Мы, люди сами удосужились наделать себе на голову и на все другие уязвимые места кучу проблем: «Отцы и дети»; «конфликт поколений»; «растленность, злокозненность и нерадивость молодежи», – загнав себя в тупик отчужденности старших от младших и младших от старших, в глухой угол их взаимного непонимания, взаимного недоверия и взаимной если и не озлобленности, то, по крайней мере, настороженности.

Значит, думать, искать и находить выход из той тупиковой ситуации, в которую мы, люди, сами себя загнали, наделав вышеназванную кучу проблем, придется нам самим, людям, ведь ни боги, ни зеленые человечки из летающих тарелок или же из чего-нибудь еще этого за нас не сделают.

Как говорили мудрые, хотя и древние римляне, «Deos cogitare сirca nobis. Sed non repositoque nobis», – «Боги думают о нас. Но – не вместо нас».

При этом, как метко и язвительно заметил Генри Форд старший, «можете ли вы выполнить что-либо, или же уверены, что не сможете, в обоих случаях вы правы».

Наша задача – смочь.

Избавиться от всей той социальной дури, и хвори, которые любыми системами Идеологии и Воспитания не только не вылечиваются, а лишь усугубляются.

Что для этого нужно?

В первую очередь?

Прежде всего, отрешиться.

От въевшихся в наше сознание «убеждений» и предубеждений.

Почему такое увесистое, солидное и впечатляющее слово, как убеждение здесь взято в кавычки?

По той простой причине, что оно выражает собой не мысль, а абсурдизацию мысли через ее абсолютизацию, ведь идея, возведенная в абсолют, вырождается в абсурд.

Любая.

Какой бы мудрой и справедливой она ни была, и какой бы несомненной и неуязвимой она ни казалась.

Сомневаетесь, уважаемый Читатель?

Требуете доказательств?

Извольте.

Существует – издавна и даже исстари – фундаментальная Воспитательная Идея: «Нужно уважать старших!».

Она, как говорится, альфа и омега всего несокрушимого Здания Педагогики.

Его краеугольный камень.

Святая святых Системы Воспитания.

Любой.

Ее «притча во языцах».

Ось воспитательного Мировоззренческого Мироздания.

Вокруг которой, казалось бы, должны вращаться все помыслы и чаяния всех воспитуемых.

По замыслу воспитующих.

А как на самом деле?

А так, что, если идею: «Нужно уважать старших!», – возвести в ранг абсолюта, то в результате такой процедуры возникает даже не один, а сразу два абсурда.

Абсурд первый : поскольку требование уважать старших позиционируется в качестве абсолютного, постольку – в строгом и четком соответствии с ним – уважать придется только старших, исключительностарших, и никого, кроме старших.

Соответственно, ни равных по возрасту, ни, тем более, младших уважать не требуется.

И как это должно называться?

По-Вашему?

В любом случае, как бы этони было названо, все равно название этому будет слишком «нежным и ласковым».

Абсурд второй : производя процедуру возведения в ранг абсолюта требования уважать старших, получаем категорическое повеление уважать всех без исключения старших, безотносительно к тому, достоин ли данный конкретный старший уважения и заслуживает ли он этого.

Если «старший», например, Чикатило А.Р., на счету которого 53 доказанных убийства: 21 мальчика в возрасте от 7-ми до 16-ти лет; 14 девочек и 18 девушек и женщин, то за что прикажете его уважать?

За его «седину в бороду»?

За его «бес в ребро»?

Уважения достоин каждый человек.

Безотносительно к его возрасту.

Уже за то, что он – человек.

То есть, по своему определению, sapiens.

Уже за одно это мы предоставляем ему беспроцентный кредит нашего к нему уважения.

И будет он его достоин до тех пор, пока он сам – своими собственными действиями или своим бездействием – не станет доказывать обратного.

Уважение, как и доверие к себе, человек может вернуть.

Если очень захочет.

И – если очень постарается.

Но – не во всех случаях.

Если человек долго и упорно двигался в направлении от уважения к нему ко всеобщему его презрению или ненависти его, то на этом пути обязательно имеется «точка невозвращения», перейдя которую, человек утрачивает возможность восстановить, как говорили мудрые, хотя и древние римляне, status quo и начать, по их же словам, начать с tabula rasa.

Не из каждого положения можно вернуться в исходное.

Исходным же положением любой системы Воспитания является именно абсолютизацияпринципа: «Нужно уважать старших», – процедура – как мы только что убедились, дважды абсурдная по своему существу.

Если же вдалбливание воспитующими в голову воспитуемого одинарной дозы абсурда имеет своим неотвратимым следствием тяжелое ранение Разума, то вколачивание туда же двойной дозы ахинеи , деликатно называемой абсурдом, убивает Разум.

Наповал.

Как дуст таракана.

Разум же Человека – не тараканье отродье, и Он никак не заслуживает тараканьей ýчасти.

По самомý определению Человека.

Как существа разумного.

При этом никакие ссылки на театр абсурда либо на «Эссе об абсурде» тут не срабатывают.

Уже хотя бы потому, что и родоначальники первого – Эуджен Ионеску и Самюэл Беккет, и автор второго – Альбер Камю стремились привлечь внимание Человека Разумного к проблеме преодоления абсурдности существования Человека в нечеловеческих условиях.

Через очеловечивание этих условий.

За что и удостоились двух Нобелевских премий на троих.

Нам же с Вами, со своей стороны, осталось лишь определиться с направлением преодоления двойной абсурдности системы Воспитания.

Основанной, в первую очередь, на абсолютизации идеи, гласящей: «Нужно уважать старших».

Откуда же берется весь этот абсурд?

Было бы более чем наивно предполагать, что его появление, утверждение и доминирование в самых различных системах Воспитания носят случайный характер.

Как призывал нас всех в свое время Марк Аврелий, не следует нам довольствоваться поверхностным взглядом.

Покопавшись же поглубже в истоках двойного абсурда, содержащегося в абсолютизации идеи: «Нужно уважать старших», – можно без особого труда обнаружить торчащие из нее «ослиные уши».

Принадлежащие, опять-таки, Идеологии.

Суть которой – в данном случае – заключается в том, что воспитуемые «с младых ногтей» приучаются неукоснительно уважать старших.

По их чину.

По их рангу.

По их званию.

Как следствие – по их более высокому, чем у воспитуемых месту в иерархической структуре.

И, соответственно, воспитуемым вменяется в непреложную обязанность неукоснительно, беспрекословно и безоговорочно выполнять команды, указания, наставления и приказы.

Исходящие сверху.

При этом ни о каком симметричном признании прав и свобод тех, кто «внизу» или же – просто «ниже» по всем перечисленным параметрам речь даже не заходит.

Исходя из широко распространенных во властолюбивых кругах принципов:

– Я начальник – ты – дурак;

– есть два мнения – одно Мое, другое – неправильное;

– если Мне потребуется ваше мнение, Я вам его скажу.

Безусловно, каждому человеку хочется, чтобы его уважали.

Отсюда и почти сакраментальное: «Ты меня уважаешь?!!».

Ведь для чего люди, что называется, пьют?

Для того чтобы пьющему посредством вливания в себя непомерной дозы алкоголя, создать иллюзорного себя Который ему самому нравится значительно больше, чем тот, каков он есть на самом деле.

Если мой собутыльник уважает меня, а я уважаю своего собутыльника, то кто тогда мы есть с моим собутыльником?

Правильно: тогда мы с ним – уважаемые люди.

Пьющему нужен алкоголь для того, чтобы создать некоего иного себя, достойного – в его собственных – пьяных – глазах уважения.

А собутыльник ему нужен для того, чтобы тот подтвердил: «Да… Ты же… ик… Умúще!».

Ежели же собутыльник не оправдывает возлагаемых на него чаяний и ожиданий, то получает по заслугам: по голове ли, по другой ли части тела, но – непременно.

Вспомните хотя бы, сколько между собутыльниками происходит драк.

Включая и сопряженных с насильственным членовредительством.

Тем самым вынуждая правоохранительные óрганы заводить на участников такого рода дел «Дела».

Ужé уголовные.

Практически все они возникают из-за недоуважения одним пьющим другого, пьющего с ним же.

Как заметил Люк де Клапье Вовенарг (см. его «Размышления и максимы»), «стóит нам почувствовать, что человеку не за что нас уважать, – и мы начинаем его ненавидеть».

Да, действительно, стремление быть Уважаемым Человеком было, есть и будет мощным побудительным мотивом в действиях и поступках как относительно завершенных действиях каждого человека.

Более того, уважение к личности Человека – пусть еще пока и маленького по росту и малолетнего по возрасту, но уже – с большой буквы, поскольку этот Человек, в отличие от нас, взрослых – настоящий, является тем, что ценится Им выше всего другого.

Несравненно выше заботливости о нем, которая в абсолютизированном своем выражении обретает формы мелочной опеки («Надень рукавички», «Дай я тебе повяжу на шею шарфик», «Скушай яичко, давай я тебе его почищу»).

В своем гипертрофированном виде это звучит примерно так:

– Гена!!! Немедленно иди домой!!! Ты что, не слышишь!!!?

– Мама! Я что, уже хочу кушать?

– Нет! Тебе уже холодно!!!

Неизмеримо выше беспокойства о его благе, вырождающеюся в подмену свободы его воли послушанием воле его родителей («Мы купили тебе пианино, чтобы ты изучал «Школу игры на фортепьяно», а не носился по улице со всякой шантрапой»).

Выше самóй Любви.

Пусть даже самой самоотверженной и жертвенной: «Скушай шоколадку.

А я? А я свою уже съела».

Последняя фраза – полное вранье.

Ведь не было никакой другой шоколадки.

Шоколадки в шуршащих обертках, непомерных размеров нотные папки с тесемочками, вязаные рукавички и шарфики – все это – лишь внешние атрибуты того отношения, которое испытывает на себе маленький по росту и весу малолетний Человек с большой буквы со стороны горячо пекущихся и рьяно радеющих о нем взрослых.

И – раздражающих его.

Их ретивым бдением о его благе.

И – их же мелочной опекой.

Его.

Пусть еще и не-взрослого, но уже – Человека.

Чем же взрослые отвращали и отвращают от себя не-взрослого?

Прежде всего – своим непониманием его.

Им постоянно кажется , что они знают все о своем ребенке.

И про то, что ему нужно, и о том, что ему полезно, и даже насчет того, что ему хочется.

Знание это – иллюзорно.

Иллюзия знания – это заблуждение.

Иными словами, оно – это красивое и дорогое покрывало.

Скрывающее испещренное струпьями и язвами тело Непонимания, мнящего себя Всезнанием.

Потому что нужно, полезно и хочется маленькому, но с большой буквы Человеку совсем не того, что представляются рьяно радеющим и горячо пекущимся о нем взрослым.

Ведь в рукавичках не слепишь ни снежку, ни снежную бабу.

А повязываемый на шею шарфик раздражающе мешает дышать полной грудью.

А нотная папка с вытесненным на ней портретом усатого, хотя и безбородого композитора Бородина, своими тесемками давит не столько на руки, сколько на душу.

Непомерной тяжестью невозможности погонять после уроков вместе со сверстниками «в квача» ли, «в сыщики-разбойники» ли.

А самое вкусное – это совсем не шоколадка, купленная родителями в магазине «Золотой Ключик», а сорванная с самой верхушки дерева шелковицы ягода.

От которой и руки, и все лицо весело и задорно приобретают густо фиолетовую окраску.

Хорошо тем Людям – маленьким, но с большой буквы, чьи родители это понимают.

Увы, но таких – было и есть меньшинство.

Большинство же не-взрослых страдали и страдают от патологического непонимания и неуважения их взрослыми.

От – пресловутого Воспитания.

Как проявления недоверия.

Ко вполне нормальному, хотя пока что маленькому по росту и юному по возрасту Человеку.

Мнящемуся его радетелям-доброхотам недо-разумным (недоразумением?).

От всего этого, вместе взятого: не-понимания, не-уважения и не-доверия.

Коренящихся в не-умении и не-желании признавать за не-взрослым по возрасту человеком права быть Личностью.

Чрезмерное радение чадолюбивых родителей за своих детей так же губительно для детских душ, как и равнодушие.

Отсутствие внимания или же имитация внимания, или же гипертрофированное внимание к еще не-взрослым, но уже – людям равно-губительны для формирующейся в них именно в этот период чрезвычайно ранимой психики.

Ведь невнимание к маленькому по росту и юному по возрасту Человеку, исходящее от взрослых, особенно – от родителей – порождает у него ощущение своей никчемности и ненужности, «лишности» собственной Личности в этом Мире.

Избыточное же внимание , вырождающееся – при его абсолютизации – в вездесущую и во все проникающую мелочную опеку, превращает объект такого внимания в придаток к субъекту.

На шатком канате человеческой жизни над пропастью бездушия («слева») и перерадения («справа») любое подталкивание вправо или влево одинаково губительно для становящейся и развивающейся Личности.

Она катастрофически падает.

Либо – в кромешную темень пучины агрессивности и тотальной враждебности, либо – в бездну отчужденности.

В любом случае это – полет.

Но – только вниз.

Неуправляемый полет вниз называется падением.

Маленький – пока что – по своему росту и юный по возрасту Человек, называемый ребенком, – это существо чрезвычайно интуитивное.

Он очень тонко и точно чувствует, где взрослые люди проявляют к нему, его заботам, интересам и стремлениям искренний и неподдельный интерес и стремление к партнерским с ним отношениям, а где – лишь сплошные ложь, фальшь и лицемерие.

На них он отвечает, как правило, либо откровенным и неприкрытым бунтом, либо – изображением из себя сплошного воплощения покорности и послушания, на самом же деле держа при этом даже не «кукиш в кармане», а «камень за пазухой».

Чрезмерное же внимание – пусть даже самое искреннее – либо раздражает и отвращает, либо развращает и разлагает.

Любого человека.

Юного – в первую очередь.

Побуждая его либо к капризам и истерикам, либо к манерничанию, самолюбованию и самовосхищению, либо ко всему этому, вместе взятому (жутчайшая, следует заметить, смесь).

Вызывая тем самым неподдельное недоумение у воспитующих: «И откуда у нашего воспитуемого все это негодное взялось? Ведь мы же так хорошо, правильно, а главное – обильно его воспитывали??!».

Им, сердешным, и невдомек, что хорошее и правильное Воспитание – это такой же нонсенс, как прекрасная виселица или замечательная гильотина.

Вроде бы и все тут лингвистически правильно, в этих словосочетаниях, а – поди ж ты! – что-то в них режет.

По живому.

И слух, и ум, и душу.

Как будто бы все и скроено ладно да складно: брусок – к брусочку; доска – к досочке; винтик – к шпунтику; болтик – к гаечке; воспитующий – к воспитуемому; воспитуемый – к воспитующему.

Однако в результате запускания в действие всего этого благообразия по прямому его назначению получается полное безобразие.

Виселицей голова отрывается от всего остального организма, гильотиной – отрезается от тела, а Воспитанием голова воспитуемого отчуждается от его сердца.

Тысячи раз был прав Макс Вебер (см. его труд под названием «Призвание к политике»), заявляя о том, что государство есть политический институт, закрепивший за самим собой право на легитимное применение насилия.

В любом государстве с его же легкой руки право на легитимное применение насилия официально санкционируется и нормативно закрепляется не только за самим государством как политическим институтом, но и за той идейной служанкой Политики, каковая называется Идеологией.

И – за служанкой этой служанки.

Всем давно и хорошо известной.

Под именем Воспитание.

Как сказал Шарль Луи де Монтескье, «самая жестокая тирания – та, что выступает под сенью законности и под флагом справедливости» (см. его трактат «О Духе законов»).

Единственная модификация и метаморфоза, которую за последние пять тысяч лет претерпели Идеология и Воспитание как инструменты легитимного насилия над Личностью насилуемого состоит в том, что идеологическое и воспитательное физическое насилие все более стали признаваться постыдными, при полном сохранении и процветании насилия психического и интеллектуального.

Не сжигают сегодня на кострах аутодафе ни еретиков, ни ведьм, ни прочих отступников от официальной идеологической доктрины.

Не устраивают сегодня и показательных порок розгами («исключительно в целях Воспитания») непослушных школяров.

Как гневно негодуют добропорядочные обыватели, сталкиваясь с описанием действительно безобразных случаев физического (сексуального – особенно) насилия над детьми!

Но кто сказал, что насилие над психикой и над интеллектом Человека, называемого ребенком, менее деструктивно, менее опасно, менее отвратительно, чем насилие над его телом?

Тем не менее, даже в современных так называемых цивилизованных государствах, особо горячо пекущихся о соблюдении прав и свобод «человека и гражданина», законодательно закрепляется запрет на все виды насилия над телом и – лишь выборочно, в порядке исключения – на отдельные (некоторые, особо вопиющие, как-то: кликушеско-фанатичные; ханжеско-деспотичные; расистско-ксенофобские) виды насилия над душой.

В результате имеем то, что имеем.

Как пишет Алис Миллер (см. ее книгу: «Драма одаренного ребенка и поиск собственного Я»), «взрослый может творить с душой ребенка все, что ему заблагорассудится, он может обращаться с ней как со своей собственностью; точно так же тоталитарное государство поступает со своими гражданами. Но взрослый человек не так беспомощен перед государством, как младенец перед ущемляющими его права родителями. Пока мы не воспримем на чувственном уровне страдания крошечного существа, никто не обратит внимания на осуществление деспотической власти над ним, никто не ощутит весь трагизм ситуации. Все будут пытаться смягчить ее остроту, употребляя выражение: «Ну это же всего лишь дети». Но через двадцать лет эти дети станут взрослыми, и теперь уже их детям придется расплачиваться за страдания родителей в их прошлом, когда они были детьми».

Все мы «родом из детства», как сказано в одноименном кинофильме.

Оно – детство – наше достояние.

От момента первого пробуждения самосознания и – «по гробовую доску».

Оно – детство – то, что мы о нем помним.

Со всеми его трогательными восторгами.

Ведь детские восторги незабвенны и сокровенны.

Печали же и обиды имеют свойство уходить из памяти, как вода уходит в песок.

Исключения – обиды от несправедливости, нанесенной близкими родными, дорогими людьми.

Именно такие обиды воспринимаются ребенком особенно остро и болезненно.

Ребенок радостно не идет – бежит вприпрыжку! – навстречу Этому Прекрасному Миру, распахивая ему свои объятия и свою душу.

И получает в ответ… равнодушие или плевок в душу от самых близких его душе людей – вот что самое горькое и обидное.

– Мама, а почему Солнце яркое?

– Отстань! Не видишь? Мама занята!

– Мама, а давай я тебе помогу!

– Иди в свою комнату: ты запачкаешься, а маме потом стирать.

– А давай я тебе помогу постирать.

– Не морочь мне голову. Лучше пойди поиграй на пианино. Вон у тебя сколько заданий по фортепьяно. А скоро академический концерт!

– Лучше я вообще не буду ходить на музыку.

– И не думай! Мы для чего пианино купили?

– Вы купили, теперь сами на нем и играйте, на вашем пианино.

– Ах ты… неблагодарная…,…,…!

Крики.

Слезы.

Истерики.

Занавес.

В традиционных, особенно – традиционно-клерикальных сообществах со всей присущей им ортодоксией – сила Идеологии и Воспитания, их определяющее влияние на жизнь и поведение людей весьма ощутимы.

По сей день.

Однако вследствие происходящего сегодня Большого Информационного Взрыва, так дальше быть не может, и так не будет продолжаться вечно.

Как в XV-м столетии изобретение Гуттенбергом печатного станка означало конец доминирования вульгаты, позиционирующей себя в качестве аутентичного и экзархичного перевода Библии с языка оригинала, и способствовало распространению иных, более точных, а, главное, незаангажированных ее переводов (Эразма Роттердамского – на латынь и Мартина Лютера – на немецкий язык), так в начале XXI-го века массовое внедрение в повседневную жизнь все более широкой юзерской аудитории того, что называется Интернет, означило собой конец диктатуры любой Идеологии.

Как претендента на роль носителя и выразителя Абсолютной Истины.

В конечной ее инстанции.

Ведь даже при неминуемом наличии всего того «шумового фона», которым неизбежно сопровождается вхождение Интернета в нашу повседневность, роль его как средства развенчания любого сокрытия скрываемой правды постоянно усиливается.

В том числе – по отношению к любой Идеологии как служанки Политики.

Таков характер объективного процесса.

Независимо от того, нравится это кому-то или нет.

Утрата же любой Идеологией реальной перспективы стать Господствующей означает конечное прекращение ее существования как таковой – ведь никто не хочет поклоняться «неправильному богу».

Никакие косметические, реанимационные или эксгумационные меры, никакие, сверхусилия, никакие потуги, направленные на спасение никакой Системы, полностью исчерпавшей ресурс своей жизнеспособности, не в состоянии привести к ее спасению.

Конец же любой Идеологии, Идеологии как таковой, одним из своих естественных следствий имеет завершение существования любой Системы Воспитания, поскольку каждая из них является производным продуктом и порождением той или иной Идеологии, а участь последней предрешена.

И исторически, и логически.

И тут-то, нам, казалось бы, должно стать страшно.

Как же нам жить, без Воспитания-то??!

Ведь, – перефразируя приписываемую Федору Михайловичу Достоевскому фразу, якобы содержащуюся в его романе «Братья Карамазовы» («Если бога нет, то все позволено?»), – можно спросить: «Если Воспитания нет, то все дозволено?!».

Тогда что?

Полный беспорядок, хаос, и «беспредельное», «безбашенное» безобразие??

Невоспитанные обормоты шастают туда-сюда по миру, пугая окружающих своим омерзительно безобразным внешним видом и ужасающе беспорядочным внутренним содержанием?

Так, что ли?

Но ведь окружающие же тоже невоспитанные!

И что это будет?!

Страшно??

Аж жуть???

Не скажúте.

Многим было страшно и тогда, когда хоронили последнего в Стране Вождя(он же – Вождь Всех Народов): «Батюшки-светы! Как же теперь жить-то? Ведь Он был не только самым большим Другом Народа, но и гарантом Стабильности, Порядка и Благообразия!»

И что?

И – ничего.

Небо на Землю не упало.

Армагеддон не наступил.

Многие другие уже давно научились жить без предводительства вождей.

Не хуже, чем под их водительством.

И – даже лучше.

Мы же только учимся.

Научимся жить и без вождей, и без Идеологии как прислужницы политики вождей.

Вы знаете хотя бы одну Идеологию без Вождя?

Нет?

Немудрено.

Ведь такой просто нет.

Да и не было никогда.

А не будет Идеологии, не будет и ее прислужницы – Воспитания.

И без Воспитания как прислужницы прислужницы тоже научимся жить.

Как?

Достойно.

Нашему определению нас как человеков разумных.

Без ржавых гвоздей в голове.

Вбиваемых туда кувалдами Идеологии и Воспитания.