Надо было смотреть в зеленый глаз. На месте зрачка в нем мелькали цифры, выбранные психологами наугад. Надо было запоминать числа, а затем воспроизводить их на микрокомпьютере. Потом, когда придет психолог. Интересно, что он делает сейчас: следит за ними по телевизору или ведет разумную беседу с лаборантами?

Марат имел допотопный карандаш и, подумав немного, нарисовал над глазом бровь. У Дика нашлась плитка шоколада, шоколад хорошо размазывался на металле, и скоро под глазом появилось подобие щеки. Еще несколько штрихов карандашом воспроизвели на панели осциллографа половину человеческого лица, похожего на рекламную театральную маску. Второго глаза, к сожалению, не было.

Стало веселее, даже психобокс № 13 посветлел, и ребята поснимали с голов шлемы с датчиками — самовольно выйдя из-под контроля, им хотелось углубить ощущение свободы. Баншке и Сганарель — роботы-надзиратели — смотрели осуждающе, но позволили надеть на себя шлемы и, вздыхая и позвякивая суставами, сели в кресла на места своих подопечных. Марат и Дик, легли на подоконник, и здесь их уже не могла достать телекамера.

Кипел полдень.

Двор профилактория, заасфальтированный и пустой, был словно огражден стеной плюща, который так густо разросся, что спрятал настоящую стену, а заодно потянулся вверх по металлическим прутьям, укрыл и их. Буйные кисти плюща перекинулись наружу, словно лишние, но там, снаружи, они не доставали до земли, красиво окаймляя стену из старых поклеванных кирпичей.

Тут все было старинное и тихое, как на музейных почтовых открытках, все навевало мысль о тишине и покое. Проникнуться ею должны были дети — полностью здоровые физически, умные и добрые дети, только с одним недостатком: они воспринимали мир таким, каким хотели его видеть. Профилакторий должен был подготовить их к жизни в мире таком, какой он есть.

Сегодня все были заняты и по двору никто не ходил. Роботы, полив утром зелень, небрежно бросили шланг под забором. Он теперь сох и морщился на солнце. В колонке водопровода уже давно что-то испортилось, капала вода. Она выдолбила ямку в асфальте, наполнила ее и черной полоской устало вилась к воротам. И пришельцы, как только зашли во двор сразу нашли уставшую воду, и вода привела их к колонке.

— Дик, у них там нет таких штук, — сказал Марат.

— Я думаю… Откуда прилетели, а не знают, как воду пустить.

— Покричим?

— Нет, лучше покажем.

От бетона их отделяло метра три. Марат повис на руках, Дик сполз по нему, как по канату, поболтался немного, думая, как сандалеты звонко ляпнут о бетон, и отпустил Маратовы ноги, а Марат уже прыгнул к нему в объятия; не спеша они направились к пришельцам.

— Видишь, у них в экспедицию девочек берут…

— Отец, наверное, командир.

— Ей же лет пятнадцать, как и нам…

Пришельцы наблюдали за ними все время, с тех пор как ребята начали десантироваться со второго этажа, а теперь выжидающе разглядывали их — двое мужчин лет сорока, молчаливых и очень похожих друг на друга, и девчушка в цветастом платьице.

— Здравствуйте, — сказали ребята, и девчушка так же сказал «здравствуйте», а мужчины им отсалютовали.

— Вы хотите набрать воды? — спросил Дик.

— Да, мы бы хотели.

— Вам надо, наверное, какие-то опыты проводить?

— Нет, напоить собаку, — сказал девчушка.

— А где же она? — не нашел что сказать Марат.

— А она за воротами сидит. Не захотела заходить, — сказала девчушка, а мужчины коротко засмеялись.

Она подставила какую-то посудину под капли, а Марат начал дергать рукоять, потому что ту рукоятку надо было по-особенному покрутить, поэтому пришельцы и не смогли сразу получить воду. Тугая струя ударила в дно, и вода брызнула через край посудины, девушка тихо ойкнула, когда капли попали на голые колени, и Марат заметил, что на ногах сразу появились мурашки.

— Холодная вода? — спросил.

— Спасибо, — сказали пришельцы, почти все вместе. — Большое спасибо.

— Хотите увидеть собаку? — спросила девушка, и ребята, как завороженные, направились за ней к воротам.

— Это же Бот, — сказал Дик.

— Какой Бот?

— Я его в лесу нашел, он еще маленький был. Он под кроватью у меня жил. Затем его заметили и выгнали.

— Почему?

— Выгнали его. Руководитель наш выгнал, — пояснил Марат. — У нас нельзя держать собак. Бот, Бот… узнал!

— Я его Цефеем зову, — сказала девушка. — Я его тоже в лесу нашла. Он уже привык ко мне.

— Мы вам его дарим, — сказал Дик, а потом подумал, что это он ляпнул, потому что пес ничей. — Я хотел сказать, что вы можете его взять с собой… на свою планету.

— А мы так и решили.

— Ая, не задерживайся, — крикнули издалека мужчины.

— Я сейчас. Вот… У нас там тоже такие собаки. Ну, немножко не такие.

— Вы его для эксперимента возьмете?

Девушка пожала плечами.

— К вам долго лететь? — спросил Марат.

— Десять ваших лет.

— Ничего себе… Бот постареет.

— Мы его усыпим. Но я к нему уже привыкла, и мне грустно будет в корабле.

— Пусть уж лучше спит. Потом будет новый пес, — сказал Дик.

— Ая, не задерживайся, — опять крикнули мужчины.

— Это отец ваш там? — спросили ребята.

— Отец. И брат.

— Очень похожи, — сказал Дик. — Только как будто они одного возраста.

— Потому что они оба в поре зрелости. Ну, я побегу. — Она подала им узенькую ладонь. — Вы, наверное, последние земляне, которых я вижу.

— Почему?

— Мы сегодня ночью улетаем.

— Насовсем?

— Насовсем.

— Когда вы прилетите, вам будет уже за двадцать, — сказал Дик.

— То, что надо, — сказала девочка.

— Мы вам напишем письмо, — сказал Дик и несколько поспешно добавил: — Потому что теперь же будет связь, правда? Радиописьмо. А потом завалим к вам в гости.

— Как это, «завалим»? — спросила девочка.

— Ну, прилетим, — пояснил Марат. — И нам уже будет…

— То, что надо, — сказала девочка.

— Счастливого полета. Меня зовут Дик, а его Марат. Бот, иди поцелую, Марат, поцелуй Бота.

— Счастливо, Дик и Марат.

Марат перевернулся на спину и застыл на воде напротив неба, волны изредка набегали на лицо, и он подумал, что вода совсем не такого цвета, как представляется с берега. С берега вода кажется голубой и заманчивой, а сейчас, когда волна пробежала лицом, Марат смотрел сквозь нее, как через стекло. Когда погрузить голову глубже, вода желтела, еще глубже — серела, а по бокам была зеленая, зелень пронизывали солнечные столбы, как прожекторы, и исчезали в темной глубине, и оттуда веял холод.

Марат пытался отмыть губы. Не исчезал резкий запах жидкости, которой их смазали по приказу воспитателя, который увидел в окно, как ребята целовали Бота.

Их наказали — заставили проплавать на полтора километра больше, чем всегда. Группа уже давно грелась на берегу в шезлонгах. Желто-белая спасательная лодка металась заливом, потому что потерялся Дик. Марат безразлично наблюдал за его пируэтами. Дик, подтянувшись на руках, висел под крылом с правого борта. И Марат знал, что Дик там может висеть сколько угодно — у Дика очень крепкие руки. А когда тревога набрала грандиозные размеры и на берегу стали готовить другие лодки, и в них уже садились аквалангисты, Дик расцепил руки и потерялся в пенистом следе.

Марату приказали вылезти на берег. Он плыл и наблюдал за Диком. И группа тоже наблюдала за Диком. Дик нырнул и вынырнул минуты через две уже за спиной подмоги. И его белокурая голова вновь не была заметна между белыми барашками. Чтобы добраться до берега, он еще раз нырнул и вместе с Маратом вышел на берег. Ребята утонули в шезлонгах.

Воспитатель был взволнован.

— Вы вместе плавали? — кричал он Марату.

— Нет.

— Ты его видел на воде?

— Видел.

— И куда девался, видел?

— Видел.

— Где?!

Марат не успел ответить, Дик поднял голову и спросил:

— А кто утонул?

— Это еще неизвестно, — воспитатель смотрел на залив и сжимал плечо Марата.

— Что неизвестно? — спросил Дик. — Имя утопленника или что он утонул?

Тот зыркнул на Дика.

— Ты… ты…

— Отпустите мое плечо, — сказал Марат, — отпустите мое плечо.

— Как это звучит на вашем жаргоне? — спросил отец. — Вы режете меня без ножа, да? Так вот, ты режешь меня без ножа.

— Уж лучше — без лазера, — буркнул Марат.

— Как ты разговариваешь с отцом? — не выдержала мать.

— Извините.

Все трое на какое-то время притихли.

— Вы с Диком сегодня будто…

— … взбесились, — подсказал матери Марат.

— Я не могу с тобой разговаривать, — вздохнула мать.

— Дика сегодня переведут в другой пансион, — сказал отец. — Родителей уже предупредили. Правильно, вас давно надо было разлучить. Художники…

— Не ругайся, — сказала отцу мать. — Дик скоро придет к тебе прощаться.

— А почему его переводят, а не меня? Потому что вы первые приехали?

— А, брось… — поморщился отец.

— Конечно, ты и сейчас высчитываешь какие-то орбиты, а я сбил тебя с мысли..

Отец махнул рукой, но вышло так, что рука с грохотом задела стол.

— Тихо! Звонок, — сказала мать.

— Здравствуйте, — зашел Дик и изящно поклонился.

— Здравствуй, — поздоровались родители.

— Приехали уже твои родители, Дик? — мягко спросила мать.

— Так точно, их вертолет стоит за оградой на лугу. Сейчас собирают мои вещи, разговаривают с воспитателями, заполняется моя карточка, меня отпустили на триста пятьдесят секунд, чтобы попрощался, — выпалил Дик на одном дыхании.

— У тебя хорошие легкие, — усмехнулся Маратов отец.

— Стараюсь, — поклонился Дик.

— Видишь, Ева, им никак нельзя быть вместе.

— Большинство так и решило, — сказал Дик. — А вот роботов никто ничего и не спросил…

Отец заходил по комнате.

— Ребята! — наконец он заговорил решительно и даже зажигательно. — Я понимаю, вы немного обижены, что вас посадили сюда и у вас закономерно выработалось желание перечить. Вы считаете нас сухарями — только за то, что мы всегда имеем ясную голову, но нам надо всегда иметь ясную голову, потому что никто за нас не измерит масштабов и сложности работы. Скорость изменения представлений и приспособлений — необходимость…

— Извините, у меня осталось сто восемьдесят четыре секунды, — сказал Дик.

— Пусть прощаются, — вздохнула мать.

— Ты там держись, — сказал Марат.

— А ты тут держись, — сказал Дик.

Они обнялись, и Дик побрел к дверям. Возле дверей Дик обернулся.

— Связь на той же волне. Оружие закопано в квадрате C. Сигнал — время «x», — сказал Дик, дернул дверь и исчез.

Родители переглянулись.

— Вы что… — мать поднялась и не могла найти подходящего слова. — Что вы задумали?

— Взять власть в свои руки, — спокойно сказал Марат.

— У кого?!

Уехал Дик, уехали родители, упала ночь и в окно тянуло приятным холодком. Роса густо покрыла темные листья, выступила на асфальте, на траве за оградой, на холодном теле корабля пришельцев, и Марату казалось, что ночь пришла слишком рано как на летнее время, и сегодня она темнее будто, чем всегда.

Он подошел к раскрытому окну и впервые почувствовал пустоту ночи. До него долетел далекий лай собак, бесконечно раздвинулось пространство; цокали копыта, и Марат поймал мелодию звоночка одиноких путников. И когда оказался за оградой, заметил, что ночь раздвинулась, как будто он осветил ее изнутри, и что ночь, пожалуй, является ночью только в четырех стенах, а звезды и планеты светят всегда. Потом он заметил, какая выпала густая роса, потому что зачавкало в ботинках, потом провел пальцем по холодному металлу корабля пришельцев, и капли росы соединились в большую каплю, и та капля быстро оборвалась.

— Завтра будет хорошая погода, — сказал Марат.

— Да, завтра будет хорошая погода, — сказал то ли отец, или брат Аи, что следил, как роботы грузят какие-то контейнеры, а прожектор аж из верхней части корабля освещал им площадку. — А ты чего не спишь?

— Не хочется, — сказал Марат. — Вы скоро улетаете?

— Часа через три.

— Ая занята?

— Нет, она не занята. Она внутри. И то ли отец, то ли брат сказал что-то роботу, и робот ответил ему что-то в знак согласия, исчез в отверстии стабилизатора, и Марат мысленно проследил, как лифт поднимает робота в верхнюю часть корабля.

— Ты не занята? — спросил Марат, когда Ая соскочила на землю.

— Нет, не занята, — ответила Ая. — А ты сбежал?

— Сбежал. Вы скоро улетаете?

— Часа через три.

— Тебе надо что-то делать?

— Я уже все закончила и эти три часа у меня свободны.

На поляне валялось много сухого веток, их легко было собрать в кучу, и скоро в небо полетели искры.

— Я не знала, что это так красиво. Можно было бы каждый вечер жечь костры.

— Можно было бы. Но я тоже не знал, что ты прилетела.

— Плохо. Мы бы раньше познакомились и много бы друг другу рассказали.

Марат положил на землю куртку, и они сели рядом напротив огня. Ломали хворост и бросали в огонь.

— Тебе удобно? — спросил Марат.

— Мне хорошо.

— Правда, огонь похож на осьминога?

— Щупальцами, да?

— Щупальцами…

— Удивительно. Огонь живет из своей смерти. Горит, потому что убивает себя. Чем больше, тем быстрее.

— Когда-то в непогоду разводили костры, чтобы путники не сбились с пути.

— А для космического корабля нужно целое солнце. — его трудно разжечь.

Искры уже почти не летели. Огонь горел спокойно, без натуги, а они равномерно подкладывали дрова, чтобы все так и оставалось. Ночь погустела и притихла. Прожектор светил не в эту сторону, и корабль вырезался в его свете четкой монументальной скульптурой.

— У вас такое же небо? — спросил Марат.

— У нас голубее.

— И так же много звезд?

— Иногда даже больше.

— Ты часто смотрела на вечернее небо?

— Я еще не смотрела. Мала была, когда улетали.

— Я просто забыл…

— Всего не запомнишь…

— Просто мне хотелось, чтобы ты это видела собственными глазами, как и я.

— Я еще увижу.

— Нам тогда уже будет…

— Все равно я буду смотреть на небо над головой.

«Наша привычная атмосфера в этом случае становится помехой, из-за нее тот купол над нами не существует в неизменности. Зимой, когда воздух холодный и становится как бы хрустальной оболочкой, звезды светят ясными, но недоступно-холодными глазами — и под теми взглядами ежишься и чувствуешь собственное бескрылье; чтобы весной, когда воздух движется теплым потоком и дух забивает запах влажной земли, звезды напухали, как почки ивняка; чтобы летом, после жаркого дня, звезды отдыхали, как уставшие пляжники.

В первую половину осени, в безлунные ночи, небо становится моим. Оно в это время глубоко темнотой. Я всматриваюсь в небо — и на дне пропасти появляются новые звезды, меньших величин. Потом все сливается в белое пятно. Это не от неподвижности, просто звезды, как капли воды, слились. У меня хорошее зрение, и я собираю много капель.

Я вглядываюсь в белое пятно, в этот конус, обращенный ко мне основою, а вершина его темноватая. Конус втягивает меня своей пустотой; я знаю, что за вершиной его увидел бы тоже конус — и так до бесконечности, и я не верю, что там никто меня не ждет», — думал Марат, наблюдая издали старт.

Тот корабль имел особые стартовые двигатели. Он бесшумно оторвался от земли и медленно поплыл в небо. И Марат знал, что до тех пор, пока не заревут двигатели ускорения, Ая может видеть, как уменьшается костер на Земле, как будто в давние времена огонек маяка для парусника, что покинул гавань.