Мгновение зеленый глаз иллюминатора удивленно рассматривал его и, не мигая, отступал, темнел, исчезал; глаз влек за собой темную пустоту на невидимом шпагате, тот шпагат проходил сквозь тело, сначала темная пустота врезалась в подошвы, шпагат тянул ее, холодную, через ноги, живот, грудь, шею, затылок, оставляя в каждой клетке колючку; заморозило горло, лицо, потом темная пустота выскочила через глаза, чуть не выбив их изнутри, разбилась на миллиарды разноцветных пятнышек, точки рассыпались в беспорядке вокруг него, зеленый глаз уже далеко отступил, уменьшился, смешался с пятнышками, пропал; он остался один среди точек.
Их число все увеличивалось и увеличивалось, они цвели над ним, под ним, по бокам, сзади, сверху. Собственно, ничего этого не было, стороны света исчезли, они и были чисто условными, но еще был и корабль и возможность как-то ориентироваться, хотя бы визуально; и теперь нужна точка, чтобы сориентироваться и не сойти с ума от колючек, которые впились в каждую клетку, надо напрячь все мышцы, притупить колючки и найти точку, чтобы сориентироваться.
…У него ужасно болела голова. Впервые в жизни ужасно болела голова. Отродясь он не употреблял таблеток. Потому что у него никогда ничего не болело. Если бы что-то болело, даже мизинец, комиссии не писали бы резолюций: «Годится». Наконец он не выдержал и попросил таблетку. Он бы не попросил, он бы выдержал, да назавтра выпадал тяжелый день. Ирина принесла, он проглотил, и за пятнадцать минут веки слиплись. Утром Ирина сказала, что это были таблетки вовсе не от головной боли, а совсем невинные. Других таблеток в доме не водилось, она дала их просто так, на веру, для успокоения…
Значит, все произошло достаточно буднично. Он спокойно работал за бортом, а «ультраглаза» нащупали впереди корабля метеорит. Двигатели сработали автоматически, корабль «прыгнул» через метеорит. Разница между новой скоростью корабля и его скоростью (то есть старой скоростью корабля) порвала замок страховочной веревки. Почему он держит ее в руке? Сработала подсознательная реакция: за какую-то долю секунды, когда веревка натягивалась он сжал ее в кулаке. Иначе погиб бы сразу. Откуда взялись силы? Из древней хроники: фашистские самолеты бомбили советский корабль, на палубу упала бомба и не разорвалась. Моряк схватил ее и выбросил за борт. Позже моряк не мог сдвинуть с места такого веса. Теперь есть еще один пример. Жаль, но психологи о нем не узнают.
Он посмотрел вокруг себя. Пятнышек ни стало: были планеты и звезды, не больше шарика пинг-понга. С Земли столько не увидишь. Сейчас, если втупишся в одну точку, они сливаются в один фон. Бесчисленное множество Млечных Путей. Огромная сфера, неподвижность, он сам — наибольшая величина в центре сферы. Кислорода, энергии хватит на несколько часов. Если раньше не попадет какая-то песчинка, которая несется с сумасшедшей скоростью.
Лучше смотреть в одну точку. В глаза… вечности. О чем-то думать. Например: ничего подобного, планеты и звезды не сливаются в один фон, различные туманности имеют различную форму. Сейчас я вижу туманность. У нее силуэт человека-гиганта. Этот человек составлен из атомов-планет. Почему не двигается? Как знать, может, он бежит стометровку. По нашим понятиям. Если на меня посмотрит кто-то меньший, чем я, во столько раз, во сколько я меньше этого человека-гиганта, — я ему покажусь туманностью, а мои атомы будут планетами, клетки — галактиками и чем угодно. И я не буду двигаться под его взглядом, буду вечной туманностью, хотя и буду знать, что я не туманность, а я — это я. И так далее: в макро и в микро. Нет большого и малого. Мы одинаковые с тем гигантом и с тем, кто думает, что я туманность. Я вечен. Все вечно. Я не умру. А чувства? Ну, это тоже комбинации электронов-планет (а тот, кто считает меня туманностью, думает, что это центр туманности). Норберт Винер доказывал, что в случае смерти наши связи не разрушаются. Тело рассыплется, но пройдет какой-то период — скажем, Планета (правильно, с большой буквы), Планета того человека-туманности обойдет семьдесят-восемьдесят раз вокруг своего светила, — и по теории вероятности я снова буду Евгением Ивановичем Горозою, 1936 года рождения. Разве что другой формы с точки зрения меня теперешнего.
Поэтому мне было тесно в этой сфере, пока я не понял что к чему! Я лечу, и это пространство наполняет меня радостью, такой радостью, что не умещается в сфере!
Он заметил, нет, в темном ущелье мозга вынырнуло: борются три мысли. Одна философствует, вторая стала в оппозицию к ней, а третью он сознательно загнал в ущелье, чтобы она не разрушила шаткого успокоения первой. Значит, это четвертая. Да здравствует четвертая! Та, что не выпустит трезвой из ущелья.
Он летит, он жив, и конца не существует. Живые работают. Лучшей лаборатории нет ни у кого. Надо работать. Кинокамера зафиксирует, мозг запомнит. Даже когда он, теперешний, погибнет, то Гороза, что придет во вселенную после того, как Планета человека-туманности сделает семьдесят-восемьдесят оборотов вокруг своего светила, тот Гороза будет иметь комбинации электронов, которые ему запрограммирует Гороза теперешний. Он подмигнул тому Горозе: я не сошел со своей орбиты.
Он летит, центр вселенной, его орбиту высчитывают все электронные мозги Земли. Поднятые по тревоге ребята одевают скафандры, а ассистенты аккуратно разглаживают каждую морщинку. В длинных коридорах раздается тяжелый стук каблуков, затем за окнами автобуса летят, будто отброшенные назад, липы, пальцы ребят постукивают по блестящим шлемам. Вот они все спохватились, вспомнили, появились авторучки и блокноты, поседевший генеральный собрал записки. «Ужинать дома не буду. Спешно улетаю…»
Стрелка счетчика кадров высвечивается в темноте. И стрелки часов тоже. Пролетело пятнадцать минут. У него в запасе еще много времени. А метеориты… Не каждая пуля попадет в солдата, идущего в атаку.