Марианна сидела на диване в гостиной замка. Вышивая серебряной нитью узор на платке, который собиралась подарить при встрече царевичу, она всем своим видом показывала неприязнь к отцу, бросая на него полные презрения и насмешки взгляды.

Сам же воевода был похож на нашкодившего мальчишку. Он постоянно опускал глаза, а его красное от неумеренных возлияний лицо было покрыто мелкими каплями пота. Он сидел в кресле, наклонившись вперед, сцепив ладони, и даже слегка раскачивался вперед-назад от напряжения. Он старался не смотреть на дочь и потому не отрывал взгляда с Корвуса, который уже больше часа предлагал им «завоевать Московию словом».

– Нам лишь остается убедить «Москву» в том, что царевич подлинный. Разошли гонцов по всей стране, воевода, пускай читают народу царскую грамоту, в которой он обвинит Годунова в страшных преступлениях. Подробно расскажет о зверствах татарских отрядов, верных царю. Но, главное, – он должен убедить «Москву» в том, что он – законный наследник. Пускай твои люди в Московии наймут бродяг и прочих бездельников, чтобы те ходили по городам и деревням и рассказывали о достоинствах Дмитрия.

Мнишек кивал, чувствуя на себе злой и осуждающий взгляд дочери.

– Пошли купцов в Москву, самых богатых, – продолжал своим скрипучим голосом монах. – Пускай они среди богатого люда и дворян распространят слух, что в Речи Посполитой царевича не воспринимают всерьез. Пускай обвиняют его в пьянстве и трусости. Нужно усыпить бдительность Годунова. А когда дело дойдет до решающей схватки, бояре все равно встанут на сторону нашего царевича.

В гостиной повисла пауза.

Корвус сел в свое кресло и попробовал уже остывший в невесомой китайской фарфоровой чашке зеленый чай с цветками жасмина.

– О-о! – с наслаждением выдохнул он. – Поистине – райский аромат. Не то, что бурый… Его хоть с мятой, хоть с чабрецом – одно. Будто сено с навозом заварили.

Марианна улыбнулась. Она знала, что зеленый чай – слабость Корвуса. И всякий раз, когда ей надо было отвлечь монаха от неудобного разговора, она переводила тему на недостатки черного чая, который почему-то ему очень не нравился.

– Не правда ли, Петр? Если провести связь между зеленым и черным чаем, то меня следует отнести к легкому, ароматному и бодрящему – зеленому, а папеньку – к густому, терпкому и дурно пахнущему черному?

Мнишек не ожидал такой наглости, и резко повернувшись к Марианне, посмотрел на нее с нескрываемой ненавистью.

– Что с вами, папенька? Вы меня невзлюбили? За что же?

Мнишек молчал.

– Я бы на вашем месте, любезный пан каштелян радомский, воевода сандомирский, староста львовский, самборский, сокальский, санокский и рогатинский не позволяла бы себе столь вольное поведение в отношении будущей царицы.

– Вот как станешь царицей, тогда и поговорим с тобой, – наконец подал голос Мнишек.

– Стану. И без вашей помощи, если вас что-то не устраивает в нынешней ситуации, сложившейся благодаря неуемному аппетиту одного из королевских вельмож, – надменно ответила Марианна.

– Дорогие мои, вы не представляет какое удовольствие каждый раз видеть ваше семейство. Особенно, когда в доме царит покой и незыблемое счастье, – вмешался в перепалку Корвус. – Поэтому, все же, давайте оставим обиды и поговорим о делах. Пан Мнишек, что вы думаете о моем плане?

Мнишек взял себя в руки и твердым, спокойным тоном ответил: «Я согласен со всем, что ты сказал».

– А вы, пани?

– Я соглашусь с отцом, – с деланным смирением ответила Марианна.

– Ну и прекрасно, – подвел итог Корвус.

Он молча взял со стола свою монашескую сумку и, поклонившись, вышел из гостиной.

Мнишек встал с кресла. Пройдя несколько шагов, он гордо поднял голову.

– Я не прощаю тебя, дочь моя, за те оскорбления и угрозы, которыми ты меня осыпала. И не прощу. Но я вынужден признать свои ошибки, также как и вынужден ради счастья нашего дома способствовать твоему будущему царствованию.

Он сделал паузу, во время которой стоял со сжатыми кулаками, еле сдерживая приступ ярости. В какой-то миг его рука по привычке потянулась к рукоятке кинжала. Но он опомнился, немного наклонился вперед и повернулся к дочери.

– Вон отсюда! – приказал он.

Марианна, почувствовав надвигающуюся беду, быстро встала, собрала свое рукоделие и с надменным выражением лица вышла из гостиной.

* * *

В ее комнате уже два часа сидел странного вида худой смуглый человек, одетый в облачение прекрасного покроя, но ничем невзрачное. По его внешнему виду сложно было сказать, к какому сословию он принадлежит. Для дворянина он выглядел слишком просто, несмотря на дорогую одежду. На купца он тоже не был похож – весь его вид говорил о чрезмерной скрытности. Узкие плечи и тонкие ухоженные руки, несмотря на богатырскую силу, которой он обладал, тут же бы развеяли все подозрения в том, что он военный. Он сидел на стуле около трюмо в слегка сгорбленной позе, не шелохнувшись все то время, что он ожидал Марианны. А когда она наконец-то появилась, медленно поднял голову и спокойно встал.

– Простите, – извинилась она. – Неотложные дела.

Вид этого странного человека тут же успокоил ее.

Она подошла к своему столу, открыла ключом ящик и достала из него шкатулку.

Повернувшись к гостю, она раскрыла ее и достала оттуда пузырек из красного стекла.

– Вот этим, пускай пропитает подушку, – она положила пузырек обратно и достала маленькую коробочку. – А это разведет в отваре мяты и чабреца, и даст, когда начнется приступ. Если у него сразу же польет кровь из ушей и носа, и он лишится чувств, значит, дело сделано.

Мужчина кивнул. Марианна подошла к сундуку и достала из него тяжелый мешочек, набитый золотыми монетами.

– Это – лекарю, на случай, если он не поверит в то, что ему предложили лекарство, – сказала она.

Покопавшись в сундуке, она вытащила точно такой же мешок, но чуть полегче.

– А это вам. Два отличных коня дожидаются на той стороне реки, у таверны, справа от переправы.

Мужчина, молча, поклонился и вышел.

Марианна, уставшая от общества отца, упала в кресло. Посидев в нем с закрытыми глазами несколько секунд, она вскочила, открыла один из ящиков своего стола и достала серебряный круглый медальон. Открыв его, она долго разглядывала изображенное на нем хитрое лицо Бориса Годунова.

– Царь, царь… – с издевкой произнесла она. – А ведь ты уже и не царь.

До нее давно доходили рассказы о том, что царь Борис в последнее время часто болел, и его лекарь из кожи вон лез, чтобы найти новое средство, которое бы его излечило.

Марианна сама приготовила яд, поручив своему посыльному рассказать, что это снадобье приготовили валахские монахи из специальных трав по рецептам из древних научных трактатов.

* * *

А в это время Лжедмитрий, радостный и расслабленный, праздновал в своем новом стане, в брянских лесах, возвращение казаков и приход еще одного четырехтысячного казачьего войска. Недолгие дипломатические переговоры, которые провели посланцы Лжедмитрия и Мнишека с казаками, закончились военным договором, который, конечно же, был скреплен несколькими сундуками монет и дорогими подарками.

Лжедмитрий уже написал благодарственное письмо невесте, и получил от нее быстрый ответ, в котором она советовала жениху почаще появляться на людях с какой-нибудь почитаемой русской святыней. Этому совету он последовал незамедлительно.

Люди Лжедмитрия вывезли из покоренного Курска чудотворную икону Богородицы, и устроили ей пышную встречу в Рыльске.

«А ведь еще полмесяца назад я хотел бежать в Самбор», – подумал царевич, глядя на своих веселящихся придворных и послов из Англии и Саксонии, которым накануне пообещал содействовать торговле после восхождения на трон.

– Государь, а все ж твой зять – хитрая шельма. – Никола наклонился к царевичу, обдав его терпким перегаром. – Смотри вон, немца с англичанином уговорил.

Никола громко засмеялся.

– Мало того, к тебе с Дона еще и двенадцать тысяч казаков ведет, – продолжил атаман. – Ох, чую, повеселишься ты в Москве.

Лжедмитрий недовольно отвернулся.

– Да ты нос-то не вороти, государь. Я ж тебя как облупленного знаю. Не верю я, что ты в Москве университет откроешь. Обманул ты этих польских и киевских монахов. И европейских мужей ученых не позовешь. Не нужно тебе это. Не тот ты человек. Огородишься тройной стеной от народа и над врагами расправу чинить начнешь. И меня с хлопцами перебить попытаешься, как только свою силу почувствуешь! Но только нас ты не возьмешь! А попробуешь сунуться в Запорожье, всех твоих стрельцов там положим.

Никола, шатаясь от выпитого вина, встал со стула и поднял бокал.

– За государя!

Несколько сотен сидевших за столом встали и последовали его примеру.

* * *

На следующий день, как следует отоспавшись, царевич отослал отряды казаков защищать Кромы, чтобы отвлечь царскую армию.

Маневр удался – царские войска вместо того, чтобы осадить самозванца, теряли время, штурмуя Кромы и Рыльск, жители которых, озлобленные на царя за погромы, стояли насмерть.

А спустя неделю, он получил два письма – из Самбора и Москвы.

Лжедмитрий несколько секунд колебался, решая какое открыть первым и разорвал московское послание.

«Государь! Гонцы зачитали на Лобном месте ваше слово к боярам и московскому люду!».

Лжедмитрий улыбнулся, вспомнив, как переводил эту речь с польского.

«Народ восстал! Дворец Годуновых и подворья близких ему бояр разгромлены!».

Царевич открыл письмо от Марианны.

«Любимый мой! Спешу сообщить, что злодей Борис мертв! Смерть застала его прямо на сторожевой вышке, откуда он любил смотреть на Москву. Лекарь обнаружил сердечный приступ. Но мне кажется, что Годунов был отравлен одним из своих многочисленных врагов. Дошли слухи, что яд, который убил московского правителя, не простой, а тот самый, которым казнили греческого философа Сократиса.

Люблю тебя!

Твоя навеки Марианна.

P.S. Учитывая вновь открывшиеся обстоятельства, шлю тебе формулу присяги, которой должны придерживаться все верные тебе люди».

Лжедмитрий развернул второй лист письма, пробежал его глазами по присяге и замер. В этот момент он осознал, что полностью подчинен своей невесте.

– Государь! Вестовой! – крикнул стражник на улице.

– Зови его! – ответил Лжедмитрий.

В шатер зашел запыхавшийся гонец.

– Царь наш! Государь! С радостью доношу, что после того, как весть о жестокостях царских отрядов в непокорных волостях дошла до Москвы, на твою сторону встали несколько князей вместе со своими дружинами, а во главе их стоит князь Василий Голицын. Москва сдалась без боя!

Лжедмитрий отпустил гонца и, еще не до конца понимая, что стал властителем Московии, несколько минут стоял посреди своего шатра с бессмысленной улыбкой на губах.

– Москва – моя, – только произнес он через несколько минут и облокотился на край, стоявшего рядом стола. – Моя.

Он достал из потайного кармана медальон, и раскрыл его. Слегка опустив веки, не моргая, царевич долго и молча смотрел на портрет царя Ивана Четвертого. Наконец он отвел свой взгляд и закрыл глаза. По его щекам потекли слезы. Крепко сжав губы, чтобы не разрыдаться во весь голос, Дмитрий стоял еле сдерживая себя. Затем, немного успокоившись, он снова посмотрел на медальон.

– Москва моя, отец, – сказал он портрету. – Она моя отец. Я отомщу им за нас.