Флора ударилась обо что-то твердое. Она не могла пошевелить ни головой, ни лапками и просто катилась сквозь листву, отскакивая от твердых веток, пока какой-то пористый лишайник не замедлил ее падение. Она зацепилась за него одной лапой и повисла под дождем. Постепенно она смогла уцепиться за него всеми конечностями и убедиться, что у нее ничего не сломано. Флора подтянулась и раздвинула обручи на брюшке, выпуская воду. Очень осторожно она проползла к стволу дерева и вжалась в сухую трещину в коре.

Это было старое дерево и притом настоящее, совсем не похожее на чудовищное металлическое сооружение. Она чувствовала, как его сила уходит в глубь земли, а его бесчисленные руки простираются во все стороны, словно приветствуя грозу. Это был бук; она узнала форму листьев, поскольку видела их на Конгрегации, и на одну безумную секунду она подумала, что, когда дождь кончится, она встретит трутней из своего улья, когда они появятся из укромных мест, а потом они все вместе отряхнутся и полетят домой.

Дождь поредел и вскоре кончился. Через темную равнину полей двигались крохотные яркие точки машин, а вдалеке за ними светились огни городка. Флора попыталась поднять антенны, чтобы прочитать хотя бы один запах, но побитые штормом и одурманенные сахаром антенны сообщали ей, что она по-прежнему находилась в полете. Она проверила свои онемевшие крылья. Сами крылья были помяты, а мембраны порваны во многих местах.

Флора задрожала. Ей не было даровано ни благословенное забытье во время грозы, когда она молилась Королеве, чтобы принять смерть в блаженстве, ни даже Благодать полевок, присуждаемая с уважением и обеспечиваемая сильным милосердным укусом. Такая смерть требует времени. Как же теперь Флора жаждала оказаться в милой сердцу темноте родного дома и ощутить тепло семьи, подобно тем благородным сестрам, которые шли в спальню на свой последний отдых с миром в сердце. Славь конец своих дней, Сестра.

Флора плакала от стыда. Ее сгубила беспечность и гордыня, когда она направилась в городок, о котором ничего не говорилось в пчелиных танцах, и доверилась осе, пообещавшей ей безопасность и сахар. Ее антенны так болели, что она не решалась открыть внутренние каналы, но она и так знала, что сведения Лилии-500 уничтожены. Она обхватила себя всеми лапами, представляя прикосновения сестер, ища на своем теле остатки Любви Королевы. Не нашлось ни единой молекулы. Флору сковала мучительная тоска по дому и семье. При мысли о своем втором ребенке, ее маленьком трутне, который теперь умрет от голода, она завыла в отчаянии, понимая, что сама во всем виновата.

По темнеющему небу пролетела стая ворон. Сразу же вспыхнули железы, улавливающие опасность, и она инстинктивно стала искать любой ответной реакции пчел, но рядом не было ее сестер, и ничего не изменилось – только солнце стало заходить за облака. Полярный угол! Если она почувствует его смещение, тогда еще не все потеряно. Слыша нарастающий птичий клекот, Флора пересилила страх и старалась задействовать свой магнитный датчик, который мог бы показать ей путь домой, но и эта способность оказалась утраченной.

Едкие воздушные волны накатывали на нее, и шумная стая птиц пролетела через листву, гогоча и толкаясь. Они щелкали иссиня-черными клювами и переругивались, стараясь занять места поудобнее, они чирикали и прыгали по веткам, склевывая ползущих по дереву насекомых, а их глаза с огненными ободками пристально осматривали крону. Флора лежала не шевелясь.

Все больше ворон слеталось на ветви, а затем они все вместе принялись шумно отряхиваться от воды. Длинное черное перо спланировало на землю вблизи Флоры и, задев за ствол, застряло белым кончиком в коре. Под ним пролегла длинная глубокая тень, ведущая к дереву.

Флора подождала, пока вороны снова стали препираться и спорить, прежде чем начать движение. Она отпила свежей воды, чтобы смыть приторный вкус осиного сахара, и поползла вниз по скользкому стволу к перу. Боевая железа вспыхнула, когда она почуяла враждебный запах, но она заставила себя подползти ближе.

Кончик пера застрял в старой трещине в коре. А за трещиной было дупло. Флора встала на краю, под прикрытием пера, и подняла дрожащие антенны. Внутри она не уловила какого-либо движения или запаха, чуждого самому дереву. Она заглянула глубже и просканировала пространство: просторное, сухое и пустое. У входа была трещина в коре размером почти с камеру отдыха в улье, но, чтобы забраться туда, ей пришлось бы сложить порванные края. Попытавшись сделать это, она невольно взвизгнула от боли.

Раздался шелест перьев, и зазубренная черная тень опустилась с ветки на землю. Флора замера, когда ворона вперевалку подошла к дереву, выискивая источник интересного звука. Ее пристальный взгляд обшаривал ствол, приближаясь к тому месту, где затаилась Флора, и, не сумев увидеть ее, ворона сильно клюнула кору, чтобы выбить ее. Когда же ничего не получилось, ворона с досады каркнула несколько раз, встряхнула крыльями и стала ждать, что будет дальше.

От вороны сильно пахло горьким застарелым потом, налипшим между перьями, и красными клещами, перебегавшими по ним. Только когда ворона втянула голову в тело, Флора сложила крылья и забралась в тесную расщелину в коре. Чувство замкнутого пространства принесло некоторое облегчение, и, чуя где-то над собой дремлющую ворону, Флора устроилась поудобнее и стала смотреть в темнеющее небо, ожидая смерти.

Листва дерева шелестела и волновалась на ветру. Где-то далеко внизу просеменила лиса, потом остановилась, взглянула в небо и направилась дальше. Звезды прожигали крохотные дырочки в сумерках, а затем взошла бледная луна и медленно поползла по серебряной дуге через небо. Красота луны вызвала у Флоры приступ отчаянной любви к своему несчастному яйцу, и только промелькнувшая тень вороны заставила ее прекратить рыдания. Умереть, так больше и не прикоснувшись к нему и не вдохнув его нежный аромат, и знать, что ждет ее ребенка, когда он вылупится…

Ее щеки запульсировали, рот увлажнился маточным молочком. Она сглотнула сладкую жидкость, ведь больше не было ни греха, ни сестер, чтобы отчитать ее. Одна в темноте, лишенная Любви Королевы, Флора еще сглотнула чудесной жидкости, тратя ее на себя и желая скорейшей смерти.

Она выглянула наружу, во тьму, ожидая чего-то. Где-то там, по другую сторону пахучей ночи, находился ее потерянный дом во фруктовом саду. Она представила улей под ярким голубым небом, представила букет сладких ароматов, расцветающий по мере приближения, солнце у себя на крыльях и свое тело, нагруженное нектаром и пыльцой. Она представила, как десять тысяч ее сестер радостно танцуют, а Пресвятая Мать окутывает ее своей любовью – и где-то, в глубине всего, что она любила, таился секрет, который никак не мог быть преступным, если память о нем наполняла ее блаженством.

Флора увидела мысленным взором свою грубую белую колыбель в тени трех высоких коконов, а в нем свое чудесное яйцо, ровно пульсирующее золотистым светом жизни. Она представила его аромат, и что-то в ней надломилось.

Мое дитя, мои сестры, моя мать, мой дом.

Любовь наполнила сердце Флоры, и она заплакала от радости, поняв, что снова может молиться.

* * *

Утренний свет озарил край расщелины. Цвет листвы сменился с прохладно-серебристого на сочно-зеленый, и теплый древесный аромат поднялся от коры. Флора проснулась от этого запаха. Она осмотрелась в растерянности. Ни одна пчела не могла пережить ночь вне улья, и вот надо же – она жива. Полоска теплого света проникла через отверстие и легла наискосок от Флоры. Тело ее болело, но ноги были целыми, а крылья зажили. Она распрямила антенны и поморщилась от боли, но все же почувствовала пульсацию новых сведений.

…полет, гроза, осы…

Флора подползла к краю дупла и увидела рассвет. Ворон больше не было, а старый бук, давший ей укрытие, был одним из многих, высившихся на вершинах холмов, с которых открывался вид на поля и городок вдалеке. В воздухе мелькали яркие пятнышки насекомых, а внизу на влажной земле два дрозда растягивали влажного коричневого червя.

Флора привела себя в порядок и внимательно осмотрела раны. Потрепанные и обветренные антенны медленно возвращались к жизни. Они уловили… шелестящее дерево… и склад с осиным гнездом.

И вдруг – Флора вскрикнула от радости – проявился легчайший запах улья. Чтобы добраться до дома, она пролетит через запахи неизвестных цветов, которые пыталась найти раньше.

Сладкая струйка делалась отчетливее, по мере того, как цветы раскрывались в тихом рассветном воздухе.

Флора с благодарностью коснулась антеннами бука, приютившего ее. Она не полетит домой пустой, она выполнит свою миссию и искупит грех. Она найдет пропитание своим сестрам, исполнит новый танец, а потом пойдет к своему яйцу.

* * *

Маленькие садики оказались заполнены насекомыми, когда она прилетела туда. Пчелы из ульев, неизвестных ей, деловито перелетали с бутона на бутон, вместе с муравьями, пасшими стада тлей на розах, и мухами, распространявшими вонь разложения. Другие пчелы, тоже сестры Флоры, из какого бы улья они ни прилетели, старались общими усилиями прогнать мух со своей территории, даже если те не покушались на цветы. Мухи же, со своей стороны, радовались тому, что сумели так близко подлететь к пчелам, и тем приходилось либо касаться нечистых созданий, либо отдавать цветок в их грязные объятия.

Флора смотрела сверху, пытаясь решить, какой цветок навестить первым. Одни, покрытые росой и набухшие после дождя, тянулись ко всякому, кто хотел коснуться их, тогда как другие скромно склоняли свои головки, и к ним могли подступиться только опытные пчелы, причем снизу. Флора выбрала только что открывшийся шиповник с чистыми сияющими лепестками и плотными скоплениями золотистой пыльцы. Она выпила нектара, чтобы поскорее набраться сил, а затем принялась собирать пыльцу с раскидистого куста, пока не наполнила свои корзины до краев. После этого она полетела в другие сады.

Многие были как аккуратно вымощенные пустыни, их испещряли яркие цветочные головки, которые ничем не пахли и не могли накормить пчел, но на одном маленьком заросшем участке жужжащая толпа насекомых не могла сдержать волнения от непривычного возбуждающего запаха.

Стройные зубчатые подорожники, высокие, словно молодые деревца, образовывали ультрафиолетовый лес, полный сокровищ. Серебряные нити вдоль тонких зеленых стволов и клиновидных ветвей подсвечивали их силуэты с множеством насекомых, радостно жужжавших при виде небывалого урожая. Каждый из бессчетных лиловых цветочков имел флуоресцентную линию, указывавшую на нектар, и пчелы, журчалки, шершни, всевозможные мухи, бабочки белянки, бархатницы, адмиралы и перламутровки приветствовали друг друга и вместе насыщались. Крупные пушистые брюшки шмелей, выбиравшихся из цветочных бутонов, были перепачканы белой, желтой и красной пыльцой, и Флора подождала, когда освободится место между ними, чтобы нырнуть в сладкое изобилие. Она наполнила свой зоб и корзинки до предела и направилась домой.

С каждым взмахом крыльев ее возбуждение при мысли о том, что она увидит своих сестер, все усиливалось, и она, несмотря на тяжелую ношу, понеслась на полной скорости. Ее антенны отыскали вектор запаха в направлении дома, но, приблизившись к фруктовому саду, она почувствовала перемену.

Улей был окутан дымом, и его букет пропитывал запах его же меда. Тысячи ее сестер кружились в воздухе над ульем и вокруг деревьев, задыхаясь в едком дыму.

– Явление! – кричали некоторые. – Конец мира!

– Вор! – кричали другие, рассылая сигналы тревоги. – Вор!

Флора выдвинула жало, изготовившись защищать свой дом, и попыталась найти верный путь, но поднимавшийся дым заставил ее подняться туда, где были ее сестры – беспомощные полевки и домашние пчелы.

Запах меда усилился, и Флора увидела отвратительного виновника всего этого кошмара.