперед, стараясь держаться как можно изящнее. Ей было лестно, что звезда балета так с ней дружелюбен. А ведь мог бы, как большинство его коллег, коситься с презрением.

— О чем вы мечтали весь день? — спросил Харт. — О жарком свидании вечером?

— Боже упаси! — рассмеялась Джульет. Танцовщик завернул в комнату отдыха и направился к блестящему автомату-холодильнику, где можно было взять свежие фрукты, сок, содовую и закуски. — Сами, наверное, об этом мечтали, — предположила она.

— Я? Я обручен с танцем, — отозвался Харт и, видя, что Джульет продолжает улыбаться, добавил: — Кроме шуток. Если я с кем-нибудь пересплю, то начинаю плохо танцевать. Поэтому я ни с кем не сплю.

— Вау!

— Я влюблен в танец, — просто продолжал он. Затем бросил несколько монет в автомат, нажал кнопку, подождал, пока механизм найдет заказанное, открыл дверцу и одним изящным жестом извлек бутылку. — Танец — тяжелая штука. Но на свете нет ничего подобного танцу.

— Мне по душе ваша одержимость.

С «Доктором Пеппером» в руке Харт вернулся к лестнице и направился вниз.

— Уверен, что у вас такие же отношения с литературой, — бросил он через плечо.

— Сомневаюсь, что мое чувство настолько сильное, чтобы я решилась на одиночество и строгое воздержание…

— Решитесь, если потребуется.

— Наоборот, я пишу лучше, когда занимаюсь сексом, — призналась Джульет, невольно спросив себя, с кем спит Харт, если вообще спит: с партнером мужского или женского пола. Но так и не смогла решить и продолжала: — Только не подумайте, что я начинаю крутить любовь, чтобы получше составлять предложения.

— Вот как! — Они спускались по лестнице. Перерыв подходил к концу. — А я бы начинал, — серьезно заметил он. — Мне пора. Вы идете?

— Через минутку. — Джульет очень не хотелось возвращаться в спертую атмосферу зала. Она направилась по коридору в сторону раздевалок, но через несколько ярдов застыла как вкопанная. Что это? Потянула носом. Запах неожиданный, но явно знакомый. Она двинулась на запах и оказалась перед закрытой тяжелой дверью с красной полосой. Табличка на двери гласила: «В случае попытки открыть автоматически включается пожарная тревога». Но створка беззвучно отворилась, и ничего не произошло. Из-за двери выскочил танцовщик, задел ее и извинился. Джульет вышла наружу и оказалась на прямоугольной металлической платформе, которая составляла часть маршрута пожарной эвакуации; с полдюжины членов труппы травили атмосферу сигаретным дымом. Здесь была явно нелегальная и явно охотно посещаемая курилка.

— Привет! — проговорила Джульет. Она постаралась скрыть потрясение от открытия, что танцовщики курят. Особенно мужчины, для которых вес не являлся таким уж чрезвычайно важным обстоятельством. Но тут же решила: поскольку табак (главным образом компания «Филип Моррис») оказал добрую услугу американскому балету — почти единственный спонсирует и поддерживает в нем жизнь теперь, когда труппы размножились, а зрители постарели, — то нет ничего плохого, что американские танцовщики воздают ему своеобразную дань уважения.

Видимо, Рут разрешала подопечным отдыхать дольше, чем другие наставники, потому что человек пять на платформе были из «Больших надежд». Но по имени Джульет знала только Олимпию Андреадес — сестру Электры.

— Привет, — ответила та, хотя без особого энтузиазма. Остальные ограничились такими же, как раньше, неприветливыми взглядами. Но Джульет не отступила — достала из сумочки надорванную пачку «Винстона» и попросила огонька. Разговоры смолкли, однако братство курящих начинало работать в ее пользу: один из танцовщиков достал из кармана дешевую зажигалку.

Джульет размышляла, как бы растопить лед в отношении с Олимпией, но та сама прервала паузу:

— Ну, и как вам?

— Простите?

— Как вам нравится? — Она глубоко затянулась и энергично выдохнула дым. У Олимпии были такие же, как у младшей сестры, темные волосы и глаза. Но и сама она была крупнее, и черты лица казались крупнее и резче. Кожа отливала оливковым, тогда как у Электры светилась молочной белизной. Губы полные, мягкие, сочные. — «Большие надежды», — пояснила она.

— Немного непривычно, — осторожно отозвалась Джульет. — Но я думаю, все будет чудесно. А вы сами какого мнения?

— Нам нравится, — веско заявила Олимпия. — Музыка восхитительная и очень интересная хореография. Ничего подобного мы раньше не танцевали. Я имею в виду труппу.

Поскольку их никто не знакомил, Джульет решила представиться:

— Я Джульет Бодин. А вы сестра Электры Андреадес.

Возникла неловкая пауза.

— Кроме всех моих прочих достоинств, — наконец сухо подтвердила Олимпия.

Джульет вспыхнула, подумав, что не слишком приятно танцевать в кордебалете, когда младшая сестра купается в славе, выбившись в звезды. Интересно, насколько глубоко у Олимпии чувство обиды? Писательница неловко улыбнулась и решила переменить тему:

— Как вам работается с Рут?

Олимпия обменялась с коллегами скептическими взглядами.

— Вы ведь, кажется, ее подруга?

— Да, но это не значит… Я не считаю, что ей легко угодить. Напротив, полагаю, чертовски трудно.

Никто не ответил.

— Им всем нелегко угодить, — наконец заметил черноволосый танцовщик с квадратными плечами и бедрами. Молодой человек говорил с акцентом, и Джульет предположила, что он русский. Подняла на него глаза:

— Им?

— Хореографам. Так не только здесь, а везде. Хореографы играют, а мы их марионетки.

— Разве вы не сотрудничаете?

Танцовщик рассмеялся, окутавшись сигаретным дымом:

— Кордебалет? Ну что вы… Может, солисты…

— Антон Мор говорил мне, что Рут позволяет ему двигаться так, как он хочет.

К удивлению Джульет, ее провокация вызвала только улыбки.

— Антон Мор с кем угодно двигается так, как считает нужным, — заявила Олимпия, и Джульет показалось, что она старается подавить смех. Чернявый танцовщик тоже хихикнул, но по-русски. Они переглянулись. Видимо, это была привычная студийная шутка об Антоне — нечто на сексуальную тему.

У Джульет упало сердце. Рут успела ей сообщить, что ни одна живая душа ни открыто, ни анонимно не откликнулась на хитроумное послание Грега Флитвуда. Тем старательнее она, навострив уши, прислушивалась к любому шепотку. Джульет была любопытна по натуре неудовольствием совала нос куда угодно, особенно если считала, что совершает благое дело. Но искренне надеялась, что в нынешней маленькой загадке секс не будет играть центральную роль. Ее смущало, что придется лезть в жизнь посторонних людей. Но она пересилила себя.

— Что, он такой уж дамский угодник?

Снова вокруг улыбки и смешки.

— Еще какой, — отозвалась Олимпия Андреадес, подтвердив свои слова кивком, опять переглянулась с квадратным русским и выразительно изогнула бровь: — Только скорее не дамский — мужской.