Или, к примеру, стоял какой-нибудь поздний август, и вы уже

Выпивали на каждого граммов двести, -

Костя, Оленька, Бритиш, и вы вдвоём.

Если он играл, скажем, на тринадцатом этаже -

То было слышно уже в подъезде,

Причем не его даже, а твоём.

Что-то есть в этих мальчиках с хриплыми голосами,

дрянными басами

да глянцевитыми волосами, -

Такие приходят сами, уходят сами,

В промежутке делаются твоей

Самой большой любовью за всю историю наблюдений.

Лето по миллиметру, как муравей,

Сдает границы своих владений.

А он, значит, конкистадурень, так жизнерадостен и рисков,

Что то ни посмотрит - сразу благоговейно

Режет медиаторы из своих недействительных пропусков,

И зубы всегда лиловые от портвейна.

Излученье от вас такое - любой монитор рябит.

Прохожий губу кусает, рукавчики теребит.

Молодой Ник Кейв, юный распиздяистый Санта Клаус, -

"Знать, труба позвала нас, судьба свела нас,

Как хороший диджей, бит в бит".

И поете вы, словно дикторы внеземных теленовостей,

Которых земляне слушают, рты раззявив.

Когда осенью он исчезнет, ты станешь сквотом: полно гостей,

Но - совсем никаких хозяев.

***

И пройдёт пять лет, ты войдёшь в свой зенит едва.

Голос тот же, но петь вот как-то уже не тянет.

У тебя ротвейлер и муж-нефтяник.

У него - бодрящаяся вдова.

Тебе нужно плитки под старину и всю кухню в тон.

Разговор было завязался на эту тему, но скоро замер.

"У вас есть какой-нибудь там дизайнер?"

И приедет, понятно, он.

Ну ты посидишь перед ним, покуришь, как мел, бела.

Та же харизма, хриплость и бронебойность.

Он нарисует тебе макет и предложит бонус,

Скажет: "Ну ты красавица".

Бог берет на слабо нас.

Никаких больше игр в разбойников и разбойниц.

Ну, проводишь до лифта.

Ну, до подъезда.

Ну, до угла.

У нефтяника кухня, в общем,

так и останется, как была.

3 декабря 2007