Непредвиденные задержки, как правило, не входят в планы людей. Поэтому и Геннадий должен был садиться на эту неисследованную планету. К ней было ближе всего, а Советник сообщал безостановочно, что с двигателями неладно и они могут скоро выйти из строя.

И корабль «Андрей» свернул с курса и устремился к Короборо, где успешно совершил посадку и где Геннадий схватился за голову: в форсунках застыла зеленоватая накипь…

Что же, пошлет радиограмму и года три будет томиться здесь, ожидая спасателей.

Геннадий уже потянулся к кнопке лифта, когда подумал, что следовало, хотя бы ради интереса, осмотреть местность: хочешь не хочешь, надо ознакомиться.

Равнинная пустыня, датчики не фиксировали ни наличия атмосферы, ни радиации — ничего. Светит какая-то звезда, как и наше Солнце. Все похоже на земную пустыню. Равнинная каменистая пустыня. Еще и с миражами. Вон, поодаль, стоят копии его корабля и его самого.

Геннадий вздохнул: надо ехать отстукивать радиограмму, обедать, спать, решать кроссворды, играть в шахматы с Советником. Ответ из ближайшей станции должен прийти через полгода. Конечно, он проведет доступные для него, пилота межгалактического лайнера, исследования.

Дня через три, кляня себя за легкомыслие, решил исследовать местность. Мало как может пошутить Короборо: оползень, короборотрясение… Следует найти запасную стоянку.

Геннадий выпустил из лифта одноместный вездеходик-везделетик. Миражи теперь совсем приблизились и колебались, четко вырезанные на фоне горизонта, как на экране допотопного кино. Точность фотографическая. Зеркальность. Только с колебаниями.

Геннадий задумчиво двинулся к своему зеркальному отпечатку. Мираж шел навстречу. Его уже можно достать рукой, он протянул руку и почувствовал пожатие.

«Андалузия»… Вот тебе раз! Он должен был ждать три года, пока его заберут, а не три дня. Посадка на Короборо — сон… да и только. Он готовил вездеходик-везделетик. Какая-то шутка — эти зеркальные отпечатки корабля, его самого…

Вместо этого появились здания станции вдали, дорога, космодром, а на космодроме похожий на черепаху «Спартак». «Спартак» забрал его с Короборо. Прилетали за ним Коля Горбунов, Юрка Сидоренко и Непал. Они сейчас стоят позади и посмеиваются. Даже некогда подумать, что это галлюцинация, потому что вот бесшумно подкатил автомобильчик, похожий на обычную легковушку, и из него выскочил Гарик Айвазян, начальник станции:

— Привет, старик, как себя чувствуешь? — спросил Гарик Айвазян, пожимая Геннадию руку.

— Ничего, а что?

— У тебя что, с радио плохо? — снова спросил Гарик.

— Нет, а что?

— Голос у тебя будто испуганный. Или от путешествия не можешь отойти?

— В самом деле, что произошло? — Геннадий почувствовал себя совсем обессиленным и равнодушным ко всему.

— А, казак, — под скафандром блеснули зубы Гарика, — отстал ты от жизни в полете. Твои позывные услышал американский корабль, он находился неподалеку от Короборо. И перетрансформировал тебя прямиком на «Андалузию». Перетрансформация, брат, сила. Научимся перетрансформировать неорганические тела — и вся вселенная наш. Принцип я потом объясню. Пока летал, многое изменилось.

Они сели в машину. Геннадий чувствовал себя крайне уставшим.

— Эй, — вдруг вспомнил он, — а почему на космодроме Горбунов, Непал? Я думал, они меня привезли.

Гарик на мгновение смутился.

— И думал, что три года провел в летаргическом сне, да? — зубы Гарика снова сверкнули материально, когда он полуобернулся к Геннадию. — Они ремонтировали вблизи что-то, совпадение, понимаешь?

— Миражи…

— Миражи, миражи… Миражи не моя компетенция. Это уже тебе надо было заниматься миражами на Короборо.

— Я и пробовал…

— А тебя украли! Ха-ха! Анекдот, — Гарик от восторга крутил головой, а Геннадий незаметно для себя уснул, напоследок вспомнив, что не поздоровался с ребятами из «Спартака».

Сейчас он немного придет в себя после сна, и все прояснится. Знакомая комната отеля, кровать в стене, синий свет потолка. Тот самый плед с косичками, некоторые косички он когда-то пораспускал. Для уверенности распустил еще несколько косичек и увидел, что спать его положили в комбинезоне. Раз уж не смогли разбудить, то хоть раздели бы. Он удивился еще больше, когда, постучав, вошел Гарик Айвазян — и тоже в комбинезоне.

— У вас что, сломались кондиционеры? — вместо приветствия спросил Геннадий.

Гарик задумался на мгновение и махнул рукой.

— Да-да, сейчас все наладится, я и забыл. — Гарик приоткрыл дверь и что-то крикнул в коридор. — Готово.

Датчик показал, что в комнате достаточно кислорода, нормальная температура, и можно снять скафандр. Гарик тоже показал свой черный чуб..

— Ну, здорово по-людски, — сказал Гарик, и они поцеловались.

— Это было хорошо с вашей стороны — позаботиться, чтобы я не замерз, — не удержался от иронии. Он как раз сворачивал постель и прятал в стену кровать.

— Да мы уже не хотели тебя беспокоить. А пледом укрыли по привычке. Ты хорошо выспался?

— Спасибо, не снилось ничего.

— Есть какое-нибудь желание?

— Конечно. Поесть, принять нормальную ванну и Майку увидеть, если вы ее не выгнали куда-то.

— Ах, Майка, я и забыл! Ну, конечно, Майка! Да она, наверное, еще и не знает ничего. Или очень занята. Я позову сейчас — и Гарик нацелился на дверь.

— У вас что, и телефоны поломанные?

— Все я забываю от радости тебя видеть. Ай-я-яй!

Гарик нажал кнопку в стене и крикнул:

— Майка, гони сюда, в тридцать третью.

Геннадию показалось, что перед тем, как он подумал о телефоне, на стене не было той красной точки-кнопочки и блестящего зеркальца.

— Что-то вы очень тут забывчивы стали, — сказал Геннадий.

— Да забегались, знаешь, сезон.

— Я искупаюсь, а ты скажи, пускай есть принесут.

— Сейчас.

Геннадий пошел в ванную, и ему показалось, что ничего в ней не изменилось с тех пор, как он побывал здесь в последний раз. Геннадий никогда не купался в воде-всесмойке, не сушился потоком воздуха, а пользовался старыми способами купания, которые теперь культивировали только ультра-йоги: обычная H2O, холодная и горячая, и кусок мыла, желательно «Сосновый бор», а для вытирания — полотенце. Полотенце висело там, где он когда-то его повесил, зеленый брусочек мыла лежал, где он его положил. У Геннадия потеплело в груди: товарищи вспомнили его привычки, и то, о чем он помысливал, разговаривая с Гариком, сбылось с ювелирной точностью. И когда горячая струя воды ударила в тугие плечи, он почувствовал себя дома.

— Ты скоро? — Гарик стучал в дверь ванной.

— С каких пор ты такой застенчивый стал? — Геннадию было весело.

Он лежал в воде и думал о Майке. Они не виделись целую вечность. Последний раз она была в зеленом платье.

— Вылезай, тебя ждут, — Гарик пританцовывал за дверью.

— Не стони. Я иду.

Бесспорно, Гарику завидно.

Геннадий заставил себя долго вытираться, потом, не спеша, натянул спортивный костюм, который, вопреки инструкциям, всегда носил под комбинезоном. И еще аккуратно сложил комбинезон, и только тогда вышел.

Режьте меня на куски, Майка была в зеленом платье! Бросилась ему на грудь. Гарик нацепил на голову шлем и тихонько вышел.

— Как ты тут? — наконец спросил Геннадий.

— Ничего, работаю…

— Я тебя забираю с собой. Отныне хватит этих случайных наездов!

— Ты это и в первый раз говорил.

— Ну, теперь без никаких. Конечно, если ты согласишься.

— Я поеду. Что случилось с «Андрюшей»?

— Черт его знает. Образовалась какая-то накипь в форсунках. Пришлось садиться на Короборо.

— Ну, конечно, если бы не накипь, то ты бы себе спокойненько направлялся к Земле.

— Я бы еще заправился на «Огоньке»…

— Понятно. Ну, ешь, — Майка вздохнула.

На столике стояли балканские овощные консервы, кавказские мясные, словом, вся съедобная архаика — по вкусу Геннадия, а украшала стол бутылка сухого вина…

— Почему один стакан? — спросил Геннадий.

— Я не пью, — сказала Майка.

— Так за встречу же!

— Не могу, извини. Да, да, неважно себя чувствую.

— Хоть ешь, — сказал Геннадий.

— Я не ем этого.

— А, я забыл. Тогда не удивляйся мне, — он набросился на пищу.

Через некоторое время ему показалось, что все эти банки-склянки — запасы с его корабля. Он помнил клеймо — три сплетенных кольца — продукты, изготовленные специально по его заказу.

— Откуда у вас мои продукты?

— Не выдумывай. Ты уже наелся и начинаешь выдумывать, — Майка перебрала все банки. — Никаких твоих трех колец нет.

— В самом деле — нет.

— Это все от того, что я могу протянуть руку и дотронуться до тебя, — сказал спустя некоторое время Геннадий. — Можно?

— Попробуй.

Он взял ее руку в свою, коснулся указательным пальцем кольца, подаренного им же, когда они решили, что обручились.

Кольцо, казалось, уже вварилось в Майкин палец.

— Давай поженимся, — сказал он вдруг, — немедленно.

Хотел крутануть кольцо вокруг пальца — оно ​​не поддалось. Майку встряхнуло.

— Больно, дорогая?

— Нет. Сколько уже можно видеться наездами?

— Пойди намыль палец, оно сползет. А то придется пилить.

Вскоре Майка вышла из ванной. Что-то в ней изменилось, подумал Геннадий. Как уменьшилась. И лицо… Три года прошло, боже мой!

Все время они были вместе. Гарик оказался свойским парнем: освободил Майку от ее обязанностей. На неопределенное время, сказал.

Потом уже Геннадий заметил, что надо поговорить о своем возвращении в эскадрилью. Он пошел к Гарику.

— Тебе надоело с Майкой? — спросил почти грубо Гарик.

— Не заводись. Мне надоело ничего не делать.

— Что ты хочешь?

— Хочу домой. Скоро должен быть корабль?

— Чего не знаю, того не знаю.

Геннадий свистнул.

— Ты начальник или дворник?

— Начальник, но я знаю, что скоро корабля не будет.

— Да-да, ты прав, станция сворачивается…

— Я тебе ничего не говорил.

— Разве? Действительно, ничего. Но станция сворачивается. Как непродуктивная…

— Когда же вас будут забирать?

— Сказали: ждите. Знаешь этих бюрократов: станция маленькая, можно и в последнюю очередь…

— Что же мне делать?

— Сам видишь, — тут нечего делать. Ничего не будем демонтировать. Вся аппаратура устарела… Так гуляй себе…

Хорошо, что кто-то когда-то додумался дать Майке направление на «Андалузию». Иначе можно было бы с ума сойти от безделья. Он привык к одиночеству в полетах. Тут выдержки хватило на полтора года.

— Где же ваш корабль, где «Спартак»?

— «Спартак» вышел из строя… Ему уже никогда не летать…

— Радиограмму…

— Послали… Получили ответ: ждите…

Такой разговор между Геннадием и Гариком происходил не раз. Один понял, что все они здесь уже бессильны что-то сделать, а второй, чтобы не возникло чувство безосновательной вины, старался не попадать неудачнику на глаза. Геннадий махнул рукой: когда-нибудь прилетят, и не стоит нервничать. Играл с ребятами в шахматы. Все партии без исключения завершались вничью. Перешли на шашки, но теперь уже Геннадий проигрывал всем без исключения, даже Майке. Снова переключился на шахматы, выбрав партнерами роботов «Андалузии». Он отыгрался на них, потому что роботы с «Андалузии» играли прескверно. Он хотел попереставлять им некоторые реле, но Гарик не позволил. Геннадий думал: на что потеряно три года? Конечно, Майка… Но с Майкой эти три года можно было провести в другом месте интереснее.

Так вот прошло три года по нормированному времени. Геннадий должен был открыть глаза и поприветствовать первый день четвертого года. Он открыл глаза и увидел, что лежит на ровной каменистой поверхности пустыни. Не было кровати, в которую он ложился вчера. Есть скафандр на нем. «Андрей» и рядом черепахоподобный «Спартак». Стоят неподалеку Коля Горбунов, Юрка Сидоренко, Непал, Майка. Вторая Майка, простоволосая, босая, в одном зеленом платьице, тоже здесь, но напротив Майки в скафандре.

Геннадий махнул рукой и снова лег, закрыв глаза. Дурной сон… И понял, что никакого сна нету, как не было его и до сих пор. Он нормальный человек и все нормально воспринимал. Только не хотелось открывать глаз.

— Вставай, — сказал Коля Горбунов, — нечего отлеживаться.

— Здорово вы меня обвели, — сказал впоследствии Геннадий Майке в зеленом платье.

Он сказал это, потому что не знал, что сказать.

— Никто не собирался вас обманывать, — сказала Майка в зеленом платье. — Мы просто не знали, что с вами делать.

— Вы боитесь входить в контакт с другими цивилизациями?

— Для нас это невозможно. Развитие у нас идет совсем по другому направлению: благодаря перевоплощениям в любую форму.

— Но чем бы мы вам помешали?

— Это мы и хотели узнать.

— Так быстро овладеть нашим языком…

— Для этого было достаточно сопоставить ваши слова с их образными соответствиями в вашем мозгу.

— Так, так. А сейчас все ваши исчезли. Вы еще не убедились, что нам нечего бояться друг друга?

— Это выяснится потом.

— Ты же не боишься?!

— Я не в силах что-то сделать. Помнишь, у меня не снималось кольцо? Потому что оно было частью меня. Без него комбинации нарушились, теперь я уже Майка навсегда. Копия той… Я не могу перемениться на что-либо другое.

— Извини, я хотела спросить… Ты был с ней близок?

— Если можно так сказать…

— А если дети?

— Да откуда я знаю?!

Он думал о той, что навеки останется Майкой в зеленом платьице. В ней однажды иссякнет энергия, и она умрет и больше никогда не оживет, потому что у нее нарушена та непонятная комбинация частиц. Она умрет не скоро, но умрет такой, как и осталась. Она не могла полететь с ними; выход за пределы планеты — смерть для короборца.

Майка настоящая не появлялась на глаза. Она замкнулась в своей каюте и плакала.

«Ничего, — рассуждал Горбунов, — это ничего. До „Андалузии“ еще далеко, они помирятся».