Было белье в гусятах и поросятах – стали футболки с надписью «Fuck it

all». Непонятно, что с тобой делать, ребенок восьмидесятых. В голове у

тебя металл, а во рту ментол. Всех и дел, что выпить по грамотной

маргарите, и под утро прийти домой и упасть без сил. И когда орут – ну

какого черта, вы говорите – вот не дрогнув – «Никто рожать меня не просил».

А вот ты – фасуешь и пробиваешь слова на вынос; насыпаешь в пакет

бесплатных своих неправд. И не то что не возвращаешь кредитов Богу –

уходишь в минус. Наживаешь себе чудовищный овердрафт. Ты сама себе

черный юмор – еще смешон, но уже позорен; все еще улыбаются, но

брезгливо смыкают рты; ты все ждешь, что тебя отожмут из черных

блестящих зерен. Вынут из черной, душной твоей руды. И тогда все поймут;

тогда прекратятся муки; и тогда наконец-то будет совсем пора. И ты

сядешь клепать все тех же – слона из мухи, много шума из всхлипа, кашу

из топора.

А пока все хвалят тебя, и хлопают по плечу, и суют арахис в левую руку,

в правую – ром со льдом. И ты слышишь тост за себя и думаешь – Крошка

Цахес. Я измученный Крошка Цахес размером с дом.

Слышишь все, как сквозь долгий обморок, кому, спячку; какая-то кривь и

кось, дурнота и гнусь. Шепчешь: пару таких недель, и я точно спячу. Еще

пару недель – и я, наконец, свихнусь.

Кризис времени; кризис места; болезни роста. Сладко песенка пелась, пока

за горлышко не взяла.

Из двух зол мне всегда достается просто

Абсолютная, окончательная зола.

***

В какой-то момент душа становится просто горечью в подъязычье, там, в

междуречье, в секундной паузе между строф. И глаза у нее все раненые,

все птичьи, не человечьи, она едет вниз по воде, как венки и свечи, и

оттуда ни маяков уже, ни костров.

Долго ходит кругами, раны свои врачует, по городам кочует, мычит да ног

под собой не чует.

Пьет и дичает, грустной башкой качает, да все по тебе скучает, в тебе,

родимом, себя не чает.

Истаивает до ветошки, до тряпицы, до ноющей в горле спицы, а потом вдруг

так устает от тебя, тупицы, что летит туда, где другие птицы, и садится

– ее покачивает вода.

Ты бежишь за ней по болотам топким, холмам высоким, по крапиве, по дикой

мяте да по осоке – только гладь в маслянистом, лунном, янтарном соке.

А души у тебя и не было никогда.

21 июня 2007 года.