город исчезает под толщей осени, делаясь нерезким, бесшумным, донным, всякий вышедший покурить ощущает себя бездомным, и ко входам в метро, словно к тайным подземным домнам сходят реки руды восемь лет назад мы шли той же дорогой, и всё, лестницы ли, дома ли, — было о красоте, о горечи, о необратимости, о финале; каждый раз мы прощались так, будто бы друг другу пережимали колотую рану в груди дорогая юность, тебя ещё слышно здесь, и как жаль, что больше ты не соврёшь нам. ничего не меняется, только выглядит предсказуемым и несложным; ни правдивым, ни ложным, ни истинным, ни оплошным. обними меня и гляди, как я становлюсь неподсудным прошлым. рук вот только не отводи

свет скользит по стеклу купе, по казённым, с печатями, занавескам, и случайным отблеском ловится в нём, нерезком, моё сердце, что падает вниз с моста и ложится с далёким плеском на ладони днепра так давно я учусь умирать легко, что совсем утрачивается навык жить помногу и с гордостью, как это водится у зазнаек; всякий поезд, в котором я, ближе к ночи заваливается набок, обращается в прах где тот голос, что вечно пел из тебя, паршивца лишь о том, что терять легко, если раз решиться, хороша лапшица, ткань бытия продолжает шиться, а потом запнулся и произнёс: «прости, я в тебе ошибся», и ты нем и неправ

кто нас сделал такими тяжёлыми, даже плачется чем-то твёрдым, словно длинные грифы замкнуло одним аккордом, словно умер в пути и едешь, и едешь мёртвым, не смыкаешь очей отсоединили контакт, и огонь, что был зрим и вещен и пронизывал кровь, пейзажи, детей и женщин, разложился на циклы пикселей, знаков, трещин, а совсем не лучей эта боль так стара, что определяет мимику, взгляд и почерк, ледяным металлическим наливается возле почек, и кто там вокруг ни бегает, ни хлопочет — ты повсюду ничей

там бов а тут не бов мои позавчера женились, выбыв из одиночек самых разных видов из нас, вооружённых до зубов, видать, и впрямь счастливая любовь завидую, ничем себя не выдав, and love you both хороший город, моего теплей мохито стоит семьдесят рублей а кола тридцать пять в кинотеатре дели всё в среднем на два или на три таксист со стольника двадцатку возвращает всё простоту и ясность обещает и свёклу мужики везут с полей а свадебный кортеж их не пущает бутик «обновочка», аптека «панацея» сбежала бы, жила бы, как цирцея на улице советской, возле цны любила бы тамбовского мерзавца мечтала б с ним до знаменского загса доехать; жизни не было б цены. там ничего так, в общем, пацаны и двухэтажно всё, и может оказаться, что я ещё приеду до весны.

белые фары сменяются красными габаритными, эквалайзеры магнитол надрезают бритвами темноту; этот город проникнут ритмами — он смеётся нами поёт нами говорит нами, его голос продет через нас, как нить. если он засыпает – то стойки мятыми пятисотками; тычет в бога антеннами, башнями и высотками, спит со старыми стриптизёрами, пьёт с красотками, — мы из этого города выплавлены и сотканы и ни в чём не можем его винить вечная простуда – в меню всё выглядит так изысканно, но несёт ментолом и эвкалиптом из каждой миски на дымной кухоньке – хвойный стейк, чабрецовый мусс, — поцелуи пьяного мальчика пахнут виски, но оскорбительно аскорбиновые на вкус этот город только и занят тем, что продать пытается все билеты на стадион, где проводят таинства — каждый больше всего боится, что вдруг останется только наедине с собой; все так быстро старятся, чтобы спиться, распасться, не соблюдать режим мы купаем руки в его дымах, мы ступаем в месиво его крови, слюны и спеси, и нам тут весело, — это город-с-ад, и как славно, что видно весь его с той кровати, где мы лежим

Мама сутки уже как в Римини. У меня ни на что нет времени. Я мечтаю пожить без имени В кочевом заполярном племени. Греться вечером возле пламени. Ощущать божий взор на темени. Забери меня Изнутри меня. Покажи, как бывает Вне меня.

В Гоа приходят те, Кто устроен, как ты: Склонные к полноте Искатели пустоты. Чаем пахнет земля. След от ступни – печать. Курсы молчанья для Вызванных отвечать. Система координат, Где ровно наоборот: Лайм, виноград, гранат В тебе создают рот, Рост задаёт – тень, Пульс диктует – прибой. Сегодня тот самый день, Когда ты рождён собой. Вот тебе алфавит, Вот новая из планет. А Бог сделает вид, Будто Его тут нет.