Родственников не выбирают.

Они – данность.

Уж, какая есть.

У Химеры Воспитания наличествует масса родственников.

Разных.

Отличающихся не только друг от друга, но и от самих себя в разных своих ипостасях.

Ближайшие родственники Химеры Воспитания – Скунс Пропаганды и ХорекАгитации были нами уже представлены.

В предыдущей главе.

Осталось познакомиться с остальными.

Начиная с самых незатейливых и незамысловатых.

Следуя сему принципу, первым рассмотрим Научение (learning).

Оно есть путь приобщения.

К установленным или установившимся правилам.

Касающимся чего угодно.

Например, поведения в обществе.

Вспомним, в частности, почти сакраментальное:

Свинья:

Коза:

(С. Я. Маршак «Кошкин дом»).

Поскольку научением предполагается лишь внимание (от слова «внимать») к получаемой информации, но никак не императивное требование немедленно и неукоснительно исполнять повеления, постольку ментальное родство ЛасточкиНаучения с Химерой Воспитания хотя и существует, но по существу оно – весьма отдаленное.

Если Химера Воспитания действует с постоянной оглядкой на Гарпию Идеологии, неукоснительно следуя ее догматам, то Ласточка Научения опирается исключительно на опыт .

Ведь «Опыт», – по словам Олдоса Леонарда Хаксли, – «это не то, что случается с человеком, а то, что человек делает, когда с ним что-то случается» (см. его «Вечную философию»).

Принимать во внимание «опыт – сын ошибок трудных» (см.: Пушкин А. С. «О, сколько нам открытий чудных…»): как свой, так и – даже предпочтительно – чужой, воплощенный в определенные правила, есть целью и комплексной задачей того, что называется научением .

Им – в отличие от Поучения – научающемуся предоставляется свобода действовать сообразно своим умопредставлениям, держа, однако, в уме и установленные и установившиеся правила, и накопленный и воплощенный в них опыт.

Поучением же – в отличие от научения – такая свобода даже не декларируется, а, наоборот, императивно повелевается неукоснительно и беспрекословно соблюдать и выполнять все установленные правила.

С более или менее явным намеком на вполне определенные санкции и карательные процедуры по отношению к не-соблюдающим и не-выполняющим содержащегося в повелениях.

Посему Поучение не состоит в родственных отношениях с Химерой Воспитания, а входит в состав ее организма.

Примерно так же, как, например, прямая кишка входит в структуру кишечника.

Любое научение – чему бы то ни было – имеет точку своего этапного завершения.

В которой фиксируется факт овладевания азами того, чему научаются.

Например, научиться ездить на двухколесном велосипеде означает достижение умения поддерживать равновесие в процессе езды на этом аппарате.

Научиться плавать – значит, пусть и барахтаясь, уметь держаться над поверхностью воды, не захлебываясь и не идя «топориком» на дно.

Научение чтению – есть овладение умением складывать буквы в слоги, слоги – в слова, а слова – в предложения.

Мудрые, хотя и древние, греки для обозначения никчемности человека говорили о нем: «Он не умеет ни читать, ни плавать».

Соответственно, и сегодня путь к социализации человека проходит через обязательное овладевание им первоосновами «прожиточного минимума» знаний, умений и навыков, обретение которых достигается через научение.

Если научение для человека есть «первая Ласточка», прилет которой знаменует собой приход ранней весны его жизни как существа разумного , то прилет – вслед за ней – Дятла Обучения означает начало ее расцвета.

Дятел– по словам незатейливой старинной загадки – «не дровосек, не плотник, а первый в лесу работник».

И детишек своих сызмальства обучает он своему «ремеслу».

Дятел Обучения, как и Ласточка Научения, несомненно, старше и Химеры Воспитания, да и самогó человека.

Горделиво и самонадеянно именующего себя Homo Sapiens.

Подчас не имея для этого достаточных оснований.

Сомневаетесь?

В таком случае скажите: а кто, собственно присвоил человеку столь престижный титул: «Sapiens»?

Вы правы: он сам себе и присвоил.

Без какого бы то ни было учета мнения других по поводу себя.

«Позвольте», – возмутитесь Вы, – «это каких же таких других?», – с явным недоумением в голосе спросите Вы.

«Кто, собственно, имеется в виду под словом другие?».

Да кто угодно.

Обезьяны, например.

Как сказал Генрих Гейне в своих «Путевых заметках», «обезьяны глядят на людей свысока, усматривая в них вырождение собственной расы».

Не верите?

Проверьте.

Сходúте в зоопарк.

В киевский, например.

Там, в нем, на клетке с гориллами висит табличка, на которой черным по-украински четко написано: «Не підходьте близько до клітки з горілами – вони кидаються лайном» («Не подходите близко к клетке с гориллами – они бросаются дерьмом»).

Почему?

Потому что они, гориллы, считают, что мы ни на что лучшее не заслуживаем.

В самом деле, представьте себе, что нам с ними пришлось бы поменяться местами.

Теперь уже не они бы, а мы, люди, были бы посажаны в клетки, а они – обезьяны – ходили бы по тротуарам, ели бы эскимо на палочке и показывали бы своими указательными пальцами на нас, сидящих в клетках.

Глумясь и потешаясь над нами.

И что бы тогда оставалось бы делать нам?

Правильно.

Вы догадались.

Как заметил Уинстон Черчилль, «собаки глядят на людей снизу вверх, кошки – сверху вниз, и только свиньи усматривают в людях равных себе». (см. его «Размышления и приключения» («Thoughts and Adventures», 1932).

Если капитана Франческо Скеттино угораздило потопить при полном штиле и прекрасной видимости вверенный ему под его личную ответственность круизный лайнер, то можно ли назвать это проявлением разумности Человека Разумного? (cм. ниже: фото круизного лайнера «Costa Concordia» до и после рукодельной катастрофы авторства Ф. Скеттино):

Если на учебных стрельбах ракета залетает на крышу жилого дома в городе-спутнике Киева Бровары, или же проводится сомнительный эксперимент на работающем ядерном реакторе Чернобыльской АЭС с печально известными всему миру последствиями, то это что: свидетельства триумфа человеческого Разума?

«Нет», – говорят, – «все эти и другие рукотворные катастрофы – не что иное, как проявления человеческого фактора».

Но раз так, то придется нам с Вами сделать весьма обескураживающий всех нас, горделиво и самодовольно именующих себя «homo sapiens», вывод: понятия человеческий и разумный несовместимы.

К счастью, до повсеместной распространенности сего вывода дело не доходит.

Ведь Разум таки предоставлен человеку.

Хотя и лишь в виде способности быть разумным .

Ведь способность эту нам, людям, необходимо постоянно развивать и усовершенствовать.

Если мы действительно хотим заслужить безоговорочного подтверждения нашей разумности.

Кто-то этим занимается, кто-то нет.

Если же этим все же заниматься, то, спрашивается: «Как?».

Отвечается: «Посредством процесса обучения ».

Обучением , как и научением своих детей и детенышей занимались раньше и занимаются сегодня, говоря словами героини чеховской «Чайки», «люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки…».

И, разумеется, т. д.

И – т. п.

Не прошедшие же положенного им «курса молодого бойца» новобранцы Мира Животных, например, просто не способны в нем выжить.

Однако, если в ходе научения сии новобранцы обретают способность лишь отличать съедобное от несъедобного и опасное от неопасного, то в процессе обучения они уже овладевают определенным ремеслом.

Львята обучаются львиному «ремеслу», орлы – орлиному (см. «хит» семидесятых под аллегорическим названием «Орлята учатся летать»: идейно зрелая музыка Александры Пахмутовой на идеологически выдержанные слова Николая Добронравова), куропатки – куропаткиному.

И – пр.

Люди же могут обучаться чему угодно.

Ремеслу – любому.

От «дровосека и плотника» и – до палача.

Профессия которого, как мы с Вами помним, испокон средних веков передавалась «от отца к сыну».

А – при наличии отсутствия последнего – к первому из зятей тестя – «заплечных дел мастера».

Лексикону же нам с Вами можно научиться какому угодно.

Легче всего – ненормативному.

Можно.

Но нужно ли?

Всему ли тому, чему нас обучают, пытаются обучать или же намереваются пытаться обучать, следует обучаться?

«Вот в чем вопрос», – как говаривал незабвенный Гамлет в переводе и Б. Пастернака, и П. Гнедича.

Как легко и радостно становится на душе, когда осознаешь, скольким ненужным вещам ты так и не удосужился научиться!

Например, считать.

На счетах.

С деревянными костяшками.

Которыми надо щелкать.

И – на арифмометре.

С металлической ручкой.

Которую надо крутить.

И – на логарифмической линейке.

С целлулоидным курсором.

Который сначала надо установить, а потом – передвигать! – туда-сюда, сюда-туда!

Но все наши удовольствия от того, что мы с Вами так и не научились щелкать (деревянными костяшками счетов), крутить (металлическую ручку арифмометра) и передвигать (целлулоидный курсор логарифмической линейки), тускнут, меркнут и блекнут.

Перед той радостью, которую невозможно не испытать от того, что нам с Вами несказанно посчастливилось не стать объектами попыток научить нас стучать.

На телетайпе ли, на ключе ли азбуки Морзе, на соседей, знакомых, родственников и сотрудников по работе.

Ли.

Вывод: не всему тому, чему нас пытаются учить, следует учиться.

Чтобы потом не было ни мучительно больно за напрасно потраченное время, ни жутко стыдно за себя.

Поддавшегося.

И – сдавшегося.

На милость обучающего.

Либо – стремительно уходящему в небытие, либо – гадостному и мерзопакостному.

Как говаривал Стив Джобс, «я горжусь не только тем, что я сделал, но и тем, чего я не делал» (см.: Уолтер Айзексон. «Стив Джобс»).

Оно, конечно же, неплохо бы – обучиться, например, вышиванию крестиком-ноликом: говорят, это очень даже успокаивает вдрыск расшатанную нервную систему.

И, к тому же, расширяет эстетический кругозор обучающегося.

И, быть может, мы с Вами именно так бы и сделали.

Непременно.

Но – при одном непреложном условии: если каждый из нас жил бы вечно.

Увы – ресурс нашего пребывания в этом Мире ограничен.

Примерно 600-ми тысячами часов.

В среднем.

Если жить в Европе.

Или – в Японии, например.

Жили бы мы в Африке так, как живут среднестатистические африканцы, – жили бы меньше.

Раза в два.

Это – по статистике.

Из отведенного нам статистикой ресурса каждый день неумолимо и безвозвратно уносит с собой двадцать четыре часа.

Нашего бесценного времени.

Непростительно ошибался Бенджамин Франкин (см. его портрет ниже), заявляя: «Время – деньги» (в развернутом варианте – «время, которое у нас есть, это деньги, которых у нас нет»).

Данное его заявление – это гнусная клевета.

На Его Величество Время.

По поводу Его якобы сравнимости.

С чем бы то ни было.

Тем более – с такой тленностью, как деньги.

Ведь Время, во-первых, – в отличие от любой денежной массы – невосполнимо.

Во-вторых, а может быть, это-то как раз и во-первых , Время обладает потенциалом обретения таких богатств и сокровищ , каких невозможно приобрести ни за какие деньги.

Например?

Извольте.

Настоящую дружбу.

Или же – не менее настоящую любовь.

Ведь, как заявил Станúслав Ежи Лец, «любовь есть продолжение дружбы иными средствами».

Увы, Время безвозвратно.

В отличие от денег.

Которые сегодня, допустим, Вы потеряли, а завтра – поднатужившись и поднапрягшись – снова обрели.

Да еще и в бóльшем количестве.

Посему нам все время приходится выбирать: на что именно тратить безвозвратный и невосполнимый ресурс отведенного нам Жизнью Времени.

Время жить для человека – это время выбирать (позволим себе такую реминисценцию на название книги Эриха Марии Ремарка «Время жить и время умирать», в оригинале – «Zeit zu leben und Zeit zu sterben»).

В том числе – и то, чему обучаться.

По принципу, получившему название «бритвы Оккама» (от имени его изобретателя, жившего и изобретавшего принципы еще в далеком XIV-м веке).

В свободной же интерпретации сей принцип обычно трактуется так: «Отсекай все лишнее».

То есть, из практически безграничного массива всего того, чему можно обучаться, особенно сегодня, когда Интернет буквально кишит разнообразнейшими предложениями по сему поводу, стоит-таки отбросить все лишнее.

Осталось только выяснить – всего-то ничего: а что же все же следует считать лишним?

А что – не лишним?

Из меркантильных соображений не лишне обучаться тому, что имеет позитивную перспективу его востребованности.

И близкую, и отдаленную.

Например, обучаться какому-либо ремеслу.

Пользующемуся устойчивым – актуально и потенциально – спросом на рынке товаров и услуг.

В таком случае процессом обучения обеспечивается или, по крайней мере, должно обеспечиваться обретение обучающимся определенных знаний, умений и навыков.

Посредством которых человек формирует в себе то, что принято сегодня называть профессиональной компетентностью.

Иными словами, в процессе своего обучения человек становится ремесленником.

Более или менее квалифицированным – в зависимости от того, насколько добросовестно и старательно он обучался, и у каких именно профессионалов.

«Набитая рука», «наметанный глаз», «намотанное на ус» – вот это все и есть конкретные результаты обучения.

И – одновременно – оно же является признаками ремесленника.

То есть, лицá, овладевшего – в процессе обучения – определенным набором установленных или установившихся правил.

Позволяющих выполнять некий фиксированный комплекс стереотипных действий.

Осуществляемых по определенному алгоритму.

Обеспечивающему возможность производить входящее в перечень востребованных товаров и услуг.

Но – не более того.

По гедонистическим же мотивам предпочтение, как правило, отдается обучению тому, что является созвучным с собственным призванием человека.

То есть, тому, к чему, у него, образно говоря, «лежит душа».

Если же эти два вектора совпадают по своему направлению, то лучшего и желать не приходится.

Однако было бы непростительной ошибкой считать, что интересоваться всем остальным – лишнее.

В научной фантастике неоднократно обыгрывалась такая гипотетическая ситуация.

Допустим, что человеческое сообщество достигло настолько высокого уровня своего развития, что может позволить себе неслыханную и невиданную доселе роскошь: каждый человек имеет реальную возможность беспрепятственно и без каких бы то ни было негативных последствий для своего благосостояния заниматься именно тем, к чему у него, как говорится, «лежит душа».

Предположим, что Вы создавали-создавали, и наконец-таки создали нечто совершенно невообразимое: некое яйцо размером с тираннозавреное, которое перламутрово блестит и переливается всеми цветами радуги.

И – вдобавок – обладает еще целым рядом других расчудеснейших свойств.

Естественно, теперь Вы просто обуреваемы неуемным желанием поделиться с людьми сделанным Вами открытием-изобретением-произведением.

Вот тут-то Вы сталкиваетесь, что называется, «лоб-в-лоб» с неожиданной проблемой: каждый человек настолько увлечен тем, чем он занят , что никому и дела нет до Вашего расчудеснейшего яйца.

Вы рассылаете сообщение о нем всем Вашим друзьям по социальным сетям.

Реакции – «ноль».

Размещаете информацию в различных иных Интернет-ресурсах – то же самое.

Отчаявшись, Вы выбегаете из своего офиса-лаборатории-мастерской на улицу, и пытаетесь остановить любого прохожего с целью рассказать ну хоть кому-нибудь о своем Чуде-Юде.

От Вас шарахаются, как от прокаженного.

И тут – откуда ни возьмись – подходит к Вам один тип, и говорит:

«Я слышал, как Вы пытались рассказать о своем открытии-изобретении-произведении человеку, который отказался Вас выслушать. Говорите. Я – готов слушать».

Боясь поверить своему счастью, Вы хватаете этого милейшего человека за пуговицу его сюртука, и лихорадочно пытаетесь ему рассказать все сразу. Нет, конечно же, нет! Не рассказывать надо, а показывать, ведь это совершенно недалеко отсюда, буквально в соседнем парадном!

Взглянув на часы, милейший человек вежливо поинтересовался, сколько это займет времени.

Сошлись на четверти часа.

В течение этого временнóго интервала Вы попытались все рассказать о своем детище, все показать, и все объяснить упомянутому милейшему человеку.

Он же, не перебивая Вас, все рассказанное выслушал, все показанное рассмотрел и всему объясненному внял.

Казалось бы.

Но как только оговоренное Вами с ним время истекло, теперь уже он взял Вас за Вашу пуговицу Вашего пиджака и произнес: «А сейчас ты пойдешь со мной, и будешь слушать, смотреть и внимать тому, что я буду тебе говорить, показывать и объяснять!».

То есть, милейший человек, отчаявшись, как и Вы, найти хоть кого-то, кто бы заинтересовался – хотя бы просто посмотреть! – его открытием-изобретением-произведением, сознательно пошел на жертву своимдрагоценнейшим временем с тем, чтобы – гарантированно! – обеспечить себе слушателя-зрителя-внимателя.

В Вашем лице.

Вконец растерявшемся.

От такого разочарования и нахальства.

Возможна ли описанная ситуация?

В принципе?

Гипотетически?

Увы, но всех возможных оптимистов на сей счет придется огорчить.

Такая ситуация НЕ-возможна .

Ни «в принципе», ни «гипотетически».

Невозможно генерировать ничего принципиально нового ни в одной из сфер и областей человеческой деятельности, если наглухо замкнуться в скорлупе исключительно ее одной.

Если не осуществлять постоянной подпитки себя идеями и эмоциональными импульсами, исходящими из иных, не обязательно непосредственно соприкасающихся с данной, сфер, отраслей и областей деятельности.

Для выхода за пределы уже достигнутого необходима вспышка, которая, как молния в кромешной тьме ночи, осветит и проблему, и путь к ее решению.

Откуда она возьмется?

Когда?

При каких условиях?

В каких обстоятельствах?

Сие неведомо и не предсказуемо.

Но точно известно, что не из ниоткуда .

Бетховена, например, вдохновил на написание его Героической симфонии освободительный поход Наполеона по Европе, о чем свидетельствует соответствующее посвящение на титульном листе сего опуса.

Правда, потом, когда Бонапарт сам себя провозгласил себя императором, Бетховен собственноручно зачеркнул свое посвящение, но симфония то осталась!

В свою очередь Дмитрия Ивановича Менделеева на его многочисленные открытия и изобретения вдохновляли – по его же словам – картины Архипа Ивановича Куинджи (см.: Менделеев Д. И. «Перед картиной Куинджи», соч. в 25-ти томах, том 24).

В частности, «Лунная ночь на Днепре» (см. репродукцию ниже).

Куинджи А. И. Лунная ночь на Днепре

То есть, если человек в своей деятельности не желает «застрять» на репродуцировании того, что уже было ранее создано, ему непременно придется – хочет он того или нет – приобщаться ко всему необъятному и бесценному богатству сотворенного и накопленного Человеческим Гением.

И чем многостороннее и не-поверхностнее будет это приобщение, тем больше будет шансов у приобщившегося выйти за узкие пределы освоенного им ремесла.

И – войти.

В бескрайние просторы Творческого Созидания .

Иными словами, если ничегó не «видеть» и ничегó не «слышать», то и сказать будет нéчего.

Слова «видеть» и «слышать» тут взяты в кавычки, поскольку, как ответил слепоглухой ученик Эвальда Васильевича Ильенкова Алексанр Васильевич Суворов на адресованный ему вопрос: «Как Вы можете говорить? Ведь Вы же ничего не видите и не слышите??», – «А я вижу и слышу. Глазами и ушами всего человечества, данными мне моими учителями» (см. ниже фото из книги: Ильенков Э. В. «Философия и культура»).

Диалог Э. В. Ильенкова со слепоглухим студентом МГУ А. В. Суворовым. Фото 1970-х годов

Значит, обучаться стóит чему-то определенному .

Созвучному со своим призванием.

И – имеющему достаточно прочную и надежную перспективу своей востребованности.

Приобщаться же есть смысл ко всему тому, что может нести в себе интеллектуальный и эмоциональный заряд взрывной мощности и созидательной силы, ведь взрывами можно не только разрушать, но и созидать, например, каналы, дамбы и плотины.

Соответственно, чем богаче, разностороннее и многограннее по своему содержанию процесс такого приобщения , тем шире предоставляемые им Вам возможности.

Для создания – теперь уже – Вами – принципиально нового.

Ранее не виданого и не слыханого.

Здесь то и приходит на помощь Дятлу Обучения Светлячок Просвещения.

Ведь Свет Разума пробивается из тьмы веков .

И само-то по себе Просвещение есть приобщение к Свету Разума.

Понятие просвещения принято и привязывать к XVIII-му веку, с безудержным оптимизмом названному, по крайней мере, в Европе, эпохой Просвещения (вспомним, например пушкинское «О, сколько нам открытий чудных готовит просвещенья дух»), и ассоциировать еë с именами Вольтера и Дидро, д’Аламбера и Кондорсе, Гольбаха и Ламетри, Юма и Монтескье.

Иногда обращаясь к более ранним просветителям : Ньютону и Локку.

Как раз посреди того столетия, которое сегодня именуется веком Просвещения , а именно, в 1750-м году с кафедры Сорбонского университета двадцатичетырехлетний профессор сего высокочтимого учебного заведения Анн Роббер Жак Тюрго безапелляционно провозгласил: «Нравы смягчаются, человеческий разум просвещается, изолированные нации сближаются» (см.: Тюрго А. Р. Ж. «Последовательные успехи человеческого разума»).

Его бы слова, да, как говорится, «богу в уши».

Если бы тенденция, о которой так восторженно заявлял высокочтимый молодой профессор Сорбонны, была едино-направленной, то сегодня, через 265 лет после произнесения им его знаменитой речи, мы все жили бы уже в эпоху Беспредельно Смягчившихся Нравов, Бескрайне Просветившегося Человеческого Разума и Окончательно Сблизившихся в Братских Объятиях Наций.

Увы, но на самом деле ситуация складывалась и складывается далеко не так радужно, безоблачно и безмятежно, как это представил Миру А. Р. Ж. Тюрго.

Как бы в издевку над его словами, вскоре после их публичного произнесения, с легкой руки Жозефа Игнаса Гильотена – профессора анатомии и члена Учредительного собрания – был законодательно утвержден просвещенный метод казни.

Посредством гильотинирования.

«Уравнивающего в правах знать и простолюдинов» (см. предоставленный законодательному органу Франции рекламный проспект творения, представленного Ж. И. Гильотеном).

Полюбуйтесь.

Вашему вниманию предлагается выставочный образец гильотины французской конструкции (см. фото ниже).

Сие творение «смягчало нравы» настолько, что после проведения нескольких публичных экзекуций с ее применением во время Великой французской революции, как ее назвали сами французы, в Париже практически исчезли с улиц коты, собаки и голуби: всех их казнили посредством отсечения голов местные тинейджеры.

Насмотревшиеся на то, как легко и просто это делают с людьми взрослые люди (см.: Ллойд Демоз. «Психоистория»).

Этот же аппарат «допросвещал» разум того, что и по сегодня представители экстремистских и партий, и «движений» всех мастей и расцветок считают лучшим средством от головной боли именно гильотину.

Ведь, на самом деле, не болит голова у того, у кого ее нет.

Именно она, гильотина, простотой своей конструкции, экономичностью в ее изготовлении и использовании, надежностью в работе «сблизила» нации настолько, что стала изготовляться не только во Франции, но и, например, в Германии.

И использоваться, к примеру, в Украине.

Где публичное гильотинирование применялось по отношению к местному населению. Как средство наведения «нового порядка» и устрашения всех потенциально непокорных ему.

Как средство наведения «нового порядка» и устрашения всех потенциальных Сегодня каждый желающий может увидеть образец гильотины, конечно, не такой изящный, как на предыдущем фото, но зато – действительно действовавший, в Национальном музее Великой Отечественной войны в городе Киеве (см. фото ниже).

Безусловно, определенный смысл в том, чтобы ассоциировать Просвещение с Западной Европой и с XVIII-м веком есть.

Однако сие никак не означает, что просвещение как стремление к приобщению к Свету Разума (и тем самым – его приращению , о чем – чуть позднее) не существовало в более ранние времена и на более пространном географическом ареале.

Первые библиотеки как очаги просвещения появились еще во I-м тысячелетии до н. э. в Ассирии и Древнем Египте.

Самая первая публичная библиотека открытого доступа к ее фондам функционировала уже в V-м веке до н. э. (при Писистрате в Афинах).

В библиотеке античной Александрии при Александрийском музее в начале IV-го века до н. э. хранилось и выдавалось читателям до 700 000 рукописных пергаментных свитков.

Сами же музеи (от греч. μουσεῖον – Дом Муз) как учреждения, занимающееся вначале коллекционированием, хранением и экспонированием, а позднее – и изучением предметов – памятников естественной истории, материальной и духовной культуры, а также просветительской и популяризаторской деятельностью возникли задолго до основанного в 270-м году до н. э. Птолемеем I Александрийского музея: с самого начала второго тысячелетия нашей эры в храмах Китая и Японии.

Однако до тех пор, пока не был изобретен печатный станок, о Просвещении как мощном и влиятельном идейном и культурном течении в обществе и речи не могло быть.

Ведь Просвещение – не только некий компендиум определенных идей, но и процесс и результат их распространения. Как можно более широкого.

Что и стало происходить всеускоряющимися темпами по мере внедрения типографского дела в общественную жизнь.

Как только в средине 1440-х годов Иоганном Генсфляйтером цур Ладеном цум Гуттенбергом был создан европейский способ книгопечатания подвижными литерами, материальные предпосылки для Просвещения как лавинообразного процесса приобщения читающей публики к Свету Разума обрели вполне реальные очертания.

В Европе начался подлинный бум книгопечатания.

Уже в 1460-м году в Страсбурге заработала типография Ментеля, в1461-м в Бамберге – издательство Пфистера, в 1466-м в Кельне – Ульриха Целля, в 1468-м в Аугсбурге – Гюнтера Цайнера, в 1470-м в Нюрнберге – Генриха Кеффера и Иоганна Зензеншмидта, после чего вступили в действие типографии во Франкфурте-на-Майне, Любеке, Лейпциге, Эрфурте и т. д.

В Нидерландах первым городом, в котором была основана типография, стал Утрехт (в 1473-м году); за ним следуют Лувен (1474-й г.), Брюгге (1475-й г.), Антверпен (1476-й г.).

Чуть позднее в бум книгопечатания были вовлечены Англия и Франция, Испания и Португалия, Венгрия и страны Скандинавии.

Только в одной Италии к концу XV-го столетия уже существовало свыше 250-ти типографий: в Венеции, Болонье, Флоренции, Неаполе, Риме.

Таким образом, плацдарм для победного наступления Просвещения как максимально широкого приобщения людей к Свету Разума был подготовлен.

Что, собственно говоря, стало реальной угрозой для существовавшего на тот момент в Европе тотального господства обскурантизма и мракобесия.

Совершенно естественно, что Горгоной Идеологии, ощутившей своим звериным чутьем опасность и своему доминированию, и даже самому своему существованию, проявив недюжинную реакцию, немедленно были предприняты ответные шаги по недопущению и предотвращению крайне нежелательного для Нее развития событий.

В частности, именно тогда создается фактически идеологическая жандармерия, функции которой поручается выполнять только что основанному на тот момент времени Игнатием Лойолой Ордену иезуитов, в обязанности которого включается надзор за соблюдением директив, содержащихся в Индексезапрещенных книг (см. ниже: фото его обложки):

Index Librorum Prohibitorum, издание 1564 года Павла Мануция

Нет ни возможности, ни смысла здесь перечислять все, учиненное с неугодными идеологической жандармерии изданиями и их авторами в период действия (с 1529-го по 1966-й т. т.) сего Индекса.

Отметим лишь, что, согласно данному Индексу, в число авторов запрещенных книг входили: Эразм Роттердамский и Пьер Абеляр; Рабле и Монтень; Декарт и Паскаль; Лафонтен и Монтескье; Вольтер и Ж. – Ж. Руссо; Дидро и Гельвеций; Стендаль и Бальзак; Виктóр Гюго и Флобер; Александр Дюма (отец) и Метерлинк; Анатоль Франс и Сартр; Спиноза и Локк; Беркли и Юм; Кондильяк и Даламбер; Поль Гольбах и Иммануил Кант; Ламетри и Сведенборг; Лоренс Стерн и Джонатан Свифт; Гейне и Бергсон.

При этом ни опус фюрера (см. фото ниже),

ни сакраментальное творение дуче (см. еще ниже)

в сей Индекс не вошли.

Вот такая изобретательная избирательность была проявлена составителями Индекса.

А по-другому, собственно говоря, и быть не могло, ведь библиографические откровения и Гитлера, и Муссолини как нельзя лучше приучают своих читателей к покорности и послушанию.

Фюреру и дуче.

И, конечно же, Режиму Правления.

Что само по себе уже гарантирует получение индульгенции от Горгоны Идеологии и ее верной прислужницы – Химеры Воспитания на какое угодно преступление.

Как уже совершенное, так и еще только планируемое к его совершению.

Лишь бы оно было санкционировано вышестоящей инстанцией.

Впрочем, такого рода занятиями – в той или иной мере – увлекались практически все главари всех диктаторских режимов правления : кто – более или менее тайно; кто – явно.

Подводя под сие свое увлечение то или иное идеологическое обоснование.

Так, например, согласно «Шанцзюнь Шу» («Книге правителя области Шан»), еще в 213-м году до н. э. придворные обратились к Сяо-гуну (князю) царства Цинь с инициативой «сжечь все книги, дабы те не будоражили умы подданных». В результате принятия Сяо-гуном сих рекомендаций тысячи свитков были сожжены, а ученых, их составлявших, закопали в землю живьем.

Наиболее откровенно и радикально сформулировал заветную мечту всех диктаторов Павел Афанасьевич Фамусов – один из героев грибоедовского «Горя от ума»: «Уж коли зло пресечь, забрать все книги бы да сжечь».

«Забыв», по-видимому, добавить: «Вместе с их авторами».

«Рукописи не горят» только в магическом Мире булгаковского Воланда.

В реальной же жизни – увы! – горят.

Еще и как!

Весело, задорно, как говорится, «с огоньком»!

Как в 415-м году сгорело – по деликатной подсказке епископа Кирилла Александрийского – все, написанное умом и пером Ипатии Александрийской, пожалуй, самой выдающейся женщине-ученому – математику, астроному, философу – эпохи поздней античности.

Сгорело вмести с ней самой.

Правда, к тому моменту уже расчлененной живьем на куски.

С подачи того же Кирилла.

Просвещение , девизом которого, по словам Иммануила Канта (см. его «Ответ на вопрос: «Что такое просвещение?»), является «Sapereaude!» (лат.), что в кантовской интерпретации звучит как «Имей мужество пользоваться собственным умом!» (нем. «Habe Mut, dich deines eigenen Verstandes zu bedienen!»), у любого тоталитарного режима всегда и везде вызывало одинаково истеричное беснование.

Сопровождаемое, в том числе, и сожжением книг.

Будь то в азиатском царстве Цинь 213-го года до н. э., в североафриканской Александрии 415-го года уже нашей эры, или же – в европейском Берлине 1933-го года (см. фото ниже).

Сжигание книг в рамках «акции против негерманского духа» (нем. «Aktion wider den undeutschen Geist») на Опернплац в Берлине 10 мая 1933-го года

Беснование, сопряженное с сожжением книг, как правило, сопровождалосьумерщвлением еще живших на тот момент их авторов, ведь – по пророческим словам Генриха Гейне (см. его трагедию «Альмансор»), – там, тогда и постольку, где, когда и поскольку сжигают книги, обязательно будут сжигать и людей.

Книги с марта 1933-го года массово и публично сжигали в 70-ти городах Германии.

Под музыку оркестров, песнопение, «клятвы на огне» и соответствующие этим «пляскам святого Витта» речевки, что – по замыслу инициаторов и организаторов проводимой акции – должно было произвести на всю германскуюнацию потрясающий воспитательный эффект.

Второй этап этой «Просветительской кампании», как она была названа в официальной прессе III-го Рейха, стартовал 26 апреля 1933 г. сбором «подрывной литературы». Каждый студент должен был, прежде всего, очистить собственную библиотеку и библиотеки знакомых и членов семьи от «вредных» книг, затем обыскивались библиотеки университетов и институтов. Публичные библиотеки и книжные магазины также подвергались зачистке от запрещённой литературы. Члены Гитлерюгенда и Национал-социалистического студенческого союза распространяли от имени Комитета борьбы против негерманского духа требования к студентам: изымать отмеченные в прилагавшемся «чёрном списке» книги, а затем передавать их представителям Комитета для последующего публичного сожжения. Всего было сожжено 70 тысяч томов 313-ти авторов и соавторов.

В этом – по задумке авторов кампании по уничтожению книг – состоял воспитательный эффект мощнейшей идеологической силы .

Химера Воспитания вполне могла тогда торжествовать.

Что Она , собственно, и делала.

До тех пор, пока Она не испустила дух.

Именно в той, зажигательной и – сжигательной своей ипостаси.

Сегодня же оживший мертвец – Химера Воспитания – предстает перед нами в своем новом обличии и облачении.

Сейчас стало считаться дурным тоном сжигать книги.

Как, впрочем, и их авторов.

И теперь Химере Воспитания приходится изобретать иные, более изощренные способы взнуздания своего строптивого родственника по имени Просвещение .

В современных условиях Химера Воспитания, неустанно продолжая осуществлять свою гаденькую сущность принудительницы к повиновению, преимущественно озабочена тем, чтобы придать себе имидж респектабельной дамы.

Она теперь все более активно, хотя и предельно конспиративно совокупляется с Хамелеоном Изворотливости , порождая совместными с ним деторождающими усилиями причудливых мутантов: полухимер-полухамелеонов.

Действующих в соответствии с весьма своеобразным принципом: хулить ранее ими же хвалимое; хвалить ими же ранее хулимое.

Достаточно вспомнить, что хвалили и что хулили – с одинаково пламенным чувством глубокой убежденности – профессиональные блюстители Системы Идеологии, господствующей на территории самой большой страны в Мире, и что они же стали хвалить, а что – хулить после смены Системы .

Если конъюнктура на свободном рынке купли-продажи идейно-воспитательных услуг радикально изменяется, то кардинально изменяется и полярность.

Хвалимого и хулимого.

Идейно-воспитательным полухимерам-полухамелеонам безразлично, какой Идеологии служить.

Лишь бы эта Идеология была провластной.

Тогда и идейно - воспитательные мутанты будут привластными .

То есть, при кормушке .

Однако мимикрией чудеса изворотливости, проявляемые Химерой Воспитания , вовсе не исчерпываются.

Вопреки всем законам генетики современная Химера Воспитания обладает способностью скрещиваться с рыбой-прилипалой .

После чего продукты такого извращенного совокупления приспосабливаются присасываться особыми присосками и к Светлячку Просвещения , и к Ласточке Научения , и к Дятлу Обучения , и к Сове Образования .

Доказательства?

Извольте.

То, что Химерой Воспитания позиционируется в качестве физического воспитания , на самом деле в лучших своих проявлениях является физической подготовкой .

К полноценной и полнокровной жизни.

Именуемое трудовым воспитанием по своей сути представляет собой трудовое обучение.

Если оно действительно происходит, а не только декларируется и имитируется.

Называемое музыкальным воспитанием на поверку оказывается музыкальным образованием.

Иначе это – просто идеологическая накачка .

Идеологизируемых.

Под бравурные звуки, извлекаемые из музыкальных инструментов.

Преимущественно – духовых и ударных.

Призванных обеспечить укрепление Духовных Основ в Государстве и Обществе.

А чем же, собственно говоря, занимается все это время Сова Образования?

Ведь практически обо всех родственни ках / цах Химеры Воспитания мы с Вами здесь уже вспомнили.

А про Сову Образования что, забыли?

Ну уж, нет.

Ей мы с Вами посвятим целую главу.

Отдельную.

И – последнюю.

По крайней мере, в этой книге.

Итак…