Как часто, однако, занятие человека, которому он в дальнейшем посвятит всю свою жизнь, определяет счастливый случай. До этого прекрасного мгновения он даже не прикасался к инструментам, не знал об их существовании, а тут взялся подержать и понял, что они — продолжение его души и его рук. Например, работала девушка в школе учителем математики, ни лучше ни хуже других знала предмет, каких-то учеников любила, каких-то ненавидела, и они ее — так же, а тут зашла к однокласснице на чай — сто лет не виделись, а та плетет украшения из бисера. Понравилось. Взялась и сама попробовать, и тут выяснилось, что вот же оно, дело всей ее жизни — и душа лежит, и пальчики сноровисто бегают, кропотливо подбирают мелкие бусинки, и идеи оригинальные сами собой приходят, и результат — на загляденье, и изделия продаются, как горячие пирожки у заводской проходной. Так случилось и с Сашей по прозвищу Крым. Жил себе человек до двадцати пяти лет в Крыму, работал то строителем, то кем придется, но когда на полуостров вторглись «зеленые человечки», из-за проукраинской позиции пришлось переехать к бабушке на восточную Украину и начать новую жизнь. Записался добровольцем в батальон территориальной обороны, несколько месяцев служил стрелком — успешно служил, был одним из лучших, и когда пришла заявка на курсы по артиллерийскому делу, комбат отправил туда Сашу и еще шестерых бойцов. Ребята вернулись через две недели вместе с «рапирами». Саша Крым оказался гением артиллерии.

— С одного снаряда, — немного стесняясь камеры, рассказывает его товарищ по соседней «рапире» Тарас с позывным Огонь в интервью киевским журналистам, которые сегодня приехали на съемки в батальон, — может в цель положить. Как рукой кладет! Ночью особенно хорошо видно, откуда «град» бьет. Саша смотрит, откуда идет их первый залп, выверяет траекторию, наводит, прицеливается — у «града» и лоток не успевал выскочить, как Саня его накрывает. Три «града» минимум уже уничтожил, и это только то, что мы своими глазами видели, как они взрывались. А еще разведчики рассказывали, что склады он им взорвал — сутки черный дым оттуда шел, и тоже — с первого выстрела.

Саша, высокий узкоплечий, длиннющий, как жердь, парень со взглядом пятилетнего ребенка — длинноствольная «рапира» определенно приходится ему сводной сестрой — скромно не возражает похвалам. Он имеет теперь новый позывной, которым очень гордится — Пушкарь. Саша кропотливо подбирает бусинки-снаряды и укладывает их точно в цель. Он счастлив, потому что чувствует себя человеком, повстречавшим на войне свою судьбу. Его мечта — освободить свою малую родину — Крым — от всякой сволочи. А пока — он уничтожает «грады» врага в Иловайске.

С блокпоста № 3906 Иловайск виден как на ладони. Особенно вечером, когда зажигаются огни — город расположен на высотке, до него — всего пять километров по прямой. «3906» значит, что за блокпост № 06 отвечает 39-й батальон территориальной обороны. Здесь, на перекрестке около села Многополье, 3906 установили 1 августа, и все батальоны, которые идут на Иловайск, проходят через него. Здесь желают удачи бойцам и похлопывают их по плечу перед уличными боями, через него же они возвращаются обратно: иногда — на отдых, иногда — мертвыми или ранеными.

За месяц постоянных обстрелов и боевых столкновений бойцы 39-го БТО превратились в настоящих солдат. Их лица потемнели от солнца и копоти, руки огрубели и почернели от рытья окопов и оружейной смазки, ноги привыкли спать в берцах, а тело — в одежде, их легкие принимают все сорта табака, а печень — любой алкоголь, но никто не жалуется на жизнь. Этих бойцов уже не сравнить с теми беззаботными ребятами, которые приехали сюда в начале августа. Если расспросить о том, как все тогда происходило, Диму Коршунова, который сегодня заступил на 3906 в наряд, то он с легкой грустью вспомнит, как тогда бойцы, не успев разложить вещи, столк­нулись с местными жителями, которые, не церемонясь, посоветовали убираться вон. Такой прием был для бойцов внове, до этого везде, где нес службу батальон, с местным населением устаканивался нормальный контакт. Не обратив внимания на предупреждение, они разгрузили машины, поставили палатки и сели обедать — и тут их накрыло плотным минометным огнем. Один человек погиб, нескольких ранило. «После этого семь человек собрали вещи и уехали домой, отказались воевать, — расскажет вам правду Димон. — Видимо, они как-то иначе представляли себе эту войну. Больше под обстрелами никто пока не погиб. Нужно быть осторожным, обращать внимание на мелочи — за десять минут до обстрела дорога всегда пустеет, не видно ни одной местной машины».

Командует на 3906 командир стрелковой роты старшина с позывным Пасечник. Этот спокойный, уверенный в себе человек со специфическим чувством юмора знает толк в войне. «Если услышите команду «огонь» — сразу бегите в блиндаж!» — не церемонясь, советует он киевской съемочной телевизионной группе, только что прибывшей в расположение.

Истории, в которую попали столичные гости, трудно позавидовать. Журналиста Егора, оператора Тараса и журналиста Рости­слава, который согласился поехать в зону АТО на своей машине в качестве водителя, на «штурм Иловайска» пригласил комбат «Днепра-1» Юрий Береза. Как и договаривались, 23 августа журналисты прибыли из Киева в Старобешево, где просидели в машине около двух часов на кругу в центре города, безуспешно пытаясь связаться по телефону с комбатом «Днепра-1». Ситуация получалась глупой и непонятной: вроде бы есть договоренность батальона с телеканалом, есть редакционное задание, но куда им ехать, если вокруг — война, где искать этого Березу? Ребята нервничали, говорили ни о чем и прикидывали, что будут делать, если комбат на связь не выйдет.

— Может, он на задании?

— Может, и на задании. Но, наверное, он должен был бы кому-то поручить нас встретить?

— Может, он и поручил, а с этим человеком что-то случилось. Война все-таки.

— Хорошо, а что нам делать? Мы не знаем, встретят нас или нет, мы не знаем, куда ехать, мы ничего не знаем, и нас тут никто не ждет. Только вот местные как-то сильно подозрительно на наши киевские номера посматривают. Сейчас сдадут сепарам, вот это будет да, это будет точно весело.

— Я не знаю, Слава.

— Смотри, к нам идут! — Действительно, у обочины остановилась машина, коричневый «ланос», из которого вышли трое людей в военной форме.

— Сепары?

— Да откуда мне знать? На них не написано!

— Думаю, наши. Вижу на пряжках ремней трезубец.

Военные подошли к машине, заглянули в приоткрытое окно:

— Добрый день. Вы кто такие?

— Журналисты из Киева. Телеканал «Эспрессо ТВ».

— У вас есть документы?

— Вот удостоверения...

— Да, хорошо. А почему так долго тут стоите? Люди беспо­коятся...

— Мы на редакционном задании. Нас комбат «Днепра-1» Береза должен был встретить, но он трубку не берет. Не знаем, что и делать. Стоим, ждем.

Военные коротко посовещались между собой:

— Езжайте за нами. Если Береза вам позвонит — хорошо. А если нет? Тут оставаться опасно, могут убить.

— Убить?

— Ну да, убить. Обстановка за сутки сильно обострилась. Так что давайте за нами, мы вас в 39-й батальон отвезем, поближе к штабу Сектора. Там блиндажи, кухня, как-то надежней будет. И Береза там в Многополье, рядом совсем.

Журналисты заулыбались:

— Ну, если кухня... Не в Киев же возвращаться.

— Вы только держите дистанцию метров двести. Если нашу машину взорвут или обстреляют, чтобы уйти успели. Понятно?

Вот так они и попали к Пасечнику. Не спеша поставили под деревом палатку, разложили вещи и легли отдохнуть, очень устали. Приятно, закрыв глаза, вдохнуть запах сухой травы, снять обувь и пошевелить пальцами. Приятно засыпать в тихой палатке в тени после долгой дороги по раскаленному асфальту, продолжая покачиваться на поворотах и разъезжаясь со встречными... Аллилуйя! Их разбудил сначала дикий крик «огонь!», а потом громкий взрыв. Не разбирая спросонья, что и где, все трое, как и советовал комбат, бросились к блиндажу. Снаряды рвались метров на триста дальше, но никто не мог дать гарантии, что через мгновение огонь не перенесут сюда.

В небольшой блиндаж набилось человек двадцать. Бойцы наперебой говорили, что обстрелы усилились буквально в последние дни — били со всех сторон, в том числе и непосредственно из Иловайска. Слава огляделся. В масс-медиа часто писали, что укрепления украинская армия строит плохо, но этот блиндаж выглядел надежно, бревна лежали в несколько накатов.

— Да, тут мощно все заделали, по науке, — убеждал журналистов, постукивая по потолку, Дима Коршунов. — Должен даже прямое попадание выдерживать.

— Ага, Пасечник говорит, что строить блиндажи — это един­ственное, чему мы нормально в армии научились делать, — смеялись бойцы. — Есть чем гордиться!

Ночь прошла спокойно, без обстрелов, как и первая половина Дня Независимости, 24 августа. Журналисты снимали окопы, технику, брали интервью и даже сами стрельнули «на камеру» из гаубицы. Кроме 39-го тербата здесь частично базировалась 93-я бригада, по Многополью бродило несколько бойцов «Донбасса» и «Днепра», здесь же стояли два танка, грузовики и пушки. Было на удивление тихо, хотя весь день со стороны Старобешево валил густой черный дым, ухала артиллерия, слышались отголоски боя из Иловайска. Ходили разговоры, что сегодня рано утром между Осыково и Кутейниково противник смял и полностью уничтожил несколько подразделений 51-й бригады и теперь враг заходит со спины и берет их в кольцо. Однако никаких команд отходить или строить круговую оборону из штаба не поступало — в Киеве шел военный парад: генералы получали из рук президента награды, по Крещатику под аплодисменты и восторженные возгласы публики ровным строем с новенькими автоматами маршировали подразделения нацгвардии со вздернутыми к небу подбородками и уверенно урчали двигателями модно камуфлированные колонны тяжелой боевой техники. Но отсюда, фактически с передовой, парад воспринимался как зрелище мерзопакостное, казалось, что Киев, Украина, обычная жизнь, родственники и друзья находятся на другой планете. Мобильная связь с этой планетой во второй половине дня стала неустойчивой, интернет появлялся периодически, и Слава, мониторя события в зоне АТО, пытался понять, что происходит. Если бы ему в тот вечер повезло немного больше и он смог бы разыскать в интернете это сообщение, то наверняка бы сразу осо­знал, что живет, возможно, последний вечер своей двадцативосьмилетней жизни:

24.08 19.00

Стрелковая рота 39-го батальона территориальной обороны Днепропетровской области попала в окружение неподалеку от Иловайска на Донеччине. Об этом сообщил «Левый берег» со ссылкой на слова командира роты Юрия Рунова, вышедшего на связь по телефону.

По словам ротного, его бойцы, оказавшиеся в «котле», окружены именно силами российских военных. На них «напирают» со стороны Кутейникова, а позади у них — Иловайск. Рунов подчеркнул, что роте срочно требуется подкрепление.

Исполняющий обязанности комбата Пасечник на тот момент уже знал об окружении. Ему позвонил приятель-офицер и сообщил, что и 28-я механизированная бригада, и 5-й батальон теробороны «Прикарпатье» после длительных обстрелов из тяжелого вооружения их позиций и последующего ультиматума, предъявленного российскими военными, покинули места своей постоянной дислокации, тем самым полностью оголив тылы украинской группировки войск под Иловайском. Через государственную границу Украины и России, замыкая кольцо, через Моспино и Новый Свет на Кутейниково выдвинулись большие силы противника. Об этом в штаб АТО неоднократно сигнализировала разведка — большие колонны военной техники и живой силы противника шли на расстоянии десяти метров от затаившихся в кустах бойцов, но в штабе донесениям о вторжении российских войск упорно не верили. «Не ссать! — говорили смелые штабисты. — Держаться!» — и поднимали очередной стакан виски за новые звания и ордена.

Плотно поужинав, Слава поставил в машине на зарядку телефон и видеокамеру и спокойно пошел в блиндаж к бойцам попить чаю. Он любил такие тихие вечера на фронте, где судьба тебя сталкивает с огромным количеством неимоверно интересных людей, с которыми запросто можно обсудить все, начиная от рецепта печеной в костре картошки с салом до последней статьи на украинскую тематику в The Guardian, прочитанную в оригинале. Жизнь налаживалась, материал обещал получиться шикарный, а обстрелы — так после Песок Славе не привыкать. Он как раз сделал себе любимый бутерброд с салом и зеленым луком и хотел рассказать бойцам о своей недавней командировке под Донецк, как в метрах семидесяти вдруг мощно гупнуло: гуууп! Бойцы переглянулись: может, залетный? Но тут же сверху посыпалось, как баскетбольные мячи, брошенные с большой высоты на деревянный пол: гуп-гуп-гуп-гуп-гуп! «У меня же видеокамера в машине!» — Слава вскочил и, несмотря на свистящие вокруг осколки, помчался за аппаратурой. Он успел все забрать — и телефон, и камеру, и рюкзак с вещами, и даже зачем-то поставил машину на сигнализацию.

Началась настоящая канонада. Их позиции обстреляли несколько раз по кругу. Иногда Слава слышал, как отвечают украинские пушки, но их ответ звучал посреди сумасшедшего воя мин и снарядов сиротливо и безысходно, как звучит голос брошенного в воду щенка. Первый обстрел длился около часа, потом наступил небольшой перерыв, после которого обстрел возобновился и продолжался около четырех часов. В блиндаже, рассчитанном на шесть-восемь мест, укрылось человек двадцать, но на тесноту не обращали внимания: уселись, улеглись, облокотились друг на друга, подперли собою стены. Сначала все — и бойцы, и журналисты — возбужденно слушали свист мин и снарядов, надеясь на скорую тишину, но когда стало понятно, что стрелять будут долго, у солдат в руках появилась бутылка джина. Бойцы отхлебывали алкоголь с горла большими глотками и сразу же закуривали сигареты, они быстро пьянели, собственно, это и было их главной целью. Пару мин попало прямо в блиндаж, и окажись он менее крепким, утром оттуда доставали бы двадцать трупов. А так только верхние бревна раскололись на несколько частей, и внутри людей немного притрусило землей. Но это было очень страшно: сжавшиеся, съежившиеся в одну живую массу люди, каждую секунду земля содрогается от новых взрывов, ничего не слышно и не видно, и то, что ты выживешь, в эти мгновения кажется неуместной шуткой.

Утром, немного поспав между окончанием обстрела и рассветом, Слава, переступая через спящих мертвецким сном бойцов, выбрался наружу. В нос ударил запах гари, в воздухе носились черные хлопья. Все вокруг было разбито и сожжено: деревья, кухня, транспорт, техника, большинство укреплений. Тринадцать человек погибли в эту ночь, в том числе и офицер, который подобрал их в Старобешево и привез сюда. Семеро бойцов пытались потушить пожар в грузовике с боекомплектом, в это время в грузовик попала мина — им оторвало головы. Автомобиль Славы превратился в кучу дырявого искореженного обгоревшего металлолома, похожую на кухонную терку, на которой можно крошить морковку или капусту. Однако на фоне человеческих смертей потеря автомобиля казалась мелочью, не достойной внимания.

— Уходите отсюда, — посоветовал Пасечник. — Слишком опасно. Сейчас может опять начаться.

Они собрали свои небольшие рюкзаки и аппаратуру и направились в Многополье. Как поступать дальше, было не очень понятно — вокруг шли бои, машина сгорела, мобильная связь постоянно пропадала. По совету Пасечника они зашли в школу, где базировался с недавнего времени штаб генерала Хомчака и несколько десятков бойцов 93-й бригады. После блиндажа бетонный подвал показался пятизвездочным отелем. Здесь журналисты почувствовали себя в полной безопасности, но никто не понимал и не мог подсказать, как им отсюда теперь выбираться — всю вторую половину дня продолжались обстрелы.

— Кто знает, когда это закончится?

— Кто знает, когда это закончится.

Никто не знал, когда это закончится.

Зато военные не унывали и выполняли свою работу во вполне бодром боевом настроении: начинался обстрел — они бежали в подвал; звучала команда «к бою!» — они выскакивали к орудиям и стреляли, пока орудия еще оставались целыми, в ответ. Так продолжалось всю ночь. Как назло, часа в два, когда все бойцы находились внизу, Славе приспичило. Он немного потерпел, однако организм требовал все настойчивее, и он поднялся по ступеням и по запаху нашел на этаже туалет, а потом, подгоняемый любопытством, не удержался и вышел на свежий воздух. На улице стояла гробовая тишина. Пейзаж, приоткрывающийся при свете луны, атмосферно напоминал компьютерную игру «Зов Припяти»: испепеленные дома; сломанные напополам, как обгоревшие спички, тополя; покосившиеся столбы электропередач с оборванными и обвисшими проводами. Но, в отличие от компьютерной игры, здесь нельзя кликнуть мышкой и подключиться к иной реальности.

Утром не стреляли. Позавтракав наспех одним сухпаем на троих, журналисты, жмуря глаза под ярким солнцем, вышли на улицу — и замерли от испуга. Прямо на них черным длинным дулом смотрел российский танк Т-72Б3, Слава легко мог отличить эту модификацию от украинского образца.

— Все нормально, пацаны! Это трофей! — закричал им офицер-танкист, который как раз внимательно осматривал танк и цокал языком. — Смотрите, как странно, — он показал на броню, — здесь и две белые полоски, как мы маркируем нашу технику, и белый круг, как у сепаратистов. К чему бы это?

Он залез внутрь и оттуда закричал в открытый люк:

— Пробег — 702 километра! На вооружение поступил в 2012 году, техпаспорт в наличии. Ого, как интересно: воинская часть 54096, 8-я мотострелковая бригада, 3-я танковая рота, командир роты — Рашитов А. Р., командир танка — младший сержант Гончаров. Да, такую машину в военторге не купишь!

— А как он тут оказался? — спросил Слава. После двух ночей под обстрелом чувства немного притупились, и он не испытывал эйфории от захваченного в качестве трофея российского танка.

— Давай, что ли, сюжет с ним сделаем? — подумал вслух Егор.

Оператор начал быстро распаковывать камеру.

— Как оказался? Через границу переехал — так и оказался! — пошутил полковник, вылезая на броню. — Меня не надо снимать, ребята, пожалуйста, у меня работы много. Мы еще 24-го числа знали, что россияне вторглись, генерал запросил штаб на немедленный отход, но поступил приказ «держаться!». М-да... — полковник опустил голову. — Вот, держимся. Стали в круговую оборону, только полноценной обороны не получается пока.

— А вы уже это... встречались с ними в бою?

— Около Кутейниково был контакт, сам видел уничтоженные бээмдэ и бэтээр с замазанными номерами и знаками, хотя машины совсем новые.

— А что дальше с танком делать будете?

— Да ничего особенного. Щас прогреем и поедем, — и пошутил полковник и сам радостно рассмеялся своей шутке.

Словно услышав о планах полковника, россияне начали долбить из миномета, будто целясь в свой плененный танк, и журналисты стрелой пролетели семьдесят метров до блиндажа. Дальше работали вахтенным методом: обстрел — прыжок в блиндаж, тишина — идет съемка, обстрел — рывок в блиндаж, тишина — снова съемка.

Набегавшись и наснимав достаточно материала, ближе к вечеру они решили вернуться в Многополье, где им повезло встретить бойцов «Днепра-1» и примкнувших к ним с десяток «донбассовцев», которые, как выяснилось, самовольно покинули расположение батальона в Иловайске и кляли свое командование, на чем свет стоит.

— Ты представь, Слава, этот Филин расстрелять нас обещал, якобы за дезертирство! Суки! Заперли нас под «грады»! А где этот Семенченко? На больничку слинял! В жопу его ранило! Где подкрепление? — бойцы горячились и спешили излить журналистам душу.

Всей компанией они зашли в самый большой дом на улице. Он был пуст, но от этого еще более уютен — не нужно произносить этих фальшивых во время войны слов: «Извините, вы не будете против, если мы тут сейчас...» В гараже стояли два новых крутых автомобиля: джип «хюндай» и «фольксваген-пассат».

— Да, — сказал кто-то из бойцов, — жизнь — она дороже тачек.

— Ты не понял. Хозяин просто на своем двухэтажном автобусе уехал!

Откуда-то появилась шестилитровая бутыль самогона, которую, закусывая поросячьей тушенкой, бойцы, передавая по кругу, приговорили с горла за пару часов. Егор тем временем смонтировал и слил в интернет сюжет про трофейный российский танк. Бойцы «Донбасса», увидев, что можно зайти на пару-тройку минут в сеть, тут же попросили Славу написать текст о том, что Семенченко — говно и предатель. Слава, сам не зная зачем, согласился. Бойцы диктовали, а Слава художественно оформлял это послание.

— Разведчики возвращаются, разведчики идут! — Четверо бойцов, все в крови и грязи, заходили в штаб к генералу Хомчаку.

— Их же девятеро уходило, — сказал кто-то, кажется, Бан­дера.

По донесению разведки, в сторону Многополья на бронетехнике двигалась большая колонна российских десантников. С высокой вероятностью можно было предположить, что они собирались уничтожить штаб «Сектора Б». На пути колонны оказалось не так уж и много украинских бойцов, но они проявили себя исключительно профессионально. Слава слышал по рации этот бой от начала до конца и потом пожалел, что не записал эту лучшую из известных ему «радиопередач» на диктофон. Он очень хорошо слышал, как подполковник Коваль, если он правильно разобрал фамилию военного за трескотней шумов и выстрелов в эфире, давал команды разворачивать «рапиры», и как наши пушки первым же мощным дружным залпом уничтожили головную машину колонны — эмтээлбэ. Затем в работу, выехав прямо на дорогу и открыв огонь из крупнокалиберного пулемета, включился тот самый трофейный российский танк, которым, очевидно, командовал офицер-танкист, который изучал его утром. Слава представил изумление российских десантников, когда им навстречу выехал их же танк и начал гасить из крупнокалиберного пулемета. Тем временем из звуков и криков, доносящихся из рации, стало понятно, что «рапиры» подбили еще две машины. Россияне, беспорядочно отстреливаясь, отступали. Через несколько часов Слава с товарищами уже смотрел видео, которое сняли его камерой украинские солдаты после этого боя. Три разбитые и сгоревшие эмтээлбэ, даже алюминий расплавился; на асфальте — круги от резких крутых раз­воротов; несколько солдат сгорело заживо внутри машин, несколько — разбросаны фрагментами тел вдоль дороги: руки, ноги, туловища. Наш боец, держащий в руках каску российского десант­ника: «Смотрите, российские матери, куда посылают ваших сыновей...» Троих взяли в плен: солдат 31-й десантно-штурмовой бригады сильно обгорел, двое других обошлись без тяжелых ранений — Ахметов и Ильмитов. Егор сделал с ними интервью и выложил видео для канала в интернет.

— Пожалуй, — сказал Слава, — это первое публичное документальное доказательство присутствия российских войск в Украине.

По украинскому телевизору в эти дни увлеченно рассказывали, что в Иловайск идет подкрепление и никакого окружения там нет. Смотреть эту ложь в пустом доме, утопающем в провинциальной роскоши, посреди «Зова Припяти» было дико.

28 августа бойцы заговорили, что якобы есть договоренность о «зеленом коридоре». Как это будет выглядеть и что конкретно означает, Славе никто толком рассказать не мог. Просто все верили в чудо и радовались, что останутся живы. Появился комбат «Днепра-1» Юрий Береза. Принял душ, побрился и в приподнятом настроении тоже начал готовиться к завтрашнему выходу из «котла».

Рано утром около Многополья скопилось огромное количество людей и техники, на глаз Слава бы и не решился определить сколько. Из разговоров вокруг он понимал, что две колонны формируют где-то приблизительно из двух тысяч бойцов, которые должны идти разными дорогами к селу Красносельское. Ждали команды на выход голодные и уставшие добровольческие батальоны: «Донбасс», «Днепр-1», «Миротворец», «Свитязь», «Херсон», «Ивано-Франковск», вышедшие этой ночью из Иловайска. Сидели в автобусах оглушенные постоянными обстрелами снятые с блокпостов, которые они героически удерживали целый месяц, бойцы 39-го и 40-го тербатов. Молились Богу остатки сожженной, расстрелянной и раздавленной между Осыково и Кутейниково 51-й бригады. Прогревали моторы в ожидании последнего рывка «коробочки» 17-й танковой. Тревожно и недоверчиво держались за оружие бойцы 92-й и 93-й бригад. Молились Богу вместе с остатками 51-й бригады остатки, точнее ошметки подразделений, которые смогли прорваться к Многополью от Савур-Могилы. Здесь питало надежду на спасение и чудо так много утомленных бессмысленностью последних дней солдат, что Слава и сам поверил, что все закончится хорошо.

При непредвиденных обстоятельствах точкой сбора определили село Комсомольское, которое на тот момент однозначно контролировалось украинскими войсками. Неподалеку работали минометы, но мины ложились на безопасном расстоянии от техники.

Журналистов посадили в бронированный инкассаторский автобус «Приватбанка», в котором ехал Юрий Береза. Слава пытался снимать происходящее вокруг телефоном и слушать рацию, по которой велись переговоры с российской стороной, но из этого мало что получалось. Непосредственно переговоры с противником, как понял Слава, вел офицер с позывным Директор, который потом передавал содержание разговора Хомчаку. Это показалось немного странным: почему Хомчак, как командующий «Сектора Б», не вел переговоры напрямую? Условия, выдвигаемые россиянами, постоянно менялись: с утра они говорили, что украинцы должны выходить без тяжелого оружия, потом — совсем без оружия, затем прозвучало новое предложение — армия выходит с оружием, но добровольческие батальоны остаются в «котле». Лично Слава этого не слышал, но об этом говорил комбат «Миротворца» Андрей Тетерук — якобы Хомчак категорически отверг такое предложение. Все, что слышал Слава, это короткий диалог Хомчака и Директора по рации Березы: «Они просят еще пятнадцать минут на согласование! — У меня нет пятнадцати минут! — Они просят две минуты! — У меня нет двух минут!» После этого Хомчак дал команду идти на прорыв. Одна колонна пошла по дороге на Красносельское, вторая — через Агрономическое. Часы показывали около восьми часов утра.

Когда получалось, Слава снимал телефоном из окна, но трудно сделать качественную запись, лежа на полу автобуса. И все же в трясущийся кадр попали окопы, возле которых стоят солдаты неизвестной армии, машущие руками, словно прощаясь, и бронетехника без маркировки под белыми флагами.

Через несколько минут начался уже плотный обстрел. Слава вместе с Егором и Тарасом, пригнувшись к полу изо всех сил, только и слышали, как тарахтят пули о броню автобуса, который при первых же выстрелах резко развернулся и поехал в обратную сторону, навстречу оставшимся в хвосте машинам.

— Читайте молитву, — обернувшись с первого сиденья, сказал Береза. — Матір Божа поперед...

— Матір Божа поперед... — хором повторили журналисты.

— Синку Божий позаду... — продолжил Береза.

— Синку Божий позаду...

— Янголи по сторонам...

— Янголи по сторонам...

— Що буде мені, то й буде вам! Про себя читайте, не вслух!

Слава, стараясь запомнить, шепотом повторил молитву еще раз. Он вряд ли возлагал надежду на спасение на промысел Божий, скорее, он понимал, что нужно как можно крепче держаться за военных: генерала Хомчака и комбата Березу. Все-таки они — командиры, им не дадут пропасть, их будут искать, у них есть рация, связь со штабом АТО, словом, журналистам повезло и с бронированным автобусом, и с компанией, которая в нем ехала.

Через несколько минут автобус остановился в селе, и внутрь затащили раненого бойца. В какой-то момент Слава понял, что их автобус оторвался от остальных, но не знал, хорошо это или плохо, до самого того момента, когда вдруг не увидел сквозь лобовое стекло несколько пушек, которые били по ним прямой наводкой. Каким-то чудом водитель заложил вираж, и они выскочили на кукурузное поле, которое пересекли в мгновение ока. Остановившись на меже с посадкой, Береза крикнул журналистам какую-то глупость, типа: «Готовьтесь к войне! — будто бы все это время они прогуливались по Мариинскому парку. — Закрывайте машины ветками!»

Укрыв транспорт, пятнадцать человек во главе с генералом Хомчаком и двумя комбатами Тетеруком и Березой залегли в посадке на землю и затаились. Вокруг шел страшный бой. В полях взрывались мины, строчили автоматы, хлопали гранатометы — придя в себя от неожиданной атаки, украинцы давали жесткий отпор. Первый час они лежали, даже не имея возможности поднять головы — над ними, сбивая ветки и листву, свистели пули. Слава не представлял себе, что творится там, на дороге, сколько человек уже погибло, сколько умирает сейчас в неравном бою. Ни генерал Хомчак, ни комбаты не предпринимали никаких попыток вмешаться в происходящее, они ничего не делали для того, чтобы взять руководство боем на себя, спасти своих людей. Командиры, как и рядовые бойцы, как и журналисты, лежали в посадке и ждали возможности выйти из-под обстрела. Возможно, это было правильно, возможно, так и гласит военная наука, Слава не знал. Он тоже ждал возможности спастись и надеялся на военную смекалку этих людей. Ему хотелось вжаться в землю, вдавить себя в нее, стать камбалой, плоской, никому не нужной, рыбой.

Через некоторое время после того, как стрельба в поле поутихла, он услышал слабые крики: «Помогите! Помогите!» — и одиночные выстрелы. Крики затихали, и меньше всего ему хотелось сейчас осознавать и принимать то, что происходит сейчас там, это выходило за рамки его восприятия бытия. Слава услышал звук самолета и сквозь листву смог разглядеть, что самолет украинский. Стрельнув несколько раз в направлении противника, самолет улетел.

Ближе к вечеру, выждав, когда совсем утихнет, группа начала понемногу ползком продвигаться по посадке. Наступила ночь, очень темная и, как назло, очень тихая — ни ветерка, ни шума листвы, ни выстрела, просто гробовая тишина. У Славы за спиной висел рюкзак, из рук он не выпускал видеокамеру. Береза зачем-то дал ему еще автомат, который Слава не знал, как правильно пристроить, чтобы тот не мешал ползти по густым зарослям. Ползли друг за другом. Замыкал ползущую колонну водитель Березы Беляков, перед ним полз оператор Тарас, перед Тарасом — Егор, потом Слава, потом бойцы, потом все остальные. Раненный в руку боец, которого они подобрали в селе, часто терял сознание — ему перебило кисть, шины ни у кого не нашлось, пришлось перетянуть жгутами.

Сложно сказать, какое расстояние они преодолели за половину ночи, скорее всего, не очень большое. Ползти оказалось делом нелегким, враг находился совсем рядом — они хорошо слышали голоса солдат и звуки работающих двигателей. По цепочке Славе передали, что впереди — разрыв между лесополосами и нужно быст­ро выйти и снова скрыться в кустах, для общей безопасности нужно держать дистанцию несколько метров. Когда боец, который полз впереди, преодолел отрытое пространство, Слава напрягся, привстал, чтобы стартонуть через несколько секунд, но тут в небе зажглись две сигнальные ракеты и в лесополосу ударил мощный луч прожектора. Если бы Слава нарушил инструкцию и побежал, то сейчас бы наверняка уже лежал, скошенный пулеметной очередью, а так он просто лежал, вжавшись изо всех сил в холодную землю, и пытался вспомнить молитву: «...Синку Божий позаду, Янголи по сторонам... Янголи по сторонам...» Через пару минут прожектор погас. Не мешкая, Слава нырнул в темноту лесополосы, за ним без приключений перебрались оставшиеся трое. Слава всматривался в кусты и пытался разглядеть тех, кто прошел сюда раньше, но их никто не ждал. Они быстро прошли по лесополосе вперед несколько сот метров, но там не оказалось ни Хомчака, ни Березы, никого. Слава с товарищами — Егором, Тарасом и водителем Беляковым — растерянно смотрели друг на друга. Они не могли поверить, что их бросили, просто так взяли — и бросили. Внезапно они почувствовали, насколько холоден воздух и как сильно хочется пить. Посовещавшись, они решили вернуться ­назад, на знакомое место: идти вперед, не зная местности, без карты было слишком рискованно.

— А если они нас ищут? — спрашивал Егор. — Как они нас найдут?

— Они нас не ищут! — У Славы не возникало сомнений в причинах поступка военных — они хотели избавиться от медленных журналистов. — У них есть тепловизор, если бы хотели, давно бы нашли!

Спасть на сырой земле этой ночью было очень холодно.

— Такой дубарь, люто! — перешептывались Тарас с Егором.

— Люто! — соглашались Беляков и Слава.

Они вертелись, открывали глаза и дергались от каждого шороха, следили за тем, чтобы товарищи не храпели, но даже Тарас, который храпит всегда и везде, как трактор, в эту ночь сопел тихонько, как младенец.

— Воды нет.

— Еды нет.

— Сна нет.

Около шести утра, когда уже рассвело, они увидели российский патруль — два солдата шли вдоль посадки. Ребята подумали, что их обнаружили, но патруль беззаботно прошел мимо. На мобильных телефонах появилась связь, и Слава по кэшированной карте в навигаторе смог установить их месторасположение — хотя бы стало понятно, в какую сторону двигаться. Где-то с полей снова раздавались одиночные выстрелы. Отсюда нужно было срочно уходить, и они пошли до конца посадки, где Слава через видоискатель камеры осмотрел окрестности: по дороге ехали два бэтээра под белыми флагами.

— Как думаешь, может, это наши в плен сдаются? — предположил он.

— Вряд ли, — мрачно ответил Беляков. — Всех либо уже пленили, либо убили. Слышишь, бахают одиночными?

— Пойдем обратно, да? — Стало страшно. Они вернулись к брошенным машинам, которые стояли нетронутыми на том же месте, где они их в панике оставили вчера утром. Журналисты быстро переговорили с родственниками, редактором телеканала и военными по телефонам — связь работала хорошо. Военные разрешили взять машину и сказали выбираться в сторону Комсомольского. В машине генерала Хомчака, принадлежащей Министерству обороны, о чем свидетельствовал соответствующий техталон, нашлось немного воды, еды, трехлитровая банка красного вина, два травматических пистолета, сувенирные ножи и большой эффектный штык-нож. Рядом в посадке они увидели кучу разбросанного оружия — автоматы и гранатометы. Оружие они не трогали, зато хлебнули винца, которое на голодный желудок сразу же хорошенько вставило. Но самая удивительная находка их ждала снаружи — прямо на «торпеде», на видном месте, лежала личная рация командующего «Сектором Б» генерала Хомчака. Он оставил ее здесь, просто бросил. В машине Березы были пробиты все четыре шины, зато от нее имелся ключ — Слава еще вчера вечером, повинуясь рефлексу, предусмотрительно вытащил его из замка зажигания и спрятал в кармане. Егор достал белый флаг, который заготовил по указанию Березы при выходе из Многополья, и выставил в окно.

— Давайте выбираться как-то, — предложил Слава. — Мы — люди не военные, за местных, конечно, не прокатим, но корочки будем свои журналистские показывать, может, поможет...

— А я? — спросил Беляков. Он стоял в военной форме, Слава упустил этот факт из виду.

— На, примерь! — Егор достал из рюкзака свои запасные штаны и футболку.

За руль сел Беляков. Он знал эту машину, как родную, и завел с полуоборота. «...Синку Божий позаду, янголи по сторонам... Янголи по сторонам...» Не спеша, они выехали из кустов вдоль посадки в сторону дороги, и Слава включил на мобильном телефоне навигатор, который сразу же определил направление движения. Но Беляков, очевидно, не придя в себя после вчерашних событий, вместо того, чтобы выехать на дорогу, резко повернул руль вправо, в поле, и через несколько десятков метров машина наскочила на огромный камень и зависла на нем передним мостом, бешено вращая колесами.

— Б..! — это все, что смог выдавить из себя Слава. — Домкрат давай! — Машину приподняли, и Беляков сдал задом и снял автобус с камня.

Они быстро помчались по выжженному полю, мимо разбитой вчера украинской техники, но, очевидно, не рассчитав угла спуска на дорогу, при съезде уперлись бампером в асфальт и снова застряли.

— Б..! — сказал Слава и удивленно посмотрел на водителя.

— За нами бегут, — тихо прошептал Егор, рассматривая фигурки с автоматами в боковое зеркало.

Их окружили человек пятнадцать:

— Выходи!

— Мы журналисты, — попробовал заговорить Слава, поднимая руки, — мы не военные!

Но в автобусе уже нашли карту с обозначенными боевыми позициями, оставленную там кем-то из командиров, и боевую гранату.

— Да какие же вы журналисты? Вы — диверсанты!

Их поставили в ряд, приказали снять бронежилеты и взяли на прицелы автоматов.

— Мы не диверсанты, — попробовал убедить солдат Слава. — Машина — не наша, вещи тоже не наши! Мы ни при чем!

Солдаты рассмеялись:

— Становитесь на колени. — Ребята опустились на асфальт. — Откуда вы приехали?

Слава махнул рукой в сторону посадки:

— Оттуда.

— Можешь на карте показать?

Тут зачем-то в разговор влез до того все время молчавший оператор Тарас.

— Да! — воскликнул он радостно.

— А, так ты и по картам ориентироваться умеешь! — удивились солдаты. Очевидно, в их подразделениях это считалось большим искусством. — Мы сейчас проверим, какие вы журналисты.

По очереди, наклонившись к каждому, они спросили адрес редакции. Ни Егор, ни Тарас, ни, тем более, Слава, который на «Эспрессо ТВ ТВ» никогда не работал, адреса редакции не знали.

Солдаты заухмылялись:

— Что-то хреновые из вас диверсанты!

— Вот, посмотрите, откуда мы приехали! — Слава показал карту, запечатленную на навигаторе телефона, но она не произвела на солдат никакого впечатления, зато телефоны тут же отобрали и выкинули в водоем. Пленных тщательно обыскали и слегка потолкали, но, скорее, оттого, что так положено при обыске, чем со зла. Слава похвалил себя за то, что утром вытащил карту памяти со всем отснятым материалом из видеокамеры и спрятал в кроссовок. Вместо нее в камеру он вставил новую, на которую отснял сегодня утром несколько минут ерунды.

— Это все, что снято?

— Да, больше ничего не успел.

Что делать с такими пленными, россияне не знали. Ситуация, очевидно, для них была внештатной, и они не имели никаких инструкций по такому случаю. Солдаты охраняли блокпост на перекрестке; свободного транспорта, чтобы отвезти их к какому-нибудь эфэсбэшнику, у них не имелось; предъявить серьезные претензии, по сути, гражданским лицам, они не могли, да и, очевидно, не очень-то и хотели. В том, что солдаты — российские, не приходилось сомневаться, тут уже и объяснять ничего не нужно, настолько, оказывается, на поверку манера поведения, лица и речь жителей двух соседних стран отличаются между собой. Немного еще повозившись с их вещами, задержанных усадили в круг около дороги и приставили к ним часовых. Слава сначала попросил одну сигарету, потом вторую, потом понемногу начал рассказывать о себе и своих товарищах: кто такие, как сюда попали и тому подобное, опуская, конечно, моменты, связанные с общением с украинскими военными. Солдаты в ответ признались, что они — российские контрактники, трое суток назад их подняли по тревоге, посадили в машины и закинули сюда. Три ночи они провели здесь, под открытым небом, не понимая цели своего пребывания. В их голосах и словах не чувст­вовалось ни вражды, ни ненависти.

Когда стемнело, пленных посадили в автобус, предварительно вытащив из него аккумулятор, пояснив, что это для того, чтобы «...не пускали джипиэс-маячков». Пленники не успели уснуть, как прозвучала команда: «К бою!» — и они попрыгали в окопы, где просидели, согнувшись и дрожа то ли от страха, то ли от пронизывающего до костей ночного холода, около получаса. Но боя не последовало, никто даже ни разу не стрельнул. Так повторялось несколько раз за ночь — звучала команда «к бою!», солдаты и журналисты прыгали в окопы и сидели там в ожидании.

Утро настало незаметно. Такое иногда случается с утрами, когда не понимаешь, проснулся ты или еще спишь, не понимаешь даже, кто ты есть, не говоря уже о «зачем». Спать в автобусе со сломанными креслами — то еще удовольствие, тело ныло и кричало, мозги отказывались включаться в реальность — она не сулила ничего хорошего, так что окончательно Слава проснулся, когда услышал украинскую речь. Он мгновенно проснулся и увидел в окне группу украинских военнопленных. Это были солдаты регулярной армии. Они брели, опустив головы и еле передвигая ноги, некоторые в штанах и одних майках, без головных уборов. Минимум половина из них имела ранения, все выглядели очень измученными. Пообщаться им не дали. Пленных солдат отвели намного дальше в поле и там усадили на землю. Через час пригнали три бронетранспортера с нарисованными белыми кругами поверх украинской маркировки — двух белых полос.

Журналистов отвели в тень, на небольшую поляну, там они просидели до самого обеда, обсуждая с конвоирами взаимоотношения двух стран и тонкости геополитики. Россияне свято верили, что воюют на Донбассе с нацистами из «Правого сектора» и американцами, переодетыми в украинскую форму.

— Вот вы говорите, что торчите тут трое суток, — пытался объяснить ситуацию Слава, — так?

Российские десантники из Ульяновска кивали головами, соглашаясь.

— Вы хоть одного америкоса видели? Или фашиста?

— Ну не видели. Так и они же тоже не дураки в плен попадаться!

— Ну, а остальные украинские солдаты, которых вы тут видите, вот эти пленные, например, или мы — нормальные люди? Не фашисты, нет? Не америкосы?

— Вроде нет. Но в сумке в автобусе мы кепку нашли, на ней «ЦРУ» по-английски написано.

— Мало ли таких кепок на базарах продается, тут даже в военторг ходить не надо! — Здесь россияне довольно заржали. — А по факту вы несанкционированно вторглись в Украину, так? И ваших пацанов сколько полегло уже? Десятка два, не меньше, да? А за что? За какой хрен вас сюда умирать послали?

Россияне помрачнели, Слава ударил в самую больную точку.

— Так это ж все Обама. Америкосы лезут, куда хотят, а мы...

— Где Обама, а где ваш Ульяновск?! — Слава уже не сдерживал эмоций. — Причем тут Обама? Гибнут простые пацаны: ваши, наши! Разве не так?

Солдаты угрюмо смотрели в сторону и молчали.

— Все пидарасы, — сказал тихо один из них. — И Путин наш, и Порошенко ваш. И Обама. А мы тут умирай...

А Слава подумал, что насколько дальновидно он поступил вчера утром, когда переодел футболку с надписью «американская армия» шиворот-на-выворот. Потому что дурдом, который творится в голове у этих парней, необъясним и неизлечим, и в такой футболке, как пить дать, пошел бы он сейчас под российский трибунал в качестве американского разведчика. А так они сидели на полянке, курили, говорили, конвоиры даже поделились с ними своим сухпайком. Российский сухпаек оказался значительно качественнее украинского — и по набору продуктов, и по питательности, и по удобству — в нем даже горелка предусмотрена с кусочком сухого спирта. Они кушали и мирно обсуждали эту дурацкую войну, столк­нувшую обычных людей насмерть, и издалека могло показаться, что около перекрестка встретились давние добрые приятели из соседних сел и присели передохнуть и обменяться новостями. Журналистам вернули личные вещи — банковские карточки, ключи, кошельки, правда, аппаратуру не отдали, но Слава, ощущая, как колется в кроссовке видеокарта с отснятым материалом, оставался спокоен: «Бог с ней, с камерой, зато будет, что показать, когда отпустят!»

Но с освобождением все оказалось не так просто. Слава думал, что их подержат и отправят восвояси. Ну, чем они могут быть тут полезны? Что с них взять? Но он глубоко заблуждался. Ближе к обеду приехала небольшая группа российских военных, которая грубо уложила журналистов лицами на дорогу около своего «камаза». Их обыскали, снова все забрали, а у Славы даже сорвали с шеи золотую цепочку. Ничего ценного, обычная цепочка, но стало обидно. В кузове всем очень сильно стянули жгутами руки так, что Егор и Беляков закричали от боли. Руки синели и отнимались, но новые конвойные не обращали на крики пленных никакого внимания, вели себя жестко, подчеркнуто демонстрируя враждебность.

«...Синку Божий позаду, янголи по сторонам... Янголи по сторонам...» — твердил про себя молитву Слава. Он понимал, что вот теперь они попали в серьезный переплет и их наверняка везут в Россию. После двух часов тряски машина остановилась, снаружи откинули брезент и из светящегося ярким солнечным днем треугольника грубый голос спросил:

— Егор Воробьев? На выход!

Егора высадили, а Славу, Тараса и Белякова повезли дальше.

— Куда нас теперь? — спросил Слава.

— На расстрел, — серьезно ответил конвоир, смачно сплевывая в сторону пленных. В глазах его плескалась холодная радость.

Когда после того, как они прошли по лесополосе уже не меньше километра, обнаружилось, что журналисты и Беляков потерялись, группа генерала Хомчака остановилась. Несколько бойцов вернулись к стыку лесополос, прошли дальше, аж до самых машин, но никого там так и не нашли. Посовещавшись, приняли решение, что продолжать поиски журналистов нет ни времени, ни сил. Когда начало светать, они укрылись в выгоревшей после  яростных ударов «смерча» посадке. В головы ударил резкий трупный запах. Осмотревшись, они обнаружили, что вокруг — вспаханные танками окопы, разрушенные блиндажи, а под ногами — перемолотый паштет из людей, одежды и земли. Здесь стояла и держала оборону та часть 51-й бригады, которую сравняли с землей 24 августа.

Они вышли к Комсомольскому через трое суток. Оттуда генерала Хомчака на вертолете эвакуировали в штаб АТО в Краматорск, остальных доставили в Днепропетровск.

Саша Крым во время выхода колонны по «зеленому коридору» получил минометный осколок в затылок и скончался на месте. Он прожил под своим новым позывным, которым так гордился — Пушкарь — всего три недели.

Его друг-артиллерист Тарас Огонь в ту же секунду, когда убили Сашу, был тяжело ранен и, пытаясь спастись, выполз из автобуса в поле. В танк, который стоял рядом, попал снаряд. В мгновение ока  танк взорвался и превратился в факел, в огне которого погиб Тарас.