АКТ 1-й

Сцена 1-я (календарь — март, 1980 г.)

(Примерно 15 мин)

Мексика, Посольство США, офис американского консула в Мексико-сити. За столом перебирает бумаги консул. Владимира вводит сотрудник посольства — он в штатском, немногословен, военная выправка очевидна. Владимир остается у приоткрытой двери, в проем виден силуэт вооруженного охранника. Сотрудник склоняется к столу, что-то неслышно говорит консулу. Консул раскрывает газету со статьей о пропавшем ассистенте режиссера из советской киногруппы, зрителю видна фотография Владимира на полную страницу.

КОНСУЛ (обращается к офицеру):

— Он?

СОТРУДНИК (уже в полный голос):

— Да, господин консул, похоже — он. Я могу идти?

Консул кивает. Сотрудник остается, отодвинув стул в угол комнаты, по ходу сцены он выходит и заходит в комнату несколько раз, молча кладет бумаги на край стола Консула. Одну из них — прямо перед Консулом, тот берет ее в руки, быстро читает и кладет на стол, но отдельно от других бумаг. Сотрудник сразу возвращается в свой угол. Консул поднимает голову, жестом приглашает присесть Владимира на стул, стоящий у стола.

КОНСУЛ:

— Ду ю спик инглиш?

ВЛАДИМИР (понимая о чем его спрашивают, отрицательно качает головой):

— Но, сэр. Нот…

СОТРУДНИК (консулу):

— Мы нашли переводчицу-стенографистку, вдову бывшего посла Польши, с 50-го осталась в стране. Она здесь. Можно пригласить? (Отходит к двери, быстро возвращается и остается в углу комнаты.)

Входит Переводчица, протягивает руку консулу.

ПЕРЕВОДЧИЦА (консулу):

— Хэлло, сэр! Хау ар ю?

КОНСУЛ (поднимается из-за стола, с легким поклоном отвечает Переводчице: «Хау ар ю, мэм?», указывает на Владимира, неожиданно произносит по-русски, правильно, но с сильным акцентом):

— Извольте, сударыня, ваш клиент. Или наш? (Смеется). Вот и побеседуем втроем.

Владимир встает, огорошенно смотрит на Консула и Переводчицу, снова опускается на стул, переводя взгляд с Переводчицы на Консула, вытирает лицо салфеткой, ее он берет из стопки на столе Консула. Тот, наблюдая за Владимиром, разрешающе кивает головой. Жестом предлагает женщине сесть в кресло, стоящее сбоку от его стола. Переводчица и Консул садятся.

ПЕРЕВОДЧИЦА (улыбаясь, обращается к Владимиру):

— Меня зовут Мария Станиславовна, можете обращаться ко мне просто Мэри, окей?

КОНСУЛ (уже по-английски, обращаясь к Переводчице, произносит несколько фраз и почти сразу переводит взгляд на Владимира, придвигает к краю стола магнитофон, показывает на него Владимиру):

— Господа, я включу магнитофон — надеюсь, вы не станете возражать?

ВЛАДИМИР (почему-то отвечает одной из знакомых ему английских фраз):

— Ес, сэр…

КОНСУЛ (с улыбкой):

— «Да» — что? Возражаете? Или все же «нет» — не возражаете?

В дальнейшем Консул и Сотрудник обращаются к Рачихину через Переводчицу, та повторяет их вопросы по-русски. Голос Консула не слышен (он посматривает на Владимира, когда тот отвечает). Владимир поначалу заметно волнуется, но постепенно успокаивается.

ВЛАДИМИР (складно, не останавливаясь, будто заполняет анкету):

— Родился в Сибири в 41-м. Отца не знал — в 43-м пришла похоронка из военкомата. Потом уже мы узнали: убит на Курской дуге. После войны переехали жить к новому мужу мамы, демобилизованному. Рос как все. Ходил в школу… Дружил с ребятами. Научился играть на баяне, подрабатывал на свадьбах в деревне. Рыбачил с ребятами… Завербовался на строительство завода по сбору комбайнов — на целине. Оттуда и в армию забрали.

Сотрудник, черкнув несколько строк на листке, передает его переводчице.

ПЕРЕВОДЧИЦА (читает с листка по-русски):

— И долго служили? Кем вы служили в армии, в каких войсках?

ВЛАДИМИР (обернувшись на Сотрудника, переводит взгляд на Консула. К нему он и обращается, отвечая по-русски на вопросы Сотрудника):

— Солдатом в пехоте, кем же еще? Три года служил, как все…

СОТРУДНИК (придвигает свой стул к Переводчице):

— А подробнее можете?

ВЛАДИМИР:

— А что, служба как служба, ходили строем, на кухне дежурил, в караул посылали, ездили на стрельбище…

СОТРУДНИК:

— Так, так… Из какого оружия учились стрелять?

ВЛАДИМИР:

— Сначала дали карабин, на втором году — автомат Калашникова…

СОТРУДНИК:

— А пистолет?

ВЛАДИМИР:

— Из пистолета — нет, вы что?! Пистолеты были у офицеров, у старшины…

СОТРУДНИК:

— А у вас какое было звание?

ВЛАДИМИР:

— На третий год стал ефрейтором. Старшим солдатом (показывает пальцем на плече как бы одну полоску погона).

СОТРУДНИК:

— Так прямо подряд три года служили без перерывов?

ВЛАДИМИР:

— Однажды разрешили отпуск — поехал в сибирский город Миас, надеялся найти деда, отца матери — говорили, он еще жив. И нашел ведь…

СОТРУДНИК:

— Ну, а подробнее о службе рассказать можете?

ВЛАДИМИР:

— А что подробнее? Увлекся спортом, гимнастикой, получил 1-й разряд, посылали на соревнования…

СОТРУДНИК:

— Ну вот, а говорите без перерыва. (Смотрит на консула, тот жестом останавливает сотрудника, обращается к Владимиру.)

КОНСУЛ:

— А к деду-то как съездили?

ВЛАДИМИР:

— Пили мы с дедом два дня — до моего отъезда, из дома почти не выходили. Помню, спрашивал он все время: «Внучек, ну объясни, почему вся наша жизнь, всех родных наших — и матери твоей, и бабки проходит в страданиях?»

Жена его плакала: «Виновата, говорит, я перед твоей бабкой, отбила у ней мужика».

КОНСУЛ:

— Ну, хорошо, а что другие солдаты рассказывали после отпуска?

ВЛАДИМИР:

— Больше в отпуск тогда никого не пускали — было время Карибского кризиса.

КОНСУЛ:

— А вас вот пустили…

Ну, и потом — что? Дослужил до конца — и домой, в деревню?

ВЛАДИМИР:

— Знаете, демобилизовался-то я чуть раньше — в Ленинградский институт физкультуры пригласили меня поступать после спортивных соревнований. Поступил, учился, подрабатывал…

КОНСУЛ:

— Подрабатывал? А что — не хватало стипендии?

ВЛАДИМИР:

— Нет, конечно! Был у скульптора натурщиком, попал в круг художников-академиков, на дочке одного чуть не женился… Да кем я только не был — где деньги платили, туда и шел.

СОТРУДНИК (неожиданно вмешивается):

— Ну, и где же еще платили?

ВЛАДИМИР:

— Статистом работал в балете, ночным кочегаром в своем институте… А учебу не бросал. Даже должен был лететь на Олимпиаду в Японию — сорвалось: повредил связки на тренировке. Зато ездил потом физруком в пионерские лагеря на Черное море, в «Артек»… И в «Спутник» — молодежный лагерь.

СОТРУДНИК (вскинув голову, смотрит в упор на Владимира):

— «Спутник»? Это, кажется, международный лагерь, туда не каждого посылали работать, верно?

ВЛАДИМИР (помолчав):

— Не знаю, мне разрешили… Правда, защиту диплома пришлось отложить — не успевал. Зато подал документы в МГУ на философский факультет.

КОНСУЛ:

— Кажется, это элитный институт? И вам легко удалось поступить туда?

ВЛАДИМИР:

— Так ведь я после четвертого курса подал — на первый курс. А так бы могли и не принять. Какие-то дисциплины не сдавал — их зачли как сданные в Ленинграде. Элитный — это правда. Там учились дети знаменитостей — маршалов, партийных деятелей, академиков. Там и познакомился с женой. Потом дочка у нас родилась…

КОНСУЛ:

— Ну, хорошо, вот сейчас вы здесь, а родные у вас в СССР остались — жена, говорите, дочка, верно? И как они теперь там — наверное, будут проблемы?

Владимир молчит, не поднимая голову

КОНСУЛ (переводчице):

— На сегодня, пожалуй, хватит, да и вы устали… Поработайте с пленкой — не откажите в любезности сделать точный перевод дня за два. Управитесь? (Обращается к Владимиру.) А вы пока поживете в гостинице, мы вас там устроим.

Владимир поднимается со стула.

СОТРУДНИК (неожиданно останавливает его жестом. Подходит вплотную к столу, внимательно смотрит на Владимира):

— А как вы в эту киногруппу-то попали?.. И вообще, в кино?

Консул молча наблюдает

ВЛАДИМИР (отвечает сразу, видно, что он готов к этому вопросу):

— После университета работал научным сотрудником, встретил как-то приятеля в Елисеевском магазине, знаете такой в Москве? (Сотрудник утвердительно кивает.) Учились мы с ним вместе. Теперь он работал на студии, вот и мне предложил. Показалось интересно — почему бы не попробовать? Так и попал я на «Мосфильм».

СОТРУДНИК:

— И что, сразу начали работать — без специального образования, без подготовки?..

ВЛАДИМИР:

— Конечно, не сразу: экономику я знал хорошо, мог бы и диссертацию защитить, и защитил бы, если бы…

КОНСУЛ:

— Что, «если»?..

ВЛАДИМИР (как бы пропустив мимо ушей вопрос, продолжает):

— …А экономика — она и в кино экономика. Так и работал я на разных картинах — администратором, заместителем директора. С большими режиссерами работал, потом и в творческих должностях — ассистентом режиссера. Теперь вот — попал на съемки в Мексику.

КОНСУЛ:

— Ладно, поговорим еще завтра, а пока отдыхайте. Ну, а все же, чем будете заниматься дальше, если попадете в Америку?

ВЛАДИМИР:

— В Голливуд буду пробиваться! Язык, конечно, надо будет подучить… Это я понимаю.

КОНСУЛ (берет со стола лежащий отдельно листок):

— Ну, хорошо — вот нам звонили из Толстовского фонда князь Голицын — вы знакомы с ним, слышали о таком? И князь Багратион тоже… Оба дают поручительство — просили за вас: так что, в страну, возможно, впустим вас, а там — как решит иммиграционная служба…

ВЛАДИМИР (пытаясь продолжить разговор):

— Вообще-то, я готовился бежать давно — после знакомства с закрытыми архивами, допустили к ним перед съемками… А там — о том как готовилась революция, и о Дине Риде — фильм ведь о нем… В старых газетах прочел — Ленин с Муссолини дружил, кто у нас об этом знал? И о том, что штурма Зимнего вовсе и не было… Собирались снимать в Нью-Йорке — не получилось, не дали визы Штаты, наверное, потому что был он американский коммунист. Стали снимать здесь, в Мексике…

КОНСУЛ (уже не слушая, делает останавливающий жест рукой — потом, потом… Передает кассету с записью беседы Переводчице):

— Это — копия, работайте, не тревожьтесь за сохранность.

ЗАНАВЕС

 

АКТ 2-й

Сцена 1-я (календарь — май, 1962 г.)

(Примерно 10 мин.)

Свадьба. Дача родителей Раи. За длинным столом (его часть может быть скрыта за сценой) видно, что застолье длится уже не первый час. Время от времени вступает группа приглашенных цыган (песни, скрипка, гитара). Часть гостей, стоя в стороне, беседуют группками, по 2–3 человека. Невеста в фате, ее обступили подруги. В стороне наблюдает за действием — Рассказчик. В одной из группок — Владимир, он беседует с человеком в мундире крупного военачальника и с Отцом невесты, сегодня Отец невесты в штатском, в праздничном костюме. Отец, положил руку Владимиру на плечи, в другой руке у него рюмка. Военный вскоре отходит в сторону.

ОТЕЦ НЕВЕСТЫ (Владимиру):

— Ну, вот, сынок, — думал ты когда-нибудь, что у тебя на свадьбе будет маршал Советского Союза? То-то, Вовка. Ты береги Раечку, она у нас одна, и воообще, одна такая! Смотри, если что! (Протягивает руку, сжимает ладонь в кулак, как бы что-то растирая в нем.) Эх, увел девчонку из-под носа родителей, ну, брат, ловок! Будешь и в жизни не промах — я вас не оставлю. Да и друзья мои, они теперь и твои, наши. Ты посмотри: к кому приходит на свадьбу Марик Бернес — ты его только в кино и мог видеть, да?

А маршал Малиновский? А Бронштейн, шахматный чемпион? А академик Неулыбин? Ты, Вовка, не думай, что я забыл, как она к тебе сбежала. И аборт не забыл, сукин ты сын, внука меня лишил, может быть… (Закрыв глаза, допивает рюмку, опускает ее. Видно, что он сильно пьян. Вступают с песней цыгане. Гости снова собираются за столом, поднимают рюмки, хором кричат: «Горько!»)

ВЛАДИМИР:

— Папа, пора бы простить… Мы любим друг друга… А лет-то нам — всего ничего, будут, будут внуки, это за мной. Нам бы встать на ноги только… (Подходит к невесте, они целуются, возвращается к отцу невесты.)

ОТЕЦ:

— На ноги, говоришь? На какие еще ноги — кто вам квартиру купил на Ждановской? То-то. Ты посмотри, кто за столом — держись нас. Вот они, твои ноги, понял? (Гости снова кричат «Горько!» Отец подходит к столу, наполняет рюмку. Новобрачные целуются. Владимир отходит от невесты, подсаживается к одному из гостей, оба поднимаются из-за стола).

ГОСТЬ (это «Серый», он совершенно трезв, жестом показывает цыганам — «Да заткнитесь вы!»):

— Ну что, дружок, какие планы? (Доверительно приобнимает Владимира.)

ВЛАДИМИР:

— Да какие планы? Доучиться надо. И подрабатывать, найти надо что-то — с магазином я завязал: чернорабочим тяжело все же.

СЕРЫЙ:

— Чернорабочим, ну ты даешь, брат! Вот, слушай, — ты в партии?

ВЛАДИМИР:

— Да пока нет. Готовлюсь.

СЕРЫЙ:

— Хочешь на лето в Якутию? Комсоргом со студенческим отрядом. Поедешь? Неосвобожденным пока, вкалывать придется со всеми. Работа, не скрою, тяжелая, но заработаешь — это точно. Готов?

ВЛАДИМИР:

— А что — поеду…

СЕРЫЙ:

— Ну, вот и лады. А Раечка подождет тебя, никуда не денется, не пропадет за лето — за ней-то мы приглядим. После придумаем для тебя что полегче.

ЗАНАВЕС

 

АКТ 3-й

Сцена 1-я (календарь — ноябрь, 1968 г.)

(Примерно 10 мин.)

Кабинет чиновника в Комитете по науке. За большим письменным столом — Серый. Приоткрывается дверь, в ней показывается Секретарь Серого, посторонившись, она пропускает Владимира. Серый встает из-за стола, делает шаг навстречу Владимиру, пожимает ему руку, подталкивая в спину, усаживает его в одно из стоящих в стороне кресел перед журнальным столиком, сам садится рядом. Сменившийся листок календаря, в противоположном углу на стуле — Рассказчик.

СЕРЫЙ:

— Володя, мы тебя знаем не первый год, да и ты — нас, верно? Хватит подрабатывать — физкультурничать. Физорга мы себе подберем и без тебя: желающих к нам, знаешь, сколько? Пруд-пруди. Выбираем из заслуженных мастеров. Ну, а ты, с дипломом, будешь работать теперь у нас — не в самом Комитете, это успеется, пока — в системе, работать по-настоящему, всерьез. Вот, слушай: для начала присмотрели тебе место в группе Глушкова — тема у академика твоя: «экономика США». А там — поглядим… За границу будешь ездить.

В кабинет входит Секретарь Серого — это пожилая грузная женщина, волосы «калачом» на голове, ставит на стол поднос с чаем, бутербродами.

СЕКРЕТАРЬ (Серому, мельком взглянув на Владимира):

— Вам опять из дома звонили. Спрашивают, не задерживаетесь ли? И в Управлении ждут, они тоже звонили (выходит, оглядываясь на Владимира).

СЕРЫЙ: (отпуская ее жестом, громким шепотом Владимиру):

— Видал, мымра! Да, не все в наших руках, не все, брат… Но кое-что все же можем… Ладно, давай подкрепимся (придвигает стакан Владимиру).

ВЛАДИМИР (пытаясь вернуться к теме):

— И в Штаты?

СЕРЫЙ:

— Во, даешь! Да, быстрый… Ну, и в Штаты. Не сразу, конечно… А что тебе — Штаты? Мало ли стран не хуже!

ВЛАДИМИР:

— Верите, я с детства мечтал побывать в Сан-Франциско, книг начитался, кино их — море, пальмы…

СЕРЫЙ:

— Ну, конечно, так тебе сразу — море, пальмы… Знаешь, пока, на лето, езжай, брат, в «Спутник» — там и привыкай к морю, к пальмам… И помни — обстановка в лагере, знаешь ли, не простая — это не «Артек» с детками: ребята, хоть и из наших демократий, разные приезжают. Это ты учти. И девчонки, конечно… Ты в «Артеке», говорили мне, отличался. С этим — смотри, Раечку обидишь — в два счета вылетишь! И оттуда, и вообще. Вот так, Владимир Венедиктович… Понял?

После кадровиков, загляни ко мне. Обсудим подробности. И перспективы. Не сегодня — буду занят: зовут «на ковер» (показывает пальцем на потолок), будут слегка «чистить». Один ханурик, из кинохроники запросил политического убежища и где, думаешь? В ГДР! Ну, дуб! Где он рос-то! И где он теперь, соображаешь? Да, дела… Все, лады, папаше скажи — жду звонка. Ну, пока, физкультпривет, ступай!

В кабинет снова заглядывает Секретарь Серого, остается в дверях, переводит взгляд с одного на другого, показывает пальцем на висящие на стене часы.

ЗАНАВЕС

Сцена 2-я (календарь — июнь, 1975 г.)

(Примерно 10 мин.)

Квартира Рачихина, его любовница Жанна и он стоят облокотившись на подоконник. Владимир смотрит в окно, там видны кроны деревьев. Жанна тянет его за рукав.

ЖАННА:

— Да ты на меня смотри! Что — деревьев этих не видел? Приезжаю, помиловались — и привет? Каждый раз, каждый раз… Володечка, не хочу я так! Переезжай ко мне. А надоела — так и катись, оставайся с Раисой.

ВЛАДИМИР:

— Дурочка, ну что ты говоришь! Ершик, ершик ты мой хороший… Знаешь ведь, люблю я — тебя. Просто взять, уйти из дома… А дочка? Аринушку я по-любому не оставлю. И еще, ты же знаешь: я работой повязан, во как! (Проводит пальцем по шее.) Враз потеряю все наработанное. Нет теперь отца Раи — так везде друзья его… Дай им бог здоровья, перекроют кислород по всем направлениям.

ЖАННА:

— Да что тебе их кислород-то! Ну, и дыши им. У меня тебе мало воздуха? Дача — лучшая в поселке! А то, может, заработки твои тебя держат? Так я из парикмахерской втрое приношу каждый месяц. И клиентки мои тоже не хухры-мухры: смотри, чьи жены — замминистра, начальника горторга… А районная прокурорша — тебе мало?

ВЛАДИМИР:

— Лапонька, ну, как ты не понимаешь?! Думаешь, в Мосфильм просто перескочить? Проректор-зампохоз, и вдруг — директор картины? Это только у Райкина легко: «Там вода и мыло, здесь мыло и вода!» — из директора прачечной — директором парикмахерской.

ЖАННА:

— И что тебе далась парикмахерская! Да, я парикмахер, да, делаю маникюры, укладываю и крашу волосы профурсеткам! А заработал ты за столько времени себе пусть не такую дачу, как моя, хоть бы на приличный кооператив в центре? А сейчас, вообще — хана! Не стало тестя — ничего нет!

ВЛАДИМИР:

— Все будет, все! Да и дача-то, если уж на то пошло, не тобой заработана… Ладно, ну, рассуди сама: полгода на «Сибириаде» — интересно же! Да и не пустой вернулся из Башкирии: таких шкурок на воротник ты в Москве фиг достанешь, со всеми своими блатами! С Гайдаем — работал? Работал. А с Бондарчуком на «Молодости с нами»? Так он мне сказал на банкете, после приемки картины госкомиссией: «Будем еще работать вместе». Да пойми же, — уйти сейчас из семьи, от Раечки — все!

Слышен шум подъехавшего автомобиля. Голоса. Вваливаются друзья, это сотрудники Госкино, их трое — ставят на пол сумки, коробки с бутылками. Обнимаются с Владимиром, целуют по очереди Жанну. Смеются.

ГОСТИ:

— Что, не ждали? (Переговариваются друг с другом.) Из машины все взяли? Ну что, скажем сейчас? Ладно, передай мне портфель.(Один из гостей читает бумагу, раскрыв папку.) «Утвердить состав съемочной группы „Прощание с Матерой“: директор картины Владимир Киршон… режиссер-постановщик — Лариса Шепитько… ассистент режиссера… (Делает паузу, произносит торжественно, голосом Левитана.) Владимир Рачихин!» Ну, и так далее. А ты смотри какой состав, какие актеры — не возгордись, Вовка! И, между прочим, не забывай друзей, кому обязан — помни. А то ведь узнавать перестанешь. (Все весело переговариваются, выдвигают в центр комнаты стол, устанавливают на него бутылки, снедь из сумок.)

ВЛАДИМИР (отводит Жанну в сторону.):

— Вот, видишь! Это они так, пока служат под началом друзей Раиногопапы, и для тех я остаюсь своим, пока я в семье. К тебе они относятся хорошо, сама видишь. Ну, а так, у кого из них нет подруги на стороне — у всех есть. Кто об этом говорит?..

ЖАННА:

— «На стороне!» А я не хочу на стороне! Знаешь, дружок, вот что — это ты у меня теперь будешь на стороне! Хочешь так? Все. (Поворачивается к Владимиру спиной, отходит, он ее догоняет, обняв, прижимает к себе, в этой позе они остаются, пока гости хлопочут вокруг стола.)

ВЛАДИМИР:

— Ну, погоди, ну, чуток еще — дай закрепиться в студии… Отснимем эту «Матеру» — будем думать, как дальше жить. Рая будет в отпуске еще полный месяц, в Судак зовет приехать к ней, Аринушка — у бабки. Куда теперь поедешь — картина. Да, так и так — я бы не поехал, видишь, сколько у нас будет времени. А завтра — суббота, заночуем в городе у меня, поговорим спокойно, без помех, в воскресенье электричкой вернешься на дачу.

Сцена 3-я (календарь — июль, 1978 г.)

(Примерно — 2 минуты)

Та же квартира Владимира месяц спустя. Он провожает к двери Жанну.

ВЛАДИМИР:

— Ты пока лови такси, я позвоню Климову, теперь мне с ним работать — его поставили вместо Шепитько. Надо же — одну сцену только и успели с ней снять. Такая нелепость… Все, кто был в машине, — она, Чухнов, Фоменко, еще кто-то. Ведь и я мог быть там. Кузов автогеном резали, вынимали их. Да… Сейчас будем доснимать, сценарий переписан — все наспех.

ЖАННА (быстро крестит Владимира):

— Господь с тобой, Володечка. Ты сам-то не очень высовывайся, без риска, а?.. Мы ведь жить только собираемся… Да, Володечка?.. Правда ведь?

Дверь приоткрывается — она изнутри на цепочке. Из-за двери — голос Раи, она вернулась неожиданно. Жанна замирает у двери, Владимир подходит, нерешительно топчется у двери и снимает цепочку. Входит Рая, делает шаг, роняет дорожную сумку. Подносит ладони к щекам, молча, не меняя позы, переводит взгляд с Владимира на Жанну.

ВЛАДИМИР (торопливо):

— Раечка, ну, говорил же я тебе — не езжай в этот Судак, говорил ведь, не езжай! А ты все равно поехала. Вот, видишь, что получилось! (Делает попытку взять ее за руку. Рая, не глядя в его сторону, молча выходит в другую комнату, плотно закрыв за собой дверь. Дорожная сумка остается на полу. Жанна выскальзывает за порог квартиры. Владимир стоит в нерешительности, делает шаг в сторону внутренней двери, возвращается к порогу квартиры, останавливается.

ЗАНАВЕС

Сцена 4-я (календарь — январь, 1980 г.)

(Примерно 5 мин.)

В квартире Владимира и Жанны — они не первый год снимают ее. Сейчас Жанна помогает Владимиру укладывать вещи в чемоданы. С ними рядом их сынишка. Владимир склоняется над чемоданами — что-то достает из них, что-то кладет в освободившееся место, пытается закрыть крышку на замок, становится на нее коленом, крышка не поддается.

ЖАННА:

— Ты что, как на сто лет едешь!

ВЛАДИМИР (не отвечая, распрямляется над чемоданом, долго молча смотрит на сына, притягивает его к себе, целует в макушку. Оборачивается к жене):

— На сто — не на сто, а все же… Ты уж смотри за Венькой. (Сыну.) Будешь маму слушаться?

Жанна садится на стул, молча переводит взгляд с мужа на сына.

ВЛАДИМИР (снова обращается к ней):

— Лапонька, Жанок, Ершик ты мой, — знаешь же, из заграницы много не назвонишься — Мексика не Малаховка. Писать — буду, может удастся с кем-то и передать чего-ни-будь. А если что — я тебе все телефоны оставил, к кому при нужде обратиться. Не забудь сразу назваться — о тебе мои друзья знают, хоть ты с ними не со всеми знакома, но все же. Отработаю — своя квартира будет, могу обещать.

А больше и не знаю что сказать: съемки ведь могут и затянуться. Будут кончаться деньги — позвони в кассу на студию, или вот еще телефон — можешь и там занять. Занять, ясно? Ладно, давай целоваться. В общем, «Жди меня…»

В дверь раздается звонок. Голос из-за двери: «Владимир Венедиктович, машина ждет. Надо бы поспешить. Дождит в Шереметьево, хорошо, если за два часа доберемся. Помочь с вещами-то?»

ВЛАДИМИР:

— Дождь — хорошая примета: провожает природа слезами, значит встречать будет солнышком! (Садится на чемодан, задумывется. Жанна подсаживается рядом, к ним подходит сын.)

ЗАНАВЕС

 

АКТ 1-й

Сцена 1-я (календарь — декабрь, 1983 г.)

(Примерно — 10 мин.)

Вечеринка русских эмигрантов у Продюсера — его съемная квартирка обставлена убогой мебелью — присутствующие (они примерно в одном возрасте — 30–35 лет) умеренно пьяны. Здесь все называют друг друга по кличкам: «Плотник» — в шортах и футболке, «Гонщик» — в кожаных брюках и жилетке поверх безрукавки, «Музыкант» — в джинсовом костюме, «Альфред» — рослый, по возрасту старше других, совершенно лыс, Владимир «Беглый» — в белых брюках и тенниске навыпуск.

Между ними за столом — молодые женщины, у них тоже прозвища: худощавая в сарафане Римма — «Морковка», невысокая миловидная блондинка Лариса — «Редиска», у окна выглядывает на улицу, не принимая участия в общем разговоре, Людмила — «Куколка». В дальнем конце стола Гонщик что-то говорит Ларисе, сильно ее толкает, она падает со стула, поднимается и наотмашь бьет по лицу Гонщика.

ЛАРИСА (кричит Гонщику):

— Сука, сука подлая, сука позорная! Ты что делаешь!

ГОНЩИК (тоже кричит):

— Блядище, блядище ты, Редиска, ну что, бля, добавить?.. (Медленно отходит в угол комнаты.)

МУЗЫКАНТ (дерущимся):

— Чуваки, чуваки, кочумай!..

ПРОДЮСЕР (поднимается из-за стола — спокойным голосом):

— Люди, кончай базарить. Ларка, дома разберетесь. Совсем охуели — делать больше нечего? А ведь есть о чем говорить, я чего вас позвал сегодня. (Обращается ко всем присутствующим.) Вот ты, Гонщик, ты почти 10 лет здесь, не надоело тебе чужие крыши крыть? Мог бы уже и свою заиметь… Ты, Плотничек, — тоже не вчера прибыл, а чего успел? Да ничего ты не успел. И не успеешь. (Обращается к Музыканту.) Алик, много ты заработал? Колупался с развалюхой, чуть ли не заново построил, сколько времени ушло — и продал за те же бабки, верно?

Только не свисти мне, что хорошо наварил — я-то знаю, кто у тебя купил и за сколько. И знаю, сколько тебе в кабаке по пятницам-субботам за игру платят. Эх ты, — консерватория. Так на консервах и будешь жить? А для тебя, Беглый, у меня отдельный разговор… (Отводит его к переднему краю сцены, оставшиеся за столом оживленно жестикулируют, их голоса не слышны.) Володька, ты — мосфильмовский, я — пятилетку «Ленфильму» отдал, верно? Ну, вот скажи, почему ты сбежал? Голливуд у тебя не получился, и, скорее всего, не получится. Не обижайся — и у меня тоже ни хрена не получается. Никто нас с тобой здесь не ждал. На хрен мы им сдались — здесь своих некуда девать!

Даже Пол — ничего для меня сделать не может, только и радости, что на дринк позовет раз в полгода — не забыл, как я его выручил… Пашите, кто хочет, а я продаю такси — за три машины, за три медальона я полтинник как минимум возьму, если не больше. Так? Денег у тебя нет — это я знаю, и ты знаешь. Но и перспективы на них не предвидится, верно? А есть, Вовчик, вот что: будем снимать порнуху. Русскую!

ВЛАДИМИР:

— Чего-чего? Ты что, серьезно? В Америке — не хватает твоей порнухи?

ПРОДЮСЕР:

— Такой — не хватает! Русский сюжет, русские герои, действие — в России, представляешь?

ВЛАДИМИР:

— Действие представляю, героев — представляю, а — как, где, кто… Это — пока не представляю. Может, разъяснишь?

ПРОДЮСЕР:

— Снимать будем здесь, у меня. За городом, на природе, в русской бане, в Санта-Монике. Актеров — начнем с наших, с приезжих, они все лапу сосут, никто не работает! Пойдут за минимальные бабки.

ВЛАДИМИР (недоверчиво):

— И девочек — наших? Ну, сколько все будет стоить? И как потом, кому продать фильм — это ты уже знаешь?

ПРОДЮСЕР:

— Знаю не все, но на видео наверняка продадим — посмотри, на Сансете, на Вестерне, в даунтауне — на каждом углу «пуссикэт», где порно крутят 24 часа в сутки, или в эти магазины! В общем, уверен, что свое-то отобъем, а то и будет хороший навар. Ну, что думаешь?

ВЛАДИМИР:

— Как тебе сказать… Может, все это и так, хотя моя идея — реальнее. Я же говорил тебе — насчет «Харлей-Дэвидсон». Ты знаешь сколько трофейных мотоциклов после войны ржавеет по сараям на нашей любимой родине, привезенных из Германии, оставленных после войны американцами? И сколько они теперь здесь стоят? То-то! Ездить домой ребята начали помаленьку, теперь пускают. Прочесать страну, особенно глубинку — там машины во дворах под дождем-снегом гниют. Возьмем за копейки, здесь отреставрировать — и на каждом червонец, а то и два сделаем. По-моему, это надежнее. Хотя у меня, так и так, бабок нет, это тебе известно — ни на кино, ни на мотоциклы.

ПРОДЮСЕР:

— Это — кто не знает… Да и откуда им взяться — ты вот здесь который год? Будешь и дальше сторожем в чужом доме проживать — никогда их у тебя не будет! Ладно, мозгуй… А пока вернемся к ребятам.

Оба возвращаются к столу. Беглый подходит к стоящей у окна Куколке.

ВЛАДИМИР (Куколке):

— Скучаем?

КУКОЛКА:

— А ты откуда такой веселый? Раньше тебя я здесь не встречала.

ВЛАДИМИР:

— А я — тебя. Вот и квиты.

Из-за стола зовут. Теперь там все заметно пьяны: «Куколка, Беглый! Что вы там по углам третесь, давайте к столу!» Куколка и Беглый садятся за стол, уже на соседние стулья. Беглому уступают место рядом с Куколкой. Кто-то запевает: «На позицию девушка, а с позиции мать, на позицию честная…»

ЗАНАВЕС

Сцена 2-я (календарь — июль, 1984 г.)

(Примерно 5 мин.)

Отбор актрис и актеров для съемок фильма в квартире Продюсера. Присутствуют он, его жена, Беглый, Куколка.

ПРОДЮСЕР (возится с софитами, направляя свет на кресло, обращается к жене):

— Лидка, я же просил тебя — отодвинь кресло дальше от двери, чтобы до него нужно было дойти — ну, хотя бы шагов десять!

ЖЕНА ПРОДЮСЕРА(обращаясь к нему):

— А ты сними такую квартиру, чтобы можно было по ней гулять! Тогда и отодвину! Будет куда двигать…

ПРОДЮСЕР (примирительно):

— Сначала ленту снимем, тогда и квартиру… Да не снимем, купим! Без копья приехали — пять наших машин по городу ездили? Ездили…

ЖЕНА:

— Ну, ездили — и где они сейчас?

ПРОДЮСЕР:

— Пока снимаем, одна прокормит, а там — знаешь же, о такси забудем, нас будут возить. И даже лимузины, а ты — такси, такси… Ладно, давай запускать, много пришло-то?

ЖЕНА:

— Сначала было пятеро девчонок, мужики назначены, как ты сказал, отдельно — через час будут. А из наших — обе ушли. Передумали. Будем смотреть американок — они не передумают, профессионалки! Из стриптиза.

ПРОДЮСЕР:

— Так у нас не ресторан. Ты хоть им объяснила, что их перед камерой трахать будут?

ЖЕНА:

— A-то там их не трахают, что ли… Заплатим — будут и перед камерой!

ПРОДЮСЕР:

— А язык? Для русской версии дублировать придется… Ну, ладно — наши актрисы здесь продавщицами и официантками устраиваются, ждут ролей в Голливуде. Долго ждут… Только и они без денег работать не станут. И никто не станет!

КУКОЛКА (вмешивается):

— Я стану, ну, может, не совсем бесплатно, а недорого

— сколько наберешь… И вообще, все сыграть могу — со словами! Всю роль. Подойду? Скажешь — «нет», обидишь!

ВЛАДИМИР (отводит Куколку на авансцену, громким шепотом обращается к ней):

— Ты что — всерьез? (Показывает ей кукиш.) Вот тебе — роль! Иди уж прямо на Сансет, на бульвар, там тебе будет роль. И в городской больнице — с букетом, в котором триппер не будет самым последним. (Меняет тон.)Людок, ну ты что, не дури: фильм ведь наши тоже будут смотреть… Как ты думаешь после на людях показаться?..

КУКОЛКА:

— Так тебе, значит, можно, да? А мне — нет?

ВЛАДИМИР:

— Ты что, и впрямь, дурочка? Или здесь придуряешься? Я же мужик! Сыграю — сама же гордиться мной будешь.

КУКОЛКА (примирительно):

— Не хочешь, напрашиваться не стану. Только я ведь могла бы как-нибудь со спины, сбоку — чтобы не узнали. Вам же не лица баб нужны, а жопы и титьки. А у меня — все не хуже чем у этих! (Кивает в сторону двери, за которой кандидаты на роли в фильме ждут просмотра.) Неужто, ревнуешь? (Смеется.) Вовик, а может, ты и правда влюбленный в Куколку? Ладно, считай, Куколка пошутила… (Кладет ему руки на плечи, прижимается, долго смотрит на него, целует в нос, в глаза.)

ВЛАДИМИР (легким движением отстраняет Куколку):

— Шальная, ты и есть шальная. Однажды я тебя накажу. Будешь заводить — точно накажу!

ПРОДЮСЕР (жене):

— Все, приглашай!

ЖЕНА (подходя к двери, приоткрывает ее):

— Хай, герлс! Ху из ферст?

В комнату, улыбаясь, покачивая бедрами, стараясь произвести на присутствующих впечатление, поочередно входят актрисы. Они некрасивы, но стройны. Продюсер из-за снимающей камеры предлагает им вернуться к двери и, на ходу раздеваясь, пройти к креслу, полностью раздеться, повертеться перед камерой, подобрав ноги, усесться в кресло.

Камера стрекочет, Владимир стоит рядом, с важным видом щелкает фотоаппаратиком-мыльницей, как бы участвуя в процессе проб, что-то время от времени шепчет Продюсеру. Куколка внимательно наблюдает, переговаривается с женой Продюсера, их не слышно.

ЗАНАВЕС

Сцена 3-я (календарь — август, 1984 г.)

(Примерно 10 мин.)

Квартира Продюсера, возможно, — экран с кадрами из фильма. Состав примерно тот же, что во 2-й сцене 2-го действия. Собравшиеся сидят в кружок, в центре, оседлав стул, Продюсер обращается к Владимиру.

ПРОДЮСЕР:

— Ну, вот ты, Беглый, — молоток! Сыграл — натуральнее не бывает! Может, ты и впрямь из секретарей райкома?

БЕГЛЫЙ:

— Секретарем — не был, а парные посещал. Закрытые. И нередко, между прочим. А кабинеты — они все одинаковые… Потому и натурально отработал. Если не считать, конечно, самого процесса с девочками. Ты бы сам попробовал полдня провозиться с ними — в бане, да еще под лампами.

ПРОДЮСЕР:

— А я и пробовал, не вчера родился. Ну, не под лампами — а так, и дольше мог! (Обращается к жене, смеется.) Лидуша, погоди, погоди, остынь, не смотри на меня, как солдат на вошь! До тебя было, задолго.

ЖЕНА ПРОДЮСЕРА:

— Задолго — это уж точно, вот тут я как раз тебе верю. А то — полдня, полдня…

Все смеются.

ПЛОТНИК:

— А в сцене с групповухой — так ведь никто не смог по-настоящему, а?

МУЗЫКАНТ:

— А ты за всех не говори, говори за себя!

ПРОДЮСЕР:

— Ладно, давайте по делу. Лента готова, теперь нужно печатать копии. Десяток, а еще лучше — два, даже три. Чем больше прокатчиков ее увидят — тем больше шансов продать. У меня бабки иссякли. Все. Лидка совсем звереет. Вон, посмотрите на нее. В общем так: кто хочет упасть со мной в долю — приглашаю. Не так и много нужно — всего-то, штук 15 «зеленых». Трое по пятерке — вернем после продажи втрое. Если не больше.

БЕГЛЫЙ:

— А если не вернем?

ПРОДЮСЕР:

— Тебя-то, Беглый, кто спрашивает — ты что, разбогател? Твой взнос прошел натурой, теперь отдыхай. Твой риск вообще минимальный, остальные рискуют бабками. Гарантий нет, конечно, но взять на видео мне уже обещают: пойдет по салонам, по магазинам — все вернем, и еще прилично заработаем!

КУКОЛКА (Продюсеру):

— Ну, я бы дала — хоть ты Юрка, гад, не взял меня играть. У меня пятерка найдется… Может, и больше.

БЕГЛЫЙ (показывает ей кулак):

— Машину отремонтировать у нее нет, а здесь — пожалуйста! Ты сегодня лучше подумай, что на суде говорить будешь. Сидит твоя подружка, как бы и тебя не приплели к делу.

КУКОЛКА:

— Ты что мелешь, кто меня приплетет! Я что ли с Миллером крутила? И вообще, не верю, что она засланная! Киевская дешевка, да. Кто ее будет засылать — у них что, других не нашлось?

МУЗЫКАНТ:

— Ты, и правда, — дурочка, или притворяешься? Ее и не обязательно было засылать, она сама себя здесь заслала: советские фильмы для эмигрантов крутила, журнал «Советский Союз» бесплатно раскладывала в кино и в магазинах — верно? В советское консульство в Сан-Франциско ногой дверь открывала — верно?

С конторой, торгующей турами в Союз — «Соварт», или как она там называется, дружит — верно? А Миллер, между прочим, — не просто хмырь из подворотни, с какими она всегда шилась, а специальный агент ФБР! Контора покруче нашего КГБ… Помнишь, что там с Пеньковским сделали — случай тот же! Так что держись, Куколка…

КУКОЛКА:

— Ребята, я ведь, правда, ничего не знаю. И про Миллера она мне ничего не говорила. Да я знаю, с кем она от Кольки гуляла — а теперь и Николай с ней сел, ни за что, ни про что. Ну, ходили вместе в гости, в «Самоваре» ужинали. Ну, говорила она всем открыто, что в Америке все хуже, чем у нас было. Но, чтоб шпионить?..

ПРОДЮСЕР:

— Да ладно тебе валять дурочку — ты что, не видела в русской газете фотографию, как ее Николай из машины фотографирует эмигрантов с плакатами против концерта, когда советские артисты приехали — ее потом перепечатывали весь месяц американцы. Между прочим, не тебя одну пригласили свидетелем выступать. А дружила-то ты с ней ближе всех. Вот так-то… (Беглый молча наблюдает. Продюсер продолжает.)

Так что, вместе идем, люди? (Общее молчание.) Ну, смотрите, как знаете… Загоню последнюю машину — сам наймусь крутить баранку, до конца так и так доведу. На премьеру приглашаю всех вас по билетам, господа, за деньги. Тебе, Куколка, — свободный вход, при свидетелях обещаю — за любовь. (Смеется.)

ЗАНАВЕС

Сцена 4-я (календарь — 23 декабря 1985 г.)

(Примерно 5 мин.)

Квартира Куколки в Санта-Монике. Она стоит у окна

КУКОЛКА:

— Вовка, ты посмотри — красиво как! (Показывает в сторону океана.) Половина солнца как в океане утонула. Да подойди ты — цвет-то его совсем красный, сейчас уйдет. А небо — как чернила…

ВЛАДИМИР (подходит, кладет Куколке руку на плечи, поворачивает ее лицом к себе):

— Океаном, дорогая, ты и без меня полюбуешься.

КУКОЛКА:

— А сейчас что, нельзя? На тебя любоваться что ли?

ВЛАДИМИР:

— Да хоть бы и на меня!

КУКОЛКА:

— Налюбовалась за три года, сколько можно!

ВЛАДИМИР:

— Надоело, так что ли? Кончен бал — погасли свечи, да?..

КУКОЛКА:

— Да ладно тебе, Вовчик, — был ли бал-то?

ВЛАДИМИР:

— У меня — был!

КУКОЛКА:

— По тебе заметно не было. Я с работы — ты от друзей, или еще откуда, глаза залиты супом. Откуда я знаю, где ты был? А теперь и думать не хочу. И вообще, вот сколько уже мы вместе, а мне про тебя и сейчас не все понятно.

ВЛАДИМИР:

— Это чего же ты не понимаешь про меня. Может, я тебе спьяну что молол — так забудь! А поддавать я перестал, верно? По твоей же инициативе, между прочим, — три месяца глотал всякую дрянь в наркоцентре с настоящими алкоголиками.

КУКОЛКА:

— А ты что — не настоящий что ли? Еще какой настоящий! Ты всегда пил, Вова? Я-то тебя другим и не помню. Или — не знала. Вот скажи: до того, как ты сбежал, ты же всегда на людях был — как тебя в высоких должностях держали? И вообще, Вова, ну, скажи честно — почему ты от таких работ убежал? Может, тебе велели? А, Вова? Ну мне-то сказать можешь?

ВЛАДИМИР:

— Мать, да ты что? Тебе после суда кругом шпионы чудятся? И вообще, что ты там намолола — Светке с Колей по червонцу выделили, не с твоей ли подачи?

КУКОЛКА:

— Дурак ты, Вова, совсем дурак. Чего ж ты со мной в суд не пошел — послушал бы. Или побоялся чего? А только хочу я пожить без тебя. Уйди ты, Вовка, из моей жизни. Совсем уйди, ладно — прошу тебя. Ну, хоть на время, а? Пойми, не люблю я тебя!

ВЛАДИМИР:

— А то раньше любила! Ты и раньше меня не любила… А сейчас — подавно, неделями не видимся, я же знаю — ты не одна, ты одна не можешь, вот и я тебе подвернулся в какой-то момент. Знаешь, давай сегодня вечер побудем вместе, если хочешь — возле твоего любимого океана, хоть бы и в том поплавке, где мы отмечали наше знакомство… Пить не буду — ну, пива возьмем к креветкам, а, Людок? Отвезешь меня потом к Плотнику, я у него сегодня останусь, к себе не поеду, домой вернешься сама. Если ты так хочешь.

КУКОЛКА:

— Может, и стоит прокатиться…

ВЛАДИМИР:

— Так, давай! Ты фольксваген-то свой исправила?

КУКОЛКА:

— Он у меня не ломался, с чего ты взял-то?

ВЛАДИМИР:

— Ты говорила, тормоза плохие… И сахар тебе в бензобак подсыпали…

КУКОЛКА:

— Это когда было! Механик проверял — сказал: все в порядке, с моими поездками на год должно хватить. Чего-то крутанул в колесах, взял тридцатку. Я боялась — все в тормозах менять придется, пока обошлось.

ВЛАДИМИР:

— Значит едем?

КУКОЛКА (смотрит на часы):

— Вообще-то у меня были сегодня планы… Ладно, едем. Только не надолго, чтобы вернуться к десяти. Мне завтра на работу.

Подходят к двери, раздается телефонный звонок. Куколка стоит нерешительно, переводит взгляд с телефона на Беглого. Выталкивает его за дверь, снимает трубку, молча кладет ее обратно. Беглый заглядывает в комнату, смотрит вопросительно на Куколку. Куколка обводит взглядом комнату, задерживается на мгновение. Оба выходят.

ЗАНАВЕС

 

АКТ 2-й

Сцена 1-я (Рассказчик выносит календарь — март, 1986 г.)

(Примерно 15 мин.)

Владимир в тюремной камере, у него в руках книга. Рассказчик выходит на авансцену.

РАССКАЗЧИК (читает):

— «Верховный суд штата Калифорния, графство Лос-Анджелес. Дело номер 093795, истец — Окружной прокурор графства Лос-Анджелес данной судебной жалобой заявляет.

Между 27 и 28 декабря 1985 года или в один из этих дней в графстве Лос-Анджелес было совершено убийство в нарушение параграфа 187/а Уголовного кодекса, т. е. уголовное преступление, оно было совершено Владимиром Рачихиным, который предумышленно, незаконно и с преступным намерением убил Людмилу Кондратьеву, человека. Эта жалоба содержит один пункт обвинения. Айра Райнер, окружной прокурор графства Лос-Анджелес, штат Калифорния».

Рассказчик отступает вглубь сцены. Открывается дверь, охранник пропускает в камеру элегантно одетого молодого мужчину, закрывает за ним дверь. Владимир поднимается ему навстречу. Тот останавливает его жестом. Подходит, протягивает руку.

АДВОКАТ:

— Здравствуйте, давайте знакомиться: мое имя Майкл Шполянский, адвокат. Как видите, мы можем говорить по-русски, это мой родной язык, университет я закончил здесь. Я адвокат, и поскольку у вас нет своих средств, меня суд назначил вашим защитником. За мои услуги будет платить государство, но, поверьте, это никак не повлияет на мою работу. А чтобы она была успешной, мы должны полностью доверять друг другу. Вы знаете, что вас обвиняют в убийстве вашей знакомой Людмилы? Верно? Сегодня вы расскажете мне — что вам известно по этому поводу? Вы, действительно, совершили это убийство?

ВЛАДИМИР (не дожидаясь конца фразы адвоката):

— Ничего я не совершал! И вообще, почему я должен вам доверять?

АДВОКАТ:

— Да хотя бы потому, что у вас нет другого выхода. Конечно, вы можете отказаться от моих услуг, если сомневаетесь в моей квалификации или желании помочь вам. И тогда вам назначат другого адвоката, и он не обязательно будет говорить по-русски, общаться с ним вам придется через переводчика, что, конечно же, усложнит защиту вас в суде. Так вы согласны, чтоб я вас защищал? (Протягивает ему бумаги.) Если да, — распишитесь вот здесь, и если не согласны — то здесь.

ВЛАДИМИР (немного помедлив, берет из рук адвоката ручку):

— Согласен. (Расписывается.)

АДВОКАТ:

— Ну вот, прежде всего, давайте я вам прочту выписку из дела. Это не просто формальность, вам суть обвинения известна, верно? Так вот. Из протокола следствия, раздел «Пострадавшая»: «Она разведена с бывшим мужем в 1975 году… Их тринадцатилетний сын жил с ним с 1981 года, но обычно проводил декабрь месяц с пострадавшей. Проведенное расследование не смогло установить наличие родственников пострадавшей… Никто из заинтересованных лиц или друзей жертвы не вошел в контакт со следствием с целью формально заявить свое мнение по поводу происшествия…»

А теперь — о вас: «Обвиняемый проживает в апартменте с арендной платой 200 долларов в месяц. Он русский, бежал в США из Мексики в 1981 году, во время проведения в США Олимпийских игр». Дальше тоже ничего для вас нового, но формальность мы должны соблюсти.

Итак: «… первая женитьба длилась с 1967 по 1974 год…» о втором браке… о ваших детях… Да, вот: «… в России обвиняемый работал кинорежиссером…» Это правда? Так что же вы бежали? Это уже я вас спрашиваю… В семье были нелады? Или на работе? Мне ведь, и правда, нужно о вас знать как можно больше… Я хочу, чтобы вы видели во мне друга. Мы ведь с вами по одну сторону баррикады, верно?

ВЛАДИМИР:

— Друзьями быстро не становятся. Да что тут скрывать: надеялся работать и здесь по специальности — в кино… Не случилось. Пока — не случилось, зато стал хорошим маляром… двадцатка в день, жаль, что не каждый день. Да ничего, на жизнь хватает. Школу бартендеров кончил — тоже нужная работа! (Смеется.)

АДВОКАТ:

— Я бы хотел, чтобы вы повторили все, что рассказали следователю — как и когда видели Людмилу в последний раз? Если не возражаете, я включу магнитофон…

ВЛАДИМИР:

— Да не возражаю — я и в полиции рассказывал, и в прокуратуре, включайте, конечно. Так вот: в тот вечер мы собирались с друзьями в кино — Людиного звонка я не ждал, мы с ней редко виделись последние дни. А тут — сама позвонила: «Хочешь, съездим в Малибу ужинать?» Кино, думаю, еще будет идти, а Людка… В общем, конечно, говорю. Сели в ее машину, я — за рулем, поехали вдоль океана — из Санта-Моники в Малибу. Вдруг она вспоминает — сигареты оставила дома.

Свернули к супермаркету, она говорит, знаешь, прихвати еще коньяк. Для меня — тебе, говорит, не дам, ты останешься за рулем, я сяду сзади. Отхлебнула коньяк, закуталась в спальный мешок — мы были легко одеты, а вечером прохладно у океана. Едем, не видно ресторана, куда мы ехали, темно уже, вывески не читаются на ходу, да еще на скорости — шоссе, все же. Люда закурила, говорит — давно мы его проехали, ничего ты не помнишь! Я ей — ты должна следить, я же машину веду.

Почувствовал — назревает ссора. Развернул машину, выехал на противоположную сторону — прямо к кромке шоссе, со стороны океана, а там — крутой спуск. Стоим. Она — сигарету от сигареты прикуривает, распаляется. Вдруг, кричит: «Убирайся из машины, у меня сегодня свидание!» Я ей — ты же сама позвала… Она тянется ко мне с заднего сиденья, хотела ударить, не дотянулась, только расцарапала щеку.

Ну, я вышел из машины, хлопнул дверцей со всего размаха. И пошел пешком в сторону города, ругаю себя — и зачем только согласился на эту поездку! Вот сейчас меня спрашивают: выключил ли я мотор, выходя из машины, поставил ли ее на тормоз?… Убейте, ничего не помню!

АДВОКАТ (останавливает его жестом, выключает магнитофон):

— Погодите, погодите, Владимир, надо вспомнить. Это же очень важно!

ВЛАДИМИР:

— Вот-вот — и вы сомневаетесь. А я — правда, не помню. Слышал какой-то странный шум позади, оглянулся — ничего не видно, был густой туман. Решил вернуться, думаю — может, она кого ударила, ведь треть бутылки успела отпить. Что-то на нее в этот вечер нашло, обычно она пила немного, меня ругала, что выпиваю, лечиться загород отправляла. А тут… В общем, вернулся, прошел шагов сто, смотрю — нет машины. Значит, думаю, уехала. До дома доберется…

Пошел снова в сторону города. Дошел до телефонной будки, стал звонить друзьям — дома никого. Закурил — Люда забыла у меня сигареты. Достал из кармана бутылочку с коньяком, сел на валун. Допил коньяк — ударило в голову сразу, ведь я уже полгода как в рот почти не брал… Сижу

— думаю, что делать? Денег на такси нет. Друзьям — не дозвониться. Позвонил Бену, ее бывшему мужу, он приехал быстро, с ним — американская пара, его друзья. Он спрашивает: «Где Люда?»

И то, что я ему сказал тогда: «Людмилы больше нет…», следует понимать, что для меня ее больше нет. Ведь мы с ней так дико никогда раньше не ссорились. Соврал я ему, что приехал сюда на такси по вызову Людмилы — мол, она сказала, что ее машина барахлит. И ничего про ресторан я ему не стал говорить. Мол, я приехал — а ее нет…

Вот так и случилось, что потом пришлось повторять эту ложь, она тогда мне показалась логичным объяснением — и следователям, и друзьям. Глупость, конечно, не надо было врать… Да… Бен спрашивает, куда тебя отвезти? Я говорю — к Люде: у меня ключи хранились от ее квартиры — так, на всякий случай.

Уснул я там почти сразу, не раздеваясь. А в пятом часу утра — стук в дверь, открываю — на пороге пять или шесть полицейских. Светят фонариками, зашли в комнату, спрашивают — где Людмила? Я им автоматически и повторил все, что сказал Бену. Он же, вернувшись домой, позвонил в полицию, заявил об исчезновении Людмилы… Вызывали на допросы — раз, другой, я стал понимать — ничего хорошего меня не ждет. Допрашивали меня двое — и так, и эдак, один представлялся «хорошим», второй — «злой» кричал, требовал — чтобы я признался в умышленном убийстве.

Я уж, и правда, стал подумывать: скажу, что в приступе ревности столкнул машину с откоса. Тогда — это убийство непредумышленное. Ну, а дальше — вы знаете, арестовали предварительно, прямо под Новый год, отвезли в полицию. А следующим утром, уже 86-го — до суда выпустили, в чужой одежде, мои джинсы, рубашку оставили — сказали для исследований… Это за меня ребята внесли залог.

И когда сказали «иди, куда хочешь» — я ушам не поверил. А 7 января, в полночь — снова взяли, прямо из квартиры приятеля, где отмечали поминки по Куколке, мы уже расходиться сбирались. Простите — по Людмиле. Пришло человек десять полицейских. И снова взяли, теперь уже сюда, в городскую тюрьму — в наручниках, ноги — в кандалах. Жуть. Сейчас вот — будет суд.

АДВОКАТ:

— Да, понятно… Давайте на сегодня завершим, я поработаю с записью, увидимся на следующей неделе. А вы постарайтесь вспомнить что-нибудь из того, о чем сегодня мы не говорили. Хорошо? (Убирает в портфель бумаги и диктофон. Владимир не замечает протянутой ему руки, он сидит, отвернувшись, смотрит в угол камеры. Адвокат стучит в дверь, охранник открывает, адвокат выходит.)

ЗАНАВЕС

Сцена 2-я

(Примерно 10 мин.)

Интерьер тюремной комнаты свиданий — стол, два стула, время от времени появляется охранник, посматривает на беседующих. У Беглого — гость.

ВЛАДИМИР:

— Плотничек, забываешь меня, за полгода — ни разу не пришел. Вот Музыкант и Гонщик заходят. А ты и Юрка — нет! Эх, Продюсер, Продюсер — ведь дружили. Кино сделали… Ладно… Сейчас-то тебе сразу разрешили?

ПЛОТНИК:

— Вроде — да. Только ждал час примерно. Обыскали, конечно. Ну, как ты здесь?

БЕГЛЫЙ:

Как… как… Лучше не пробовать. Тебе что — ребята не рассказывали? Или сам не поинтересовался? Сначала был в одиночке, ужесточенного режима, жуть… Приходил туда адвокат, два раза приходил. Попросил я его, чтобы поговорил с начальством — ну, меня и перевели, восьмым в камеру для шести. А было там уже семеро — все негры: седьмой пристроился подальше от толчка, в углу. Ну, и я первую ночь провел на полу, с тонким одеяльцем, потом только матрац дали. Не поверишь — крысы бегают, пищат, суки наглые.

День проходит, другой — никуда не вызывают, как забыли обо мне. Заболел я там почти сразу — жуткая простуда. И меня снова в одиночку — но уже нормальную — со своим умывальником, с туалетом. Правда, дверь из нее выходит в коридор, который тоже — как камера: узкий, стена с одной стороны, с другой — решетка. Мы его «фривей» называем. В душевую, в столовую — времени всегда в обрез, на ходу ланч дожевываем, веришь?

Идем по нему — руки в карманах, плечом касаемся стены — закон! Оторвался от стены — тычок заработал, мордой в стену, от которой оторвался. А с собой в камеру даже яблоко взять нельзя — ничего съестного! В три ночи могут поднять — шмон, все из тумбочки летит вверх тормашками. Купить-то за деньги здесь можно все, даже наркоту…

По средам выводят на крышу, ненадолго — там даже в баскетбол играть можно. Охранники, конечно, кругом, и — чистота замечательная, для нас это как награда — попасть в уборщики, вот и стараемся. Да я это все ребятам рассказывал, чего повторять-то. Скорее бы уж суд, что ли.

ПЛОТНИК:

— Да, кино…

БЕГЛЫЙ (подхватывает):

— Ничего, выйду отсюда, гад буду, вернусь со съемочной группой… Знаешь, недавно была жуткая драка, сводили банды дотюремные счеты друг с другом: мексы шестерых негров убили, человек пятьдесят в больницу загремели. Охранникам тоже досталось. Такие вот дела…

ПЛОТНИК:

— Ну, а так-то, как ты время проводишь, одиночка все же… Муторно, небось?

БЕГЛЫЙ:

— Да как тебе сказать… Я, знаешь ли, Плотничек, книгу стал писать. Сначала как дневник, потом пошло, пошло, интересно! Получается история — вся жизнь… Еще недавно разрешили уроки английского — записался, хожу вместе с мексами. Час в неделю. Они здесь могут сто лет прожить, а языка не знают. Еще есть молитвенное время, я не пропускаю ни одной службы: хоть мусульманская, там одни черные, я, и правда, среди них белая ворона; хоть католическая — для мексиканцев, хоть какая — они все проводятся в одном «чапеле», тюремном.

Знаешь, Плотничек, — не смейся, я тут иудаизмом заинтересовался. Подошел к раввину — говорю, бабушка моя была еврейка, он, по-моему, не очень поверил, но томик торы подарил. Я его положил рядом с кораном и библией, на тумбочку. А на службы к нему приходит человек тридцать: изучают тору, поют молитвы, слушают проповедь, размышляют — для этого время специально отводится. Немного, но все же. Адвокат одобрил — он сам из еврейской семьи, его родные лет сто назад эмигрировали из Польши, вроде… А потом — и его родители вывезли, ребенком. Ладно, хватит обо мне, ты расскажи лучше, что там у наших?

ПЛОТНИК:

— Газеты читаем — там каждый день про тебя, про Куколку, фотографии ваши. И много пишут — что ты, может быть, выполнил поручение КГБ, устранил, так сказать, Куколку, чтобы лишнего на процессе Миллера не наболтала. Пишут газеты: первый контразведчик в истории ФБР оказался шпионом. Ну, что-то он, конечно, через Светку передал советским — состав, структуру службы, может, еще кого засветил из засланных туда, об этом газеты только догадываются, а так информация ограниченная — наверное, чтобы еще больше не навредить. Ездим за город: много новых эмигранток из России — ну, вот мы их осваиваем, показываем Америку. Наберем шампанского, еды, миль за тридцать от города, в горы — там и пострелять можно по пустым бутылкам. Девчонки млеют. Да… жаль, что ты здесь пока.

БЕГЛЫЙ:

— Пока, говоришь? Поглядим, как суд пройдет. Мне завтра снова к следователю, познакомят с заключением следствия, каким оно пойдет в суд. Потом и дату назовут — когда суд. Ладно, привет всем, топай, Плотничек, — время вышло, вон охранник на часы показывает. А я пойду, почитаю из того, что мне адвокат оставил.

ЗАНАВЕС

Сцена 3-я (Рассказчик выносит календарь на авансцену — 17 ноября 1986 года)

(Примерно 5 мин.)

Занавес остается опущенным

РАССКАЗЧИК:

— Сегодня, после повторных судебных слушаний, которые длились 43 дня и в которых были заслушаны показания 27 свидетелей и экспертов, присяжные нашли обвиняемого виновным в непредумышленном убийстве, «посредством автомобиля… совершенном при отсутствии преступной халатности…». Беглого освободили прямо в зале суда: приговор гласил — 1 год тюремного заключения, в который засчитывались 7 месяцев, проведенные Беглым в тюрьме, и остающиеся 5 месяцев ему было разрешено провести на свободе, плюс два года испытательного срока, плюс 100 часов общественных работ, плюс штраф 850 долларов.

Но этому дню предшествовало совсем другое решение судьи: следствие нашло показания обвиняемого противоречивыми и лживыми и вменило ему в вину совершение преднамеренного убийства — жертва была задушена, находясь на заднем сиденьи автомобиля, после чего обвиняемый столкнул автомобиль с обрыва с находящейся в нем жертвой, и автомобиль погрузился на дно залива. Такое обвинение предполагало тюремное заключение — до 25 лет. После выступления прокурора, судья согласился с ходатайством защитника — назначить новые слушания, уже с участием присяжных заседателей…

А сейчас Беглый на свободе.

Сцена 4-я (календарь — июнь, 1988)

(Примерно 10 мин.)

Коридор больницы

ЖАННА (стоя перед сидящим на скамье Беглым):

— Ладно, пойду… Ты апельсины-то ешь. А то с прошлого раза ничего не тронул — я ведь приношу, чтоб ты ел, больничная-то еда — на тумбочке стоит нетронутая, я же видела…

БЕГЛЫЙ:

— Ершик, ну ты что — только пришла, и уже… Посиди еще немного, ну, хоть с полчасика, а? Расскажи хоть — как тебя впустили в Штаты, там же говорят в консульстве — стена, не прошибить!

ЖАННА:

— Видишь, прошибла… Сначала ОВИР тянул: вы что, говорят, к сбежавшему — в гости? Такого у нас не принято! Я им, даже не знаю почему, выпалила: «А вы спросите, у кого надо…»

ВЛАДИМИР:

— Ты что, правда, так и сказала? Ну, а дальше что?

ЖАННА:

— А дальше разрешили, вот и все. И в посольстве вашем тоже прошло нормально — я им показала твои больничные справки, ну, и доказательства, конечно, что я не собираюсь остаться в Штатах — двое детей остаются, работа, жилье, дача и все такое… Вов, знаешь, смотрю я на тебя — ведь восемь лет прошло, а ты почти не изменился… так, немного совсем, вот усы отпустил. Ну, и похудел — это ты пока болеешь, наверное.

ВЛАДИМИР:

— Пока, говоришь, болею? Хорошо бы — «пока». Я ведь, знаешь, операцию жду, а там — как будет, кто знает?.. Вот сейчас ты здесь — так бы вцепился в тебя, чтоб наша плоть соединилась, как раньше. И тогда — ничего не страшно.

ЖАННА:

— Да брось ты, всегда был здоровее всех — и как тебя угораздило?..

ВЛАДИМИР:

— Я же говорил: ездили на север — на границу Калифорнии с Орегоном, к приятелю, ну, естественно, выпивали, дурака валяли, на деревья лазили, однажды я свалился с довольно приличной высоты — вернулись, прошло сколько-то времени, кашель стал мучить… Думали простуда, не проходит и не проходит. Туберкулезный очажок, сказал врач, знакомый Плотника, куда он меня затащил. Да и сам Плотник здесь в госпитале подрабатывает, насмотрелся всякого.

Я последнее время все больше с ним, остальные сторонятся — Куколку мне простить не могут, думаю. Да… Потом сделали все же рентген, и вот — опухоль… Здесь в госпитале планируют полостную операцию, а сейчас что-то стали тянуть: говорят, заменяем процедурами. Если операции пока не будет — меня отсюда переведут в приютный дом, там больные и старики, у кого нет денег, содержатся за счет государства. Присматривают за всеми штатные медсестры, врачи приезжают… Плотник обещает меня оттуда сюда возить на процедуры. Сам-то сейчас я за руль не сяду. Слаб все же пока. Обещают, когда курс облучений завершат — будет легче: в такую трубу загоняют носилки, закрывают в ней и лежишь там — полчаса, а то и больше.

Противно. А что делать-то — надо вставать на ноги. Знаешь, я писать начал — много уже страниц набралось, даже стихи получаются — там и про тебя, покажу, когда отсюда выберусь. И потом, я снова вернулся к плану — на велосипедах проехаться по континентам, по северной Америке, по южной — даже спонсоры, кажется, будут — не наши, конечно, американцы, они такие проекты любят. Да… (Дотрагивается до руки Жанны.)

ЖАННА:

— Ой, Вов, не надо, а… Боязно что-то. Не трогай ты меня. Только не обижайся: такое, когда ты касаешься, — будто из меня жизненная сила вытягивается. Жутко становится, Вова.

ВЛАДИМИР:

— А знаешь, в двух русских газетах про меня писали, в самых больших, в Нью-Йорке и у нас, в Калифорнии. Там не только про этот суд — это и в американских газетах было, и на телевидении: я всю свою жизнь рассказал журналисту. Он говорил: теперь готовятся издать книжку — вот-вот выпустят.

ЖАННА:

— Да видела я, газеты ребята показывали, они теперь ксерокопии по всем знакомым разослали, кто-то даже в Москве их видел. Мне там еще говорили, а прочла я здесь уже. Может, не надо было так уж подробно про нас с тобой — как ты от жены уходил… Ну, и вообще. Мне ведь возвращаться — жить и жить еще…

ВЛАДИМИР:

— А мне что — не жить, выходит? Да выберусь я отсюда, вот увидишь, — выберусь!

ЖАННА:

— Конечно, выберешься, Вовочка. Ну, ладно — мне ведь, правда, пора. Будут скоро из Москвы звонить. Детям я передам от тебя привет. Взрослые они уже — совсем взрослые… (Прикасается губами к его щеке, быстро уходит. Владимир, привстав со скамьи, глядит ей вслед).

ЗАНАВЕС

Сцена 5-я (календарь — 15 июля 1989 г.)

(Примерно 10 мин.)

Комната в приютном доме при церкви. Беглый совсем плох — он полулежит, прислонившись к спинке кровати.

Рядом — капельница, прибор с кислородной подушкой. К нему подходит Рассказчик, оставив на авансцене календарный лист с датой. Беглый приветствует его слабым жестом, с трудом подняв руку.

РАССКАЗЧИК (придвигая табуретку ближе к изголовью кровати):

— Да лежи ты, не гоношись. (Достает из пластиковой сумки томик.) Вот, не прошло и ста лет, а книжечка готова, только что прислали из Нью-Йорка, держи! Посмотри, обложка-то какая: лучший художник, из наших, конечно, коллаж придумал. Гляди: взял кадр из твоего фильма — парная, на тебе девочка верхом, и здесь же пристроил портрет улыбающегося Леонида Ильича, помнишь из сцены в райкомовском кабинете?

БЕГЛЫЙ:

— Ну, теперь можно новый фильм снимать! Эх, и сыграл бы я «Беглого» — никакой заслуженный артист так бы не сыграл! Кто лучше меня знает мою жизнь…

РАССКАЗЧИК:

— Это верно, лучше тебя — никто! Знаешь, я читал, перечитывал — сколько всего ты рассказал, могло бы и на три книги хватить, если бы писать подробнее.

БЕГЛЫЙ:

— Куда уж подробнее… Итак, наверное, наболтал лишнего… Газеты-то я видел — вроде бы и все точно, и не все…

РАССКАЗЧИК:

— Ты что имеешь ввиду? Лишнего про что: про Куколку? Или про то, почему бежал, как бежал… Может, про тебя правду говорят, что заслали, Володь, а? Ну-ну, шучу. Ведь кроме тебя-то никто не знает правду. Вот и про Куколку тоже: тебе велели ее убить? Ты сам Плотнику говорил: сначала ее задушил, потом уже машину с ней спустил с обрыва. И даже, что видел, как она уже под водой изнутри пыталась дверь открыть и не могла… А потом ему же сказал — наврал все.

А зачем наврал-то? Хорошо бы, конечно, для будущего кино, а я тоже надеюсь, что снимут фильм — такая судьба! Знать бы больше подробностей, а может, — и больше правды? Придумать-то в сценарии, сам знаешь, можно что угодно, да надо ли? У тебя ведь жизнь и без вранья — сплошное приключение, сплошная интрига. Давай еще поговорим, может, новую главу допишем в книгу, а, Володь?…

БЕГЛЫЙ (задумывается):

— Да ладно тебе, устал я. Иди, книжку-то оставь, я ее завтра полистаю. Может, еще чего вспомню… (Закашливается, достает полотенце, долго, с трудом, надсадно отхаркивается в него.)

Входит Санитарка, подносит ко рту Беглого раструб шланга кислородной подушки, Беглый бессильно опускает голову на подушку, закрывает глаза. Санитарка подталкивает Рассказчика к выходу, тот покидает комнату. Свет на сцене гаснет.

Свет включается: тот же интерьер — палата, кровать Беглого пуста.

(На листке календаря следующий день — 16 июля 1989 г.)

В палату входят Жанна, друзья Беглого.

ПЛОТНИК (обращается к вошедшей следом за ними санитарке):

— Где Беглый-то? Мне пора везти его на облучение. Вот и ребята пришли сказать «привет»…

САНИТАРКА:

— Да увезли его без тебя. Еще вчера увезли, а обратно не привезли — умер ваш дружок. Вещи-то его заберете? Они вон в тумбочке, распишетесь за них у коменданта. На одеяле — книжка, ее тоже заберите, я ее полистала: там много его фотографий. А может, оставите — я бы почитала, интересно все же, вон сколько я за ним горшки выносила, простыни меняла… Потом отдам ее, ладно?

ПЛОТНИК (Жанне):

— Заберешь?

ЖАННА:

— Куда заберу? Мне возвращаться теперь скоро. Книжку, конечно, возьму, ну, вот еще фотографии… (Обращаясь к санитарке.) А как он умер-то, сразу?

САНИТАРКА:

— Не сразу, но быстро: стал задыхаться, кашлял и потом совсем перестал дышать… Легких-то в нем совсем не осталось. Отмучился ваш дружок…

ЖЕНА ПРОДЮСЕРА:

— Совсем, как Куколка — задохнулся… Это она его к себе позвала… (Плачет, друзья стоят молча, опустив головы.)

ЗАНАВЕС