Перестройка и ее плоды

Когда одни наши соотечественники говорят, что четверть века назад, начав перестройку, мы вырвались на свободу из проклятого убогого прошлого, что, несмотря на все издержки этих лет, мы, наконец-то, влились в «цивилизованный мир», я предлагаю им посмотреть на данные статистики.

Причем я не хочу говорить об экономических показателях, о том, что мы почти перестали производить самолеты, станки, текстиль и т. д. На это некоторые могут ответить так, зато мы теперь можем пить пиво на любом углу. У каждого свои представления о благоденствии.

Я возьму другие, самые очевидные показатели:

Это рождаемость и смертность.

(График представлен по данным: «Белая книга реформ» Глазьев С. Ю., Кара Мурза С. Г.)

А вот табличные данные.

Как видно из этих данных начало радикальных экономических реформ в 1992 году привело к резкому (почти в полтора раза) падению рождаемости, а смертность с 10,5 человек на тысячу населения в 1987 самом благополучном году возросла до 16,1 в 2005 году и, хотя и снижается, по-прежнему, выше доперестроечного периода.

По поводу рождаемости некоторые пытаются ее падение объяснить следствием урбанизации и изменения стиля жизни по аналогии с тем, что произошло в развитых странах в 60-70-е годы. При этом начисто игнорируется тот факт, что такое падение рождаемости в СССР произошло в те же годы. Специалисты об этом не могут не знать, поэтому разговоры на эту тему просто научная недобросовестность. Такие заявления тем более не обоснованы, потому что никак не объясняют рост рождаемости в последние годы, когда страна частично оправилась от разрухи, учиненной реформами.

Что касается смертности, то апологеты реформ ни под каким соусом не могут объяснить, почему вдруг россияне при новых прогрессивных изменениях своей жизни начали гораздо в больших количествах умирать, чем раньше.

Анализ причин смертей наших граждан показывает, например, что в 1994 году было убито, по сравнению с 1985 годом, почти на 38 000 человек больше! От алкоголя отравилось на 41 000 человек больше и т. д.

Можно провести следующий анализ. Возьмем за точку отсчета показатели рождаемости и смертности 1985 года, и предположим, что при благополучной социально-экономической ситуации они, как минимум, не должны бы были меняться. Тогда за годы реформ, включая 2012 год, у нас не родилось почти 22 млн. человек, а умерли раньше срока почти 10 млн. 200 тысяч человек!

Так что все рассуждения на тему о том, что радикальные реформы были благом для России, разбиваются об эту смертоносную статистику.

Однако когда другие наши сограждане говорят о том, что все, что произошло за последние четверть века это козни кучки «предателей» из Политбюро и их прихвостней с телеканалов и газет, которые по злобе уничтожили идеальную государственную машину под названием СССР, я тоже не могу с ними согласиться.

Да, предательство элит имело место. Да, такие члены Политбюро, как Яковлев, Шеварднадзе, Горбачев очень постарались, чтобы альтернативное Западу мироустройство под названием «развитой социализм», было уничтожено, но нельзя сказать, что эти их действия не легли на благодатную почву.

Недовольство многими сторонами жизни советского общества начала восьмидесятых, такими как дефицит потребительских товаров, их низким качеством, кумовством, постоянным замалчиванием реальных проблем в СМИ и заменой их обсуждения приторным елеем, имелось во всех слоях населения нашей страны.

Ярчайшим доказательством таких настроений является следующий, очень популярный в те времена анекдот:

По радио передают сообщение:

На прошедшем Пленуме ЦК приняты 2 решения:

1) Снять Брежнева со всех постов.

2) Перекрасить все дорожные столбы в синий цвет.

Тут рассказчик анекдота замолкал, а практически все слушающие спрашивали:

— А почему именно в синий?

— Ага, выходит первое решение у вас вопросов не вызывает?

И действительно этот вопрос не вызвал сомнений ни у кого. Шамкающий, полуживой Леонид Ильич был символом эпохи застоя, героем многих анекдотов и за державу было обидно, когда в программе «Время» показывали, сначала Леонида Ильича, с трудом зачитывающего по бумажке любой даже самый простой текст, а потом граждан, восхищающихся: «его яркой содержательной речью».

И когда на смену плеяде «кремлевских старцев» пришел молодой 54-летний Горбачев с подвешенным языком, конечно же, практически все граждане, а особенно мы, молодежь, увидели в этом добрый знак.

Так, что и тем, кто изображает перестройку как заговор врагов и тем, кто воспевает ее как возврат на столбовую дорогу исторического развития, я хочу сказать словами эпиграфа к этой книге «Не так все это было, совсем не так!»

Говорящая голова № 1

То, что серьезные перемены грядут, стало ясно после апрельского пленума ЦК КПСС 1985 года. Это тогда впервые прозвучали слова о перестройке и о застое.

Я ужинал дома на кухне и слушал по радио отчет о прошедшем Пленуме, интервью участников и т. д. Даже не помню, что конкретно я тогда услышал, но, жуя котлету, как князь Болконский на Аустерлицком поле каким — то десятым чувством я понял: «Вот оно началось!» Впервые зазвучали нормальные человеческие слова, живая речь, а не сиськи-масиськи. Начался новый этап в жизни страны.

Конечно сейчас, когда говорящих голов на телеэкране много, а жизнь от этого лучше не становится, это кажется не таким уж важным.

Но тогда, когда в мае 85 года Горбачев поехал в Ленинград, гулял по городу, и встречался на улицах с рядовыми гражданами, беседовал с людьми — это произвело эффект взорвавшейся бомбы. Нисколько не преувеличивая могу сказать, что на тот момент, он сразу же купил практически всю советскую интеллигенцию на корню. После стольких лет правления немощных старцев, не могущих без бумажки слово сказать — живой, нормальный человек!

И неважно, что ездил он тогда в Ленинград на городскую партконференцию, где избирали нового секретаря горкома, взамен только что снятого со всех постов Романова. Сейчас многие пишут о том, что этот человек был намного дальновиднее и умнее будущего «лучшего немца года» и представлял ему реальную альтернативу. Что поездки Горбачева по городу во время проведения выборов этого секретаря, символизирующие невмешательство в дела городской партийной организации, конечно же, были фарсом.

Никто тогда про это не знал, и поэтому наши, тогда еще очень наивные инженеры и научные работники, врачи и учителя были просто очарованы такой демократичностью.

А рабочий класс и крестьянство, которые могли и не обратить особого внимания на болтовню и панибратство, были в восторге от того, что практически одновременно с этой поездкой было разрешено, по просьбе патриарха, отмечать 4 мая Пасху.

Здесь необходимо пояснение. В связи с тем, что 1-ое и 2-мая были тогда праздничными днями, а 3-е мая выпадало на субботу, получалось четыре выходных дня подряд. В таких случаях четвертый выходной день, по сложившейся тогда традиции, обычно, решением Правительства, объявляли рабочем днем, а день отдыха присоединяли к отпуску. В этом случае получалось, что Пасха, выпадавшая на 4 мая, была бы рабочим днем. В 1985 году такой порядок был нарушен, и граждане отдыхали 4 дня подряд.

Причем это очарование распространялось не только на «плебс», но и на руководящие кадры. Много позднее, Г. А. Зюганов, который уже тогда работал в отделе агитации и пропаганды ЦК КПСС и прошел достаточно длинный путь по номенклатурной лестнице, рассказывал мне о том, что как раз весной 85 года был в Ставропольском крае в командировке и, посмотрев телевизор, радовался вместе со всем народом тому, что наконец-то к власти пришел новый человек, умеющий говорить без бумаги, с новыми идеями позарез нужными стране. В ответ на его восторженные высказывания он получил от местных функционеров, которые знали Горбачева как облупленного, холодный ироничный ответ:

— Зря радуешься, он только это и может.

— Что это? — переспросил Зюганов.

— Да очень хорошо болтать может и больше ничего!

Характеристика, конечно убийственная, но, положа руку на сердце, учитывая дальнейший ход событий, справедливая.

Однако до таких оценок в массовом масштабе было еще далеко.

Гласность, как норма жизни

Вначале была гласность. Началась она с показа положенных когда-то на полку кинофильмов, рассказов о расстрелянных полководцах: Блюхере, Тухачевском, о расстрелянном Бухарине, об убитом ледорубом Троцком и т. д.

Душещипательные истории о нашем неустроенном житье-бытье в программе «Взгляд», о репрессированных народах, статьи невесть откуда взявшихся экономистов типа Шмелева и Попова и т. д.

При этом нам, простым гражданам, казалось, что все это появляется на экране телевизора, в газетах и журналах, вопреки противодействиям ретроградов чуть ли не с боем. Тогда-то мы не знали, что тот же «Взгляд» был создан под непосредственным руководством г-на Яковлева, и цензура на этой передаче была очень даже жесткой. Мой друг тоже впоследствии народный депутат РФ Владимир Маханов, один из руководителей забастовочного движения в Кузбассе, был приглашен тогда на одну из передач «Взгляда», посвященную этим самым забастовкам. Он приехал из далекого Прокопьевска, небольшого города Кемеровской области, в Останкино, но так и не был допущен на съемку. По чьей-то грозной команде его на передачу в последний момент не пустили, и Саша Любимов безропотно этому подчинился.

То есть цензура была жесточайшей и тот, кто очень тонко разрушал господствующую тогда коммунистическую идеологию, действовал по принципу: нужно говорить правду, только правду, но не всю!

Поэтому, когда рассказывали о Тухачевском, то не утруждали граждан информацией о том, что Тухачевский, как теперь известно, действительно готовил заговор, причем чуть ли не заодно с нацистами, что Блюхер был арестован не невинно, а за реальные многочисленные злоупотребления властью.

Нам говорили, что репрессированные народы пострадали, но никто не объяснял за что. Все, сваливая, на безумство тирана Сталина, нам забывали рассказать о том, что чеченцы и ингуши сорвали все проводившиеся в 41–43 годах мобилизации и по существу оказались народами дезертирами. Ранее и те и другие факты были засекречены, но вытаскивались факты только одной направленности.

Конечно, решение придуманное Сталиным было, мягко говоря, не самым лучшим, но с учетом условий военного времени это можно было понять. И советские граждане, жившие в мирные восьмидесятые годы, это наверняка поняли бы, если бы им, например, рассказали о таком историческом факте: Рузвельт в 1944 году всех граждан США японского происхождения посадил в концлагеря, и Верховный суд США признал эти действия в условиях военного времени конституционными! А ведь на территории США, в отличие от СССР, война не велась!

Про саперные лопатки, как потом показало расследование, не применявшиеся в Тбилиси, рассказывалось всюду. А о том, как в Тбилиси убивали русских, и рисовали эти лопатки на стенах домов рядом с трупами, молчали.

Позднее я сам на 1-ом съезде народных депутатов пытался передать ведущему программы «Взгляд» Саше Любимову материалы русских беженцев из Средней Азии о тех безобразиях, что там творились, которые обратились ко мне уже как к депутату с просьбой помочь, а он, скривившись, сказал, что сейчас это подавать в эфир нельзя.

А уж про фальсификации о количестве репрессированных в период сталинского террора я вообще молчу. В некоторых изданиях говорилось про 10–20 миллионов. А рекорд составляет цифра 67 млн. человек! (половина населения страны!) При этом точные исследования, проводившиеся, в частности историком Земсковым путем тщательного анализа статистической отчетности ГУЛАГа, говорят о том, что даже в 1945 году, когда была масса сидевших за сотрудничество с фашистами, в тюрьмах и лагерях находилось 1,6 млн. человек (цитируется по книге «Манипуляция сознанием» С. Г. Кара-Мурза Изд-во «Алгоритм» стр. 402).

То есть, по существу настоящей «свободы слова» не было и в помине. Тем, кто пытался, хотя бы как то возразить, сразу же затыкали рот и устраивали настоящую травлю, вспомним хотя бы историю с Ниной Андреевой, когда на публикацию ее статьи «Не могу поступиться принципами» в питерской газете дал разрешение Лигачев.

И, что греха таить, я по наивности вместе с «прогрессивной общественностью» очень переживал тогда, после этой публикации, что снова задули старые ветры, не понимая, что все цензурные ограничения того времени были направлены не против прорабов перестройки, а против тех, кто, сохраняя здоровый консерватизм, пытался предостеречь от опрометчивых шагов.

Кто знает, если бы была организована настоящая дискуссия по поводу дальнейшего развития страны, в которой с холодной головой были бы просчитаны все за и против по поводу путей перехода к рынку, может быть, и не было бы той катастрофы, которая обрушилась на страну в, как сейчас принято говорить, «лихие 90-е». Однако именно этого и не произошло, потому что высшее руководство страны взяло четкий курс на демонтаж всей советской системы.

Мне кажется, что главной движущей силой такого решения было интуитивное понимание управленческим классом того факта, что советская элита, по сравнению с высшими кругами западного общества, находилась в гораздо менее выгодном положении.

В материальном плане все тогдашние привилегии партноменклатуры, которыми мы возмущались, не шли ни в какое сравнение с тем, что имеет высший класс на Западе.

Советские руководители могли лишь мечтать о виллах, замках и крупных счетах в банках, о передаче по наследству многомиллионных состояний любимым отпрыскам и так далее. Что они тогда могли?

Только пристроить своих детей-балбесов куда-нибудь по «посольскому делу», да и то, по сложившимся суровым правилам их отпрыски должны были отдыхать не на пляжах Ниццы, Канарских островов или на Бали, а в унылых блоках спецсанаториев Крымского побережья. А ответственность? За практически «нищенское» по сравнению с западными коллегами существование директор крупного предприятия должен был отвечать и за план, и бороться с пьянством, и думать об улучшении жилищных условий работяг, и посылать людей в подшефный колхоз и прочая, прочая, прочая.

А первый секретарь горкома в придачу к плану, отвечал еще и за воспитание молодежи, снижение показателей преступности, рост благосостояния граждан и все это за блага в 2–3 раза выше, чем у рядового гражданина, а не в 20–30, как это принято в «свободных» странах. Вот это желание скинуть груз ответственности и оттянуться и привело в конечном итоге к катастрофе 90-х, так как лишь единицы из правящего номенклатурного класса не поддались соблазну…

Партия — дай, порулить!

Впрочем, в начале перестройки преобразования шли под достаточно невинным лозунгом: «больше социализма», причем хорошего. Логика была простая: до этого у нас был социализм ближе к казарменному типу, давайте теперь строить «социализм с человеческим лицом». Справедливо отмечалось, что повсюду наблюдается снижение фондоотдачи, которое, кстати, являлось всемирным процессом, и для его преодоления нужно ускорение научно-технического прогресса. И это было совершенно правильно.

Составлялись программы, проводились попытки подтянуть друг к другу науку и производство. Помню, как у нас в Горьком создавали филиал института машиностроения Академии наук, возникли идеи временных научных коллективов и т. д.

Но все это требовало и терпения, и времени, и сил. Ясно было, что изменение приоритетов в капитальных вложениях, усиление финансирования передовых технологий могло реально сказаться лишь через несколько лет. А всем хотелось быстрее и чтобы все делалось само собой, как там у них, при помощи «рыночных механизмов и демократии». Тогда и была затеяна политическая реформа. Мимоходом хочу заметить, что нечто подобное предлагается либеральной оппозицией и сейчас. В конце 80-х хотели перейти от однопартийной системы к многопартийной, сейчас хотят от президентской республики перейти к парламентской.

А суть все та же: вместо тяжелой реальной работы по вдумчивому и осторожному преобразованию общества, по существу, был выбран способ решения, который демонстрировали нам в известной басне Крылова «Квартет» осел, козел, мартышка и косолапый мишка, пересаживаясь от инструменту к инструменту. Ведь это гораздо легче, чем учиться игре на этих инструментах. И внешне смотрится гораздо эффектнее.

Справедливости ради стоит отметить, что во всеобщем хоре, с восторгом, поддерживающим политический плюрализм, уже и тогда звучали изредка трезвые голоса, причем не со стороны «партноменклатуры», а со стороны научной общественности. Помню, например, Андраник Мигранян, известный ныне политолог, опубликовал, кажется в Литературной газете, статью, в который резонно заявил, что реформы должна проводить авторитарная власть, что коней на переправе не меняют.

Например, если нужно изменить курс самолета, то штурман должен с особой тщательностью выверить новый маршрут, учитывая все тонкости нового пути, а командир корабля должен принять решение и дать соответствующие команды. Только безумный может предложить в этой усложненной ситуации начать принимать решения путем голосования. Согласитесь, мысль резонная.

Но, куда там, это задним умом все крепки, а тогда его никто не услышал, на повестке дня стоял лозунг: Партия — дай порулить! И, конечно же, мне 30 летнему молодому человеку, такие сладкие слова, как «плюрализм», многопартийность, свободные альтернативные выборы, как и большинству наших граждан, вскружили голову.

Почему я этим занялся

Когда меня в 1990 году избрали народным депутатом РСФСР, никто из моих старых знакомых этому не удивился, хотя никаких постов в иерархии власти периода так называемого «застоя» я не занимал, включая и работу в комсомоле.

Видимо дело было связано с тем, что все знали о моем особом интересе к общественным дисциплинам и большой любви к дискуссиям на эти темы.

Этот интерес возник еще в школе, наверное, во многом благодаря замечательному учителю истории Пьянковой Валерии Васильевне. Она не вдалбливала нам догмы, а учила мыслить на своих уроках.

Поэтому, много позже, учась в университете, я частенько высказывал радикальные мнения, в корне расходившиеся с официозом, но основанные на марксистском учении. Ну, например, в студенческие годы я носился с идеями о том, что у нас в стране произошло сращивание торговой мафии с номенклатурой. При этом я объяснял привилегированное положение торгашей и власть имущих их особым отношением к возможностям распоряжения социалистической собственностью, пытаясь творчески развить учение Маркса о классах, которое как раз и понимало под классовыми различиями разное отношение к объектам собственности.

Скучные для многих занятия по истории партии и философии в то время обязательные для всех лиц, получающих высшее образование, для меня таковыми не были, так как я привык, что в школе уроки истории проходили очень интересно.

Например, когда мне поручили подготовить реферат по поводу национально-освободительных движений в Африке, у нас в связи с моим выступлением на семинаре по истории партии завязалась дискуссия, хотя обычно на таких мероприятиях царила сонная тишина.

Кстати, именно тогда я узнал о том, что в любой африканской стране вне зависимости от ее местонахождения существуют представители единого «племени Бенц». Так прогрессивные африканские журналисты презрительно называли продажных представителей родоплеменной знати, бессовестно продающих национальные интересы своих стран в обмен на роскошные автомобили Мерседес Бенц.

Разве мог я тогда представить себе, что такое же племя через 20 лет расплодится и в нашей великой стране в огромных количествах?!

Ну, а нетерпимость ко всяческим безобразиям общественной жизни у меня видимо передалась по наследству. Моя мама, когда в 1963 году подняли цены на основные продукты питания, в знак протеста сняла портрет Н. С. Хрущева из кабинета на работе и ее хотели исключить из комсомола, но потом дело замяли. Да и Никита Сергеевич вскоре оказался «волюнтаристом».

Еще со школы у меня имелась тяга к изменению и совершенствованию существующих порядков. На одном из комсомольских собраний мы постановили обратиться к властям с просьбой принимать от школ макулатуру за книги, так же как и от граждан хотя бы в школьную библиотеку, чем немало озадачили «феодала» — так звали за глаза учителя истории, школьного парторга, который пообещал походатайствовать. Мы его очень уважали за то, что он прошел всю войну и, по слухам, вся спина у него была в шрамах от пуль. Скандальная история случилась у меня с поездкой в школьный трудовой лагерь после 9-го класса. После 8-го мы с удовольствием съездили в деревню Быковку и неплохо там отдохнули и поработали, но на следующий год случилось так, что все мои друзья разъезжались по спортлагерям, и я без них ехать не захотел. Директор школы на организационном собрании начал доказывать, что есть некий приказ, в соответствии с которым все не спортсмены должны ехать. В ответ на это я бурно выступил в защиту трудовых прав несовершеннолетних, был вызван в кабинет к директору, и имел с ним серьезный разговор. Дело кончилось тем, что я потребовал дать мне тот самый документ, на который наш «шеф» (такая у директора была незамысловатая кличка) ссылался. Конечно же я его не получил, так как такого не существовало в природе, и покинул кабинет победителем.

Примерно также я сорвал принятие повышенных обязательств в связи с открытием 25 го съезда КПСС. Какой-то умник в райкоме придумал, принять решение учиться без двоек и троек во время его проведения. Идиотизм тот еще. Тем не менее, лес рук в актовом зале после предложения завуча по воспитательной работе был поднят. Против предложения был один я и начал яростно осуждать коллектив родной школы за очковтирательство. Началась буча, и обязательства не были приняты.

А как мы спорили с учительницей истории! Когда я ехидно в очередной раз прохаживался по каким-нибудь несоответствиям между трудовыми рапортами и скудностью полок магазинов, или о странностях избирательной системы, когда избирать надо одного человека из одного, Валерия Васильевна восклицала: «Ну ты Сергей у нас прямо рупор капитала!» Проницательный читатель, а такие, я думаю, не перевелись со времен Чернышевского может ехидно заметить: «Ага, ну, конечно, сейчас он нам будет доказывать, что с пеленок был сторонником рыночных механизмов и врагом тоталитарной системы, что он еще в 19… таком то году предупреждал, что…»

«А вот и не буду!» — потому что все было как раз наоборот, если я и критиковал тогдашние порядки, то лишь отстаивая коммунистические идеи в их первозданной чистоте, в которой нам их подавали, потому что в 15 летнем возрасте нельзя не быть романтиком и не верить в возможность всеобщего счастья.

Нам ведь тогда внушали, что человек человеку друг, товарищ и брат, что у нас самая справедливая страна, что все для блага человека и во имя его. Ну и конечно, когда расхождения с теорией были вопиющими, всею силой своих юных сердец мы с моими школьными товарищами негодовали.

Особенно были противны славословия вокруг нашего бровеносного Генсека, который на публичных выступлениях не мог оторваться от бумажки, и видно было, что плохо понимал то, что читал. Помню, как возмутила нас публикация во всех газетах, появившаяся 9 мая 1976 года в день Победы. На первых полосах, вместо подобающих празднику материалов был опубликован отчет об открытии 8 мая, накануне дня Победы, в Днепродзержинске бюста дважды героя Леонида Ильича. Учитель истории В. В. Пьянкова вяло отбивалась от меня, доказывая мне, что это восхваляются не заслуги лично Брежнева, а всей партии, а когда я разочарованный ее ответом снова стал к ней приставать какие к черту заслуги, в такой день — это же только позорит — она ответила — как взрослому человеку: «Сергей, позволь мне как члену партии на твой вопрос не отвечать!»

Так, что все знакомые, насмотревшись первых репортажей о жарких дебатах на сессии Верховного Совета СССР, после многих десятилетий всеобщего «одобрямса», зная мою любовь к политическим спорам, совсем не удивились моему избранию, посчитав, что там, где проводятся яростные дискуссии, самое для меня место.

Началось

Однако дорога к этому месту была далеко не прямой. В 1985 году, когда началась перестройка, я работал в Институте химии Академии наук СССР (ИХАН СССР) младшим научным сотрудником и с удовольствием занимался наукой (высокочистыми веществами), у меня уже было двое детей, и я с удовольствием занимался их воспитанием, но тяга к общественным проблемам, о проявлении которой я рассказал выше, в новых условиях будоражила мысли. Сейчас-то я понимаю, что многообразие мнений было кажущимся. Управляемые невидимыми дирижерами, все дули в одну дуду, но тогда статьи Попова, Шмелева казались, чуть ли не «откровением». Программа «Время», которую раньше можно было и не смотреть, теперь стала ежедневно сводкой с фронтов борьбы за перемены, во всяком случае, мне так казалось, и я не мог оставаться в стороне от нее.

Я зачитывался 45-м томом Ленина, где он говорил про хозрасчет, бонусы и другие рыночные атрибуты. Читал проект нового учебника по политэкономии, участвовал в открытой телефонной линии с академиком Аганбегяном, даже написал письмо Горбачеву с предложениями по ускорению реформ и т. д. и т. п.

В конце 1986 года я перешел работать программистом во ВНИИТСМ «Сириус». Причин было несколько и материальная (платили больше), и рядом с домом, и проблемы, которыми предстояло заниматься, были ближе к жизни: я начал разрабатывать системы автоматического проектирования технологических процессов. Несмотря на то, что я проработал в институте не очень много времени, меня избрали председателем Совета трудового коллектива отделения, когда в соответствии с законом «О предприятиях» такие органы стали избираться в трудовых коллективах. Я поступил в школу технического творчества при горкоме комсомола, их создали под эгидой программы НТТМ. Прочитал о ней в газете (тогда интернета не было), поехал на собеседование и поступил, начав штудировать различные методы раскрепощения творческих способностей.

Мне хотелось активно менять жизнь. В какой-то статье я тогда прочитал о людях с активной жизненной позицией, в которой, уж не знаю зачем, видимо в связи с определенной долей идиотизма автора, для упрощения вводилась аббревиатура для их обозначения — АЖПисты. И я, когда ко мне приставали с вопросами о том, что мне что ли больше всех надо, ерничая, отвечал: «Хочу быть АЖПистом!»

Ну, а, если серьезно, то тогда я сильно переживал от того, что слишком мало прикладываю усилий для того, чтобы поменять наш несовершенный мир. В нынешние циничные времена это кажется наивным, но слова из песни «Если не я, то кто же, кто же, если не я?» не были для меня абстракцией, именно так я и думал.

Поэтому, когда я прочитал в только что опубликованном законе о выборах народных депутатов СССР о праве на самовыдвижение, идея самовыдвинуться запала мне в душу. Дело было вовсе не в карьерных претензиях, а в том, что по молодости мне казалось, что изменения идут страшно медленно и их надо подталкивать. Нетерпением — классической болезнью российской интеллигенции, хорошо описанной русскими классиками, начиная с Достоевского, болел и я.

Поэтому когда в январе 1989 года в соответствии с законом о выборах была образована районная избирательная комиссия и в газете «Красный Сормович» поместили номер ее телефона, я решился позвонить. Звонил я из перехода в нашем институте, где был расположен телефон автомат, так как у нас в отделе был только внутренний телефон.

До сих пор помню, как в тот момент, когда я позвонил, представился и заявил о том, что собираюсь выдвинуться в народные депутаты СССР, на другой стороне трубки Председатель комиссии испуганно замолчала, и я буквально почувствовал ее паническую мысль: «Началось!»

Не сработавший «компромат»

По закону для выдвижения кандидатуры на окружное предвыборное собрание необходимо было провести сначала собрание по месту жительства, не менее 300 человек, или выдвинутся от трудового коллектива. Первый путь я отверг сразу. Слишком много людей надо было собрать.

Как потом выяснилось, таким выскочкой был не я один. В городе пытались выдвинуться сами еще несколько человек.

Во-первых, это был чудак из московского района (не буду называть его фамилии, так как, вероятнее всего, он был не совсем здоров), который приходил потом ко мне с идеей решения всех проблем общества путем проведения особых социологических опросов по выявлению потребностей каждого члена общества. Он пытался провести собрание жителей и не набрал нужного количества голосов.

Во-вторых, это был небезызвестный Борис Немцов, который сумел собрать собрание жителей, но потом, как и я, не прошел сито окружного предвыборного собрания.

Я же решил выдвигаться от коллектива. Для этого у меня были неплохие возможности. Несмотря на то, что я работал в институте чуть больше года, меня хорошо знали. Как я уже упоминал, меня выбрали в Председатели СТК отделения и я автоматом состоял в СТК института. Его заместителем был очень хороший человек начальник одного из отделений института, кандидат технических наук (к сожалению, забыл его фамилию). На заседаниях совета я выдвигал разные идеи, и мы с ним сработались, а, когда я рассказал ему про самовыдвижение, он очень загорелся и поддержал меня.

Мой непосредственный начальник, начальник Нил 412 Владимир Сабирович Бахтияров — здоровенный дядька с лицом артиста Фернанделя, яростный спорщик и большой демократ, тоже особо против не был. Тогда люди все новое воспринимали с большим интересом. Мое выдвижение толковалось сослуживцами не как карьеризм, а как смелость, как вызов партноменклатуре и т. д. Тем более что, никто всерьез и не верил, что у меня что-нибудь получится. На СТК было решено провести собрание коллектива. Для этого нужно было, чтобы собралось более половины работников института. Этого не получилось. Тогда с заместителем Председателя СТК мы решили не останавливаться, и собрать конференцию трудового коллектива. Такое по закону тоже было можно. Администрация, поняв, что дело начинает носить не шуточный характер, наконец-то опомнилась. В райкоме руководству дали понять, что мое выдвижение нежелательно и попытались найти какой-нибудь компромат на меня.

Молодым людям, живущим в наше время, может показаться неправдоподобно мягкими те методы, которые пытались ко мне применить.

Но это было время, когда любое административное воздействие публично осуждалось. Поэтому директор института вызывал меня не к себе в кабинет, боже упаси, а в мастерские института и там, не глядя в глаза, начал намекать на мое, найденное ими с большим трудом, прегрешение. Я однажды забыл паспорт в командировку (не шла программа, с которой я должен был ехать и до самого отъезда я ее правил, забыв обо всем). И вот, мол, про такое легкомыслие придется рассказать народу на конференции! Ясное дело, что я на это отреагировал спокойно и правильно сделал.

На конференции после выступления заместителя Председателя СТК в поддержку моей кандидатуры о моей забывчивости рассказал начальник отдела кадров. Этот, в отличие от директора, не смущался и честно выполнял поставленную руководством задачу. Народ воспринял это как несправедливый поклеп и возмущенно зашумел. А когда выступил директор и намекнул на то, что я работаю в институте без году неделя и доверять такое ответственное дело мне рановато, народ начал откровенно посмеиваться. Дело в том, что директор работал в институте еще меньше чем я. Он был назначен директором всего лишь за полгода до описываемых событий, и это было последней каплей. Возмущенные массы почти единогласно выдвинули меня кандидатом в кандидаты!

Семь претендентов

Я не оговорился, именно кандидатом в кандидаты, так как по закону о выборах депутатов СССР выдвижение от коллектива еще не означало, что моя фамилия автоматом попадает в бюллетени для голосования. Необходимо было еще пройти через сито окружного предвыборного собрания. Избирательный округ состоял из двух городских районов Сормовского и Московского. При этом состав участников собрания формировался следующим образом: половину выборщиков представляли трудовые коллективы, выдвинувшие своих представителей, а вторую половину представители общественных организаций по месту жительства. Причем представители коллективов формировались так: выдвинули человека от одного предприятия — квота 20 человек на собрании, выдвинули от 2-х 40 и т. д. Так, например, среди кандидатов на нашем окружном собрании были такие, которых выдвинули аж от 4-х коллективов!

Всего нас было семеро. При этом от завода «Красное Сормово» выдвинулся сам директор завода Жарков Николай Сергеевич, который, к слову сказать, является директором этого завода и поныне, несмотря на свои 75 лет! Сормовский район — в Нижнем это монорайон, все руководство района выходцы с завода и поэтому за директора они были горой. Тем не менее, из сормовичей кроме меня, был выдвинут еще и кандидат от завода Электромаш. Возможно, это была просто дань райкома установке на плюрализм, так как, насколько я помню, А. А. Борисов был выдвинут сразу 4-мя коллективами, а в те времена без согласования с руководством райкома партии это было бы сделать очень сложно.

Московский район организовал, видимо по инерции, выдвижение действующего депутата СССР классического как я его назвал: «гертруда», рабочего авиационного завода (ГАЗИСО), героя социалистического труда, некоего Васильева В. А. Но сами заводчане авиастроители (они делали самолеты Миги), выдвинули альтернативную кандидатуру начальника главного выпускающего цеха: Кузубова Владимира Федоровича. Так что, неформалов, то есть тех, кто был выдвинут по инициативе и поддержке масс, а не от опостылевших властей, было двое.

В связи с этим в воскресный день накануне собрания ко мне домой явилась целая делегация с авиазавода, которая просила меня снять свою кандидатуру в пользу Кузубова.

Тогда представлений о правой и левой оппозиции, как, например, сейчас, когда зюгановцы не терпят яблочников и наоборот, не было, все кто был альтернативой власти, считались чуть ли не единой командой.

Поэтому я, испытывал некоторую неловкость. Ну, кто я? Совсем еще молодой парень (мне тогда даже 30-ти не было), инженер-программист, а тут начальник цеха, руководитель, в подчинении которого сотни людей.

Однако пойти на попятную я не мог, хотя бы потому, что меня бы просто не поняли коллеги, которых я своим, действительно по тем временам нетривиальным поступком, взбудоражил и вдохновил. Поэтому я объявил делегатам о том, что ничего против Кузубова не имею, но не могу снять свою кандидатуру, так как я самовыдвиженец. Они как то сразу с этим согласились, и мы расстались полюбовно, договорившись, что в дальнейшем, если кто-то из нас доберется до избирателей, будем поддерживать друг друга.

Власти на местах тогда по-видимому еще не чувствовали опасности, нависавшей над ними. Они не понимали, что вновь избираемый депутатский корпус станет реальной властью, так как до этого Советы, избираемые по разнарядке, никакой власти не имели и лишь одобряли подготовленные аппаратом решения.

Может быть поэтому борьба, против неформалов типа меня, велась вяло, чисто по инерции, просто из тех соображений, что райкомовцы привыкли все держать под контролем и старались обезопасить себя от всяких неожиданностей.

Так, например, мне пришлось поменять доверенное лицо. Руководство института намекнуло горячо поддержавшему меня — заместителю начальника опытного производства, искренне желавшему мне помочь, о том, что это делать не надо.

В случае неповиновения ему, видимо, пообещали обнародовать какие-то неприятные факты его биографии, и он сдался. Сообщил он об этом, не глядя мне в глаза, так же, как до этого директор института, когда намекал мне на потерянный паспорт.

Но в результате получилось даже лучше, так как моим доверенным лицом стал некто Е. О. Ложкарев — заместитель начальника одного из отделений института, интеллигентный человек, умеющий складно говорить и на собрании, которое состоялось 14 февраля 1989 года, все выглядело очень солидно.

Почетное третье место

Кинотеатр, в котором проводилось предвыборное собрание, был самым большим в городе, делегатов, как написано в стенограмме собрания (у меня сохранилась газета с отчетом о нем) было 668 — полный зал и, конечно же, я волновался.

Председателем избирательной комиссии был К. Н. Панов — герой социалистического труда — сварщик завода Красное Сормово, человек уже пожилой, он и организовывал проведение этого собрания. Ясно, на чьей стороне были его симпатии, но он спокойно воспринимал мое присутствие как неизбежное зло.

Перед выходом на сцену нас собрали в какой-то небольшой комнате. Помню, что нам предложили чай и пирожные. Но я, как и все остальные, их есть не стал, было не до чаю. Все волновались. Панов сетовал на то, что самое страшное это вопросы, которые будут задавать, так как народ собрался всякий. Но я то, как раз вопросов не боялся. Язык у меня был подвешен неплохо, но когда мы вышли на сцену и увидели полный зал, стало немного не по себе.

Порядок выступления был организован по алфавиту, и так получилось, что я выступал последним. Как я уже говорил, стенограмма у меня сохранилась. Читаешь сейчас эти пожелтевшие страницы и удивляешься. Удивляешься наивности представлений кандидатов, включая, естественно и меня, о путях переделки общества, оптимизму, той самой уверенности в завтрашнем дне, про которую раньше так неуклюже постоянно упоминала советская пропаганда, а мы, в большинстве своем, ей не верили, и поняли, что эта уверенность действительно была, только тогда, когда ее потеряли.

После нас выступали наши доверенные лица, а потом был объявлен перерыв.

В перерыве ко мне подошел секретарь райкома комсомола Сергей Обозов (ныне он большой начальник в системе кириенковского Росатома). Мы с ним, в свое время были приятелями, учились в одной школе. И вот теперь, он открыто подошел ко мне и посоветовал не терять чувство юмора.

До сих пор не знаю, что он тогда имел в виду, может быть несерьезность моих притязаний, но вопросов из всех кандидатов больше всего задавали мне, так что народ отнесся ко мне самым серьезным образом. Я на них отвечал, наверное, минут 40.

Может быть, все дело было в том, что я раскрывал людям глаза на новые функции депутатского корпуса, как я их понимал. Раньше депутаты были ходоками в Москву для выбивания средств, проводили приемы граждан, фактически выполняя функции нынешних омбудсменов, и поэтому и люди, и властная элита их так и воспринимала. Я, читая тогдашнюю прессу, уже хорошо представлял себе механизмы действия парламента, и понимал, что депутаты будут заниматься, в первую очередь, законодательством, и все это излагал избирателям, чем крайне их заинтересовал.

Конечно же, люди, облаченные властью и авторитетом, были раздражены, считая меня выскочкой, и пытались урезонить. Так директор завода «Электромаш», грузный мужчина, пристал ко мне с вопросом:

«Что лично вы сделали для перестройки?» — намекая на то, что, я, не имея перед обществом никаких особых заслуг, лезу в депутаты.

Я не растерялся и ответил:

«Я выдвинул себя в народные депутаты СССР!» — и сорвал массу аплодисментов, потому что по тем временам это выглядело сильным и смелым поступком, вызовом системе.

В результате, несмотря на то, что моих коллег, непосредственно поддержавших меня, было только 20 человек, а Васильев, рабочий авиазавода, снял свою кандидатуру в пользу начальника цеха своего завода Кузубова В. Ф., голоса распределились следующим образом:

Кузубов В. Ф. — 482

Жарков Н. С. — 311

Полозков С. А. — 206

Борисов А. А. — 106

Лунев А. Ф. — 68

Костин В. И. — 58

В результате, я получил почетное 3-е место. Собранием было решено оставить в кандидатах, которые будут внесены в бюллетени, двоих и, таким образом, я был отсеян, но вовсе не чувствовал себя побежденным.

Ребята из Центрально конструкторского бюро на подводных крыльях, которые были среди делегатов Жаркова, откровенно жали мне руки, кто-то дружелюбно успокоил:

«Ничего, мы тебя в Россию выдвинем».

А выборы у директора завода Красное Сормово выиграл Кузубов В. Ф., став народным депутатом СССР.

Где он сейчас, какова его судьба? Неизвестно. Помню только публикацию 90-х, в которой говорилось о том, что после роспуска союзного Парламента Кузубов В. Ф. подался в фермеры и все.

Много, очень многое с тех пор изменилось. Нет страны, членом Парламента, которой он был. Завод ГАЗИСО, теперь он называется «Сокол», давно не выпускает никаких самолетов и все последние годы, как сейчас принято говорить «лежал на брюхе» и только недавно там что-то затеплилось. Но тогда и в мыслях ни у кого не было, что все будет так драматично развиваться. Воистину благими намерениями выложена дорога в ад!

Формалы и неформалы

Когда раствор перенасыщен, стоит только в одном месте появиться центру кристаллизации и из него сразу начинает вырастать кристалл. Так и в обществе. После моего выдвижения формально ничего не поменялось. Власть успокоилась, и меня даже пригласили вместе с институтским начальством в райисполком.

Сергей Васильевич Гладышев, председатель райисполкома, очень, кстати неплохой дядька, рабочая лошадка без устали везущая свой воз, поблагодарил весь коллектив за активное участие в предвыборной кампании, а мне сказал, что с удовольствием приглашает меня поучаствовать в местных выборах через год.

Однако затем на меня начали выходить неформалы всех мастей. Я уже упоминал о странном жителе Московского района, который тоже пытался выдвинуться по месту жительства и не смог собрать нужное количество людей. Он позвонил мне по телефону, пригласил домой и изложил свой, как ему казалось, единственно верный способ удовлетворения всех нужд народа. По его мнению, надо провести опрос всех жителей по поводу их нужд, занести их чаяния в специально разработанные им таблицы по интересам и начать их удовлетворять. Всего и дел то! При этом он защищал свою идею так отчаянно, не желая видеть ее нелепость, что спорить было невозможно.

Сколько же я таких потом повидал и в стенах Белого Дома, и на приемах граждан! В подавляющем большинстве случаев их бурная деятельность была связана с ослаблением в период перестройки контроля над психическими больными, так как пресса превратила психушки чуть ли не в заведения, созданные исключительно для того, чтобы засадить туда всех инакомыслящих.

Жизнь показала, что советские психиатрические лечебницы были наполнены отнюдь не только диссидентами, и выпущенные на свободу больные, составляли значительную часть политически активных граждан.

Но выходили на меня и вполне нормальные и очень интересные люди, озабоченные преобразованием нашего общества. Так я познакомился с Олегом Масловым, инженером завода имени Фрунзе, выпускником радиофизического факультета Политехнического института. Он рассказал мне о разных неформальных клубах, которые плодились как грибы, про Демсоюз, (организация, которую возглавляла безумная Новодворская), про подробности попытки Бори Немцова попасть в депутаты СССР. До этого Борис прославился своей борьбой с Атомной ТЭЦ и благодаря ему и иже с ним город лишился уникального технического сооружения и возможности практически бесплатного отопления сотен домов для жителей Приокского района.

Впоследствии наше общение, хотя и не частое, продолжалось до самой смерти Олега. Он умер в 2012 году, не дожив до 55-летия, сильно болел, никогда никому не рассказывая о своих болячках. Позже, в 90-м году, его избрали депутатом нижегородского горсовета, а затем освобожденным председателем комиссии по экономической политике. Потом он был одним из основоположников травкинской демократической партии, раскусил истинную суть новой власти, оказался в оппозиции, и даже в 1995 году выдвигался в губернаторы Нижегородской области.

Последние годы Олег занимался политологией, вел собственный сайт «Еженедельное аналитическое независимое обозрение» () и был «свободным художником», зарабатывая на жизнь участием в предвыборных кампаниях. Он даже разработал свою теорию «холодных выборов», описывающую процедуру раскрутки человека задолго до начала выборов. Ясно, что такие заработки были нерегулярными и последние годы он, мягко говоря, не жировал.

Однако политологией он занимался вполне профессионально. Наиболее известной его работой стала статья в «Независимой газете», где он вместе со своим другом социологом Прудниковым, опираясь на данные выборов во Владивостоке и Нижнем Новгороде, во время которых были накануне голосования сняты кандидатуры наиболее перспективных кандидатов (во Владивостоке — Черепкова, а в Нижнем Климентьева) и поэтому число голосовавших против всех зашкаливало, заявили о том, что вскоре это станет массовым явлением. На мой взгляд, это было явным преувеличением, но наша трусоватая власть, испугавшись таких пророчеств, быстренько удалила такую возможность из наших бюллетеней. Так что теперь, благодаря Олегу, (он то, конечно этого не хотел), мы не можем послать всех наших властителей куда подальше, проголосовав против всех. А иногда очень хочется.

Но все это было потом, а тогда, несмотря на то, что рассказы Олега были крайне интересны, мне их было мало, потому что они были связаны с нагорной частью города, расположенной на противоположном от нашего Сормовского района берегу Оки.

Поэтому я сильно обрадовался, когда на меня вышел некто Семен Булаткин — рубщик цеха СКМ завода «Красное Сормово», который решил создать политклуб для рабочих. Мы с ним были немного знакомы по литературному объединению при газете «Красный Сормович», которое вместе с ним посещали. Узнав о моих «подвигах в кинотеатре», он пригласил меня на свой клуб.

На первом же заседании он заявил, что в клуб будут принимать исключительно по классовому признаку (я исключение), так как права рабочих должны отстаивать только они сами. Вообще в течение нескольких заседаний я понял, что главное для Семена найти врагов и самозабвенно с ними бороться. Поэтому ничего удивительного нет в том, что впоследствии Семен стал классическим «ельциноидом» и во время событий 93 года объявил меня врагом народа. До этого было еще далеко, но, тем не менее, хотя излишней прямолинейностью и непониманием сложностей устройства общества отличался не только Семен, после нескольких заседаний я понял, что в рабочем клубе, прежде всего, надо проводить длительную разъяснительную работу и, что его лидер занимает слишком экстремистскую позицию.

Поэтому, когда я однажды, встретил Сергея Обозова (того самого, который говорил мне про чувство юмора в кинотеатре «Сормовский), и он пригласил меня в свой политклуб, организованный райкомом комсомола, я с радостью согласился. Сергею можно было доверять, хотя я, как типичный представитель тогдашней научной интеллигенции, относился к комсомольским вожакам с неприязнью, совершенно справедливо считая, что большинство из них карьеристы, а тогда расталкивание других локтями считалось еще дурным тоном.

В отношении Сергея я так не считал, в том числе и потому, что знал историю его прихода в комсомол. Комсомольским вожаком Сергей стал из-за остро вставшего перед ним квартирного вопроса.

Окончив Водный институт (Горьковский государственный институт инженеров Водного транспорта) он работал мастером в одном из крупнейших цехов завода «Красное Сормово». Женился он рано, жить приходилось в двухкомнатной квартире вместе с родителями и младшей сестрой. Вместе с женой и сыном на 30 кв. метров полезной площади получалось аж 6 человек! И тут ему предложили должность освобожденного секретаря комсомольской организации цеха и сразу же место в общежитии. Как сейчас помню, встретил его в день рождения моей младшей дочери, когда я радостный бежал из роддома, а он попался мне навстречу. Меня он уважал, считая шибко яйцеголовым, и решил посоветоваться. «Дело, конечно, стремное, — сказал он, — но организационная работа мне по душе». Поэтому я тогда посоветовал ему соглашаться, а через 5 лет стать членом его клуба соглашался уже я.

Клуб «Выбор»

Клуб назывался «Выбор». Он собирался в центре Сормова в подвале дома, выходящего на так называемый «пятак» — небольшой площади около остановок автобусов. Дом был сталинский, большой, помпезный, на нем, сколько я себя помню, горела неоновая надпись, буквами прописью: «Победа коммунизма неизбежна! В. Ульянов». Когда мне было лет 7, я этой вывеской очень интересовался. Что означает слово «коммунизм» я уже знал, но не понимал, что такое «неизбежна» и спросил об этом у матушки. Она же, думая о своем, выразила свое сомнение по поводу этой самой неизбежности, и мне это почему то врезалось в память. Что ж, как показала жизнь, сомнения были не безосновательны.

Подвал числился за каким-то туристическим клубом завода. Находился он в ведении Комитета комсомола завода «Красное Сормово» и поэтому мы могли в нем беспрепятственно заседать, так как клуб «Выбор» возглавлял его Секретарь Сергей Владиленович Кириенко.

Да, да тот самый Кириенко — «киндер-сюрприз», Председатель Правительства РФ в 1998 году, а ныне руководитель Росатома!

Честно говоря, первую встречу с ним я не запомнил. Помню только, что впечатление он производил неплохое. Говорил быстро, умно, ладно.

В более поздние годы вокруг него и Бориса Немцова сложилось много разных легенд. Будто бы они были чуть ли не друзья с детства. Что ж некоторое сходство биографий, безусловно, имеется: оба родились на юге: Сочи, Сухуми, у обоих достаточно высокопоставленные отцы, еврейские корни и т. д. Однако я уверен, что никаких пересечений в молодости у них не было. Во всяком случае, когда я познакомился с Кириенко, он наверняка Немцова лично еще не знал. Да и слишком разные они люди. Немцов классический неформал и тусовщик, а Кириенко умный, послушный мальчик, упорно и методично делающий карьеру.

Сергей Владиленович окончил тот же Водный институт, что и Сергей Обозов, только немного позже. Иначе, наверное, и быть не могло, потому что его папа Израитель Владилен Яковлевич был заведующим кафедрой научного коммунизма этого самого института. Папа вел его к вершинам власти по вполне проторенному тогда пути, посоветовав идти не в науку, а в производство, для получения хорошей на тот момент биографии. Так Сергей стал мастером завода «Красное Сормово», но побыл им чуть меньше года, а потом сразу стал секретарем комитета комсомола завода, сменив на этом посту Обозова Сергея, который ушел на повышение в райком.

Ничего я этого, конечно, на тот момент не знал ни про папу, ни про его фамилию. Да и не до этого было, мы обсуждали на клубе разные политические новости, статьи в газетах и журналах, которые в то время, выражаясь современным языком, заполнили все информационное пространство.

На клуб приходили люди разные, в основном заводская молодежь, комсомольские активисты, но были люди и постарше. Особенно запомнился Евдокимов Олег Михайлович — социолог с завода «Красное Сормово», к сожалению, он умер еще в начале 90-х — раковое заболевание. Он придерживался достаточно умеренных взглядов, например, доказывая мне, что главное не форма собственности, а организация производства (в те времена, когда нам вовсю впаривали мысль о том, что все беды из-за отсутствия настоящих частных хозяев — это были достаточно самостоятельные мысли).

И наоборот, был среди нас историк — сын редактора газеты «Красный Сормович», некто Черенков, яростный либерал, который уже тогда считал спекуляцию землей благом, ссылаясь на то, что такие уважаемые люди, как отцы основатели США, были заодно и земельными спекулянтами. Вообще, как это и бывает при революционных катаклизмах в обществе, впоследствии члены клуба очень разошлись во мнениях и стояли по разные стороны баррикад. Так, через 5–6 лет после описываемых событий этот либерал, случайно встретившись со мной на улице, начал поносить меня как предателя демократических ценностей.

Иногда приходили люди просто с улицы. Зашел как-то раз один слегка подвыпивший парень и предложил всем помириться: «Все мы русские люди, зачем бузу затевать? Добра от всех этих войн все равно не будет!»

После всех последующих катаклизмов сейчас я хорошо понимаю, что эти слова были гораздо мудрее многого из того, что лилось тогда со всех трибун и с экранов телевизоров, и что пророки в своем отечестве есть, мы их просто не слышим.

Люди были разные, попадались и больные, однажды у одного из присутствующих начался эпилептический припадок, все растерялись, а я, где-то слышал, что больного надо уложить и дать ему успокоиться. Я так и сделал, подложив ему под голову его же сумку. У него пошла пена изо рта, а потом он, как и положено, успокоился. В этот момент Кириенко неприятно меня удивил тем, что брезгливо отстранился от помощи товарищу. Ну удивил и удивил, все мы не без греха. Однако гораздо сильнее он удивил меня много позже.

Сергей Кириенко — первая попытка

Случилось это в 1992 году, когда я, будучи членом Верховного Совета, привез в Нижний Новгород группу американцев, которые по нашему замыслу должны были учить нижегородских предпринимателей бизнесу. (На практике все свелось к многочасовым рассуждениям на общие темы, от которых наши люди ничего не получили).

Удивило меня выступление Сергея на званом ужине в честь высоких гостей. Они тогда были чуть ли не первые американцы в городе. Не надо забывать, что в советские времена Горький был закрытым, и иностранцы были еще в диковинку. Поэтому встреча проводилась на самом высоком уровне.

Кириенко на тот момент был уже предпринимателем. В 90-м его избрали депутатом областного совета, а параллельно 2-м секретарем Обкома ВЛКСМ. Когда же после путча 91 года вся партийно-комсомольская система рухнула, он подался в бизнес. Если вспомнить, что, например, Ходорковский — бывший заместитель секретаря студенческой молодежной организации МХТИ, ничего в этом удивительного нет. Я по старой памяти пригласил Кириенко на эту встречу.

Встреча происходила в Доме архитектора, собралась вся властная верхушка области. Был недавно назначенный губернатором Немцов, а также недавно избранный Председатель областного Совета Крестьянинов. Прошло всего лишь несколько месяцев после ГКЧП и состав областных руководителей, как и во всей стране, сильно поменялся.

Было много тостов, речей, Кириенко пытался продать американцам хохломские игрушки, что выглядело, мягко говоря, не солидно и странновато, но еще более странной была его застольная речь.

Он объявил о том, что реформы в России напоминают реформы в Германии после второй мировой войны, но есть одна особенность. «К сожалению, — сказал он, — в России нет американских оккупационных войск!»

Так прямо и сказал! Поэтому меня не удивляет, что он впоследствии возглавлял список «Правого дела» на выборах в Государственную Думу, был своим для Чубайса и его компании. Потому что, по моему глубокому убеждению, наши российские либералы объединены вовсе не по идейным соображениям, а каким-то патологическим холуйством перед западными хозяевами. Прямо, то самое «племя бенц», о котором я говорил выше.

Впрочем, может быть, это была с его стороны лишь дань времени. А времена меняются, например, несколько лет назад, я читал его очень толковое интервью в газете «Завтра».

Как бы то ни было, не удивительно, что он потом вошел в немцовское окружение и получил должность руководителя банка «Гарантия», через который прокачивались пенсионные деньги и, учитывая страшную инфляцию того времени, банк получал солидные куши. Затем он стал директором ОАО «Норси Ойл» (Кстовского нефтеперерабатывающего завода), а через несколько месяцев в 1997 году вместе с Немцовым, приглашенным в Правительство на должность вице премьера, уехал в Москву.

После клуба «Выбор» жизнь нас не часто баловала встречами. Как то в 1993 году Кириенко, будучи в Москве, позвонил мне и попросил выписать пропуск в Белый Дом. Я пообещал, но тут на меня обрушилась какая-то новость, потребовавшая срочных действий (не упомню какая), и я забыл про его просьбу. Через несколько часов Сергей, видимо найдя другие возможности, зашел и ко мне, чтобы пообщаться. Мне было нестерпимо стыдно за свою забывчивость.

Впрочем, он мне ответил тем же сполна. Когда его начали протаскивать в апреле 1998 года в премьеры через Государственную Думу, а удалось это сделать лишь с 3-го раза, я решил на него выйти, чтобы протащить кое какие полезные идеи. (Кириенко хотя и неисправимый либерал, но надо отдать ему должное, на общем фоне выглядит неплохим менеджером и, как мне казалось, разумные вещи может воспринимать, руководствуясь не идеологическими, а практическими соображениями). Сделал я это достаточно грамотно, через верного человека в Государственной Думе передал ему во время встреч с фракциями политических партий бумагу с предложениями, а потом, когда проходило заседание, рассматривающее вопрос о его назначении (3-е, когда все и произошло), пришел в Думу и встал в коридоре как раз напротив дверей, откуда он предположительно должен был выйти. Я угадал и, когда он вышел из зала, первый, с кем он встретился, был я. Ничего не понимающие фотокорреспонденты начали фотографировать, как мы здороваемся и он, пожимая мне руку, сказал, что читал мою записку, рад встрече, что надо обязательно переговорить и просил позвонить.

Я потом честно, используя, в том числе и телефоны правительственной связи, пытался до него дозвониться, но так и не смог получить доступ к телу. Впрочем, до больших начальников всегда сложно добраться, на то они и начальники, так что, как говориться, Бог с ним, с телом.

Мне бы, в довершение портрета Кириенко, хотелось высказать свою, может быть не бесспорную, но на мой взгляд очень правдоподобную версию неожиданного взлета Сергея Владиленовича, малоизвестного до того зам. министра топлива и энергетики, на 2-ой по значимости пост в государстве. Министром топлива и энергетики был тогда по совместительству Первый вице-премьер Немцов. Злые языки говорят о том, что кто-то в окружении Чубайса опасливо заметил об опрометчивости передачи Немцову такого поста, на что Анатолий Борисович, якобы, ответил: «Не бойтесь, этот оболтус все равно делать ничего не будет». Не знаю, насколько это правда, за что купил за то и продаю, но зато знаю точно, что версия рекомендации Кириенко в премьеры Немцовым не выдерживает никакой критики. Надо просто совсем не знать Бориса Ефимовича, чтобы такое предположить. Борис просто физически не мог кого-то из своего окружения предложить в начальники над собой, это чистейшая фантастика!

Мне кажется, что решение с Кириенко было первым неудавшимся маневром по подготовке «Семьей» замены престарелого Ельцина! Идея была в том, чтобы заменить его абсолютно своим, абсолютно послушным, никак себя не запятнавшим какими либо скандалами, малоизвестным человеком. Именно таким и был Сергей Кириенко, и именно его готовили на эту роль. Потом события дефолта, слишком явная либеральность, да, что греха таить, и национальность Владиленовича, не позволили это сделать, и следующей попыткой стало выдвижение Путина, по тем же критериям.

Но с послушностью они ошиблись и, по-видимому, уже тогда понимали это и хотели подстраховаться.

«Каким образом?», — спросите вы. А вот каким. В период первой избирательной кампании Путина по Москве всюду висели огромные щиты-бигборды: «Путин Президент. Кириенко премьер!» Но, что-то не сработало.

А вот во времена выборов 90 года не то, что бигборды, а даже самостоятельно напечатанные листовки не разрешались.

Самые свободные в мире

Начались эти выборы в январе 1990 года. К этому времени, в соответствии с действующим законодательством, завершался срок полномочий депутатов сразу нескольких уровней власти, одновременно выбирали в депутаты районных, городских, областных Советов и в народные депутаты РСФСР.

Следует отметить, что это были, пожалуй, самые свободные выборы за все времена мировой истории. Читатель, я не оговорился, именно мировой и поэтому они даже достойны того, чтобы внести их в связи с этим в книгу рекордов Гиннеса.

И я постараюсь это доказать.

Эти выборы были демократичнее аналогичных выборов на Западе, потому что у них, так гордящихся своей демократией, никогда не исключалась из выборов денежная составляющая. Фонды, платная реклама, что само по себе делает условия кандидатов неравными. А на этих выборах об агитации за деньги, о каких либо избирательных фондах не могло быть и речи.

Выдвижение кандидатов также было упрощено до минимума. В отличие от выборов в народные депутаты СССР, не надо было ни окружных предвыборных собраний, ни сбора подписей, как это происходит сейчас. Достаточно было провести выдвижение кандидатуры от трудового коллектива численностью не меньше трехсот человек, или от собрания жителей в таком же количестве, и кандидата вносили в списки для голосования.

Что касается использования административного ресурса, он всячески подавлялся сверху, осуждался общественным мнением, а власти на местах, что бы ни говорили о партократах, в те времена были гораздо менее циничны, чем сейчас. Во всяком случае, у нас в Горьком это никак не отражалось на предвыборной агитации. В этом смысле все были равны.

О фальсификации выборов при тогдашней «уверенности советских людей в завтрашнем дне» (члены избирательных комиссий и были этими самыми людьми) не могло быть и речи. Чем могли пригрозить члену избирательной комиссии в те времена? Увольнением с работы? Ха! Да при действовавшем тогда трудовом законодательстве это было бы фантастикой.

Не обошлось, конечно, без некоторых ухищрений тогдашних власть имущих, о них я расскажу ниже, но, по сравнению с грязными технологиями, применявшимися позднее, это был детский лепет.

Наш клуб «Выбор» подготовился к этим выборам во всеоружии. В один из первых выходных дней Нового 1990 года комсомольский актив выехал под Дзержинск на какую-то турбазу, с целью проведения учебы по предвыборной агитации. Сергей Кириенко проводил, как бы мы сейчас сказали, мастер классы.

Они заключались в том, что проводились психотренинги по разным ситуациям: проведение переговоров с целью настоять на своем, выудить информацию и т. д. Сергей только что вернулся из командировки в Москву и привез эти новомодные методики оттуда.

Олег Евдокимов зачитывал перехваченные где-то, наработки горкома по поводу подготовки к выборам. Были они не шибко умными, и мы все хохотали. Стоял сильный мороз, мы в промежутках между занятиями катались на лыжах и договаривались о выдвижении кандидатов в депутаты.

Как я уже упоминал, выборы были многоуровневые, и поэтому кандидатских мест хватало. Всех людей раскидывали по бригадам. Ее возглавлял кандидат в областной Совет, к нему пристегивались кандидаты по городскому округу, а в городские, кандидаты по району по этой же территории, получалась своеобразная пирамида.

Реально выдвижения произошли позже. Меня наш институт выдвинул в кандидаты в депутаты РСФСР уже практически автоматом. Никто из администрации института особо не препятствовал. Коллектив ЦКБ на подводных крыльях, как они и обещали мне годом раньше, на окружном предвыборном собрании, также выдвинул мою кандидатуру. Одновременно, как мы договорились с Обозовым и Кириенко, райком комсомола выдвинул меня в райсовет по одному из округов.

С регистрацией никаких проблем не было и вскоре нас, кандидатов в народные депутаты РСФСР, собрали в здании Сормовского райкома партии для вручения кандидатских удостоверений.

Всего нас было 6-ро. Первый секретарь горкома партии Юрий Александрович Марченков, секретарь Сормовского исполкома Черемушкина Альбина Владимировна. Завод «Лазурь» выдвинул Маслова Валентина Павловича. Он ранее был председателем колхоза в Чкаловском районе области, и был изгнан оттуда с каким-то скандалом. Короче говоря, он был из разряда обиженных. Как потом практика показала, самый радикальный элемент в Парламенте. Коллективом соседнего с нашим института ЦКБ «Лазурит» был выдвинут заместитель главного конструктора — Бабанский Юрий Борисович, классический шестидесятник. Мне он запомнился необычными по тем временам идеями. Так, излагая свою программу, он предлагал избирателям подумать, как нам лучше будет жить в СССР, вместе с остальными республиками или отдельно в России, чем меня тогда сильно озадачил. Кроме того, выдвинулся один из первых кооператоров — некто Каптерев Сергей Евгеньевич, врач по образованию. Впоследствии он проделывал это неоднократно, участвуя во всех выборах, которые потом проводились и всегда с отрицательным результатом.

Всем нам вместе с удостоверениями зачем то вручили по красной гвоздике. Я первым догадался подарить ее единственной из нас женщине Альбине Владимировне Черемушкиной. Кстати, ее выдвижение было достаточно загадочным, потому что официальным кандидатом от власти был первый секретарь горкома Марченков, а выдвижение двоих лиц от власти вело лишь к распылению голосов. В связи с этим наши «пикейные жилеты» из клуба «Выбор» имели массу различных гипотез одна фантастичнее другой, но, на мой взгляд, самой правдоподобной была следующая, на тот момент Горбачев проводил массу разных реорганизаций, и одна из них предполагала устранение должности секретаря районного исполкома. Поэтому она решила, что ей терять нечего.

Впоследствии, чисто по-человечески, она вызывала у меня наибольшую симпатию из всех моих соперников. Сергей Обозов, например, рассказывал о том, как видел ее убегающей по коридорам райисполкома от благодарных посетителей с цветами и подарками, которым она в чем-то здорово помогла, и можно было не сомневаться в том, что это правда. Согласитесь, такая щепетильность — это архаизм, который, к сожалению, практически исчез в нашей современной жизни.

Встречи и листовки

Далее события разворачивались стремительно. Областная избирательная комиссии потребовала от нас агитационные материалы. Предполагалось, что будет выпущена одна большая листовка для всех кандидатов. Ее должны были вывешивать на всех агитационных пунктах и в общественных местах. Кроме того, по 1000 экземпляров доставалось каждому кандидату для личной агитации.

С этой листовкой получился достаточно забавный казус. Я, естественно, подготовил для листовки достаточно, как мне тогда казалось, развернутую программу. Обсуждал ее долго со своими друзьями, распечатал и под расписку сдал в комиссию.

Листовка

Затем мне позвонили и сказали, что нужна не программа, а биография, что данный текст не подойдет. Я начал возмущаться, почему я не могу напечатать то, что хочу, но мне сказали, что иначе печатать не будут. Ясное дело, что я был поставлен в достаточно затруднительное положение: Мне было 30 лет, кроме школы, университета и 2-х научных учреждений, где я успел после него поработать, особо мне рассказывать о себе было нечего. Видимо на это и рассчитывали те, кто хотел охладить мои амбиции.

Наивные, они не читали классиков. Если бы читали, то знали бы, что на выборах прежние заслуги практически никогда не учитываются. Еще Цицерон с горечью писал о том, что римляне, которых за год до выборов в Сенат он спас от голодной смерти, направив из своей провинции и за свой счет караван с хлебом, предпочли ему другого, который никого не спасал, но наобещал горы.

Тогда судиться с избирательными комиссиями было еще не принято, и я честно пытался написать новый текст, но уже начались предвыборные встречи, официальные и инициированные мной лично, поэтому времени катастрофически не хватало. Тут видимо, кто-то цыкнул на тех, кто-тормозил с публикацией, и листовка вышла с моим первоначальным текстом. Она у меня сохранилась. Из программы следовало, что я такой то, такой то, в прошлом году выдвигался в депутаты СССР, полон сил и энергии для борьбы за интересы России. А далее следовала программа из более десятка тезисов. Сейчас этот текст выглядит достаточно наивно, но некоторые идеи актуальны и сейчас.

Во всяком случае, когда меня потом упрекали за уход в оппозицию к Ельцину и К., я приводил пункт из своей предвыборной кампании о том, что я с самого начала был против реформ за счет народа и предполагал, например, необходимость мер по занятости населения.

А кто-то из политологов потом мне говорил, что только у меня единственного в предвыборной программе нашел мысли по поводу обеспечения «занятости».

Вряд ли, конечно, это было только у меня, но, большинство кандидатов, требовавших рыночных реформ, действительно грешило тем, что совершенно не задумывалось обо всех последствиях введения рыночных отношений. Они видели лишь одну сторону медали — изобилие товаров в магазинах. Большинство программ представляло собой набор лозунгов: «за все хорошее, против всего плохого». В этом плане моя программа, все-таки, несмотря на наивность, отличалась от таковых.

Выборная компания была организована по всем канонам советской системы, которая работала достаточно слаженно. Для нас был назначен секретарь избирательной комиссии, инструктор райкома, очень корректный молодой человек по фамилии Дружинин.

Всего было назначено 6 или 7 встреч с избирателями, в разных точках нашего Сормовского района, который одновременно был избирательным округом по выборам в народные депутаты России. В нем было 130 тысяч избирателей. Встречи проводились в основном в школах или клубах. На них все 6 кандидатов выступали с речью, а затем нам задавались вопросы.

Но я тогда был молодой и неугомонный, и мне этих встреч было мало. Я организовывал их сам. Список предприятий я добыл у того же Сергея Обозова.

Самым надежным оказался список с телефонами организаций, по которому проводилась раздача продуктовых наборов. Я звонил в дирекцию, договаривался о сроках встречи и ехал. По закону у меня был месячный отпуск на время предвыборной кампании. И, хотя дела заставляли приходить на работу, график у меня был достаточно вольный.

Так я побывал на ЗКПД-4, ЦКБ, пассажирском автотранспортном предприятии, асфальтовом заводе, на автобазе № 5 и еще во многих местах, всего и не упомнишь.

Через членов клуба, которые избирались по своим районным, городским и областным округам, я узнавал об их встречах. Там где выдвигалось начальство, народ собирали всеми правдами и неправдами, и я туда тоже проникал.

Сделать это было проще простого. Нынешние молодые люди с трудом в это поверят, но тогда в школах охраны не было, не нуждались они в этом, и поэтому, когда родителей собирали на родительское собрание, а потом выкатывали им начальственных кандидатов, я туда приходил, возмущался вместе с ними и заодно, рассказывал о себе. Эффект был очень неплохой.

Таким образом, я однажды попал на одно заседание вместе с С. В. Гладышевым, который к тому времени уже стал секретарем райкома партии, в самый отдаленный поселок района Дубравный. Заседание закончилось поздно, и он взялся меня подвести на своей служебной Волге до центра Сормова. Мы тогда разговорились, и он, человек с юмором, узнав о моем походе на автобазу, пошутил: «Ну, хорошо, что живой ушел! Там каждый второй после зоны!»

Для обсуждения текущей ситуации мы часто собирались у Обозова на 1-ом этаже здания райкома партии, где находился райком комсомола. Удивительное дело, но тогда практически два конкурирующих предвыборных штаба находились в одном здании!

Агитация проводилась и, как теперь принято говорить, от «двери к двери». Ведь тогда о кодовых замках в подъездах даже никто и не помышлял, и агитаторы свободно могли заходить и звонить в двери квартир.

Помню, один особо рьяный агитатор из клуба «Выбор» умудрился позвонить в квартиру Черемушкиной и, не узнав ее, агитировать за меня.

Еще больший переполох члены клуба устроили, когда около мебельного магазина, который был тогда одним из центров коррупции (все знали, что там продают за большую переплату дефицитные югославские стенки), вывесили рукописные листовки: «К стенке тех, кто-торгует стенками!». Ясно, что это было написано в переносном смысле, но избирательная комиссия затеяла целое расследование и на него пригласили меня.

Я, конечно, сказал, что это ребячество и глупость, но публично заявлять о том, что это неудачная шутка, как предлагала комиссия, еще большая глупость, так как об этой «веселой» листовке тогда узнают не только жители улицы Энгельса, где этот магазин находился, но и весь район. С моими доводами, в конце концов, согласились и дело «спустили на тормозах».

Сам я тоже ходил по квартирам, а однажды, благодаря комсомольской организации, даже по общежитию завода «Красное Сормово». Некоторые из жителей «общаги» шли на контакт неохотно, кто-то говорил, что будет голосовать только за рабочих, большинство же удивлялось, но вело беседы очень дружелюбно и заинтересованно.

Самостоятельная печатная агитация, как я уже говорил, не разрешалась, а от руки листовки можно было делать.

Мои коллеги по работе, члены семьи по трафарету писали такие листовки.

Ребята из клуба накануне голосования сделали маленькие листики-пирамидки: район ___, город ___, Область__ Россия: Полозков С. А., аккуратно вписывая всех наших кандидатов, и разбрасывали их по почтовым ящикам.

Расклеивали мы листовки и рукописные, и вырезанную из общей, напечатанной в типографии листовки единой на всех кандидатов (ее расклеивали во всех официальных местах), мою программу с фотографией. Было это достаточно канительное занятие, так как выборы проводились в феврале марте, и морозы стояли приличные. Но в этом мне помогали все. Да и я сам по вечерам проводил рейды по району с кисточкой и клеем.

Телевидение, митинги и «козни»

Кульминацией выборов было выступление по телевидению. Нас пригласили в прямой эфир в будний день вечером. Я страшно волновался. Выступление перед аудиторией, которую видишь, это одно, там сразу видна реакция людей и по существу такое выступление — диалог. А на телевидении все оказалось по-другому.

Во-первых, нас всех напудрили в гримерной. Это было странно и неприятно. Парикмахерша мне объяснила, что это необходимость, иначе блики от осветителей сделают физиономию на экране телевизора не узнаваемой.

Во-вторых, в зале сообщили, что смотреть нужно не на ведущего, а в камеру, что также было непривычно. Но в результате получилось, как все говорили, очень даже неплохо. Как это у меня бывало и раньше в момент выступления все волнение ушло, речь я подготовил и очень многим понравился.

Во всяком случае, кто-то из членов нашего клуба мне потом рассказывал как его отец, далекий от политики, глядя на телевизор, сказал, показывая на меня: «Вот за этого, молодого, буду голосовать».

Проводились и митинги. Один из них организовал уже упоминавшийся Семен Булаткин. Было это около Дома спорта «Сормович» на набережной реки Параши, буквально в 300-х метрах от райкома партии.

Микрофоны гремели так, что было слышно на весь Юбилейный бульвар, который вдоль этой речки был построен и где неподалеку жил я. На этом митинге я впервые встретился с Борей Немцовым. Он был в дефицитных тогда джинсах, кудрявый с непокрытой головой, хотя было достаточно холодно. На митинге я выступил, но почувствовал разницу между его стихией и встречей с избирателями в цехе, излишняя агрессивность и накаленность участников митинга меня несколько смутила. Страсти зашкаливали, и это мне не очень понравилось, зато Боря был в своей стихии и тогда, я его, за умение ею управлять, зауважал.

Теперь о «кознях». В основном они были связаны с отказами в проведении встреч. Я разными изощренными способами проникал на завод Красное Сормово, через членов клуба, через родителей, которые у меня работали на этом заводе.

Он ведь был огромный, раскинувшийся на несколько километров вдоль берега Волги. На нем работало тогда 20 тысяч человек! Так вот, иногда мне вежливо отказывали сразу, иногда отказывали уже в день встречи, что было досаднее всего. Помню, как в один из таких дней мне вечером позвонил подвыпивший парторг цеха, в который меня не пустили и долго грустно извинялся за то, что не смог мне помочь.

Однажды мне позвонил человек, назвал свою фамилию и должность — руководитель Сормовского отделения КГБ, и пригласил на встречу.

Я хотя и мог отказаться, решил пойти, было интересно, что же он мне скажет.

В целом я был разочарован. Разговор был в общем то ни о чем. Он расспрашивал меня о моих программных предложениях, посетовал на то, что реформам трудно пробивать себе жизнь, в общем говорил достаточно банальные вещи. Зачем он со мной эти разговоры вел, для меня тогда осталось загадкой.

Потом через много лет другой КГБшник, ставший политологом, рассказал мне о том, как принимал тогда участие в секретном совещании в райкоме, на котором думали о том, как бы найти на меня какой-нибудь компромат, и, может быть, эта встреча была неуклюжей попыткой его разыскать.

Схема достаточно банальная, помните, про забытый паспорт? Они повторялись! Это еще раз доказывает, что не было у уходящей власти свежих идей!

За время проведения всей компании я почти до самого конца не был уверен в успехе. Ведь тогда не было никаких социологических опросов, на основании которых составляют рейтинги. Мы, правда, на свой страх и риск пытались проводить обзвон по телефонам, но на вопросы о том за кого вы будете голосовать, люди отвечать категорически отказывались.

Да и никто ни в чем не был уверен, слишком всесильной многие годы была КПСС. Многие по-прежнему считали, что все у них под контролем, да и сами они так думали. После выступления по телевидению, первый секретарь Марченков, по-отечески журил меня за мое предложение отменить шестую статью Конституции, заявив о том, что это, батенька, социал-демократия и совершенно невозможно.

Ему казалось, что их власть по-прежнему крепка и незыблема. Ни я, ни он не могли предположить, что всего через 2 года у власти будут не то, что социал-демократы, а оголтелые социал-дарвинисты, ненавидящие все советское, а стариков-ветеранов 23 февраля 1992 года не пустят возложить венки к Вечному огню и изобьют, а я окажусь в оппозиции к новой власти.

Даже когда проходил митинг в поддержку перестроечных сил на центральной площади города, площади Минина (я там сам не выступал, мне удалось, лишь протиснутся в первые ряды слушающих), и я видел, как были растеряны первые лица области, не был я уверен в своей победе.

Впервые я почувствовал, что все идет к выигрышу буквально за несколько дней до голосования, когда кто-то из коллег по работе сказал мне, что на городской партконференции разразился скандал. Он был связан с тем, что были обнародованы сведения о том, что Марченков купил себе вне очереди Волгу в конце года по старой цене, зная, что с Нового года цена на нее возрастет.

И хотя эта информация была кулуарной, нигде формально не обнародованной, после этого мне как то стало ясно, что основной конкурент, вероятнее всего уже не конкурент.

Так оно и вышло. 4-го марта 1990 года, после первого тура выборов, а тогда по закону можно было быть избранным только, если на выборы пришло более 50 % избирателей и более 50 % из них проголосовали за данного кандидата, за меня проголосовали 36 % голосовавших. На втором месте с большим отрывом — где то около 13 % оказалась Черемушкина, а Марченков оказался лишь 3-им.

Результаты выборов были вскоре опубликованы, с разбивкой по избирательным участкам, и мы наблюдали забавные вещи. Например, в поселке Копосове, где в частные дома проводился газ, там, где его уже провели, голосовали за меня, на 2-х участках, где его должны были вот, вот провести, видимо была проведена соответствующая работа, и голосовали дружно за Марченкова, все у кого в ближайшее время газа не предвиделось, голосовали за меня. Вот такая вырисовывалась социология!

Разрыв в голосовании у нас с Черемушкиной был настолько велик, что для победы нужно было обеспечить лишь явку народа на второй тур.

С. В. Гладышев, освобожденный после поражения Марченкова партийной дисциплиной по поддержке своего кандидата (Черемушкина была, хотя и из стана власти, но фактически самовыдвиженкой), пригласил меня к себе в гости и откровенно заявил: «Я лучше за тебя буду голосовать, чем за нее».

Второй тур состоялся 18-го марта на следующий день после моего дня рождения. Мне исполнился 31 год, и на следующий день я стал народным депутатом РСФСР.

В день голосования агитация, также как и по ныне действующему законодательству, была запрещена и мы, предчувствуя победу, собрались у Сергея Обозова, и начали рисовать структуру комиссий райсовета! Мы просто рвались в бой, строя планы новой жизни!

Ушел я из райкома комсомола уже в десятом часу вечера, а где-то около одиннадцати часов Сергей мне позвонил и сообщил о том, что подсчет голосов практически закончен, и я победил. Окружная избирательная комиссия находилась все в том же здании райисполкома, и поэтому Сергей о результатах узнал раньше всех.

Узнав об этом, мы с моим старым студенческим дружком Сергеем Сорокиным, который, как мое доверенное лицо, дежурил на одном из избирательных участков и опоздал на последний автобус домой, решили, несмотря на поздний час, отметить победу.

Как то так получилось, что алкоголя дома не было, кроме чистого медицинского спирта. Его нам выдала моя жена Татьяна.

Мы с ним пили за мою победу, за удесятеренные возможности менять мир к лучшему, а Татьяна, чуть пригубив, пессимистично заметила:

«Ничего хорошего из этого не получится!»

Что ж, все таки нельзя не удивляться женской интуиции.

Прорвались!

В результате выборов из 27 депутатов от Нижегородской области (24 по территориальным и 3 по национально-территориальным округам) было избрано 8 человек в возрасте около 30 лет, причем практически все из них ранее не имели никакого отношения к действующей власти. В Нижегородском районе был избран Саша Уткин — молодой мастер цеха одного небольшого оборонного завода. По Дзержинску выбрали историка Мишу Сеславинского, Городецкий и Балаханинский районы — избрали молодых директора школы Колю Бармина и главврача городской больницы Александра Карцевского.

На Бору выбрали Игоря Мозго, земляка сормовича, выпускника сельхозинститута, работавшего после распределения в одном из колхозов Борского района. В Выксе избрали Сергея Наумова, который был самым молодым зам. Председателя горисполкома. Ну и по национально-территориальному округу, который охватывал весь Горький, избрали Бориса Немцова.

Вскоре после выборов нас вызывали в Кремль, где Председатель облисполкома Александр Александрович Соколов, заслуженный человек, уже в возрасте, бывший в свое время председателем исполкома города и тоже, как и я сормович, поздравил нас с избранием и вручил всем временные удостоверения о том, что мы являемся народными депутатами РСФСР.

29 марта прошла сессия Сормовского райсовета (Параллельно я был избран и в него). После бурных дебатов Председателем избрали Гладышева Сергея Васильевича, а его заместителем Сергея Обозова. Так у нас в районе был установлен паритет между старыми и новыми людьми во власти. На этом же заседании утвердили список наказов избирателям, который, как утверждал Гладышев, был таким обширным, что исполнить его можно было эдак лет за двадцать.

Параллельно проходила масса различных встреч неформалов, впервые попавших во власть. Мы встречались в доме ученых, в горсовете, у Бориса Немцова дома (он снимал квартиру центре города в каком-то деревянном доме), обсуждая вопросы организации нашей работы.

Конкретных ответов на них не было, и поэтому мы очень обрадовались, когда нас пригласили на 31 марта — 1 апреля в Москву на совещание «демократически» настроенных депутатов РСФСР по адресу: улица Калинина, 27. Честно говоря, даже не помню, кто собственно нас собирал: Межрегиональная группа союзных депутатов, авторы платформы «Демократическая Россия», которая была опубликована в журнале «Огонек», или кто-то еще. Все политические силы, кроме, конечно КПСС, были еще организационно не оформлены.

В те времена была большая проблема достать билеты в Москву, особенно в выходные. Поездов ходило намного больше, чем сейчас, но и цены были ниже и, главное, многие жители Горького ездили в Москву за продуктами и другими товарами. Дефициты были самым большим злом советской экономики и тот, кто говорит о том, что с советской экономикой все было хорошо — просто не знает реального положения дел. (Другое дело, что совсем не обязательно нужно было уничтожать всю высокотехнологичную промышленность, для того, чтобы в каждом закутке без проблем можно было выпить пива).

Но для нас теперь вопрос билетов решался просто. Как нам объяснил Соколов, нужно было подойти к специальной кассе на вокзале и предъявить удостоверение. Правда, сначала это вызвало смятение кассира, она начала звонить куда-то, потом меня отослали в другую кассу прямо в облисполкоме, но все, в конце концов, уладилось и билеты я получил.

Калинина 27 встретила нас разноголосицей мнений, сошедшими с экранов телевизоров лицами уже известных депутатов Союза, и все той же организационной неразберихой. Предполагалось, что должен вступить Ельцин с предвыборной программой, однако в первый приезд этого не случилось. Перед нами выступил Николай Ильич Травкин, полузабытый теперь прораб перестройки, будучи в советские времена строителем героем социалистического труда, но, в отличие от большинства таких героев, бывший острым на язык и в оппозиции к партийным органам. Он отличался тем, что мог очень образно и просто выразить назревшие в обществе идеи. Вот и на этой встрече он с иронией заявил, обращаясь к партноменклатуре:

«Так-то, руководить как вы, мы можем, нам лучше надо!»

К сожалению, жизнь показала, что Николай Ильич был слишком самонадеян. Сейчас любой аппаратчик брежневских времен выглядит, по сравнению с нынешними чиновниками, блестящим организатором и честнейшим человеком.

Но тогда мы все были полны энтузиазма, и главным на этой встрече было живое общение с теми, кто также как и я, во многом неожиданно для самих себя, оказался вовлеченным в самый эпицентр политических баталий. Там я впервые увидел своих будущих друзей и товарищей по фракции «Смена — Новая политика» Игоря Муравьева, Андрея Головина, но первым, с кем я тогда плотно пообщался и познакомился, был Борис Немцов.

Он до сих пор является хоть и скандальной, но вполне реальной фигурой политической жизни, этакий старожил с 90-х годов. Но мне хотелось бы о нем рассказать не только поэтому, а потому что, на мой взгляд, Борис являлся классическим представителем нашей псевдолиберальной элиты, самым точным выразителем ее настроений, идей и длительное время был «законодателем мод» ее поведения.

Борис Немцов как зеркало российских реформ

Как я уже говорил, впервые я его увидел на митинге в Сормове, а потом после выборов начались наши регулярные встречи. Сильно бросалась в глаза его постоянная готовность к конфронтации с политическими и любыми другими противниками. Например, когда я посетовал ему о том, что совсем нет времени, так как прежде чем ехать в Москву, мне надо бы закончить дела по работе, он возмутился:

— Так что они тебя, гады, заставляют программы доделывать? Нужно их поставить на место!

Насилу я ему объяснил, что сам хочу все доделать, так как иначе это будет выглядеть не солидно, а мы теперь власть и этого допускать нельзя.

Когда мы приехали в Москву на встречу, которая, как я уже говорил, проходила в Правительственном здании на Калинина, 27, там оказался очень хороший буфет. На завтрак нам предложили и дефицитную тогда красную рыбу, и пресловутую красную икру и все это по очень умеренным ценам. Затем в процессе наших заседаний тетки буфетчицы, узнав, что мы депутаты РСФСР, решили продать нам по коробке дефицитных конфет, уж не знаю, чем они руководствовались, но внешне это выглядело достаточно безобидно. Тем не менее, Боря устроил по этому поводу скандал, выскочив на сцену и заявив о том, что номенклатура пытается нас подкупить! Тогда такие выходки я принимал за слишком прямолинейно понимаемую принципиальность и даже уважал его за это, но вскоре понял, что это была лишь страстная любовь к эпатажу. Он один из первых в стране почувствовал интерес новых «свободных» средств массовой информации к скандалам, и постоянно их провоцировал, чувствуя при этом себя, как рыба в воде.

Его истинное отношение к привилегиям отражает, например, следующий факт. Чуть позже, когда нам депутатам было предложено купить без очереди «Волгу» (то же самое, что сделал в свое время перед выборами мой соперник Марченков), я отказался, но Борис начал уговаривать меня сделать следующее: «Давай купим их, потом организуем аукцион по их продаже, а разницу направим в какой-нибудь детский дом». Я нехотя согласился, и вскоре благополучно об этом забыл.

Каково же было мое изумление, когда один мой старый приятель, ставший предпринимателем, начал уговаривать меня купить эту самую «Волгу» для него, причем, когда я не согласился, сослался на то, что даже борец с привилегиями Немцов давно уже ее купил и на ней ездит. При первой же после этого разговора встрече с Борисом, я его спросил:

— Боря, как же так, ты, оказывается, Волгу то купил! Как же детский дом?

А он, потупив глаза, ответил:

— Да, купил!

Тем не менее, слава борца с привилегиями за ним закрепилась. Однажды в поезде из Нижнего в Москву, а мотаться приходилось часто, я случайно услышал восторженные заявления одного из пассажиров о том, что Борис отказался от квартиры в Москве, от высокой зарплаты и прочее, прочее.

И вот совпадение, в этот же день, в обеденный перерыв ко мне подошел наш коллега, который входил в комиссию по решению бытовых вопросов депутатов и посетовал: «Хоть ты на земляка повлияй. Губернатор, но квартиру в Москве не сдал, а, главное, еще и не платит за коммунальные услуги».

Так что бессребреником он никогда не был и о своем «кровном» всегда заботился.

В связи с этим хочу вспомнить один забавный эпизод. В одну из наших первых поездок в Москву так получилось, что я позаботился о билете раньше и мне достался вагон СВ, а Борису только купейный. Минут через 10 после того, как поезд отправился, ко мне пришел встревоженный Немцов и попросил спрятать его кошелек у меня. Я удивился:

— А, зачем?

— Да ты, понимаешь, со мной какие-то подозрительные личности едут, типа цыган.

— Да ладно тебе, выдумывать, — беспечно отвечал я.

— А что ты смеешься! У меня один раз зимой ботинки в поезде украли, так что пришлось мне, потом в одних носках по вокзалу мотаться.

После таких аргументов я кошелек взял. Собственно говоря, в этом-то эпизоде ничего зазорного нет, такое со всяким может случиться.

Однако в иных случаях в смешные ситуации Немцов попадал исключительно из-за своей любви к пусканию пыли в глаза.

Так, например, когда Борис в ноябре 1991 года стал губернатором, он просил нас привозить специалистов в Нижний. Я привез к нему Олега Григорьева — молодого, подающего надежды экономиста. Тогда Олег специализировался на выстраивании внутрирегиональных балансов.

Когда я представил Григорьева Немцову и предложил Борису его услуги, Ефимович пренебрежительно ответил: «А нам этого не надо. Мы это уже сделали, вот смотри!»

После этих слов он дал мне посмотреть хорошо оформленную в твердом переплете книгу, которую явно подготовили еще до его восшествия на губернаторский престол. (Судите сами: шел февраль 1992 года, в должность он вступил в ноябре 91-го, а книга датирована декабрем 1991 года, не за месяц же они ее сварганили?)

Я, чтобы сгладить бестактность хозяина кабинета, попросил у него эту книгу мне подарить. У него не нашлось лишнего экземпляра, и поэтому он позвонил Евгению Крестьянинову, председателю областного совета который сидел в другом здании, по громкоговорящей связи:

— Жень, а у тебя нет лишнего экземпляра книги?

— Какой?

— Ну, этой про Нижегородскую экономику.

— А зачем тебе, это же х…я!

Мы с Олегом напряглись, еле сдерживая хохот, а Боря, отключив не в меру откровенного Крестьянинова, продолжил, как ни в чем не бывало нашу беседу, переключив разговор на другую тему.

Эпатаж, скандал, фанфаронство, это родовые черты наших политических деятелей, в первую очередь, либерального толка и первым, кто мастерски овладел этими приемами, был Немцов.

Как у него это получилось?

Ну, во-первых , он использовал любую возможность попасть на телевидение. В то время одним из наиболее популярных нижегородских дикторов была Нина Зверева. Они с Борисом были давно, еще до всех событий, очень хорошо знакомы и Боря использовал это на всю катушку. Комментарии на телевидении о проходившем 1-ом съезде давал практически только он. В связи с этим некоторые остряки даже называли Нижегородское телевидение — телевидением имени Бориса Немцова.

Во-вторых , у него просто врожденное умение надувать щеки. Спору нет, это для политика вещь необходимая, но и не секрет, что лучше всего этому обучаются люди хлестаковского типа, а именно таковым и является, по своей сути, Борис Немцов.

Известный политолог левого толка Борис Кагарлицкий очень точно как то заметил, что Немцов такой человек, который дольше 5 минут об одном и том же думать не может и поэтому никогда ничего не доводит до конца.

И действительно, то он пересаживает всех чиновников на Волги, то воюет с олигархами, то скандалит из-за мощей последнего русского императора с губернатором Росселем, то плещется соком с Жириновским, и всегда он в центре внимания, в центре скандала, что, собственно говоря, и являлось главной целью всех его затей.

В-третьих , он очень эгоцентричная личность, сохранившая практически детское восприятие мира, который предназначен исключительно для его ублажения, и поэтому требование к себе внимания являлось естественной составляющей его поведения.

Есть такой анекдот, когда маленький мальчик спрашивает у няни: «Ну, мама понятно зачем, а папа?» Примерно также относился к своим соратникам, да и всем окружающим Борис Немцов.

Как мне рассказывали, однажды он заказал социологическое исследование по поводу сплоченности его команды, управляющей тогда Нижегородской областью. Психолог, проводивший данное исследование, честно провел его и положил результаты на стол губернатору. Эти результаты убедительно показывали, что Борис центровой волейбольный команды, ждущий от всех остальных только подачи хорошего мяча для завершающего удара и сдающий любого при первой же возможности.

Борис обиделся, и после этого исследования психологу было заявлено, что власти области в его услугах больше не нуждаются.

А сдавал соратников и ссорился с ними Борис с удивительной легкостью. В 1991 году он поссорился с депутатским корпусом города Нижнего Новгорода и, вопреки мнению депутатов, у которых была своя кандидатура, добился назначения Указом Президента мэром города Дмитрия Беднякова. В начале 94 года он поссорился уже с Бедняковым из-за устава города Нижнего Новгорода и добился его отставки опять же Указом Президента.

После его отставки были назначены первые свободные выборы мэра города. Немцов хотел этим показать свою демократичность, пусть мол народ сам решает и выдвинул в качестве альтернативы Беднякову, который не смирившись с увольнением, участвовал в выборах, все того же Евгения Крестьянинова. А потом, видя, что Крестьянинов проигрывает, заставил его снять кандидатуру и выборы были отменены, так как Бедняков остался единственной кандидатурой и по положению о выборах они в этом случае отменялись.

Также решительно он сдал своего старого дружка предпринимателя Климентьева.

Друзьями они были еще в студенческие годы. Этот самый Климентьев в демократических нижегородских СМИ изображался как предвестник рыночных реформ, пострадавший в советские времена. Причем журналисты подчеркивали, что он сидел по надуманному приговору, сфабрикованному в 1982 году КГБ за распространение порнографии. Говорили, что он стал жертвой показательных приговоров против «золотой молодежи», которые, якобы, проводили тогда по всей стране. Дело в том, что Климентьев тоже как Немцов был сыном какого-то влиятельного нижегородского чиновника и вполне вероятно, что и знали они друг друга именно поэтому.

На мой взгляд, более правдоподобной является версия, которую мне рассказал один бывший сотрудник КГБ, в соответствии с которой его арестовали за фарцовку, в том числе и модными пластинками (Немцов проходил по этому делу свидетелем). Был Климентьев мелкой сошкой, недоучившимся студентом, но, благодаря его показаниям у органов появилась очень хорошая перспектива посадить одного известного московского валютчика, которого до этого никак не могли уличить. Потом Климентьев, испугавшись, что его на зоне пришьют за данные показания, на суде от них отказался. Ну и тогда в отместку за такую «непоследовательность» следователи мелкий эпизод по просмотру порнофильмов, интерпретировали как распространение порнографии. В результате к обвинению в мошенничестве Климентьеву добавили обвинение в распространении порнографической видеопродукции и упекли его в тюрьму на максимальный срок.

Так это было или иначе, точно не известно, но когда он вернулся из заключения в 1989 году, то выборы Бориса депутатом, а потом назначение его губернатором помогли ему раскрутить свой бизнес. В частности, он легко сумел получить, благодаря Бориной протекции, крупный кредит, выданный на реконструкцию Навашинского судостроительного завода. Ясное дело, на заводе этих денег практически не увидели.

Тогда это было нормой, а когда на Бориса, опять же, вовсе не из-за заботы о государственной казне, а из-за политических интриг наехали из центра по поводу нецелевого расходовании средств, Немцов не стал защищать Климентьева, а попросту сдал его, усадив за решетку.

И потом он и иже с ним это делали еще несколько раз, в том числе и тогда, когда Климентьев выиграл выборы в мэры Нижнего Новгорода, благо повод для посадки всегда находился.

Вообще расправляться с недругами Борис умел. В Питере однажды он проводил какую-то акцию, и его встретили недружелюбно. Не помню, в чем там была суть, но по телевидению показали его бегающего по футбольному полю, с перекошенным потным лицом, а сзади к нему подбежал мальчишка в спортивной форме и ударил его огромным надувным молотком, что вызвало смех и улюлюканье зрителей. Этого было достаточно, чтобы каналу вырубили на следующий день вещание.

Не подумайте, что я специально смакую все эти подробности, как говориться из личной неприязни. Мы с Борисом, хотя и оказались по разные стороны баррикад в 93-м году, лично не ссорились. Последний раз я виделся с ним во времена, когда он был первым вице-премьером в 1998 году. Олег Румянцев, наш коллега по Верховному Совету — секретарь Конституционной комиссии пригласил меня пойти к нему, заранее договорившись с ним о встрече. Сначала я отказался, но мой друг и коллега Игорь Муравьев, узнав про, это страшно возмутился: «Если ты хочешь вернуться в политику (а тогда я еще хотел), как же ты можешь от этого отказываться?»

И я перезвонил Олегу и сказал, что пойду.

Принимал нас Борис в своем кабинете в Белом доме. В приемной было две длинноногие секретарши, толпящиеся просители, короче говоря, все, как положено у Первого вице-премьера.

Беседовали мы минут 40, не меньше. Разговор был обо всем, и ни о чем. Я говорил о надвигающемся кризисе неплатежей по ГКО (встреча проходила за два месяца до дефолта), о прочих назревших проблемах в экономике, а Борис важно кивал головой, говорил о том, что они над этим думают, что они над этим работают. Однако, было видно, что если он и думает о чем либо из-затронутого в беседе, то не более тех самых пяти минут, о которых я упоминал в характеристике данной ему его тезкой Кагарлицким.

Все эти его черты: любовь к скандалам, легковесность заявлений, «зулусский» подход к демократии — все это родовые черты наших либеральных политиков от Собчака и Гайдара, Льва Пономарева и Глеба Якунина, до Вовы Рыжкова, Ксении Собчак и иже с ними.

Но больше всего их роднит одна единственная общая идея. И ирония судьбы заключается в том, что об этой главной идее я услышал еще даже до личного знакомства с Немцовым.

Как я уже упоминал, Борис стал известен в Горьком тогда, когда возглавил движение против строительства АСТ (атомная станция теплоснабжения). С ним организовывали встречи, в том числе и в Институте Химии, правда, уже тогда, когда я там не работал. Узнав о встрече у одной из своих бывших коллег, я спросил:

— Ну и как вам Немцов, что он собой представляет?

— Не понравился!

— Почему?

— Да у него и идей то никаких нет, кроме одной, давайте все сделаем как у них!

И действительно, главной идеей Бориса Немцова и всей нашей либеральной гоп компании на протяжении вот уже более четверти века является холуйское, безоглядное подражание Западу и «святая» вера в то, что, если слушаться старших, в лице дяди Сэма и других ему подобных, то все проблемы России будут решены. Это один из самых устойчивых мифов, сковывающих наше сознание, и я хотел бы немного отвлечься от нашего повествования для развенчания этого мифа.

Отступление № 1. «Давайте сделаем все, как у них»

Во-первых, настолько ли уж так благодатна западная жизнь, чтобы активно ей подражать?

Спору нет, разговоры о том, как там у них все круто, не то, что у нас, велись советскими людьми очень давно, еще задолго до перестройки. Сказывались и железный занавес, который не позволял реально оценить условия жизни на Западе, и примитивная пропаганда, расписывающая ужасы жизни там, и наши прелести.

Свою жизнь знали, во многом она была не сахар и срабатывала простая логика: «Раз врут про житье здесь, значит, врут и про житье там, а значит здесь ад, а там рай».

Данная мысль поддерживалась и теми немногочисленными «счастливчиками», которые попадали в Европу в командировки и туристические поездки и видели ломящиеся от яств и товаров полки магазинов. А тогда при наших советских дефицитах это вполне могло показаться раем, так как главной проблемой в СССР было достать товар, а деньги у всех водились.

Но сейчас то, когда занавес рухнул, и многие граждане там пожили и поработали, а здесь мы вкусили все прелести рынка и узнали, что ломящиеся от товаров полки магазинов вовсе не означают автоматического их присутствия в наших домах, должны мы более трезво на жизнь смотреть?

Или по-прежнему хотим как у них? Что ж и на пенсию с 65 лет хотим, да?

А то, что больничный лист нам теперь не 100 % оплачивают, вам нравиться? Нет! Странно, а ведь это как у них сделали.

Может и отпуска, как у них сделаем? В Штатах, например, никаким законом право людей на отпуска не защищены, его дают по усмотрению работодателя.

А в Германии зимой мерзнут, потому, что там температуру в помещении выше +18-ти могут позволить себе только очень богатые люди.

А страховые компании на Западе при страховании автомобилей не только за страховые случаи увеличивают ежегодные платежи, но и за все штрафы, в том числе и за превышение скорости. Даже, если вы ни в кого не врезались и ничего не повредили, за лихую езду страховка увеличивается. Здорово, правда?

А может нам и семьи «гомикам» разрешить создавать и детей усыновлять? А что, давайте сделаем как у них, например, как во Франции!?

То-то и оно, что время восхищения прошло, мы теперь вроде бы ученые и понимаем, что, как в известном анекдоте, эмиграцию с туризмом путать не надо!

Во-вторых , даже, если я слегка и перегнул палку, так как, несмотря на вышеприведенные мной примеры, все-таки в наиболее развитых странах Германии, Великобритании, США, Канаде и ряде других уровень жизни выше нашего, нужно же понимать причины этого благополучия!

Великобритания стала великой, когда захватила массу колоний, из которых вывозились сокровища, служащие источником первоначального накопления. Капитализм без колониализма невозможен.

США вырвались вперед в 20-м веке, по «странному совпадению» делая рывки сразу после мировых войн. А «совпадение» это происходило по простейшей причине: Европа и Россия были в руинах, а они на войне наживались. После первой мировой войны в США оказалось треть мирового запаса золота, а после 2-ой мировой две трети.

Исходя из принципа лезвия Оккамы, который гласит, что не надо придумывать сложные объяснения явлений, если есть простые и понятные, можно сделать простой вывод. Вырвавшись в 16–17 м веках вперед, западные цивилизации в дальнейшем уходили в отрыв, в первую очередь благодаря тому, что эксплуатировали весь остальной мир.

Поэтому, если главный механизм процветания Запада это эксплуатация всего остального мира, то, причем здесь гениальная Конституция США с разделением властей, «хабеас корпус» и другие юридические выверты западного законодательства?

В этих условиях предложения копировать их порядки, также абсурдны, как предложения упразднить на парусном судне большую команду матросов, управляющих парусами, на том основании, что на пароходе этой команды нет.

Для того чтобы обогнать пароход, нужна в первую очередь паровая машина!

К сожалению, люди до сих пор этого не понимают.

Когда им говоришь, что Европа и США материально живут лучше нас не потому, что они умнее нас, более организованы и трудолюбивы и их законы лучше наших, а потому, что весь мир работает на них, люди не хотят в это верить.

«Хорошо, а Москва, почему лучше всей России живет тоже потому, что в ней люди умнее и трудолюбивее?» — спрашиваю я в качестве последнего аргумента.

«Нет, Москва всю Россию доит!» — отвечают жители провинций.

Так вот, уважаемые читатели, для Запада весь мир провинция, которую он нещадно эксплуатирует! Пора бы уже это понять!

Накануне Съезда

Справедливости ради надо сказать, что мне и самому стало это понятно гораздо позже описываемых здесь событий. Тогда же нам казалось, что стоит только грамотно включить рыночные механизмы, установить прочные демократические институты путем разработки «правильных законов» и изобилие и процветание войдут в дома наших российских граждан легко и непринужденно. И я готов был с яростью и юношеским максимализмом взяться за работу по разработке этих самых законов!

Но до законов было еще далеко. Необходимо было на первом съезде избрать Верховный Совет и его Председателя, и, конечно же, главной проблемой был выбор достойной кандидатуры на этот высокий пост. Никакой предопределенности по поводу того, что этой фигурой станет Ельцин, на тот момент не существовало. Более того, даже среди оппозиционеров единого мнения не было.

На первой встрече, на улице Калинина, 27, Ельцин даже не появился. Зато там появились, так называемые «гдлянолюбы», Карягина и Сурков, которые произвели на меня не очень благоприятное впечатление своим докладом о всеобщей коррупции и мздоимстве, с кликушескими заявлениями и раздутыми цифрами и фактами, явно рассчитанном на сенсацию. По коридорам бегал никому еще не известный Сергей Юшенков и зачем то всем пытался доказать, что Ленин написал книгу «Материализм и эмпириокритицизм» исключительно для заработка. Травкин предлагал подписаться под воззванием к партократам, чтобы они добровольно отказались от кормушки. То есть, это была встреча без какого-либо плана. Сначала, правда, на заседании пытались принять некую платформу демократических сил. Москвичи даже подготовили текст, но он был явно слабым, и в целом заседание свелось к свободному обмену мнениями.

Тон, заданный москвичами, мне не понравился какой-то своей безответственностью и этими сомнениями я поделился с Борей Немцовым. Он тогда со мной согласился, но это был тот самый тон эпатажа, сенсационности и конфронтации, который стал потом излюбленным приемом самого Бориса, о чем я уже говорил выше.

На вторую встречу, которая состоялась 14 апреля, прибыл Ельцин. Конечно же, было очень интересно посмотреть на «опального популиста». Надо отдать должное внешность у него была импозантная. Благородная седина, рубленные, четкие черты лица. Я с удивлением заметил для себя, что вблизи, не по телевизору, он очень похож на моего дядьку Николая, старшего брата отца, работавшего в молодости плотником в строительной бригаде шабашников, крепкого, здорового русского мужика.

Однако внешность внешностью, а выступил он перед нами очень слабо. Выступление было в стиле отчета на партхозактиве и никак не годилось для будущего руководителя России. Помню потом в кулуарах, когда скепсис по поводу фигуры Ельцина возрос, Андрей Головин, будущий лидер нашей фракции «Смена — Новая политика», громко возмущался:

— Нет, только не Ельцин!

— А кто же тогда? — спрашивал я его.

— Не знаю, но только не Ельцин!

— Ну, это тут вам в Москве решать, — отвечал я ему, потому, что тогда я еще страдал комплексом провинциала и поэтому считал, что по поводу общей от демократов кандидатуры должны договариваться в Москве. А я, победивший на выборах первого секретаря горкома партии, естественно причислял себя к демократам.

Так впоследствии и случилось, только решение было принято не в Москве, а где-то под Питером на секретном совещании. Участники этого совещания, разочаровавшиеся в Ельцине, не любят об этом вспоминать, а не разочаровавшиеся, по понятным причинам не входят в круг моего общения, поэтому подробности согласования выдвижения Ельцина мне не известны.

Отчет о поездке в Москву я поместил в районной газете «Красный Сормович», в которой появилась новая рубрика: «Страница депутата». Впоследствии эта газета не раз и не два предоставляла мне возможность подробно осветить мою позицию, за что я благодарен ее редакторам, сначала Л. И. Черенкову, а позже Г. А. Илескину.

Открытие съезда было намечено на 16 мая. От каждой региональной делегации были избраны представители, которые должны были подготовить повестку съезда и решить другие организационные вопросы.

Нас собрали в обкоме партии и предложили в состав представителей кандидатуры, среди которых не было никого из неформалов. Мы очень по этому поводу переживали, как оказалось впоследствии зря, потому что на съезде все пошло не так, как подготовила эта самая комиссия.

Съезд открывался 16 мая 1990 года. Это была среда, официально заезд начинался с понедельника 14-го, но мы вместе с Сашей Уткиным выехали раньше, прихватив пятницу 11 — мая и все выходные.

И в результате все предсъездовские дни слились в сплошной калейдоскоп встреч.

11-го мая нас пригласил к себе в Моссовет Гаврила Попов, избранный накануне Председателем Моссовета, и там провел встречу членов Межрегиональной группы народных депутатов СССР с депутатами РСФСР. Там впервые ко мне подошел с предложением о создании фракции молодых депутатов Андрей Головин.

С Колей Барминым — нашим депутатом от Городца (город в Нижегородской области), мы ездили в Белый дом, в котором находилось Правительство РСФСР, и присутствовали на заседании предсъездовской комиссии, а заодно зашли для решения вопросов по наказам избирателей в один из кабинетов.

Нас тогда неприятно удивила запуганность аппаратчиков приближающимися событиями и возможным выбором Председателем Верховного Совета Ельцина. Мы с Колей еще тогда усмехнулись: «Боятся, что работать заставит, а то здесь они в Москве и задницу лишний раз не приподнимут!» Вот такие тогда у нас были настроения и представления о ситуации.

Вечером аграрии собирались в одном из конференцзалов гостинцы Россия, где нас разместили, мы сходили ради интереса и туда. Конечно же, я на этом заседании помалкивал, так как городская и внешность, и сущность указывали на мою некомпетентность в этих вопросах. А вот москвичей это не смущало. Помню, как Женя Кожокин, будущий член нашей фракции, отошедший от ее дел после нашего ухода в оппозицию, активно поучал аграрников, как надо вести дела. Когда я ему заметил, что им, наверное, все-таки видней, он яростно стал доказывать, что они ничего не понимают и не дают развиваться фермерству. К сожалению, такое всезнайство дорого потом обошлось нашей стране.

С кем мы только в эти дни не встречались! Какие-то социал-демократические группы, экологи и прочая, прочая.

Накануне съезда к нам в гостиницу пришел Андрей Головин, и мы начали собирать свою фракцию. Ходили по этажам, искали всех депутатов до 35 лет и вскоре мы собрались в фойе. Название предложил Игорь Мозго, как я уже упоминал выше, наш нижегородский депутат, избранный от города Бор. Он предложил назвать фракцию «Смена» (Дополнительные слова «Новая политика» появились позже).

Неожиданное одобрение названию мы получили от первого секретаря Нижегородского обкома партии Ходырева, которого мы встретили по дорогое в Кремль, когда шли на первое заседание съезда: «Смена, говоришь, — отвечал он мне, — что ж, это символично».

Я с удовольствием поддержал создание собственной фракции, так как та самая, замеченная мной еще в апреле безответственность москвичей из Демократической России, заставляла искать формы принятия самостоятельных решений, а создание фракции для этого идеально подходило.

К съезду готовились обе стороны.

В ЦК КПСС накануне съезда собирали депутатов РСФСР — членов КПСС. Ясное дело нас туда не пустили, но многие из «демократов» были членами партии и смогли проникнуть туда. От ЦК предлагали в Председатели Ивана Кузьмича Полозкова, моего однофамильца, который был в то время первым секретарем Краснодарского обкома партии, впоследствии избранный первым секретарем ЦК Компартии России, а также хотели ограничить повестку дня лишь организационными вопросами, опустив вопросы социально-экономического положения в России. Ясное дело, что разгоряченные после выборов депутаты не могли с этим согласиться.

Первый Съезд народных депутатов РСФСР

В первый же день председатель избирательной комиссии Казаков, который до избрания всех руководящих органов вел заседание, был вынужден пойти на попятную и принять повестку дня, включающую вопросы социально-экономического положения в России, и в результате съезд продолжался больше месяца!

Он проходил в условиях сверх повышенного интереса к нему со стороны граждан. Дорогу от гостиницы Россия до Спасских ворот Кремля буквально перекрывали толпы людей. Наше общество было в то время опьянено свободой и демократией, все верили в будущее, и поэтому, наверное, мы тогда не очень обращали внимание на предостережения, идущие от сторонних независимых наблюдателей.

А сейчас, когда практически все пошло не так, как тогда нам представлялось, именно эти предостережения вспоминаются в первую очередь.

Обедали мы на втором этаже гостиницы, и однажды со мной за столом оказался импозантного вида предприниматель австриец, уже в возрасте, неплохо говорящий по-русски. Оказалось, что у него русская жена. Он удивлялся и восхищался:

— Это здорово, что без стрельбы, без насилия у вас в стране появилась свобода. Но, помните, у вас в Союзе много хорошего, того, чего нет у нас. Не разрушайте этого! Не надо!

— А мы и не будем! Кто так ставил вопрос? Все лучшее мы сохраним, — бурно и самонадеянно реагировал я на его высказывания.

Володя Маханов, мой друг, член фракции «Смена — Новая политика», депутат от Кемеровской области, один из зачинателей шахтерского забастовочного движения, рассказывал о том, что на их шахтерском съезде в Кемерово, невесть как туда попавший, профсоюзный деятель из Англии говорил примерно то-же самое: «Что вы делаете, вы уничтожаете те завоевания, которых мы добивались сотню лет, да так и не добились!» А народ отвечал ему на замечания улюлюканием.

Депутат свердловчанин Валерий Скрипченко, земляк Ельцина, пригласил меня на встречу с какой-то американской журналисткой. Дама, хотя и была в годах, живо интересовалась тем, что у нас происходит. Мы ей объясняли, что СССР переходит к рыночной экономике, и что мы тоже хотим, чтобы у нас все было в магазинах. А она в ответ замечала: «Это, конечно, «вери гуд». Но избегайте наших ошибок, не давайте появиться сверхбогатым людям, олигархам. Олигархи — это страшное дело. Они, имея большие деньги, легко нарушают законы и творят произвол. С ними очень трудно бороться».

Тогда с Валерой, мы только улыбались в ответ, не представляя себе, что эти самые олигархи у нас появятся уже через пару лет.

Впрочем, я и сейчас абсолютно уверен, что тогда еще можно было избежать создания общества, в котором деньги решают все, а законов для богатых не существует.

Вся беда в том, что олигархи у нас появились искусственным путем, благодаря чубайсовскому способу приватизации, из преступных элементов и случайных людей.

С этим позже я сознательно боролся, и совесть моя чиста. Но я прекрасно понимаю, что авантюрная политика Чубайса могла появиться только благодаря тому, что РСФСР возглавил Ельцин. Так как он был сам большим авантюристом и настолько не разбирался в экономике, что не мог даже отличить истинных специалистов от шарлатанов, которыми, безусловно, были практически все члены команды Гайдара.

А вот за Ельцина я на первом съезде голосовал. Тут, как говориться, не прибавить, не убавить. И у Скрипченко то я появился потому, что взялся распространить между депутатами нижегородцами книгу Ельцина: «Исповедь на заданную тему».

Почему так произошло? Ведь, как я говорил, еще накануне не ясно было кого же поддерживать. Что ж, здесь сыграли свою роль многие факторы:

Во-первых , топорная позиция консервативных сил. Они сразу же любого депутата не члена партии, любого молодого депутата зачислили во враги, отстранив от представительства на предсъездовской комиссии, отвечая на агрессию крайних представителей демократов такой же агрессией по отношению ко всем не своим. А ничто так не сближает, как общий враг.

Во-вторых , они сразу же проиграли, выдвинув явно непроходную кандидатуру Полозкова И. К. моего однофамильца, Впоследствии, я познакомился с Иваном Кузьмичем поближе и узнал, что он вполне нормальный человек и демоническую фигуру ретрограда из него сделали средства массовой информации. Но такую репутацию он получил уже до съезда благодаря истории с фирмой АНТ, когда он остановил продажу танков за границу. Афера была темная, до сих пор оценки этой истории очень разные, но СМИ тогда уже создали ему образ и в глазах общественности он выглядел как представитель самого консервативного крыла компартии. Это был почти российский Лигачев и в условиях, когда выборы в депутаты России были много более демократичными, чем в Союз, было наивно предлагать столь консервативную фигуру. Травля прессы была запредельной (помню, как меня покоробила фотография в одной из центральных газет, где была сфотографирована рука Ивана Кузьмича с наколкой «Ваня», демонстрирующая низкий интеллектуальный уровень кандидата). Вот, если бы они, например, сразу поставили кандидатуру Власова, то эффект мог бы быть другим. Но, опять же, его надо было раскручивать по всем правилам. Он, в отличие от Ельцина, был мало, кому известен.

В-третьих , критика Ельцина была слишком топорная и смахивала порой на клевету. Нам, например, подсовывали в гостинице под дверь безымянные листовки с описанием пьяных дебошей Бориса Николаевича. Мне лично в это не верилось. У него был ореол грубоватого, не очень интеллектуального, но жесткого и поэтому эффективного руководителя. А свое патологическое властолюбие он тогда очень искусно скрывал.

В-четвертых , была развернута такая мощная пропаганда, которая выставляла все в таком свете, что за Ельциным идут сила света и прогресса, а за Власовым и Полозковым все силы тьмы и старых обветшавших догм, что нам, еще неискушенным в политике, трудно было этому противостоять.

Даже во время показа депутатам документального фильма Станислава Говорухина «Так жить нельзя!», фильма, как теперь можно заметить, с очень большими эмоциональными перехлестами, показывающими недостатки тогдашней жизни, кто-то в зале после показа крикнул: «Теперь все должны знать за кого голосовать».

Логика была очень простая. В нынешней ситуации виновата не оппозиция, которую представляет Ельцин, а действующая власть, которую представляют кандидаты ЦК КПСС. Следовательно, чтобы все изменить к лучшему, нужно избирать Ельцина, если все оставить как есть, нужно избирать его конкурентов.

Сейчас издана масса книг по тактике «цветных революций», в которых очень подробно описано, как негодование граждан против реальных безобразий направляется в нужное манипуляторам русло, и тогда был использован именно такой прием.

На тот момент объективно ситуация со снабжением населения товарами первой необходимости очень сильно ухудшилась и была одним из главных раздражителей настроений избирателей, желающих эти безобразия прекратить.

Некоторые связывают это с коварными планами автора перестройки М. С. Горбачева разрушить страну. На мой взгляд, на самом деле это было связано с преступно непрофессиональными популистскими решениями горбачевской команды, в частности с теми, которые сняли многие ограничения с роста заработной платы. Ясно, что против этого как раз никто не выступал. Однако, при сохранении практически старых объемов производства, это, при стабильных ценах, неумолимо вело, к росту дефицита товаров.

Горбачева сейчас, и не без основания, обвиняют во многих грехах. Что ж заслужил. Ко многим из них я бы причислил еще один. Он был одним из основных виновников принятия съездом решения о выборах Ельцина Председателем Верховного Совета Российской Федерации!

Да, да именно так! Правда, невольным виновником, но виновником! На момент, когда уже было проведено несколько голосований, но никто из кандидатов никак не мог набрать более 50 % голосов, Горбачев выступил на съезде. Я был избран в секретариат съезда, сидел в Президиуме и Генеральный секретарь ЦК КПСС вещал буквально в 3-х метрах от меня.

Выступление напрямую не касалось выборов. В те времена давление высших руководителей на принятие кадровых вопросов считалось неэтичным (вспомните гуляние Горбачева по Ленинграду во время выборов секретаря горкома).

Но в этот раз искушение было слишком велико, я видел, как он колебался говорить или нет. В конце концов он не выдержал и что-то неодобрительное высказал по поводу Ельцина (к сожалению, конкретное высказывание напрочь стерлось из памяти). Эта фраза была завуалирована, но все сразу поняли, о ком и о чем идет речь.

Зал сразу же загудел и после этого, при проведении очередного голосования, Ельцин прошел с отрывом в 4 голоса. По мнению многих это произошло потому, что часть консервативно настроенных депутатов, колебавшихся ранее, ненавидя Горбачева, в пику ему проголосовали за Ельцина.

Впрочем, достоверность подсчетов голосов может быть также оставлена под сомнение. Например, Игорь Муравьев, будучи на съезде членом Счетной комиссии рассказал следующую историю.

Подсчет голосов проводился так: Из урны доставались бюллетени, раскладывались по кучкам и потом депутаты по двое проводили подсчеты. Игорь это делал вместе с депутатом Наздратенко. У них получилось, что за Ельцина на 5 голосов больше, а у других счетчиков, пересчитывающих другую кучу голосов, результат был иной: голоса разделились поровну. Игорь усомнился в результатах, и, желая, чтобы все было по-честному, предложил пересчитать все по новой, так как уж больно резко отличались результаты. При пересчете, который проводился всеми вместе, лишние голоса Ельцина пропали. Муравьев был сильно расстроен.

Потом Наздратенко шепотом сообщил Игорю о том, что несколько бюллетеней он втихаря, засчитал в пользу Ельцина. Кто знает, может быть на других «Наздратенков» не нашлось таких принципиальных Муравьевых?

Кстати, в впоследствии Наздратенко руководил Приморским краем. Ельцин любил назначать на ответственные должности, в первую очередь, преданных людей, а честность по-видимому, ценилась гораздо меньше!

На съезде решались важнейшие вопросы, определившие ход дальнейшего развития страны, но, конечно, не обходилось без курьезов и забавных случаев.

Например, для меня было много проблем из-за того, что я оказался однофамильцем Ивана Кузьмича Полозкова.

На съезде мне лично удалось выступить несколько раз, причем первый раз чуть ли не в первый день съезда. Помню, когда объявили мое выступление, по залу пошел шум, потому что про Ивана Кузьмича слышали, но еще не знали толком в лицо. Поэтому пришлось начать с того, что я не тот Полозков, а другой. Впоследствии нас часто путали. Я получал письма, как 1-ый секретарь Компартии России, а Ивана Кузьмича хвалили за выступление, которого он не делал и т. д.

Александр Котенков — ярый демократ из политработников (такое тогда случалось), впоследствии бессменный представитель Президента сначала в Государственной Думе, а затем в Совете Федерации, веселясь, предложил мне поменять фамилию на фамилию жены.

Я начал по этому поводу громко хохотать, потому, что с фамилией жены дела еще хуже. Она в девичестве Суслова и, следовательно, от ассоциации с Политбюро даже при таком отчаянном шаге, я бы не отвертелся.

Забавный случай был и с Иваном Скляровым, депутатом из нашей территориальной делегации, первым секретарем горкома Арзамаса, хорошим хозяйственником, который впоследствии стал мэром Нижнего, затем губернатором Нижегородской области. Он был большим юмористом (Был, потому что, к сожалению, уже ушел из жизни, не дожив один год до шестидесяти лет).

В то время параллельно (с 19 июня) проводилась партконференция выбранных на съезд КПСС делегатов от России, которая провозгласила образование Российской Компартии. Иван Петрович был делегатом этого съезда, и он в шутку похвастался передо мной тем, что настоящая власть не здесь, в Большом Кремлевском дворце, а там, в Кремлевском дворце съездов, где проводилась конференция, потому что судить надо по уровню обслуживания:

— Тебе, Серега, суточные дают на гостиницу, а нам бесплатно. Тебе обед за деньги, а нам бесплатно. Вот и скажи, где власть-то?

— Так, стало быть, вы снова за старое взялись, привилегиями пользуетесь, — начал я, тоже в шутку, его обличать.

Но шутки не получилось, потому что стоящий рядом Ходырев, первый секретарь обкома, тотчас — же его одернул: «Зачем же ты ему все это рассказываешь? Он же сейчас все Боре Немцову доложит, а тот по телевизору раструбит», — и я видел, что Скляров искренне испугался. Я, конечно, ничего рассказывать не стал, потому что это непорядочно и ниже пояса, вне зависимости от политической ориентации. Впрочем, может быть именно из-за таких подходов, я уже давно не в политике.

Получается, что уже тогда расхождения по вопросам этики с демороссами были, хотя и прорисовывались они еще очень нечетко.

Мне, например, не понравился демарш, который устроили представители Демократической России после того, как почти всех, в том числе и меня, прокатили при выборах в Верховный Совет. Они призвали уйти со съезда, хотя больше всех с умным видом утверждали до этого, что демократия — это процедура.

Именно тогда я впервые столкнулся с проявлением зулусской демократии. Пока за меня голосуют, я за демократию, если нет, то я это голосование не признаю.

Однако тогда звериный оскал Ельцина и К. еще никак не проявлялся, так как власть пока не упала им окончательно в руки.

Вообще, по моему глубокому убеждению, в отношении людей попавших во власть, получивших много денег или вкусивших славы действует закон, так называемого «контрольного пакета».

Вот его суть: Количество «дерьма» в человеке при получении власти, денег и славы вне зависимости от его личных качеств, увеличивается ровно в 2 раза и поэтому, чтобы он и во власти (с деньгами и в лучах славы) оставался человеком, изначально в нем этого самого «дерьма» должно быть меньше 25 %.

Но это все лирика, а хотелось бы все-таки подвести реальные итоги 1-го съезда народных депутатов РФ.

О решениях Первого Съезда

Современная юридическая база Консультант содержит всего 2 документа, которые были приняты съездом. Это «Декларация о суверенитете» и «Декрет о власти».

Декларация о суверенитете

Декларация представляет собой 2-х страничный документ, написанный с высоким пафосом с отсылками к главному носителю суверенитета — народу, и содержит в себе следующую норму: верховенство Конституции РСФСР и Законов РСФСР на всей территории РСФСР; действие актов Союза ССР, вступающих в противоречие с суверенными правами РСФСР, приостанавливается Республикой на своей территории. Разногласия между Республикой и Союзом разрешаются в порядке, устанавливаемом Союзным договором.

Такая формулировка, предполагавшая фактически замену Союза конфедерацией, закладывала мину под существование СССР, которая в конечном итоге и взорвалась через полтора года.

Принимая данную декларацию, никто из присутствующих в зале и не думал о развале страны. В самой декларации есть подтверждение этому. В ней есть строки о том, что Россия находится в составе СССР, и поэтому многие современные интерпретаторы не правы, считая, что это решение сознательно было направлено на развал СССР.

Такое решение было вызвано перетягиванием каната полномочий между центром и РФ. Это было желание превратить существование фактически фиктивных институтов власти в Российской Федерации в реальные.

В те времена Россия была по сравнению с другими республиками, входящими в СССР, значительно ущемлена. В России не было своей Академии наук, многих министерств, многими предприятиями, находящимися на ее территории, в отличие от остальных республик, командовали напрямую союзные министерства. В этом усматривалось ущемление республики, и было вполне понятное желание это устранить.

Причем такое желание было как у консерваторов, так и у демократов — радикалов, так как и те и другие, пусть и по диаметрально разным причинам, были не довольны действиями центра во главе с Горбачевым. И поэтому голосование прошло практически единогласно. Однако объективно это дало толчок для так называемого «парада суверенитетов», приведшего в конечном итоге к развалу страны. Воистину благими намерениями выложена дорога в ад.

Декрет о власти

По существу главная задача данного документа, заключалась в том, чтобы обеспечить отстранение КПСС от власти, так как в нем, наряду с декларациями о том, что власть должна служить народу и прочими красивыми словами была заложена следующая формулировка:

В РСФСР не допускается совмещение должности руководителя государственного органа власти или управления с любой другой должностью, в том числе в политических или общественно-политических организациях.

Впоследствии эта задача отстранения коммунистов от власти была «успешно» решена, причем декрет о власти был в этом отстранении никаким боком не завязан и поэтому этот документ остался декларативной бумажкой и только.

Остальные решения съезда были связаны с выборами.

На съезде была избрана Конституционная комиссия и принято решение об изменении Конституции страны. Это было, несомненно, прогрессивным шагом, так как, конечно же, Конституция в условиях реформирования общества должна была быть изменена.

Был избран Верховный Совет. На съезде был также избран Председатель Верховного Совета Борис Николаевич Ельцин.

Об ушедших, как говориться, только хорошее или ничего. Но это касается лишь простых смертных. Судьба политиков такова, что и после их ухода всегда оцениваются их деяния по существу.

В результате выборов власть оказалась в руках человека, который был классическим представителем худшей части партийной номенклатуры. Его стремление к власти любой ценой, любовь к интригам и противостоянию, привела к тому, что здоровая энергия преобразований вместо созидания была направлена на политическую борьбу и разрушение прежней системы без адекватной замены ее элементов новыми, более совершенными конструкциями.

В силу вышеуказанных особенностей Первого Президента России вокруг него собрались в основном те, кто компенсировал свой непрофессионализм радикализмом. И это привело к тому, что вместо реформирования общественного устройства, мы получили его слом со всеми вытекающими отсюда катастрофическими последствиям для страны и народа.

Но все это стало ясно гораздо позже.

Вопросы местного самоуправления

Съезд отгремел, закончились длительные и, порой, бестолковые дебаты, выходы к микрофонам, шум зала вмещающего тысячу людей. Хотелось тишины и отдыха, но надо было решать, что делать дальше. В Верховный Совет меня, как я уже говорил, не выбрали, но в регламенте работы было утверждено следующее положение. Вне зависимости от того, является ли народный депутат членом Верховного Совета или нет, он имеет право уйти работать в комитет или комиссию Верховного Совета на постоянной основе.

Все события съезда указывали на то, что сочетать работу депутата и программиста будет практически невозможно, и я подал заявление о переходе на постоянную работу в Комитет по вопросам работы Советов народных депутатов и развитию самоуправления.

Из всех направлений деятельности меня больше всего интересовали проблемы местного самоуправления, и я занимался ими еще до съезда, в Сормовском райсовете, поэтому особых колебаний не было. Изначально я, правда, подумывал идти в Комиссию по экономической реформе, но ограничился тем, что вошел в ее состав не на постоянной основе (Депутат в соответствии все с тем же регламентом мог состоять в 2-х комитетах или комиссиях Верховного Совета).

Вернувшись в Горький, я взял отпуск на своей старой работе и отправился с семьей на турбазу в глухие места нашей области на речке Ветлуге.

Оттуда меня вызвали в Москву на заседания Комитета, и где-то в середине августа я окончательно перевелся на работу в Верховный Совет.

Председателем Комитета был избран Н. И. Травкин и, когда я приехал, то застал его в крайне удрученном состоянии. И ему было от чего мрачнеть. Депутаты, много говорившие ранее от микрофонов хороших слов и идей, не спешили, да и не умели перенести их на бумагу.

Планов было громадье, по Белому Дому бродили десятки полусумасшедших граждан с безумными идеями или, как тогда было модно говорить, с «концепциями».

Травкин, когда я зашел к нему в кабинет, чтобы сообщить о своем прибытии, раздраженно заметил мне, что работы полно, а работать некому:

— Вы же только на митингах привыкли выступать, — бросил он мне незаслуженный упрек.

— Я приехал работать, — отвечал я ему.

— Работать, а что ты под этим понимаешь? Нам ведь нужно законы писать.

— Значит, будем писать.

Через несколько минут к нему пришли посетители с очередной концепцией, человек пять или шесть, типичной внешности: очкарики, длинноволосые, в джинсах и без галстуков.

Уважаемый Николай Ильич, — начал главный, поправляя очки, — суть нашей концепции заключается в следующем…

И тут в ответ прораб перестройки выдал, на мой взгляд, бессмертный афоризм, перефразировав Геринга: «Когда я слышу слово концепция, — раздраженно ответил он, — я хватаюсь за пистолет!»

Ничего не скажешь, умел Николай Ильич выдать афоризм. Был он, что называется самородком от сохи и иногда очень точно мог сформулировать то, что уже носилось в воздухе, и так, что потом это становилось крылатой фразой.

То он ввернет в своей речи фразу про плохого танцора, которому яй… мешают, то на суде над КПСС, несмотря на свою демократичность, заявит одному из осуждающих, партийный стаж которого навскидку был не меньше 20 лет:

«Я гляжу те, кто сейчас больше всех партию кусает, раньше больше всех ей ж… вылизывали. Вы не торопитесь кусать-то, вдруг вернется, что делать-то будете?»

Пожалуй, эта оригинальность, в целом, сыграла ему плохую службу, так как афоризмы афоризмами, но надо понимать, что не все проблемы решаются также как на стройке, с матерком и мастерком. Некоторые вещи гораздо сложнее.

Кем он потом только не был. После нашего Комитета он создавал Демократическую партию, (потом она прошла в Государственную Думу первого созыва и после этого практически развалилась), затем руководил районом в Подмосковье, пытаясь на практике проводить рыночные реформы (помнится гусей разводил), потом был министром без портфеля, выбирался в депутаты от Яблока, и, в конце концов, вернулся в строители, возглавив какую-то крупную строительную фирму.

Афоризм Николая Ильича мне понравился, но его презрительное отношение к концепциям я воспринял как нелюбовь самоучки к теориям и поначалу не одобрил. Но уже буквально через несколько дней понял, насколько он прав.

Ну, представьте себе каждый день к тебе приходят активные граждане (помните АЖПистов?), чаще всего депутаты райсоветов Москвы (в Москве было более 30 районов, помножьте на 100 и наберется целый пехотный полк), с различными инициативами. То это какая-нибудь особая лотерея, то разграничение границ районов, то нужен закон о регистрации недвижимости, то давайте развивать кооперативное движение в микрорайонах и т. д. и т. п. При этом они излагаю свои концепции, свое виденье, и все это на уровне трепа на кухне, без проработки, без реальных предложений.

Ясное дело, что после таких атак можно было озвереть. За пистолет, за не имением оного я, конечно, хвататься не стал, но способ отвадить настырных посетителей придумал. «Хорошо, не вдаваясь в дискуссии, — говорил я, — изложите свои предложения на бумаге, а там посмотрим». Эффект был ошеломляющим: девяносто процентов посетителей второй раз не приходили!

Но и со своими концепциями было нелегко. Реформы у нас шли своеобразно. Сначала избрали депутатов, а потом нужно было решать, как им действовать, какие у них права. Группа членов Комитета уехала в Архангельское на правительственные дачи, чтобы разработать там законы о статусе депутатов всех уровней, а я занимался в Москве законом «О местном самоуправлении». Союзный закон, представлял собой набор благих пожеланий, Травкин, в силу качеств описанных выше, недолго думая, скопировал то, что было написано там.

А на самом деле перед властями в новых условиях стояли сложнейшие задачи: как распределить полномочия между исполнительной и представительной властями, какой должна быть исполнительная власть: мэр нужен или как и раньше, исполком? Если мэр, то избирать его Советом или всенародно?

Как делить полномочия между уровнями власти? В Москве райсоветы неистовствовали, беря на себя управление всем, что находилось на их территории. Особенно отличался Октябрьский райсовет, возглавляемый союзным депутатом демократом Заславским, который, как шутили остряки: «Объявил своей собственностью все, что находится на территории района, включая пролетающих над ним в данный момент перелетных уток!»

Николай Ильич, к сожалению, не очень понимал серьезность проблем, считая, что раз у нас демократия, то на местах все должны сами решить какие организационные структуры надо выбирать. По его инициативе было созвано совещание представителей всех уровней местных советов — от районных до областных.

Комитетом на это совещание впопыхах были подготовлены рекомендации по организации власти на местах, предполагающие несколько вариантов, что только запутало дело.

Травкин кричал на заседаниях, что он обещал Борису Николаевичу закон в сентябре, и он обещание выполнит. Здесь сказывалась бригадирская хватка и важность сдачи объекта в срок. Но строительные объекты возводились по уже готовым проектам, а с законом все было не так.

В результате мной была создана группа из представителей местных советов, в нее, в частности, входил Председатель городского Троицкого Совета некто Гена Лебедев, также как и я из научных работников-человек железной воли, но с несколько авантюрным складом характера. Авантюрным потому, что, как я позднее узнал, он пытался заманить в город частные фирмы, введя решением городского Совета налоговые льготы по налогам, которые не шли в бюджет города. (Он пытался использовать небрежность в тексте союзного закона, в котором напрямую это было не запрещено, так как подразумевалось по здравому смыслу).

Обсуждения шли иногда до 2-3-х часов ночи. Далеко не все выдерживали такой темп или просто не желали этим заниматься.

Тем более, что законодательная деятельность, на самом деле наиболее трудная в депутатской работе, поощрялась вниманием избирателей меньше всего, так как им была практически не видна.

По телевизору, а тогда трансляции с сессии Верховного Совета часто шли напрямую, легче запоминались те, кто обращался к Президиуму по какому-нибудь жареному факту. Таких деятелей я называл «вертолетчиками». Потому что выскочит такой народный избранник к микрофону и заявит: «Вчера на таджикско-афганской границе был обстрелян вертолет наших пограничных войск, куда смотрит министерство обороны?»

Много усилий для такого заявления не надо, а эффект намного больше, чем если ты занудным голосом предлагаешь внести поправку в п.5 ст. 37 какого-нибудь закона.

Но я за эффектами не гнался, а честно делал то, что считал наиболее важным.

В конечном итоге вариант закона, разработанный нашей группой, на Комитете был провален, а «травкинский» завалили на сессии Верховного Совета.

Для этого, в частности, постарался и я и Игорь Муравьев, причем мне повезло и удалось выступить с критикой этого абсолютно неконкретного закона одному из первых.

Но, в немалой степени причиной непринятия закона была нелюбовь к Травкину достаточно консервативного, на тот момент, состава Верховного Совета.

Одной из причин неприязни, кстати, стал тот факт, что Николай Ильич активно занимался созданием Демократической партии и, согласно декрету о власти, должен был покинуть свой пост, но не делал этого. И, опять же, надо отдать ему должное, он, в конечном итоге, выполнил требование декрета, уйдя после провала закона с поста Председателя Комитета.

Новым Председателем комитета был избран Георгий Семенович Жуков, депутат от Томской области, прошедший большую школу управленческой работы от начальника геолого-разведочной партии, до первого секретаря горкома города Колпашево.

На переходный период мы разработали под его руководством закон «О дополнительных полномочиях местных советов народных депутатов в условиях перехода к рыночным отношениям», а основной закон стали прорабатывать гораздо более тщательно и приняли его лишь в июне 1991 года. При этом закон «О местном самоуправлении в РСФСР» был законом прямого действия, четко прописывающий вопросы компетенции представительных и исполнительных ветвей местных органов власти. Во всяком случае, через много лет в разных местах нашей страны я слышал неплохие отзывы об этом законе. А Г. С. Жукова мэр Томска за этот закон при мне назвал «отцом местного самоуправления в России».

Может быть такая оценка была и завышенной, но над содержанием этого закона мы, я имею в виду в первую очередь моих коллег по комитету и фракции «Смена — Новая политика» Игоря Муравьева, Виктора Балалу, Андрея Головина и, конечно же вышеупомянутого Г. С. Жукова, работали сверхтщательно с максимальным напряжением сил.

Эта работа была наиболее плодотворной и интересной, но события в стране не давали, к сожалению, спокойно этим заниматься.

500 дней и другие страсти-мордасти

В конце 1990 года Ельцин вел нескончаемую борьбу за перетягивание каната у союзного руководства. При этом, насколько сейчас это видится, такое перетягивание было не намного умнее того, что вытворял упомянутый ранее Октябрьский район. Шли попытки переподчинения союзных предприятий России, хотя никакого аппарата в виде министерств, в отличие от союзного, у Российского Правительства практически не было. Однако предприятиям хотелось свободы от диктата ведомств, и эти усилия ельцинской команды позволяли им не подчиняться никому. Хаос нарастал, и все надеялись, что с выполнением программы перехода к рыночной экономике все проблемы будут решены.

И все споры шли вокруг этих самых программ. Явлинский внес свою программу под названием «500 дней» на всеобщее обсуждение.

Что можно про нее сказать? Тогда-то я с превеликим усердием штудировал толстую книжицу, включающую не только концепцию, но и приложенные к ней макеты законов. Но депутаты постарше смотрели на эти документы с большим скепсисом.

Помню, как то раз в обед мы с Сашей Уткиным, горячо споря по поводу какого то из пунктов этой программы оказались за одним столом с Зоей Афанасьевной Корниловой, депутатом от Якутии, бывшей до этого (как мы тогда говорили в «миру») заведующей сектором института экономики комплексного освоения природных ресурсов Севера Сибирского отделения АН СССР и являющейся Председателем Комиссии Совета Национальностей по вопросам социального и экономического развития автономных республик, областей и округов малочисленных народов. Она, послушав нас, с печальной улыбкой сказала: «Ребята! Да разве можно переделать страну, за какие-то 500 дней? Нужны десятилетия!»

По большому счету она была права. Но это по большому счету. На практике же фактически через год Гайдар без всяких программ, отпустив в 1992 году цены и объявив свободную конвертацию рубля к доллару, изменил страну в течение нескольких дней. Правда, изменение получилось так себе. Как говорится, быстро хорошо не бывает!

В сфере идеологии также наблюдались вполне определенные сдвиги. Ельцин, став Председателем Верховного Совета, вышел из КПСС и его примеру последовали все демократы, состоявшие в партии.

Сразу же, как бы невзначай, в речах депутатов и руководителей страны все меньше и меньше стало упоминаний о социализме. Перестройка от идей обновления социализма плавно переходила к построению дикого капитализма.

Сейчас многие интерпретируют такой переход как предательство, но если уж говорить о предательстве, то оно произошло намного раньше.

Пожалуй, уже с конца 70-х практически никто в высшей элите советского общества в коммунизм не верил. Если бы это было не так, то идеологии уделялось бы гораздо больше внимания, и агитация и пропаганда были бы поставлены на должный уровень. Однако все оставалось на уровне 30-х годов, когда население страны было гораздо менее грамотным и, если тогда такая лобовая пропаганда действовала, то в 80-е годы она вызывала скептические улыбки.

Идеологические клише к тому времени использовались политическими лидерами лишь как дополнительные аргументы в борьбе за власть.

Например, Горбачев, критикуя демократов, обвинял их в отступлении от социализма. А в разговорах с М. Тэтчер говорил об общечеловеческих ценностях.

А сейчас откровенно рассказывает о том, как сознательно разрушал коммунистическую идеологию.

Так, когда же он врал, тогда или сейчас? А никогда. Потому что никаких особых взглядов на коммунизм, демократию, права человека — для таких людей как Горбачев и Ельцин не существует, они лишь разменная карта в политической борьбе за власть и не более. Что выгоднее, то и проповедуют.

В тот период выгодно было отрекаться, поэтому осенью 1990 года началась кампания по отмене празднования 7 ноября. Не помню, кто был инициатором, но было написано соответствующее обращение и среди нас депутатов стали собирать подписи.

Я подписывать это обращение категорически отказался. Многие из демократов тогда очень удивились. Аргументы у них были по тем временам вполне понятные: «Да ты что, разве не понимаешь, что революция увела Россию от столбовой дороги цивилизации на 70 лет? Как же это событие отмечать?»

«Но это же, история, — отвечал я, — Сами же обвиняли большевиков в том, что они рушили памятники, а сами хотите делать то же самое?»

К тому же коммунизм великая утопия, которая не осуществилась во многом из-за того, что люди гораздо более эгоистичны, чем это представлялась его основоположникам. Зачем же из-за несовершенства людей затаптывать воспоминания о великом эксперименте?

А больше всего меня раздражала та поспешность, с которой люди меняли свои взгляды, причем без какой-либо рефлексии. Нет не все, конечно, я, например, знаю, что Сергей Юшенков — безусловно политический противник и виновник многих бед, обрушившихся на Россию, тем не менее был искренен в своих заблуждениях. Он рассказывал, (не мне, а одному из моих знакомых) о том, что когда разочаровался в коммунистических убеждениях, а он был замполитом, подполковником, кончал военно-политическое училище и идеология была его профессией, у него был нервный срыв. Он даже лежал в больнице и это нормально! Мировоззрение не одежда, его нельзя менять в зависимости от моды!

Впрочем, далеко не все меняют свои убеждения исключительно из-за циничного желания подстроиться под складывающуюся конъюнктуру.

У хорошего и несправедливо мало известного поэта Давида Самойлова есть отличное высказывание. «Новое лучше всего воспринимает дурак! Потому что у него за душой ничего нет». Поэтому среди сторонников демократии оказалось много людей, мягко говоря, не очень высокого интеллектуального уровня.

И именно этой своей легковесностью, «Демократическая Россия» все больше и больше начинала меня раздражать.

Я еще по инерции пошел на ее съезд, который проходил в сентябре 90-го года. Формально я в этой организации никогда не состоял и присутствовал на нем в качестве гостя, как депутат Российской Федерации. Съезд проходил в кинотеатре «Россия».

Я протиснулся к нижегородской делегации, там был Олег Маслов, мы поздоровались. Кто-то назвал мою фамилию, выдав какую-то шуточку по поводу меня и Ивана Кузьмича. В ответ на это, какой-то безумный делегат с соседних рядов начал кричать: «Полозков. Где Полозков? Задушу своими руками!» Вот тебе и демократия, подумалось мне.

Впрочем, мало ли сумасшедших бывает на таких сходках, в семье не без урода.

Беда была в том, что и Президиум вел себя не лучше. Последней каплей для меня стало заявление союзного депутата Белозерцева, который неожиданно крикнул в микрофон: «Лев Пономарев агент КГБ!»

И, что самое интересное, зал начал бешено рукоплескать ему за такое высказывание! После этого Елена Боннэр — вдова академика Сахарова, начала защищать бедного Леву, — и я понял, что здесь мне делать нечего.

На вторую часть заседания этого сборища я не пошел, и решил лучше поработать над законами. В результате родилась моя первая индивидуальная поправка в закон. Это был закон «О крестьянском (фермерском) хозяйстве». В нем, при определении прав выхода колхозников из колхоза с земельным паем, забыли про пенсионеров. Согласно проекту закона таким правом наделяли только работающих в колхозе граждан. Я внес поправку, предполагающую право давать землю пенсионерам, проработавшим не менее 20 лет в этом колхозе. Потом, лет через 15 после этих событий в далеком Приаргунском районе Читинской области в селе «Молодежное» я видел стариков, которые этим правом воспользовались. Согласитесь, хороший пример того, насколько занятие законодательством полезнее политических посиделок.

Но, к сожалению, законотворчество в то бурное время, как впрочем, и сейчас, никак не могло быть оторвано от политики.

И в связи с этим хочу рассказать поподробнее о деятельности нашей фракции «Смена — Новая политика», потому что политическая позиция вырабатывалась у нас в яростных спорах именно на ее заседаниях.

«Смена — Новая политика»

Хочу напомнить читателю о том, что в период избрания нас депутатами в стране существовала лишь одна партия — КПСС, о главенстве которой был записано в Конституции. Все мы были избраны от территориальных и национально-территориальных округов, по, так называемому, мажоритарному принципу, поэтому разбиение на фракции было добровольным делом, связанным с общностью интересов и взглядов на политическую ситуацию.

Первоначально плюрализм настолько захлестывал, что разрешалось записываться в несколько фракций, причем некоторые из них формировались не по политическим, а по профессиональным признакам. Затем на 4-ом съезде народных депутатов в мае 1991 года из регламента такие крайности исключили, справедливо посчитав, что профессиональные вопросы решаются через участие в том или ином комитете, а состоять сразу в 2-х партиях уж совсем глупо.

Фракцией считалась группа депутатов, объединяющая более 50 человек, и на каждом съезде впоследствии необходимо было подтверждение участия во фракции, путем сбора подписей ее членов.

По регламенту фракции получали слово по вопросам повестки дня, от их имени могли печататься и раздаваться документы, вносится законопроекты. Правда, последним правом, насколько я помню, кроме нас, практически никто не пользовался.

Вообще во многом деятельность фракций в первом российском парламенте избранном на альтернативной основе, носила факультативный характер, так как в отличие от нынешних времен ни аппарата, ни каких либо других административных ресурсов фракциям не полагалось. Но в «Смене — Новой политике» свой аппарат был.

Душой фракции был, конечно же, Андрей Головин — депутат от Кантемировского округа Москвы. Он был и инициатором создания фракции, он же организовал фонд, через который удалось найти деньги для содержания аппарата фракции. Это было всего 2–3 человека, но у других и этого не было!

Во фракции было 5 сопредседателей координаторов. Тогда было очень модно не иметь формального руководителя, и мы пытались принимать решения коллегиально, насколько это было возможно.

Всем нам, координаторам, было чуть за 30 или даже меньше. Это я, Андрей Головин, Игорь Муравьев, Валера Шуйков, Игорь Мозго.

Андрей Головин — ученый физик, выпускник МИФИ, высокий элегантный блондин, который очень по-пижонски одевался. Есть даже версия, в соответствии с которой знаменитая фраза А. В. Руцкого по поводу команды Гайдара как про «мальчиков в розовых штанишках» родилась именно благодаря Андрею. Было так: Руцкой в своей гневной речи, произносимой в зале заседаний Верховного Совета, конечно же хотел сказать, про короткие штанишки, но, увидев Андрея, проходящего по залу в пижонских малиновых брюках, сказал про розовые штаны, пытаясь видимо подчеркнуть, несбыточность мечтаний о рыночном рае, который хотели нам организовать наши «чикагские мальчики», видя прелести рынка через розовые очки.

Несмотря на пижонистый вид, Андрей был главным организатором всех наших связей, как москвич он подтягивал к нам наиболее сильных специалистов по многим вопросам. В качестве экспертов у нас работали: Михаил Малютин — один из первых российских политологов, уже упоминавшийся мной Олег Григорьев — ныне один из соратников Михаила Хазина, Александр Юсуповский — специализирующийся на межнациональных отношениях, Ефим Островский — один из первых пиар менеджеров в России, который приезжал в свое время в Кузбасс для поддержки шахтеров забастовщиков, и многие, многие другие.

Игорь Муравьев — аспирант Воронежского политехнического института, специализировавшийся на вопросах электроники. Он блестяще освоил юридическую технику, и был автором многих поправок в Конституцию РФ, касающихся местного самоуправления. Его красноречие и безупречная логика не раз позволяли ему выиграть словестные дуэли с таким ельцинским тяжеловесом, как Сергей Шахрай. Он в пух и прах раскритиковал первый проект Конституции Олега Румянцева. К сожалению, это было мало кому известно, но я уверен, если бы Игорь свои соображения, также, как и Сергей Николаевич Бабурин, направил в средства массовой информации (Сергей дал по этому поводу подробное интервью в «Советской России»), он стал бы таким же популярным. Игорь единственный из сменовцев стал впоследствии депутатом Государственной Думы первого созыва.

Валерий Шуйков — опальный редактор комсомольской республиканской газеты Чувашии, в момент избрания работавший учителем, всегда отличался основательностью и невозмутимостью. Может быть, поэтому он занимался вопросами безопасности, работая в комитете Степашина, мотаясь по горячим точкам СССР, которых тогда было предостаточно. Сейчас он трудится зам. начальника одного из управлений МЧС и имеет массу правительственных наград.

Игорь Мозго — мой земляк, работавший в комиссии по молодежной политике, впоследствии поступивший в Дипломатическую академию и являющийся ныне сотрудником министерства иностранных дел.

А также много других интересных ребят.

Виктор Балала — инженер из Воронежа — разработчик первого закона о выборах глав администраций, он впоследствии был министром юстиции в Правительстве Приднестровской Республики у Смирнова.

Павел Лысов — журналист из Магадана, который, как и я, в декабре 91 года проголосовал против Беловежских соглашений. Позже он был пресс секретарем в Союзе Россия — Белоруссия, руководителем аппарата комитета в Совете Федерации.

Олег Плотников — учитель истории из Костромской области. Он отличался умением наладить отношения с самыми заклятыми противниками, уговаривать депутатов проголосовать за ту или иную нужную нам поправку. Он являлся автором той самой поправки в Конституцию, которая автоматически отстраняла Президента от должности в случае незаконного роспуска им Верховного Совета и съезда, о чем я подробнее расскажу позже.

Володя Маханов — шахтер, который будучи Председателем МЖК, был вынужден во время начала забастовки на его родной шахте в городе Прокопьевске Кемеровской области встать на защиту интересов своих коллег и возглавить забастовочный комитет. Он работал в комитете по социальным вопросам и вместе с моим земляком Сашей Уткиным, готовил первый закон «О занятости». Сейчас он является советником Пагосяна — Президента ОАО «Объединенная авиастроительная корпорация», главного конструктора самолетов «Сухой» — единственной авиационной компании России, сохранившей мировое технологическое лидерство.

Владимир Сердюков — крепкий, обладающий неуемной энергией человек, ленинградец. Он, 1942 года рождения, был намного старше нас, и поэтому его воля и опыт часто помогали нам в наших начинаниях. Он специализировался по вопросам государственной службы и подготовил соответствующий закон. Владимир Андреевич и сейчас, несмотря на возраст, постоянно находится в эпицентре многих социальных инициатив Санкт-Петербурга.

А какие интересные люди работали у нас в аппарате фракции!

Станислав Размирович — спокойный, никогда не теряющий самообладания, молодой человек. Оказалось, что работа во фракции парламента для него давняя семейная традиция. Его бабушка была секретарем фракции РСДРП в 4-ой Государственной Думе!

Вероника Бодюль — прекрасный организатор. Благодаря ей, все документы фракции размножались мгновенно, на съездах нам выделялись в Большом кремлевском дворце самые уютные места для проведения совещаний и т. д. За ее высокий рост наши юмористы прозвали ее трех-дюймовочкой, но, несмотря на этот рост, она носилась по коридорам Белого Дома ракетой и даже демороссы, очень нас не любившие, вынуждены были признавать, что в организационном плане у них бардак, а мы на высоте. Сейчас Вероника руководитель аппарата одного из Комитетов Государственной Думы.

Мы единственная фракция, которая вносила свои альтернативные законопроекты от имени фракции, такие как закон: «О Москве», «О местном самоуправлении», «Об именных приватизационных чеках» и другие.

В результате за нами сложилась слава тех, кто может завернуть проект, который не устраивает профессионалов, и наоборот, провести нужный, и к нам люди приходили со своими чаяниями. Так, к нам обратились представители Ростехнадзора, когда не смогли убедить разработчиков закона «О недрах» в необходимости сохранения контрольных функций этого органа при выдаче лицензий и проверки безопасности работ. Лихие геологи и нефтедобытчики, преобладавшие в комитете, не хотели ничего слушать, но нам удалось переломить ситуацию.

Саша Любимов — знаменитый ведущий телепередачи «Взгляд», тоже входил во фракцию. Потом, когда мы уже полностью оказались в оппозиции, он отошел от наших дел, но, надо отдать ему должное, из фракции не вышел. Любимов хорошо понимал суть нашей команды и однажды с юмором рассказал о том, как кто-то из крутых бизнесменов спрашивал его: «Можно ли этих ребят купить?» А он ответил: «Нет, потому что если и согласятся с вашими предложениями, то запросят слишком много. А потом все равно все сделают по своему!»

Представители прессы, такие же молодые, как и мы, никак не могли согласиться с нашей нарастающей оппозиционностью и долго не могли нам ее простить.

Некоторые нас даже излишне демонизировали, преувеличивая наши возможности.

Например, Максим Соколов, в те времена достаточно известный и очень острый на язык журналист, даже через год после расстрела Белого Дома считал, что мы еще влияем на политическую ситуацию.

Однажды Игорь Муравьев, который, как я уже говорил, был избран в состав первой Государственной Думы, внес предложение об отставке Правительства Черномырдина исключительно из тех соображений, что хотел проверить на практике процедуру, прописанную в новой Конституции, и прощупать ситуацию на боевитость этой самой Думы. Максим Соколов разразился по этому поводу статьей, в которой расписывал козни не угомонившейся фракции «Смена — Новая политика», коварно замыслившей, организовать, чуть ли, не правительственный кризис.

Как-то раз в одной из газет была опубликована пародия на все фракции Верховного Совета. Суть пародии заключалась в том, что Ельцин и Попов ко дню города Москвы неожиданно начали летать над городом, подобно огромным дирижаблям, а фракции реагировали на это безобразие, каждая в соответствии со своими особенностями, которые были подмечены очень метко.

Про нас написали о том, что мы срочно разработали закон «О регулировании полетов объектов, изначально не предназначенных для перемещения по воздуху».

Что ж, действительно, определенные заблуждения по преувеличению возможностей регулирования процессов жизни законами у нас тогда были.

И не только у нас. В нашем обществе до сих пор культивируется миф о том, что наш народ, в отличие от иных, ясное дело, цивилизованных народов до чрезвычайности незаконопослушен, ленив, и поэтому его надо сковать жесткими законами, и только тогда мы станем такими, какими надо, такими как все. В связи с тем, что этот миф по-прежнему очень живуч, я хочу сделать по этому поводу небольшое отступление.

Отступление № 2. Не тот у нас народ

В 90-е годы на наш бедный русский народ обрушивалась масса обвинений и в лени, и в анархизме, и не законопослушании, и даже в фашизме, и бог знает еще в чем.

При этом самым подлым образом использовалась наша природная совестливость, связанная с тем, что русский человек, как никто другой, умеет искренне признать свои грехи.

Поэтому многие в это верили и находились в состоянии Шурика из «Кавказской пленницы», которому милиционеры, после его интенсивного изучения кавказских тостов, зачитывали протокол о его безобразиях у развалин мечети, а он спрашивал: «Что, мечеть тоже я?»

Одно из главных обвинений русского народа было в его незаконопослушании и анархизме, и я, как тот самый Шурик, очень по этому поводу переживал. Но однажды, рассуждая на эту тему, я вдруг вспомнил рассказ Шукшина «Суд». Есть такой рассказ у этого замечательного писателя, в котором повествуется про крестьянина, который подал в суд на соседку, сушившую навоз паяльной лампой, что в результате привело к пожару и сожжению баньки героя рассказа. И в нем показано, что человеку совестно судится, что лучше бы все было решить без суда по-людски. И судья советует это сделать. Вспомнил я, что тех, кто любит судиться, называют сутяжниками и не очень уважают.

И тут я подумал, а так ли уж это хорошо, когда вместо совести — суд?

Говорят, что в Штатах, если американец в супермаркете поскользнулся и упал, он не спешит вставать, а звонит своему адвокату, чтобы судится с владельцами магазина.

В инструкции по эксплуатации микроволновой печи ее производители записали, что нельзя сушить в микроволновках кошек. Такую запись они сделали после того, как одна дама попыталась это сделать с печальными последствиями для любимого животного и отсудила у фирмы изготовителя бешеные деньги. Но ведь кое-кто может, и пальцы в розетку сунуть, что ж обо всем инструкции писать, подо все соломку подстилать? Неуютный, какой-то, мир получается. От всех подвоха жди, распри, недоверия.

А ведь кроме законов есть и иные регуляторы: мораль, общественное мнение. И у разных народов они в разной степени воздействуют на общество.

И различия эти из глубины веков идут. Возьмем средние века. Междоусобицы страшно вредили всем. Поэтому и в Западной Европе, и у нас пытались эти вопросы как то решить. Западники писали договоры о том, что воевать можно только в определенное время, после сбора урожая, чтобы не вытаптывать посевы. А что делали русские? Они крест целовали и клялись жить в дружбе. Нарушали и клятвы и законы и те и те, но разница в регулировании налицо и связана с менталитетом, который штука сложная.

В незапамятные, по нынешним меркам, времена, лет 30 назад, в ГДР учителя русской школы, в которой учились дети наших дипломатов и военных, совместно с немецкими коллегами провели в начальных классах нехитрый эксперимент. Они предложили деткам написать изложение по ряду картинок. Картинки были наглядными пособиями по спасению на водах: Мальчик идет по тонкому льду, несмотря на предостерегающую надпись. Лед проваливается, он в полынье, его товарищ бросает ему доску, кидает шарф, и, действуя по всем правилам, благополучно вытаскивает незадачливого приятеля на берег.

Что написали русские дети? Старательно поскрипывая перышками, они вывели — какой хороший мальчик Ваня, он не побоялся кинуться на помощь и спас друга Петю.

Что отметили немецкие ребята? Какой же плохой мальчик Питер. Ведь написано же было — нельзя идти, а он пошел.

И литература наша великая эти различия хорошо видела. Вспомним «Бесприданницу» Островского. Когда начались гонки двух пароходов на реке, немец вылез из трюма и заявил Паратову:

— Нельзяйт! Котел взорвется.

— Эх, арифметика у тебя вместо души-то! — отвечал ему купец.

А в последней экранизации этой пьесы, поставленной Э. Рязановым в фильме «Жестокий романс», все не так, потому что механик в фильме русский. Он любовно говорит хозяину: «Сейчас мы ее ласточку разгоним!»

Ну, претят нам писаные правила. Другие мы, в отличие от разочаровавшегося в человеке Запада, главная мысль идеологов которого заключается в том, что «война всех против всех» — основа жизни, что человек неисправим, и надо использовать его негативную энергию: жадность, эгоизм на пользу всем, включив конкуренцию и установив правила ее ведения.

Но жизнь доказывает, что это тупик. Технологии развиваются, а человек нет. Скоро любой сможет сделать атомную бомбу, не уследишь, следовательно, надо заниматься человеком и в России этим всегда занимались больше, так как, в отличие от них, мы не потеряли веру в человека.

А сейчас мы отказываемся от своих исконных особенностей. Медведев, будучи еще Президентом, уверял нас, что надо сделать воровство невыгодным. Глупости, воровать всегда выгодно. Нужно включать совесть! Одной угрозы наказания мало. Старая поговорка гласит: «Чисто не там где метут, а там где не сорят!»

Еще первый русский митрополит Илларион (до него Византия присылала в качестве митрополитов — греков) написал книгу «О законе и благодати», в которой главная мысль такова: по закону жить легко — от страха наказания чего не сделаешь, а вот жить по совести — это сложнее, но зато надежнее.

Так что не верьте, что мы анархисты и беззаконники, мы просто еще помним, что кроме суда есть еще и совесть!

Земельный вопрос

Еще на первом съезде было обещано, что следующий съезд будет посвящен вопросам сельского хозяйства, так как одной из главных проблем тех времен была проблема снабжения населения продовольствием.

Причем тогда власть по наивности считала, что проблемы пустых прилавков надо решать путем увеличения производства продуктов. Если кто-то думает, что иных путей нет, тот глубоко ошибается, так как всего лишь через год продовольственную проблему Правительство Гайдара решило гораздо проще, отпустив цены, и все сразу появилось в магазинах.

В либеральных СМИ до сих пор утверждается, что благодаря столь мудрому решению Гайдар моментально накормил народ. В магазинах — то все было! И хотя статистика показывает, что все 90-е годы потребление мяса, рыбы, масла, других важнейших продуктов питания на душу населения в стране было много ниже, чем в советский период, кого же это теперь волнует?

А в то время еще волновало. Поэтому, как и было обещано, 27 ноября 1990 года был созван 2-ой съезд народных депутатов, который был должен разработать стратегию развития села. Были подготовлены очень добротные материалы по поводу электрификации, газификации села, программа строительства дорог и т. д.

Я помню, как народный депутат Громов Юрий Григорьевич, председатель колхоза из Астраханской области, просто и доходчиво объяснял нам, что без нормальной инфраструктуры на селе никакие фермеры ничего не решат, а приусадебные хозяйства снабжают население мясом, только благодаря наличию колхозов.

«Корма — то они в хозяйстве берут. Если председатель колхоза умный, то он сам корма выделяет, если нет, то воруют, — объяснял он мне, — я вот поросят колхозных на откорм даю, колхозники их дома выращивают, получая от нас корма, нам же и сдают. Конечно, подешевле чем на рынке получается, но зато никуда ехать не надо».

Но, к сожалению, любовь к простым решениям, типа описанного выше гайдаровского, на съезде взяла верх, и главным вопросом стал не вопрос рационального использования бюджетных средств на помощь селу, не введение различных преференций для российского сельхозпроизводителя, как это делается во всем мире, а вопрос о частной собственности на землю. Тогда многим казалось, что все проблемы вмиг будут разрешены, если будет возможность продавать ее друг другу.

По коридорам Большого кремлевского дворца бродили бородатые дядьки в сапогах с чудодейственными початками пшеницы и кукурузы и громко вещали о том, что если им дадут землю в частную собственность, то они завалят нас отечественным зерном и мясом.

«Асфальтовый» фермер — публицист, Черниченко Юрий Дмитриевич, специализировавшийся по вопросам сельского хозяйства, кричал о том, чтобы ему дали землю, и он тогда всем покажет.

Депутат нашей нижегородской делегации — заместитель председателя облисполкома Макаров Юрий Сергеевич, получил от избирателей из отдаленного нижегородского района телеграмму с предложением для Черниченко получить сотни гектаров земли бесплатно и сразу же. Смысл послания был вкратце таков: «Пусть к нам в Варнавино едет, раз ему так все просто».

Я решил проверить, насколько серьезны заявления Черниченко и отдал ему текст телеграммы. Публицист как то сразу сник и стал ворчать, что его на мякине не проведешь, что он имел в виду хорошую землю, а не пустоши и т. д.

Короче говоря, оказался Черниченко треплом! Так еще один «демократический» авторитет сдулся прямо у меня на глазах.

Коммунисты и аграрники по поводу частной собственности стояли насмерть и приводили цитаты Льва Толстого по поводу того, что земля священна и принадлежит всем, на мой взгляд, тоже перебирая через край.

Страсти тогда разгорелись нешуточные, хотя проблема этого не стоила.

То, что вопрос о земле абсолютно надуманный, показывает нынешнее состояние сельского хозяйства: сельхозпродукции производится меньше, чем в советские времена, на 50 % потребление продовольствия удовлетворяется за счет импорта, а частное владение землей разрешено уже более 20 лет, значит дело вовсе не в этом.

По земле в городах вообще получился настоящий конфуз. Сколько было разговоров о том, что владение землей позволит создать «цивилизованные институты» ее залога и получения под этот залог кредитов и займов под развитие предприятий.

Однако практика показала совсем иное. В соответствии с Земельным кодексом тем организациям, которые владеют объектами недвижимости, разрешалось выкупить под ними землю не по рыночной, а по более низкой кадастровой стоимости. Данное положение действовало в течение 3-х лет. И что же получилось? Этот срок потом продлевали несколько раз, потому что землю выкупали единицы, так как никому она была не нужна, большинству было достаточно ее аренды у государства!

Нельзя сказать, что уже тогда я так четко понимал надуманность проблемы, но то, что ее значимость преувеличивают, понимал однозначно. Поэтому спокойно проголосовал за предложенный Шахраем компромиссный вариант: Частная собственность на землю разрешалась, но с введением моратория на ее перепродажу на 10 лет.

Ничего страшного в этом не было, однако либеральные СМИ рыдали по-поводу гибели реформ, и журналисты строчили свои статейки о запрете коварным съездом частной собственности на землю, даже не удосужившись разобраться, что к чему.

Нижегородская делегация

Уверенность журналистов в том, что частная собственность на землю запрещена была так велика, что, когда я показывал некоторым из них текст Конституции, в которой было черным по белому написано, что частная собственность на землю существует, это повергало их в шок. Я проделал это не с одним из них, превратив это в своеобразное развлечение, пытаясь хотя бы таким образом заставить их разбираться в том, что они пишут.

А ведь эти люди освещали происходящие события всем остальным россиянам. Можно только ужасаться тому, насколько дезориентировали они тогда граждан страны.

Референдум. Союзу быть и Президенту тоже

На некомпетентность и истеричность СМИ накладывалось все более эпатажное поведение Ельцина и его команды в отношении вопроса о подписании союзного договора.

Дела зашли так далеко, что Горбачев решил прибегнуть к помощи народа, проведя по этому поводу референдум. Это был вынужденный, но опрометчивый шаг, так как потом в некоторых Союзных республиках провели аналогичные референдумы по поводу независимости, которые стали формальным поводом для выхода из Союза.

Наши крайние демократы по вопросу о референдуме заняли абсолютно неприемлемую позицию и призывали голосовать против Союза. Это было уже очень серьезно, но надо отдать должное, тогда Ельцин таких высказываний себе не позволял.

Справедливости ради необходимо отметить, что центробежные силы объективно были запущены самим Горбачевым. Именно он начал проводить политическую реформу, в соответствии с которой в стране, не видевшей до этого реальных выборов, были проведены выборы народных депутатов союзных республик, причем на более демократической основе, чем союзные.

Право на законодательную инициативу, которое ранее у депутатов было чисто формальным, а теперь стало реальностью, ощущение легитимности их права выступать от имени народа, избравшего их на альтернативных выборах, желание изменить ситуацию в стране к лучшему, привели к тому, что в стране стало устанавливаться многовластие.

Прежде чем организовывать выборы, надо было четко разделить полномочия разных уровней власти, введя лет на 10 мораторий на изменение этих полномочий. И ведь такая возможность, благодаря гигантской власти, находившейся в руках Горбачева, была. Впрочем, задним то умом мы все сильны…

В пику союзному руководству в России на референдум был внесен дополнительный вопрос о введении поста Президента. Мы, занимавшиеся реформой местного самоуправления, придя к идее введения на местах постов глав администраций, вместо исполкомов, считали введение поста Президента логичным завершением этих нововведений (Я и сейчас считаю, что для России более соответствует президентская форма правления, чем парламентская). Другое дело, что в тех условиях это означало усиления противоречий с центром.

Вся беда заключалась в том, что все эти Львы Пономаревы, Глебы Якунины и иже с ними, в борьбе за полномочия и власть готовы были уничтожить само государство.

Мы же и в мыслях этого не допускали и были твердо за Союз, и именно по этой линии, началось наше расхождение с демократами.

От участия в союзном референдуме отказались республики Армения, Грузия, Молдавия, Литва, Латвия, Эстония. В остальных республиках приняли участие в голосовании 148,6 млн. чел. (79,5 % от общего числа имевших право голоса); за предложение о создании обновленной федерации социалистических суверенных республик высказались 113,5 млн. чел. (76,43 % проголосовавших, 60,72 % от общего числа). За учреждение поста Президента России — 69,85 % (приняло участие в голосовании 75,09 % от общего числа граждан, имевших право голоса).

Референдум от 17-го марта показал, что, несмотря на дикую пропаганду, о том, что союзные республики, как гири, висят на экономике России, несмотря на националистические взбрыки по поводу русского шовинизма в союзных республиках, большинство граждан страны по-прежнему хотели жить вместе.

Люди как бы указали правителям. Вы ссорьтесь друг с другом, но имейте в виду, мы хотим жить вместе, и поэтому вы должны в конечном итоге договариваться.

Большинство россиян также проголосовало за введение поста Президента РФ, что, в общем-то, было неудивительно. Гражданам хотелось самим решать свою судьбу, идея выборов главы исполнительной власти напрямую очень импонировала населению.

В связи с таким волеизъявлением народа было необходимо срочно готовить соответствующие поправки в Конституцию, собирать внеочередной съезд, чтобы их принять.

Однако события развернулись таким образом, что 27 марта 1991 года съезд был созван совсем по другому поводу.

Шестерка инсургентов

Коллегиальное управление видимо всегда претило Борису Николаевичу и, если законы не могли приниматься иным способом, кроме как голосованием на заседании Верховного Совета, решения Президиума Верховного Совета, которые принимались в больших количествах по разным частным вопросам, часто принимались с нарушениями и не особо освещались. О многих из них, я, как рядовой депутат, просто не знал.

Именно поэтому заявление 6-х членов Президиума Верховного Совета, трех заместителей Председателя Верховного Совета: С. П. Горячевой, Б. М. Исаева, Ю. М. Воронина, и председателей обеих палат Р. Х. Абдулатипова, В. Б. Исакова и по-моему А. А. Вешнякова (заместитель Исакова), лично для меня стало полной неожиданностью.

Сейчас я могу с полной уверенностью сказать, что их возмущение было связано именно с теми методами управления, которые Ельцин позже стал навязывать и Верховному Совету: постоянное превышение полномочий, неразборчивость в кадрах, авантюризм. За это время была создана масса различных полукоммерческих контор, которым были выданы налоговые льготы чуть ли не сопоставимые с бюджетом РСФСР. При этом все решалось бессистемно, путем приведения в кабинет к «начальнику» своих людей. Классическим примером таких сомнительных решений стала история с министром Фильшиным, который собирался обменять 140 миллионов бюджетных рублей на доллары.

Но тогда я мало этим интересовался. По молодости я не учитывал личностный фактор, считал, что главное установление правил игры, а какие конкретные люди стоят у власти, это дело вторичное. И со всем жаром молодости занимался проектами законов, которые устанавливали правила игры для местного самоуправления и субъектов Федерации, не особо обращая внимания на интриги и откровенно корыстное лоббирование, считая это издержками роста.

Кроме того, бунт 6-ки средства массовой информации изображали, как предательство, как их подкуп со стороны союзного руководства, всячески обыгрывалась идея того, что они марионетки в чужих руках, шестерки, сами по себе ничего не представляют. Благодаря созданной обстановке истерии, подписантам не удалось четко выразить свою позицию, и тогда, признаюсь, это меня не проняло, хотя свою позицию инсургенты и пытались высказать на съезде народных депутатов.

На этом съезде Ельцину удалось превратить этот бунт себе же во благо. Как это произошло? А вот как.

Все демократические средства массовой «дезинформации», как их чуть позже стали называть остряки, изображали дело так, что бескорыстная горстка борцов за демократию в тяжелом неравном бою с консерваторами терпит поражения, и народ должен ей помочь.

Ясное дело, что любители митинговых страстей из Демократической России, все сделали для того, чтобы развить истерию и вывести людей на улицы. А Горбачев, желавший свалить Ельцина любой ценой, закусил удила, запретил своим Указом проведение демонстраций в Москве и ввел в город войска.

В результате заседание съезда было приостановлено и нам, депутатам, пришлось идти на Тверскую улицу успокаивать народ, примерно также, как делегатам 10-го съезда ВКП(б) пришлось подавлять Кронштадтский мятеж. Пули, слава богу, не свистели. Но ситуация была очень накаленной.

Мы с Игорем Муравьевым протиснулись в толпу, встав между ОМОНом и демонстрантами, и призывали граждан, подчинится требованиям властей, во избежание кровопролития. Страсти разгорались нешуточные. Депутат Моссовета Боксер буквально бесновался и призывал к прорыву цепи. Я впервые видел, как толпа зажигается и вот-вот полыхнет беспорядками. Милиционеры, в основном молодые ребята, тоже сильно напряглись, за их спинами маячили автомобили с брандспойтами для разгона демонстрации водометами и озабоченный офицер милиции начал отдавать приказания на подготовку водометов.

Я от души обматерил этого самого Боксера во всю силу своих легких. А, слава богу, голос у меня громкий, обозвал его провокатором и продолжал уговаривать людей не напирать на цепь. Позднее рассказывали, что в 93-м году этот самый Боксер подгонял к Белому Дому грузовики с взрывчаткой, чтобы подорвать защитников Парламента, что ж, не удивлюсь. Как в той рекламе про Останкинскую колбасу могу сказать: «Боксер? Боксер может». Каким-то чудом все это удалось погасить, и кровь не пролилась.

Но зачем было это нужно Горбачеву совершенно не ясно. Ну, неужели нельзя было разрешить проведение митингов, хотя бы и на Манежной площади, дав спустить пар людям? К тому же все равно под давлением общественности ему пришлось войска вывести.

И, конечно же, такое дубовое поведение центра заставляло нас на время забывать о разногласиях с Демократической Россией. Общий враг всегда объединяет. В результате бунт шестерки не удался.

Однако мы уже видели, что лозунг «победа любой ценой» откровенно просвечивал на всех флагах крайних демократов. Это было тем более отвратительно, что прежнюю коммунистическую власть они критиковали именно за этот иезуитский подход, а сами не брезговали ничем.

Например, после съезда была начата травля Исакова В. Б. с требованиями его добровольного ухода с поста Председателя Совета Республики.

Куда там травле какого-нибудь Пастернака, которая проходила под давлением, и многие вынуждены были это делать, стыдясь своих поступков.

Здесь все делалось добровольно. Владимиру Борисовичу демонстративно не подавали руки, чуть ли не плевали в след.

Помню, как идя по коридору Белого Дома, я неожиданно в другом конце увидел Исакова, идущего ко мне навстречу. На его лице отразилось смятение, потому что он не знал, как я отреагирую на встречу с ним. Я протянул ему руку и поздоровался.

Так как, несмотря на то, что меня, как я выше выразился, тогда еще «не проняла» позиция Исакова, я все-таки придерживался принципа: травля это всегда мерзость вне зависимости от ее мотивов.

Выборы первого Президента РСФСР

Вскоре через месяц с небольшим был созван 4-ый Съезд народных депутатов. Он созывался для внесения изменений в Конституцию РСФСР, в связи с принятием на референдуме вопроса о введении поста Президента. Кроме того, нашим комитетом был подготовлен целый блок поправок в Конституцию, касавшуюся устройства органов местного самоуправления и органов власти субъектов федерации. Эти вопросы не могли быть разделены и должны были выстроить четкую единую систему разделения исполнительной и представительной властей.

Доклад по первому вопросу готовил С. М. Шахрай, по второму вопросу И. В. Муравьев.

И на этом съезде мы очень сильно поцапались с Сергеем Шахраем, который внес предложение провести выборы Президента в течение 25 дней.

В этой ситуации было ясно, что выборы четко подгонялись под кандидатуру Ельцина, и делалось все для того, чтобы облегчить ему победу. А «Смена» требовала подлинно демократичных выборов, и не хотела, чтобы выборы превратились в фарс, подлаживались под Ельцина, да еще в стиле героя Никиты Михалкова из фильма «Вокзал для двоих»: «Быстро, быстро, сама, сама!»

Мы проголосовали против такого закона о выборах, и нас тогда наши демократы заклеймили как чистоплюев. Коммунисты из региональной делегации с изумлением глядели, как я голосую против этого закона, а когда он все-таки прошел, Иван Петрович Скляров, прекрасно понимая, что теперь Ельцина не остановить, неожиданно спросил меня: «А что Серега, теперь коммунизма, пожалуй, лет 200 не будет?» И я не знал, что мне ему на это ответить.

По-моему тогда же было принято решение сделать 12 июня, в честь годовщины принятия «Декларации о суверенитете», праздником. Предложил это сделать Сергей Юшенков, и на этот же день были назначены выборы Президента.

В качестве некоторой компенсации и реверанса в сторону демократии выдвижение кандидатур, кроме сбора подписей, предполагало дополнительную возможность включения в списки тех кандидатов, которые были бы поддержаны 1/5 народных депутатов РСФСР.

Мы на фракции решили во «имя демократии» для того, чтобы как можно больше вопросов решалось прямым голосованием народа, голосовать за все кандидатуры, которые пойдут через съезд, вне зависимости от их политических взглядов.

Таким претендентом оказался Владимир Вольфович Жириновский.

Именно на этом съезде впервые засветилась звезда самого нашего скандального политика.

Я, конечно же, знал, что такой существует, но только по слухам. Это сейчас его физиономия во время выборов встречает нас буквально на каждом столбе, тогда его еще не знали.

И вот я направляюсь к гостинице «Россия» на обед, на съездах обедали в гостинице, в буфетах Кремля можно было только перекусить, как вдруг ко мне навстречу выбегает человек и с криком: «Товарищ депутат, товарищ депутат, возьмите, пожалуйста, книгу», — сует мне в руки книжечку в мягкой обложке, с фотографией на первой странице. И вот, что значит, прирожденный талант саморекламы, книгу он подает так, что сразу видно, на фотографии он самый и есть. Конечно же, это был Владимир Вольфович. Вежливый, немного даже заискивающий, трудно было представить его будущую петушиную задиристость.

Но уже буквально через несколько дней он был не похож на себя вчерашнего, когда начал выступать на трибуне. Крикливый, заносчивый, самоуверенный.

В перерыве между заседаниями в коридорах Большого Кремлевского дворца он сцеплялся с кем угодно, и по любому поводу, почему-то, особенно напирая на то, что он знает восточные языки и это очень важно для руководства страной.

Я заспорил с ним, по наивности пытаясь аргументировано доказать, что управление государством очень сложное дело, что это со стороны только кажется, что все решается легко.

В ответ он кричал всяческие несуразности и почему то страшно потел. Сейчас он начисто лишен такого неприятного свойства организма, и это не может не удивлять!

Короче говоря, послушав выступления Жириновского и в кулуарах, и с трибуны, я нарушил решение фракции и не смог себя заставить проголосовать «За». Однако таких как я оказалось немного, и съезд выдал Владимиру Вольфовичу право ворваться в нашу российскую политическую жизнь, наполнив ее карнавалом, эпатажем и циничностью сверх всякой меры.

Политический опыт постепенно начинал давать мне и моим товарищам, возможность мыслить самостоятельно, не поддаваясь напору толпы и прессы.

Именно этим объясняется то, что я, еще не став окончательно противником Ельцина, практически не принимал активного участия в его выборах.

Среди наших нижегородских демократов велась нешуточная борьба за то, кто будет доверенным лицом Ельцина по области. Победил, конечно, Немцов, ну а я в этой борьбе не участвовал. Из депутатов формировали бригады для поездки по стране с агитацией за Ельцина, а я лишь ограничился поездкой к себе в Нижний Новгород.

Приехав к себе в Сормово, я пришел в райсовет и поприсутствовал на встрече руководителей участковых избирательных комиссий района с руководством района.

Причем, не помню почему, Гладышева с Обозовым не было, а присутствовал новый, выбранный вместо Гладышева секретарь райкома партии, достаточно упертый и прямолинейный «коммуняка».

Кроме вопросов организационного характера, которые решали с председателями, была проведена встреча с доверенным лицом Николая Ивановича Рыжкова. Им был некто Мальцев, новый секретарь горкома партии, избранный не из функционеров, совсем недавно бывший, как и я, инженером какого-то НИИ.

Я встал и посетовал по поводу того, что вообще вести агитацию руководителей избирательных комиссий некорректно. Мальцев мне заметил, что они же тоже граждане и поэтому мы вправе, а секретарь райкома очень агрессивно заявил о том, что вы ДемРоссия, и не такое себе позволяете.

Я же с улыбкой и очень сдержанно ответил, что я представляю не Демократическую Россию, а фракцию «Смена — Новая политика».

После этих моих слов, седой очень импозантного вида человек из президиума, что-то стал пояснять секретарю, дружелюбно мне улыбаясь.

После заседания я остался, и мы с ним переговорили. Человек этот оказался секретарем ЦК компартии России и, видимо, слышал много хорошего о нас от Рыбкина Ивана Петровича — тогда он был руководителем фракции Коммунисты России (и одновременно членом нашего комитета). К сожалению, фамилию этого секретаря я не запомнил, но зато мне запомнились его пророческие слова.

Он, по-отечески глядя мне в глаза, было ему уже далеко за 50, сказал про Ельцина буквально следующее: «Вижу, вы хорошие ребята, одного не понимаете, он же вас сом нет и раздавит, плевать ему на все и кроме власти ничего не надо!»

Однако всем здравомыслящим людям было ясно, что популярность Ельцина настолько велика, что любые пытки бесполезны и Ельцин выиграет в первом же туре.

Так оно и получилось. Я по долгу службы, как народный депутат РСФСР, имел право контролировать ход выборов. Члены избирательной комиссии почему то этим моим контролем были сильно обижены и всячески демонстрировали мне свое сверхкорректное отношение к воле избирателей. Ни о каких подтасовках не могло быть и речи.

Но свое личное отношение к происходящему они высказать, конечно, могли. Руководил избирательной комиссией все тот же Дружинин, который организовывал нам встречи во время моих выборов, он по-прежнему был инструктором райкома. Не помню уж зачем, но кому-то из членов комиссии надо было забрать документы из запертой комнаты, а ключи, куда-то задевались.

Когда Дружинин узнал о результатах голосования, которые не давали усомниться в безоговорочной победе Ельцина, он, махнув рукой, отдал команду:

— Ломайте дверь!

— Зачем же, — говорю, — дверь то ломать?

— А все равно теперь он нас отсюда выгонит!

— Ну, почему, ведь такое беззаконие недопустимо!

— А вот увидите! — отвечал он и еще раз вяло махнул рукой.

И оказался прав, буквально через несколько месяцев после путча Ельцин подписал указ об изъятии имущества КПСС.

Как ни крути, народ сам проголосовал за свои будущие мучения: голод и нищету 90-х, бандитские разборки, закрытие предприятий и прочие прелести реформ.

И поневоле задумаешься. Так ли уж хороша демократия?

Но, по-моему, дело не в ней самой, а в том, что в современном мире она практически отсутствует.

Отступление № 3. Телевизор и демократия несовместны

Дело в том, что начиная с конца 60-х годов, в человеческом обществе возникли новые явления и проблемы, связанные с изменением условий жизни людей, вызванных научно-технической революцией. Да, эта революция дала людям немыслимое ранее количество материальных благ, облегчила условия труда, подняла уровень жизни миллионам людей, и, безусловно, является несомненным достижением человечества. Однако она породила и негативные явления.

И это не только проблемы экологии, связанные с истощением природных ресурсов и наращиванием техногенного давления на природу, в результате которого человечество может захлебнуться в собственных отходах.

Не только реально появившаяся возможность человечества погибнуть в ядерной войне.

Это новые социальные явления, связанные в первую очередь с небывалым развитием средств передачи и обработки информации. Действительно, в отличие от делавшихся футурологами и фантастами предположений, быстрого выхода в космос не произошло, а вот миниатюризация в электронике превзошла все ожидания. Иван Ефремов писал в своей «Туманности Андромеды» о звездолетах, для которых была проблема перевозить с собой вычислительные машины, которые из-за необходимости подсчета их траекторий были очень громоздкими. Звездолетов до сих пор нет, а компьютеры величиной с пишущую машинку могут рассчитать все, что угодно.

Телевизоры всех видов и мастей заполнили большинство жилищ на всей Земле.

В связи с этим тысячекратно увеличились возможности влияния на поведение человека и его сознание через телевидение, радио, иные СМИ. Теперь человек от них получает до 90 % информации, а не от окружающих его себе подобных, как прежде. Техническая возможность одновременно показывать и «правильно» освещать одно и то же событие миллионам граждан позволяет манипулировать их сознанием в немыслимых ранее масштабах. «Эффект толпы», описанный столпами социальной психологии, теперь без труда может быть распространен на людей, находящихся в разных городах, но смотрящих одну и ту же телепередачу.

В результате в большинстве так называемых цивилизованных стран мира создалось тоталитарное информационное общество, степень воздействия которого на сознание людей намного выше, чем в самых диктаторских государствах прошлого.

Материализовалась одна из самых мрачных утопий братьев Стругацких, описанная ими в романе «Обитаемый остров».

В нем описывалось общество, в котором благодаря специальному излучению власть имущие могли внушить гражданам любую идею. Только в реальной жизни оказалось, что манипулировать сознанием можно без всякого излучения, а просто при помощи визуального образа на телеэкране.

Думаете, я преувеличиваю? А давайте вспомним, как западного обывателя убедили в том, что в Ираке было оружие массового поражения, хотя потом его не нашли. Что Бена Ладена похоронили по мусульманскому обычаю в море! А вы знаете о том, что в Европе до сих пор верят, чбудто бы на Грузию в 2008 году напали мы?

Наконец, давайте вспомним, как спокойно убедили половину «цивилизованного» мира в том, что третье тысячелетие началось 1-го января 2000 года!

А раз так, то это привело к определенным последствиям, радикально изменившим современную действительность.

Процессы выборов в органы власти превратились в чисто рекламные компании. «Дайте нам нужное количество долларов, и мы выберем вам в парламент хоть обезьяну», — вот лозунг нынешних специалистов по выборам. Следовательно, теперь все зависит от финансовых возможностей рекламодателя и его доступа к СМИ, что практически сводит на нет саму идею демократии. Да, формально народ избирает, но избирает только того, кого ему навяжут через СМИ сильные мира сего.

Эту тенденцию в свое время в 60-е годы четко отметили лидеры немецкой террористической организации «Красная армия», заявившие о том, что они, в отличие от Ленина, перешли к тактике индивидуального террора, потому что изменились условия и главное отличие в том, что при Ленине не было телевизора.

И у нас в России это демонстрировалось и демонстрируется постоянно и пока не будет реально обеспечен равный доступ всех кандидатов к СМИ, в том числе и тех, кто в данный момент находится у власти, ни о какой демократии говорить не приходится.

Как это сделать? Ну, хотя бы для начала так, как в Израиле. Говорят, что там законодательство о выборах таково, что во время выборов руководители государства появляются на телевидении только в избирательных роликах и не имеют права показываться в этот период в новостях.

Как бы то ни было, но воля народа была исполнена, и 10 июля 1991 года открылся 5-ый съезд народных депутатов, который начался с торжественной церемонии инаугурации Президента РСФСР. Она проходила в Кремлевском дворце съездов в очень торжественной обстановке.

Ельцин, сияющий как начищенный самовар, торжественно клялся на Конституции верности Республике, клялся неукоснительно ее соблюдать и прочая, прочая.

Его бурно поздравляли, в том числе и Президент СССР Горбачев. Впрочем, он сумел подсунуть ложку дегтя в бочку с медом.

Он сказал: «На нас смотрит весь мир и видит, — при этом Михаил Сергеевич сделал многозначительную паузу, и только потом продолжил выступление, — что мы делаем!?»

Народ подемократичнее возмущенно зашумел, поняв Генссека таким образом, что весь мир ужасается происходящим у нас. Но настоящие ужасы были еще впереди.

А тогда съезд продолжался еще несколько дней. Надо было выбрать Председателя Верховного Совета. Ельцин предложил Р. И. Хазбулатова. Но съезд неожиданно заартачился, в том числе и мы — «Смена — Новая политика». На наш взгляд он был слишком нетерпим к чужому мнению, грубоват и, как спикер, постоянно превышал свои полномочия. В качестве альтернативы была предложена кандидатура С. Н. Бабурина. Я его хорошо знал и голосовал за него. В конечном итоге, ничего не решив, съезд отложили до осени, и Верховный Совет ушел на летние каникулы.

19-21 августа 1991 года

А в августе 91 года недовольные результатами новоогаревских соглашений, наиболее консервативные члены кремлевского руководства организовали государственный переворот.

Безусловно, те памятные 3 дня явились тем незримым рубежом, после которого началось безудержное скатывание нашей страны к экономической и политической катастрофе. Члены ГКЧП, желая сохранить Союз как государство, своими действиями невольно погубили его.

Не будь тогда этой вялой попытки стране возможно удалось бы избежать того тяжелого кризиса, в который она потом попала.

Но, как говорится, все по порядку. По-поводу тех событий в свое время мною были опубликованы несколько статей и поэтому они могут быть представлены в данной книге более подробно.

В тот памятный день я был в Нижнем Новгороде в отпуске и до сих пор так и не знаю, кто же разбудил меня 19 августа телефонным звонком, прозвучавшим ранним утром. «Сергей Алексеевич, что же теперь делать?» — спросила у меня телефонная трубка трагическим голосом. Я, конечно же, мысленно чертыхаясь, подумал, что лучше всего, конечно же, спать, но вскоре, включив телевизор, понял, что слова звонившего о перевороте не глупая шутка и сразу же стал собираться в Кремль, в областной совет.

По дороге в автобусе, на улице я старался как можно тщательнее прочувствовать настроения людей. Отношение было неоднозначным. Кто-то говорил, что давно пора: «Горбачев надоел», другие отмалчивались, третьи отмечали, что в своих заявлениях ГКЧПисты говорят правильные слова, обещают навести порядок, ну, а большинство просто отмалчивалось, всем своим видом показывая, что это их не касается и что ничего хорошего при любом стечении обстоятельств от этой проклятой жизни ожидать не приходится.

В здании областного совета собрались депутаты городского и областного совета, из российских был только я. Совещались долго и бурно, в действиях путчистов нашли массу нарушений законов о чрезвычайном положении и союзного и российского. Во время дебатов я несколько раз пытался дозвониться до Белого Дома, но безрезультатно. В конце концов решили послать депутацию на телевидение для заявления протеста по поводу действий кремлевских властей. В нее включили меня, Николая Ашина — депутата областного совета и депутата горсовета Светличного.

На телевидении фактически сразу стало ясно, что эфира не дадут. На проходной меня даже попытались не пустить, несмотря на мое удостоверение, но я, грозно нахмурив брови, процитировал закон о статусе народных депутатов, это подействовало, и мы прошли в здание.

Нас приняли Георгий Сергеевич Молокин и Валентин Иванович Королев, тогдашние руководители нашего нижегородского телевидения. Сначала они заявили о технической невозможности выпустить нас в эфир в 12 часов утра, а затем Молокин громко заявил о том, что мы не понимаем ситуации: «Произошел государственный переворот и игры кончились». Это было сказано очень прочувствованным и хорошо поставленным голосом, и таким тоном, из которого можно было понять, что душой ребята мы с вами, готовы помочь, чем можем, но наши возможности очень ограничены. А можно и так: «Вы не понимаете ситуации, играетесь, а возможны и силовые решения, вплоть до арестов, и мы вам в этом не помощники».

Впрочем, они помогли уже хотя бы тем, что дали возможность позвонить в Белый дом, и мне, наконец, удалось дозвониться до своих коллег. Дозвонился я до Виктора Балалы — члена нашего комитета и фракции. Он мне рассказал о том, что вокруг Белого Дома разворачиваются танки и, что, как раз в этот самый момент, Ельцин пошел им навстречу. Затем он передал мне текст указов Ельцина. Я слушал их, проговаривал на диктофон, а затем уже с него машинистки распечатывали грозные строки на бумагу.

Вообще надо сказать о том, что работники нашего нижегородского телевидения, как и всюду сверхдемократичные, очень болезненно воспринимали ситуацию. Нина Зверева — наш самый известный тележурналист, благодаря которой, как я уже упоминал ранее, нижегородскому телевидению дали имя Бориса Немцова, печально поделилась со мной информацией о том, что вот только получили какую-то свободу информации, начинали плодотворно работать, и о том, что ей обещали выделить хорошую профессиональную видеокамеру. В ответ я мрачно пошутил, что «камера» ей теперь будет обеспечена. Однако ощущение некоторой нереальности происходящего оставалось. Действительно, по элементарным соображениям было ясно, что в Белом Доме должны были быть отключены телефоны, чисто технически решить этот вопрос было очень просто. По телевидению вместо потока помоев на распоясавшихся демократов (опять невольные аналогии с 93-м годом), показывали балет, и лишь через каждый час повторялось, ставшее ныне историей, заявление путчистов.

Хотя, несмотря на серьезность обстановки, имели место и комичные ситуации. Один знакомый радиожурналист встретил меня на лестничной площадке телецентра и полез ко мне обниматься с трогательными воплями: «Я рад, что ты снова с нами!» От него очень сильно пахло спиртным, да и на ногах-то он держался еле-еле. Оказывается, уже в ту пору существовали сомнения в моей демократичности, связанные с тем, что, как я уже рассказывал, наша фракция «Смена — Новая политика» на 5-ом съезде выступила против выборов Хасбулатова Председателем Верховного Совета Российской Федерации. Парадокс истории. Тогда демократом считался тот, кто голосовал за его избрание.

Не получив возможности выступить на телевидении, для очистки совести мы с Ашиным и Светличным записались на видеопленку прямо на ступенях телецентра. Снимал нас тележурналист Михаил Видонов. Мы заклеймили путчистов и этот материал, если не ошибаюсь, даже показывали потом, после «победы», по нижегородскому телевидению.

Затем мы вернулись в областной совет. Там была масса разговоров, звонков и встреч. Видел я там и Юрия Сергеевича Макарова, тогдашнего исполняющего обязанности Председателя облисполкома, официально он находился в отпуске и формально ничего предосудительного не совершил, хотя откровенно радостно улыбался. Впоследствии он был снят с должности в связи с телеграммой-доносом, которую организовал один из наших депутатов областного совета и, который, сам потом, видимо сомневаясь в моральности своих действий, признался мне в этом, и, по понятным причинам, его фамилию я не назову.

Из кабинета Вячеслава Козлова, председателя высшего экономического Совета Нижегородской области, я созвонился с Сергеем Обозовым, тогда заместителем председателя сормовского Совета. Я рассказал ему о своих злоключениях и об информации из Белого Дома, а он рассказал мне о том, что принято решение на следующее утро провести заседание Президиума Сормовского райсовета с целью принятия принципиального решения по поводу того, какой власти подчиняться, российской или путчистам. Это было последним аргументом для принятия мной решения остаться на 20-е число в Нижнем, тем более, что у меня был запланирован на этот день прием избирателей.

Для этого необходимо было взять билет в Москву в ночь с 20-го на 21-е. Билет я решил взять в обкомовских кассах, благо они через дорогу от областного совета и заодно разведать обстановку. По удостоверению, в отличие от телевидения, в обком пустили безропотно.

Когда я стоял в кассе, прибежал какой-то клерк покупать билет для своего шефа, как он сказал: «Наверное, на пленум ЦК». Я еще спросил его: «Какой же такой Пленум, если действия всех партий в связи с чрезвычайным положением приостановлено?», — на что он с ехидцей ответил мне: «Не всех!» И по его лицу было видно, что он рад складывающейся ситуации, тому, что скоро со всем «демократическим безобразием» будет покончено. И он смотрел на меня с вызовом, так как мой депутатский значок и мой возраст однозначно выдавали во мне «демократа».

Несмотря на все то, что потом случилось, на забвение «вождями августа» всех демократических принципов, на то, что они не сумели должным образом распорядиться свалившейся на них властью, я и сейчас считаю, что попытка августовского путча была чистейшей авантюрой. ГКЧПисты сыграли на руку тем разрушительным силам, которые пришли на их место, и делать из них героев ни в коем случае нельзя.

А события тем временем разворачивались все более грозные. В 17–00 состоялся митинг около памятника Чкалову. Народу было человек 500–600, не больше. Много было людей из Института прикладной физики академии наук (ИПФАН). На митинге были оглашены Указы, полученные мной по телефону. Их сразу же с телевидения перевезли в ИПФАН, размножили и расклеивали по Свердловке.

Пришли эти указы и по другим полуофициальным каналам через факсы областного совета и облисполкома. Борис Немцов прислал их из Москвы.

Соколов, тогдашний Председатель областного совета, или кто-то еще из областного начальства в ответ на эти факсы заявил, что они присланы не по официальным каналам, а, следовательно, недействительны. Тогда по этому поводу было много возмущения и негодования в демократической прессе, в том числе и со стороны самого Бориса Ефимовича. Однако, самое забавное заключается в том, что во время событий сентября-октября 1993 года Борис Немцов в ответ уже на наши факсы с решениями Верховного Совета и Конституционного суда выдвигал те же претензии, что и Соколов в августе 1991 года.

Как-то так получилось, что во время митинга выступала масса демократов с самыми смелыми речами. Однако, когда митинг стал завершаться, и люди потребовали похода на телевидение для того, чтобы потребовать зачитывание Указов Президента России, в толпе митингующих из организаторов митинга остались только я и Николай Ашин.

Звание народного депутата России обязывало меня принимать решение. Я колебался, так как милицейский газик стоял в 30 метрах от памятника Чкалову, среди демонстрантов были люди, настроенные слишком решительно, и все это могло кончиться не лучшим образом. Однако после того, как Сергей Шимволос, молодой парень, депутат Ленинского райсовета, притащил откуда-то трехцветное знамя (я, кстати, не был особым поклонником этого штандарта), остановился рядом со мной, решение было принято окончательно: «Пошли!» — скомандовал я.

Милицейский газик уехал с площади тогда, когда до него от нас оставалось метров 15. Шли мы по Свердловке к зданию телецентра, люди, подбадривая друг друга по дороге, выкрикивали различные антигкчпистские лозунги: «Свобода Горбачеву!», «Долой КГБ» и другие. Последний лозунг естественно громче всего выкрикивался около известных зданий на Воробьевке.

Постепенно толпа разрасталась, рядом со мной шел рослый парень, который все допытывался у меня: «Почему с нами не пошли другие депутаты и чего нам всем бояться?» Звали его Сергей Корнетов, я с ним познакомился потом поближе. Он грезил созданием альтернативного канала телевидения, работающего вне политики и освещающего большое искусство. Не знаю где он теперь и что с ним, дай Бог, если сейчас он работает на телеканале Культура и его мечта, хотя бы частично, реализовалась. От площади Горького мы вышли на финишную прямую по направлению к телецентру и все было бы хорошо за исключением того, что на конечном отрезке дистанции к нам присоединилась небольшая группа изрядно подвыпивших граждан, настроенных на весьма решительные действия.

Я еще тогда с сожалением подумал об окнах телецентра, которые, бедняги, вполне могли в тот вечер пострадать. Около здания телевидения уже стоял знакомый нам милицейский газик и вместе с милицией на ступеньках нас ожидали все те же Королев и Молокин. Валентин Иванович спросил меня:

— Сергей, ты же уже был у нас сегодня с утра?

— То, — говорю, — мы были одни, а теперь с народом!

От имени собравшихся я потребовал зачитывания указов Ельцина по Нижегородскому телевидению.

Пьяный и здоровенный парень, оказавшийся рядом со мной, потребовал от Молокина заодно объявить о местонахождении Горбачева. Я под хохот толпы заметил, что, пожалуй, Георгию Сергеевичу об этом не докладывали.

Молокин пообещал зачитать указы во время вечерних нижегородских новостей и, в конце концов, люди нехотя стали расходиться. Нехотя, так как многие опасались, что Георгий Сергеевич не выполнит своего обещания, опасался этого и я. Мы с ним вошли внутрь здания, он выглядел очень недовольным, и я предложил ему: «Если ты сам боишься, то давай тогда я зачитаю», но он еще раз твердо пообещал зачитать переданные ему мной документы и, к его чести, обещание свое он выполнил.

Кстати, мы были, чуть ли не единственной областью, где уже 19-го числа решения российской власти были обнародованы.

Потом 20 и 21 числа походы к телевидению стали, как кто-то остроумно заметил, «революционной традицией», и Молокин, как Ильич, выступал с балкона, вошел во вкус, и вообще все это выглядело очень романтично и несколько театрально.

На следующий день с утра было заседание Президиума Сормовского райсовета. Спорили много, но большинством голосов приняли решение о том, что Сормово подчиняется российским законам, чем, как написали бы в доперестроечные времена, еще раз подтвердили славные революционные традиции сормовичей.

А тем временем информация из Москвы поступала все тревожнее. Просачивались слухи о возможном штурме. Тем не менее, было объявлено о том, что сессия Верховного Совета Российской Федерации откроется 21 го. До 6 вечера я вел прием избирателей, благо их было в этот день немного, но это было связано вовсе не с событиями, а с тем, что это был летний период, а летом люди даже на жизнь жалуются реже, чем зимой.

Вечером я отправился на вокзал и 37-мым поездом, вместе с народными депутатами России Лисиным и Рыжовым, утром мы приехали в Москву. Обстановка была очень тревожная, по радио, еще в поезде, мы услышали о столкновениях и о жертвах, которые, слава богу, впоследствии не подтвердились.

Я подъехал к Белому Дому в 9-00, вокруг танки, но какие-то не живые, экипажи их покинули. На одном из танков трехцветный флаг. И вокруг всего дома огромное количество людей. Толпа очень пестрая, много молодежи, идет мелкий моросящий дождик, люди прячутся под целлофановой пленкой. Они возбуждены, их лица отражают все возможные гаммы чувств.

Продираюсь к входу и торопливо иду к себе в кабинет. Внутри здания много людей с оружием, всюду распущенные пожарные рукава, действует громкоговорящая связь, которая работает во всех кабинетах, раньше ей не пользовались. Мои коллеги, бывшие эти два дня здесь, рассказывают мне о тревожной ночи, о митингах, о несостоявшемся штурме. Ребята небритые, уставшие, в ответ я им рассказываю о своих приключениях.

Настроения разные. Одни говорят: «Победа уже близка. Встал на забастовку Горьковский автозавод, нас поддержал Тихоокеанский флот». Другие менее оптимистичны. «Ну, если вся ваши информация такова, то плохо дело», — отвечаю я. Дело в том, что наш автозавод тогда, действительно, был на грани остановки, но вовсе не по политическим причинам, а в связи с нехваткой комплектующих деталей.

Были и забавные моменты. Депутат Безруков из Владимира, ныне преуспевающий адвокат, напряженно всматривается в окно.

— Что ты там высматриваешь, — спрашиваю, — танки что ли?

— Да нет, жигуленка, понимаешь, моего уволокли, баррикаду делать, не разобрали бы на запчасти.

Сессия Верховного Совета открылась в 10–00. Присутствуют Ельцин, Хасбулатов, Руцкой. Мы принимаем Постановление о подтверждении указов Президента России, предлагается голосовать руками всем народным депутатам, вне зависимости от того, члены они Верховного Совета или нет. Естественно голосуют все единогласно. Тех, кто против, просто нет в зале, не приехали.

Буквально во время заседания к Ельцину подходит референт с запиской, которую он сразу оглашает. ГКЧПисты покинули Москву, сев в самолет, и полетели в неизвестном направлении, вероятнее всего в Форос. Зал взрывается громом аплодисментов, фактически это означает их капитуляцию и, хотя до конца еще ничего не ясно, близость развязки ощущается всеми. Ельцин говорит о том, что в Крым необходимо срочно ехать и лучше всего ему самому. Все возражают, так как в неопределенной ситуации это слишком рискованно. В конце концов, принимается решение отправить туда делегацию во главе с Силаевым в составе 10 человек. Добровольцев на это дело более чем достаточно.

Сразу же психологический тон меняется. Становится меньше тревожности. Продолжать заседание без поступления новой информации становится бессмысленным, и оно временно прерывается. Возвращаюсь из зала заседаний в свой кабинет, из широкого окна видно целое море народа, стоящего вокруг здания. Вдруг люди неожиданно начинают ликовать. Сначала мы подумали, что поступила какая-то новая информация, но, оказывается, они просто только что узнали о вылете ГКЧПистов в Крым.

Пока суд да дело, узнаю подробности ночи. Ночью шел беспрерывный митинг, ораторы выступали с балкона Белого Дома, и все напряженно ожидали штурма.

Часа в 2–3 ночи чуть не началась настоящая паника из-за того, что Белла Куркова, телекомментатор Ленинградского телевидения, депутат России, вдруг неожиданно по громкоговорящей связи начала истерично вопить: «Сейчас начнется штурм, женщины и дети покиньте здание!» Однако, слава богу, тогда ничего подобного не произошло, люди остались целы и здание тоже, если не считать многочисленных надписей на его стенах возводящих хулу на ГКЧП и КПСС, часто с использованием ненормативной лексики.

Эти надписи потом долго смывали каким-то специальным раствором. Интересно было выяснить, откуда у защитников взялось оружие. Оказалось, что ночью приезжал целый грузовик и неизвестные, судя по всему рэкетиры, раздавали это оружие кому ни попадя, не регистрируя эту раздачу никоим образом.

Это, кстати, факт достаточно известный, который, в свое время, широко описывался в печати. А фотография слегка хмельного Растроповича с автоматом в руке, сидящем на стуле, вообще обошла весь мир. Я напоминаю о нем в связи с тем, чтобы напомнить о том, что оружия в 91 году в Белом Доме было не меньше, чем в 93. Однако «коммунистические ортодоксы», в отличие от «демократических», не окружали здание Белого Дома колючей проволокой и не избивали сторонников демократии омоновскими дубинками.

Где-то часа через полтора заседание Верховного Совета возобновилось. За это время поступила достоверная информация о том, что ГКЧПисты в Форосе фактически сдались и настроение нарастающей эйфории победы начало играть с некоторыми находящимися в зале злые шутки.

Со стороны крайних радикалов стали раздаваться возгласы с требованиями немедленно разобраться с теми депутатами, которых не было сейчас в зале, и с теми, кто был недостаточно демократичен. Помню, как побледнел Абдулатипов, когда от него начали требовать отчета о том, где он был 20 и 21. Дело в том, что тогда Абдулатипов Рамазан Гаджимуратович, будучи Председателем Совета Национальностей Верховного Совета России, находился в опале из-за того, что весной, как я уже рассказывал выше, подписал «обращение шести» и в связи с тем, что он участвовал в президентских выборах в качестве кандидата на пост вицепрезидента России в связке с Бакатиным. Меня это лично очень возмутило.

Я пробился тогда к микрофону и потребовал прекратить охоту на ведьм. Это был очень опасный признак того, что сваливающаяся в руки демократов власть им не под силу и ничего хорошего они с ней не сделают.

Вскоре, и Хасбулатов, видя, как народ начинает ратовать за принятие слишком эмоциональных решений, поспешил закрыть заседание и пригласил всех на митинг.

Этот митинг, митинг «победителей», не раз показывали по телевидению, и он теперь уже является исторической хроникой. Воистину это было захватывающее зрелище. Места не хватало нигде ни на балконе, ни на площади перед ним. Огромное море народа. Лица людей радостные и восторженные, они действительно верили тогда в победу демократии, в победу нового над старым. Я и сейчас считаю, что, если бы Ельцин и его окружение более разумно распорядились свалившейся на них властью, реформы могли бы пойти совсем другим путем. Однако на это был лишь 1 шанс из 1000, и он не реализовался.

На следующий день было еще одно заседание Верховного Совета России, на котором присутствовал Михаил Горбачев. Я не являюсь его поклонником, но надо отдать ему должное, он держался на этом заседании достаточно мужественно. Михаил Сергеевич рассказал о своих приключениях в Форосе, поблагодарил Верховный Совет за поддержку, в то время как зал вел себя по отношению к Генсеку вызывающе. Кто-то выкрикивал обидные вопросы, некоторые громко разговаривали во время его выступления. Впрочем, это было совершенно понятно, как же не покуражится над телом мертвого льва?

Такое настроение зала поддерживал и Ельцин, который, не скрывая своего злорадства, постоянно перебивал Президента СССР, вставляя различные комментарии в его выступление, всячески подчеркивая свою большую осведомленность в некоторых вопросах. Под занавес выступления Горбачева, как раз тогда, когда он отвечал на вопросы, Ельцин заявил о том, что он приостанавливает своим указом деятельность КПСС. Зал рукоплескал.

Кроме меня и еще нескольких моих товарищей сменовцев никто не протестовал, несмотря на явную незаконность принятого решения. Эту незаконность, спустя почти год, фактически признал и Конституционный Суд.

Но дело было не только в незаконности. Дело было в явной нецелесообразности принимаемых решений. Никакой угрозы явно деморализованные, как тогда говорили, «коммуняки» в тот момент не представляли, путч был подавлен, и таким поведением новая власть явно показывала, что она будет продолжать свой путь на раскол общества, вместо его объединения. И я, никогда не состоявший в КПСС, тем не менее, почувствовал, что в ближайшее время окажусь в оппозиции к новой власти, так как она встает на путь разрушения, а не созидания.

А тем временем в Москве начались погромы. Прямо на заседание Верховного Совета к нам поступила тревожная информация о том, что на площади Дзержинского начались массовые беспорядки: бьют окна в КГБ и на Старой площади в ЦК КПСС. Мы сразу же с заседания поехали туда. Отвезли нас на крытых военных грузовиках, на которых были привезены солдатики, уже начавшие к тому времени разгребать завалы баррикад вокруг нашего великолепного здания.

Когда мы подъехали, никто уже ничего не бил, достаточно большое количество людей стояло вокруг памятника Дзержинскому. На шею железному Феликсу был наброшен железный трос. Видимо перед этим его безуспешно пытались уронить. Отговорить от этой затеи разгоряченных людей было уже очень тяжело. Заместитель председателя Моссовета Сергей Станкевич по громкоговорителю объяснял людям, что чисто технически ронять памятник очень опасно, его необходимо подцепить тяжелым краном и погрузить на трейлер, так как, если его просто уронить, можно пробить перекрытия подземных переходов, расположенных под площадью, и загубить множество людей.

Он просил людей отступить на безопасное расстояние от памятника и разъяснял, что необходимая техника вскоре подъедет и что ждать осталось немного. Однако ожидание, вместо обещанных 20–30 минут, растянулось на несколько часов и превратилось в нескончаемый митинг. Ораторы сменяли один другого, и, «яростно соглашаясь друг с другом», клеймили заговорщиков, КПСС, доставалось и Феликсу Эдмундовичу.

Тем временем со стороны Манежной площади продвигалась еще одна демонстрация. Мы вышли им навстречу. Среди демонстрантов в основном молодежь, настроены воинственно и представляют собой достаточно экзотичное зрелище: разорванные джинсы, длинные волосы, впереди колонны медленно движется серая «Волга». Капот и крыша у нее помяты, на них сидят и лежат молодые парни и девчонки, многие явно навеселе. Мы, взявшись за руки, идем им навстречу, встречают нас не очень дружелюбно, но узнав, что мы народные депутаты России приветствуют, как победителей. Со мною рядом идет Асламбек Аслаханов, председатель комитета Верховного Совета по законности, генерал милиции, с другой стороны какой-то молоденький парнишка, выкрикивающий лозунги, все возбуждены. Колонна вливается в кольцо вокруг злосчастного памятника. Митинг продолжается с удвоенной силой.

Наконец-то можно спокойно перевести дух. Эксцессов более не предвидится кроме, конечно, самой варварской акции по снятию памятника. Кстати, среди демонстрантов находились разумные люди, которые не понимали, в чем же оказался виноват Председатель ВЧК. Об этом спросил меня немолодой уже человек интеллигентного вида. Я честно ответил ему, что тоже не знаю и не понимаю этого.

Впоследствии фотографии подцепленного за шею многотонным краном «рыцаря революции», освещенного многочисленными прожекторами, обошли весь мир, как символ гибели тоталитарного режима. Честно скажу, что не дождался этого кульминационного момента и ушел домой, не люблю, когда вешают, даже если вешают только памятник.

Во время этих событий был также снесен памятник Калинину, какие-то хулиганы пытались поджечь памятник героям 1905 года, находящимся рядом с Белым Домом. Побили вывески ЦК КПСС и московского горкома партии и, насколько я помню, пытались выгнать из здания писательскую организацию России, известную своими «реакционными» взглядами.

Испытание властью

Однажды в детстве я прочитал сказку, которая меня поразила своим необычным концом, хотя начиналась, как все подобные сказки. Дракон воровал девушек в окрестных деревнях, требовал дани, короче говоря, вел себя, как и положено этой гнусной, огнедышащей дряни. Нашелся юноша, который решился сразиться с ним. Все как всегда.

А в конце, побежденный дракон, истекая кровью и умирая, поведал юноше о том, что и он когда то был храбрым юношей, и тоже победил дракона, но, оказавшись в этом дворце, быстро превратился в своего поверженного врага. Дракон умер, распахнулись тайные кладовые, и юноша не смог удержатся от соблазна, и запустил руки в кучи золота. Но увидев, что его руки превращаются в когтистые лапы дракона, вспомнил его слова и выскочил из дворца.

К сожалению, Ельцин и его команда, в отличие от юноши из сказки, от такого соблазна отказаться не смогли и повторили путь всех предыдущих «драконов».

Беззакония продолжались и после этих 3-х безумных дней.

Становилось ясно, что путч будет использован для сведения счетов с прежней властью, и энергия будет в основном направлена не на созидание, а на дележ портфелей.

Были введены должности представителей Президента — «оков государевых», как их тогда называли, начались снятия глав администраций регионов сверху под предлогом поддержки ими ГКЧП, причем делалось это в лучших традициях, путем доносов и без всяких разбирательств.

Назначались «свои» губернаторы, порой по очень сомнительным поводам. Например, в Калугу назначили губернатором депутата, который на 1-ом съезде первый предложил Ельцина в качестве кандидатуры на пост Председателя Верховного Совета.

Тульским губернатором стал председатель колхоза, который очень понравился Ельцину во время предвыборной поездки и т. д. Были предоставлены неограниченные, неконтролируемые права мэру Москвы Попову.

Эти и многие другие перегибы показывали, что разрушительные процессы в действиях новой власти начинают преобладать над созидательными.

Это было очень опасно, так закладывало в общественное сознание криминальный принцип: «Если я власть или у меня много денег, то я могу плевать на закон, на мораль, на все!»

Тогда мы, группа народных депутатов из фракции «Смена — Новая политика» (Я, Андрей Головин, Игорь Муравьев, Олег Плотников, Валерий Шуйков) написали открытое письмо Президенту Ельцину о нетерпимости ситуации с призывом соблюдать законность и прекратить незаконную практику запрета политических партий, так как ничего хорошего она принести не могла.

Наше письмо в сильно урезанном виде было опубликовано в «Комсомольской правде» 13 сентября 1991 года.

К сожалению, это был глас вопиющих в пустыне. Мы оказались тогда в этой критике вообще одни, так как коммунистическая оппозиция была полностью парализована случившимся и не имела тогда ни моральной, ни физической возможности возмущаться. Мы же, как активные участники событий, защитники Конституции, имели на это полное право, но нас оказалось до обидного мало.

Именно тогда произошел водораздел на тех, кто, дорвавшись до власти, решил, что законность теперь вещь ненужная, раз мы у власти, то теперь, как хочу, так и ворочу, и на тех, кто считал, что требование законности и подконтрольности власти должно присутствовать всегда, вне зависимости от того, у кого она в руках.

Поэтому мы и выступили против запрета КПСС. Получалось, что демократы начали с запрета инакомыслия, и история снова повторялась.

Конечно, мы понимали, что нам это не простят, и многие наши бывшие коллеги были просто удивлены нашим поведением. Действительно, пора делить портфели, а вы тут фрондой занимаетесь.

И никто из наших «демократических юристов» почему то не согласился с нами. Более того, по поводу КПСС посчитали необходимым не только ее запретить, но и решили еще устроить над ней показательный суд.

Я считаю, что более дикого и глупого занятия трудно было бы придумать, так как это фактически означало проведение суда над историей.

Кто-то в свое время пошутил: «Россия это страна с непредсказуемым прошлым». Когда эта фраза родилась, наверное, имели в виду те времена, когда деяния «врагов народа» или вымарывались из учебников, или интерпретировались с точностью до наоборот. Но в перестроечные времена пошли гораздо дальше. Сама история нашего государства благодаря действиям наших СМИ вдруг стала самой ужасной и кровавой в мире.

Причем этот нелепый миф, накладываясь на резкое падение уровня образования, дает порой нелепые и горькие плоды. Например, в одной из телепередач Льва Гордона я услышал такой рассказ ее участника. Из разговора с дочерью десятиклассницей он понял, что она не знает, кто сбросил бомбу на Хиросиму и прямо спросил ее:

— Не знаешь?

— Нет.

— Ну а сама то, как думаешь?

— На нас похоже!

Вы представляете себе, до чего же замордовали всех нас, что у наших детей такие комплексы?

Мы восстанавливали дрезденскую галерею, а американцы разбомбили Дрезден до основания.

Они сбросили на Японию 2 атомных бомбы, а мы передавали в конце 50-х годов бесплатные прививки от полиомиелита японским детям.

И вдруг: это похоже на нас!

Нет, дорогие мои, именно поэтому мы должны разоблачить дурацкий миф о том, что:

Отступление № 4. «Наша история самая страшная и кровавая»

Конечно же, в нашей истории, как и в истории многих других государств, масса драматических моментов. Однако, в отличие от Западного мира, у нас не было разрушительных религиозных войн.

У нас не было мракобесия и костров инквизиции. В России по религиозным соображениям было казнено несколько десятков человек. В Европе десятки тысяч самых красивых женщин были объявлены ведьмами и уничтожены во имя Господа, но почему то нашу историю считают самой кровавой.

В силу больших пространств и не скученности жизни нас миновали страшные разрушительные эпидемии, уносившие в средние века жизни населения целых городов Западной Европы. Можете ли вы себе представить ужас этих людей, безграмотных, не понимающих причин мора, воспринимающих его как кару небесную? Именно поэтому Бог католиков — суровый Бог, а всю нашу православную религию обволакивают светлые образы Христа и богоматери.

Уже притчей во языцех стала Варфоломеевская ночь, в которую убито больше людей, чем за все царствование Ивана Грозного.

А давайте возьмем историю США. Кто не знает, что невольники, рабы, привозимые из Африки, составляли лишь 10 % от вывезенных, потому что 9 из 10 умирали в пути. Это ли не история на крови? А вы помните, почему их туда вывозили? А потому, что индейцев заставить работать на плантациях не удалось, они практически все вымерли. Тем не менее, американцы считают себя образцом демократии и свободы.

Нам пеняют на то, что у нас крепостное право отменили в 1861 году, но в США рабство отменено еще позже, в 1863 году во время войны Севера и Юга.

В Великобритании до середины 19-го века существовали законы, предполагающие отрубание рук за кражу товара по цене нескольких пенсов. У нас только для декабристов возвели виселицы, а до этого смертная казнь несколько десятков лет не применялась.

В Англии было совершено чудовищное кощунство. Руководителя английской революции Кромвеля в период реставрации выкопали из могилы и труп повесили!

Во Франции отменили смертную казнь через повешение аж… в 1935 году.

А разгром церкви придумали не в Советской России, а во времена великой Французской революции, и головы королям первыми начали рубить они.

Во Франции была даже придумано особое орудие смертной казни: гильотина И войны-то мы выигрывали, якобы, только горами трупов. Однако Кутузов разгромил Наполеона малой кровью, дав лишь два решительных сражения, а потом голодные и холодные французы бежали из Москвы сами. Это ли не пример филигранного воинского искусства?

А как лихо русские разгромили непобедимого прусского короля Фридриха 2-го?

Нас обвиняют в имперских амбициях, в угнетении малых народов. Но давайте сравним поведение тех же англичан в Индии и культурную политику Советского Союза. Англичане стреляли «тайпинами», восставшими солдатами индийцами из пушек. Это, конечно же, была вынужденная мера. Просто, таким образом, учитывались культурные особенности этих «дикарей». По их верованиям после смерти все воины попадали в рай и проблемы могли возникнуть лишь у тех, труп которых был расчленен, вот таким образом англичане их и устрашали, иначе-то не получалось.

А в СССР учитывались культурные особенности другим способом: для народов, не имеющих письменности, в 30-е годы она была создана, причем более чем для 50 больших и малых народов. Неужели и это можно назвать кровавым решением национальных проблем?

И так можно было бы продолжать до бесконечности. Но, по-моему и так ясно, миф о том, что в России самая кровавая история — это клевета!

Струганой стороной вниз

В соответствии с программой развития местного самоуправления предполагалось, что главы администраций будут избираться так же, как и Президент России, напрямую. В связи с этим был разработан проект закона «О выборах глав администраций». Руководителем группы разработчиков был Виктор Балала.

Но и эти, казалось бы, далекие от политики вопросы, также затронули последствия неудавшегося путча. Я это предчувствовал еще тогда, когда мы бродили с Жуковым, председателем нашего комитета, вокруг бедного памятника 1-го чекиста во время его демонтажа. «Георгий Семенович! — говорил я ему, — боюсь, что теперь в связи с этим безумием местное самоуправление нам развить не удастся». Так оно и вышло.

После отставок неугодных председателей облисполкомов новых руководителей исполнительной власти в регионах стали просто назначать. Логика была простейшая. Ее простодушно по-пролетарски выразил депутат, шахтер Александр Бир:

— Я считаю, раз Борис Николаевич победил, то в регионах руководителей должен назначать он.

— Ага, — иронизировал по этому поводу Игорь Муравьев, — а, если он в Тамбове проиграл, то там должен губернатора Ваня Полозков назначать.

Естественно решили эту схему распространить и на глав администраций городов и районов. И поэтому Президент, пользуясь правом вето, наложил его на этот закон.

Кстати, это было самое первое вето, наложенное Президентом Ельциным. Получалось, что самый главный демократ первым своим вето запретил демократию. При этом было сказано, что закон этот нужный и правильный, но сейчас его вводить в действие не надо. Помнится, я в сердцах в интервью одной газете сказал о том, что это очень напоминает эпизод из знаменитой «Истории города Глупова» Салтыкова Щедрина, когда головотяпы долго спорили по поводу того в бане доски строгать или не надо?

Если строгать, то скользко будет. Коли не строгать, занозисто. А потом все-таки решили: строгать, но струганной стороной вниз класть! Вот так у нас и с выборами глав администраций.

Выше я говорил о том, что демократия при наличии электронных СМИ, когда они контролируются правящей группой, фактически отсутствует, поэтому чем уж так эти назначения были плохи, может спросить меня читатель?

Так-то оно так, но, если предполагается назначение, то тогда должна быть система защиты от случайных людей. Пресловутая номенклатура худо — бедно выполняла эту функцию. Если же никаких критериев выбора руководителей нет, или они выявляются по принципу личной преданности, то тогда жди беды.

Для того, чтобы контролировать деятельность властей на местах была введена система представителей Президента в регионах. Они были призваны отслеживать законность и исполнение Указов Президента. Ни в Конституции, ни в иных законах такой институт нигде не был определен. Все было принято указом Президента.

Собственно говоря, эти функции всегда исполняла Прокуратура, и зачем необходим был этот новый институт совершенно непонятно.

Один из коллег, назначенных представителем в своем регионе, так объяснял мне ситуацию:

— Хорошо, — спрашивал его я, — а почему Прокурор не может исполнять эти функции?

— А вдруг он не наш и саботирует реформы?

— А что, если представитель окажется не наш, что второго представителя будем назначать и так до бесконечности? — в сердцах иронизировал я в ответ.

Ясно, что логика в создании этого института отсутствовала, но еще более бредовой была ситуация с самой формой назначений руководителей на местах.

Ну как это себе можно представить? Элементарная логика подсказывает простейшее решение: президент назначает губернатора, а тот, в свою очередь, всех глав администраций городов областного подчинения и районов. А как еще то?

А вот как. Президент назначает губернаторов, и он же мэров областных центров.

К такому способу назначений пришли после того, как к Президенту на прием попали представители союза городов. Это союз, объединявший в основном представителей областных центров — столиц регионов, возглавлял некто Рюмин Валерий Васильевич. Бывший десантник, прославившийся тем, что выгнал, став Председателем горсовета Рязани, заместителя председателя исполкома по коммунальному хозяйству, а потом выяснилось, что никто теперь толком не знает, как проложена в городе канализация. Не знаю, насколько эта история соответствует действительности, вполне возможно, что это просто анекдот, но твердолобостью оный господин отличался отменной и, если что-то в его голову втемяшивалось, он потом с этой идеей пробивал головою стены. Впрочем, Президента, который хотел везде и всем командовать, по этому вопросу уговорить было достаточно легко.

Назначения напрямую Президентом повышало статус мэров крупных городов и ставило их на один уровень с губернаторами.

Как вы думаете, к чему это привело? Правильно, к многочисленным скандалам! Главы областных центров, посчитав себя, в связи с формой назначения, равными губернаторам, затеяли с ними борьбу за полномочия. А поводов для разногласий между ними было предостаточно. Это и вопросы разграничения собственности, и бюджетные вопросы, так как областные центры имели, как правило, большие доходы, чем районы и города областного подчинения, и являлись донорами по отношению к ним.

Вот так решения, принимаемые вопреки всякой процедуре, зависящие от того, кто последний заходил в кабинет первого человека страны, создавали ненужные конфликты и в без того нелегкой обстановке.

А ситуация была нелегкой, особенно в экономике страны. Экономика, построенная на принципах директивного управления, в условиях, когда директив нет, шла вразнос.

Два месяца после подавления путча прошло. Они ушли на митинговщину, расправу с прежним руководством, и разборками по поводу того, кто и как боролся с путчистами в эти 3 дня. Поддержка, как и предательство, тогда определялась на глаз. Кто когда подъехал в Белый Дом, громко ли кричал: «С нами Ельцин и Кобец, значит им придет пи…ц» и т. д.

Помню один из наших коллег (не буду указывать фамилию) очень страдал, когда обсуждался вопрос об учреждении медали «За оборону Белого Дома». «Вам-то хорошо, — вздыхал он, — вы здесь были, а я в отпуске». Короче говоря, повторялась классическая схема, определенная известным высказыванием. «Награждение непричастных, наказание невиновных».

Я уже упоминал о невинно пострадавшем Ю. С. Макарове — и. о. Председателя облисполкома Нижегородской области. Но таких было сотни. Относительно недавно я повстречал бывшего Прокурора Курской области Ивана Соболева, которого назначили Прокурором за несколько месяцев до событий и находившегося в эти дни в отпуске на охоте. Тем не менее, его объявили отпетым ГКЧПистом и сняли, несмотря на все наши усилия этому помешать.

Зато защитников Белого Дома, которые даже не знали, где он в Москве находится, нашлись тысячи. По этому поводу очень неплохо с присущим ему юмором высказался тогда Юрий Никулин: «Такое ощущение, что с 19 по 21 августа 91 года около Белого Дома не было только меня».

В связи с недостаточно проявленным героизмом попал в опалу премьер министр Силаев Иван Степанович (19 августа, по воспоминаниям Ельцина, он отпросился у него домой к семье). После этого он был обречен и 26 сентября Верховный Совет оказал ему недоверие, хотя в июле 1991 года на 5-ом съезде, после выборов Ельцина Президентом, его вновь назначили премьер министром России.

Не было и Председателя Верховного Совета, так как летом Хасбулатова, как вы помните, так и не смогли выбрать.

Но дело было не только в персоналиях. Очень остро стоял вопрос о том, какие экономические реформы необходимо проводить.

Явлинский со своим 500 днями, в свое время, не поддержанный союзным Правительством, ушел в отставку, рыжковскую реформу заклеймили и похоронили вместе с центром. Что же нужно было делать теперь?

Все эти вопросы оставались без ответа.

Дополнительные полномочия

Поэтому с 28 октября — 2 ноября 1991 было продолжено заседание 5-го съезда, но он проходил уже совсем в другой обстановке. Вопрос с избранием Хасбулатова после августовских событий решился сразу. Герой обороны Белого Дома — он конечно же мог не сомневаться в победе. Тем более коммунисты были полностью деморализованы.

Поэтому команда Президента решила добиться большего. Президент, как показали дальнейшие события, очень любил удивлять свой народ экстравагантными выходками. Ему очень хотелось показать свою радикальность и поэтому вместо казалось бы готовых фигур (по рассказу Скокова пост премьера Ельцин обещал ему еще в январе, когда они вместе ездили в Литву (имеется в виду скандальное путешествие Ельцина на борьбу с рижским ОМОНом)) он предложил доселе фактически никому неизвестного Гайдара. Ну знали, что есть некий журналист, статьи в «Коммунисте» писал, ну и что?

Причем на съезде Ельцин не предложил Гайдара в качестве премьера, он предложил назначить себя исполняющим обязанности премьер министра, а Гайдар был назначен вице-премьером. Дело в том, что по Конституции съезд назначал только премьер министра, а остальных членов Правительства утверждал сам Президент, по предложению премьера. Таким образом, Ельцин обошел вопрос о назначении сомнительного кандидата через процедуру съезда.

Впоследствии, когда Гайдар только начал свои безумные эксперименты и наша пресса захлебывалась от восторга, многие из наших коллег давали интервью по поводу того, как они сосватали команду «камикадзе». Однако, чем дальше шли реформы, тем меньше таких открывателей «экономических гениев» оставалось.

На самом деле Гайдара познакомил с Бурбулисом во время событий ГКЧП некий Головков, и затем Бурбулис уговорил Ельцина сделать ставку на эту команду.

Питерскую составляющую в лице Чубайса и его заместителей типа Мостового хорошо знал Петр Филиппов — бородатый, осанистый радикальный демократ. Уж не знаю, торговал ли они вместе с Чубайсом цветами (эту версию активно распространяли недруги реформаторов), но рассуждал он по поводу сложнейших экономических вопросов на уровне книжек комиксов, которые сам и распространял на съезде.

Впоследствии Ельцин сам рассказывал нам на встрече с фракцией, что он предложил Гайдару сформировать состав Правительства самому.

По поводу этого события ходил анекдот о том, что обалдевший от перспектив Гайдар ночью звонил своим друзьям, в частности Дмитрию Лопухину:

— Лопух, хочешь быть министром?!

— Егор, ты что ох…?

— Да нет, правда, Ельцин выдал мне карт-бланш. Будешь министром топлива и энергетики!

И все это, уважаемые читатели, происходило не в банановой республике, когда какой-нибудь майор, захватив президентский дворец, раздает посты, тем, кто вместе с ним бегал по коридорам этого дворца, стреляя из автомата по соратникам прежнего диктатора. Нет, это происходило на территории страны, которая производила на тот момент 10 % всего мирового ВВП!

Слон в посудной лавке и тот, наверное, нанес бы меньше урона, чем Борис Николаевич России.

Но и этого победителям августа оказалось мало, было решено вбросить на съезд Постановление о дополнительных полномочиях Президента, которые по существу разрешали ему указное право, то есть отменяли разделение властей.

Смысл состряпанного документа заключался в следующем:

Если в течение 2-х недель указ, подготовленный Президентом по вопросам, связанным с экономической реформой, не рассматривался на Верховном Совете или Президиуме Верховного Совета — он считался законом. Вот так, ни больше, ни меньше!

О внесении этого документа узнал Олег Плотников от своего друга Руслана Орехова, тогда еще помощника Сергея Шахрая, впоследствии руководителя Главного правового управления при Президенте Российской Федерации (ГПУ).

Документ полностью готовился под диктовку Шахрая и должен был быть вброшен на ближайшее заседание съезда. Мы оказались единственной фракцией организованно выступившей против этой авантюры. Дело в том, что при всех минусах парламента, с его вечной говорильней и прочими делами, процедура прохождения законов гораздо более четкая и не может не отражать мнения всех политических сил и, самое главное, специалистов, отражающих разные точки зрения. Документы же готовящиеся в недрах Правительства гораздо более подвержены лоббированию и несогласованности, а уж в тех условиях, в каких работала тогда Администрация Президента, и подавно.

Хотя, конечно, даже мы, выступавшие против таких полномочий, не могли себе и представить того бардака и анекдотичных историй с подписанием противоречащих друг другу документов в течение нескольких часов, которые потом реализовались в действительности.

Однако нас почти никто не поддержал.

Ну, ясно, что наши демократы, уже забыли про все принципы разделения властей и прочих демократических премудростей, но почему коммунисты не поддержали наших предложений блокировать такие шахрайские выверты, дающие полный карт-бланш ненавистному для них Ельцину?

А все дело в том, что они тогда заняли своеобразную позицию, пусть де Ельцин за все сам и отвечает. Позицию, может быть и удобную, но совершенно безответственную.

Ощущение какого-то бессилия тогда охватило меня. Помню, что в связи с ротацией и невозможностью одного из наших членов Верховного Совета от Нижегородской области работать на постоянной основе, в Верховный Совет на этом съезде избрали меня. Но особой радости я не испытывал, так как теперь вместо законов предполагалось создание указного права.

На этом же съезде принимались некоторые поправки к Конституции. В частности, была принята статья о замене красного флага на триколор. Я воздержался. Помню, как по дороге домой в автобусе я спорил по этому поводу с Сергеем Носовцом, депутатом из Омска. Впрочем, он был крайний, абсолютно отвязанный радикал, и спорить с ним было все равно, что биться головой об стену. Видимо споря, я сам себе пытался объяснить, почему было против нового флага. А против я был потому, что красный флаг это святыня, ветераны шли с ним в бой, с ним была связана коммунистическая идеология, пусть во многом утопичная, но владевшая умами десятки лет. Нельзя менять убеждения так же легко, как пару носок. Однако новой ельцинской России хотелось как можно быстрее освободиться от всех прежних оков.

Беловежский сговор или развал СССР

Но для полной вседозволенности Ельцину необходимо было преодолеть еще одно препятствие — остатки союзного центра, с которым надо было хотя бы формально считаться. Новогооревский процесс после путча был прекращен, республики затаились.

Кое-какие телодвижения проводились по поводу создания неких союзных органов путем делегирования российских депутатов и депутатов от других республик для координации действий. Силаев был даже откомандирован в председатели Межгосударственного экономического комитета или, по-другому, в премьер-министры Экономического сообщества. Однако все это делалось лишь для вида.

Ельцину нужна была полная свобода действий во всем и поэтому он снова, ни с кем не посоветовавшись, собрал лидеров Белоруссии и Украины и организовал подписание Беловежских соглашений. Формальным поводом стал факт проведения Украиной референдума по поводу провозглашения ею независимости.

Ситуация была достаточно сложной. Результаты референдума на Украине, заставляли задуматься. Шокировал сам механизм подписания, все было сделано втайне от широких кругов общественности, для многих неожиданно, в том числе даже для Назарбаева, руководителя Казахстана.

Хотя, конечно же, это было все продумано заранее, например, Галина Старовойтова накануне голосования, выясняя наше отношение к соглашению, и, узнав, что фракция «Смена — Новая политика», мягко говоря, не в восторге от таких импровизаций, заявила нам о том, что такое решение было предусмотрено еще год назад и все идет по плану.

При голосовании все было рассчитано на внезапность. Дискуссию проводили в достаточно сжатые сроки. Слово дали лишь некоторым штатным ораторам. Николай Ильич Травкин, как это, к сожалению, бывало с ним почти всегда, заявивший накануне о том, что его партия против и даже организовавший митинг по этому поводу, на заседании сказал, что он в целом «за», чем даже вызвал смех у части депутатов.

Конечно же, выступил вечно колеблющийся с генеральной линией партии военный историк Волкогонов, который поведал о том, что весь мир идет к интеграции, а нам нужно сначала разъединиться, чтобы потом снова объединиться.

Какое-то наваждение нашло на людей. Некоторые уважаемые мною депутаты заявляли о том, что Президент принял самое мудрое из своих решений. Голосовали постановление за основу, а затем сразу без обсуждения приняли его в целом.

Как впоследствии говорил Хасбулатов — бес попутал.

То, что произошло потом, меня просто потрясло. Наши демократы устроили данному решению буквально овацию. Со мной рядом стоял Собчак, который, будучи мэром Санкт Петербурга, ради этого события приехал из Питера и хлопал в ладоши, предъявляя видеокамерам свою белозубую улыбку. Все это было похоже на безумие.

Ведь даже многие из тех, кто голосовал «за» делали это из соображений жестокой необходимости, смиряясь перед неразумностью сделанных шагов и непоправимостью содеянного. Это было проявление политического безволия, но хотя бы объяснимо.

Радоваться же развалу Родины — это что-то непостижимое! И я до сих пор не могу понять, чему же так радовались некоторые мои коллеги. Так что воспоминания об этом дне у меня не из приятных.

Единственной фракцией, которая не проголосовала «за» большинством голосов была фракция Смена — 50 % голосов из нее было «за», остальные либо воздержались, либо не голосовали и 2 из 6 голосовавших «против», были сменовцы, я и Павел Лысов. Даже фракция «Родина», кроме ее лидеров Сергея Бабурина и Николая Павлова, большинством голосов одобрила документ.

Коммунисты тоже проголосовали «за». Пятым и шестым голосовавшими против ратификации Беловежских соглашений были Илья Константинов и Владимир Борисович Исаков. А Виктор Балала проголосовал против следующего вопроса повестки дня, связанного с ратификацией. Я же из зала после высвечивания результатов голосования просто ушел.

Был ли развал Союза неизбежным, как пытаются нам доказать либеральные историки, что это было следствием протеста народов против гнета империи и прочая, прочая? Конечно, нет.

Общество очень сложно устроено и в таких тонких моментах, вообще, фатализма быть не может. Возьмем, например, человеческий организм, допустим, перекрывается в нем сосуд, идущий к сердцу, у человека случается инфаркт. Однако если бы он принял вовремя нитроглицерин, этого бы не случилось, сделали бы во время операцию шунтирования, человек мог бы прожить еще 20 лет. А общество еще более сложный организм. Различные факторы влияют на него, и все зависит от конкретного сочетания этих факторов в данном месте и в данное время.

Я и сейчас и тогда считал и считаю, главной причиной распада были вовсе не экономические и межнациональные противоречия, а желание «удельных князей стать великими князьями», и они, используя благоприятный момент, ими стали.

Тогда же было использовано и острое желание наших демократических лидеров уничтожить ненавистный коммунистический режим любой ценой. Именно любой ценой, даже путем распада великого государства, существовавшего в данных границах не одно столетие.

Все эти устремления, главным из которых было желание иметь как можно больше власти и привели к тому, что Советский Союз развалился как карточный домик.

Роковую роль сыграл и августовский путч. Многие защищают его организаторов, говоря о том, что Новоогаревские соглашения, по существу, тоже вели к развалу Союза, так как предполагали фактически создание конфедерации. Однако плохой мир хуже хорошей войны.

Например, федеративный договор, подписанный позднее, тоже был близок к конфедерации и предполагал отдельные соглашения каждого субъекта с центром и прочие дела. Однако потом все как-то успокоилось. Безумие суверенитетов под тяжестью экономических и иных проблем поутихло. Также могло быть и с Союзом.

Просто не было политической воли для сохранения страны.

Ельцин исходил из простой формулы, лучше быть первым на деревне, чем вторым в городе, и ради этого пожертвовал СССР.

Вообще в такие переломные моменты истории очень важна сама по себе первая личность в государстве. Поэтому хотелось бы поделиться своими размышлениями по поводу столь противоречивой личности, как Борис Николаевич Ельцин.

Борис Николаевич Ельцин

Чуть позднее вышеописанных событий на встрече с нашей фракцией Б. Н. Ельцин на мой вопрос о том, зачем надо было разваливать Союз, широко разведя руками, откровенно ответил:

«А что? Буш одобрил!»

Как объяснить столь уникальный случай политического унижения и мазохизма? Ведь это говорилось в открытую, то есть он даже не стеснялся, считая само собой разумеющимся, что после такого авторитетного одобрения никаких сомнений в правильности принятого решения быть не может.

Как уживались в Ельцине такое раболепство и страстное властолюбие?

Трудно сказать. Многие говорят, что он был мастером политической интриги и очень хитрым человеком. Что ж, допускаю.

Сразу хочу отметить, что он обладал подкупающей внешностью, сановитость, седые, зачесанные назад волосы. В разговоре на публике он со всеми был на Вы и достаточно корректен. В этом смысле он отличался от Горбачева, который всем тыкал, в лучшую сторону.

Когда я первый раз его увидел на встрече на Калинина, 27, я об этом уже рассказывал, он был не в лучшей форме. Однако на 1-ом съезде он просто преобразился, и бился за свой пост с молодой страстью. Видимо только такая борьба и вызывала у него прилив энергии.

Борьба за власть, с которой он на самом деле не знал, что делать, была, видимо, самым сокровенным смыслом его жизни. А то, что не знал, это факт, так как в мирные периоды, когда не с кем было бороться, и надо было работать, он или запивал, как это было сразу после августа 1991 года, или самоустранялся, доверяя все дела своему очередному фавориту.

Рыбкин, я и Челноков

Иван Петрович Рыбкин, спикер первой Государственной Думы, один из защитников Белого Дома в 1993 году, теперь отзывается о первом Президенте с большим уважением. Более того, как-то раз я услышал по радио в выступлении Рыбкина о том, что он предупреждал ребят из фракции Смена, не надо так наезжать на Ельцина, с ним надо по-хорошему.

Как говорится, убей, не помню, таких разговоров. Зато помню другое, как на улице около входа в Белый Дом и все равно втихаря, шепотом, Иван Петрович говорил мне: «Каждый день пьет. Каждый день, беспробудно».

Когда-то Рыбкин и Ельцин вместе учились в высшей партшколе и Иван Петрович вспомнил случай, когда, изрядно выпив в бане, Ельцин смял алюминиевую кружку о стол, прошипев: «Вот увидите. Все равно стану великим!»

Что ж он стал великим, но с очень сильным геростратовским оттенком.

В дела он не вникал, да, видимо, в период самого взлета своей карьеры уже и не мог этого делать, в силу и возраста, и излишнего злоупотребления алкоголем. Его умело вели, постоянно подставляя.

Например, на одной из встреч, где я присутствовал, когда противоречие между Парламентом и Президентом были уже достаточно велики, он заявил о том, что депутаты приняли закон о создании фонда поддержки недр, деньгами которого сами собираются распоряжаться. На самом деле фонд ВМСБ (восстановления минерально-сырьевой базы) создавался для того, чтобы нефтедобывающие компании выделяли в обязательном порядке средства для геологоразведки и этими деньгами, в соответствии с принятым законом, конечно же, должно было распоряжаться Правительство. Но ведь кто-то подсунул ему эту дезинформацию!

Вспоминаю еще один подобный случай, произошедший на моих глазах во время выступления Ельцина на съезде РСПП (Российский союз промышленников и предпринимателей). В зале красные директора, опытные руководители, ошарашенные реформами и масштабами начинающегося развала.

Ельцин, выступая, заявляет: «И теперь мы докатились до того, что страны Прибалтики стали первыми в мире по вывозу цветных металлов. Это вы сделали!»

В зале директора, обозленные дикими реформами, разрушающими экономику, возмущенно кричат:

— Нет, вы!

— Нет, вы!

— Да нет Вы, Борис Николаевич!

— Ну, не будем спорить с Президентом, — державным тоном заканчивает перепалку Президент. Опять же тот, кто готовил ему речь, не мог не предвидеть такую реакцию директоров и сознательно пытался поссорить Ельцина с ними.

Он знал свои слабые стороны и очень боялся критики.

Особенно неуютно он чувствовал себя с матерыми председателями облисполкомов, которых мы собрали в январе 91 года для обсуждения законопроектов о местном самоуправлении и об управлении краями и областями. Их подспудное недовольство и презрение к нему витало в воздухе, и он пытался переключить его на нас.

Помню, я объявил от микрофона о том, чтобы собравшиеся в зале сдали заполненные анкеты, которыми мы их озадачили. Ельцин, видимо подумав, что я веду себя с ними слишком бесцеремонно, (анкеты какие-то), брякнул мне с председательского кресла: «Ваши предложения неэтичны», — явно желая им угодить.

Но унижаться он не любил и поэтому после путча хладнокровно и с наслаждением уничтожал этих самых Председателей, изгоняя их из своих кресел, по доносам местных борцов за демократию.

Недавно где то Боря Немцов, не поленившись посчитать, заявил о том, что за время своего пребывания у власти Ельцин отстранил 45 вице-премьеров!

С одной стороны, вечное желание не иметь над собой никакого контроля, с другой стороны, перепоручение принятия решений абсолютно некомпетентным людям и постоянная демонстрация своего величия путем раздачи обещаний направо и налево, вплоть до преступных. Мне с возмущением рассказывали о том, что, будучи в Ингушетии, он обещал решить вопрос о конфликте с Северной Осетией в их пользу, а, переехав границу и выпив с осетинами, давал противоположные обещания.

Ко всему этому постоянная склонность к эксцентрике. То подпись указа на борту самолета, то приказ членам Правительства пересаживаться: «Не так сели». То доведение Билла Клинтона до коликов от смеха, не Президент, а клоун.

А вот еще байка (но сильно похоже на правду). Однажды, где то в регионе после бурной попойки Ельцин садится завтракать. Белый стол, официантка с подносом подает еду, все как положено. Первое лицо области, видя физически мучения Президента, предлагает:

— Борис Николаевич, может быть коньячку?

— А, есть?

Однако, справедливости ради, следует отметить, что, в отличие от младореформаторов, он понимал, что разрушил и порой страшно боялся возмездия, народного или даже некоего наказания свыше.

В 1992 году ветеранов не пустили в день Советской Армии возложить цветы к могиле неизвестного солдата. В результате было столкновение, стариков избили ОМОНовцы. Младореформаторам было все это по фигу. А Ельцин этого не забыл, понимая, какую обиду нанес людям. Отсюда патологический страх за содеянное, породивший в конечном итоге Указ о личной неприкосновенности после отставки.

А когда ему нужна была поддержка, он чуть ли не заискивал перед гражданами. В результате в 1996 году, в год его выборов, День Победы был отмечен лучше, чем в 1995 году, когда победившая страна, подобострастно раскланивались перед побежденной, пригласив канцлера Германии на парад. И все это для того, чтобы задобрить, в первую очередь, ветеранов.

Я помню великолепную карикатуру в Московском комсомольце: Ельцин вешает на стену листовку «Банду Ельцина под суд!»

Ради власти он был готов на все. В Волгограде перед выборами 96 года еле живой, задыхающийся от боли (после выборов ему проводили шунтирование), он плясал на площади во время предвыборного митинга.

Самое печальное заключалось в том, что ему, по-видимому, нужны были именно только внешние атрибуты власти. Он всегда царствовал, а не правил.

Один мой знакомый, в советские времена большая шишка по профсоюзной линии, человек в возрасте, в приятельских отношениях с одним из тех, кто работал с Ельциным и после его отставки.

Он рассказывал: вплоть до самого конца по утрам, к нему приходил секретарь с докладом с расписанием на день, куда поехать, что подписать… Короче говоря, помните последыша из Некрасовской поэмы «Кому на Руси жить хорошо…?», вот таким был и Ельцин в свои пенсионные времена.

Читатель может подумать, что я слишком сгущаю краски, питаю личную неприязнь к этому человеку.

Нет, я просто ясно понимаю, как же России не повезло с ее первым Президентом и горько восклицаю: «За что, Господи?»

Съеденный чижик

После развала Союза последние препоны на пути к всевластию команды Президента отпали. Не надо оглядываться на союзные ведомства, не надо глядеть на Парламент, можно все регулировать указами. Делай, что хочешь.

Но в том-то и была вся беда, что решение о даче карт-бланша команде Гайдара, не было подкреплено с его стороны никакой внятной программой.

В отличие от того же Явлинского, который представил пусть фантастическую, но все же программу про 500 дней с макетами законов, какими-то прогнозами, при назначении Гайдара вице премьером никакой программы не было предложено вовсе.

События августа, героические дни, сделали Ельцина в глазах сторонников реформ непогрешимым, и его выдвиженцам (ведь Гайдара вообще никто не знал) не предъявлялось никаких особых требований. Они же за рынок, они же реформаторы, чего еще надо.

Получалось все по Салтыкову Щедрину — на Топтыгина надеялись. А он взял и чижика съел.

В данном случае под чижиком я имею в виду громогласное заявление об отпуске цен с 1 января 1992 года в ноябре 1991-го!

Это решение по всем канонам было верхом безграмотности и некомпетентности. Ни одна программа такого рода, касается ли она денежной реформы, прекращения регулирования цен, так не реализуется. Такие вопросы держатся в тайне или вводятся мгновенно.

В соответствии с теорией того самого рынка, за которой они стояли грудью, этим безграмотным решением они вызвали инфляционное ожидание (об этом написано в любом учебнике по экономике), а, попросту говоря, ужас населения от предстоящего повышения цен, который заставил его скупать все подчистую.

Кроме того, все торгующие организации и производители, зная о том, что через 2 месяца можно будет поднять цены, всеми правдами и не правдами начали придерживать товар.

В результате полки магазинов действительно стали пустыми.

Впоследствии наши рыночники создали свою историю о том, что Гайдар, якобы, спас всю страну, так как товарных запасов в ней не было, и наступил бы голод. При этом они забыли о том, что во многом это произошло из-за объявления об отпуске цен.

Получилось все по Черчиллю: русские сами создают себе проблемы, а затем героически их преодолевают.

Нельзя сказать, что обсуждения программы совсем не было. Ранее за весь период перестройки в стране проводились обсуждения множества экономических программ и Рыжкова, и Явлинского, и как-то уж совсем ничего не обсуждать было бы просто не в соответствии с установившимися канонами.

Свою позицию по поводу программы, если это можно было назвать программой, Гайдар вынес на обсуждение в Верховный Совет.

Основными моментами программы предполагались следующие:

• Введение свободного ценообразования;

• Открытие внешних рынков и введение конвертируемости валюты;

• Борьба с инфляцией, путем сдерживания величины денежной массы;

• Приватизация.

Причем вопрос о формах приватизации внятно не был озвучен. Формально на тот момент уже существовал закон «О приватизации», принятый еще в 1991 году. Он предполагал наличие именных приватизационных чеков, и, конечно же, не столь форсированные темпы приватизации, которые потом были взяты реформаторами.

Борьба с инфляцией предполагала резкое сокращение всех государственных расходов и грабительское повышение ставок рефинансирования.

Сколько вам понадобится танков?

Форма обсуждения предлагалась следующая:

Нужно было подготовить вопросы от каждой фракции и озвучить их на встрече. Я, как отвечающий во фракции за экономику, подготовил набор вопросов. Его мы очень активно обсуждали на своем заседании. Вопросы были достаточно острыми, помню, что последний звучал так: «Сколько танков потребуется для проведения таких реформ?»

Дело в том, что та безжалостность, с которой предлагалось сократить социальные программы, удивляла своей свирепостью и, как мне тогда казалось, в связи с этим полной неосуществимостью.

Ясно, что такая саркастическая форма вопроса вызвала среди членов нашей фракции определенные споры.

Ведь тогда, впрочем, как и сейчас, в политике вопросы ставились просто: Ты за реформы или нет? Ты за рынок? Если да, почему ты сомневаешься? Поэтому многие поеживались, идти против течения всегда сложно.

Во всяком случае, уже тогда депутат Нестеров из Питера, входивший ранее в нашу фракцию, вышел из нее именно из-за этих моих вопросов. Увидав вопрос о танках, он отшатнулся от меня, как от чумного и начал кричать, что мы хуже Анпилова.

Однако до этого вопроса мне добраться не удалось. Заседание вел будущий первый Председатель Совета Федерации Шумейко Владимир Филиппович, тогда только что избранный на съезде заместителем Председателя Верховного Совета, отвечавшим за экономику. Почувствовав, что я с большим скепсисом отношусь к Гайдаровским мыслям, он быстро свернул дискуссию. У него-то сомнений не было. Для меня это было совсем не удивительно.

«Почему? — спросите вы, — А вот, почему».

Работа в Белом Доме частенько длилась до 8–9 часов вечера, а иногда и позже. Поэтому была организована система отправления депутатов дежурными автобусами домой. Однажды я возвращался так поздно, что народу было уже немного, и мы поехали не на автобусе, а на микроавтобусе достаточно тесной компанией человека 3–4. Ехали вместе с Шумейко. Он тогда еще был просто зам. председателя Комитета и ездил со всеми вместе, разговорились. Я посетовал на то, что иногда очень мало информации для того, чтобы выработать свое мнение, свою позицию, и он, как старший товарищ (мне тогда было чуть больше 30), откровенно заявил: «Какая позиция? Как начальство скажет, так и надо делать».

А начальство питало к Гайдару и иже с ним очень теплые чувства, поэтому свой вопрос мне задать не удалось. Впрочем, ответ на него дала сама жизнь. Оказалось, что танков нужно было не так уж много. В расстреле Белого дома их участвовало, как известно, не более 10.

Но это было много позже. На тот момент у меня основным ощущением было недоумение и сомнение.

Я не экономист, но много занимался самообразованием в этой области, входил в комиссию по экономической реформе, так что жизнь заставляла разбираться в проблемах. В течение года в парламенте не раз обсуждались проекты экономических программ, которые я внимательно штудировал и поэтому понимал, какова колоссальная сложность задачи по реформированию экономики.

А вот наши реформаторы, похоже, этого не понимали. Да и многого просто не знали. Откуда им было что-то знать, вчерашним младшим научным сотрудникам. Ведь у них не было даже того минимального опыта, который набрали мы, депутаты, поварившиеся в этом котле полтора года. И это без учета того факта, что работа в исполнительной власти гораздо сложнее и конкретнее, чем в Парламенте.

Так помню, когда один из младореформаторов, по-моему Алексашенко, представлял проект бюджета, предполагающего сокращение расходов на строительство метро, из его выступления я с ужасом понял, что он не знает о существовании такого вида транспорта в иных, кроме Москвы и Питера, городах. Когда я задал вопрос по этому поводу, выяснилось, что так оно и есть. Это мелочь, конечно, но очень характерная. Теория это одно, а жизнь другое.

Но они все были во власти своих догм, потому что в течение последних 2-х лет все демократы только и говорили о том, что реформы не проводятся, союзное правительство тормозит и мямлит, и вдруг в результате провала ГКЧП все препоны преодолены, делайте реформу как хотели: Ценам свободу, рублю конвертацию, чего еще надо? Какие могут быть сомнения?

Но у меня сомнения были и ощущения прямо по Гайдару (но не Егору, а Аркадию) из его знаменитой сказки «Военная тайна», когда мальчиш-кибальчиш, чувствуя приближение буржуинов, рассуждал: «Все хорошо, да чего-то нехорошо!»

Это мнение шло настолько вразрез с ликующей демократической прессой и молчанием коммунистов, подавленных путчем, что мы тогда были, чуть ли не одни.

Меня даже уговорил не записываться на Сормовском радио руководитель заводского и районного радиовещания г-н Гороховский, который до разговора со мной был полон оптимизма от готовящихся реформ. До этого он не раз брал для сормовичей мои интервью, а на этот раз усомнился, расстроился и сказал: «Зачем же людей-то пугать?»

Лишь на нижегородском телевидении мне удалось высказать свое мнение. И, скажем так, это было воспринято с удивлением. У большинства депутатов, журналистов было очень благодушное настроение. «А народ?», — спросите вы.

Граждане страны, безусловно, верили тогда тем радужным перспективам, которые выдавались реформаторами и СМИ. Информационная обработка населения была колоссальная.

Народ обманывали совершенно бессмысленными посулами о том, что все станут собственниками и все станут предпринимателями. Всех пытались убедить, что главный источник существования — это прибыль, а вовсе не заработная плата. Все в предприниматели — таков был лозунг момента. Газеты были наполнены бодрыми заявлениями о том, что терпеть осталось недолго. Кто-то из реформаторов, вероятнее всего сам Гайдар, заявил о том, что все нормализуется в течение 9 месяцев. Почему в реформаторских мозгах сроки рождения новой экономики совпали со сроками зачатия и рождения человека, видимо навсегда останется тайной.

О сметане, комбайнах и человеческом факторе

Причем нельзя сказать, что реформаторы и журналисты сознательно врали. Во всяком случае Егор Гайдар действительно верил, что хаос продлится не больше 9 месяцев, а затем все образуется и экономика начнет расти, как на дрожжах.

Как и было обещано, с 1-го января 1992 года цены были отпущены, монополия внешней торговли упразднена, разрешено было открывать валютные счета, появился валютный рынок.

А в начале марта 1992 года Гайдар на заседании Верховного Совета бодро сообщал нам о том, что цены уже начинают стабилизироваться, например, на сметану они уже не растут!

Тем, кто тогда был еще слишком мал, и не помнит, как все это было, сообщаю: инфляция, зашкаливающая за сотни процентов (то есть гиперинфляция), продолжалась в стране еще несколько лет.

А в 1992 году индексы инфляции составляли по данным Госкомстата (цитируется по http://www.iea.ru/article/publ/vopr/1995_3.pdf ):

По продовольственным товарам — 2816 %;

По непродовольственным товарам — 2246 %;

Услуги — 2652;

Оптовые цены промышленности — 6145 %.

(То есть, цены соответственно возросли в 28, 22, 26 и 61 раз!)

Из этого заявления о сметане и представленных данных воочию видно, насколько не понимал то, что делал, Егор Тимурович.

Например, на одном из совещаний с аграриями участник совещания, какой-то председатель колхоза, пытался объяснить вице-премьеру, что цена, заломленная за комбайн, просто немыслима, и он не может его купить.

— Что же делать, как мне урожай собирать?

А Гайдар на голубом глазу отвечал ему:

— Вы подождите, когда цены снизятся и тогда можно будет его купить!

— Етит… твою мать! — в сердцах отвечал председатель, — пока я буду ждать, урожай-то сгниет.

На одной из телепередач, проводимой в форме вопросов телезрителей Гайдару задали безобидный вопрос: «Когда будет нормальная цена на колбасу?», а он истерично закричал в ответ: «Никогда! Цену устанавливает рынок!»

Ох уж, этот рынок. В то время ему поклонялись наши реформаторы, как древние евреи и финикийцы грозному богу Молоху…

Любая нормальная власть заботиться о своих производителях. Наши же реформаторы совершенно сознательно не ударяли пальцем о палец, чтобы защитить наши предприятия, рассуждая так: «Рынок — великий регулятор. Раз данное предприятие погибло, значит ему туда и дорога».

Самое обидное заключалось в том, что далеко не все российские товары были неконкурентоспособны. Часто беда была в том, что мы проигрывали, просто не зная правил игры. Ни маркетинг, ни реклама не были еще толком развиты, никто не знал, как это делать, а приходилось сразу же вступать в бой с испытанными рыночными игроками, каковыми и были западные фирмы, товары которых хлынули нам на рынок.

Вспомните хотя бы спирт «Рояль», который унес тысячи жизней. Он что был лучше нашей водки? Конечно же, нет!

Впрочем, многие наши предприятия Гайдар губил совершенно сознательно, не дожидаясь вердикта Молоха рынка. Бывшая зам. министра пищевой промышленности РСФСР, к сожалению не помню ее фамилии, рассказывала мне, как она в декабре 1991 года была на приеме у Гайдара и пытались ему доказать пагубность свертывания инвестиций в пищевую промышленность.

Тогда, еще по Горбачевским планам, были уже заключены контракты на поставки импортного оборудования для наших фабрик, а команда Гайдара, составляя бюджет на 1992 год, все обнулила.

— А как же мы тогда будем кормить людей? — спросила она.

— Нам будут все привозить, как во Францию, — бодро отвечал ей Егор Тимурович.

Свертывание работ по программе «Буран» он объяснил так: «Зачем миру два космических корабля челнока? Это слишком дорого».

И «Буран», в который было вложено столько сил и средств, превратился в аттракцион парка имени Горького. При этом заметьте, почему то в случае Бурана слова о свободной конкуренции не срывались с его языка, конкурировать с НАСА реформаторам, видимо, не рекомендовали.

Егор Тимурович Гайдар (агностик)

Роль личности в истории в советские времена было принято слегка приуменьшать. По теории Маркса общество развивается по определенным объективным законам, и люди либо тормозят, либо ускоряют процесс этого развития, но остановить или даже повернуть вспять ход истории не могут. На мой взгляд, это не так. Общество настолько сложный, нелинейный объект, что порой направление развития стран и целых народов могут пойти совсем по разным направлениям, благодаря мудрости и гибкости, либо, наоборот, из-за глупости и недальновидности правителя, проявленной им в некую важную историческую минуту.

Когда карлики и пигмеи управляют страной трудно дожидаться ее процветания. И в этом смысле Гайдар личность просто знаковая.

Сейчас и в связи с его ранней смертью, и в связи с необходимостью оправдания всего совершенного в стране либералы создали вокруг него ореол гениальности, непонятности, нереализованности и даже мученичества.

Консерваторы, наоборот, сделали из него чудовище, сознательно разрушившее экономику страны.

На мой взгляд, он был просто классическим представителем «золотой молодежи» советской элиты, избалованный, привыкший к тому, что каждый его элементарный успех воспринимался близкими и родными как нечто из ряда вон выдающееся, и поэтому абсолютно не способный объективно оценивать свои действия.

Короче говоря, он был типичный барчук, изнеженный, избалованный с не очень большими способностями.

Когда он стал вице премьером обитатели дачного посёлка, где прошло его детство, были просто шокированы. «Да это же ''барабанщик''», — воскликнул один из них. Все дачники помнили капризного мальчугана, который на потеху публике заставлял маршировать свою няню, лупя по барабану палочками, когда они шли на общественный пруд купаться. Мир тесен и мне об этом рассказывал один коренной москвич.

А Александру Павловичу Владиславлеву, вице-президенту РСПП, Гайдар сам признавался, что никогда в жизни не бывал в пионерском лагере, не имел живого общения со сверстниками.

Получалось, что он видел страну только из окна папиного автомобиля, и, наверное, поэтому не понимал ее и не любил.

У меня есть знакомый, который будучи еще студентом, родом из далекого уральского городка, присутствовал на каком-то предвыборном собрании, на котором еще никому не известный Егор Гайдар в поселковом клубе объяснял прелести рыночной экономики, характерно причмокивая, и кидаясь заумными фразами.

В зале сидели в основном пенсионеры и, конечно же, ничего не понимали в том, что он вещал. Один пожилой уже человек после выступления будущего реформатора решил подойти с другого бока и спросил: «Мил человек, ты тут конечно много чего умного говорил, но ты скажи, а в Бога-то ты веруешь?» На что Гайдар, подумав и боднув головой, ответил: «Вы знаете, я скорее агностик!»

Это же какое понимание того, где с кем и как можно говорить, надо было иметь, чтобы залепить такое в поселковом клубе?

Приходилось мне общаться с ним и лично, и от этого общения осталось какое-то странное ощущение. Говорил он, не глядя тебе в глаза, складывая губы в трубочку, как будто заранее на тебя обижаясь. Лицо у него было какое-то обрюзгшее, опухшее, хотя было ему тогда всего 35 лет.

Он встречался с нашей фракцией на 6-ом съезде, доказывая необходимость следования указаниям МВФ, связывая это с тем, что иначе нам не дадут 25 млрд. долларов кредита. Доказывал вяло и как то неуверенно. Потом, когда все разошлись, мы остались втроем или вчетвером, он заговорщически стал объяснять, что они (в смысле МВФ) и проверять толком исполнение своих требований не будут. Согласитесь, это больше похоже на какое-то школярство, а не на управление огромной страной.

Вообще никогда он не выглядел лидером. Много позже была кулуарная встреча с ним, меня и Андрея Головина, как лидеров фракции «Смена — Новая политика», которую нам устроили наши первые олигархи Гусинский и Бендукидзе. Это было накануне 7-го съезда и подробнее я расскажу про это позже, но здесь хочу отметить тот факт, что Гусинский, личность наглая и во многом неприятная, демонстративно обращался с ним небрежно, чуть ли не понукая, а он терпеливо это все сносил.

Хорошо, скажут его защитники, может быть организатор он был действительна слабый, но зато какой ученый, какой новатор экономической теории.

Однако каких-то особенных трудов, кроме кандидатской диссертации, защищенной им после окончания университета, не замечено. Шушуканья на семинарах во ВНИИСИ (Всесоюзный НИИ системных исследований), где он работал, не считаются. Тогда все шушукались по поводу маразмов системы.

Все наиболее известные ученые экономисты, такие как академики Абалкин, Петров — по существу отреклись от них, ужаснувшись безграмотностью и топорностью проводимых ими реформ.

Либералы, конечно, могут сказать: «Что с них взять, с советских замшелых сторонников плановой системы?».

Но, во-первых, это не так, и Абалкин и Петров предлагали свои пути к рынку, а, во-вторых, безграмотность реформ подтвердили не только российский ученые, но и нобелевские лауреаты по экономике, написавшие, даже по этому поводу коллективное письмо Ельцину.

Например, Лауреат Нобелевской премии по экономике Джозеф Стиглиц назвал взгляды реформаторов на экономику «настолько неестественными, настолько идеологически искажёнными, что они не сумели решить даже более узкую задачу увеличения темпов экономического роста. Вместо этого они добились чистейшего экономического спада».

А экономический советник гайдаровского правительства, небезызвестный Джеффри Сакс, удивлялся: «Российское руководство превзошло самые фантастические представления марксистов о капитализме: они сочли, что дело государства — служить узкому кругу капиталистов, перекачивая в их карманы как можно больше денег и поскорее. Это не шоковая терапия. Это злостная, предумышленная, хорошо продуманная акция, имеющая своей целью широкомасштабное перераспределение богатств в интересах узкого круга людей». (цитируется по: http://vk.com/note3143_9689331 )

Про это стараются не вспоминать, но это было.

Гайдар до конца пытался убедить и себя, и окружающих в том, что ему просто не дали доделать то, что он хотел, не дали довести до конца финансовую стабилизацию и включили печатный станок, поставив вместо него Черномырдина, когда до светлых горизонтов оставалось всего ничего.

А ведь мало кто помнит, что Ельцин вновь назначил Гайдара вице премьером 18 сентября 1993 года за 3 дня до государственного переворота, пожалуйста, продолжай дерзать!

Слава богу, он сам 20 января 1994 года ушел из Правительства, возглавив фракцию в Думе, то есть, по существу расписался в своем бессилии.

Но показывать этого он, конечно же, не хотел, изображая непонятого изгнанного реформатора, он даже через много лет засобирался в Ирак. Помните это анекдотическое сообщение прессы о том, что Егор Тимурович совершенно серьезно надеялся проводить экономические реформы в Ираке? Это ж как надо свернуть себе набекрень мозги, чтобы додуматься до такого?

Некоторые, правда, пытаются доказать, что дело не в его интеллекте, а в том, что он был очень интеллигентный человек, обходительный и мягкий. Как-то один его сторонник объяснял мне, что это человек будущего, он слишком хорош для этого грубого мира.

Однако этот интеллигент раздавал в октябре 1993 года оружие первым попавшимся гражданам, подвергая их смертельной опасности, а во время Конституционного совещания сказал по поводу Володи Мазаева, демонстративно покинувшего его после творившихся на нем безобразий: «Таких, как этот Мазаев, надо первыми ставить к стенке».

И в заключение рассказа о главном реформаторе.

Однажды, много позднее, отдыхая в санатории, я долго не мог понять, что это за тип сидит за соседним столом. Знаете, этакий «Абаж» из детского фильма «Королевство кривых зеркал»: толстый, лысый, обрюзгший. Резким голосом и с вечно недовольным лицом он гонял официанток, что-то громко с гонором вещал, делая это явно на показ.

Потом мне сказали, что это Тимур Аркадьевич Гайдар — вице адмирал в отставке, отец Егора, сын Аркадия, замечательного детского писателя.

Я сразу вспомнил книгу «Тимур и его команда», которой зачитывались все советские дети, в том числе и я. И стало мне так грустно от того, что прототип совсем не похож на героя книги, и стало так понятно, откуда взялись чудачества нашего «камикадзе», вспоровшего брюхо, почему то не себе, как положено настоящему камикадзе, а нашей российской экономике.

Экономика без денег (почти коммунизм)

Вспарывание достаточно быстро негативно сказалось на состоянии пациента. Предприятия, не имея денег, потому что комплектующие, сырье повсеместно подорожали, не могли выпускать продукцию. А, если и выпускали, не могли получить за нее деньги. Все стали друг другу должны. Кредит был просто с фантастическими процентами. В результате всюду начались невыплаты по заработной плате.

Никогда не забуду разъяренных делегатов от якутских предприятий, приехавших в Москву, за правдой. Здоровенный парень, косая сажень в плечах, разъяснял мне с горящими глазами: «Вы понимаете, что это Якутия, там даже огорода завести нельзя, с земли прокормиться. Там все завозное. Нам что, с голоду помирать?» Интересно, что таким ходокам отвечал Гайдар, тоже советовал подождать, как в случае с комбайнами?

В том то и беда, что ходоки доставались нам, депутатам, а ему чаще всего приходилось беседовать с угодливыми журналистами и набивающими мошну олигархами.

Деньги исчезли не только в виде зарплаты, они фактически испарились и в сбережениях. Четыре, пять тысяч рублей, которые были очень большим деньгами в советские времена (на них можно было купить дачу или даже оплатить пай в кооперативе за квартиру), в мгновение ока превратились в ничто.

А ведь эти деньги можно было, индексируя от инфляции, использовать на целевые нужды, например, под то же строительство, под покупку отечественных товаров длительного пользования: автомобилей, холодильников, телевизоров и т. д. Это бы убивало сразу двух зайцев и поддерживало бы население и отечественных производителей. Но об этом никто из реформаторов не думал.

Дальше, больше. Раз нет денег у предприятий, то нет и налоговых поступлений. А раз так, то нет зарплат учителям и врачам, военным и милиции. Нет пенсий пенсионерам. Сколько смертей, трагедий и драм разыгрывалось в ту пору по стране (в начале книги я приводил печальную статистику того времени). Но об этом они не думали.

Не думали, даже о технических моментах, связанных с хождением денег.

Система взаиморасчетов был архаичная, электронные системы еще не были в ходу, платежки шли неделями.

На фоне искусственно созданного дефицита денег это еще больше усугубляло ситуацию. Кроме того, это позволяло нечестным людям заниматься махинациями (всем памятен скандал с фальшивыми авизо).

В Нижегородской области зам. губернатора, уже не раз мною упоминавшийся Иван Петрович Скляров, решал эту задачу, как он сам говорил, по рабоче-крестьянски, создав институт финансовых курьеров, которые возили платежки по области.

Но по всей стране этого не сделаешь. И все это в конечном итоге породило кризис неплатежей, который длился затем несколько лет, породив массу денежных суррогатов, различных схем с векселями, на которых, опять же, наживались дельцы, оттягивая и без того скудные средства от реальных производителей. О них вообще думали в последнюю очередь.

В первую очередь думали наши реформаторы не о производстве, а о торговле.

29 января 1992 года был подписан Указ Президента № 62 о свободной торговле. Это настолько своеобразный документ, что его надо цитировать.

Одна из его норм гласила:

«Предоставить предприятиям, независимо от форм собственности, а также гражданам право осуществлять торговую, посредническую деятельность (в том числе за наличный расчет) без специальных разрешений », за исключением торговли оружием, боеприпасами, взрывчатыми ядовитыми и радиоактивными веществами, наркотиками, лекарственными средствами и другими товарами, реализация которых запрещена или ограничена действующим законодательством».

То есть никаких разрешений, связанных с требованиями к санитарии, к пожарной и иным нормам безопасности теперь не требовалось.

А вот еще:

« Запретить задержание и изъятие любых грузов, перевозимых транспортными и иными средствами, а также истребование каких-либо документов на эти грузы , за исключением случаев, установленных действующим законодательством».

Про законодательство добавлено для солидности, а на практике это означало, в том числе и такие возможности: «вывози с предприятия ворованную продукцию, и никто не вправе тебя проверять».

Помню как на ВДНХ, в те суровые дни начала 92 года, какие-то молодчики продавали мороженное прямо из картонных ящиков, причем их у них было по одному-два, не больше. Когда милиционер подошел к одному из них и спросил, откуда товар, он начал кричать, что это коммерческая тайна, и он не обязан предъявлять какие либо документы (по указу выходило именно так).

И еще один перл, превративший страну на несколько лет в большую грязную толкучку:

«Установить, что предприятия и граждане осуществляют торговлю (в том числе с рук, лотков и автомашин) в любых удобных для них местах, за исключением проезжей части улиц, станций метрополитена и территорий, прилегающих к зданиям государственных органов власти и управления».

Справедливости ради, стоит отметить, что инициатором этого чудовищного документа был не сам Гайдар, а Михаил Киселев — народный депутат от Питера, 25-ти лет отроду, пробивший его через того же Головкова, который вывел Гайдара в люди. Он убедил Гайдара завизировать этот документ, а Ельцин потом его подписал.

Миша Киселев — это что-то типа экономической Новодворской, который считал реформы Гайдара недостаточно либеральными.

Но ведь управление страной — это не научные труды. Авторство в этом деле вещь вторичная. Поэтому неважно, кто сочинил сей документ, важно кто подписал и заставил выполнять.

Очередной раз убеждаешься, что важнейшие управленческие решения принимались в зависимости от того, кто последний зашел в высочайший кабинет. А этот кабинет напоминал в те времена проходной двор.

Недаром позднее Хасбулатов выдал свою знаменитую фразу: «Экономикой руководят какие-то Петьки и Мишки».

В связи с отсутствием денег по всей стране руководители предприятий вынуждены были начать выдавать зарплату продукцией. И в Москве в переходах появились люди, раскладывающие на полу хрустальные вазы, тарелки, какие-нибудь чайники или будильники. То есть мы вернулись тогда чуть ли не во времена натурального хозяйства или, если хотите, во времена «военного коммунизма».

И, тем не менее, все происходящее, называлось у нас рыночными реформами.

МВФ одобрил

Казалось бы, абсурдность происходящего должна была быть всем очевидной. Но в том-то и беда, что Гайдар и его сторонники были помешаны на идеях финансовой стабилизации не просто так, их «идеи» были освящены авторитетом Международного валютного фонда.

Выступая 3 марта 1992 г. на заседании Верховного Совета России, Гайдар заявил о переходе к новому этапу реформы, в Международный валютный фонд был направлен официальный меморандум об экономической стратегии российского руководства, предусматривавший жесткие меры по ограничению бюджетного дефицита и освобождение цен на энергоносители.

Выполнение этих мероприятий было главным условием для вступления России в Международный валютный фонд. При этом содержание этого меморандума не публиковалось. В связи с этим в Верховном Совете разразился скандал, так как важнейший документ, предполагающий отпуск цен на энергоносители, жесткие меры против населения, скрывали.

Конечно же, в прессе была создана дымовая завеса, целью которой было представить требования МВФ как некую непререкаемую директиву свыше, мол, там заседают такие авторитетные экономисты, как можно сомневаться, они же нам помочь хотят.

И это действовало. Вспоминаю в связи с этим беседу с одним журналистом, который, абсолютно зомбированный, но знающий, что я не «коммуняка» какой-нибудь, и со мной можно поговорить по существу, с удивлением спрашивал меня:

— А что Вы так волнуетесь, ведь это же МВФ, они плохого не посоветуют.

— А почему Вы так думаете? — с жаром отвечал я, — а разве мы не должны все досконально проверить?

— Ну, в принципе, должны, — отвечал он удивленно.

Не знаю, насколько я его тогда убедил, помню, только что он ушел озадаченный.

Впрочем, тогда мы и сами толком ничего не знали об МВФ.

Сейчас-то, особенно после книги «Исповедь экономического убийцы», в которой бывший высокопоставленный чиновник фонда откровенно говорит о том, что МВФ — это контора, созданная для подчинения стран 3-го мира США и для поддержания доллара в качестве мировой валюты, абсолютно ясно, чего хотел от нас МВФ.

Тогда же я чувствовал, что-то не то творят наши «мальчики в розовых штанишках», знаний не хватало, и я старался заниматься самообразованием. Много читал разной специальной литературы, в частности, мне удалось ознакомиться с материалами, освещавшими события «нефтяного кризиса» 70-х годов. В них я с ужасом обнаружил, что инфляцию от роста цен на энергоносители Западные страны не могли погасить более десяти лет, а ведь нам предлагали сделать то же самое.

В марте 1992 года у нас была встреча лидеров фракций с Ельциным (тогда он ещё встречался с депутатами всех фракций) и я, вооруженный новыми знаниями, обратился к нему: «Борис Николаевич! Даже в западных странах рост цен на нефть в период нефтяного кризиса привел к инфляции, которую не могли остановить несколько лет! Вы представляете, что будет у нас?» — с жаром говорил я ему. Он слушал и кивал головой.

А еще я довел до него свою доморощенную идею о том, что рецепты МВФ в основном предлагаются странам 3-го мира, но нам они не подходят, так как для них обрушение всей промышленности может быть и не так важно потому, что ее у них почти нет, чего нельзя сказать про нас.

Ельцин снова кивал головой, обещал нам цены не отпускать и может быть, именно после этого разговора, где то публично заявил, что Россия плясать под дудку МВФ не будет.

Но это было только на словах, так как внешняя политика, которую проводил министр иностранных дел господин Козырев, была, мягко говоря, странной. Козырев пресмыкался буквально перед всеми иностранными государствами. Так, например, при ратификации договора с Венгрией МИДом неожиданно было предложено дополнительно покаяться перед венграми по поводу событий 1956 года. Я резко выступил на заседании Верховного Совета против этого акта «политического мазохизма», что вызвало у МИДовцев достаточно своеобразную реакцию. Они стали нас зазывать на разные мероприятия, видимо для того, чтобы лучше понять нашу позицию. Так я попал на встречу с датским министром иностранных дел, а потом еще на какой-то прием официальных иностранных лиц.

Новоявленные дипломаты никак не могли взять в толк, почему не «коммуняки», молодые парни выступают против. Хорошо помню дискуссию с одним из замов Козырева, который в ответ на наши обвинения в сдаче позиций оправдывался тем, что Россия сейчас слаба, как никогда. Вот, мол, подымимся экономически, тогда другое дело. «Да как же мы подымемся, если вы все сдаете», — отвечал я ему.

Выходил на нас и «серый кардинал» Ельцинской команды тогдашний бесспорный фаворит Г. Э. Бурбулис. Мы собирались поучаствовать в съезде патриотических организаций, и он вызвал нас к себе для того, чтобы, как он выразился, «посоветоваться».

На самом деле ему хотелось просто на нас посмотреть и понять, что мы собой представляем. На встрече были я, Головин, Олег Плотников и Женя Кожокин. Он не был активным участником фракции, но когда узнал, что нас почтил своим вниманием сам Геннадий Эдуардович тотчас же навязался на встречу.

Бурбулис нам не понравился. Его внешний вид не мог не вызвать негативной реакции. Классический Иудушка Головлев. Говорит тихо, глаза мутные. Весь какой-то невыразительный. Он вяло предложил нам заняться молодежной политикой, намекая на то, что это было бы гораздо лучше, чем сомневаться в правильности реформ. Расстались, мы с ним ни о чем не договорившись.

Между собой мы прозвали его Доном Рэбой, по аналогии с известным персонажем романа братьев Стругацких «Трудно быть богом».

Это позволяло нам секретить упоминание всесильного временщика в публичных разговорах.

Как же он всем мешал. Даже Ельцин один раз без ложной скромности заметил: «Ленина сгубил сифилис, а меня сгубит Бурбулис» (По поводу Ленина не раз уже разоблаченная клевета, а Бурбулис действительно мрачнейшая фигура того периода).

В связи с этим, во время моего разговора с Олегом Григорьевым, нашим экспертом, о котором я уже упоминал выше в рассказе про Б. Немцова, родилась следующая хохма.

— Все можно поправить, но как быть с Бурбулисом? — спросил он меня.

— Предлагаю, в связи с развитием многопартийности в стране, срочно создать партию социалистов-революционеров, — отвечал я ему, и он, громко хохоча, со мной согласился.

Поставить правительству двойку

Экономические неурядицы, обрушившиеся на страну в связи с реформами, не могли не вызвать резкого социального недовольства. При этом новая власть не церемонилась с народом. 23 февраля произошла безобразная история с избиением ветеранов, которые хотели возложить венки к Могиле Неизвестного солдата, а их не пустили. 17 марта в годовщину референдума по вопросу о сохранении СССР прошли митинги протеста против Беловежского соглашения, нагло проигнорировавшего мнение народа.

Огромное количество писем, жалоб об остановленных заводах, не выплаченных зарплатах, буквально завалили Белый Дом. В конце концов, 6 апреля был созван 6-ой съезд народных депутатов Российской Федерации, который был должен обсудить деятельность Правительства.

У нас во фракции разгорелась нешуточная дискуссия по поводу того, какую оценку давать Правительству. Я, Андрей Головин, Игорь Муравьев были настроены решительно, но многие еще колебались. Это с современных позиций многое может казаться очевидным. Забылись проблемы советского периода, и он на фоне нынешнего разгула коррупции, вопиющего имущественного неравенства, вызывает ностальгию.

Тогда было все наоборот. Советские времена — времена сплошного дефицита, очередей, кумовства. А реформы рассматривались как рывок к светлому «капиталистическому будущему» и все, кто выступал с критикой, сразу же записывались в ретрограды. На выступление против таких реформ надо было решиться. Демарш в сентябре 91 года по поводу незаконных указов, о котором я уже упоминал, голосование против дополнительных полномочий это были действия, направленные против методов проведения реформ, но не против них самих. Теперь мы замахнулись на «святое».

Доклад поручили готовить мне и, когда я огласил основные тезисы на заседании фракции, развернулась дискуссия, длившаяся часа 2, и мое выступление было одобрено с разницей в 1 или 2 голоса. Еле, еле.

В своем выступлении я заявил о том, что надо поставить Правительству 2-ку. Заявил, что если так дальше дело пойдет, то в будущем наступит демографическое «эхо Гайдара», так как скоро женщины практически перестанут рожать, и в 10-е годы 21-го века будет очень мало молодежи, которая пойдет в вузы и на рабочие места. (Так оно и вышло). Досталось и Ельцину за дополнительные полномочия.

Я отметил, что такие полномочия за всю современную историю давались парламентами немногим лидерам, в частности они давались Муссолини в 1926 году.

На следующей день Ельцин встречался с нашей фракцией в Царицыной палате и выражал нам свое недовольство: «Тут, понимаешь, меня с Муссолини сравнивают». При этом он не глядел на меня, а смотрел куда-то в сторону.

Правительство реформаторов тоже очень болезненно воспринимало критику. Вплоть до демонстративного ухода из зала заседаний съезда. При их амбициях этого следовало ожидать, людей, обладающих истиной в последней инстанции, всегда раздражают непосвященные неучи, мешающие им на пути.

Впрочем, из зала они ушли не по своей воле, а по команде «сверху». Причем сверху в прямом смысле. Я как раз стоял около микрофона в первых рядах, где сидели члены Правительства.

Вдруг, после одного уж совсем нелестного высказывания Хасбулатова на счет их деяний, с балкона, расположенного с правой стороны, Гайдару махнула рукой седая, старая женщина. Это была Елена Боннэр — вдова академика Сахарова. Егор Тимурович глянул наверх, послушно махнул рукой уже сам и наши «мальчики в розовых штанишках» гуськом потянулись к выходу из зала. Конечно же, СМИ и особенно телевидение устроили по этому поводу истерику, пытаясь вызвать у населения панику и негодование десяток раз показав, как гордые и обиженные члены Правительства покидают зал Большого Кремлевского дворца.

«Смене — Новой политике» тоже досталось. Не знающая оттенков, политически ангажированная публика, завязанная на персоналии, сразу же начала нас обозвать «предателями» и, видимо, в связи с относительно молодым возрастом, «Павликами Морозовыми».

Когда из гостиницы Россия после обеда мы шли на заседание, демократическая толпа, узнав кого-нибудь из нас, кричала и улюлюкала. Приятного было мало, ну тут уж все по Пушкину получается:

Съезд принял половинчатые решения, в Правительство ввели представителей директорского корпуса, безумный жесткий курс финансовых ограничений был ослаблен. Центробанк, который возглавил Геращенко, начал эмиссию денег, но все это, конечно, не решало проблем. По прежнему российской промышленности и сельскому хозяйству не предоставлялось никаких преференций со стороны властей и предприятия резко сокращали объемы производства.

Партия «Обновление»

В политическом плане результатами съезда было формирование парламентских блоков, в частности, был создан центристский блок конструктивной оппозиции: «Созидательные силы», в который вошли «Смена — Новая политика», Промышленный союз и «Рабочий союз — Реформы без шока». То есть, начиная с 6-го съезда, мы уже четко встали на позиции конструктивной оппозиции, которая пыталась предлагать Правительству свои пути проведения реформ.

Сразу после съезда на нас вышла мощная команда Аркадия Вольского, который в тот период возглавлял Российский союз промышленников и предпринимателей (РСПП). Аркадий Иванович пригласил нас к себе в резиденцию. Тогда она находилась на Старой площади, рядом с комплексом зданий ЦК КПСС, перешедших по наследству Администрации Президента. Нам, «сменовцам», было предложено сотрудничество, в частности, мне было предложено войти в состав руководства создаваемой на базе РСПП партии Всероссийский союз «Обновление».

Приняли нас, как в таких случаях говорят, как родных. Аркадий Иванович — опытнейший политик, прошедший огонь и воду, обаятельно рассказывал нам различные байки из своей жизни. В начале 60-х он был секретарем комитета комсомола ЗИЛа и однажды к ним приехал сам Хрущев. Никита Сергеевич остался недоволен состоянием заводских бытовок, столовой. Распаляясь, чуть не топая ногами, он кричал в парткоме: «Об людях надо думать, об людях!» (если произносить эту фразу скороговоркой, получалось, что нужно думать о женщинах легко поведения, в чем и был смысл байки).

«Так вот, — заключил Вольский в конце разговора, став серьезным, — делая реформы надо думать о людях, а у наших младореформаторов это как раз не получается».

Далее события развивались стремительно. Буквально через несколько недель, в мае я сидел в Президиуме в Колонном зале Дома союзов, на учредительном съезде партии Всероссийский союз «Обновление» и был избран одним из 5 ее сопредседателей. Было много правильных выступлений делегатов о необходимости корректировки реформ и прочих благих пожеланий, которые, к сожалению, так и не были воплощены в жизнь.

Теперь задним числом я понимаю, почему РСПП — тогда фактически представляющая собой волю директорского корпуса, так ухватилась за нашу группу. Дело в том, что все они были представителями партийно-хозяйственной элиты. Отношения с прежней властью у них как у практиков были достаточно сложные и возврата к прошлому, когда ими командовали из горкомов и обкомов, им не хотелось. Кроме того, они как огня боялись обвинений по поводу их партийного прошлого. Их и так в прессе называли не иначе как «красными директорами» и им очень не хотелось, чтобы их записали во враги реформ. Поэтому сотрудничать с блоком консерваторов во главе с коммунистами им не хотелось. С другой стороны, как практики, они не могли не видеть безумие происходящего, несмотря на наукообразные заявления Гайдара и его компании.

И тут вдруг появились молодые, такие же «младшие научные сотрудники» как и реформаторы, никогда не состоявшие в КПСС, могущие говорить с ними на одном и том же языке, которые в хвост и в гриву критикуют реформы, и которых, следовательно, трудно обвинить в попытках коммунистического реванша. Конечно, мудрый Аркадий Иванович сразу почувствовал выгоду такого сотрудничества и пригласил нас к себе.

В РСПП я познакомился с Иосифом Дискиным, заместителем директора Института социально-экономических проблем народонаселения РАН, ныне известным политологом, который в 89 году написал статью: «Четыре шага по тонкому льду», в которой раскритиковал все основные позиции либералов по экономическим вопросам, либерализации цен, конвертации валюты и приватизации. Ясное дело, когда его прогнозы стали сбываться, он об этом заявил и его вес, как специалиста, очень возрос, поэтому для меня общение с ним было очень полезным.

Вообще тогда новая политическая культура еще только зарождалась и нам, новичкам, которым приходилось обучаться всему на ходу, было очень интересно наблюдать за работой профи старой политической системы.

Хотя КПСС сейчас является жупелом тоталитаризма, в партии, в отличие от новых властей, умели тонко подбирать состав любых создаваемых общественных организаций.

Я помню, как Вольский вместе с Владиславлевым тщательно перебирали представителей культуры, регионов, лидеров национальных республик, которым можно и нужно предложить войти в состав партии. Так, например, среди «обновленцев» оказался замечательный режиссер и человек Владимир Меньшов.

Однако, не обошлось и без казусов. Буквально накануне заседания я был свидетелем того, как Вольский, оправдываясь перед кем-то по телефону, объяснял, что вышло недоразумение. Судя по тону и содержанию разговора, он беседовал с М. С. Горбачевым, который очень обиделся, что его не пригласили. Но Аркадий Иванович сделал это совершенно правильно, понимая, что негоже создавать новую партию, приглашая на ее учредительный съезд бывшего Генерального секретаря ЦК КПСС. Он интуитивно боялся того, что потом так гениально сформулировал Черномырдин: «Какую партию не создаем, все КПСС получается».

Фактическим лидером партии должен был стать Александр Павлович Владиславлев, вице-президент РСПП, правая рука Вольского. Это личность была более встроена в рыночную экономику, чем Вольский. Он был вхож в Правительство и не прочь был по их поводу посплетничать. В частности, я впервые от него услышал ставшую затем притчей во языцех, историю о том, как Гайдар беседовал с представителями Президента США на английском языке, нарушая все протоколы и унижая своим подобострастием Россию. «Кстати, английский у него слабый, — заметил при этом Владиславлев, — у меня лучше».

Он же рассказал мне и о том, что, несмотря на снобизм и обиды реформаторов на непонимание их великих деяний, они, по его сведениям, уже несколько раз собирались за закрытыми дверьми, обсуждали ситуацию и не понимали, почему у них ничего не получается. Не знаю, насколько это было правдой, не знаю какие выводы делали они из складывающейся ситуации, вероятнее всего винили не такой как у всех «совковый народ», но в том почему у них не получалось, надо разобраться и нам.

Причины неудач радикальных реформ

И так основными составляющими реформ Гайдара были:

• введение свободного ценообразования;

• открытие внешних рынков и введение конвертируемости валюты;

• борьба с инфляцией, путем сдерживания величины денежной массы.

При этом вопросы приватизации Гайдаром сознательно переносились на более поздние сроки. И мы о ней тоже поговорим позже.

Все эти преобразования больно ударили по экономике страны.

Свободное ценообразование

Отпуск цен, в силу достаточно сильного монополизма и эгоизма товаропроизводителей, привел к включению системы следующей отрицательной обратной связи.

Повышение цен на сырье вело к уменьшению выпуска продукции, а, в связи с этим, и ее удорожанию, так как общие издержки производства теперь ложились на меньшее количество произведенных товаров. Удорожание продукции замедляло сбыт и в свою очередь вело к еще большему сокращению производства. В результате большинство предприятий сократило производство до объемов ниже точки безубыточности. Всем не хватало средств на текущие платежи, возник коллапс всеобщих неплатежей. Предприятия вставали. Таким образом, вести конкурентную борьбу, путем снижения цен, на которую так надеялись реформаторы, предприятия просто не могли. По науке это называется инфляцией издержек и о ней написано в любых учебниках по экономике.

Открытие внешних рынков

Открыв рынки, и установив свободный курс рубля к доллару, реформаторы сразу же поставили российские предприятия в невыгодные условия по сравнению с западными производителями по вышеуказанным мной причинам, главной из которых являлась неопытность работы наших предприятий в условиях рынка. Ведь даже чемпион мира по шахматам проиграет игроку в преферанс среднего класса, когда сядет за карточный стол в первый раз.

При этом следует отметить что, в отличие от свободного ценообразования, которое является непременным атрибутом любой рыночной экономики и его введение хотя бы как-то можно объяснить, выбор курса на открытие экономики страны, имеющей слабые позиции на внешних рынках, противоречит всему мировому опыту. При проведении модернизации национальных экономик защита собственных производителей это аксиома. При модернизации обычно таможенные пошлины на товары из других стран высочайшие, кредиты для своих самые выгодные. Так поступали и Южная Корея, и другие «азиатские тигры», поступали так, в свое время, и Соединенные штаты Америки.

Мало кто знает, что хотя формальной причиной гражданской войны Севера и Юга в США было освобождение негров, фактически шла борьба между 2-мя направлениями развития США. Или должно было победить преобладание сырьевого сектора по выращиванию хлопка на плантациях с использованием дешевой рабской силы и получение в обмен дешевых, не обложенных пошлинами промышленных товаров из бывшей метрополии, либо развитие собственной промышленности, путем введения высоких пошлин и защиты своих производителей. Победили, как известно, северяне и именно после этой войны США начали стремительно развиваться и радикально отличаться от других бывших колоний Нового Света. Такое положение дел дало повод одному американскому экономисту сказать, что Страны Латинской Америки — это страны, где в Гражданских войнах, а их там было немало, победили южане, что почти на 200 лет предопределило отставание и нищету этой части света. Благодаря нашим реформаторам мы оказались в такой же ситуации.

Причем необходимость шагов по защите собственных производителей была абсолютно очевидной. Депутатский корпус в яростных дебатах постоянно пытался доказать это, но реформаторы сознательно игнорировали любые предложения и подчинялись рекомендациям Международного валютного фонда, который обслуживал корыстные интересы США, очень нуждавшегося в то время в открытии новых рынков, которыми и стали страны бывшего советского блока. Теперь можно с уверенностью сказать, что именно Россия, став безропотным донором для западной экономики, в результате продлила за свой счет ее процветание и отсрочила наступление мирового финансового кризиса, наступившего в 2008 году.

Даже в международных отношениях, где Правительства всегда выступают за своего производителя, была допущена крайняя беспечность. Выход на международные рынки, ох, как сложен, в Японии, например, существуют специальные государственные компании, занимающиеся поддержкой своих предприятий. У нас же было все пущено на самотек. Учили плавать путем бросания в воду со связанными ногами. В результате рыночное равновесие установилось, но уродливое, приведшее к фактической гибели машиностроения и других отраслей, выпускающих продукцию с высокой степенью переработки.

Отсутствие промышленной политики традиционно объясняют у нас нежеланием власти усиливать коррупционную составляющую. Мол, как только начинаются преференции, то сразу жди откатов. Но эта критика от лукавого. Все с точностью до наоборот.

Если есть политика, есть нормативные документы, в которых расписано, какие отрасли надо поддерживать, какие регионы дополнительно развивать, и при создании этих документов гласно, на совещаниях (а лучше всего в комитетах и комиссиях парламента) обсуждать, почему, на основании чего, необходимо давать преференции именно этим отраслям и регионам, это одно. А когда чиновник есть, а политики нет, то тогда он действительно волен направлять бюджетные средства куда захочет, в том числе и по не бескорыстным причинам. При этом он не связан никакими рамками и может поддержать не сверхнужное стране производство какого-нибудь энергосберегающего оборудования, а проект современной переброски северных рек, типа моста на остров Русский, по которому некому ездить или зимней Олимпиады в Сочи, единственном месте в России, где климат субтропический!

Снобистская идея о том, что Правительство не должно заниматься поддержкой производства электроники, тракторов и самолетов, идея о Правительстве «ночном стороже» есть порождение иллюзий начала 19 века и не имеет ничего общего с реальной действительностью.

В 1992 году я был в составе парламентской делегации в Австрии. Нас водили по зданию Парламента. Помню, как скисла физиономия депутата Майданникова — радикала демократа, когда он увидел на гербе Австрии, о, ужас, ненавистные серп и молот, сжимаемые когтями орла. Я по этому поводу вдоволь повеселился, но заодно и поинтересовался, какие законы рассматривает Парламент Австрии в настоящий момент.

Выяснилось, парламентарии рассматривали закон «Об использовании тропического леса». А еще я узнал, что у них есть законодательство о помощи фермерам, ведущим хозяйство на склонах гор. Да, производимая ими сельхозпродукция из-за издержек очень дорога, но иначе, если они прекратят свою деятельность, начнется эрозия почв и поэтому их государство дотирует. Вот в какие тонкости вмешивается государство в высокоразвитых странах, на которые так любят ссылаться наши радикалы.

А наши реформаторы абсолютно абстрактно подходили к предприятиям. Для них чулочная фабрика и электростанция одинаково являлись юридическими лицами, и они не хотели понимать того, что, если, в отличие от фабрики, остановится из-за невозможности купить мазут, электростанция, остановятся все питающиеся от нее предприятия.

Монетарная политика

Регулирование инфляции только путем повышения налогов, сжимания денежной массы и повышения кредитных ставок вело в тупик, так как в вопросах финансовой политики наши реформаторы придерживались очень примитивных и давно устаревших представлений классической политэкономии 18–19 века.

В соответствии с этими давно пропахшими нафталином теориями рыночное равновесие наступает именно в тех точках кривых спроса и предложения, которые наиболее полно соответствуют потребностям общества. Именно поэтому в те времена был провозглашен лозунг: «Рынок решает все».

И это, несмотря на то, что весь исторический опыт двадцатого века, в первую очередь, «Новый курс Рузвельта» в 30-е годы, работы Кейнса и его последователей доказали, что сплошь и рядом рыночное равновесие наступает совсем не там, где надо, делая ненужными и выброшенными из общественного производства и потребления миллионы людей. И борьба с безработицей и бедностью невозможна без вмешательства государства. Но у нас оно в рынок не вмешивалось, и рынок действительно все решил сам, в пользу сырьевого уклона и свертывания хайтека.

Реформаторы всю свою политику сводили к сдерживанию эмиссии денежных знаков, не понимая, что основной причиной инфляции было не количество денег (монетарная инфляция), а инфляция издержек, о которой говорилось выше.

В результате у нас на десятилетия сложилась ситуация, при которой деньги являются очень дорогими. Именно поэтому, несмотря на болтовню о малом и среднем бизнесе, его развитие тормозится все 20 лет реформ, благодаря грабительски высокому проценту за кредиты, что, в свою очередь, опять же ведет к росту инфляции, темпы которой до самого последнего времени были аномально велики.

Что касается МВФ, то он давал нам такие идиотские советы потому, что это главная задача данной организации. Так как такая политика в отношении стран 3-го мира, является составной частью процветания Запада, самой основной составляющей системы капитализма. Не будут они всучивать свои кредиты, доллар перестанет быть мировой валютой, не станут они подавлять местную промышленность, не будет сбыта товарам, производимым американскими монополиями во всем мире и т. д.

При этом задача для МВФ облегчалась тем, что эту политику не особо пришлось и навязывать, так как в стране нашлась масса идиотов (и/ или предателей), свято поверивших в благо предлагаемых рецептов.

Вспомните, нас ведь даже особо и не обманывали, с самого начала предлагая нам путь страны третьего мира. В прессе в качестве примера для подражания приводился Пиночет, раздувался интерес к приезду автора аргентинских реформ, на которые народ Аргентины отвечал бунтами и демонстрациями.

Таким образом, даже с точки зрения построения капитализма, действия реформаторов были абсолютно безграмотны и преступны. Но сейчас мне хотелось бы порассуждать на тему о том, а так ли уж хороши рынок и капитализм сами по себе?

Отступление № 5. Стоит ли игра свеч

Теперь, когда прошло столько лет, когда над миром пронесся как смерч мировой финансовый кризис, и вся система морового капиталистического хозяйства пошатнулась, у меня возникают совсем уж крамольные мысли.

Читателям, свято верящим в рыночные отношения, предлагаю данное отступление пропустить для сохранения душевного спокойствия.

Из вышеизложенного материала можно сделать вывод, что главная беда реформ в том, что не было создано условий для честной конкуренции, для поддержки собственных предприятий, и все это так.

Но теперь я хотел бы поговорить о самой конкуренции, как таковой.

Правда ли, что она панацея от всех бед? В условиях конкуренции потребитель получает самый лучший товар, а тот, кто производит плохой, терпит крах. Знаем, знаем. Но какой ценой это дается?

Английский биолог дарвинист Ричард Докинз в своей книге «Величайшее Шоу на Земле: свидетельства эволюции» исследует вопрос о том, почему деревья в лесу столь высоки. Он доказывает, что высота деревьев, достигающая 50 и более метров, связана исключительно с тем, что таким образом они борются за солнечные лучи друг с другом:

«Деревья расточительны. Стволы деревьев — стоящие памятники бесполезному соревнованию — бесполезному, если мы мыслим категориями плановой экономики. Но экономика природы не спланирована. А в лесу Дружбы (так называет Докинз лес, в котором есть всеобщая договоренность не расти выше 5 метров) экономится масса органического вещества и воды».

Действительно, что дешевле: произвести 100 000 тракторов на одном заводе или те же 100 000 на двух? Ведь в этом случае нужно не одна а, как минимум, две поточные линии, в два раза больше зданий, охраны, служб маркетинга. При этом, уж мы то теперь это знаем, юристы конкурирующих компаний будут вести друг с другом тяжбы, заваливать суды исками, пиар службы поливать конкурентов грязью. А сколько нужно дополнительно мест в службах безопасности, чтобы охранять конфиденциальную информацию? И все это для того, чтобы избавить потребителя от монополизма и диктата цен? А разве заработная плата всех этих служб, никак не связанных с производством, не входит в цену продукции, а если так, то будет ли цена реально, ниже в случае конкуренции?

Представьте себе такую картину: есть 1 магазин, в котором обслуживается 1000 человек, или 10 магазинов, обслуживающих те же 1000. Во втором случае количество покупателей на 1 магазин 100 человек. Прибыль от них в 10 раз меньше. А нужно заплатить за аренду, продавцам и т. д. Есть ли при такой конкуренции возможность снижать цены? Конечно, нет!

Кстати, может быть, у нас такая дороговизна в Москве, потому, что в столице почти реализован лозунг: «на каждого жителя по магазину»?

А теперь про плановую экономику.

Нам долго внушали, что плановая экономика плоха тем, что в ней слишком много чиновников. Нам говорили, там у них никто не следит за тем, чтобы мороженое в жару было, оно появляется, потому что рынок диктует.

Однако, как оказалось, за рынком нужен глаз да глаз. В советские времена была лишь одна финансовая служба. Теперь: налоговая, казначейство, служба по рынку ценных бумаг, антимонопольная служба. Мы кричим, что бюрократия все множится, но это объективно, в развитых странах мира все эти службы также существуют. Оказалось, что для того, чтобы рынок работал бюрократии нужно даже больше.

«Зато рынок четко определяет, куда надо вкладывать инвестиции, он не позволяет принимать неэффективные решения!» — скажут мне апологеты.

Ой, ли, вы что имеете в виду под инвестициями? Биржу? Да там цены меняются от какого-нибудь взрыва посольства США в Ливии или от высказывания Жириновского о запрете доллара. Всем непредвзятым специалистам давно ясно, что биржа это просто площадка для спекулянтов, и никакого отношения к реальной экономике не имеет. Денежные средства в реальный сектор инвестируются не так. А как?

А вот как. Если предприятие хочет получить внешние инвестиции, выпустить дополнительные акции, облигации, она нанимает фирму, которая оценит ее активы, сумеет расписать в выгодном свете и представить рейтинговым агентствам. Деньги за это берутся немалые. А агентства эти, вы думаете, они абсолютно объективно оценивают ваши возможности? И, главное, раз не рынок, а агентства решают, то чем они принципиально отличаются от Госплана, который тоже оценивает ситуацию, и решает, что и где строить?

«Агентств несколько — ответят мне, — а Госплан один». Что ж это довод, но это-то как раз и можно поправить, организовав альтернативную экспертизу. И такую конкуренцию в сталинские времена специально организовывали между КБ — разработчиками самолетов и других вооружений. Побеждал лучший.

Возмущенный рыночник сейчас же возопит: а дефициты при плане, а отсутствие стимулов к труду, а диктат производителя, а бесхозяйственность? Помню, помню, кто ж спорит. У каждой системы свои плюсы и минусы, как у каждой медали две стороны.

Но не лучше ли взять от обеих систем, и плана, и рынка их наиболее работающие механизмы, а не шарахаться из крайности в крайность?

Приватизация, она зачем?

Основными проблемами советской экономики была низкая мотивация труда, уравниловка, бюрократические формы управления, не дававшие простор здоровым инициативам. Любимым выражением позднесоветских времен, определяющим всю суть существующих бед, было: «Хозяина нет!» И первоначально, когда еще только началась перестройка, идеи по развитию инициативы трудовых коллективов активно пробивали себе дорогу. Был принят закон, в соответствии с которым, создавались советы трудовых коллективов, и они должны были заниматься реальным управлением предприятиями. Однако на практике диктат ведомств, инертность мышления людей приводили к тому, что СТК чаще всего действовали лишь на бумаге или начинали подменять профсоюзы. Появились мысли, что истинно самостоятельными предприятия станут, если из государственной собственности перейдут в собственность работающих на этих предприятиях людей. И в СССР, с его неразрушенным капитализмом общинным мышлением, с его предприятиями, которые во многом напоминали большие сельские общины, так как люди на них не только работали, но были связаны и другими формами жизни. У предприятий были свои базы отдыха и люди отдыхали вместе, крупными предприятиями строилось жилье и люди, работающие на предприятиях жили по соседству. Поэтому был очень большой шанс реализовать коллективные формы собственности.

Если чувство хозяина дает самый лучший результат при управлении предприятием, то по логике вещей лучше всего, чтобы хозяевами были очень многие.

Про этот путь, в свое время, еще Ленин говорил, заявляя, что социализм это строй цивилизованных кооператоров.

Между прочим, сторонники демократизации собственности в то время были и на Западе. И они, почувствовав возможность, внедрить эти идеи в СССР, народ которого не был развращен тогда алчностью и потребительством западного мира, ринулись к нам.

Я помню страстную лекцию Джона Симмонса, американского специалиста по этим вопросам, прочитанную им в 1991 году, в Комиссии по экономической реформе. Позднее я познакомился с Патрицио Келсо, вдовой Луиса Келсо, который сумел во времена республиканской администрации Рейгана провести так называемый закон «Об ЭСОП». Этот закон ввел существенные льготы, как собственникам предприятий, которые продавали свои предприятия работникам этих предприятий, так и самим работникам. В результате на таких предприятиях росла производительность труда, дисциплина, убыточные предприятия становились прибыльными.

Но в США таких продавцов было шиш да маленько, а в России таким продавцом могло стать государство.

Поэтому законодательство о приватизации, которое было принято в 1991 году, предполагало, что все граждане будут иметь именные приватизационные счета, которые можно будет использовать для приобретения акций предприятий. При этом мыслилось, что работники предприятий, в первую очередь, будут приобретать акции тех заводов и фабрик, на которых они работают. Но и работники государственных учреждений и структур, не подлежащих приватизации, врачи, учителя, милиционеры и т. д. также должны были получить в обмен на средства, находящиеся на их счетах, акции этих предприятий.

Логика была простая, они, как и остальные граждане, принимали участие в создании того имущества, которое предполагалось приватизировать, и лишить их такой возможности было бы несправедливо.

Совмещение собственник-работник позволяло устранить пресловутое известное ранее нам в теории, а сейчас познанное всеми нами на собственной шкуре, противоречие между трудом и капиталом.

И именно на эти наиболее прогрессивные элементы приватизационного законодательства и был направлен первый удар реформаторов.

Причем эту борьбу возглавил не Егор Гайдар — человек с невысоким волевыми качествами, а Анатолий Борисович Чубайс. Личность ныне легендарная и даже зловещая.

Дело в том, что закон о приватизации был принят еще до их прихода во власть, в июне 1991 года и даже, мало кто об этом помнит, был назначен Председатель Госкомимущества Михаил Дмитриевич Малей. Во время одного из заседаний по обсуждению проекта Малей, тогда уже человек не молодой (ему было пятьдесят), сказал мне по поводу требований, которые надо выдвигать к работникам ГКИ: «Это должны быть «херувимы перестройки», потому что будет очень велик соблазн злоупотреблений».

В корень глядел!

Как говорится, почувствуйте разницу, всем ясно, что его рыжеволосый преемник, такими вопросами себя, мягко говоря, не обременял.

В начале лета 1992 года, когда мы стали рассматривать поправки в закон «О приватизации…», предложенные Правительством реформаторов, весь спор шел вокруг двух вопросов.

Первый — это индексации основных фондов предприятий. Цены к тому времени возросли за несколько месяцев реформ раз в 20, а стоимость оборудования оставалась еще прежней. Получалось, что государственную собственность будут продавать за бесценок.

На заседании в комитете по промышленности мы по этому поводу очень жарко спорили. Я тогда заявил:

«Поймите же, благодаря вашим великим реформам стоимость основных фондов стала меньше чем стоимость оборотных».

На что Чубайс, усмехаясь, ответил: «Еще не стала» — причем таким тоном, что было понятно, именно такая задача им и ставится: не индексировать стоимость основных фондов ни при каких обстоятельствах, чтобы как можно дешевле и быстрее их распродать, и что он ни на какие компромиссы никогда не пойдет.

Второй вопрос — это как раз идея сделать собственниками предприятий, в первую очередь, их работников. В практической плоскости эта проблема означала следующее: предоставлять ли большие льготы трудовым коллективам при приватизации, или сделать крен в сторону размывания собственности, разрешив большую часть акций предприятий передавать всему населению в обмен на средства, находящиеся на индивидуальных приватизационных счетах. При этом реформаторы старались сделать все для того, чтобы те, кто работает, стали собственниками как в можно меньшем масштабе. Им нужен был классический капитализм, с крупными буржуями в цилиндрах, как на плакатах Маяковского.

Конечно, в своей борьбе они использовали прессу. По команде газеты подняли яростный вой: «Верховный Совет отнимает собственность у народа и все отдает работникам заводов и фабрик, бросая на произвол судьбы учителей, врачей и военных».

Тем не менее, при принятии поправок в закон нам удалось отстоять прежнюю схему. А после этого Чубайс и команда сделали знаменитый финт с превращением именных приватизационных счетов в ваучеры, что воочию показало: плевать им на врачей и учителей. Для них главное, как можно быстрее сосредоточить собственность в руках немногих.

Ваучерная авантюра

Эта история уже обросла легендами и поэтому, как непосредственный участник тех событий, хочу это детально разъяснить.

По закону должны были существовать именные приватизационные счета. Они должны были быть оформлены как счета в сбербанке и, самое главное, иметь ограничения по отчуждению. Да и защищены они были бы от подделок, что немаловажно. Кто ж знает как получил по распространенной легенде целый Камаз ваучеров Бендукидзе, приватизируя Уралмаш? Может быть, их просто подделывали?

Вот что гласил закон (Закон РСФСР от 03.07.1991 № 1531-1 «О приватизации государственных и муниципальных предприятий в РСФСР»):

Статья 11. Источники средств для приобретения государственных и муниципальных предприятий

1. Для приобретения государственных и муниципальных предприятий используются личные сбережения граждан, именные приватизационные вклады, личные лицевые приватизационные счета, собственные средства юридических лиц, определенных в п. 1 статьи 9 настоящего Закона, а также заемные средства.

Порядок безвозмездной передачи гражданам государственной и муниципальной собственности путем перечисления государством приватизационных вкладов на именные приватизационные счета и использования этих вкладов в процессе приватизации устанавливается Законом РСФСР «Об именных приватизационных счетах и вкладах».

Абзац 2 утратил силу. — Указ Президента РФ от 24.12.93 № 2288.

В 1992 году команда Чубайса предложила массу своих поправок, в том числе и предполагающих отмену этих норм. Но, как я уже говорил, эти поправки в закон не вошли. Однако закон «Об именных приватизационных счетах и вкладах» профильным комитетом на тот момент не был подготовлен.

Тогда при утверждении программы приватизации на 1992 год (буквально через неделю после провала их поправок в закон) они втихаря, без всяких пояснений, ввели в нее иезуитскую формулировку:.

7. Использование именных приватизационных вкладов граждан в 1992 году.

7.1. Система именных приватизационных счетов (приватизационных чеков) вводится не позднее 1 ноября 1992 года. Правительство Российской Федерации не позднее, чем за один месяц до начала выплат по именным приватизационным счетам (выдачи приватизационных чеков) представляет на утверждение Верховному Совету Российской Федерации общую сумму, подлежащую выплате в виде именных приватизационных вкладов (приватизационных чеков), и размеры выплат одному гражданину.

7.2. Для обслуживания обращения и распределения средств с именных приватизационных счетов комитеты по управлению имуществом и фонды имущества всех уровней создают и способствуют созданию финансовых институтов (инвестиционных компаний, фондов и других) и обеспечивают широкое привлечение к участию в них предпринимательских структур.

То есть получалось, все вроде бы по закону счета и вклады присутствуют, и только в скобках появились никому не понятные приватизационные чеки. Как будто это одно и то же. Причем никаких дополнительных разъяснений не давалось.

После бурных дебатов 5 июня по закону программу принимали через неделю и в более спокойной обстановке. Я, например, вообще был в командировке в Архангельске. И, короче говоря, никто, к сожалению, данной подмены не заметил. В пояснительной записке жульнически ничего про это не было сказано.

«А где же были эксперты, Комиссия по экономической реформе», — спросите Вы? Ее возглавлял С. Н. Красавченко, который полностью был подчинен Чубайсу, поэтому от Комиссии помощи ждать не приходилось.

Вообще тут необходимо дать небольшое разъяснение по поводу специфики работы Парламента. Тот объем информации, который получает депутат при рассмотрении законопроектов, переработать практически невозможно.

Если рассматривается законопроект не профильный для депутата, то он практически не может сам освоить материал. Помниться я долго мучился этим, пытаясь досконально разобраться в каждом законопроекте, а потом, когда увидел в Австрийском парламенте в большом мусорном ящике горы нечитанных законопроектов, понял что это явление всеобщее и непреодолимо.

На практике выход из такого положения, конечно же, находят. Во фракциях сидят эксперты, они вместе с депутатами из профильных комитетов, вырабатывают общую для данной фракции позицию и доводят ее до депутатов, а те, в свою очередь, голосуют в соответствии с принятым решением связанные партийной дисциплиной.

Но в 1992 году все эти механизмы были еще в зачаточном состоянии, а законопроектов был вал.

К тому же тогда еще никто и не предполагал столь жульнического поведения со стороны команды Чубайса. Это был его фирменный стиль, с которым нам пришлось столкнуться впервые.

Далее все было разыграно, как по нотам.

Пользуясь правом дополнительных полномочий (вот оно где аукнулось!) данных Президенту, они внесли в Президиум Верховного Совета проект указа, содержащий следующую норму:

В целях ускорения передачи государственного имущества гражданам России и привлечения к процессу приватизации широких слоев населения, во исполнение требований Государственной программы приватизации государственных и муниципальных предприятий в Российской Федерации на 1992 год постановляю:

1. С 1 октября 1992 г. ввести в действие в Российской Федерации систему приватизационных чеков (приватизационных счетов).

2. Каждый гражданин Российской Федерации имеет право получить по одному приватизационному чеку равной номинальной стоимости каждого выпуска.

То есть они, просто переставили счета и чеки местами, теперь в скобках были счета, а во второй части, где сказано о выдаче чеков, про счета ни слова! И на этом основании ввели систему ваучеров.

Был август, сессии Верховного Совета не было. По схеме дополнительных полномочий в этом случае Указ должен был рассматривать Президиум Верховного Совета.

Пользуясь тем, что, на хозяйстве в то время был С. А. Филатов (ныне Президент фонда Бориса Ельцина), в Комиссии по экономической политике Красавченко, они положили его под сукно и он, не рассмотренный, через две недели стал законом.

Согласитесь, жульничество высшей пробы. Впоследствии Чубайс, делая обиженное лицо, не раз демагогично заявлял: «Но депутаты сами проголосовали за ваучеры».

Итак, ваучеры заменили счета. Их можно было продавать чуть ли не на улице. Таким образом, чубайсовцы фактически свели на нет, попытки распределить собственность более справедливо и равномерно. Ваучеры скупали буквально за копейки, хотя все помнят знаменитого высказывания Чубайса о том, что стоимость 1 ваучера равняется примерно стоимости 2-х автомобилей «Волга». Именно этого реформаторы и добивались.

Тем временем, Верховный Совет открыл свою осеннюю сессию 1992 года. Депутаты были бодрые, отдохнувшие, возмущению авантюре Чубайса не было предела.

Кроме ваучерного указа, тем же путем, без нашего участия, был принят Указ, в соответствии с которым все предприятия России должны были стать акционерными обществами до конца 1992 года, в течение 5 месяцев! Для этого надо было провести инвентаризацию имущества и массу других дел.

Ясно, что это было просто невозможно (реально акционирование шло потом несколько лет). И ясно, что все это входило в авантюрный план создания класса капиталистов в кратчайшие сроки.

От фракции с докладом на эту тему выступал я.

Разложив все по полочкам, логично, я рассказал о неразумных действиях реформаторов, но логики было маловато, надо было их как-то пронять, поэтому в конце выступления я заявил:

«И вообще деятельность нашего министерства госимущества напоминает мне один известный анекдот. Он, правда, несколько фривольный, но, я думаю, дамы меня простят:

Прилетели на Землю инопланетяне. Стали им показывать, как что у нас делается.

— А как вы размножаетесь? — спрашивают. Им показали.

— А дальше?

— А потом через 9 месяцев родится ребенок.

— Позвольте, если только через 9 месяцев, то зачем же в конце нужно было так торопиться?

И я так же, как эти инопланетяне, хочу Вас спросить Анатолий Борисович! Куда вы так торопитесь?»

Хохоту было много, некоторые демократические дамы-депутатши пытались возмутиться пошлостью анекдота, но не получилось.

Чубайс признал, что анекдот хороший, но от политики своей не отказался.

Вообще, насколько я заметил из общения с Анатолием Борисовичем, он почему то очень любил делать абсолютно демагогические заявления с непроницаемым выражением лица, а общаться тогда мне с ним, вернее даже бодаться, приходилось достаточно часто.

И далеко не всегда в такой корректной форме, как это было на вышеописанном заседании Верховного Совета.

И по поводу этого бодания я хотел бы рассказать особо.

Как я с Чубайсом бодался

Было дело. Бодался! Хотя он, конечно не дуб, во всяком случае, в те времена, когда я с ним бодался, дубом он точно не был, впрочем, как и я теленком. Хотя, годочков-то мне было всего 32. Да и Чубайсу не намного больше. «Сен Жюсты… Панимаешь…», — как бы сказал первый Президент.

Вот из-за него — то наша первая стычка и произошла. Было это, сейчас точно не припомню, где то в ноябре — декабре 1991 года. Никто еще толком, кто такой Чубайс не знал. Ельцин его только назначил Председателем комитета по управлению государственным имуществом в новом гайдаровском Правительстве.

Кстати, впервые государственный орган с названием: Министерство государственных имуществ учредил Государь император Николай Первый аж в 1837 году, а писатель Салтыков-Щедрин впоследствии, давая сатирические названия всем правительственным органам империи, назвал оное «Министерством продаж и разорений» — в корень смотрел классик.

А общаться мне с Чубайсом пришлось, вот по какому поводу. В то время, мы в Комитете по местному самоуправлению ждали от Правительства проект Постановления о разделении собственности между уровнями власти.

Тогда частных предприятий еще вообще не существовало. Ужасно, но факт. Представьте себе: Норильский никель — принадлежит не уважаемым людям, Прохорову и Потанину, а какому-то безликому государству. Деньги от продажи никеля за рубеж в казну поступают, и в Куршавеле расслабляться, получается, не на что. По нынешним временам дикость, конечно.

И вот прежде, чем собственность то эту эффективным собственникам раздать, ну, там Абрамовичу какому-нибудь, или на худой конец Березовскому, надо было понять, кто из властей за нее отвечает.

Ну, а если серьезно, то тогда действительно остро стоял вопрос о разделении полномочий между уровнями власти, а без разделения объектов собственности этот вопрос было решить трудно.

Ну, например, ясное дело, что булочная — это муниципальная собственность, Автоваз — федеральная, а вот с московским метро ясности нет. Лужков заявляет, пусть, мол, метро московским будет, а железнодорожники считают, что это неотъемлемая часть путей сообщения всей страны.

И много таких толкований было, всякий на себя тянул. И прежний председатель Госкомимущества Малей, о котором я уже упоминал, так данный документ и не родил, хотя просьбы по этому поводу и соответствующие распоряжения имелись.

Разделение собственности по уровням власти должен был утвердить Верховный Совет своим постановлением.

И тут вдруг новый министр, только что назначенный, почти сразу же после назначения предлагает это самое долгожданное Постановление.

Сели обсуждать. Ну, думаю, посмотрим, «что это за Сухов такой». Гайдар — то мне накануне не понравился, толстый, чмокает, на вопросы плохо отвечает, а этот ничего вроде бы, бумагу толковую написал, рыжий, краснеет.

— Один вопрос, — говорю, — непонятный, почему неравенство между субъектами Федерации такое? Почему республикам в составе России собственности больше, чем областям и краям отдаете?

— А это, — говорит, — так Президент велел.

— Ну, мало ли, что, Президент велел — по уму то это неправильно, зачем такую дискриминацию создавать?

— Да, но он же избран народом, — отвечает мне Чубайс и краснеет.

— Ну, я тоже народом избран и весь Верховный Совет тоже.

Короче говоря, пособачились немного, но с тех самых пор я заметил. Как Чубайс начинает демагогией заниматься, так физиономию каменной делает и сразу же краснеет.

И когда про Волги потом говорил, и про то, что страну в 91 году Гайдар от голодной смерти спас и что без залоговых аукционов никак нельзя было, краснел.

Правда сейчас, когда рассказывает о том, что в аварии на Саяно-Шушенской ГЭС не виноват, или про достижения Роснано он не краснеет, заматерел, а может быть просто по телевизору не видно.

И так как-то случилось, что в дальнейшем противостояние его напору в Верховном Совете у нас с ним превращалось в какую-то личную дуэль.

Сначала, как я уже выше рассказывал, я его анекдотами пытался срезать, а потом война началась настоящая.

Однажды на заседании у Председателя Совета Республики Соколова Вениамина Сергеевича, вдумчивого интересного человека, в прошлом большого ученого физика (позже он был членом Счетной Палаты и готовил разоблачительный доклад о деятельности Чубайса по приватизации), у нас с Анатолием Борисовичем снова зашел спор по поводу собственности работников предприятий.

Я тогда уже оброс массой связей с людьми, которые это отстаивали. Эти и Владимир Тарасов, будущий вице Президент ассоциации таких предприятий, и руководитель ассоциации советов трудовых коллективов Байбурский и другие, так что я уже достаточно хорошо знал и про испанские кооперативы «Мандрагон», и про систему ЭСОП и прочие дела, связанные с демократизацией собственности.

Однако Чубайс на мое заявление высокомерно ответил мне, что это все глупости.

В ответ я спокойно ему сказал: «Ну, такой ответ это просто хамство! Отвечайте по существу».

Чубайс вспыхнул, покраснел и потребовал от Соколова, чтобы я удалился.

«Я все-таки вице-премьер», — заключил он.

Вениамин Сергеевич, интеллигентнейший человек, оказался в затруднительной ситуации и я, плюнув, ушел.

В другой раз не сдержался я. Не помню, по какому поводу, но в очередной раз была полемика и, несмотря на мои призывы, Верховный Совет опять спасовал.

Я сидел расстроенный за столом, который стоял в коридоре перед залом заседания, и тут из Правительственной ложи вышел Чубайс, в окружении своих соратников, веселый, довольный и увидев меня, нагло посмеиваясь, заявил мне о том, что снова его взяла.

Я, разозлившись, ответил: «Ну, ну погуляйте еще пока, потом все равно посадим».

К сожалению, до этого так и не дошло. А ведь было за что, ну, например, хотя бы за самый элементарный подкуп депутатов, которые организовали работники ГКИ прямо в здании Белого Дома.

Узнал я об этом следующим образом. Кто— то несколько раз звонил мне по телефону и просил зайти в комнату, где располагался представитель Госкомимущества в Парламенте. Я несколько раз игнорировал эту просьбу, но потом послал своего помощника, хорошего молодого мальчишку, студента юриста из МГУ. Что, же он выяснил? Оказывается, в этой комнате сидел представитель фонда по поддержке приватизации (1 % от нее должен был по программе приватизации идти на ее рекламную поддержку). Между ним и депутатом происходил следующий незамысловатый диалог:

— Вы приватизацию поддерживаете?

— Ну, в целом да!

— Тогда получите и распишитесь.

И депутат получал премию в размере собственного оклада! Согласитесь, фактически это прямой подкуп.

Не знаю, сколько народа из моих коллег этим воспользовались, но я попросил слова на заседании Совета Республики и громогласно заявил об этом безобразии. После этого кормушку сразу же прикрыли.

Через много лет, я узнал о том, что этим занимался — Аркадий Евстафьев.

Тот самый, Евстафьев, который во время выборов Президента 1996 года, выносил из Белого Дома вместе с Лисовским, руководителем предвыборного штаба Ельцина, коробку из под ксерокса. Коробку, набитую долларами.

Впоследствии он был руководителем Мосэнерго, и его деятельность сопровождалась многочисленными финансовыми скандалами.

Что ж, в команде Чубайса было много подобных деятелей, на херувимов, как хотел Малей, они были мало похожи.

Но были в его команде и более своеобразные экземпляры.

Например, некто Мостовой. Заместитель Чубайса, который впоследствии стал директором Федерального управления по делам о несостоятельности (ФУДН).

Баек про него рассказывали много.

По одной из них его кличка в узких кругах была «флейтист». Дело в том, что он как-то похвастался, тем, что умеет играть на флейте. На какой-то тусовке ему ее принесли, и он с позором не смог издать из нее ни одной ноты.

В другой раз, на какой-то вечеринке, подвыпив, он начал всем доказывать, что является гениальным изобретателем в области электроники.

Слышал я эти истории от разных людей и, даже если в них что то и преувеличено, согласитесь, «дыма без огня не бывает».

На одном из заседаний, где я присутствовал, он вдруг стал уверять аудиторию в том, что ГКИ будет вводить сервитуты на объекты частной собственности и пусть никто по этому поводу не беспокоится. Напрямую это не имело отношения к рассматриваемым вопросам, и я спросил одного из его помощников:

— Что он все про сервитуты то несет?

— Наверное, только что где то прочитал.

Согласитесь, низковатый уровень познаний для заместителя министра.

Видимо, до этого он частную собственность понимал как в известном анекдоте-загадке:

— Черный, блестящий селедкой пахнет? Что это такое?

— Не знаю!

— Рояль?

— А почему селедкой пахнет?

— Мой рояль, чем хочу, тем и мажу.

Таким же оригиналом бы другой заместитель Чубайса, Дмитрий Васильев, ставший впоследствии первым председателем Федеральной комиссии по ценным бумагам (ФКЦБ).

Когда сопредседатель нашей фракции Игорь Муравьев попытался уже вдогонку, после введения ваучерной системы, подготовить закон «Об именных приватизационных счетах», это намерение сильно переволновало чубайсовскую команду.

В связи с этим к нам с Игорем пришел этот самый Дима договариваться.

Внешность у него была презабавнейшая, оттопыренные уши, нелепые очки. Короче, пацанов с такой внешностью, когда они были в пионерском возрасте, часто били втихаря за их неадекватность.

Он пришел к нам и предложил договориться по-нашему, по-комсомольски. Дело в том, что из-за нашей оппозиционности и молодости пресса записала нас в молодых коммунистов (а кем же мы по их простецкой логике могли еще быть). На самом деле большинство комсомольских вожаков к тому времени уже крутилось в банках и коммерции, взять тех же Ходорковского и Кириенко.

Я сразу же взял быка за рога и стал интересоваться подробностями его биографии: «Так вы что же, батенька, из райкомовских, что ли будете?»

Тогда он прыть сразу поубавил, и толком ничего вразумительного против наших доводов сказать не мог.

Впрочем, в отличие от «не херувимов», Васильев был идейным догматиком, причем даже не без элементов некоторой пассионарности.

Как то раз в сердцах я ему сказал, что на ВДНХ (я живу рядом с выставкой) детей катают на лошади, у которой зашорены глаза, чтобы она не сбивалась и не видела ничего вокруг. Так и вы!

«Мы и должны быть такими! — вскричал он, чуть ли не засверкав глазами, — Мы буржуазные большевики! Я патриот, а вы нет. Да, мы разрушаем старую промышленность, но я верю что через 5–8 лет, построив совершенно новые предприятия, мы сумеем делать автомобили лучше «вольво». Я в это верю, а вы нет, значит, вы не верите в свой народ, а я верю! Значит я патриот, а вы нет!». Вот такой экземплярчик.

К сожалению, закон «Об именных приватизационных счетах» так и не был принят.

Вообще, мы начали проводить нужные решения через Верховный Совет лишь тогда, когда руководство комиссии по экономической политике поменяли, и мы с В. Мазаевым занялись вопросами приватизации вплотную.

Нам с Володей удалось провести изменения в Постановление № 3020, которые ограничивали бесконтрольность ГКИ, подчиняя ее Правительству. Это был только первый шаг. Провели его мы следующим образом.

Когда на Президиуме Верховного Совета утверждалась повестка дня заседания сессии на ближайшую неделю, в нее был включен и вопрос об этом постановлении.

Он был в списке в 3-ем десятке и поэтому прошел без обсуждения.

На заседании присутствовал зам. Чубайса Иваненко. В связи с тем, что вопрос не обсуждался, он, видимо, не заметил его в повестке дня. Поэтому на заседании Верховного Совета этот вопрос для ГКИ оказался неожиданным. Тем не менее, Чубайс приехал, пытаясь исправить положение, но у него ничего не получилось.

Тогда он стал аппелировать к тому, что вопрос в повестку был поставлен без уведомления ГКИ.

Я не без злорадства, в стиле Анатолия Борисовича ответил, что господин Иваненко присутствовал на Президиуме и был в курсе того, что данный вопрос выносится на обсуждение.

Формально я был прав и, если учитывать все художества, вытворявшиеся Чубайсом (вспомним хотя бы историю с ваучерами), согласитесь, это была невинная шалость с моей стороны.

Бывали у нас с Чубайсом дебаты и на телевидении. Помню, как мы бились на передаче, которую вела известная телеведущая Тамара Максимова. Что ж «Музыкальный ринг» она вела хорошо, а в приватизации, похоже, ничего не понимала. Ей настолько было трудно представить, как это можно перечить столь великому и непогрешимому Чубайсу, что она смотрела на нас, как на инопланетян. Во всяком случае в перерыве (а передача шла в прямом эфире и делался перерыв на программу «Время») она общаться со мной побаивалась. Потом я где-то прочитал свидетельства о том, что они тогда нещадно подтасовывали результаты голосования, и, поэтому тех, кто поддерживал Чубайса, всегда получалось больше.

Что ж, очень похоже на правду. Лозунг: «Цель оправдывает средства», можно было бы вывесить на дверях его кабинета, какую бы должность он не занимал.

Там где Чубайс, хорошего ждать не приходится. Вот, например, мнение о «Роснано» (нынешнем месте работы Анатолия Борисовича) Нобелевского лауреата по физике русского по происхождению Андрея Гейма.

«Я вам расскажу историю. На какой-то конференции ко мне подошел израильтянин. Он около трех лет постоянно бывал наездами в Москве, но кроме слова «здравствуйте» практически ничего по-русски не знает. Я у него спросил, какое у него впечатление от ''Роснано''. А он мне отвечает: ''Откат''. Поскольку он по-русски не говорит, я спрашиваю, а что это такое. А он мне опять говорит: ''Откат''. Мы общаемся по-английски с ним. Он мне пояснил, что это русское слово. Я ему говорю, что такого русского слова не существует, если только в контексте ''откат пушки''. Другого контекста я три года назад не знал. После этого я приехал в Манчестер и спросил визитера из Москвы, что этот израильтянин имел в виду. И он объяснил мне новую концепцию этого слова, о которой я не знал. Теперь я знаю, что подразумевают под откатом в России. Но представьте, человек знает три слова по-русски: ''здравствуйте'' и ''за здоровье'' и ''откат''. Эта история много о чем говорит, отсюда и мое мнение о ''Роснано''». (цитируется по: )

Недавно, я читал интервью Чубайса, где он разоткровенничался по поводу своего детства. В нем он признается, что с самого детства ненавидел все, что было вокруг него, все советское. Представляете? В детстве мы, окруженные заботой родителей, школьной атмосферой радуемся, дружим, впервые влюбляемся, и делаем кучу разных забавных глупостей, а он был лишен всех этих детских радостей, потому что они было отравлены ненавистью. Бедный, бедный Анатолий Борисович!

Причем, похоже, ненавидит он не только советское, но и все русское. Его высказывания о Достоевском это подтверждают. Он ненавидит писателя за то, что Федор Михайлович видел особую миссию богоизбранности русского народа, что, по мнению Чубайса, очень вредно.

Впрочем, мне кажется, он не любит Достоевского еще и потому, что, будучи далеко не дураком, чувствует свое сходство с фигурой Смердякова — русофоба и убийцы, выведенной гениальным писателем в Братьях Карамазовых. И ему это неприятно.

Хотя, кто его знает? Может и наоборот. Его изощренный ум очень трудно понять. Помните, например, когда Путин решил возвратить стране прежний гимн, Чубайс организовал следующий торг: «А давайте в обмен на гимн вынесем Ленина из мавзолея». Даже Киса Ворбьянинов понимал, где торг уместен, а где нет, а у Анатолия Борисовича с этим проблемы.

Одно я знаю точно, что народ Чубайсу за его нелюбовь к нему, за самость и совковость, отвечает тем же.

Вспомним покушение на Чубайса в 2005 году и суд над Квачковым, которого считали главным организатором покушения. Как все мы знаем суд присяжных признал Квачкова невиновным. По этому поводу был сочинен следующий анекдот: «Не нашлось в России и 12 человек, которые бы посчитали покушение на Чубайса преступлением».

Впрочем, дело не в Чубайсе. Главная беда в том, что результаты приватизации оказались совсем не такими, как это всем представлялось.

Вместо повышения эффективности работы экономики, приватизация стала реализацией мечты отдельных обогатившихся граждан о «золотых унитазах».

Главный итог приватизации (золотые унитазы)

Кто только эту самую приватизацию у нас не критиковал. Даже Государственная Дума первого созыва позднее признала ее результат не удовлетворительной.

Председатель Госкомимущества Поливанов, назначенный Ельциным 15 ноября 1994 года, сменивший Чубайса, после проверки состояния дел в принятом им министерстве пришел в ужас. По его воспоминаниям:

Подняв документы, я обнаружил, что целый ряд крупнейших предприятий ВПК был куплен иностранцами за бесценок. То есть заводы и КБ, выпускавшие совсекретную продукцию, вышли из под нашего контроля.

Тот же Джонтан Хэй с помощью Чубайса купил 30 % акций Московского электронного завода и действовавшего вместе с ним НИИ «Графит» — единственного в стране разработчика графитного покрытия для самолетов невидимок типа «Стелс».

После чего Хэй заблокировал заказ военно-космических сил на производство высоких технологий. (цитируется по http://ru.wikipedia.org/wiki/Владимир_Павлович_Полеванов ).

Он написал письмо Черномырдину, в котором вскрыл чудовищные вещи, и за это уже в январе 1995 года был снят с должности.

В этом письме, например, говорилось о том, что «За все время приватизации получено доходов в два раза меньше, чем в Венгрии».

Уточнялось, что из 646 чековых инвестиционных фондов 136 начислили дивиденды от 50–70 % до 100 %, а это означало, что большинство населения не получило ничего, а небольшая часть населения по 10–15 тысяч за ваучер (это цены еще дореформенные, до 1998 года, когда зарплаты исчислялись сотнями тысяч) и прочая, прочая.

Впрочем, все это общеизвестно и обсуждалось не раз.

Мне же хотелось бы поговорить о других не менее, а может быть даже более важных последствиях приватизации.

В результате усилий ведомства Чубайса общая собственность, создававшаяся в течение нескольких десятилетий тяжелого труда наших граждан, практически бесплатно перешла в руки частных лиц, что само по себе плохо, так как очень похоже на элементарное воровство и совсем нелегитимно.

Но еще хуже то, что эти частные лица оказались гораздо менее эффективными собственниками, чем государство, которое в этой самой неэффективности так справедливо критиковали в годы перестройки.

Новые хозяева огромных производственных комплексов в подавляющем большинстве случаев выводят деньги в оффшоры, строят себе гигантские виллы, закупают яхты и западные футбольные клубы. А на собственные предприятия они выделяют скудные средства лишь для того, чтобы с горем пополам залатать изношенное оборудование. Все статистические данные говорят о том, что износ основных средств производства в России запредельный.

И это связано, в первую очередь, с теми порочными методами, передачи собственности в частные руки, которые в народе метко назвали «прихватизацией».

Благодаря этим механизмам, собственность досталась людям далеким от так любимой нашими реформаторами «протестантской этики». Не трудолюбие и отказ себе во всем в период первоначального накопления были главными критериями, по которым формировался наш новый класс собственников, а пронырливость, умение расталкивать всех локтями и авантюризм.

В результате новыми собственниками стали не новые Путиловы и Третьяковы, а Гусинские, Березовские и Боровые. Те, чьи интересы не пошли дальше кутежей в Куршавеле, а пределом мечтаний стали «золотые унитазы» в их особняках, которые они понастроили вокруг Москвы.

Причем, выбор такого контингента в качестве собственников делался совершенно сознательно. Когда однажды наш бывший коллега Рудкин — ныне судья Конституционного суда, споря с кем-то из команды Чубайса, попытался им объяснить, что при таких подходах к приватизации собственность получат бандиты, ему откровенно ответили: «Пусть! Все равно это будет лучше, чем государственное управление!»

Таким образом, под прикрытием лозунгов об эффективности наши реформаторы ставили себе другую задачу: создание класса крупных капиталистов любой ценой.

И класс буржуазии был создан в кратчайшие сроки, но, как это в таких случаях бывает с тем, что быстро делают, очень низкого качества.

Он оказался трусливым, слабым и вороватым. Получив собственность за так, в одночасье, попав из грязи в князи, благодаря связям и откровенному жульничеству, наши олигархи хорошо умеют только делить и пилить.

Поэтому-то рейдерство в России по-прежнему процветает, а вот создавать новые высокоэффективные производства и реализовывать ноу-хау новые хозяева, за редким исключением, не умеют и не хотят. Инвестировать в российскую промышленность их жаба душит. К сожалению, уровень притязаний большинства из них оказался не выше притязаний того цыгана из эпиграфа к данной главе.

Осень 1992 года. Попытки договориться

Однако не только борьбой за ваучеры и приватизацию была насыщена осень 1992 года. Центральный Банк, который возглавил Геращенко, начал вливать деньги в обескровленную экономику, и она слегка задышала, хотя, естественно, в связи с этим инфляция свои темпы снижала очень медленно.

Ельцин же, еще в июне, назначил Гайдара исполняющим обязанности Премьер министра. Классный ход, не правда ли? Если я не могу назначить Премьера конституционным путем, то пусть будет и.о. И данный шаг, Шахрай, главный придворный юрист, быстренько объявил законным: Ведь это же и.о., а не настоящий Премьер. А раз так, то его назначение через Съезд не обязательно. Интересно, а Постановления Правительства, которые он подписывает тоже надо называть и. о. Постановлений?

Такая трактовка Конституции удручала, но до госпереворота, разорвавшего ее в клочья, был еще год и многие, питали себя иллюзиями возможности, как тогда говорилось, корректировки хода реформ.

Проводились еще совместные встречи представителей двух ветвей власти, в поисках компромиссов.

Так, большое совещание исполнительных и представительных органов субъектов федерации прошло в Чебоксарах 11–12 сентября 1992 года. На нем присутствовали и Ельцин и Хасбулатов, выступал Гайдар со своим докладом.

Как и ранее, Ельцин пытался сваливать вину по поводу неблагоприятного хода дел на кого угодно, но только не на себя.

Помню, как он в своем выступлении неожиданно заявил о том, что вопросы реформы местных и региональных органов власти тормозятся лично по вине Г. С. Жукова — председателя нашего комитета, хотя работы по этому вопросу велись в плановом режиме.

Жуков, человек очень ответственный, расстроился, и мы с Игорем Муравьевым его всячески успокаивали, ссылаясь на излишнюю эксцентричность «всенародно избранного».

Гайдар как всегда пытался изобразить, что все идет как надо и на вопрос одного из участников совещания о том, когда рубль станет конвертируемым, азартно отвечал, что он уже сейчас конвертируемый!

В вопросе имелось в виду то, что курс рубля занижен и сырьевые запасы страны уходят ни за грош, а Гайдар также как по вопросу о цене на колбасу считал, что курс должен складываться стихийно, хотя Центральный банк любой страны регулирует этот процесс. Короче говоря, все по-прежнему оставались при своем мнении. Тем не менее, принятые резолюции носили примирительный характер.

Вырабатывались и партийные позиции, в данном случае я имею в виду позицию партии Всероссийский союз «Обновление». Где то чуть позже чебоксарского совещания проводилась конференция партии в Подмосковье и я, как ее сопредседатель, участвовал в ее проведении.

На этой конференции мне удалось познакомиться с замечательным человеком, артистом и кинорежиссером Владимиром Меньшовым. В отличие от большинства деятелей культуры, которые привыкли обслуживать начальство и, не моргнув глазом, махом превратились из коммунистов в демократов, Меньшов с этим не спешил.

На конференции он выступил очень эмоционально: «Получается, что теперь, глядя фильм Чапаев, мы все должны радоваться, что беляки его расстреляли, и он утонул?» И как истинный артист, сделав многозначительную паузу и дождавшись негодующего шума в зале, продолжил: «Я с этим не согласен! Когда мне говорят, что мы прожили жизнь в тоталитарном обществе и не знали счастья, это ложь! Мы трудились, влюблялись, надеялись и творили!»

Все-таки недаром через много лет он устроил скандал и не стал вручать награду создателю фильма «Сволочи», который примерно так, как рассказывал Меньшов про Чапаева, интерпретировал историю Великой Отечественной войны.

Шапочно я с ним уже был знаком, когда был учредительный съезд партии, а здесь удалось познакомиться поближе.

За ужином я, чтобы сделать ему приятное, рассказал о том, что уже видел его в «прежней жизни». Действительно, он приезжал к нам в Сормово на кинолекторий в 1985 году с фильмом «Любовь и голуби».

«Помните, — говорю, — вы там иронизировали по поводу Тарковского и удивлялись, почему все студенты режиссерского факультета ВГИКа хотели снимать в его манере. А один парень все его защищал. А после фильма возмущался, что герои у Вас какие-то не настоящие».

— Ты был? — сердито спросил Меньшов, видимо вспомнив спор, и резко посуровев лицом.

— Нет, но до просмотра фильма я был на его стороне! А после нет!

— Ну, спасибо — отвечал мне Меньшов.

И мы выпили с ним по рюмке коньяку за настоящее искусство, и за нашу горячо любимую страну.

Потом партия Всероссийский союз «Обновление» вошла в движение «Гражданский союз», в котором кроме нее и Российского союза промышленников и предпринимателей (РСПП) принимал участие Александр Владимирович Руцкой вместе со своими сподвижниками.

Страсти вокруг Егора Тимуровича

Но время неумолимо шло, заканчивались сроки дополнительных полномочий Ельцина, данные ему на период радикальных экономических реформ. В связи с этим неумолимо приближался съезд народных депутатов, на котором должен был решаться вопрос о назначении Премьер-министра. Хотя придворные юридические холуи во главе с Шахраем были готовы придумать оправдательную галиматью каждому шагу своего начальника, тем не менее, даже они понимали, что исполняющим обязанности Премьер вечно быть не может.

Естественно началась подготовка к съезду и обработка депутатов на предмет того, чтобы, несмотря на творящийся беспредел, протолкнуть кандидатуру внука революционного писателя в премьеры, тем самым признав верность проходящих реформ.

Приблизительный расклад голосов был таков, что они железно набирали около 400 голосов без всяких проблем. Это были голоса оголтелых демократов, депутатов совмещающих должности в исполнительных органах власти (у нас была масса депутатов-заместителей министров, руководителей субъектов Федерации, мэров и т. д, на которых можно было надавить административно), и человек 200 не определившихся. Вот на это и была сделана ставка. Конечно же, сильнее всего давлению подвергались центристы и, в первую очередь, мы, фракция «Смена — Новая политика». Почему? Потому что по менталитету и по возрасту, мы были очень похожи на реформаторов и наше противостояние никто не мог понять. Помню даже интервью Первого заместителя Председателя Верховного Совета С. А. Филатова, в котором он так и говорил: «Эта странная «Смена».

В связи с этим на нас начали выходить представители разных сил. Однажды мне позвонил Андрей Головин и попросил к нему зайти. В его кабинете сидели двое, тогда еще не примелькавшихся на телевидении, но уже бывших у всех на слуху олигархов: Гусинский и Бендукидзе. Они предлагали нам провести встречу с Гайдаром, чтобы снять все разногласия и проголосовать за него на съезде. Ясно, что это было неприемлемо. Вели они себя как классические нувориши. Гусинский, упиваясь собственной значимостью, утверждал, что может организовать встречу хоть завтра.

— Нет, завтра я не могу, — отвечал я, — у меня сегодня поезд в Нижний, завтра прием избирателей.

— Поезд? А хочешь, я его отменю, какой номер? — Гусинский демонстративно хватается за телефонный аппарат, стоящий на столе. В то время даже у олигархов мобильных телефонов не было.

— Не надо!

— А то я могу! Начальнику вокзала позвоню и задержит.

Бендукидзе, тот сдержаннее, большой, лысый, он больше помалкивает, но ему тоже нужен Гайдар в качестве премьера.

Нам с Андреем было ясно, что толку от этой встречи будет немного. Рубеж уже перейден. В апреле мы им поставили двойку, но оставили на второй год, но теперь ясно, что они неисправимы, и единственный выход отставка.

Когда мы остались одни, договорились о том, что на встречу мы пойдем, прощупать обстановку никогда не вредно, но выдвинем в обмен на поддержку встречное требование, которое Гайдар не сможет выполнить. К съезду нами были подготовлены поправки в Конституцию, в соответствии с которыми Верховный Совет назначает ключевых министров. Дело в том, что благодаря Шахраю еще в 1991 году в Конституцию была внесена поправка, в соответствии с которой съезд назначает только Премьера, а весь остальной кабинет формируется Президентом по его предложению.

Ясно, что на Гайдаре свет клином не сошелся. Есть Чубайс, есть Козырев, если они останутся в Правительстве, толку все равно не будет. К тому же данная норма широко практикуется в Конституциях большого количества государств.

На встречу ехали вместе с олигархами в шикарном авто. По дороге Гусинский нахваливал Ельцина. По его словам это был гений. Так разрушить систему мог только гениальный человек. Что ж в этом смысле он был прав. Только ведь ломать, не строить и восхищаться умением ломать не стоит.

В Кремль проехали беспрепятственно и подъехали к крыльцу известного всем здания — с большим круглым зеленым куполом, над которым всегда развевается государственный флаг страны.

Шли длинными коридорами, и зашли в кабинет с легендарным, знакомым по фильмам, деревянным декором в полстены. Гайдар выглядел усталым, видимо не очень хорошо себя чувствовал. Гусинский бесцеремонно уселся за стол и, развязно обращаясь к Гайдару, сказал: «Егор, ребята с тобой поговорить хотят».

Но беседа не клеилась, в том числе и потому что с утра на заседании Верховного Совета мы с ним достаточно сильно поцапались, и сейчас эта попытка примирения выглядела нелепо. Я озвучил наше требование о том, что, если Гайдар публично поддержит наше предложение о назначении ключевых министров Парламентом, включая посты всех министров, отвечающих за экономическую сферу, то мы предложим членам нашей фракции проголосовать за него.

Как мы и предполагали, в ответ Гайдар ничего путного ответить не смог, ссылаясь на то, что назначение ключевых фигур всегда в России принадлежало первому лицу.

По поводу моих саркастических замечаний о торопливости и бестолковости реформ он отвечал, что для реформирования такой страны потребуются десятилетия.

После этого разговор увял и Гусинский не без демонстративного раздражения, направленного на внука писателя, засобирался восвояси.

Олигархи предложили довезти нас до Белого Дома на своей диковинной и, наверное, страшно дорогой по тем временам, машине.

«Ну, нет, так нет, — сказал на прощание Гусинский, — Кто там у Вас на примете Хижа, Скоков? Мне собственно все равно, я и их куплю!» То есть Гайдара он уже давно считал купленным и не скрывал этого.

В РСПП также шли переговоры с администрацией Кремля, предлагались разные кандидатуры из директорского корпуса, солидные, знающие реальную экономику лица. Вольский, как представитель старой элиты, вовсю надеялся потеснить «мальчиков в розовых штанишках».

В частности, именно РСПП предлагалась кандидатура Георгия Хижи — бывшего на тот момент вице Премьером, курировавшим промышленность и, в частности, ВПК.

Тем более для меня было неожиданным предложение, высказанное мне вице президентом РСПП Владиславлевым, который был фактически правой рукой Аркадия Ивановича. Как я уже говорил, лидер партии Всероссийский союз «Обновление» был гораздо более вкраплен в новую образующуюся элиту. Александр Павлович успел побывать союзным министром, поговаривали, что он был студенческим другом Лужкова, точно не знаю.

Владиславлев всегда демонстративно показывал свое радушие по отношению к молодым, рассказывал нам, как и Вольский, интересные истории.

Помню, как однажды он рассказал нам с Игорем Муравьевым про свою встречу с Маршалом Победы Жуковым: «Пришел я домой пообедать, был совсем еще пацан, лет 30 с небольшим, как вы. Только на кухню, вдруг звонок в дверь. Открываю, стоит крепкий такой дед, спрашивает: «Отец дома?» А я гляжу, ба, да это же Жуков! Я сначала обомлел. А потом отвечаю: «Нет отца, Георгий Константинович! Погиб в 44 на втором Белорусском».

Ну, потом на кухню зашли, выпили по 50 грамм за отца, за Победу. Оказалось, что он ко мне как к члену Правления гаражного кооператива пришел, чтобы гараж вместе с нами построить…

Ну, а строить рыночную экономику Владиславлев предложил мне… с Егором Гайдаром!

А было это так. Совершенно неожиданно, после одного из совещаний он подошел ко мне и, явно делая усилие над собой, зная, что все равно ничего не выйдет, тем не менее, выполняя чью-то просьбу, не глядя мне в глаза, неожиданно предложил:

— Сергей! А что если бы вам Гайдара поддержать!? Это было бы так здорово! Вы вместе, молодые, проводите реформы. А?

— Нет уж, Александр Павлович, увольте, — отвечал ему я.

— Жаль, очень жаль Сергей! — с пафосом закончил нашу беседу Владиславлев.

Встречались мы накануне съезда и со Скоковым, которого тоже прочили в премьеры. Короче говоря, все накануне 7-го съезда народных депутатов пришло в движение.

Седьмой Съезд народных депутатов Российской Федерации

Седьмой съезд народных депутатов начался 1 декабря 1992 года и продолжался 14 дней.

Съезд проходил очень динамично и был насыщен различными драматическими эпизодами. Чтобы понять все происшедшие на нем, необходимо вспомнить, на фоне каких событий этот съезд проходил.

Прошло 11 месяцев гайдаровских реформ. В свое время, когда реформаторы их начинали, газеты пестрели заголовками по поводу того, что через 9 месяцев все стабилизируется и экономика заработает как часы.

Конечно же, ничего этого не произошло, да и не могло произойти.

Цены на потребительские товары за 11 месяцев 1992 года возросли в 26 раз! Кризис неплатежей практически парализовал экономику. Зарплату, где это было можно, выдавали готовой продукцией. Сбережения граждан при такой инфляции превратились в пыль.

Заработной платы научных работников, учителей, врачей, инженеров в новых условиях не могло хватать даже на питание. Ученые подались в челноки. Именно тогда у меня родилось горькое сравнение о том, что инженерам Забелиным снова, как и в 17-м году, приходится продавать спички.

Наука разваливалась, машиностроение останавливалось, и главное, никакого прекращения этого безобразия на фоне безумных идей реформаторов о том, что рынок все решит сам, не предвиделось.

Депутаты, которые все это видели воочию, особенно те, кто работал на непостоянной основе, и приехали с мест, на съезде, естественно, выплескивали все эти проблемы с трибуны высшего органа власти страны. Эмоции били через край. По результатам обсуждения было предложено подготовить Постановление съезда, и я от фракции «Смена — Новая политика» вошел в состав редакционной комиссии.

Несмотря на бурное обсуждение, мне с коллегами пришлось побороться за то, чтобы в Постановление вошел вопрос о признании работы Правительства неудовлетворительной. Оно практически предлагало изменение направленности реформ.

От Правительства требовалось проведение реальной промышленной политики по поддержке высокотехнологичных отраслей, а не упование на рынок.

Предлагалось принять меры по индексации вкладов населения (их можно было использовать на целевые затраты, например на строительство жилья, что поддержало бы и граждан, и отрасль).

Ужесточить ответственность за задержки платежей (в тот период из-за бешеной инфляции банки наживались на задержке платежей, прокручивая на стороне бюджетные средства).

Предлагалось поменять законодательство о приватизации в сторону увеличения прав трудовых коллективов.

Создать систему государственного контроля, так как уже тогда был виден начинавшийся коррупционный беспредел.

Короче говоря, Постановление съезда предлагало не просто какие-то хотелки, а вполне конкретные меры. Причем они должны были изменить саму логику реформ и ясно, что для его выполнения требовались другие люди, не заточенные, в отличие от команды Гайдара, на стихию рынка и безразличные к судьбе граждан страны, к судьбе промышленности и науки, достижения которых давались нашей стране с таким трудом.

Поэтому вновь предлагать Гайдара на пост Премьера, со стороны Ельцина было просто нелогично.

Были подготовлены и поправки в Конституцию, причем такие, которые предполагали покончить со всеми выкрутасами, связанными с указным правом.

Дело в том, что срок дополнительных полномочий, принятых на 5-ом съезде народных депутатов, позволяющих Президенту издавать указы, превращающиеся в законы истек. Но у нас не было никакого сомнения в том, что, несмотря на это, беззаконие будет продолжаться (одно назначение и. о Премьера чего стоило) и с этим надо было что-то делать.

Действительно, получалось так, издает Президент незаконный указ.

В ответ Верховный Совет направит в Конституционный суд обращение о проверке его конституционности.

Ну и что, пока Конституционный Суд его будет рассматривать, он вовсю будет действовать.

Тот же Указ «О свободной торговле» — через полгода запрещать его уже было поздно, антисанитария и воровство, фактически разрешенные этим указом, за это время уже сделали свое дело.

Поэтому я предложил поправку в Конституцию (пп. 19 ст-и 109), в соответствии с которой на период рассмотрения Конституционным судом вопроса о законности указа его действие приостанавливать.

Еще, как я уже рассказывал, мы подготовили поправку о назначении ключевых министров и замов Премьера. А, самое главное, предлагали, чтобы Верховный Совет утверждал структуру Правительства. Опять же это делалось не в пику Президенту, а для упорядочивания деятельности исполнительных органов власти.

Бесконтрольность в этом вопросе приводила к бесконечной чехарде в Правительстве, создании новых министерств, их слиянии, разделении и т. д.

В случае принятия нашей поправки любую реорганизацию надо было бы согласовывать, прорабатывать, а не просто подсунуть Президенту в подходящий момент указ на подпись, чтобы решить свои вопросы, которые могут далеко не совпадать с нуждами страны.

К сожалению, для проведения этой поправки не хватило 4-х голосов. Поэтому и сейчас, спустя 20 лет, эти реорганизации Правительств у нас проходят довольно часто (Так как не секрет, что действующая ныне Конституция готовилась под Ельцина и явно перекошена в пользу исполнительной власти).

Наконец, самая знаменитая поправка к статье 121.6 была предложена членом нашей фракции О. В. Плотниковым.

Чтобы проще объяснить, в чем, дело помещу ее прямо в тексте, благо она короткая:

Статья 121.6. Полномочия Президента Российской Федерации не могут быть использованы для изменения национально-государственного устройства Российской Федерации, роспуска либо приостановления деятельности любых законно избранных органов государственной власти, в противном случае они прекращаются немедленно. (9 декабря).

Без выделенной жирным шрифтом части эта статья существовала с 1991 года, Плотников просто предложил, в соответствии с основами юридической науки, ее дополнить, так как если есть норма, то должна быть и санкция за ее нарушение.

Ясно, что никаких полномочий эта статья Президента не ограничивала. Те, кто кричал противоположное, фактически считали, что ему ограничили право на государственный переворот.

Так что наши предложения не имели ничего общего с попыткой ограничения власти Президента. В любой цивилизованной стране у глав исполнительной власти гораздо меньше прав и они как то справляются.

Тем не менее, Ельцин, с маниакальным упорством, достойным лучшего применения, несмотря ни на что, предложил кандидатуру Гайдара в премьеры.

Правда, при этом он пошел на компромисс, сам предложив Съезду 8 декабря, накануне голосования, внести в Конституцию поправку, в соответствии с которой силовых министров и министра иностранных дел назначает Верховный Совет, оставляя назначение министров, отвечающих за экономику за собой.

Тем самым он пытался задобрить депутатов, чтобы они проголосовали за Гайдара. Странная все-таки у него была логика. Примерно такая: капитан корабля упорно ведет его на рифы, а в споре со штурманом, который говорит, что надо повернуть, капитан предлагает: «Давай так, ты теперь будешь назначать старшего пушкаря, но за это ты поворачивать не будешь».

Накануне голосования во время встречи Ельцина с Владимиром Новиковым — координатором всех фракций, был у нас такой добровольный организатор встреч, консультаций фракций друг с другом, он получил от него информацию о том, что за Гайдара будет где то 440–450 человек. Так оно и получилось.

За Гайдара проголосовали 467 депутатов, а 487 против. В этот день, 9 декабря, голосовались и поправки в Конституцию, в которых, как объяснили Ельцину, его ущемляли.

И тут Ельцин повел себя как разъяренный красной тряпкой бык.

10 декабря с утра он неожиданно выступил с резким заявлением по поводу того, что Съезд стоит на пути реформ, что он обращается к народу со специальным обращением, и требует провести референдум. Короче, скандал в семействе: либо они, либо я.

Закончил он свое выступление, демонстративно покинув зал, и призвав народных депутатов, поддерживающих его, собраться в Грановитой палате.

Хасбулатов после его выступления также заявил, что в такой ситуации не может быть Председателем Верховного Совета и покинул зал.

В этой ситуации ведение съезда взял на себя Юрий Михайлович Воронин, зам. Председателя Верховного Совета и предложил сначала вернуть Хасбулатова и спокойно продолжить заседание. Страсти накалялись.

В перерыве на меня буквально набросился корреспондент радио «Маяк» с просьбой в прямом эфире прокомментировать выступление Президента.

Эмоции я не сдерживал и высказал все, что думал. Вместо конструктивного разбора совместно совершенных ошибок, для того чтобы вывести страну из кризиса, Ельцин организовал политический демарш, напоминающий пьяный дебош.

Ведь даже в Постановлении съезда о социально экономическом положении все его формулировки содержали требования к обеим ветвям власти, чтоб они впряглись в совместную работу.

На мой взгляд, поведение Президента никак не было связано с какими-то реальными подходами к проведению экономических реформ, Ельцин в это не вникал. Он сам не раз признавался в том, что плохо разбирается в экономике. Собственно говоря, это было ясно хотя бы из того факта, что он поставил на команду Гайдара, члены которой являлись в профессиональном плане фактически шарлатанами.

Просто зная особенности характера Ельцина, определенные люди из окружения использовали в своих целях элементарную обиду самодура по поводу того, что депутаты поступили вопреки его желанию.

Все-таки страшная это штука власть в руках безответственных людей.

На тот момент ничего у него не получилось. Съезд, понимая, что заявления Ельцина были практически антиконституционными, пахнущими переворотом, потребовал от силовых министров приехать на заседание. Сначала никто не откликнулся, но потом когда им пригрозили отставкой (поправка по поводу назначения силовых министров была только что принята) Ерин, Грачев и Баранников прибыли и заявили о верности Конституции.

Ельцин поехал на завод ЗИЛ, чтобы обратиться к народу, но из этого ничего хорошего не вышло, несмотря на то, что телевидение пыталось изобразить, что работники завода его поддержали. Как потом рассказывали, встретили его с прохладцей, заявив примерно следующее: «Вы уж там как-нибудь разберитесь со съездом сами, но правда ли, что хлеб будет стоить скоро 60 рублей?»

Впрочем, не все были так аполитичны. Уже 10-го декабря и все оставшиеся дни съезда, когда депутаты ходили обедать в гостиницу Россия, нас с обеих сторон Васильевского спуска окружали митингующие граждане. Одни выкрикивали проклятия, а другие приветствовали. Президент делал свое черное дело, раскалывая страну.

Вопрос о референдуме по действующему законодательству мог принять только съезд. Президента никто не поддержал.

Председатель Конституционного суда Зорькин выступил с заявлением о том, что обе ветви власти допустили непростительную неуступчивость по отношению друг к другу и необходимо искать компромисс.

В связи с этим можно было спокойно обсудить ситуацию и найти разумное решение. Но случилось иначе. Н. И. Травкин, и Хасбулатов, ни с кем не посоветовавшись, выкатили на заседание съезда Постановление, которое формально решало ситуацию, но на деле загоняло конфликт вглубь.

Они предложили провести референдум по основным Положениям Конституции с альтернативными формулировками, приостановить до проведения референдума наиболее «обидные» для Президента статьи Конституции: про приостановку незаконных указов и Плотниковскую 121.6, а в обмен на это Ельцин выносил на рейтинговое голосование несколько кандидатур на пост Премьер-министра.

Несмотря на все попытки, получить слово у микрофона не удалось, и съезд принял это решение. Хасбулатов умел, если ему было надо, протащить нужное ему решение, а потом частенько сам каялся в содеянном. Слова Руслана Имрановича по поводу того, что его «Бес попутал» при ратификации Беловежского соглашения хорошо известны.

Ельцин выставил несколько кандидатур, вновь включив в него Гайдара. В результате премьером стал В. С. Черномырдин, хотя ранее его кандидатура даже не обсуждалась. Ходили слухи о том, что его кандидатуру предложил сам Гайдар, сказав, что из директорского корпуса он самый большой рыночник.

Я лично за него не голосовал, но уставший съезд, облегченно вздохнул, посчитав, что плохой мир, лучше хорошей войны.

Эпоха круглых столов

На самом деле достигнутый компромисс был гнилым. Получилось, что Президент по — прежнему имел право на беззаконие, да и право на референдум получил. И все это только в обмен на замену одной фигуры другой, которая оказалась впоследствии послушной игрушкой в руках Ельцина. Получилось, как в известном анекдоте. Ельцин заявил: «Пить я буду, но курить не брошу!» и депутаты с ним согласились.

Поэтому я особых иллюзий не питал и уже в своем интервью газете Нижегородский рабочий от 26 декабря 1992 года заявил о том, что, если не удастся договориться — лучший выход: Принятие новой Конституции и досрочные перевыборы обеих ветвей власти.

При этом, я тогда считал, да и сейчас считаю, что право принимать Конституцию должен был съезд. Одобрение Конституции на референдуме это профанация и фактически формальное утверждение того документа, который напишет группа специалистов и все. Люди не будут разбираться в тонкостях и проголосуют так, как их сагитируют.

Последующие события подтвердили мою правоту. В связи с тем, что съездом было поручено: «Верховному Совету Российской Федерации утвердить текст выносимого на референдум проекта основных положений новой Конституции (Основного закона) Российской Федерации, согласованный с Президентом Российской Федерации и с Конституционным Судом Российской Федерации. В случае недостижения согласия по отдельным формулировкам проекта, они выносятся на альтернативное голосование», в стране стали создаваться многочисленные круглые столы по обсуждению Основных положений Конституции. Масса общественных организаций пыталась все это обсуждать. Как я тогда пошутил, из круглых столов можно было сформировать целое кафе.

Но толку было мало, совместный документ так и не был выработан.

Текст, который предложила Конституционная комиссия, фактически не содержал никаких альтернатив, и для простых людей представлял собой набор фраз: За все хорошее против всего плохого. Президиум Верховного Совета направил этот текст и Президенту, и в субъекты РФ, но выносить его на референдум было бессмысленно. Президент этот вариант отверг, его сатрапы предложили набор вопросов, главным из которых был такой: Вы за Президентскую Республику или против?

Но, что понимать под Президентской Республикой? Специалисты знают: есть американский вариант. Есть французский, да мало ли какие есть, но избиратели не были обязаны все это знать и предлагать им голосовать вслепую, было просто авантюрой. Да демократы сами толком в этом не разбирались.

Помню, как я вместе с Львом Пономаревым — отъявленным демократом, который и сейчас в 70 с лишним лет бегает на митинги и В. Л. Шейнисом — членом Конституционной комиссии дискутировали по этому поводу в прямом эфире первого канала телевидения. Я впрямую задал этот самый вопрос Пономареву. Он мне отвечал:

— Президентская республика это как в США.

— Позвольте, следовательно, вы за то, чтобы каждого министра утверждали 2/3 голосов Верхней Палаты?

— Нет.

— А в США-то так!

После передачи, когда мы шли по коридорам телецентра Пономарев спросил Виктора Леонидовича:

— А что в США действительно министры так утверждаются?

— Да, отвечал Шейнис, а я, не выдержав, обматерил Пономарева:

«Как же ты можешь говорить миллионам людей о том, о чем сам не имеешь ни малейшего представления. Ты же доктор наук, ты же должен понимать, как это дико и преступно?»

Впрочем, все они понимали. Просто не нужна им была никакая Конституция. Под этим предлогом им просто было необходимо сломать последнее препятствие в виде Верховного Совета на пути построения дикого компрадорского капитализма в стране.

Тем не менее, референдум в соответствии с «гениальным» компромиссным решением 7-го съезда надо было проводить 11 апреля, и поэтому был созван 8-ой съезд народных депутатов.

На нем было решено вернуться в конституционное русло и проводить процедуру принятия Новой Конституции в законном порядке. Конституционной комиссии в 3-х месячный срок представить проект Основных положений и направить в субъекты РФ на согласование. Естественно, при отмене Постановления 7-го съезда, отменялся и мораторий на статьи Конституции 121. 6 и пп. 19. ст-и 109.

Ответ со стороны Президента не заставил долго ждать.

ОПУС

20 марта в 20–00 Борис Николаевич Ельцин выступил по телевидению с обращением к народу. В обращении он объявил о введении Особого Порядка Управления Страной (ОПУС), назначил на 25 апреля 1993 г. голосование о доверии Президенту и вице-президенту, а одновременно — голосование по проекту новой Конституции и проекту закона о выборах федерального парламента.

Ясное дело особый порядок означал, что указы Президента выше законов, принимаемых Верховным Советом и съездом и любых иных органов власти, что главы Администраций субъектов федерации подчиняются только Президенту.

Конечно же, в этом заявлении была масса нарушений Конституции, включая вопросы разделения властей на федеральном уровне и нарушение Федеративного договора.

Но и это еще не все. Условия проведения референдума были выстроены поистине с азиатской хитростью. Предлагалось голосовать сразу за 3 вопроса одновременно. То есть, если ты доверяешь Президенту и вице-президенту, то тогда это автоматически означает, что ты голосуешь за Конституцию и закон о выборах, предложенные Президентом.

Просто гениальное решение! Ведь референдум пришлось отменять именно потому, что невозможно было сформулировать в простой форме все разногласия по поводу Конституции, которые в основном сводились к вопросам разделения властей.

А теперь предлагался отличный способ: если ты за Президента, то значит ты за его вариант Конституции вне зависимости от того, что в ней написано. Прямо по Адольфу Гитлеру: не надо думать, с вами тот, кто все за вас решит. В своем выступлении Президент заявил о том, что подписал соответствующий Указ.

Верховный Совет парировал 21 марта удар Постановлением, осуждающим действия Президента, и направил обращение, в Конституционный суд, который, рассмотрев его 23 марта, дал свое заключение о не конституционности заявления Президента.

26 марта, буквально через десять дней после окончания 8-го съезда, пришлось созывать 9-ый съезд народных депутатов для рассмотрения ситуации, сложившейся после заявления Ельцина. Сначала съезд даже не дали проводить в Большом Кремлевском Дворце, и мы собрались в зале заседаний Верховного Совета. Однако после обеда мы все-таки переместились в БКД.

Первым выступал Валерий Дмитриевич Зорькин как Председатель Конституционного суда. Он изложил заключение Конституционного суда, призвал обе стороны к сдержанности и благоразумию. На основании изложенного заключения у Съезда было полное право поднять вопрос об отрешении Ельцина от должности. Выкрутасы всенародно избранного уже выходили за всякие рамки. И все это на фоне катастрофического положения в экономике. Эмоции, конечно же, выплескивались через край. По свидетельству некоторых членов Секретариата количество записавшихся на выступлении составило аж 300 человек.

Они подогревались еще и тем обстоятельством, что все информационные ресурсы полностью контролировались Президентской командой и по телевидению на нас выплескивались буквально ушата грязи. Ни о каком диалоге практически не было речи. Все передачи шли исключительно в рамках поддержки предложений Президента. В связи с этим в повестку дня был также поставлен вопрос: «О прекращении цензуры в СМИ».

Эмоции были не только в зале, на улице тоже шел беспрерывный митинг. Сторонников Президента и Парламента разделили коридором.

Когда мы проходили через кордон в гостиницу Россия на обед, агрессивная толпа буквально кипела искаженными злобой лицами: «Смена! Павлики Морозовы». Жутко было представить, что бы с нами сделали, если бы мы оказались внутри нее.

Многие могут сказать, что на митингах все хороши, и те и другие, но я помню иное. Как-то во время перерыва мы вышли с Головиным на Манежную площадь, где собирались сторонники Верховного Совета. В большинстве своем люди уже в возрасте, плохо одетые, реформы уже потрепали людей. Я уже говорил о немного пижонской манере Андрея одеваться. Я то был одет классически, но возраст явно выделял нас из общей массы. В толпе шушукаются, одна бабка смотрит на нас неодобрительно, и шепчет соседке: «Наверное, демократы». Чувствуете разницу? Мы в толпе, которая нас считает чужими, но ни воплей, ни агрессии. Конечно же, мы разговорились с митингующими.

«А, вы Смена, ребятки», — лица людей светлеют. Говорят, держитесь, не сдавайтесь.

А Ельцин снова понял, что дело не выгорает и пахнет керосином.

В связи с этим предпринимается попытка отступить назад, объявить обращение Ельцина выступлением не Президента, а… просто гражданина. Указ в письменном виде так и не появился, а раз так, то Конституционный суд не вправе давать заключение на выступление человека, ну сказал и сказал.

Ясно, что такая смехотворная попытка лишь подливает масла в огонь. Многие из выступающих депутатов обвиняют Ельцина не в мужском поведении.

И в этот момент неожиданно в зале заседаний появляется сам Борис Николаевич. Он садится на свое место, а потом буквально через несколько минут берет слово. Он явно не в себе, красный, челка набок, речь невнятная. Большинству становится ясно, что он просто напросто пьян! Фотокорреспонденты, среди них много иностранных, бросаются вперед, некоторые депутаты тоже. На пути встает охрана Президента. Он продолжает говорить, несмотря на начавшийся возмущенный шум в зале. Слова его речи примирительные, он, что то лопочет про Конституционный суд, путая его с Конституционной комиссией, а потом нетвердой походкой удаляется из зала. Идет прямая трансляция по телевидению, все в шоке.

Первым после увиденного позорища, выступает Владимир Борисович Исаков, но напрямую не говорит об алкогольном опьянении Президента. Он щадит главу государства, хотя все кто это видел, теперь понимают, что слухи о дурных пристрастиях Бориса Николаевича абсолютно достоверны. Корабль российской государственности в пьяных руках. Ясно, что после этого вопрос об импичменте ставится на голосование, и он включается в повестку дня.

Команда Ельцина предпринимает отчаянные шаги, и они им удаются, так как информационная власть целиком в руках Президентской команды.

На Васильевском спуске идет непрерывный митинг. Митингующих подвозят на автобусах, снабжая их едой, а по некоторым данным и горячительными напитками. Ельцина быстро откачивают, и выводят вечером на улицу, как слона на веревочке, показывая это по 1-му каналу. Он общается с людьми на Васильевском спуске, улыбается, трезвый, приветственно помахивает рукой. А то, что было днем, это как бы и не считается, во-первых, видели далеко не все, так как это было в рабочее время, а во-вторых, тем, кто видел, просто показалось.

Все-таки страшная это штука телевидение. Люди, которые не бывали участниками событий, транслируемых по телевидению, часто не верят в то, что вполне реальный факт можно показать по телевизору так, что будет полностью искажено представление о нем. Зря не верят.

Вот кто-то из депутатов зевает или читает газету, быстро его голубчика, крупным планом. Пусть народ видит, им на все наплевать. Вот толстый депутат и лицом явно не Ален Делон — опять крупный план, и это избранники народа?

На оппозиционной демонстрации обязательно показывали какого-нибудь дегенерата, которые всегда есть на любых митингах, но на митингах «своих» показывали только светлые молодые лица и так далее, и тому подобное.

А нет ничего более действующего на сознание человека как визуальный ряд. Поэтому в данных условиях силы были не равны и наши отчаянные попытки изменить ход реформ, без преодоления информационной блокады, были во многом обречены.

А тем временем мы начали голосование по импичменту Ельцина и одновременно о доверии Хасбулатову. Этот вопрос подняли демократы, но он был неожиданно поддержан и некоторыми другими депутатами. Здесь даже во фракции у нас произошли разногласия. Андрей Головин и Игорь Муравьев предлагали отрешать от должности обоих. Я считал, что хотя Хасбулатов часто идет на гнилые компромиссы, коней на переправе не меняют и, если мы затеем перевыборы Руслана Имрановича, то ничем хорошим это не закончится.

Тут и без этого хватало проблем, неясно было, как поведет себя Ельцин в случае отрешения, подчинится ли Конституции? В связи с этим, я, кстати, не голосовал за включение вопроса в повестку дня, желая более мирного развития событий, но, когда его в повестку включили, голосовал за импичмент.

Не знаю насколько этому можно верить, но по информации, идущей из различных источников Ельциным на случай, если бы импичмент состоялся, был заготовлен специальный указ, а на балконах Большого Кремлевского Дворца сидели офицеры с канистрами со специальным сжиженным газом, который бы разлили, и нас потом выносили бы из зала. Насколько я понимаю, такой же газ использовался во время штурма на Дубровке.

Всего этого мы тогда, конечно, не знали.

Помню только искаженное страхом лицо Саши Починка, промелькнувшего передо мной в Георгиевском зале. Но от него ничего другого и ожидать-то было нельзя. Помню, как на 6-ом съезде он после нашей критики Правительства демонстративно вышел из нашей фракции.

Мне он всегда напоминал стыдливого «голубого воришку» из 12-ти стульев. Что ж, каждому свое. Зато благодаря такому поведению он до недавнего времени занимал достаточно высокие посты во власти: министр, член Совета Федерации и прочая, прочая, прочая.

Однако газ не понадобился. Из 1033 депутатов получили бюллетени для голосования 924, при вскрытии в ящиках обнаружено 909 бюллетеней. Из них недействительными по голосованию об отрешении были признаны 24 бюллетеня.

За отрешение проголосовали 617 депутатов, против — 268. Для принятия решения требовалось квалифицированное большинство голосов в две трети, т. е. 689 голосов, поэтому предложение об отрешении не прошло.

По голосованию об отзыве Хасбулатова были признаны недействительными 12 бюллетеней, за отзыв подали голоса 339 депутатов (для принятия решения требовалось 517), против — 558.

То есть, оба вопроса не прошли.

Голосование шло до позднего вечера, нас, работающих на постоянной основе и живущих в Москве, увезли домой на автобусах, а депутаты, жившие в гостинице Россия, должны были идти в нее через все тот же Васильевский спуск. Толпа на нем улюлюкала. Ельцин с компанией уехал, а этих защитников демократии, привезенных на автобусах, подогретых бесплатной водкой, оставили здесь. Видимо преднамеренно, кордон милиции был снят, и некоторых депутатов толпа окружила и начала бить. Кто-то успел добежать до гостиницы, кто-то слиться с толпой, но кое-кому сильно досталось.

Вот такая агрессивная у нас демократическая общественность.

На следующий день перед нами выступал депутат А. М. Голишников с перемотанной головой. Человек он был уже в возрасте, чувствовал себя неважно и был просто в шоке от действий толпы. Насколько я знаю, никаких следственных действий по поводу этого безобразного инцидента проведено не было, и никто не был наказан.

Референдум (Да, Да, Нет, Да)

Однако из создавшейся патовой ситуации необходимо было выходить.

По-моему, сначала голосовали за одновременные досрочные выборы и Президента, и депутатов.

Это было на самом деле бессмысленным делом, так как сначала надо было принять новую Конституцию, и определить полномочия выбираемых ветвей власти, ну хотя бы количественный состав Парламента. Однако я все равно голосовал «за», так как была раскручена агрессивная компания по поводу того, что мы держимся за свои места, и я голосовал «за» из принципа, показывая, что я лично за место не держусь. Позиция, мягко говоря, не совсем правильная, но эмоции били через край и в данном случае я на логику не опирался.

Этот вопрос не прошел. В конце концов, снова вернулись к идее проведения референдума, и родилась формулировка вынесения на голосование 25 апреля 4 вопросов:

(1) «Доверяете ли Вы Президенту Российской Федерации Б. Н. Ельцину? — Да. Нет. (Ненужное зачеркнуть)»;

(2) «Одобряете ли Вы социально-экономическую политику, осуществляемую Президентом Российской Федерации и Правительством Российской Федерации с 1992 года? — Да. Нет. (Ненужное зачеркнуть)»;

(3) «Считаете ли Вы необходимым проведение досрочных выборов Президента Российской Федерации? — Да. Нет. (Ненужное зачеркнуть)»;

(4) «Считаете ли Вы необходимым проведение досрочных выборов народных депутатов Российской Федерации? — Да. Нет. (Ненужное зачеркнуть)».

Последние два вопроса носили характер Конституционных, так как предполагали досрочное прекращение полномочий и Президента и Парламента, что в Конституции не было предусмотрено. Следовательно, по закону о референдуме для того, чтобы решение имело прямое действие, нужно было, чтобы проголосовало больше половины от списочного состава избирателей Российской Федерации, а не от количества пришедших на референдум.

А первые два вопроса на самом деле ничего не значили. Примерно, как в пьяном разговоре: «Ты меня уважаешь или нет?»

Чтобы показать, что мы за свои места не держимся, наша фракция предлагала голосовать так: Нет, нет, да, да. То есть реформы идут не туда, доверия нет никому, переизбираем всех. Помниться даже придумали четверостишье:

Чтобы не пришла беда, голосуй, Нет, нет, да, да!

Но куда там, наш голос был практически не слышен.

Дело в том, что в законе о референдуме практически ничего не говорилось о правилах агитации. О равно предоставляемом времени для высказывания позиций обеих сторон, об ограничениях на количество средств используемых на агитацию, и поэтому телевизор был включен на полную катушку в пользу Президентской стороны. Более того, применялись методы прямого зомбирования.

Впервые использовалась политическая реклама в виде роликов, которая буквально вбивала в мозги: «Да, Да. Нет, Да». Наверняка применялось и кое-что похлеще, типа методики 25 кадра, так как эта речевка звучала по всем каналам телевидения, радио. Это буквально вбивалось в мозги обывателя.

Ну и, конечно, использовались далеко не самые лучшие качества людей при взаимодействии с властью: склонность к холуйству, продажность.

Особенно удручало поведение творческой интеллигенции.

Запомнилось, как на какой то телетусовке, никак не связанной с референдумом звезды кино в конце передачи начали дружно скандировать ДА, ДА, НЕТ, ДА.

Любимые актеры играли не самую лучшую роль, но что было, то было. Среди звезд затесались, какие-то незнакомые бородатые дядьки, они кричали громче всех, а один из них с вытаращенными глазами пояснял телезрителям: «Мы за Президента, мы братья Вайнеры, авторы сценария к фильму ''Место встречи изменить нельзя''». Печальное зрелище.

Кстати, сам режиссер фильма Говорухин был как раз один из немногих, кто был против.

Помню, как возмущался Владимир Меньшов по поводу своего коллеги, который прямо после спектакля Бомарше, в буклях, принимая аплодисменты, бросал в зал реплику: Да, да. Нет. Да! «Представляешь? — говорил он мне, — и знаешь, зачем позорился? Просто заплатили и немало!»

Поэтому не удивительно, что результаты референдума были не в нашу пользу.

За доверие Президенту проголосовали 58,7 % избирателей от числа принявших участие в голосовании, сказали «нет» 39,2 %.

За одобрение социально-экономической политики высказались 53 %, от принявших участие в голосовании, против — 44,6 %.

Предложение о досрочных выборах Президента получило 31,7 % от имевших право участвовать в референдуме, сказали «нет» 30,2 %.

За досрочные выборы народных депутатов проголосовали 43,1 % от имевших право участвовать в референдуме, сказали «нет» 19,3 %.

Но даже в этих условиях, когда игра во время агитации шла в одни ворота, за досрочные выборы Президента проголосовало большее количество избирателей, чем против!

Об этом старались всячески умалчивать, но это было именно так.

Впрочем, большее голосование против депутатов было связано не только с яростной агитацией, но и с тем, что неблаговидное поведение отдельных депутатов разной политической направленности вызывало негативное отношение ко всем.

То, что Президент пьяница, благодаря репортажу о его выгуливании протрезвленного по ночной Москве осталось незамеченным, а то, что депутаты драчуны видели все.

Знаменитая драка во время выступления Хасбулатова на съезде демонстрировалась не раз, и вошла в анналы. А ведь мало кто знает, что ее затеял яростный, почти невменяемый сторонник Ельцина депутат — Шабад Анатолий Ефимович.

Во время выступления Хасбулатова он подошел к трибуне и пытался не дать ему сказать слово. Руслан Имранович попросил оградить его от нападок. С двух сторон его обступили депутаты и тут, по рассказу Иван Шашвиашвили — грузина, простого открытого парня шахтера из Кузбасса, этот самый Шабад схватил его … за причинное место. Ясное дело шахтер такого обращения не выдержал и ввалил Анатолию Ефимовичу по физиономии.

Так что сторонники Ельцина сумели и таким экзотическим способом добавить голосов по 4-му вопросу.

И все-таки, настроение было не ахти. Особенно удивляли результаты голосования по социально-экономической политике.

За политику 53 % — против 44 % от голосовавших. 3 % недействительных бюллетеней.

Пропаганда пропагандой, но неужели реальная жизнь не показывала того, что дело идет к десятилетию нищеты и бандитскому произволу?

Впрочем, разница была не такая уж большая. К тому же надо учитывать, что никакого контроля за результатами голосования не было.

Я, например, у себя в Сормове был сильно удивлен следующим: В 13–30, по сводке, поступившей в районную избирательную комиссию, проголосовавших было лишь 35 %, а по результатам после 20–00 было за 50. Все мы знаем, что голосовать люди ходят в основном в первой половине дня. Но, как говорится, не пойман, не вор.

Впрочем, и без подтасовок, благодаря воздействию односторонней пропаганды, каши в головах людей было много и приходилось буквально продираться через непонимание людей ситуации.

Во время предрефрендумной горячки я встречался с коллективами разных предприятий. В основном встречи проходили нормально, люди слушали, во многом соглашались. Настроение работающих, видящих всю ненормальность проводимых реформ на собственной шкуре, было в основном критическим, так что наше: «Нет, Нет, Да, Да» большинством слушателей воспринималось нормально. И результаты голосования 44 % — против это подтверждают.

Я уверен, что работающие как раз голосовали против. Основные голоса Ельцину, дали голоса пенсионеров. Так как они гораздо более внушаемы и более доверчивы. Многочисленные истории о том, как у пенсионеров вытягивают деньги разные проходимцы, хорошо известны. Тогда такими же методами вытягивали у них голоса. Помножьте это на то, что пенсионеры более дисциплинированы и, в отличие от более молодого поколения, голосовать шли практически все.

А среди молодых яростных сторонников гайдаровских реформ попадалось меньше, но уж если попадались, то держись. В связи с этим запомнился такой эпизод. Приехал я на ЗКПД-4 — завод по производству панелей для строительства. Естественно он переживал не лучшие времена, людей о встрече толком не предупредили, и ее фактически не получилось. Пришло 5–6 человек. Среди них выделялся маленький, шустрый инженер. Он клеймил депутатский корпус, твердил про палки в колеса реформ, даже не замечая, что говорит телевизионными фразами.

Под конец я сказал ему: «Ну как же вы не понимаете, что с такой политикой от вашего завода ничего скоро не останется» (так, собственно потом и произошло).

А когда я уезжал с предприятия, получилось так, что на автобусной остановке мы с ним оказались вместе, я спросил у него, какой автобус меня лучше довезет до центра (Тогда реформы происходили во всем, появилась масса изменений и в автобусных маршрутах и я, бывая в Сормове наездами, уже не во всем ориентировался, а автомобиль в округе мне не полагался). Он ответил, но столько ненависти и уверенности в своей правоте было в его глазах, что я невольно приуныл.

Ведет, ведет крысолов со своей дудочкой на верную погибель, вот только не крыс, а людей!

Сразу после голосования, которое формально ничего не дало (более полвины от списка по последним 2-м вопросам набрано не было, а первые 2 никаких юридических последствий не имели), наступило некоторое затишье.

Первым делом я пошел в МГЮА забирать документы. Дело в том, что жизнь просто требовала юридической подготовки. Самообразование вещь великая, но базовых знаний не хватало. И поэтому я поступил вместе с группой коллег на заочное отделение Московской государственной юридической академии. Однако в первую же сессию зимой 93 года никакой возможности вырваться на учебу не было и я, поняв, что совмещать депутатскую деятельность с учебой невозможно, решил не позориться и забрать документы.

Но зам. декана факультета Магомедов, спасибо ему большое, уговорил меня этого не делать. Он сказал: «Вы человек молодой, депутатские дела это хорошо, но образование не помешает, а хвосты после сессий, дело для заочного института совсем обычное».

И сел я за учебники. Это как-то немного успокоило от грустных мыслей и восстановило боевой дух. Конечно же, дела снова закрутились, и заниматься приходилось урывками. К преподавателю по логике пришел сдавать экзамен, прочитав лишь половину учебника и решив треть задач. В связи с тем, что пришел не в сессию, сдавал, конечно же, с какими-то двоечниками, но молодыми. С преподавателем получился очень интересный разговор:

— Ну а вас то, что привело сюда сдавать логику? Не поздновато?

— Да, вот по работе понадобилось.

— А где работаете?

— Да тут недалеко…

В конце концов, разговорились.

— Депутат! Ну и какой же фракции принадлежите?

— Смена — Новая политика!

— А, это те, которые вовремя одумались! Да, дела. У меня сосед ходил на защиту Белого Дома в 1991 году, а сейчас вас ругает. А я ему говорю, а если снова понадобиться пойдешь защищать? Ни за что! — отвечает. А я, говорю ему, теперь пойду! Ну что ж ладно, сами-то, как считаете, знаете материал-то?

— Да вот половину учебника только прочитал.

— Что ж, тогда 4.

Понятно, что среди преподавателей МГЮА, как специалистов-юристов, выкрутасы юридической команды Президента не могли не вызывать глубокого скепсиса, и многие поддерживали позицию близкую нам, что, конечно же, придавало уверенности в том, что правы мы.

Забудьте про плюрализм (или ботинок Слободкина)

А выкрутасы продолжались. Президент решил созывать Конституционное совещание, сам определив, кто на него должен прийти. Причем кроме представителей от субъектов федерации были представлены лица от каких-то никому не известных общественных организаций, все из которых были проельцинской ориентации.

Изначально вообще было заявлено, что депутаты на это совещание допущены не будут. Затем все-таки у ельцинских холуев хватило ума отменить столь позорное решение, и этот запрет был снят. Однако то, что там творилось, выходит за все рамки приличия.

Депутата Слободкина, который был правоверным коммунистом и очень порядочным и честным человеком под улюлюканье участников вынесли с трибуны. Он человек невысокого роста, худой и громилам из ельцинского окружения ничего не стоило сделать это. Когда Слободкина несли, он потерял ботинок. Под общий гогот толпы, ботинок тоже торжественно вынесли с трибуны.

Именно в этот момент пришедшие на совещание депутаты демонстративно покинули заседание. Владимир Мазаев уходя, спросил у Гайдара: «И это вы называете демократией?» А он потом, как позже стало известно, сообщил своему соседу, что таких, как Мазаев надо расстреливать в первую очередь. Ни больше, ни меньше.

Все-таки, у нас какие-то проблемы с русским языком. Как всю эту шпану можно называть демократами?

А на первом съезде вся эта шушера ходила с важным и умным видом и вещала: «Демократия — это процедура!» А когда в полном соответствии с этой процедурой мы прокатили Гайдара, самодур рыкнул, и они все его поддержали.

А как красиво они заявляли: «Сократ не прав, но я готов отдать свою жизнь за то, чтобы он имел возможность высказать свое мнение!» А теперь они ржали над ботинком Слободкина, затыкая рот всем, кто имел иное, чем у них мнение, забыв, что буквально недавно обвиняли в этом прежнюю власть.

Вот в какой отвратительной атмосфере происходило обсуждение основного закона, в атмосфере нетерпимости и хамства со стороны людей, мнящих себя демократами.

Что касается содержания, то есть самой проблемы Конституционного кризиса, то мое отношение к ней хорошо характеризует заголовок интервью данного мною газете Рабочая трибуна 11.03. 1993 года: «Конституционный кризис — миф для непосвященных».

В нем я сказал: «У нас кризис иного рода — кризис уважения к Конституции со стороны самых высоких вершин власти. Проблема не в противостоянии двух ветвей власти и кажущейся невозможности проводить из-за этого реформы. Она в выборе одного из двух возможных путей развития России: либо латиноамериканизация страны, потеря ею экономического и политического суверенитета, всевластие коррумпированного чиновничества, либо сохранение промышленного потенциала, разумная структурная инвестиционная политика, контроль государства за процессами перехода к рыночным отношениям, что может помочь прекратить спад, покончить с кризисом. … Год Гайдаровских реформ продвинул нас далеко по первому пути. Говорю об этом с сожалением. Наша фракция однозначно выступает за второй».

Собственно говоря, через 20 лет мне практически нечего добавить. Действительно тогда шел спор о путях развития страны, а вовсе не о Конституции. Топорные действия реформаторов разрушали экономику, выбивая людей из нормальной жизни, вгоняя их в нищету и криминал. Парламент, имея на это полное законное право, пытался изменить такой ход реформ.

Вместо того, чтобы конструктивно воспринять критику и начать работать вместе (я уже приводил вполне конкретные меры, предложенные Постановлением 7-го съезда «О социально экономическом положении»), Президент и бывшие «младшие научные сотрудники», ставшие в одночасье членами Правительства, начали компанию с целью лишить нас полномочий и сделать Парламент послушным орудием исполнительной власти. В идеале таким же, каким был в советские времена, когда он служил для всеобщего, как тогда говорили, «одобрямса».

Поэтому и спор по поводу Конституции в основном сводился к вопросу о разделении властей и праве контроля представительных органов власти за исполнительными органами. Такое право есть в любой западной демократии. Комиссии по расследованию различных махинаций, затеваемые в Сенате США, худо — бедно, но помогают иногда разоблачать злоупотребления власть имущих.

А Ельцин и его команда добились того, что в Российской Конституции у Федерального Собрания таких возможностей нет. Это, пожалуй, единственная Конституция из Конституций крупных государств, где контрольные полномочия Парламента отсутствуют.

Но и это не главное, так как есть буква, а есть дух закона. Поэтому, даже, если бы была принята Конституция, разработанная Конституционной комиссией, после расстрела Парламента произвол со стороны властей был уже обеспечен.

Так как, если можно нарушать одну Конституцию, почему нельзя тем же людям нарушать другую? Если во имя «революционной целесообразности» можно один раз пролить кровь, почему нельзя это сделать во второй?

Впрочем, теперь, через 20 лет, когда все мы стали гораздо менее наивными и возможности анализа исторических процессов стали шире, очень многие отмечают, что модернизацию экономики обычно проводят жёсткие авторитарные режимы.

В Китае была площадь Тяньаньмэнь, зато экономика расцвела. В начале книги я уже писал о статье Миграняна, который предостерегал в конце 80-х по поводу увлечения демократией. В определенных случаях диктатура — последняя надежда народа на спасение.

А раз так, то некоторые граждане заявляют о том, что передача всей полноты власти в руки Президента была тогда спасительна для страны.

Что ж авторитаризм вещь иногда действительно необходимая, но в этом случае все очень сильно зависит от личности диктатора, от его ума, чести и совести. К сожалению, Ельцин и его команда всем этим похвастаться могли еще в меньшей степени, чем ранее правящая партия в ее брежневском и более позднем варианте, хотя на плакатах о ней писалось иное.

Ельцин был царствующим, но не властвующим монархом, не способным к какой — то целенаправленной деятельности.

Он был игрушкой в руках вновь народившихся кланов, убогой, созданной в пробирке ускоренной приватизации, буржуазии. Борис Николаевич много пил, подписывал документы не глядя, порой ни во что, не вникая, доверяя очередному проходимцу, правдами и неправдами проникшему к нему в кабинет.

Я уже упоминал о том, что Борис Немцов, который сейчас вновь пытается выйти на политическую сцену и которому выгодно изобразить себя чуть ли не жертвой ельцинского режима, подсчитал, что за время своего царствования Ельцин уволил 45 вице-премьеров, включая и самого Бориса Ефимовича. Какая уж тут твердая рука с командой единомышленников. Поэтому сдаваться Ельцину было никак нельзя.

Есть, правда, и еще одно мнение, вернее даже упрек, с которым некоторые люди обращались именно к нам, сменовцам. Суть упреков такова: «Вам надо было, скрепя сердце, не воевать с Ельциным, а втереться к нему в доверие, подобно Немцовым и Гайдарам. Чем вы были хуже?

Молодые, умные, энергичные! И тогда бы вы, а не эти ***, взяли бы политику управления страной в свои руки. Ведь ему все равно было, какая проводится политика. Он бы с удовольствием побыл бы и Генеральным секретарем, если бы ситуация позволяла».

Что ж, если бы тогда мне об этом сказали, я бы с негодованием отверг данный тезис.

«Как, интриговать? Схватки под ковром. Мы за честную политику, мы с открытым забралом» — молодость, молодость.

А сейчас…, сейчас, когда знаю, во что обошлось поражение конструктивных сил стране, иногда задумываюсь, что некие резоны в этом есть. И Бурбулис к нам приглядывался, и Филатов называл странными.

Но, положа руку на сердце, во-первых, мы бы погоду все равно не сделали в общем сонме прихлебал, а во-вторых, я лично не смог бы. Это ж надо бульдожью хватку иметь, чтобы отметать от шефа таких как Чубайс, Коржаков, хитрить, интриговать. А, главное, и жизнь это неумолимо доказывает, в такой борьбе все силы уходят на подковёрную борьбу, а на выработку верных и поэтому архисложно вырабатываемых решений, спасительных для страны, сил бы уже не хватало.

Нет, свои личные проблемы мы бы, применив такую тактику, наверное, решили бы (я уверен, что все бывшие 45 вице-премьеров, уволенных Ельциным, живут неплохо). А вот проблемы страны — нет.

А нам, честно, как на духу говорю, не хотите не верьте, нужно было, как поется в старой песне, только одно:

А по поводу Конституции еще раз повторю, даже иностранцы понимали, что не в ней суть.

Секретарь Конституционной Комиссии Олег Румянцев, хотя многие и стараются над ним подтрунивать за его чрезмерную приверженность к разработанному комиссией проекту, был реально душой Комиссии и много сделал для популяризации этого проекта и привлечения научных кадров для его создания. В частности, он приглашал в качестве консультантов многих иностранных юристов. В результате завязались очень неплохие связи с испанским специалистом по федеративным отношениям Альваресом Родригесом. Г. С. Жуков, как председатель Комитета по вопросам работы Советов, проводил с ним консультации, и по его протекции Родригес, хорошо знавший русский язык, пригласил меня выступить с лекциями о политической ситуации в России. Проводились они в небольшом городке Леоне на Севере Испании. После лекции мы с ним сели в маленьком уютном летнем кафе под открытым небом.

Оно располагалось на старинной площади, синело небо на фоне яркого солнца. Родригес заказал пиво, разговор шел про все на свете, включая вопрос федеративного устройства наших стран. Специалист есть специалист. И вдруг он с горькой усмешкой сказал мне: «Сергей! Вы в России еще не понимаете, что это такое, деньги и власть. Вы еще молодой, имейте в виду, у вас скоро будет переворот!»

События 21 сентября — 4 октября описаны многократно, и поэтому я расскажу лишь о тех из них, в которых участвовал сам, и тех, которые были мало освещены.

Как я уже говорил в начале своего повествования, в ночь на 21 сентября мы собрались в зале Совета Национальностей, Ю. М. Воронин огласил первые соображения по поводу случившегося, о том, что нужно собирать съезд, обратиться к субъектам Федерации и так далее.

Затем он объявил о заседании Президиума Верховного Совета, и я направился туда же, чтобы как можно более детально проработать вопрос о процедуре отстранения Ельцина от должности и назначении Руцкого и.о. Президента.

Дело в том, что Статья 121.6 предписывала прекращение полномочий Ельцина немедленно, так как он распустил Съезд и Верховный Совет, но механизма реализации она не давала. Очевидно, получалось, что далее должна была действовать другая статья Конституции, в соответствии с которой вице-Президент, в случае отсутствия Президента, должен выполнять его функции. В целом все было понятно, но надо было написать текст соответствующих Постановлений, об отрешении от должности Ельцина и о вступлении Руцкого в должность Президента, чем я вместе с коллегами и занимался.

Время было позднее, хотелось спать, и нам как более молодым надо было брать эту работу на себя. К полночи все было готово и в большом зале, где обычно проходили заседания Верховного Совета, открывается его заседание. Принимаются подготовленные нами Постановления, Руцкой произносит присягу.

В 2 часа ночи подъезжает В. Д. Зорькин и объявляет о принятом Конституционным судом решении о незаконности Указа 1400. Все это, несмотря на позднюю ночь, происходит в окружении массы журналистов, как наших, так и иностранных.

Тут же Руцкой предложил заменить силовых министров. Эта мера была явной ошибкой, так как сразу же переводила Грачева, Голушко и Ерина, соответственно министров обороны, безопасности и МВД, на сторону Ельцина, а, если бы этого предпринято не было, можно было бы рассчитывать хотя бы на их нейтралитет.

Заседание закончилось в третьем часу ночи. Ночевать пришлось на стульях в своих кабинетах. У меня он как у заместителя председатель Комитета был достаточно большой, прямоугольной формы. В торце висела большая карта России. Несмотря на тревожность ситуации, я и представить себе в тот момент не мог, что через несколько дней эта карта будет изрешечена пулями.

Первый «штурм» Останкино

Утром 22-го сентября проходило еще одно заседание ВС. На нем С. Бабурин предложил проголосовать за поправки в Уголовный кодекс, предполагающие введение ответственности за насильственное изменение конституционного строя, включая смертную казнь. Я голосую «против», так как понимаю, как это будет представлено СМИ, а, главное, если считать именно указ 1400 этим самым насильственным изменением, ответственность на Ельцина все равно не распространяется, так как закон обратной силы не имеет.

Вообще, лучшим вариантом было бы принимать решений как можно меньше, так как все возбуждены, а, самое главное, без связи с регионами, народом, без своих СМИ, или хотя бы относящихся к ситуации объективно, все наши потуги выглядят несерьезно.

Поэтому понятно, что нужно, в первую очередь, прорывать информационную блокаду. В связи этим я с удовольствием подключаюсь к выполнению задания вместе с председателем Комитета по СМИ Владимиром Павловичем Лисиным пробиться на телевидение и потребовать показать видео-материал об отречении Ельцина.

В группу, кроме меня, входят тоже сменовцы Маханов, и Яковлев, других, к сожалению не помню. Ясное дело, что приема с распростёртыми объятиями мы не ждали.

Решили пойти прямо через вход с депутатскими удостоверениями. До указа 1400 они действовали достаточно исправно, а как действуют теперь, посмотрим. Приехали на 2-х машинах и, чтобы не привлекать внимание, остановились достаточно далеко от телецентра. Неожиданно к нам присоединилась еще один автомобиль, в нем группа… военных. В их автомобиле я не без удивления увидел автоматы Калашникова, прислоненные к спинке кресел.

— А это зачем, — спросил я?

— На всякий случай.

— Но с собой-то вы его, надеюсь, не возьмете?

— Конечно, нет, — явно наслаждаясь произведённым эффектом, отвечает мне молодой военный в очках и представляется: «Терехов, руководитель движения “Союз офицеров”».

Смутно припоминаю, что это какой-то радикальный товарищ. Этого еще не хватало, думаю я, но в данной ситуации выбирать не приходиться.

Подходим к зданию, предъявляем удостоверения. Терехов пытается произвести эффект: «Я Терехов Союз офицеров!»

Реакция у милиционеров-охранников, как у быка на красную тряпку. Плевать им на Союз и наши удостоверения. Нас пытаются не пускать, выражаясь официальным языком, применяя физическое насилие, а попросту говоря, завязывается драка. Но не все так безнадежно, Володя Маханов и Виктор Яковлев ребята крепкие, бывшие шахтеры и кулаки у них не хуже милицейских.

У меня же физиономия интеллигентная и видимо поэтому, получается так, что на меня никто не набросился, и я продолжаю идти вперед, вижу только перед собой тоже очкастого, как и я, молоденького сержанта с автоматом, который пятится от меня, задом держа в руках автомат. В его глазах ужас. Начальник, майор милиции, кричит: «Стойте, отдаю команду стрелять на поражение!» Сержант щелкает затвором, патроны выскакивают из автомата и падают на пол. Он кричит истошным голосом, как заведенная машинка: «Стой, стрелять буду! Стой, стрелять буду!»

Я приостанавливаюсь и во всю силу легких кричу: «Кто отдает команду стрелять по депутатам? Мы народные избранники! Ваша фамилия?», — обращаюсь я к майору и достаю свою записную книжку и ручку, чтобы записать фамилию нарушителя. Не знаю, как это мне пришло в голову под дулом автомата, но сработало неплохо.

Майор весь как то обмяк и умоляющим голосом стал просить: «Не надо фамилию, не надо. Давайте разберемся по-хорошему, у нас приказ».

Драка прекращается. Виктор Яковлев держится за голову. Лисин — человек грузный, весь покраснел и чувствуется того гляди упадет. У него, как потом выяснилось, от волнения начался гипертонический криз и позже его увезли в больницу.

Начинаем объяснять, что пришли с официальным заявлением. Телевидение обязано показать обращение нового Президента народу. Имением Конституции и т. д. Посылают за кем-то из начальства.

Приходит один из заместителей Брагина, на тот момент руководителя телевидения. После долгих переговоров договариваемся о том, что к нему можно пройти, но только двоим.

Внутрь помещения уходит Лисин с кем-то из коллег. Остаемся рядом с милиционерами, которые с нами дрались. Майор старается все замять, помнит еще про фамилию и не хочет неприятностей. Я начинаю агитировать милиционеров. Говорю просто без обиняков, не про Конституцию, а про зарплату, бардак, бандитов и т. д. Они понимают, но у них приказ. Один, тот, что постарше, вздыхая, говорит: «Мы все понимаем, но у нас дети! Я в сердцах не выдерживаю: «Ага, а у нас детей нет?!»

После этого он стыдливо отводит глаза.

Вскоре возвращаются наши. Брагин принял хорошо, много пообещал, но ясно, что ничего не выполнит. Возвращаемся ни с чем, да и наивно было считать, что нас пропустят. Другое дело, что в отличие от того еврея из анекдота, мы хотя бы попробовали.

Бочку вина выставляю и недоимку дарю

В Белом Доме слухи распространяются с небывалой быстротой и небывалыми искажениями. Оказывается, прошел слух, что нас избили и арестовали. Этого, слава богу, не произошло, но и телеэфира мы тоже не получили.

А вокруг Белого Дома уже с ночи собрался народ. Несмотря на оголтелую пропаганду, которую начали все средства массовой дезинформации, как их тогда называли шутники защитники у Белого Дома были. Преобладали в основном красные флаги, но были и имперские. Это говорило о том, что в основном среди защитников преобладали граждане левых и патриотических убеждений (Красно-коричневые — как их называла желтая пресса). Но была среди них и особая категория тех, кто и в 91-м защищал Белый Дом, а теперь раскусил реальную сущность Ельцина и его команды.

Их в шутку называли дважды белодомовцы, причем среди них были даже получившие медали за «Оборону Белого Дома». Эти ребята, в основном научная интеллигенция, инженеры, были ближе всего нам по духу.

Кстати, Виктор Балала — член комитета по местному самоуправлению, тот самый, с кем я связался по телефону из Нижегородского областного совета 19 августа 1991 года, получил такую медаль 20 сентября 1993 года. За сутки до начала переворота — просто трагифарс какой-то!

Может быть по опыту 91-года, а может быть и просто по логике событий Дом стал окружаться баррикадами. Но все это носило пока вполне мирный порядок.

Единственной вооруженной группой, пришедшей защищать Белый Дом на тот момент были представители Союза офицеров — того самого Станислава Терехова, который участвовал вместе с нами в попытке прорваться на телевидение.

Именно он потом сослужил нам плохую службу, попытавшись захватить Генеральный штаб. Акцию он ни с кем не согласовывал, она оказалась неудачной, но из-за нее, Верховный Совет и Съезд поливали из всех возможных информационных орудий, как террористов и убийц.

Впрочем, работа велась во всех направлениях. 23 сентября был издан Указ Президента № 1435, предполагающий выплату депутатам, сдавшим свои полномочия, годового жалования, сохранение квартир, медицинского обеспечения и прочая, прочая.

Ельцин как тот купец из известного стихотворения Некрасова таким образом «выставлял бочку вина».

Конечно же, не обошлось без тех, кто на это клюнул. Некоторые это сделали втихаря, просто уйдя из Белого Дома, а некоторые заявили об этом публично.

Саша Починок — сделал это в особо циничной форме, сняв депутатский значок и заявив, что голосование по его уходу с поста Председателя комитета по бюджету и налогам не требуется, так как никаких полномочий у нас уже нет. Что ж также он уходил из нашей фракции во время 6-го съезда народных депутатов, что можно взять с «голубого воришки»? Хотя последующее его поведение было настолько отвратительным, что даже я этого не ожидал.

Ушел Степашин, отказался от своего поста заместителя Председателя Верховного Совета Николай Рябов. Он вскоре стал председателем Центризберкома. Степашин сейчас руководит Счетной Палатой. Как говорится, награды нашли своих героев.

Вечером 23-го открылся съезд. Народ съезжался со всех регионов. Приехали и наши нижегородские депутаты.

Среди них был и Коля Бармин. Осторожно расспрашивали, приглядывались, думали, чья возьмет. Ясное дело, что пришлось собираться не в БКД, а в Белом Доме. Ни тебе большого зала, ни тебе электронного голосования. Коля Бармин мне сказал откровенно: «Бардак тут у вас».

И хотя он, как реальный руководитель ОБЛОНО в Немцовской администрации понимал, что от Ельцинской реформы образования ждать чего-то хорошего не приходится, выполнять свой конституционный долг, если выражаться высокопарно, не захотел и вскоре уехал. А вот его будущий заместитель Сергей Наумов лишь за несколько месяцев до этого перешедший работать в Верховный Совет на постоянной основе, абсолютно не политизированный человек, остался в Белом Доме и сидел до конца, объясняя потом, что иначе бы чисто по-человечески это было бы предательством. Что ж, каждому свое.

Тем временем, ситуация все сгущалась и противостояние нарастало.

Милицейские кордоны все туже сжимали кольцо вокруг Белого Дома. Наши женщины-депутатки мужественно шли навстречу к молодым мальчишкам, стоявшим в оцеплении и проводили с ними беседы. Распропагандирование ребят шло достаточно успешно, они разговаривали с ними как матери. Но постепенно мальчишек из дивизии им. Дзержинского заменяли на матерых омоновцев. Позднее выяснилось, что им платили по 10–20 тыс. рублей в день за стояние в оцеплении. В здании Мэрии была группа не менее нескольких тысяч человек. Они готовились к штурму.

Поездка в Питер

В субъектах федерации, как и предполагалось, раскол тоже пошел по линии представительных и исполнительных органов власти. Почти все губернаторы заявляли о том, что полностью «разделяют и поддерживают мудрую политику партии, то бишь Президента», большинство областных Советов осуждали Указ № 1400 или принимали каучуковые резолюции.

Бывали, правда, и исключения. Губернатор Новосибирской области Муха призвал к неподчинению бывшему Президенту и даже обещал, в случае нарастания конфликта, перекрыть Транссиб. После событий его, конечно же за это, сняли.

Разные политические группы, представители бизнеса, профсоюзов, церкви и т. д. предлагали разные способы выхода из кризиса.

Ясно, что после случившегося дальше так было работать нельзя, и необходимо было проводить выборы, выборы одновременные и Президента и депутатов, как наша фракция уже и предлагала накануне референдума 25 апреля. В Указе же № 1400 предлагалось сначала переизбрать депутатов, а потом Президента.

С точки зрения непосвященных, кажется, и разницы-то никакой нет, но на самом деле первый вариант обрекал позицию Верховного Совета на полное поражение, так как выборы на равных это одно, а выборы под контролем президентской команды, это все равно, что голосование в концлагере. Тем более что на тотальный контроль за агитацией мы уже насмотрелись на референдуме.

А вот если бы Верховный Совет существовал, то была бы хоть какая-то возможность иметь выход на телевидение, отслеживать нарушения в ходе выборов и так далее. Ведь после 9-го съезда худо-бедно выходил в эфир Парламентский час, где хотя бы иногда звучал альтернативный взгляд на ситуацию.

А Ельцинский указ фактически предлагал выборы с заранее известным результатом.

Совещания по этому поводу проводились многими, в том числе и «Гражданским союзом».

25 сентября поздно вечером, мы с Головиным и Муравьевым встретились с Василием Липицким — секретарем Гражданского союза, правой рукой А. В. Руцкого, который подписал «Программу проведения одновременных досрочных выборов парламента и Президента».

В ней были некоторые нюансы, честно говоря, не очень точно помню какие, которые нас не устраивали. Помню только, что в этих предложениях в предвыборный период Верховный Совет ограничивался в своих полномочиях, а Президент, практически нет, что опять же могло привести к тотальному подавлению любой агитации с нашей стороны и к игре в одни ворота. Начался спор. Дело в том, что на следующий день в Питере собирались Председатели областных советов, и вырабатываемая позиция была очень важна. Мы пошли к Руцкому.

Электричество в Белом Доме, для того, чтобы нас выкурить, в этот день как раз отключили. В нем была предусмотрена система автономного питания от генераторов. Солярку закупали и привозили сочувствующие Верховному Совету предприниматели, но ее, ясное дело, надо было экономить и поэтому ночью и вечером (Был уже конец сентября, и темнело достаточно рано) сидели при свечах. В связи с этим шли к Руцкому в потемках, по темным коридорам, освещая дорогу фонариками.

Александр Владимирович выслушал Липицкого, нас и все больше распаляясь, начал спрашивать Василия тоном, не предвещавшим ничего хорошего:

— И ты согласился с этим?

— Да, — тихо отвечал Липицкий.

— Вон отсюда! Мужики выгоните его и больше не пускайте, — крикнул он охранникам и начал в ярости ходить по кабинету.

Мы всячески его пытались остановить, так как он в гневе мог наломать дров.

Ясно было, что на совещании в Питере надо настаивать на принципиальной позиции: истинно нулевой вариант. Отход на позиции 20–00 21.09. Все формально восстанавливаются в правах, готовится закон о выборах, предполагающий равное освещение в СМИ всех позиций и т. д. Пошли с этим к Хасбулатову.

Со своей неизменно трубкой, какой-то весь бледный, он нас выслушал, и было принято решение отправить нас в Питер для усиления выражения позиций Верховного Совета. Нас, это Головина, меня и Муравьева.

Задача была уговорить Председателей занимать более жесткую позицию по отношению к Ельцину и принять наши предложения по нулевому варианту.

Собирались быстро, до вокзала нас сопровождали двое молчаливых парней, которые профессионально отслеживали возможности слежки. До Ленинградского вокзала мы добрались без приключений. Единственный эксцесс, впопыхах перепутали поезд, обнаружили это за 10 минут до его отхода, и нам пришлось побегать.

В дороге мы старались не привлекать ничьего внимания. В Питере, быстро поселившись в гостинице, выехали на точку. Это была так называемая зона К-2, бывшая резиденция Ленинградского обкома партии.

Народу собралось достаточно много. Были здесь хорошо знакомые нам по обсуждению законов, касающихся работы региональных органов власти Председатели областных советов. В этом смысле было очень хорошо, что мы с Игорем были из Комитета по местному самоуправлению и многих руководителей знали по совместной работе, как и они нас.

Настроения были разные. Владимирский Председатель областного совета был настроен решительно — отмена незаконных указов и т. д.

А вот Тюменский, маленький крепыш, полный тезка Ленина, Владимир Ильич Ульянов, в отличие от своего знаменитого однофамильца, был настроен очень осторожно. «Ведь и Верховный Совет совершал ошибки, — говорил он, — так что и вы виноваты».

«Виноваты-то все, а почему же тогда только нам отвечать, — парировал я, — нужны одновременные перевыборы».

В связи с тем, что совещание проводилось в Питере, тон пытался задавать Собчак.

На предварительном совещании, он как человек команды Ельцина, предлагал обратиться с требованием к Верховному Совету, подчиниться решению Президента.

Собчак демагогически пытался истолковать, предложенные В. Б. Исаковым поправки в Конституцию, как отмену принципа разделения властей.

И на этом основании, он, обвиняя Верховный Совет в узурпации власти, оправдывал действия Ельцина.

Я в очень жесткой форме обвинил его в том, что негоже «демократу» требовать наказания за мысли, так как никаких поправок не было принято, и, раз такое предлагается, то наступают совсем плохие времена.

Основное заседание должно было начаться чуть позже, и все толпились в фойе около большого зала, а мы продолжали агитировать: «Поймите, — говорил я кому-то из колеблющихся, — ведь это только начало, сегодня распустят нас, а завтра, если вы это позволите, распустят вас!»

Телевизор в фойе был включен и буквально через несколько минут после моих слов, какой-то журналист, ведя репортаж, заявил о том, что Верховный Совет распущен и это хорошо, но есть еще тормоза на местах: областные, городские и районные советы депутатов, надо разгонять и их.

— Ну, вот видите? — вскричал я.

— Видим, видим, — мрачно отвечал мой оппонент, и вяло махнул рукой.

В это время в фойе неожиданно появился Кирсан Илюмжинов. Он был Президентом Калмыкии, и одновременно депутатом России, членом нашей фракции.

Андрей Головин набросился на него с обвинениями: «Ну что доволен? Это ты его надоумил, идиота старого!» Дело в том, что Кирсан Илюмжинов незадолго до событий договорился с депутатами Калмыкии о самороспуске и все газеты этот шаг приветствовали, причем некоторые договаривались до того, что представительные органы власти вообще не нужны. А зачем?

Кирсан стал защищаться, объясняя, что он все сделал по взаимному согласию, и что сейчас надо действовать также.

И действительно, когда началось общее заседание, Кирсан очень жестко осудил действия Президента и предложил создать группу из представителей субъектов Федерации, чтобы начать процедуру по примирения обеих сторон.

Заседание шло несколько часов, и было прервано появлением в зале руководителя РКРП (Российской коммунистической рабочей партии) Тюлькина. Он появился здесь потому, что демонстрация, возглавляемая им, перекрыла движение, не помню где, по-моему, чуть ли не на Невском проспекте, и в ультимативной форме потребовал, чтобы заседающие заслушали мнение народа. Он зачитал резолюцию. Смысл был простой и ясный: «Банду Ельцина под суд!»

В конце концов, под давлением и нашим, и Тюлькина, и Илюмжинова, и других присутствовавших депутатов совещание приняло решение о том, чтобы ратовать за созыв Совета Федерации до 1 октября. При этом они выступали за одновременные выборы, по их предложению съезд должен поручить принять акты о федеральных органах власти на переходный период органу, созданному субъектами федерации, а Президент и съезд должны все свои решения, начиная с 21 сентября, отменить. Все бы ничего, но Совет Федерации, в отличие от лиц, созванных на это совещание, почти полностью состоял из глав администраций, непосредственно назначенных самим Ельциным и поэтому надеяться на его объективность не приходилось.

Вечером, перед отъездом в Москву, мы зашли поужинать в один из ресторанов на Невском проспекте. Кроме нас троих был еще Владимир Мазаев, председатель Комиссии по экономической реформе, он тоже был на этом совещании. Мы подводили итоги. Они были неутешительными. Резолюция каучуковая, решительных действий нет, все ожидают. Сейчас, спустя много лет, считаю, что шансов на мирный исход уже не было, Ельцин бы ни за что не пошел на попятную.

В поезде я сразу же уснул, как убитый, а под утро, за час до приезда поезда вышел из купе, понимая, что уснуть уже не удастся. Там встретил Р. Х. Абдулатипова, он тоже ездил на это совещание, как председатель Совета Национальностей. Тут же был и представитель нашей творческой интеллигенции — знаменитый юморист Г. Хазанов. Вид у него был напуганный и он постоянно повторял. «Сейчас главное не поддаться на провокации и не пролить кровь!» Мне же казалось, что он боится произнести хотя бы лишнее слов и думает лишь о том, как бы себя не скомпрометировать, разговаривая с «государственными преступниками». Может быть, я и ошибался, но на фоне того, что вытворяла эта наша творческая интеллигенция в те дни, вряд ли.

Последняя ночь в Белом доме

После поезда я заскочил домой, наведать семью. Жена и дети в порядке. Хотел немного поспать, но нервы были на пределе и мне это не удалось. Помнится, что я захватил с собой в Белый Дом надувной пляжный матрас, так как спать на стульях уже поднадоело. В целом за сутки, пока мы были в Питере, оцепление вокруг Белого Дома усилилось, но проникнуть внутрь можно было еще достаточно легко.

В Большом зале заслушали выступление Головина с отчетом о нашей поездке без особого энтузиазма, но, как говориться, на безрыбье и рак рыба.

В Белом Доме собралось много разных людей и москвичей и из регионов, есть даже ребята с Приднестровья. Здесь люди и совершенно незнакомые, и известные всей стране.

Так, в буфете на 6-ом этаже я неожиданно встретил артиста и режиссера Н. Бурляева. Глубоко религиозный человек и большой патриот, он, в отличие от многих творческих личностей, однозначно выразил свою позицию, придя сюда.

Бурляев, глядя в окно, сказал мне что-то невеселое, и я ответил в тон ему.

Там люди как-то сразу сходились, даже не тратя время на знакомство, потому что единство взглядов на сложившуюся ситуацию, желание не уступить произволу быстро сближало.

Впрочем, были и другие позиции. В один из первых дней противостояния я встретил в вестибюле 20-го подъезда Чилингарова, (известный полярный исследователь впоследствии Зам. Председателя Государственной Думы от Единой России). Мы с ним были хорошо знакомы по Гражданскому союзу, он пришел вместе с ведущим клуба кинопутешествий Станкевичем.

— Какими судьбами, — спросил я?

— Да вот, пришли Хасбулатова уговаривать, чтобы ушел.

— Зачем. Вы что? Это невозможно, — оторопело отговаривал их я.

— Не видим другого выхода.

Хасбулатов видимо видел, потому что, как известно, они его не уговорили. Вообще роль Хасбулатова во всей истории противостояния двух ветвей власти сложная. Он во многом виноват в том, что Верховный Совет так долго и так бездарно во всем уступал Ельцину.

Руслан Имранович был очень жестким спикером, умел, кому надо и когда надо заткнуть рот, продавить нужное решение. Это и распад Союза, и дополнительные полномочия на 5-ом съезде, и дурацкое решение о проведении референдума на 7-ом.

Его нетерпимость к чужому мнению, завышенные представления о собственной персоне, вечно яканье, и выпячивание собственных заслуг очень сильно отталкивало.

Именно поэтому летом 91 года мы, фракция «Смена — Новая политика», голосовали против него. Однако во многом благодаря этим качествам, он, все-таки хотя и поздно, но сумел найти в себе силы противостоять этому «безграмотному безумию» под названием радикальных экономических реформ.

Во всяком случае, два последующих спикера Государственной Думы, хотя и были представителями оппозиции: Рыбкин и Селезнев, быстро сдали свои позиции и подчинились Президентской команде. А Хасбулатов в последний период деятельности Верховного Совета и, особенно в период событий 21 сентября — 4 октября был на высоте.

После заседания Верховного Совета я пошел к себе в кабинет, и вскоре мне позвонил (городские телефоны на тот момент еще не отключили) некто Лягушкин, который был экспертом нашей фракции. Он попросил о встрече, так как разговор не телефонный.

Мы встретились, по его рассказу получалось, что в Министерстве безопасности далеко не все разделяют официальную точку зрения и готовы пойти на переговоры. Таких переговорщиков, которые могли никого не представлять, было хоть пруд пруди, и поэтому я не стал связываться с Баранниковым и Руцким, решив, что не стоит их беспокоить, сначала надо понять, насколько серьезны те, кто выявил желание переговорить.

Переговоры было предложено провести на улице, на нейтральной территории. Встречались, по-моему, где-то около Детского Мира. Их было двое, представились невнятно, мол, сотрудники, с болью смотрим на ситуацию и т. д.

Больше их действия походили на получение разведданных, а не на предложение поддержки. Я начал им объяснять, что при демократах им спокойно не жить, что реорганизации, обвинения в службе тоталитарному режиму им обеспечены. Судя по тому, как они от моих слов, поеживаясь, втягивали плечи, они это хорошо понимали. Однако толком так ничего и не предложили, я обещал им проинформировать руководство Верховного Совета, на этом и разошлись.

А вот на пути информирования руководства у меня неожиданно возникли большие препятствия. Оказалось, что ближе к вечеру проходы к Белому дому были наглухо перекрыты, в том числе и проход рядом со стадионом, там, где сейчас стоит мемориал погибшим.

Пытаюсь пройти в другом месте, тоже самое, потом еще и еще. Наконец, на мосту патруль требует документы. Майор уже в годах, я начинаю закипать и повторяю слова о произволе, нарушениях Конституции, что народный депутат имею право исполнять свои обязанности и т. д.

Он просит у меня удостоверение, я с сомнением ему отдаю, он возвращает и говорит, что и в милиции тоже с тревогой смотрят на происходящее. Затем он козыряет и, отвернувшись в сторону, тихо произносит: «Попробуйте еще под мостом. Там возможно пропустят». Я спускаюсь вниз и с удивлением обнаруживаю, что проход к Белому Дому в этом месте свободен.

Прохожу через самый нижний подъезд Белого Дома. Там охрана, показываю удостоверение депутата. «Погодите, — говорит дежурный парнишка, — проверим, что вы за депутат». Затем сверяет мою фамилию со списком и пропускает, свой.

Ночевал я все в том же кабинете, но теперь с матрасом было гораздо удобнее. Однако поспать как раз и не удалось. Всех подняли по тревоге и предложили собраться в зале Совета Национальностей.

У Белого Дома очень сложная архитектура и около одного из входов в Совет Национальностей существует достаточно узкий коридорчик. Я пошел именно по нему. Электроэнергию не включали, экономя солярку, и я шел по нему в полутьме. Вдруг резко щелкнул затвор автомата: «Стой, кто идет?» С удивлением узнаю по голосу Руцкого.

— Александр Владимирович, это я Полозков.

— А это ты, Сергей! Тоже узнает меня он, — проходи. Эти сволочи, сейчас начнут штурм.

В зале все потихоньку собираются, даже зажигают свет, видимо решив на такой случай потратить драгоценное топливо. Все возбуждены. У руководства Верховного Совета и назначенных нами силовых министров есть сведения о том, что сегодня ночью начнется штурм. Надо быть готовыми ко всему.

Наконец появляется бледный, как смерть, Хасбулатов, у меня, да и не только у меня складывается впечатление, что он или смертельно пьян или на грани психологического срыва. Он, криво усмехаясь, сообщает все о том же, о подготовке штурма.

То, что Хасбулатов не в себе кажется не только мне, но и журналюгам, которые, вот что удивительно, несмотря на все препоны, тоже присутствуют в зале. Я бросаюсь им наперерез, и встаю рядом с Хасбулатовым, чтобы они ничего не заметили.

Слава богу, в тот день все обошлось. И с Русланом Имрановичем, он просто перенервничал, и со штурмом, он в тот день не состоялся.

Позднее, через много лет, фотографию, где я стою рядом с Хасбулатовым, опубликовали в газете «Сегодня», ее мне показали ребята из пресс-службы фирмы, в которой я работал. У меня на ней очень решительный вид и поэтому многие посчитали меня за охранника.

Я с Хазбулатовым в Белом Доме в 1993 г.

Поход к Листьеву или второй «штурм» Останкино

На следующий день депутат Тихомиров, в свое время ведущий одной из популярных перестроечных программ, один из немногих телевизионщиков, занявших принципиальную позицию, предложил нам поучаствовать в программе Листьева, в которой обсуждались вопросы коррупции. На Дальний Восток программа шла в прямом эфире, в Москве по записи, но все равно был некоторый шанс на прорыв информблокады.

Главное было в том, что Тихомиров дал нам приглашения в телецентр.

Нам, это опять нашей троице: мне, Головину и Игорю Муравьеву.

Решено было, что в разговоре о коррупции мы должны сказать, что ей занимается самая высшая власть в стране. Ельцин покупает депутатов своим указом, чтобы они прекратили выполнение своих, в том числе и контрольных функций, которые как раз способствуют снижению той самой коррупции, про которую там собирались говорить.

Уходили мы уже через плотный кордон милиции. Из Белого Дома выпускали свободно, а вот назад…

Парень доброволец, дежуривший на выходе, панически зашептал: «Вы что, уходите? Они же назад не пускают». Я почувствовал, что он может принять нас за дезертиров и тоже шепотом объяснил ему, что мы идем на задание, иначе нельзя.

На этот раз по приглашению и по паспорту мы прошли на телевидение, без каких-либо препятствий. Когда передача началась, мы быстро прикололи к пиджакам депутатские значки.

Сначала выступал адвокат Макаров — отвратительного вида, непомерно толстый, говоря какие-то общие слова на тему мздоимства и коррупции.

Когда настал черед свободного обмена мнениями, Листьев первым пошел с микрофоном ко мне. Конечно же, он знал, что мы придем, без его согласия ничего бы не получилось. Чувствовалось, что Листьев, пошел на этот шаг не без колебаний, его трудно было заподозрить в каких-нибудь левых взглядах, в процессе передачи он нам совсем не сочувствовал, но, видимо, в отличие от многих коллег, для него слова о свободе слова все-таки не были пустым звуком.

Сначала я сказал про взятку депутатам, потом тему подхватили Игорь с Андреем, Макаров отвечал, но не очень убедительно.

Хорошо, на мой взгляд, выступил помощник Руцкого Андрей Федоров, он тоже пришел вместе с нами. Не знаю, как получилось в целом, но нам хотя бы удалось высказаться, (кстати, по Европейской части эта передача прошла фактически без купюр, в чем тоже заслуга Листьева) и это запомнилось. Во всяком случае, осенью, когда я пытался избираться в Государственную Думу и общался с избирателями, многие вспоминали эту передачу.

Задание мы выполнили. А вот вернуться в Белый Дом нам, как и предупреждало меня провожающий, не удалось.

Краснопресненский райсовет

Все входы были перекрыты. Мы подошли к оцеплению, надеясь прорваться внутрь, вместе с депутатами Моссовета, которые в свое время сформировали группу Смена в Моссовете. Один из них был с мегафоном и громко призывал ОМОНовцев подчиниться законной власти. Цепь и окружающие ее возмущенные люди на это реагировали достаточно активно, и поэтому ОМОНовцы, чтобы пресечь бунт, профессионально отделили его от толпы, завели внутрь оцепления и, как потом выяснилось, сильно избили.

Я вступил в полемику с ОМОНовским офицером, опять же мне попался достаточно совестливый, он оправдывался и говорил о том, что никаких превышений власти с их стороны не было, но в его голосе была неуверенность. А в это время в толпе началось новое движение. Появился еще один возмутитель спокойствия. Какой-то толстый дядька с большой видеокамерой, которая тогда была еще в новинку, выкрикивал угрозы, обещая опозорить омоновцев на весь мир и все заснять. Судя по отдельным фразам, получалось, что его дочь, здесь, только что двумя часами раньше жестоко избили.

И действительно, следы побоища мы увидели на станции Баррикадная. Многие плафоны на эскалаторе были разбиты, на ступеньках была кровь. Судя по рассказам очевидцев, ОМОНовцы преследовали тех, кто пытался пройти к Белому Дому даже в метро. Это было что-то новенькое. ОМОН изменил тактику и начал активно избивать всех, кто пытался прорваться к Белому Дому. Кто-то отдал приказ ОМОНу действовать жестоко, чтобы вызвать ответную неадекватную реакцию и под этим предлогом начать штурм Парламента.

Впервые за много дней я ночевал дома, а на следующий день мы пришли в Краснопресненский райсовет.

Районы в Москве были упразднены, а райсоветы не распущены, таков был странный выверт реформы управления в Москве, организованный в свое время Поповым. Я упоминал об альтернативном законе «О Москве», которым мы хотели это безобразие пресечь. Хочу добавить только один факт, как вспоминал позднее Г. С. Жуков, когда он пытался объяснить всю нелепость и вредность данного решения, ему Попов с Собчаком откровенно заявили о том, что на самом деле, все это не важно, главное систему сломать.

Но все поломать не удалось, Краснопресненский райсовет возглавлял Александр Краснов, который выступил в поддержку Парламента. Мы с ним были неплохо знакомы, так как с его помощью проводили кое-какие мероприятия, в частности праздник «Смены» в доме Кино, и вот теперь снова пришлось повстречаться уже в экстремальных условиях. Райсовет находился недалеко от Белого Дома и поэтому немудрено, что при поддержке Краснова он стал основным местом сбора всех защитников Верховного Совета, которые уже не могли попасть в Белый Дом.

В частности был там Николай Харитонов — ныне деятель компартии, через 10 лет в 2003 году он баллотировался от КПРФ в Президенты, а тогда аграрий, своеобразный дядька от сохи, с оригинальным умом и типичной крестьянской хитринкой.

У него, кстати, остались многие документы нашей работы, и впоследствии он постоянно заявлял мне о том, что все это надо перелопатить и издать.

Документы, действительно были. Краснов предоставил нам помещения, оргтехнику. Мне, например, достался потрепанный компьютер, на котором я мог печатать различные материалы. Мы стали быстро налаживать работу.

Во-первых, каждое утро готовились бюллетени по ситуации в стране и городе, которые мы выдавали журналистам (они быстро пронюхали про «филиал» Белого Дома на Красной Пресне и стали здесь появляться), проводя по утрам пресс-конференции.

Во-вторых, сочинялись и печатались листовки, которые добровольцы распространяли по городу, направляли в информационные агентства, в субъекты федерации. Так я познакомился с Тимуром Семеновым, молодым ученым, который просто приехал на своей машине и сказал, что может клеить листовки. С тех пор мы дружим уже 20 лет.

Телефоны в Белом Доме уже были отключены, но некоторые, номера которых начинались с других цифр и, видимо, были подключены к другой телефонной станции, работали. Так отрезанный от всего мира Белый Дом выдавал нам информацию, а мы, как могли, ее распространяли. При этом приходилось идти на всяческие хитрости. Вероятнее всего, эти телефоны прослушивались, и для того, чтобы затруднить положение слушающим разговоры, решили вести их на национальных языках. Благо, среди осажденных были башкиры и чуваши, татары и якуты. В райсовете они тоже находились и потом все переводили на русский язык.

Я был по уши занят сочинением бюллетеней и листовок, по существу став своеобразным пресс-центром «филиала», и в эти 2–3 дня и в основном находился в здании. А вокруг шли нешуточные баталии. Виктор Анпилов со своей «Трудовой Россией» повсюду организовывал демонстрации и пикеты, которые разгонялись с особой жестокостью.

Помню, как принесли с пробитой головой бывшего союзного депутата В. Алксниса, Он пытался распропагандировать ОМОНовцев и его за это угостили резиновой дубинкой.

Добровольные медики оказывали ему медицинскую помощь. Люди, собравшиеся в райсовете, были порой очень разных политических взглядов: от демократов, которые не могли простить узурпаторские подвиги Президента, до юных коммунистов идеалистов из общества БКНЛ (Братство Кандидатов в Настоящие Люди).

Кроме пропагандистской работы, мы пытались, как то объединять разные очаги сопротивления. Помню, как ездил в Моссовет, где выступал перед депутатами вместе с нашим коллегой, который накануне пытался с мегафоном прорваться через оцепление.

Он показывал свою исполосованную «демократорами» спину. Журналисты, которые были и в Моссовете, все это послушно снимали на видеокамеры, но, конечно же, ничего этого, по телевизору не показывали.

По телевизору показывали все с точностью до наоборот, как «вооруженные до зубов» враги демократии избили мирных омоновцев.

По-моему это было 1-го октября на Садовом кольце, и мы вечером с Андреем Головиным приехали на место этой стычки демонстрантов с ОМОНом.

Там, действительно, люди впервые за время событий дали наглым избивающим граждан бандитам в форме массовый отпор. Получилось так, что где-то рядом была стройка и возмущенные демонстранты, когда на их глазах убили старика ветерана, вооружились арматурой и заставили стражей порядка позорно ретироваться.

Всюду виднелись следы побоища: битое стекло, палки и т. д.

Обо всем происшедшем нам рассказывал знакомый Андрея еще по народному фронту из Зеленограда. Как рассказал мне Головин, в Зеленограде всегда было много «демократов», и он был, когда-то одним из самых ярых, а теперь не мог выражаться по поводу Ельцина без идиоматических выражений. Инженер, электронщик, сотрудник НИИ, перебивавшийся теперь с хлеба на квас, сполна вкусивший реформ на собственной шкуре. Потом его не нашли ни живого, ни мертвого. Ничего удивительного, ведь после событий, чтобы скрыть масштабы своих преступлений, «победители» очень много трупов тайно вывезли и сожгли.

В воздухе витало предчувствие чего-то грозного и неумолимого.

Президент внёс поправку в Указ 1435, в которой говорилось о том, что определенные в нем льготы не распространяется на тех, кто до 4 октября не напишет заявление о сдаче полномочий.

Значит 4-го что-то готовилось. Это должно было стать логическим продолжением действий Ельцина.

Дело в том, что моральный авторитет Белого Дома все больше возрастал, избиения граждан в защиту демократии вызывало все большее их недовольство.

Чем дольше шло противостояние, тем больше проигрывала президентская сторона, которой очень хотелось все решить силовым методом, им был нужен только повод.

З-е октября и 3-ий «штурм» Останкино

3-его октября, как уже было заведено на Красной Пресне, в десять часов утра началась летучка, люди рассказывали о последних событиях и о намечавшихся мероприятиях. С одной стороны, обстановка была обнадеживающей. Шли переговоры под патронажем церкви, некоторые регионы России высказывались против произвола Ельцинской команды.

В то же время носились зловещие слухи о новых дивизиях ОМОНа, подходящих к Москве. Все это говорило о готовящемся штурме.

Так или иначе, на этот день было намечено два мероприятия. В 13–00 митинг около Моссовета, в 14–00 на Октябрьской площади.

В 13–00 на стареньком жигуленке Андрея Головина мы подъехали к Моссовету. Милиции было больше, чем народа. Все говорили о том, что основная масса людей пошла на Октябрьскую площадь. Подались туда и мы.

Площадь оцеплена, милиция настроена очень агрессивно, на площадь не пускают. Но, оказывается, колонна сформировалась не на площади, а на соседней улице и огромным человеческим валом надвигается на нее. Людей много, тысяч 40 или 50, не меньше. Кордоны ОМОНовцев расступаются, но демонстранты не остаются на площади, а сворачивают в сторону парка Горького, раздаются крики о том, что митинг будет около парка. Присоединяемся к демонстрации, колонна уже дошла до ворот парка, а конца ее, сворачивающего с Октябрьской площади, еще не видно. Сила несусветная, однако, около парка никто не останавливается, колонна идет дальше к Крымскому мосту. Милиция мечется в панике, по громкоговорящей связи раздаются панические приказы.

На мосту стоит очень хилое заграждение из солдатиков дивизии Дзержинского. Человек сто, не больше, с дубинками и щитами. Для такой громады народа — это не помеха.

Было ли это провокацией? Не знаю, может быть, просто никто не ожидал, что демонстранты повернут в эту сторону и цепь из солдат-срочников была выставлена самым бестолковым образом. Судите сами. Заграждение было поставлено на мосту так, что по боковым лестницам запросто можно было войти в тыл этим ребятам.

Вместе с вездесущими пацанами (тогда я воочию понял, что Гаврош это не досужая выдумка) мы это и сделали. Колонна столкнулась с оцеплением, замелькали дубинки, задние ряды начали напирать, и вот цепь прорвана.

Капитан, командующий солдатами, размахивая пистолетом и матюгаясь, кричит дурным голосом, что всех перестреляет, кто тронет его пацанов. На него недуром прет окровавленный гражданин, я его останавливаю, машу депутатским удостоверением и кричу благим матом о том, что пацаны не виноваты. Людям, получившим дубинками по голове, это трудно объяснить, но, в конце концов, инцидент улажен.

Бежим с Игорем вперед, догоняя колонну. По ней разносится жуткий вопль: «Газы! Слезоточивые газы». Действительно, запахло какой-то гадостью, люди начинают кашлять, толпа дрогнула, но сильный ветер на мосту делает свое дело, особого вреда они не наносят. Игорь Муравьев ногой давит шашку, из которой идет дымок.

В это время по голове колонны бьют из водометов, но и они захлебываются, демонстрация сметает и эту преграду, слышны крики: «На Белый Дом!»

По дороге попадается автобус с ОМОНовцами, стекла побиты, ставшие ненавистными за эти дни «стражи порядка» (избиения вокруг Белого Дома мирных граждан, начиная с 27 сентября, были страшными и не могли способствовать хорошему отношению людей к ОМОНу), забились внутри автобуса, закрыв тела щитами. Горячие головы, не остывшие от милицейских дубинок, пытаются перевернуть автобус, при помощи брошенного грузовика-водомета и собираются им таранить автобус. Игорь вскакивает на подножку автомобиля, я отчаянно машу руками. Озлобленно ругаемся с «горячими головами», но нам снова удается остановить расправу.

Людской поток неумолимо продвигается к Белому Дому. И тут раздаются выстрелы, перепуганное оцепление вокруг здания Парламента стреляет по людям. Толпа рассыпается в стороны. Товарищи прячутся за столбы. Я не успеваю этого сделать. Мне кажется, что это холостые, но потом, видя раненых и убитых, я понял, что это было не так. Но после выстрелов рассеивается и ОМОНовское оцепление, путь к Белому Дому открыт.

Вместе с ликующей толпой врываемся в здание. Обнимаемся с нашими «сидельцами» Вера Бойко, Агафонов, Виктор Балала! Настроение приподнятое, начинается стихийный митинг. Зашли к Хасбулатову с Руцким, поздоровались. Вид у обоих озабоченный. «Ни в коем случае никаких штурмов Кремля, — кричит Руцкой человеку в защитной форме, — это провокация».

Ищут кандидатуру на пост и.о. мэра Москвы, предлагаем Сашу Краснова.

Цепь прорвана, но в мэрии и гостинице «Мир» совсем рядом огромное количество солдат и ОМОНа. Все люди буквально под прицелом. Впоследствии один депутат-демократ Виктор Миронов хвастался тем, что, якобы, держал Руцкого на мушке своего пистолета, сидя в мэрии, и очень жалел, что не нажал курок. Поэтому команда Руцкого о штурме мэрии, за которую его ругают, была вполне логичной. Тем более, что была велика надежда (и она оправдалась) на то, что штурм мэрии произойдет также мирно, как и прорыв блокады. Ведь блокаду прорвала мирная демонстрация! Я снова на улице. Там движение, толпа приближается к гостинице «Мир».

Из гостиницы раздается дружный залп, люди шарахаются в стороны. Я оказался в этот момент на подиуме для машин около гостиницы. Чуть-чуть пригнувшись, вижу, как из здания в переулок выбегают солдаты с гранатометами и автоматами. Они бегут к автомобилям, стоящим около американского посольства. Какой-то маленький мужичонка пытается отнять у мальчишки-солдата гранатомет. Оба бледные, как смерть. Бегу к ним, но меня опережает депутат Федосеев, он отрывает мужичка от парнишки, а тот бьет Федосеева в зубы. Со словами «Провокатор!», — Федосеев отвечает ему тем же и мужичонка валится с ног.

Впереди вижу Игоря Муравьева, который помогает солдатам погрузить раненого в машину. Лица у солдат растерянные. Шлются проклятия снайперам. Стреляют из каких-то спецвинтовок для которых не препятствие ни каски ни бронежилеты (Ясно, что у защитников «Белого Дома» таких винтовок быть не могло). Причем стреляют и по милиции, и по демонстрантам, явно желая натравить стороны друг на друга.

Удивляет поспешность ухода войск и милиции от мэрии и Белого Дома. Они спешно уезжают, бросая машины и другую технику. Уходя, они оставили перед входом в здание бензовоз и открыли его. Малейшая искра и начнется пожар. Пострадали бы сотни людей, а затем все было бы списано на «мятежников», как потом нас называли.

Зашли в здание мэрии, какой-то человек в военной униформе потребовал документы, мы предъявили удостоверения и сказали, что необходимо срочно организовать охрану помещения. Среди матрасов, оставленных солдатами, стояли шикарные иномарки, видимо до начала событий здесь была их выставка продажа.

Оцепление выставили и вовремя, потому, что какие-то темные личности пытались проникнуть через разбитые окна в здание и их быстро выдворили.

Возвращаемся в Белый Дом, там идет заседание съезда, проносится слух о том, что демонстранты во главе с Макашевым взяли Останкино. Взволнованные, прибегаем к Руцкому.

«Александр Владимирович! Почему Макашов? Он же крайний, он же такого там натворит», — говорю я Руцкому. Срочно набрасываем воззвание, от имени и.о. Президента России Руцкого, нам выписывают мандаты, и мы бросаемся на поиски автомобиля, чтобы ехать в Останкино. Это оказалось не так-то просто. Носимся по подвалам здания, машины стоят, но за заграждениями, под замками. Мимоходом заскакиваем на заседание, у меня грязные руки и, наверное, очень ошалелый вид. Обнимаемся с Володей Махановым — в зале настроение приподнятое. Наконец-то мы находим какой-то грузовик из опоздавших в Останкино (видимо один из тех, про которые так много впоследствии говорили как о специальной приманке), забираемся в него, народу в нем битком, проехав 10 метров, он безнадежно глохнет.

Я, Головин и Муравьев решаем ехать на метро, с нами увязывается еще какой-то корреспондент. От метро ВДНХ до телецентра минут 20 ходьбы пешком, троллейбусы, похоже, не ходят. Двигаемся пешком. Народ стекается потихоньку к зданию радиотелецентра. Темнеет. Окна радиоцентра зашторены черной материей, при освещении фонариками явно видны силуэты спецназовцев. Здесь, в отличие от мэрии, никто никуда не убегает. По мегафону работников телецентра призывают дать возможность сказать народу правду. Люди скандируют: «Крысы, выходите!».

Подходим с Игорем к одному из говорящих в мегафон, предъявляем депутатские удостоверения, объясняем про воззвание Руцкого, про необходимость мирного и спокойного тона. Он недоверчиво их рассматривает, потом говорит: «Давайте воззвание». Я отхожу к Головину, который стоит ближе к зданию и у которого бумага с текстом обращения. В этот момент раздается взрыв, как потом говорили, из гранатомета, который был в руках одного из демонстрантов. Тотчас же по толпе, по невооруженным людям (С автоматом я сам видел нескольких человек) открывается ураганный огонь.

Уже темно, трассирующие пули хорошо видны и всем ясно, что это не холостые выстрелы. Отчетливо помню истошный крик женщин, бегущих вдоль здания людей, как в замедленной кинопленке. Нас с Андреем выручает то, что мы оказались в мертвой зоне достаточно близко от здания, и я начинаю медленно ретироваться вдоль него в сторону. В этот момент открывается огонь из соседнего здания. Я бегом выскакиваю из опасной зоны.

Игорю Муравьеву, как потом он нам рассказал, пришлось гораздо хуже. Он, оставшись рядом с человеком с мегафоном, оказался в самом эпицентре стрельбы. Армейская привычка сработала (Он отслужил 2 года офицером в ГДР), и он тотчас же упал на землю. Ему прострелили сапог и пробили куртку на животе. Как его не задело, остается только догадываться.

В зону, более-менее не опасную для огня, стали прибывать раненые. Погрузили одного, другого, ранения в голову и в живот. Депутат Мандрыгин подъехал на своей «Волге». Он врач, ему стали грузить раненого в машину, но в этот момент подъехала скорая и забрала от нас этого грузного и по всему уже безнадежного парня.

Вдруг из-за поворота появились бронетранспортеры и начали поливать огнем все, что ни попадалось им на пути, в том числе и останкинский пруд и примыкающий к нему парк. Мой хороший знакомый, который приехал на машине в Останкино, чтобы забрать наши с Володей Махановым семьи (Депутатский дом в 300 метрах от телевизионной башни), отчетливо слышал и видел трассеры пуль над дорогой, по которой он их отвозил.

Мы уезжали в Белый Дом от Останкино с горьким чувством, понимая, что это ловушка, в которую мы по своей наивности, недооценивая коварство противника, попались.

Действительно, уже упоминавшиеся автомобили беспрепятственно пропустили в Останкино, причем, как подчеркивают многие свидетели, подразделения «Витязя» добирались в Останкино одновременно с этими автомобилями, но на все предложения пресечь их продвижение руководство отвечало им отказом. То есть Президентской стороне как воздух нужен был инцидент именно в Останкино.

После начала бойни, на обратном пути, мы видели, как такой грузовик уже без всяких церемоний был остановлен милицией, шофера положили на асфальт и начали бить сапогами. Мандрыгин остановился, но нам в ультимативной форме приказали ехать мимо…

Мы уехали, а в Останкино стрельба продолжалась еще несколько часов. БТРы и засевший в обоих зданиях «Витязь» расстреливали всех, кто просто проходил мимо, залег в ложбине пруда, перепугавшись стрельбы. Без предупреждения расстреляли демонстрацию, которая шла пешком от Белого Дома и через 2 часа подошла к Останкино.

БТРы вели себя вообще странно, стреляя и по зданиям, и по прохожим, и по окружающим домам. У Игоря Муравьева следы от пуль нашлись не только в одежде, но и в балконной двери. Я уже говорил, что наш дом рядом и пули долетали и туда.

Какое-то безумие овладело спецподразделениями или их кто-то постоянно провоцировал. Все «штурмующие», среди которых почти не было людей с оружием, рассеялись сразу же, как началась стрельба. Однако витязевцы палили по всему, что передвигалось в течение нескольких часов.

По рассказам очевидцев, один БТР даже въезжал в здание телецентра, пострелял там, вернулся на улицу и стал расстреливать зевак и тех, кто попрятался в окрестностях.

Стреляли они и ночью, когда я возвратился из Белого Дома домой.

Дело в том, что все последние ночи, отрезанные от Белого дома, работая в Краснопресненском районе, мы ночевали дома. Когда вечером мы вернулись в Белый Дом, я выяснил, что в моем кабинете (свято место пусто не бывает), за несколько дней моего отсутствия прижилась команда защитников, каких-то молодых ребят. Можно, конечно, было приткнуться у кого-нибудь из коллег, но я знал, что ко мне приехала с утра, не выдержав всех этих ужасов, мама из Нижнего Новгорода, и я ее еще не видел. Она была дома одна, так как, как я уже говорил, жену с детьми увезли подальше от стрельбы и поэтому я решил уехать ночевать домой. Со мной вместе приехал и Игорь.

Если бы я этого не сделал, то, возможно, и не писал бы сейчас эти строки.

Это ведь только господин Шумейко с циничной улыбкой заявлял потом на какой-то пресс-конференции о том, что ни один волос не упал с головы депутатов. На самом деле, десятки наших коллег были избиты, кое-кто даже получил пулевое ранение, многие избежали расправы, спрятавшись в соседних домах и в подвалах, спасаясь от расправы обезумевших ОМОНовцев и маргинальных элементов.

Но все это было на следующий день. Тогда же, кое-как, успокоив маму, я завалился спать.

Четвертое октября

Проснувшись, первым делом я включил телевизор и ужаснулся увиденному. Несмотря на сложность ситуации, я не предполагал, что ночью будет штурм и собирался, как и в предыдущие дни, с утра приехать в здание Парламента. Но по ящику показывали стрельбу по Белому Дому из танков, и все это сопровождалось восторженными комментариями репортера. Зазвонил телефон. Звонил уже не раз упоминавшийся мною зам. губернатора Нижегородской области Скляров Иван Петрович, народный депутат России.

— Серега! Ты дома, слава богу. Я больше всего за тебя боялся. Хрен с ними со всеми, сиди тихо!

— Да что же они, сволочи, делают, да там же полно народу, — захлебывался я от негодования, а Петрович меня уговаривал никуда не соваться.

Сейчас, когда я вспоминаю этот эпизод, на душе теплеет. К сожалению, Ивана Петровича уже нет на этом свете. Позже, начиная с 1994 года, он был и мэром Нижнего Новгорода, а потом и губернатором Нижегородской области, всегда с юмором, деловой, реально любящий свое дело. То, что он чисто по человечески, жалея мою молодость и, как ему казалось, излишнюю наивность, позвонил, многого стоило.

Сидеть дома я, конечно, не собирался. Связался с Игорем, зашел к Виктору Балале, он жил этажом ниже, но был почему то не дома, а у соседа Анохина Володи. Анохин был из «порядочных демократов». Сочетание редкое, но все-таки случающееся.

Как заворожённые, мы все вместе смотрели на картину штурма, а на мои проклятия в адрес Ельцина и иже с ними, Володя вяло отбивался фразами типа: «Вы тоже виноваты».

В конце концов, оторвавшись от гипнотического кошмара, показываемого по телевизору, мы вышли на улицу, и пошли к метро. Решили направиться к Председателю Исполкома партии Всероссийский Союз «Обновление» Виктору Мироненко. (В перестроечные годы он был последним Первым секретарем ЦК ВЛКСМ).

По дороге на углу дома нам повстречался Александр Косопкин — наш челябинский демократ, в отличие о Анохина к порядочным отнести его было трудно. Он криво усмехнулся и начал нас чуть ли не отечески укорять: «Ну что допрыгались?» И я, потеряв самообладание, попер на него драться. Выглядело это, наверное, комично, так как внешность у меня классического интеллигента-очкарика, а Саша здоровый, красавец блондин. Игорь с Виктором меня удержали, и в результате мы обменялись с Косопкиным лишь ругательствами, но моя попытка дать ему в морду произвела на него большое впечатление и он, до конца своей жизни, при встречах демонстративно отворачивался, впрочем, и мне не хотелось видеть его физиономию.

Потом ему честно заплатили его серебренники. Он длительное время был ответственным работником Администрации Президента. А затем заменил Александра Котенкова на посту представителя Президента в Государственной Думе и был бы им до сих пор, если бы не его тяга к охоте.

Помните историю с разбившимся вертолетом при охоте на внесенных в Красную книгу горных козлов? Что ж, повторюсь — каждому свое.

Мироненко принял нас с потемневшим лицом, от него пытались дозвониться в Белый Дом. На Олимпийском проспекте, где он жил, были слышны раскаты канонады. Трубку взял, какой-то парнишка, ответил, что депутаты здесь, те которые не сбежали, и бросил трубку.

Мироненко рассказал, что созванивался с Горбачевым. Михаил Сергеевич заявил, что такую провокацию мог сотворить только один человек. Александр Яковлев! Что же у каждого, наверное, есть своя кошка, сильнее которой зверя нет.

Виктор сообщил, что сейчас срочно собирается заседание Политсовета Партии и Гражданского Союза. Мы поехали туда. По дороге я не выдержал и предложил пойти к Белому Дому, но меня, разозлившись, остановил Игорь: «Ты что малахольный? Там же сейчас толпа зевак и разной мародерской сволочи, куда ты рвешься?» — и был прав.

Прямо у входа в РСПП мы встретили Вольского, который начал со мной оживленную беседу о том, что собирался взять меня с собой в Америку, а потом, когда я в ступоре не знал что ему ответить, махнул рукой и сказал: «Да какая уж тут Америка».

На заседании приняли решение об осуждении обеих сторон большинством голосов с одним голосом «против», конечно же, моим.

Потом появились какие-то японцы с видеокамерами и мы с Игорем давали им интервью о том, что в действительности произошло в Останкино. Они мучили нас целый час. Холодное отчуждение и полное безразличие к судьбам чужой страны, сочетающееся с традиционной японской вежливостью, выжали меня окончательно. Когда приехали домой, никаких вестей о товарищах еще не было.

Следующим утром появился Володя Маханов. Его спрятали жители соседнего с Белым Домом многоквартирного дома. А вечером он дворами ушел домой.

Чуть позже, окровавленного и почти ничего не соображающего привели Сашу Уткина, он не помнил, как попал домой. Лицо распухло, были переломаны ребра. Сашу положили на кровать, тотчас же вызвали скорую, приехал врач. Я отвел его в туалет, врач пытался успокоить: «Мочевой пузырь не поврежден, все будет хорошо, все будет хорошо». Но это не успокаивало Сашкину жену Галю, она рыдала навзрыд. Мы, как могли, успокаивали ее с Вовкой Махановым. Сашка Чибисов — депутат от Тульской области с синяками дошел сам.

Из всех разрозненных рассказов и разговоров складывалась чудовищная картина мясорубки, которую устроили в Белом Доме. Сначала без всякого предупреждения, на площадь перед Белым Домом ворвались БТРы, и начали стрелять по мирно сидящим у костров людям.

Как опять же известно, из воспоминаний многих, Ельцин дал команду группе Альфа и всем остальным подразделениям действовать на поражение. Была дана команда: «Пленных не брать!» Из танкистов за бешеные деньги наняли 10 экипажей, которые палили по Белому дому прямой наводкой кумулятивными снарядами. В результате в цокольных этажах башни загорелся огонь и те, кто остался в верхних этажах, либо заживо сгорели, либо были убиты ураганным огнем в нижних этажах, когда пытались спастись от пожара.

Если бы не Альфа, говорили ребята, нас бы не было. Действительно, Альфовцы, несмотря на то, что был убит их товарищ, решили не выполнять приказа, а обеспечить вывод людей из Белого Дома и применяли оружие только тогда, когда им пытались в этом противодействовать. В конце концов, они договорились с руководством штурмующих о вывозе на автобусах депутатов, выводе женщин и детей, но в результате на автобусе увезли лишь Хасбулатова, Руцкого и силовых министров. Остальных оставили на растерзание ОМОНа и отморозков из охранных предпринимательских структур, вооруженных формований экстремистского толка и т. д.

По аналогии с чилийскими событиями 73 года был у Ельцина, как у Пиночета, свой стадион, расположенный недалеко от Белого Дома. Там многих их защитников расстреливали и увозили трупы в автобусах, накладывая их штабелями. Также увозили и живых по подразделениям милиции (Чибисова и Уткина били именно в милиции).

Названная официально цифра погибших 146 человек абсолютно не соответствует действительности. Погибло не менее 2000 человек.

Косвенным образом это подтверждается тем, что в 1993 году данные по неопознанным трупам превышают соседние 92 и 94-ий годы на 2000 человек. Но есть информация и о том, что трупы просто сжигали, никому не показывая.

Абсолютно бессмысленная и кровавая бойня, затеянная дерьмократами (здесь именно так!), навсегда погубила слабые ростки этой самой демократии, позволявшие наладить хотя бы какой-нибудь контроль за действиями власти со стороны народа.

Про это преступление много сказано, многое еще подлежит огласке (те же материалы прокурорского расследования), поэтому добавить мало, что можно.

А скорбь, боль и память лучше выражают стихи:

Мародер пришло твое время

В последующие дни в средствах массовой информации творилась вакханалия. Если бы у тех, кто выпускал печатные издания, был бы стыд, то сейчас их страницы были бы не пожелтевшими, а красными.

Появляется письмо 42-х, в котором сторонники демократии призывают к закрытию Конституционного суда и оппозиционных газет!

По форме и тону письма, да, собственно говоря, и по срокам, оно было подписано 5 октября, ясно, что оно написано в Кремле и наших славных литераторов попросили его подмахнуть, а они по холуйски, как в старые времена, быстро откликнулись.

Вот Лия Ахиджакова кричит о том, что нужно расстрелять эту долбанную Конституцию!

Асфальтовый фермер Черниченко, потрясая указательным пальцем, вопит: «Нужно раздавить гадину!»

Не многим лучше заявление Булата Окуджавы о том, что он наслаждался зрелищем расстрела Белого Дома.

Но всех переплюнула наша городская сумасшедшая Валерия Новодворская.

8 январе 1994 года журнал «Огонек» (№ 2–3, стр. 26–27) опубликовал ее статью «На той единственной гражданской». Здесь будет очень кстати ее процитировать. В своем излюбленном стиле «свободной психопатки» она говорит прямо о том, о чем ее коллеги и единомышленники стыдливо умалчивают:

«Мне наплевать на общественные приличия.

Рискуя прослыть сыроядцами, мы будем отмечать, пока живы, этот день — 5 октября, день, когда мы выиграли второй раунд нашей единственной гражданской. И «Белый дом» для нас навеки — боевой трофей.

9 мая — история дедов и отцов. Чужая история. После 4 октября мы, полноправные участники нашей единственной гражданской, мы, сумевшие убить и не жалеющие об этом, — желанные гости на следующем Балу королей у Сатаны.

Утром 4 октября залпы танковых орудий разрывали лазурную тишину, и мы ловили каждый звук с наслаждением.

Если бы ночью нам, демократам и гуманистам, дали танки, хотя бы самые завалящие, и какие-нибудь уцененные самолеты, и прочие ширли-мырли типа пулеметов, гранатометов и автоматов, никто не поколебался бы: “Белый дом” не дожил бы до утра, и от него остались бы одни развалины.

Я желала тем, кто собрался в “Белом доме”, одного — смерти.

Я жалела и жалею только о том, что кто-то из “Белого дома” ушел живым. Чтобы справиться с ними, нам понадобятся пули. Нас бы не остановила и большая кровь.

Я вполне готова к тому, что придется избавляться от каждого пятого.

А про наши белые одежды мы всегда сможем сказать, что сдали их в стирку. Свежая кровь отстирывается хорошо.

Сколько бы их ни было, они погибли от нашей руки. Оказалось также, что я могу убить и потом спокойно спать и есть.

Мы уже ничего не имеем против штыков власти, ограждавших нас от ярости тех самых 20 %, которых надо убить.

Мы хотим, чтобы митинги наших врагов разгонялись мощными водометами.

Мы вырвали у них страну.

Ну а пока мы получаем всё, о чем условились то ли с Воландом, то ли с Мефистофелем, то ли с Ельциным».

Как говорится, комментарии излишни.

Глава Президентской администрации Сергей Филатов, в этом смысле гораздо более «человечен». Скорбно опуская голову, он говорит: «Это было жестко, но после того, что случилось в Останкино, иначе было нельзя».

Этому вранью о том, что в Останкино бандиты ворвались в задние телецентра и всех там поубивали (на самом деле расследование показало, что погиб лишь один телеоператор, которого застрелили по ошибке (или не по ошибке?) сами вымпеловцы, все остальные жертвы не менее сотни человек были из числа мирных граждан) верили первое время даже те, кто возмущался действиями властей.

Много позже я беседовал со Станиславом Говорухиным и он, соглашаясь со мной в том, что 4-го октября было совершено преступление, бросил все ту же фразу: «Но вот только в Останкино!»

«А что в Останкино, — отвечал я, — Мы же там были! Та же бойня! Да был взрыв, но, вероятнее всего, это была провокация, а потом расстрел безоружной толпы».

Кто знает, может быть после этого разговора Станислав Сергеевич задумал и снял фильм «Час негодяев». Он тщательно собрал все, какие только можно видеоматериалы по событиям в Останкино и показал людям правду, спасибо ему за это.

Но это было позже. А тогда, тогда мы пытались выжать по максимуму все возможности для того, чтобы рассказать правду как можно большему количеству корреспондентов наших и чужих, голландских, французских, черт знает чьих.

Причем они приходили к нам прямо на дом, расставляли софиты и камеры, а мы рассказывали, рассказывали про расстрел, про незаконность указов, про госпереворот.

Игорь Муравьев связывается со знакомым корреспондентом из Америки, не разделяющим официальную позицию своей страны. Тот реагирует мгновенно: «Приезжай на такси, я оплачу» (у нас с деньгами, понятное дело в это время туго).

Игорь выскакивает на улицу, видит, стоит «Волга», по номерам ясно, что из бывших наших служебных. Шофер смотрит насторожено, говорит, что отвезу, но за деньги. Игорь отвечает: «Ладно!» По дороге разговорились, понятное дело, про события. Шофер послушал. «Что делают, сволочи!» и денег не взял.

Но информационная блокада продолжала действовать. По телику круглая физиономия Гайдара. Он рассказывает, как в ночь с 3-го на 4-ое октября мужественно призвал людей на Тверскую улицу на защиту демократии.

Но рассказывает он не все. Там, на Тверской, раздавали оружие, кому попало и, наверное, не один из этих стволов позже использовался в криминальных разборках.

Кроме того, в этот самый вечер он, не очень надеясь на энтузиазм толпы, изъял 25 млрд. рублей наличных из Центрального банка. Это не слух, и не кулуарная информация.

Об этом я лично слышал через несколько недель от самого Геращенко, Председателя Центробанка. Он об этом публично заявил на съезде Гражданского союза, когда съезд выдвигал кандидатов в депутаты Государственной Думы.

Но это опять же, было потом, а тогда.

Тогда же в газете «Московский комсомолец» (хотя может в какой-то другой — точно не помню) появилась статья с кричащих заголовком: «Мародер, настало твое время!»

В ней прозрачно намекали на то, что есть неплохая возможность пограбить депутатские квартиры.

Поговаривали и о том, что вот, вот явится ОМОН и по спискам начнет выселять из квартир и заодно, тащить, что плохо лежит. Сердобольные соседи из тех, кто остался лоялен Ельцину, но сохранил элементарную совесть, даже предлагали попрятать наиболее ценные вещи у них.

Однако списки требовалось еще уточнить. Указ № 1435, как я уже говорил ранее, был дополнен нормой, в соответствии с которой те, кто не пришел до 4 октября сдаваться лишались привилегий.

Была организована Комиссия по расследованию, которая должна была провести деление на чистых и нечистых.

Работали и следователи прокуратуры. Прокуратура заседала в бывшей приемной Верховного Совета СССР на улице Моховой. Следователи были вызваны из провинции, они всячески старались показать свою нейтральность и то, что делают все не по своей воле.

Во время допроса рассказываю о том, что нами, включая Руцкого, все делалось для того, чтобы не было пролито ни капли крови, что демонстрация записей разговоров Руцкого по телефону подлая подтасовка.

Действительно, более подлых фальсификаций трудно себе представить.

У защитников Белого Дома была техническая возможность слышать радио сообщения ОМНОвцев и вести с ними диалог. Перехватывается сообщение:

Милицейский начальник Имярек отдает команду:

«Не давайте им (демонстрантам) прорвать цепь, Стреляйте на поражение, боевыми!»

Руцкой в бешенстве вклинивается в разговор: «Отставить стрельбу по людям! Если хоть кого-то убьете, сволочи, обещаю, всех перевешаю на столбах!»

В репортаже, выдаваемом в эфир официальными СМИ, транслируется только то, что выделено жирным шрифтом. И на основании столь «объективных фактов» делается вывод: «После таких заявлений этих ублюдков надо было только расстреливать».

Следователи прокуратуры все это понимают, записывают мои показания, под которыми я расписываюсь.

Не то на Комиссии. В нее входят наши бывшие коллеги «демократической ориентации». Сурков А. П. — отвратительнейший тип из гдлянолюбов, сам бывший прокурор, упивается, остальным немного не по себе. Мананников прячет глаза. Мне торжественно заявляют, что на меня льготы не распространяются. Я попал в списки нечистых! (Их позже опубликовали в газете «Аргументы и факты».)

Что-то невероятное творится с Починком. Какие-то остатки совести у таких ребят, как Саша имеются (недаром же я его сравнивал с голубым воришкой, который очень стыдился, но воровал), поэтому она вытворяла с ним нечто невообразимое.

Этот комендант на час и зам. министра финансов, впопыхах назначенный Ельциным в качестве вознаграждения за холуйство, был сама готовность помочь чем угодно. Вывоз вещей из квартиры, пожалуйста. «Сергей, имей в виду, проезд должны оплатить, обязательно должны», — говорит он мне успокаивающим голосом. При этом в глаза заглядывать он боится, много суетится и выглядит жалко.

Ничего, кроме чувства брезгливости Починок у меня не вызывает, а вот Олег Румянцев не выдержал и полез бить ему морду и, если бы не могучие руки Володи Маханова, то Починку было бы несдобровать.

А по поводу вывоза мебели у меня лично проблем не было.

Уже 5-го октября мне звонили мои старые университетские друзья Сергей Сорокин и Вадим Дулепов: «Серега, немедленно завожу “Таврию” (на ней много не увезешь, но, как говорится, чем богаты), — обещает мне Сергей Сорокин, — и вперед». Володя Тарасов — вице-президент союза предприятий собственников работников — большой энтузиаст и романтик этого дела сразу предложил подогнать рефрежиратор.

Так что эти события показали, кто есть кто. Я ошибся только в 2-х 3-х своих знакомых и то в лучшую сторону, думал, что они прогнутся, а они не сделали этого.

А работники аппарата Белого Дома! Они честно выполняли свой долг, хотя им то вполне можно было уйти или потом начать травлю, мало ли какие бывают трения между начальниками и подчиненными, и вполне должны были найтись любители, потравить мертвого льва, но не нашлись!

Когда выдавали трудовые книжки, нам, как «нечистым», должны были внести запись о том, что мы уволены по Указу № 1400, но лишены всех социальных гарантий. То есть Президентская сторона хотела выпустить нас по существу с волчьим билетом. Мы с Сашкой Уткиным (он провалялся в больнице недели 2) пришли их получать. Каково же было наше разочарование (все-таки молодыми мы еще тогда были), когда в Трудовых книжках таких записей не оказалось. Дело в том, что кадровички из Белого Дома специально для нас не стали делать такой записи, рискуя, между прочим, навлечь гнев начальства. Одна шепнула нам: «Вы еще молодые, вам еще работать и работать, зачем вам такое клеймо». Сашка даже хотел возмутиться, для нас то это был бы почетный знак борцов с ельцинской хунтой, но как это объяснишь, тем более люди старались для нас.

Хотя, конечно, было тяжело. От поражения, от понимания того, что теперь эта свора сделает с Россией, от того, что теперь ты ни на что не можешь повлиять. При этом наши российские традиционные способы снятия напряжения не помогали. Выделявший адреналин махом растворял алкоголь. Водка пилась как вода.

Особенно тяжко было посещение Белого Дома, куда нам разрешили придти за личными вещами. Мой кабинет не сгорел, но карта России, висевшая на стене, была по диагонали вся простреляна пулями. Это было глубоко символично.

Я хотел забрать из своего стола компьютерные дискеты и визитки, которых, в силу моей депутатской работы, конечно же, было великое множество. К своему глубокому удивлению ничего этого в столе не было. Потом, поговорив с остальными товарищами, узнал, что у них было то же самое. Получается, что победители очень заботились о том, чтобы мы остались в изоляции и не смогли продолжить политическую деятельность.

На это же было рассчитано и решение о нашем выселении. В эти же дни к нам начали приходить ОМОНовцы с требованиями покинуть помещение. Нас заставляли расписываться в каких-то бумажках, означающих, что мы были ознакомлены с Постановлением мэра Москвы. Однако кто-то из наших коллег смог доказать, что выселение незаконно, не помню точно юридическую подоплеку этого вопроса (По-моему все дело было в том, что мы были прописаны временно на 5 лет до 1995 года), но Прокуратура Москвы признала это Постановление незаконным и нас оставили в покое.

Нам удалось все это перенести легче, может быть еще и потому, что мы по-прежнему рвались в бой, решив участвовать в декабрьских выборах 1993 года. Может, правильнее их было бойкотировать, но мы решили участвовать, хотя бы для того, чтобы как можно в большом количестве мест рассказать людям правду о событиях.

Было тяжеловато без помещений и оргтехники, которые были в Белом Доме, но нам помогли. В первую очередь, Сергей Ервантович Кургинян. Он выделил нам с Андреем Головиным в своем центре комнаты, компьютеры и это было очень большим подспорьем в то время. Такие вещи не забываются и большое ему за это спасибо.

По результатам выборов из наших товарищей сменовцев в Думу первого созыва прошел только Игорь Муравьев.

Мрачные последствия

Последствия событий октября 1993 года были очень глубокими и, конечно же, негативными. Однако далеко не все это понимали. Когда я готовил данную книгу, я наткнулся на сообщение о том, что еще 4-го октября на митинге около мэрии Глеб Якунин (тот самый поп, который позже на заседании Государственной Думы размахивал в драке крестом, в прошлом известный диссидент) сделал очень характерное заявление.

Он сказал, что кровь, пролитая в Москве должна быть последней, и что «Демократическая Россия» будет ходатайствовать о том, чтобы каждый москвич, поддержавший Ельцина, получил свои 15 соток земли.

Мало того, что от этого высказывания попахивает феодализмом — раздача земель верным вассалам, здесь прорисовывается совершенно неправомерная надежда на то, что вот мы постреляли, нам то можно, мы же несем истину и непогрешимы, а дальше ни-ни — только законность. Мы уничтожили парламент, но новый будет действовать в самых, что называется лучших традициях.

Мы распускаем Конституционный суд за его приверженность Конституции (были тогда такие настроения), но новый, несомненно, будет делать все в соответствии с буквой закона и беспристрастно.

Но это же совершенно не обоснованные мечтания. Так же не бывает! Если тебе можно, то почему другим нельзя? Как в известной песне того же Окуждавы: «Если станут заряжать, всем захочется стрелять».

Поэтому абсолютно ясно, что молодая российская демократия была расстреляна вместе с Белым Домом в октябре 93-го года. И все нынешние вздохи и ахи наших либералов по поводу авторитаризма действующего режима, непрозрачности власти и т. д. — лишь жалкий лепет. Все по Достоевскому: «Вы и убили-с!»

И те из них, кто был поумнее, это очень скоро поняли.

Уже после выборов, наверное, в январе-феврале 1994 года, я встретил в лифте здания СЭВ, (Государственная Дума первого созыва до лета 1994 года располагалась именно там) Сергея Юшенкова — депутата от Москвы, известнейшего демократа. Он хотел со мной поздороваться, а я демонстративно не подал ему руки.

— Интересные вы ребята, — невесело улыбаясь, сказал он мне.

— Зато вы не интересные, — отвечал я ему с вызовом.

В ответ он тяжело вздохнул и сказал, цитируя Наполеона: «Это было не преступление. Это было хуже преступления. Это была ошибка!»

Впрочем, может быть, Юшенкова отрезвили результаты выборов.

12 декабря российский народ проголосовал за новую Конституцию, и не мог не проголосовать. Пропаганда за ее поддержку велась таким образом, что все ее положения о правах человека, свободе слова и т. д., подавались в СМИ так, как будто это нечто новое, хотя все эти нормы уже были введены в 90-93-м годах в действующую Конституцию. Сложилась та самая ситуация, в соответствии с которой предлагалось голосовать за все хорошее, против всего плохого.

А вот то, что у Парламента по этой Конституции не было никаких контрольных функций, что в компетенцию Федерального собрания не вошло право регулировать вопросы управления государственной собственностью, этого никто не замечал.

Но при голосовании за депутатов, где надо было голосовать за персоналии, народ показал все свое отношение к случившемуся. Гайдар со всей своей Чубайсовской компанией, несмотря на засилье в пропаганде, набрал всего 15 %. Больше всего голосов набрал Жириновский. Люди в основном голосовали не «за», а «против». Против случившегося произвола. Это произвело шок на торжествовавших победу. Помните безумный тест Новодворской? По их каким-то только им самим ведомым подсчетам им казалось, что за них 80 % населения, и только лишь 20 % отморозков против, на которых не стоит обращать внимания, а оказалось, что за Гайдара всего лишь 15 %.

Рассказывали, что в ночь голосования с ним случилась настоящая истерика, и был гипертонический криз.

Эти господа были настолько уверенны в победе, что подготовили передачу «Встреча нового политического года», где хотели подводить итоги в прямом эфире и ужаснулись результатам. «Россия ты сдурела!» — заявили они на всю страну.

Естественно, вновь избранная Госдума, в которой у самых ярых демократов не было большинства, захотела разобраться в событиях октября 93 года, как событий заставивших содрогнуться всю страну. Власти, чтобы правда не выплыла наружу, играя на чувстве жалости и желании части депутатов освободить своих политических союзников из тюрьмы, предложила провести амнистию в обмен на прекращение работы парламентской Комиссии по расследованию октябрьских событий.

Глазьев, ставший депутатом Думы от Демократической партии, голосовавший против амнистии, (Игорь Муравьев тоже голосовал против) заявил Гайдару: «Это амнистия вам, а не защитникам!»

И он был совершенно прав. В результате всех этих событий в России сформировалась авторитарная власть, вооруженная монетаристской экономической теорией, пропагандирующей вхождение России в рынок любой ценой.

При этом их ничего не сдерживало, так как Государственная Дума была слаба, неумела, и с гораздо меньшими полномочиями, чем Верховный Совет.

В результате страна пошла по самому худшему латиноамериканскому пути вступления в мировой рынок, формирования коррумпированных кланов, ориентированных на западных хозяев, с ускоренным созданием трусливой, неинициативной, компрадорской буржуазии.

И все это тем более ужасно, потому что, в отличие от Латинской Америки, мы имели производственный и технологический потенциал, сопоставимый с потенциалом США и Западной Европы, и при разумном подходе могли вписаться в мировую экономику в гораздо более значимой роли.

При этом, естественно, это самым положительным образом сказалось бы на уровне жизни наших граждан, так как они бы имели полноценные рабочие места на успешно работающих предприятиях, и им бы не пришлось идти в челноки, охранники и продавцы бесконечных комков, облепивших страну.

В последующие 90-е годы мы испытали массу разных катаклизмов и откровенного воровства, такие как Чеченская война, залоговые аукционы, финансовые пирамиды, аферы с ГКО, дефолт, подтасовку выборов Ельцина в 1996 году, что подтвердили такие разные политические деятели как Президент Медведев на встрече с белоленточной оппозицией и сиделец Ходорковский.

И все это сопровождалось обнищанием людей, повышением смертности, падением рождаемости, ростом криминальных разборок и прочими прелестями «дикого капитализма».

Двухтысячные

Однако после прихода Путина в 2000 году и в связи с рядом некоторых объективных процессов, кое-что начало меняться в лучшую сторону.

Ослабление государства и создание олигархических структур в виде крупнейших холдингов и банков в 90-е годы привели к тому, что реальная власть оказалась у них, а использование государственных структур было в их борьбе друг с другом лишь дополнительным аргументом.

Все это называлось, да и сейчас называется, использованием административного ресурса. И этот ресурс был одним из многих в клановой борьбе.

Однако представители власти понемногу начали вести самостоятельную борьбу за влияние и, имея вполне понятные дополнительные преимущества, начали резко его усиливать. Возможно, это связано с КГБшным прошлым Путина. Несмотря на его связь с суперлибералом Собчаком, закваска у него была государственническая.

Поэтому он просто не мог не понимать всю пагубность вмешательства олигархов в принятие государственных решений, так как в связи с этим влиянием все эти решения принимались под углом интересов конкретных лиц, а не общей пользы.

Если вспомнить, то первые шаги Путина, как Президента, были связаны с идеей, так называемой равно удалённости бизнеса от власти. В какой-то степени этого хотели и олигархи, чтобы никто из них не мог задействовать этот ресурс в свою пользу. Но потом государственнические инстинкты сделали свое дело.

На мой взгляд, переходным моментом стал арест Ходорковского. Тем самым власть показала кто в доме хозяин. И наши олигархи, в связи с тем, что у каждого из них не по «одному скелету спрятано в шкафу», быстро сдались.

Сказалась также и ностальгия народа по порядку, который команда Путина начала наводить в стране. Этот порядок был, в высшей степени, своеобразным. Например, при Путине (в общем то даже и не по его вине, а в силу естественного упорядочивания системы) стало более понятно, кому давать взятку, и знать, что тебя не кинут, и коррупция возросла в разы. Но даже такой порядок на фоне прежнего бандитского беспредела, на тот момент выглядел привлекательнее.

Параллельно резко поднялись цены на нефть, и у власти появилась возможность вовремя платить заработную плату бюджетникам и пенсии пенсионерам. Затем началось финансирование крупных социальных проектов.

Причем, все это тоже началось не сразу. Говорят, что когда к Путину приходили с просьбами о финансировании, какого либо проекта, он отвечал:

— Не дам!

— Почему?

— Потому что все ровно все сп….

Может быть, это просто анекдот, но он очень хорошо отражает сущность ситуации.

Сдвиги начались в 2004 году, когда после монетизации льгот по всей стране прошли массовые протесты пенсионеров и других категорий граждан, обделенных этими решениями.

Именно тогда было объявлено о так называемых национальных программах.

Кроме того, новая администрация прекратила пропаганду унижения собственного народа, начала вести более эгоистичную внешнюю политику, отстаивая интересы страны. Был взят курс на преемственность истории. Вспомним восстановление прежнего гимна, уважительного отношения к ветеранам Великой Отечественной войны.

Всего этого измученному народу было достаточно, чтобы Путин завоевал ту бешеную популярность, которая у него была несколько лет назад.

На мой взгляд, заслуга Владимира Владимировича в том, что он приостановил сползание страны в пропасть, но, тем не менее, оно продолжается. И, если ничего не менять, то падение неминуемо.

Если говорить образно, то наш народ, поддерживая Путина, подобно товарищу Сухову из Белого солнца пустыни на вопрос о том, как он хочет помереть, сразу, или помучиться, ответил, как и Сухов: «Лучше, конечно, помучиться!»

И действительно, вдруг какой-нибудь Спартак Мишулин в виде «Саида» все-таки придет на помощь? Но без «Саида», как сейчас нас пытаются убедить функционеры правящей партии, нам не обойтись.

И ясно, что нынешнюю политику как экономическую, так и социальную необходимо внести очень существенные коррективы.

Тем более это стало ясно после возникновения бело ленточного движения, которое, на мой взгляд, очень опасное явление. «Почему?» — спросите вы.

А потому что это классическое повторение перестроечных времен. Тогда власть, в меру авторитарная, попыталась начать изменение экономической ситуации в стране. Совершенно справедливо заговорили об ускорении (аналог современных разговоров о модернизации), о приоритетах в развитии высоко технологичных отраслей и т. д. А потом, когда от разговоров надо было переходить к делам, что всегда тяжело, когда не очень стало получаться, во всем обвинили тоталитарную политическую систему, и занялись ее преобразованиями, что и привело к разрушению страны и всеобщему бардаку.

Так что, если бы Россия поддалась или поддастся бело ленточному движению, то очень велика вероятность того, что она развалиться, как и СССР. Притом, что даже вожди этой самой оппозиции все те же. Борис Немцов, Гарри Каспаров, Вова Рыжков и иже с ними.

Что делать?

То есть политическая реформа: прямые выборы губернаторов, больше партий хороших и разных в нынешних условиях, по вышеуказанным причинам даже вредно.

А что же тогда надо делать?

На мой взгляд, как минимум надо сделать хотя бы две вещи.

Во-первых, надо расстаться с иллюзией по поводу того, что необходимо создать какие то особые условия для нашего бизнеса, чтобы он, наконец-то, начал инвестировать в российскую экономику. Сами наши олигархи этого делать не будут никогда!

Предприятия ветшают, а их владельцы, деньги, которые должны идти на закупку нового оборудования и создания новых производств, тратят на покупку яхт, футбольных клубов, строительство дворцов и т. д.

В отличие от Фордов и Биллов Гейтсов они свои гигантские богатства не создавали сами, а получили в собственность фактически бесплатно в процессе приватизации. В результате предприятия оказалась в руках случайных, не готовых к их эффективному управлению людей, которые добровольно вкладывать деньги в развитие промышленности не будут, несмотря на все увещевания по поводу модернизации. А инвестиции нужны, как воздух. Что же делать?

Самый простой путь — национализация. Однако есть ли в этом резон? Неэффективность прямого управления государством предприятиями мы уже на себе испытали, а при нынешнем уровне коррупции эта неэффективность многократно возрастет.

Лейбористы в Великобритании поступили иначе. После правления М. Тэтчер, когда она провела приватизацию крупнейших предприятий по бросовым ценам, они ввели специальный налог (в народе его назвали «налог на ветер»), в соответствии с которым новые собственники доплатили в казну разницу между рыночной стоимостью предприятий и той, по которой они их приобрели. В России это тоже не сработает: институт оценки у нас очень неточный, а бюджетные средства тратятся крайне неэффективно.

Поэтому необходимо принять закон, который разрешал бы Правительству давать для владельцев финансово-промышленных империй обязательные для исполнения указания, касающиеся их инвестиционной деятельности и социальной ответственности. То есть закон, позволяющий принуждать собственников к инвестициям.

Например, если ты собственник нефтехимического комбината, то будь добр замени на нем устаревшие установки по производству полимеров, отремонтируй для города, где живут работники твоего предприятия 5 км. теплотрассы. Если ты владелец телекоммуникационных сетей, освой производство стекловолокна и т. д.

При этом критерием объемов обязательных обременений должна стать степень износа основных средств предприятий, принадлежащих этим собственникам. Если она 80 % ты, например, обязан потратить 10 млрд., если 40 %, так как ты что-то уже обновлял, то только 5 млрд.

Задания для собственников должны даваться только на определенную сумму, и при этом широко и открыто обсуждаться Правительством с представителями крупного бизнеса. Они должны быть, в первую очередь, ориентированы на импортозамещение и развитие наукоемких производств. После выполнения задания право вмешательства Правительства в дела частных предприятий должно прекращаться. А если оно не будет выполнено в срок, у Правительства будет право строго наказывать за это, вплоть до отстранения собственников от управления предприятиями на срок до окончания выполнения задания или даже вплоть до национализации данного предприятия.

Во вторых, надо принять экстренные реальные, а не пиаровские меры по борьбе с коррупцией. Иначе государство просто обвалится под грузом этой непомерной ноши.

Для этого необходимо:

Внести в уголовный кодекс изменения , предполагающие введение пожизненного заключения за хищения в особо крупных размерах и вымогательство, а также распространить процедуры конфискации имущества на лиц, осужденных за хищения и на их родственников.

Восстановить действие закона о контроле над соотношением доходов и расходов. Такой закон был проведен через Думу коммунистами, но потом, к стыду нашей правящей партии, якобы борющейся с коррупцией, был втихую отменен. А его надо было не отменять, а просто распространить не на всех граждан, а на чиновников.

Если их расходы существенно выше легальных доходов, то автоматически должно проводиться служебное расследование, которое влечет за собой как минимум отстранение от должности.

Принять конкретные меры по борьбе с незаконным обналичиваем средств , (т. н. черным налом) , введя технически реализуемые механизмы сопоставления налоговой отчетности с банковскими проводками. Это позволит наладить быстрое распознавание фирм однодневок.

Конечно же, кроме этих, во-первых и во-вторых нужны еще и в-третьих и в-двадцатых. Но в данной книге я не собираюсь писать предложения на тему «Если бы Президентом был я».

К тому же существуют и более глобальные проблемы. По мнению очень многих экономистов и социологов, мир находится на грани резких изменений и испытаний, так как капитализм может существовать лишь в условиях постоянной экспансии вовне, а когда она, после охвата всего мира прекратиться, современная экономическая система рухнет. Глобальный экономический кризис 2008 года ясно это показал.

А раз так, значит, миру позарез нужен новый мировой проект. И здесь у нас, у России, появляется уникальный шанс снова оказаться в авангарде исторического прогресса.

Потому что главной ценностью нас, русских, является то, что у нас, как ни у кого, имеется бесценный опыт попыток осуществления «Великой утопии». Давно, еще в 2005 году, я написал документ, размещенный на сайте .

Я привожу его здесь полностью без всяких изменений, потому что, на мой взгляд, его актуальность с тех пор только возросла.

Пора в путь

Призрак бродит по России — призрак Большого Проекта. Все сильные мира сего объединились для травли этого призрака.

Их верные средства массовой информации бдительно стоят на страже и, по-прежнему, призывают «не дать себе засохнуть», и ни о чем не задумываться, кроме того, кому идти за «Клинским». Глянцевые журналы, по-прежнему, взахлеб описывают гарнитуры и апартаменты звезд шоу — бизнеса и пестрят рекламой разнообразных автомобилей, вожделенно расписывая их невероятные достоинства. Реклама продолжает свою вакханалию: бери от жизни все!

Но, тем не менее, незаметные невооруженному глазу, слабые, как весенняя зелень, расцветающая в затемненных дворах — колодцах, изменения налицо.

Почти прекратилась пляска на гробах предыдущего «большого проекта». Во всяком случае, никто, кроме самых неумных и бестактных, не глумится над новейшей историей страны. Теперь отдается должная дань уважения ветеранам Великой войны, а отморозки, заявлявшие в свое время о том, что русским крестьянам на оккупированной фашистами территории было лучше, чем в колхозах, сошли со сцены.

Робкие попытки определить, какие-то общие цели проявляет и власть.

Это и неоднократно осмеянный в либеральных СМИ призыв Президента к увеличению вдвое ВВП.

Это и неуклюжие решения призвать к совести чиновников и предпринимателей в виде кодексов государственного служащего и корпоративного поведения.

Даже в самых мощных цитаделях врагов «великих целей» в среде банковских высокооплачиваемых клерков и сотрудников крупных холдингов, среди прагматичных до «мозга костей» яппи, раздается порой тоскливый стон, разносимый по интернету о том, что: «Мы пристроились и мимикрировали, скрыв за бизнес-прическами свой испуг перед жизнью. Мы храбримся и делаем вид, что мы состоялись. Мы продаем ничего для никого и получаем за это деньги, чтобы купить другое ничего. И чем больше ничего мы можем купить, тем полнее, мы думаем, что мы живем».

Призрак бродит…

Происходящее вполне объяснимо. Люди приспособились, а значит, успешно завершили свои малые проекты: кто-то вполне набил мошну и хочет чего то большего, кто-то свел, наконец то, концы с концами — преодолел планку простого выживания и имеет теперь возможность чуть-чуть оглядеться по сторонам и вспомнить о том, что не хлебом единым жив человек. Призрак новой «Большой задачи» стучится к нам в дверь.

Могут возразить — куда уж нам. Ведь последний, наиболее грандиозный проект России не удался. Да — это так. Но это не означает, что надо посыпать волосы пеплом и стонать о десятилетиях потраченных напрасно. Попытки создать «рай на земле» предпринимались в истории человечества не раз. Однако по масштабности проекта они не входят ни в какое сравнение с попыткой построения коммунизма в СССР, предпринятой 4 поколениями наших людей. И мы должны не сетовать, а гордиться тем, что именно наш народ, презрев страх и неверие, ринулся на «штурм неба», ведь остальные жители планеты даже и не пытались этого сделать, предпочитая копаться в земле, лишь изредка поглядывая вверх.

Да. В этом штурме мы потерпели поражение, но у великих народов, как и великих людей даже поражения талантливы!

Россия всегда концентрировала свои силы в годины тяжелых испытаний. Собиралась, чтобы сбросить монгольское иго, преодолела смуту 1612 года, открыла окно в Европу. Разбила непобедимые наполеоновские армии и остановила коричневую чуму.

То есть, как цивилизация она всегда выступала в роли спасительницы мира, разрушая планы различных мировых завоевателей и выдвигая свои альтернативны варианты развития.

А сейчас мир снова, как во времена Чингисхана, Наполеона и Гитлера надо спасать, только на этот раз от гораздо более страшного завоевателя — от общества потребления, от неудержимой экологической деградации, от грядущего истощения ресурсов, когда богатые нации начнут лихорадочно, как на «Титанике», выхватывать у слабых спасательные лодки в виде жалких крох от былого благополучия, от провозглашенной еще в 17 веке Западом «войны всех против всех», а раз так, то миссия России не окончена и все еще только начинается!

Главной особенностью альтернативного российского проекта должно стать «спасение всех». Это основное отличие православного христианства и близких ему по духу утопических коммунистических идей от протестантства, которое выдвинуло доктрину «избранных» Богом, а богатство знаком господа, подтверждающего эту избранность.

Недаром «культовые авторы» 70-х-80-х годов Стругацкие, которыми зачитывалась советская интеллигенция в те годы, провозгласили в своем романе «Пикник на обочине» яростный лозунг: «Пусть будет счастье для всех и пусть никто не уйдет обиженным!»

Ибо, все люди и народы на Земле — одна семья, а в семье и непутевого сына привечают, жалеют и наставляют на путь истинный, и Россия никогда не будет объявлять какие-то страны изгоями. Не будет, потому что не было в нашей истории «индейских скальпов», охотников, отправляющихся в Африку за «черным товаром» и других ужасов колониальной политики «цивилизованных» европейских государств.

Если богатые страны не умерят свои потребительские аппетиты, то через 20–30 лет на Земле не останется необходимых ресурсов — это непреложный факт и только «устойчивое развитие» может спасти мир.

Россия со своим суровым климатом никогда не жировала и поэтому сможет показать миру пример умеренности в потреблении.

Для решения мировых проблем необходимы прорывы в научно-технической сфере, прорыв в космос, освоение новых видов энергии. В 20-м веке именно Россия сделала невиданные прорывы в этих областях и побила все рекорды развития науки.

Ни богатый Запад, ни имперский Китай, ни раздираемая нищетой Азия не в состоянии возглавить альтернативное развитие. Все они слишком заняты собой.

А «у нас, как сказал хороший русский артист Стриженов, — страна глубокая, человек русский глубокий. Надо только забыть “сколько” и “почем”, почитать книжку хорошую, а не комиксы».

Забыть и взвалить на плечи привычную, тяжелую ношу великой миссии. А то без нее ничего кроме «пьяного безобразия» на шестой части света не получается. Так что, спасая Мир, Россия спасает саму себя, и иного выхода у нее нет.

А посему, как говорил вслед за Дон-Кихотом Че Гевара: «Россинант уже оседлан. Пора в путь!»

Об идеале

И не надо бояться, что это будет очередная утопия.

Как сказал один известный писатель Вячеслав Рыбаков: «Отказ от утопии — это в принципе отказ от исторического усилия вообще».

Возможно, именно за этот отказ, совершенный нами 20 с лишним лет назад, мы и платим столь большую цену.

Сейчас после «арабской весны», когда на наших глазах страны Северной Африки все больше погружаются в хаос, когда за Сирией может последовать очередь России, необходимость нового проекта стала еще более очевидной. И теперь весь вопрос в том, что же это за проект. Каков контур нового общества, в котором захочется жить человечеству, каков главный составляющий элемент общества будущего?

На мой взгляд, главный критерий желанного будущего — счастье большинства людей!

То есть цель идеального общества счастье всех!

И эта мысль не такая уж простая. Например, «Всеобщая декларация прав человека», принятая 10 декабря 1948 года ООН не содержит в себе право человека на счастье. Протестантизм, лежащий в основе современной западной цивилизации, предполагает избранность некоторых особей Богом, а иудаизм — избранность Богом целого народа.

Ницше выдвигал идею сверхчеловека, перед которым остальные люди — второй сорт, для мусульман существуют «неверные», с которыми нужно вести священную войну и только православие предполагает возможность спасения всех, а значит и счастья всех. И, следовательно, данный тезис корнями уходит в наш российский менталитет и не потому ли именно в России была совершена, хотя, как и все остальные, неудачная, но самая масштабная попытка создать «рай на Земле» для всех в форме коммунистического эксперимента?

Но люди очень по — разному представляют себе счастье. Ведь это в высшей степени субъективное понятие.

Первый сказал: «Счастье — это когда много работы и много любви, и тогда работа толкает к любви, а любовь порождает работу».

Второй сказал: «Чепуха. Счастье — это когда нет ни занятий, ни домашних заданий, ни работы, ни отпусков, ни каникул, есть только весна, лето, зима, осень и можно писать их красками и кистями, резцом и пером круглосуточно и без отдыха».

Третий сказал: «Счастье — это когда можно выдумывать, и бросать идеи пачками и не заботиться о том, что они не осуществляются».

Четвертый сказал: «Счастье — это когда спасаешь, помогаешь, стоишь насмерть за правое дело, защищаешь и делаешь подарки».

И только пятый молчал. Ибо он боялся признаться, что его счастье — это сожрать все то, что придумают и добудут остальные четверо.

Тем не менее, большинство психологов, так или иначе изучавших этот вопрос, сходятся на том, что счастье напрямую связано с удовлетворением потребностей человека.

Ибо человек — существо желающее. Как только удовлетворяются одни потребности, то тотчас же появляются другие.

То есть, чем больше потребностей удовлетворяется, тем больше человек испытывает состояние счастья. Вот только цели и потребности у людей могут быть очень разные.

Американскими учеными проводилось строгое научное исследование по поводу того, какие факторы влияют на то, счастливы люди или нет (на протяжении 40 лет испытуемые проходили тестирование, будучи сначала студентами университетов и колледжей, затем специалистами и так до пенсии). И оно однозначно, не выявило никакой корреляции между субъективным ощущением счастья и материальным достатком.

На это ощущение влияли обстановка в семье в раннем детстве, наличие друзей, собственной семьи, творческой интересной работы, но уж никак не количество денежных знаков на банковском счете.

Таким образом, то, что не в деньгах счастье и не в их количестве, как говаривал Остап Бендер, медицинский факт. А тогда в чем же оно? Удовлетворение каких потребностей доставляет людям истинное счастье? Мне кажется, наиболее адекватный ответ дает теория личности, разработанная американским психологом Маслоу. Согласно этой теории потребности человека располагаются в порядке определенной иерархии.

Вначале физиологические потребности в еде, сне, безопасности. Затем потребности в продолжении рода, в любви, в положении в обществе, в дружбе, самоуважении и, наконец, в творческой самореализации.

При этом это происходит не автоматически, то есть вовсе не обязательно, что удовлетворив потребность в еде, человек обязательно захочет творить. Нет, реализация потребностей высшего порядка требуют от самого человека очень больших усилий. Надо работать, преодолевать свою лень, терпеть неудачи на пути к поставленной цели, но и цена такого удовлетворения гораздо выше. Одно дело радоваться хорошему обеду и другое держать в руках свою опубликованную книгу или видеть построенный по твоему проекту дом.

Тем не менее, далеко не все люди готовы идти на такие усилия. Многие живут, довольствуясь лишь простыми потребностями. Очень часто человек может прожить без любви, без дружбы, без творческого горения, без служения какой-то возвышенной идее, даже и не получив представления о том, что это такое. Хороший поэт Александр Люкин так сказал про это в стихотворении «Жизнь кто как ее понимает»:

При этом субъективно такой человек вполне может чувствовать себя счастливым, особенно, если материально он достаточно хорошо обеспечен и возникает вопрос:

Действительно ли такой человек является счастливым или он калека, не испытавший настоящего счастья?

И, вытекающий из него следующий вопрос, имеющий непосредственное отношение к обсуждаемой нами теме: Если критерий идеального общества — счастье всех, то какое это «счастье» , то есть удовлетворение каких потребностей следует иметь в виду?

Должно ли быть целью идеального общества наличие в нем механизмов для реализации всеми людьми их потребностей самых высших уровней или, учитывая тот факт, что субъективно большинство людей может быть счастливо и без этого, идеальным можно считать общество, в котором все сыты, одеты и довольны, а высшие потребности удел немногих? При этом в таком обществе не делается никаких специальных попыток (соответствующих воспитательных, образовательных и культурных программ) для того, чтобы эти высшие потребности могли появиться у большинства.

Если верно последнее, то идеалом может быть общество потребления , ближе всех к которому находится сейчас общество США и Западной Европы. И все, что нужно, это как можно более удачно скопировать его устройство на весь мир.

Если же идеальным считать общество, в котором делается все для того, чтобы каждый человек мог стать творцом, то это совсем другое общество.

Оно еще никогда не было реализовано на практике и для него лучше всего подходит известное определение: Это общество, в котором «свободное развитие каждого — есть условие свободного развития всех».

Современный замордованный антикоммунизмом читатель, если он достаточно грамотен, сразу же узнает в этой фразе цитату из «Манифеста коммунистической партии», написанного Марксом и Энгельсом в 1848 году и в панике закричит «чур меня».

Но не надо пугаться. Ведь именно такой мир был описан, например, братьями Стругацкими в их знаменитом цикле произведений о Полдне 22 века , в которых герои с упоением изобретали, делали научные открытия, покоряли космос, влюблялись и создавали произведения искусства. Такой же мир, правда, гораздо с меньшей художественной убедительностью, пытался описать Иван Ефремов в своей «Туманности Андромеды». И многие люди поколения 60-х-70-х, отнюдь не принадлежавшие к властной элите того времени, были очарованы этим миром.

А идеальный мир первого типа был представлен теми же Стругацкими в другой их повести «Хищные вещи века», в которой показано общество, где все сыты, довольны и беззаботны. Имеющиеся технологии позволяют гражданам безбедно жить, и очень мало работать, но они оказываются беззащитными перед наркотиком нового типа — так называемым слегом.

И от того, какой из идеалов предпочтительнее, зависит будущее мира.

На настоящий момент наиболее востребованным является «общество потребления». И это не случайно, так как на его пропаганду тратятся колоссальные средства, включая бешеные расходы на рекламу различных товаров. Их производителям для получения прибыли выгодно создавать у людей все новые и новые потребности, конкуренция высока и реклама, выполняя поставленную задачу, постоянно доказывает людям, что счастье в последней модели Мерседеса, новой стиральной машине и пылесосе.

Глубокая ущербность такого общества, критика этой бесконечной изнуряющей гонки, извращающей реальные потребности людей, хорошо известны. Движение хиппи, восставших в свое время именно против этого общества, художественные произведения, начиная со знаменитого романа Бредбери «450 градусов по Фаренгейту», пьесы Виктора Розова «В поисках радости» (помните, как юный Олег Табаков рубит саблей мебель) и кончая «Генерацией Пи» Пелевина, где его главный герой вместе с Че Геварой рассуждает о «ротожопии», являются ярким тому подтверждением. Есть замечательные публицистические произведения, дающие анализ этого грозного явления.

Но вся эта критика не отражает еще одной очень опасной особенности этого общества.

Эту опасность хорошо иллюстрирует фантастический рассказ, в котором рассказывается о том, как один космонавт-землянин попал однажды на планету лентяев, которые все время спали и не хотели ничего делать.

Он сумел запустить на ней прогресс, тем, что показал аборигенам, как устроена хорошая кровать. Для ее массового производства они начали развивать промышленность, чтобы изготовить мягкие матрасы, необходимые для них пружины и т. д. Прогресс был запущен, но автор как-то посчитал самим собой разумеющимся, что на этом лентяи не остановятся и захотят кроме кроватей иметь что-то еще и так до бесконечности. Но так ли это?

Если брать за основу только потребление, то, безусловно, наступит момент пресыщения. Человек не может съесть слона, смотреть в пять телевизоров, ехать сразу на 2-х автомобилях. То есть, выражаясь образно, можно сказать, что неизбежно наступит время, когда для значительной части человечества кровать будет уже смонтирована, и можно будет спокойно спать!

И это время на Земле уже наступило. Во все предыдущие исторические периоды труд, за редким исключением, всегда был тяжкой необходимостью, а теперь, благодаря развитию технологий, перестал быть таковым — но так и не стал потребностью. В свое время Л. Толстой с тревогой замечал, что: «Люди увеличивают праздность, а надо радость труда». С тех пор ситуация в этом вопросе только ухудшилась.

Сейчас, когда человеку в развитых странах не надо постоянно заботиться о насущном куске хлеба, когда уровень благосостояния в этих странах повысился до того, что можно, не обременяя себя тяжелой работой, иметь вполне приемлемый минимум потребления, праздность становится основной потребностью, окончательно заглушая вариант общества Полдня 22 века. Но в таком случае данный выбор означает, ни больше, ни меньше остановку развития человечества!

То есть вопрос о том, двигаться ли человечеству дальше, развивая науку, устремляясь в космос, или довольствоваться достигнутым, совершенствуя имеющуюся технику: автомобили поэффективней и поэкономичнее, дома поуютнее и т. д. решается в пользу последнего.

На первый взгляд, эти рассуждения могут показаться слишком умозрительными, и не имеющими никакого отношения к реальной жизни. Более того, на фоне резкого обнищания многих граждан нашей страны, депрессивности целых регионов эти рассуждения могут показаться даже неуместными. Какое уж тут достижение приемлемого уровня потребления, если кое-кому приходиться зубы на полку класть.

Но это только на первый взгляд. До сих пор ученые социологи не могут понять, почему такой резкий слом развития нашей страны произошел почти без сопротивления.

Почему общество не воспротивилось наглому переделу собственности, захвату ее откровенными проходимцами и просто уголовниками? А ответ легко может быть найден, если посмотреть на проблему именно в плане выбора приоритета потребностей. Если высшие потребности в самореализации, творческом труде не поощряются, то тогда неминуемо праздность и доступность материальных благ при минимуме усилий становятся главными: Можно почти ничего не иметь, но зато и ничего не делать!

Старая власть требовала от человека, чтобы он трудился, агитировала, чтобы он реализовывал высшие потребности, правда, слишком навязчиво и примитивно, что не могло не раздражать, она не разрешала просто пить пиво и тупо глядеть в телевизор, а новая разрешала.

И пропаганда бездеятельности проводится совершенно сознательно. Причин для таких действий сильных мира сего множество.

Главная связана с тем непреложным фактом, что ресурсы мира не бесконечны. И трудно себе представить, что с ним будет, если еще несколько миллиардов жителей земли будут обладать всеми благами, обязательными для западного человека в виде комфортного жилья, автомобилей на каждого члена семьи, кондиционеров и т. д. Уже сейчас человечество сталкивается с нехваткой питьевой воды, изменением климата, истощением недр, а предоставление благ всему человечеству на уровне потребления стран 7-ки при современных технологиях, приведет к экологической катастрофе.

И вся беда в том, что этих новых экологически чистых технологий и источников дешевой, возобновляемой энергии все нет и нет. И чтобы их создать, нужны колоссальные средства, так как время открытий и изобретений в сарае или в келье алхимика давно прошли. Да и результаты этих инвестиций непредсказуемы.

Есть, конечно, еще один выход, такой как вынос экологически вредных производств в космос, а также переселение колонистов на иные планеты.

Но с развитием космических технологий, позволяющих обеспечить расселение человечества около ближайших звезд, та же беда — они требуют колоссальных усилий и расходов.

И поэтому у некоторых сильных мира сего возник соблазн, не прикладывая этих усилий, сохранить существующий статус кво, сохранив комфорт только для своих. И они ради этого готовы отказаться от идей прогресса, от идей гуманизма (когда не будет хватать питьевой воды и свежего воздуха не до сантиментов), от идей развития.

При этом, благодаря современным способам воздействия на умы граждан (СМИ и в первую очередь телевидение), гораздо эффективнее реализовывать эти планы, не принуждая, а создавая соответствующее общественное мнение.

А для этого очень хороши идеи полной и абсолютной свободы личности, опровергающие, вышеприведенное высказывание Л. Толстого по поводу необходимости увеличения радости труда.

Сторонники абсолютной свободы провозглашают право каждого человека делать все, что он захочет, если он напрямую не мешает другим а, следовательно, и право на отказ от удовлетворения высших потребностей, на которые надо тратить силы.

С какой стати, говорят они! А если я не хочу работать? А если я хочу валяться в грязи?

В крайних формах такая свобода выражается в давно уже набивших оскомину требованиях: свободы в употреблении наркотиков, защиты прав сексуальных меньшинств и т. д. А любая попытка запрета этих требований — воспринимается как посягательство на свободу. И это активно пропагандируется, все сильнее и сильнее. Например, гомосексуализм еще в 1972 году считался в США болезнью, которую надо принудительно лечить, теперь же официально признаются однополые браки. Ясно, что, благодаря такой рекламе, рост народонаселения замедляется, а наркоманы не могут генерировать инновационные идеи.

Для стран третьего мира есть иные виды воздействия. Если некоторые общества застывают на стадии феодализма, отрицая на основании религиозных догм технический прогресс, то они не включаются в потребительские гонки, что полезно для тех, кто в них участвует, так как на всех не хватит. Для этих целей, например, очень хорош радикальный ислам. А еще лучше буддизм, основой которого является отказ от любых потребностей — впадение в нирвану. Ведь все потребности удовлетворить невозможно и поэтому достичь счастья можно лишь отказавшись от большинства из них.

Нельзя, конечно, сказать, что некие черные силы сознательно пытаются остановить развитие человечества. Нет, пропаганда вседозволенности и распущенности на практике может быть связана с конкретными сиюминутными задачами, например, с необходимостью деморализации противника, как это было, в случае с нашей страной.

Наконец, людьми, которые не хотят ничего кроме «хлеба и зрелищ», гораздо легче управлять, и поэтому такая пропаганда выгодна властвующей элите.

Но вне зависимости от причин вопрос о том, имеет ли право человек по собственному желанию не стремиться вверх, или вообще быть свиньей, стоит сейчас как никогда остро.

И, на первый взгляд, кажется, что в этом споре нет объективных критериев для нахождения истины, что только этические и эстетические предпочтения являются определяющими в этих вопросах.

Однако, мне кажется, это не так.

Чтобы пояснить, что я имею в виду, обратимся к наиболее уязвимой части теории Дарвина. Естественный отбор, связанный с изменением внешней среды не отвечает на самый главный вопрос. Почему видов животных и растений столько много и они так сложно устроены? Простейшие: микробы, бактерии вполне приспособлены к жизни, термиты не меняются миллионы лет. Найдены живые ископаемые рыбы. Почему же тогда на Земле происходило постоянное усложнение организмов, и появился носитель разума — человек? Одной необходимостью приспособления к окружающей среде это объяснить нельзя.

По мнению многих известных мыслителей 20-го века от Вернадского, Пригожина и менее известных, но не менее интеллектуальных Ильенкова и Побиска Кузнецова, живая материя является единственной из ее форм, которая обладает выраженными антиэнтропийными тенденциями. Она создает порядок из хаоса. А уж про разумную жизнь и говорить нечего. Системы, создаваемые людьми, наглядное подтверждение постоянного усложнения. Люди создают объекты, не существовавшие ранее в природе: лазер, сверхчистые вещества. Причем эти явления носят уже космический масштаб. Например, Земля уже сейчас особый космический объект, в связи с тем, что фон, создаваемый излучениями радиостанций, радаров и других приборов уже заметен в космосе, и поэтому она по излучаемому ей спектру электромагнитного излучения резко отличается от других планет солнечной системы.

Значит развитие материи, в том числе и человека и общества процесс непрерывный, ведущий к усложнению вновь создаваемых систем к локальному уменьшению энтропии и глубоко закономерный. По видимому, такое развитие необходимо мирозданию для предотвращения тепловой смерти Вселенной.

Следовательно, изменение потребностей человека от примитивных, связанных с выживанием и приспособлением, к высшим, связанным с самовыражением, есть следствие неизменного развития материи от простых форм к сложным, и является процессом объективным, обусловленным законами природы. Следствием этого закона является постоянное повышение ценности каждой отдельной личности. Не только количественный, но и качественный рост удовлетворения потребностей высшего качества. Так как: «Не хлебом единым жив человек! В человеке все должно быть красиво! Человек — это звучит гордо!» и т. д.

И эти высокие планки, задаваемые классиками, есть требование самой природы!

А, значит, идеальным является общество, в котором не только все сыты и довольны, то есть не общество, напоминающее чистый ухоженный свинарник, а такое, в котором бы возможность возникновения и удовлетворения потребностей высшего уровня была бы уделом всех людей. В том числе и потому, что иначе останавливается развитие, которое, по-видимому, является универсальным законом Природы.

То есть такое, в котором (повторимся):

Свободное развитие каждого — есть условие свободного развития всех!

Лучше не скажешь.