ГЛАВА 1

Мейсон снова обращается в мыслях к прошлому. Тиммонс вынужден оправдываться. Мейсон посещает церковь. Джулия обнаруживает его на церковной скамье. Лайонелл Локридж пытается достать информацию об Иден Кэпвелл. Августа Локридж не согласна с бывшим мужем.

Круз смотрел на жену, плотно сжав губы:

— Что ты здесь делаешь? — едва слышно спросил он.

Пока Сантана пыталась придти в себя и собраться с мыслями, чтобы хоть как‑то оправдаться перед мужем, ей на помощь пришел окружной прокурор. Стоя за спиной Круза, он спокойно ответил:

— Вообще‑то, мы с твоей женой пили кофе.

Круз повернулся и смерил его взглядом, недвусмысленно говорящим, что Кастильо не верит ни единому слову, которое сейчас будет сказано. Но это ничуть не смутило Тиммонса, который ответил Крузу самой невинной улыбкой. Пока Кастильо на мгновение отвлекся, Сантана бросила на окружного прокурора благодарный взгляд.

— Да, — поспешно сказала она, — я, вообще‑то, уже собиралась уходить. Я не думала, что уже так поздно.

Круз повернул голову и она заметила, как в глазах его блеснул темный огонь ярости. Это привело Сантану в такое смятение, что она мгновенно уронила сумочку, которую держала подмышкой. На лице ее промелькнула целая гамма чувств — испуг, растерянность, смущение, нервное возбуждение.

— Ох, я такая неловкая! — невпопад рассмеялась она. — У меня сегодня все из рук валится.

Когда она нагнулась для того, чтобы собрать высыпавшиеся из сумочки дамские принадлежности, Круз хмуро спросил:

— Как ты сюда попала?

Она подняла к нему лицо и вяло улыбнулась:

— Кейт пригласил меня…

Круз не дал ей договорить:

— Я не об этом, — перебил он жену. Она все так же растерянно улыбалась:

— А что ты имеешь в виду?

Круз смерил жену холодным взглядом:

— Я спрашиваю, ты сама приехала сюда или тебя подвезли, — холодно произнес он.

Сантана попыталась оправдываться:

— Но ты же знаешь, Круз, у меня есть своя машина. Разве ты забыл об этом?

— Я помню об этом, — зло бросил в ответ Кастильо. — Но сомневаюсь, что в таком состоянии ты сможешь вести ее.

Тиммонс с холодным любопытством наблюдал за словесной перепалкой супругов Кастильо. Чтобы не скучать все то время, пока они будут выяснять отношения между собой, он взял на руки нежившегося на диване кота. Сантана торопливо собрала вещи в сумочку и поднялась:

— Круз, пожалуйста, не надо так разговаривать со мной! Я просто немного удивлена тем, что ты появился здесь в такое позднее время.

Кастильо снова сверкнул глазами:

— Я не меньше тебя удивлен!

Она снова смутилась и стала бормотать что‑то невнятное:

— Я… Мне… Я только…

Кастильо обернулся и бросил гневный взгляд на Тиммонса. Пряча улыбку в уголках рта, тот отвернулся к окну. Тиммонс держал на руках кота, поглаживая его по загривку. Всем своим видом он изображал полное, безразличие к происходящему, чем добивался совершенно противоположного эффекта — Круз небезосновательно подозревал его в немалой личной заинтересованности в этом деле. Пока Сантана пыталась найти слова оправдания, Круз жестко сказал:

— Подожди меня в моей машине! Я бы хотел, чтобы ты отправилась туда немедленно.

Она растерянно огляделась по сторонам:

— А как же мой автомобиль?

— Твой, — с нажимом произнес Круз, — мы заберем завтра! А сегодня ты поедешь со мной. Я не разрешаю тебе садиться за руль в таком виде.

Сантана поняла, что возражать бесполезно, тем более, что Кейт отвернулся к окну, не желая принимать участия в этой семейной разборке. Свойственные ей перепады настроения тут же проявили себя — она почувствовала какую‑то глухую злость в отношение Тиммонса. Он всегда поступал именно так — заставлял ее совершать какое‑нибудь безрассудство, а потом прятался в кусты. Мелкие услуги не шли в расчет.

Поэтому она еще раз взглянула на Круза, словно ожидая, что он передумает, но, не дождавшись никакого ответа, направилась к выходу.

Когда она проходила мимо Тиммонса, тот обернулся и с легкой улыбкой сказал:

— Очень приятно было провести вместе время.

Она отчужденно посмотрела на него, не говоря ни слова. В этом, собственно, не было никакой необходимости, поскольку дополнительные разговоры могла только ухудшить ее положение — Круз стоял посреди гостиной, внимательно глядя на жену. Единственное, что она решилась сказать:

— Спокойной ночи!

Тиммонс снова приподнял утолки губ в вежливой улыбке:

— Спокойной ночи! И смотри, не споткнись возле двери.

Если бы Тиммонс взглянул сейчас на Круза, он бы, наверное, не осмелился произнести ни единого слова — карие глаза Кастильо сверкали таким буйным огнем, что еще несколько мгновений — и он бы бросился на окружного прокурора с кулаками. Но Тиммонс благоразумно проводил взглядом Сантану, которая, перешагнув через порог, закрыла за собой дверь, и снова повернулся к Крузу. Поглаживая развалившегося у него на руках кота, Тиммонс с насмешливой улыбкой произнес:

— Приятно видеть, что еще попадаются такие заботливые мужья, как ты.

Подобные издевательства были характерным примером отношения окружного прокурора к своему сопернику. Правда, он играл с огнем — мексиканская кровь Кастильо могла в конце концов взыграть в нем, и тогда

Тиммонсу бы не поздоровилось. Но он — может быть наглости, может быть из глупого бахвальства, а может быть и по какой‑то иной причине — постоянно продол жал оскорблять Круза.

Но на этот раз Кастильо решил оставить разборки, касающиеся его семейных взаимоотношений, на какое‑нибудь другое время. Сейчас его больше интересовал подпольный пункт переброски нелегальных иммигрантов из Мексики. Хотя, разумеется, совершенно равнодушно пропустить последние слова окружного прокурора, касающиеся его семейных отношений, Кастильо не мог.

— Я понимаю, что тебя так волнует, Кейт! — подчеркнуто сухо произнес он. — Но сейчас я хочу поговорить не о жене.

— Да–да, — издевательским тоном произнес прокурор. — Я понимаю, что ты имеешь в виду. Сейчас ты хочешь поговорить о тех обвинениях, которые только что предъявил мне, и о своей подружке Иден, которая, насколько я понимаю, интересует тебя гораздо больше, чем твоя законная супруга. Я правильно понял?

Круз не выдержал взгляда Тиммонса и опустил глаза.

Когда полицейский вертолет опустился на землю рядом с Иден, оттуда выбрались двое полицейских. Иден бросилась им навстречу:

— Я ужасно рада, что вы спасли меня! Если бы не вы, я не знаю, что бы со мной было!

Оба полисмена были чернокожими парнями в возрасте примерно лет тридцати. Оба они были громадного роста и Иден как‑то между прочим подумала, что они, наверно, в юности занимались баскетболом. Несмотря на то, что Иден была не очень похожа на незаконную иммигрантку, они восприняли ее слова довольно прохладно:

— Дамочка, я не рекомендовал бы вам делать резкие движения, — надменно сказал один из полицейских.

Она мгновенно осеклась и почувствовала себя крайне неловко. Ей казалось, что как только полицейские увидят ее, они должны тут же отвезти ее домой, к отцу. Однако все произошло совершенно по–другому.

— Пройдите‑ка к машине! — сказал второй полицейский.

Она недоуменно пожала плечами:

— Зачем? Я ведь только что едва выбралась оттуда — меня чуть не убили!

Полицейские словно не реагировали на ее слова:

— Мы во всем разберемся, — сказал один из них.

— Но я Иден Кэпвелл, — растерянно произнесла она.

Очевидно, это была ошибка — во всяком случае ни что более не настроило против нее этих черных верзил, как намек на богатство и влияние ее семьи.

— А ну‑ка, влезайте в автобус и сидите там тихо, дамочка! — сказал полицейский. — Мы сами во всем разберемся.

Он повернулся к своему напарнику, на лице которого в этой темноте Иден разглядела едва начинающие седеть усы.

— Наши машины на подходе? — спросил полицейский своего усатого напарника.

Тот кивнул:

— Да, я уже связался с ними по рации.

И в самом деле, спустя несколько секунд Иден услышала вой полицейских сирен и шум моторов приближающихся автомобилей. Очевидно, это был пограничный патруль. Спустя еще некоторое время, Иден с изумлением увидела, как к вертолету подъехал небольшой полицейский грузовичок и еще одна легковая полицейская машина. В кузове грузовичка, под охраной патрульного полисмена с автоматической винтовкой в руках, сидели, хмуро насупившись, двое бандитов, которые веля микроавтобус, и четверо мексиканцев, которые вместе с Иден ехали в салоне. Очевидно, их перехватили где‑то недалеко отсюда. Судя по тому, что на запястьях бандитов блеснули стальные браслеты, они уже не представляли опасности. Иден про себя подумала:

— Так вам и надо!

Их вывели из грузовичка, оставив сидеть там насмерть перепутанных мексиканцев, и по жесту усатого негра подвели ближе к микроавтобусу. Когда бандитов подвели к полицейским, прилетевшим на вертолете, усатый негр, сунув руки за пояс, обратился к водителю.

— Тебя как зовут?

— Карлос, — угрюмо ответил тот. Полицейский уставился на второго бандита, помоложе:

— А ты кто?

— Хуан.

Усатый негр обратился к охраннику, который подвел к нему бандитов:

— Оружие при них было?

— Да, — кивнул тот. — Револьвер тридцать восьмого калибра и люгер.

— Ого! — хмыкнул усатый полицейский. — Серьезная штука. Чей люгер?

Карлос, понимая, что скрывать это бессмысленно, ткнул пальцем себе в груды

— Мой.

— Разрешение на пистолет, Карлос, у тебя есть?

В ожидании ответа, полицейский поджал толстые губы, пальцем теребя щетинку усов. Другой полицейский молча стоял за его спиной. Некоторое время они терпеливо дожидались ответа от Карлоса, но, не услышав ничего вразумительного, усатый полицейский снова повторил:

— Я тебя уже раз спросил, Карлос, и спрашиваю опять: у тебя есть разрешение?

— Нет, сэр, — мрачно покачал головой Карлос. Усатый полицейский снова обратился к охраннику:

— Люгер заряжен?

— Да.

Демонстрируя блатные замашки, Карлос стал отвечать, бурно жестикулируя руками, закованными в наручники:

— Командир! Это пистолет моего отца. Он умер, и я увез эту вещь к себе домой.

Не совсем безучастное лицо полицейского выразило усталое недоверие. Он бросил весьма красноречивый взгляд из‑под тяжелых век и изобразил на толстых, вытянутых вперед губах, подобие улыбки. Иден подумала: «В самом деле, с какими только случаями, оправданиями, выдумками и чушью не сталкивается полиция каждый день…».

— Понятно, — кивнул усатый негр. — Что ж, будем делать вид, что я охотно поверил тебе. Единственное, Что мне требуется, — доказательства.

Второй, стоявший с ним рядом, верзила–полицейский похлопал рукой по капоту микроавтобуса:

— А машина чья? Что‑то я не увидел здесь на нее документов.

Карлос продолжал изворачиваться:

— Я взял эту машину на прокат. Документы должны быть там, в бардачке. А какое тебе, командир, дело до моей машины?

Усатый негр нахмурился, давая понять, что с человеком, которого задерживают на границе, притом с незаконно носимым заряженным оружием, он вообще не обязан объясняться.

— Парень! Ты где сидел? — нахмурившись, сказал он.

Тот угрюмо насупился:

— В Сент–Квентине. А какое это имеет значение?

— Это не твое дело! — резко оборвал его усатый полицейский. — Ладно, Пит, веди их назад в грузовик. Сейчас отправимся в наш участок.

Иден высунула голову из двери микроавтобуса:

— А как же я? — испуганно спросила она. Усатый негр обернулся к ней и равнодушно сказал.

— А вы поедете с нами, дамочка. Разберемся со всеми там, на месте.

Она попробовала возражать:

— Но мне нужно домой, меня там давно ждут! Я Иден Кэпвелл, понимаете?

Усатый негр пожал плечами:

— Ну и что? — ответил он.

— Как «ну и что»? Вы что, не знаете, кто такие Кэпвеллы?

Негр снова пожал плечами:

— Допустим, знаю. А чем вы докажете, что вы — одна из них? У вас есть с собой документы?

Иден тут же скисла:

— Нет.

Усатый полицейский наставительно сказал:

— В таком случае я бы рекомендовал вам помолчать. До тех пор, пока мы не выясним, кто вы на самом деле, мне бы вообще не хотелось слышать вашего голоса.

— Но ведь меня здесь все знают! — еще пыталась настаивать на своем она.

Второй полицейский махнул рукой:

— Лучше бы вы помолчали, мадам! Пока вы не предъявите нам свои водительские права или удостоверение личности, вы можете утверждать все, что угодно. Вам все равно никто не поверит. Я бы, например, мог сказать, что меня зовут Майкл Джордан, но кто же мне поверит. Так что идемте с нами, у нас в машине еще есть одно место.

— Но я хочу домой… — протянула Иден. — Почему вы не можете отвезти меня ко мне домой? Там и мои документы.

Усатый негр устало произнес:

— Дамочка, у нас для всех одинаковый порядок: и для мексиканцев, и для американцев, которые ездят вместе с ними в микроавтобусах. Для всех. Так, что вы не расстраивайтесь, если вы действительно та, за кого себя выдаете, вам нечего беспокоиться — мы сможем разобраться во всем. У нас работают профессионалы.

Иден вынуждена была, хотя и без всякой охоты, подчиняться.

Ее привезли в полицейский участок, располагавшийся в нескольких километрах от города. Мексиканцев отправили в камеру предварительного заключения, Иден привели к начальнику участка. Это был сильно лысеющий коротышка лет сорока, с внешностью, больше напоминавшей зажиревшего на малоподвижной работе клерка, из какого‑нибудь мелкого агентства по торговле недвижимостью. Окинув с ног до головы подозрительным взглядом стоявшую перед ним в приличном костюме белокурую девушку, он устало сказал:

— Ваши документы.

— Они у меня остались там, дома, — она махнула рукой куда‑то в неопределенном направления. — А может быть… Может быть я потеряла их, когда ехала в этой машине.

Начальник участка хмыкнул и потянулся к стоявшей на углу стола чашке с, очевидно, уже давно остывшим кофе.

— Ладно, раз вы потеряли свои документы, то может быть расскажете, что вы делали в одной машине с нелегальными иммигрантами, которые по ночам проникают сюда из Мексики.

Отпив немного кофе, он брезгливо поморщился и отставил чашку в сторону. Она обескуражено развела руками:

— Ну, я не знаю… Я попала в ловушку, меня просто захватили, и я вынуждена была находиться там…

Начальник участка тяжело вздохнул: — Хотелось бы верить…

Иден возмущенно воскликнула

— Послушайте! Я ведь Иден Кэпвелл! Вы что, мне не верите?

— Не верю, — холодно ответил полицейский.

— Но тогда позвоните инспектору Крузу Кастильо. Он меня прекрасно знает и подтвердят, что я не вру.

Начальник участка смерил ее безразличным взглядом:

— Пока я не получу никаких указаний, мадам, вы останетесь здесь.

Давая понять, что разговор закончен, он встал из‑за стола и прошел к двери.

— Пройдемте, дамочка! Я покажу, где вы сможете отдохнуть.

Она непонимающе смотрела на него:

— Послушайте, почему вы не можете позвонить инспектору Крузу Кастильо? Кто вам еще нужен, чтобы подтвердить, что я не лгу?

Начальник участка устало махнул рукой:

— Проходите, проходите… У меня нет времени сейчас пререкаться с вами. У меня свое начальство и я должен получить указания не от какого‑то там полицейского инспектора Кастильо!

Иден смотрела на него с таким изумлением, как будто это был не полицейский, а бандит, вместе с которым она ехала в машине. Во всяком случае, его отношение к ней было почти таким же.

Все это очень беспокоило Иден. Еще неизвестно, сколько времени они продержат ее здесь. Только и не хватало — провести в полицейском участке всю ночь, не известно из‑за чего — точнее, известно — из‑за каких‑то внутриполицейских разборок. Она, конечно, допускала, что полицейские действуют по каким‑то правилам своего внутреннего распорядка, однако ей от этого было не легче. Она ужасно устала, натерпелась страха за то время, которое провела в микроавтобусе, ей хочется принять ванну и поужинать. Но для этого надо, во–первых, попасть домой. А судя по тому, как ведут себя эти полицейские, ей предстоит это не скоро.

Джулия металась по комнате, размахивая руками:

— Надо позвонить в полицию, — кричала она. — СиСи, неужели это непонятно? Если Мейсон говорил всерьез…

СиСи стоял на своем:

— Нет, убить Марка он не мог, Мейсон не такой человек. Он может говорить все, что угодно, я‑то его знаю.

Однако Джулию это не убедило:

— Разве вы ее слышали, что сказал сам Мейсон? — продолжала она наседать на Кэпвелла–старшего. — Он же признался, что убил Марка.

СиСи в изнеможении простонал и отвернулся. Потеряв всякую надежду убедить его в чем‑либо, Джулия метнулась к телефону:

— Ладно, если вы не хотите звонить в полицию, Я сделаю это сама, — возбужденно воскликнула она, снимая телефонную трубку.

Но СиСи снова проявил настойчивость:

— Не надо, Джулия. Не делай глупостей. — Он бросился к столику и нажал на рычаг телефона прежде, чем Джулия успела набрать номер. — Не нужно звонить в полицию. Это преждевременно, — серьезно произнес Ченнинг–старший. — Нам не нужно предпринимать никаких действий до тех пор, пока мы не найдем самого Мейсона и не поговорим с ним.

Она возбужденно швырнула трубку обратно:

— Тогда звони ему сам, ищи его, где хочешь. Вот телефон, пожалуйста. Я его найти нигде не могу, я уже обзвонила полгорода.

СиСи озабоченно расхаживал по гостиной, стараясь не обращать внимания на возбужденные вопли Джулии.

— Ну что ты молчишь, — кричала она. — Где нам теперь искать Мейсона? Я обыскала весь город и больше не знаю, где он может быть.

СиСи остановился и укоризненно посмотрел на Джулию:

— Сначала у тебя было полгорода, а теперь весь город. Наверное, ты все‑таки не по всему городу его искала, Джулия. Он сейчас наверняка сидит где‑нибудь один, причем сидит в таком месте, где его никто найти не может. Она вполне мог запереться в комнате какой‑нибудь гостиницы.

Джулия вдруг умолкла и застыла, как громом пораженная.

— Что с тобой случилось? — озабоченно спросил СиСи. — Все в порядке?

Она махнула рукой.

— Да, все в порядке. Просто я вдруг вспомнила, где он может быть. Да, да. — Она снова возбужденно взмахнула руками и завопила: — Да, я знаю, где его найти. Он обязательно там.

СиСи нервно засуетился:

— Что? Где? Где он?

— Я… Я кое‑что вспомнила, — скороговоркой пробормотала она, — наверное, он там. Если я его найду, то дам тебе знать, СиСи.

Она схватила сумочку со стола я метнулась к двери.

— Джулия, подожди, подожди! — воскликнул Ченнинг–старший.

Однако она с такой стремительностью выскочила за двери, что он не успел больше ни о чем спросить ее. Тем не менее, он испытывал уже хоть маленькую, но надежду: если она сможет найти Мейсона, то они разберутся, как он поступил с Марком Маккормиком, и что вообще произошло. Правда пока еще шансы были невелики — мало ли что вспомнила Джулия. А если там нет Мейсона? Где его в таком случае разыскивать? В общем этот вечер был наполнен проблемами так, как ни один другой ранее в жизни семьи Кэпвеллов.

То, что произошло в последние несколько дней с такой силой раскрутило маховик событий вокруг младших членов семейства Кэпвеллов, что у стороннего наблюдателя могла бы голова крутом пойти от одного только созерцания происходившего, а представьте, каково было участникам этих событий. Они жили на грани постоянного нервного срыва, а некоторые — и за его гранью. Последнее, вне всякого сомнения, относилось к Мейсону, То, что его не могли сейчас найти было еще полбеды.

Основная проблема заключалась в том, что он сам не знал, где он.

Мейсон заглянул в какую‑то маленькую лавку на углу и на случайно завалявшиеся я кармане пять долларов купил бутылку кентуккского виски. Выйдя из лавчонки, он тут же открыл бутылку я приложился к горлышку. Когда темно–коричневая жидкость обожгла ему горло, он почувствовал, что еще жив.

Спустя несколько минут Мейсон почувствовал некоторое облегчение. Алкоголь начал действовать и это было как раз то, в чем сейчас нуждался Мейсон. Точнее, нуждался его мозг, уставший от излишнего перенапряжения, которое ему приходилось испытывать за последние несколько дней. Мейсон сделал еще несколько больших глотков из плоской бутылке и сунул ее во внутренний карман пиджака. Подняв воротник пиджака, он сунул руки в карманы брюк и медленно побрел вдоль освещенных огнями фонарей улиц города. Определенной целя у него пока не было, однако он надеялся, что проделав пешком пару километров ему что‑нибудь придет в голову.

Глядя на не слишком хорошо различимые в вечерней тьме здания, Мейсон думал о том, что эта мгла разделяла дома, а людей на каждой улице, в каждом доме, на каждом этаже разделяли еще и стены.

Где сейчас его близкие? Мать уехала из города, отец — за стенами своего дома, Келли — в одном из утонувших во мгле домов с железными решетками, откуда ей сейчас ни за что не выбраться. Где Иден? Где остальные?

Всего этого Мейсон не знал. Он просто брел по улице, разглядывая случайных прохожих, витрины магазинов, мелких лавчонок, забегаловок, кафе, ресторанчиков — всего того, что в этот поздний час еще было открыто и куда заходили люди.

В витрине одного из небольших магазинчиков, торговавших антиквариатом, Мейсон увидел огромное зеркало в старинной медной оправе. Оно висело так призывно, словно приглашало каждого прохожего остановиться и взглянуть на самого себя. Наверно, именно такими были вещи раньше, они позволяли человеку видеть самого себя — не то, что теперь, когда унифицированные фабричные продукты вызывают только скуку и желание поскорее забыть об их существований.

Мейсон, как наверное десятки и сотни прохожих до него, остановился перед зеркалом и задумчиво посмотрел на свое отражение.

При не слишком ярком вечернем освещении в зеркале отразились только глаза, нос и плотно сжатый рот. Мейсон с холодным любопытством рассматривал свое отражение: мешки под глазами казались невероятно большими, на лбу проступили морщины, которые выглядели еще больше, чем мешки под глазами. Глаза, несмотря на вечернюю мглу, сверкали безумным блеском.

Мейсон несколько минут стоял перед зеркалом, рассматривая себя пристальным, испытующим взглядом. Неизвестно почему сейчас в голову ему пришла мысль о том, что он не должен сдаваться. Может быть собственный удручающий внешний вид подтолкнул его к этому решению, может быть что‑то еще, что он смог разглядеть в отражении собственных глаз, но факт остается фактом: Мейсон испытал некоторый прилив сил.

Насладившись собственным отражением, Мейсон хмыкнул и отправился дальше. Темнота сгущалась все сильнее и сильнее. Поскольку автомобилей, Проезжавших по улице мимо Мейсона было крайне мало, единственными источниками света оставалась фонаря и витрины. На какие‑то доли секунды они вырывали людей из темноты, обливая их светом, а затем снова погружали во мрак.

Свернув за угол, Мейсон перешел улицу. Там было побольше освещенных витрин. Иногда он останавливался у них, но не для того, чтобы полюбоваться, мысли его снова погрузились в такие дебри, что он уже просто не обращал внимания на то, что его окружало. Он механически скользил глазами по выставленным в витринах предметам, иногда украдкой озирался по сторонам, потом поправлял поднятый воротник пиджака и шел дальше.

Кстати говоря, многие навстречу Мейсону шли с поднятыми воротниками курток я пиджаков. Поначалу Мейсон не обращал на это внимания, а затем ему стало любопытно, почему так.

Над городом начал спускаться немного сырой вечерний туман. Наверное поэтому прохожие стали зябко ежиться. Мейсон неторопливо брел по тротуару, разговаривая сам с собой. Любой, кто услышал бы его бессвязное бормотанье, решил бы, что этот человек либо только что покинул психиатрическую клинику, либо добровольно направляется туда.

— Туман, туман, — бормотал Мейсон. — Туман в гортани, как сказал поэт. А я говорю — в глазах, в волосах, на тыльной стороне руки. Посмотрите в окно — он там. Нет ни гор, ни ущелий, ни рек, ни солнца, ни луны, ни неба, ничего. Ничего нет, один туман. Только я среди тумана и я наверху над ним. А еще над ним голос Мэри, блуждающий голос Мэри, и еще звезды, и еще ясная ночь, и еще что‑то, и еще… А сейчас все это в тумане, так далеко, так глубоко. — Он вдруг усмехнулся сам себе. — А еще на букву «т» есть слово тоска.

Он остановился на углу и, задрав голову вверх, пытался разглядеть тускло мерцающие в полупрозрачном мареве звезды. Опустив голову, он невольно протер глаза. Навстречу ему, словно видение, двигалась молодая женщина. Она горделиво шла по улице с непокрытой головой. Волосы, пышные, как молодая пшеница, были по–мужски расчесаны на прямой пробор. Мейсон обратил внимание на то, что женщина близоруко щурится, бросая взгляд поверх его плеча.

Руки ее были украшены перстнями на крупных пальцах, жемчужины висели в ушах, на шее — жемчужное ожерелье. Талия у нее отсутствовала, а бледно–розовая кожа на взгляд стороннего наблюдателя была нежна, как лепестки душистого горошка. И грудь у нее была едва заметная, рот большой — словом, любопытнейшее смешение полов. Особенно Мейсона поразило то, что когда она приближалась, выглядела как‑то не очень симпатично, почти дурнушкой — чересчур розовое, застывшее лицо.

Но вдруг, проследовав мимо, она явила Мейсону такой изумительно тонкий, великолепный и даже величавый профиль, что он вспомнил о когда‑то виденных им в Нью–Йоркском Метрополитен музее профиль императрицы на греческой монете. Она прошла мимо, бросив на Мейсона близорукий взгляд, и он, помимо своей воли, оглянулся ей вслед.

Ее осанка, походка, горделивая шея и величавые плечи, вся ее фигура, распрямленная желанием увидеть окружающий мир, были таковы, что викингам впору было добывать ее острием меча.

Да, именно такой профиль Мейсон видел на греческих монетах. Когда‑то в Нью–Йорке он целыми часами проводил перед витринами с древними образцами нумизматического искусства. Его привлекали эти познавшие века маленькие кусочки металла. Еще ему очень нравился зал, где экспонировалась китайская бронза, особенно ему нравилась голубая бронза. В углу зала стояла его любимая яйцевидная чаша в стеклянном шкафу. Она была неполированной в отличие от зеленой безукоризненной бронзы великолепного алтаря эпохи Чжоу, стоявшего посреди зала; его бронзовые фигурки сияли как нефрит. Древность сообщала им шелковистый блеск.

Мейсону всегда хотелось подержать что‑нибудь из этих экспонатов несколько минут в своих руках, особенно эту великолепную чашу. Но она была недосягаема в этом своем стеклянном шкафу, что было вполне разумно, потому что даже невидимые капельки пота с рук могли повредить этот драгоценный экспонат.

Пораженный видением проследовавшей мимо него неведомой особы, Мейсон не заметил, как кто‑то начал тереться у него в ногах и обнюхивать его. Он опустил голову и в начале даже испугался. Мейсон не сразу понял, что это обыкновенная собака Потом явилось еще две или три другие и большие и маленькие собаки разных пород. Они окружили Мейсона и визжали от удовольствия, Мейсон так я не понял, почему они выбрали именно его, но в любом случае это не слишком нравилось ему.

Поэтому он решил покинуть это странное место. Пройдя еще один квартал, Мейсон оказался перед тринадцатиэтажным бетонным кондоминиумом, то есть, выражаясь проще, кооперативным жилым строением. Остановившись недалеко от подъезда, он достал из внутреннего кармана пиджака бутылку виски я снова приложился к ней. Хотя он давно — по собственным меркам — не пил, на сей раз виски был как раз кстати. Крепкий напиток разогревал кровь и отгонял мысля, придавая созерцательное настроение. Мейсон поднял голову наверх и посмотрел на огромное здание кондоминиума, возвышающееся словно утес.

— Интересно, сколько народу здесь живет? — подумал он. — Наверное, человек двести–триста взрослых и детей, Двести–триста человек в своих ящиках–квартирах с фамилиями на дверях. Двести–триста человек, снующих взад–вперед, как заводные куклы.

Наверное тут были разные куклы. Одни спали, просыпались, ели, садились в свои игрушечные автомобили, уезжали и к пяти часам вечера возвращались домой. Снова ели, спали, смотрели телевизор и опять спали.

Другие спали, ели, воспитывали детей, стирали, приглядывали за чужими детьми, готовили обед, сидели, спали, мыли посуду, читали газеты, смотрели телевизор, спали.

Были еще такие, очень маленькие, которым было трудно запомнить что и как они должны делать и они говорили всякие глупости: играли, плакали, выясняли на темных лестницах, в подвалах чем отличаются мальчики от девочек, играли в футбол и дрались, спали и ели.

Взрослые куклы еще занимались любовью, большинство раз в неделю, чаще всего по субботам, предварительно выпив бутылочку вина и погасив свет. Другие — раз в месяц, да и то считали, что это часто. Но кое‑кто проделывал это каждый день. Случается, что какая‑то кукла становится непослушной, ведет себя не так, выходит из подчинения, а потом вдруг попадает под совсем не игрушечный автомобиль или еще каким‑нибудь нелепым образом гибнет. И тогда сам себе задаешь вопрос неужели они игрушечные и заводные?

— Нет, — качал он головой, — наверное, у каждой из них есть своя тайна, свои мечты, но не всем удается осуществить их и поэтому некоторые из них погибают.

Постояв еще немного перед громадным жилым зданием, Мейсон уныло поплелся дальше. Темнота стала совершенно черной, беззвездной. Мейсон почувствовал, как что‑то противное начало сыпаться с неба. Это был мелкий, пронизывающий дождик. Мейсон ускорил шаг, ему совершенно не улыбалась перспектива промокнуть в этот необычайно прохладный для середины лета вечер. Вскоре он оказался перед церковью святой Инессы, которая когда‑то еще во времена пребывания здесь испанцев стала тем центром, вокруг которого, собственно, и возник город Санта–Барбара.

Здесь, в пору своего пребывания в монастыре часто бывала Мэри. Мейсон решил, что это именно то место, куда он сейчас должен зайти, чтобы успокоить свою душу и, может быть, снова пообщаться с Мэри, точнее, с ее духом, который наверняка находится здесь.

Мейсон оказался в церкви очень вовремя. Мелкий дождик вдруг превратился в настоящую бурю. Такое над Санта–Барбарой случалось очень редко и свидетелем именно такой буйной и бурной грозы стал Мейсон. Дождь вначале на мгновение утих, затем вновь поднялся ветер, как это обычно бывает перед бурей. Мейсон едва успел вскочить под навес возле церкви, как небо вдруг разверзлось.

Молния разрубила темноту двумя яркими вспышками, загремел гром такой силы, как если бы две горы столкнулись и рассыпались теперь на тысячу кусочков. Гром гремел, как падающий камень.

Стайка белоснежных чаек, пролетающих над городом, невидимой рукой была отброшена куда‑то в сторону океана. Ц птицы горько плакали над своей судьбой я нервно взмахивали крыльями.

На ступеньки рядом с Мейсоном сел голубь, поспешил перебраться в сухой уголок, и встал там, наклонив голову набок, закрыв глаза, ожидая, когда кончится грохот этого судного дня, когда всех чистых отделят наконец от нечистых.

Хлынул дождь.

Мейсону казалось, будто океан пошел стеной на город. Дождевые капли — большие, тяжелые и серые — падали не одна за другой, а низвергались каскадом. Они взрывали тротуары и улицы.

За считанные секунды сточные канавка стали похожими на ошалевшие весенние горные ручьи, коричневая, бурлящая, грязная вода со скоростью урагана устремилась в водостоки.

В течение минуты улицы опустели. Те, кто еще оставался, жались к стенам под балконами, стояли на ступеньках подъездов и у входов в еще открытые магазины.

Потом снова огненным сполохом над городом ударила молния.

Новые раскаты грома захлестнули все как водопад. Потоки дождя дочиста вымыли улицы, словно вымыли все грехи жителей Санта–Барбары. И подготовили город к наступлению нового дня.

Этот короткий летний шторм продолжался всего лишь несколько минут. Молнии постепенно замирали и становились похожи на сигналы «SOS», словно создаваемые карманным фонариком со старыми батарейками откуда‑то со стороны океана.

Гром стихал и становился похожим на бурчание в животе у голодного бродяги.

Дождь почти прекратился. Поначалу он стал едва моросить и вскоре закончился.

Но Мейсон уже не видел как закончился дождь. В это время он сидел на простой деревянной скамейке рядом с деревянной скульптурой Девы Марии, державшей на руках младенца Христа.

Пребывание в церкви, пусть даже в пустой с бутылкой спиртного в руке, было страшным богохульством. Однако, Мейсон не обращал на это внимания.

Здесь стояла полная тишина, иногда нарушаемая лишь доносившимися с улицы звуками проезжавших автомобилей.

Свет от зажженных свечей падал на лицо Мейсона, безжалостно обнажая следы излишних нервных переживаний, которые испытывал он в последние несколько дней.

Все‑таки огромная усталость и безумное нервное напряжение, которое ему пришлось испытать в этот вечер, сказались. И Мейсон почувствовал как его охватывает невыносимая жалость к самому себе, к Мэри и к тому, что у них не вышло то, на что они так надеялись.

Мейсон смахнул предательски скатившуюся по щеке слезу и бессильно откинулся на жесткую спинку деревянной скамьи.

— Прости меня, Господи, — едва слышно сказал он. — Я сам не знаю, что делаю в последнее время.

Он поставил бутылку рядом с собой и обхватив голову руками, впал в какое‑то неясное забытье. Мейсон очнулся от того, что услышал знакомый голос

— Здравствуй.

Он вскинул голову и недоуменно осмотрелся по сторонам. Неужели ему почудилось? Неужели он уже начинает сходить с ума и ему грезятся голоса с неба? Может быть это просто белая горячка? Нет, последнее предположение Мейсон отмел сразу же. Он не пил уже несколько дней. И те двести граммов виски, которые он выпил блуждая по улицам города, не могли привести к столь плачевному результату.

Мейсон тряхнул головой и стал протирать глаза.

В этот момент он снова услышал.

— Здравствуй, Мейсон…

Когда он со страхом поднял голову, перед ним была Мэри. Точнее он увидел только ее лицо. Это было похоже на видение, колыхавшееся в прозрачном свете возле алтаря.

— Мэри… — изумленно прошептал Мейсон. Она смотрела на него добрым взглядом и улыбалась. Мейсон очумело посмотрел на стоявшую рядом с ним на скамье плоскую бутылку виски и еще раз протер глаза. Мэри улыбнулась.

— Ты снова много выпил, — с легким укором сказала она. — Тебе, наверное, нехорошо?..

— Я не знаю, зачем мне жить, — устало сказал он. —

Мейсон действительно поверил в то, что дух Мэри спустился с небес, чтобы поговорить с ним. Она печально улыбнулась.

— Не надо, Мейсон. Помнишь, как ты показывал мне герб рода Кэпвеллов и говорил мне, что хочешь его переделать?

Мейсон улыбнулся сквозь катившиеся слезы.

— Помню.

— Ты помнишь, что хотел изобразить на нем! — спросила Мэри. Он кивнул.

— Я хотел, чтобы там был улыбающийся мужчина в поле незабудок и это был бы мужчина, мечтающий о Мэри.

— А девиз, который ты сочинял специально для этого герба?.. Помнишь? Мне очень нравился этот девиз.

— Да. Конечно, помню.

Мэри снова улыбнулась.

— Я хочу, чтобы ты произнес его сейчас здесь.

Мейсон утер рукой слезу.

— Хорошо. «Никогда не сожалей, никогда не забывай».

— Да, — мягко улыбнулась Мэри. — Никогда не жалей и никогда не забывай, Мейсон.

Сглотнув слезы, он решительно покачал головой.

— Так и будет, Мэри. Я не жалею ни об одной секунде, проведенной с тобой, Мэри, и я тебя никогда не забуду.

Мэри снова улыбнулась я исчезла… Видение растворилось в полутьме, оставив после себя только шевельнувшиеся огоньки зажженных, у алтаря свечей.

Мейсон расширившимися глазами смотрел на то место, где только что видел лицо своей любимой. Неужели она исчезла навсегда? Ведь ему нужно было сказать ей так много и поговорить обо всем. Но… Ее больше нет. Она вернулась к себе в рай, оставив Мейсона наедине со своими проблемами, наедине с новой непривычной жизнью, к которой он должен привыкать не надеясь ни на чью помощь.

Мейсон все еще сидел неподвижно, вытянув вперед шею, словно пытался разглядеть в полумраке церкви хоть что‑то снова напомнившее бы ему о Мэри. Однако, она больше ничем о себе не напоминала.

Он был так погружен в ожидание, что не расслышал как сзади него открывается дверь. В церковь вошла Джулия.

Мейсон вздрогнул, когда услышал как она окликнула его.

— Вот ты где? Мы тебя повсюду ищем.

Джулия быстрым шагом прошла между рядами скамеек и уселась перед Мейсоном, который смущенно опустил голову.

Сейчас ему было действительно стыдно самого себя. Катившиеся по небритым щекам слезы не украшали и не добавляли его облику ни грамма мужественности. Поэтому он старался не поднимать глаз.

Джулия уселась перед ним и понизив голос до доверительного сказала:

— Все беспокоятся о тебе, Мейсон.

Но даже в такой момент в общении с ней Мейсон не мог избежать своего обычного ернического стиля.

— Джулия, неужели ты беспокоилась о человеке, который хотел исключить тебя из Коллегии адвокатов, — слегка иронично, насколько ему позволяло его нынешнее состояние, произнес он

Слезы на его глазах уже начали подсыхать,

— Да. Представь себе, — серьезно ответила Джулия. — Я сильно беспокоилась за тебя.

Мейсон мрачно усмехнулся.

— Я польщен. Может быть, в этом городе найдется еще хоть один человек, который обо мне беспокоится?

Джулия уверенно кивнула.

— Да.

Мейсон потянулся к бутылке.

— Так кто же это? Надеюсь, что не мой отец?

— Может быть, тебе покажется это смешным, но — ты угадал. Твой отец, тоже очень сильно беспокоится о тебе.

Мейсон взял в руки бутылку с виски и, шмыгнув носом скептически произнес

— Милый папуля заботится о своем драгоценном сыне. Нет. Пардон. Я выразился не так. О своем любимом сыне…

Скептическая ухмылка на его лице ничуть не смутила Джулию. Она по–прежнему серьезно ответила:

— Да. Он волнуется.

Мейсон закинул голову назад.

— Как приятно его слышать! — обращаясь словно к самому себе, сказал он.

Джулия решила осторожно выведать у Мейсона о судьбе Марка.

— Да, — сказала она. — Твой отец беспокоится не только о тебе.

— Вот как?

— Его волнует судьба Марка.

Мейсон состроил на лице гримасу не совсем трезвого любопытства.

— А что, с Марком что‑то не так?

Джулия несколько смущенно сказала, сделав при этом попытку улыбнуться:

— Да, Марка не могут нигде найти вот уже несколько часов. Может быть ты что‑нибудь знаешь?

Мейсон удовлетворенно покачал головой.

— Теперь я понимаю, о ком вы волновались! Значит вас интересует Марк?

Джулия облизнула разом пересохшие губы и растерянно пробормотали

— Но Марк исчез… Я думала, что, может быть, ты знаешь, где он.

Мейсон небрежно откинулся на деревянную спинку скамейки. Осоловело хлопая глазами, он скептически произнес:

— Вот как? Так значит он исчез?

При этом Мейсон громко икнул, даже не попытавшись скрыть от Джулии свое состояние.

Она брезгливо поморщилась, но ничего не сказала.

— Ты хочешь знать, где Марк? — нравоучительно продолжал Мейсон. — Он исчез, его больше нет с вами. Скажем так — он пал в честном поединке.

Кейт Тиммонс уселся на краешек стола в своей гостиной, по–прежнему держа на руках своего любимца — кота Тот едва слышно мурлыкал, прижимаясь к груди хозяина.

Тиммонс с подчеркнутым дружелюбием обратился к мрачно нахмурившемуся Крузу Кастильо.

— Надеюсь, ты правильно истолковал то, что увидел здесь сегодня вечером? Я полагаю, что ты сможешь сделать верные выводы.

Кастильо, который стоял у окна, повернулся и медленно подошел к Тиммонсу.

Бросив на прокурора испепеляющий взгляд, он сквозь плотно сжатые губы едва слышно произнес:

— А какие выводы по–твоему я должен сделать? Тиммонс тяжело вздохнул и потянулся к наполовину опустошенной бутылке хереса. Налив в стакан густую красноватую жидкость, он со вздохом сказал:

— Ладно, Круз, не горячись. Я встретил твою жену в «Ориент Экспресс». Мы немного поболтали. Я забыл свой бумажник в баре и она мне привезла его. Мог я ей предложить чашку кофе? Как ты думаешь?

Круз почувствовал как окружной прокурор пытается свести весь разговор к выяснению личных отношений. Однако, не это сейчас волновало его. Поэтому, стараясь не задерживать ни свое, ни его внимание на этом предмете, Круз кивнул и спокойно ответил:

— Конечно, ты мог предложить ей все что угодно.

Тиммонс отпил немного вина из бокала.

— Ну вот, видишь как хорошо? — улыбнулся он. — Надеюсь, мы поняли друг друга.

Круз подошел совсем близко к Тиммонсу и, неотрывно глядя ему в глаза, спросил:

— А что насчет склада на Рэдблафф–Роуд?

Тиммонс равнодушно, как показалось Крузу пожал плечами.

— Там находится перевалочная база нелегальных иммигрантов. Мои люди там уже работают. Не беспокойся по этому поводу.

Круз с сомнением потер подбородок.

— Кто эти люди?

Окружной прокурор вдруг поморщился, как будто напиток, который он пригубил, оказался вдруг слишком горьким, и поставил бокал на стол.

Повернувшись назад он нравоучительно сказал:

— Зачем тебе это знать? Да и потом, даже если бы я и хотел, то не сказал бы тебе о них — это слишком важное дело и оно касается не только меня одного.

Круз вынужден был принять такое объяснение.

— У меня, в свою очередь, тоже есть к тебе вопрос, — ухмыльнулся Тиммонс.

— Задавай.

— Что там в гараже на Рэдблафф–Роуд делала известная нам обоим Иден Кэпвелл? Как она там оказалась?

Круз совершенно искренне пожал плечами.

— Я понятия об этом не имею. Вопрос относительно Иден Кэпвелл, с таким же успехом, мог задать и я тебе. Мне тоже в этом многое непонятно.

Тиммонс ухмыльнулся.

— Например?..

— Например, что она делала в твоем кабинете?

Тиммонс пожал плечами.

— Честно говоря, мне казалось, что она дала тебе исчерпывающие объяснения по этому поводу, когда вы остались с ней вдвоем в моем кабинете.

Круз понял, что совершил ошибку, когда завел разговор об Иден.

Сейчас не это важно. Сейчас важно — заниматься делом. Но чувства в сердце Круза бурлили и кипели. И он не удержался от того, чтобы не высказать все наболевшее.

— Послушай, Кейт! — вызывающе сказал он. — Почему с тех пор как меня назначили руководителем спецподразделения, ты все время подставляешь меня?

Окружной прокурор надменно посмотрел на Кастильо.

— Я не обязан тебе отвечать.

С этими словами он отвернулся и с бокалом в руке стал расхаживать по гостиной.

Круз молчал, все еще ожидая ответа.

Тиммонс остановился посреди комнаты и, увидев выжидательную позу Кастильо, продолжил:

— Мне дали наводку. Я их выследил. Какая разница, кто остановит поток нелегалов? Хотя — нет, — он улыбнулся. — Похоже, что тебе нужна слава, а не преступники…

Круз напряженно выслушал его слова.

— Значит, ты поменял нас местами? — с нажимом произнес Кастильо.

Тиммонс пропустил это замечание мимо ушей.

— А что касается Иден Кэпвелл, — он внезапно поменял тему. — То она — глупая женщина. Ей не надо было ввязываться в такую опасную историю, друг мой.

Круз почувствовал, что еще несколько мгновений и он не сдержится.

Вскипая от злости Кастильо произнес:

— Это ты мне будешь рассказывать, что такое настоящая опасность?

Тиммонс ухмыльнулся.

— Если она впуталась в это дело и ее поймали… Мы же знаем, кто такие эти ребята! Ей будет плохо. Но я этим займусь. Мы ее найдем. Не беспокойся. Но тебя, кажется, ждут внизу? Ты кого‑то должен отвезти домой…

Круз угрюмо посмотрел на окружного прокурора.

— Если с Иден что‑нибудь случится… — с угрозой в голосе произнес он. — Ты за это ответишь, Тиммонс. Лично.

Они смотрели друг на друга, словно боксеры на ринге перед боем. Каждый пытался уничтожить соперника лишь взглядом.

Но эти потоки взаимоуничтожающей энергии растаяли в воздухе, не нанеся вреда ни одному из участников поединка.

Спустя несколько секунд Круз покинул дом окружного прокурора.

Тиммонс пристально смотрел ему вслед, а затем подошел к окну гостиной и отодвинув краешек занавески, выглянул на улицу.

Круз увез Сантану на своей машине.

Затем Тиммонс задернул занавеску и с бокалом хереса в руке уселся на диване, закинув ноги на журнальный столик.

Спустя несколько секунд зазвонил телефон.

Тиммонс неохотно поставил бокал на стол и потянулся рукой к трубке.

Он услышал на другом конце провода сиплый голос белоглазого блондина.

— Это я. Ты сейчас можешь говорить!

Тиммонс с некоторым опасением огляделся по сторонам, как будто в комнате мог находиться кто‑то еще.

— Хорошо. Давай, — сказал он спустя несколько секунд.

Белоглазый тяжело дышал в трубку.

— Мы завалили дело.

Тиммонс едва не потерял дар речи.

— Что?

— Все пропало.

Тиммонс недоуменно пожал плечами.

— Да что у вас, черт побери, произошло?

— Пограничный патруль перехватил наш фургон. Они забрали четверых рабочих.

Брови Тиммонса поднялись от удивления.

— Как четверых? Там же было двадцать человек?

— Нет, — сказал Белоглазый. — Там было только четверо рабочих. В этот раз нам не удалось завербовать больше.

— Черт побери! — выругался Тиммонс. — Одна неприятность следует за другой.

Белоглазый издал короткий смешок.

— Но это еще не все неприятности, амиго. Тиммонс очумело спросил:

— Что, еще какие‑нибудь сюрпризы?

— Да.

Белоглазый закурил, словно для того, чтобы выдержать паузу.

Пауза при сообщении неприятного известия — самое главное.

— Ну, говори же быстрее! — нетерпеливо воскликнул Тиммонс. — Что там еще стряслось?

— В фургоне, был кое‑кто еще, — загадочно ответил Белоглазый.

— Кто, черт возьми?

— Иден Кэпвелл. Оказалось, что они везли ее с собой в микроавтобусе из самой Санта–Барбары.

Тиммонс в сердцах пнул ногой ножку стола.

— Черт! Только этого не хватало. Она что‑нибудь видела? Что ей вообще известно?

Белоглазый шумно выдохнул сигаретный дым.

— Будем надеяться, что не слишком многое. Ты ведь тоже был в гараже…

Тиммонс стал кусать губы в бессильной ярости.

— Да, сегодня тяжелый день, — сказал он и положил трубку.

В этот вечерний час ресторан «Ориент Экспресс» был заполнен посетителями.

Официанты быстро сновали между столами, разнося заказы.

Лайонел Локридж уселся за столик. Жестом подозвал метрдотеля. Заказал рюмку коньяка и чашку кофе.

Медленно отпивая золотистый ароматный напиток из небольшой рюмки, он с любопытством поглядывал по сторонам.

Взгляд его был безразличным и равнодушным до тех пор, пока в зале ресторана не появилась Джина Кэпвелл.

Она остановилась у стойки бара, и в ожидании ею заказанного «мартини» бросала призывные взгляды вокруг себя. Однако, ни один из присутствующих в этот вечер в баре мужчин не реагировал на ее недвусмысленную стрельбу глазами.

Единственным, кто проявил живой и неподдельный интерес к Джине, был Лайонелл Локридж.

С чашечкой кофе в руке он подошел к стойке бара и устроился рядом с Джинов.

— О, Лайонелл! — с притворным радушием сказала Джина. — Давненько не виделись. Попивая кофе, он съязвил:

— Наверное, ты очень занята в своей пекарне? Как продвигаются твои дела? Ты уже разобралась с рецептами печенья? Знаешь, сколько дожить соли, сахару и всякой прочей ерунды?

Джина брезгливо поморщилась. Она не знала, что ей ответить, но в этот момент Том принес ей спасительную порцию «мартини».

Сделав вид, будто сильно занята употреблением весьма приятного напитка, она сделала вид, что пропустила высказывание Лайонелла мимо ушей.

Но это ничуть не смутило его. Локридж продолжал отпускать колкие замечания в адрес Джины, пользуясь тем, что она который месяц ходила у него в должниках.

— Так как идут дела на нашей общей кухне? Честно говоря, я уже начинаю беспокоиться за судьбу своих денег. Ведь если ты помнишь, Джина, у тебя есть кое–какие обязательства передо мной.

Джина поморщилась.

— Лайонелл, если ты пришел сюда для того, чтобы напоминать мне о том, что я твой должник — то ты мог выбрать лучшее время и место для подобных разговоров. Наступил вечер, и я, в конце концов, как любой другой нормальный человек, хочу отдохнуть и посвятить себя своим личным делам.

Лайонелл поставил чашку кофе на стойку бара.

— Ну, что ж, — пожав плечами сказал он. — Законное право. Я ничего не имею против. Ты можешь отдыхать как угодно. Но прежде, я хотел бы поговорить с тобой.

Джина озабоченно огляделась по сторонам. Убедившись в том, что многочисленные особи мужского поля, заполнявшие в этот вечерний час стоянки ресторана «Ориент Экспресс», не проявляют к ней ни малейшего интереса, она решила, что Локридж тоже может быть неплохим собеседником. Только если не станет больше напоминать ей о пяти тысячах долларов, которые она ему должна.

Впрочем, это дело, она надеялась, замнется как‑нибудь само собой, и Лайонелл не станет требовать от нее возвращения этих денег.

В конце концов, она сделала ему столько полезных услуг, сколько ни один другой человек в этом городе.

Локридж мог бы без особого ущерба для себя закрыть глаза на этот, в сущности, мелкий должок

Разумеется, Джина ничего не знала о том, что деньги эти принадлежат не Лайонеллу Локриджу, а его бывшей жене Августе. Но даже если бы она это знала, вряд ли это сильно волновало бы ее.

Джина ненавидела Августу такой же лютой ненавистью, как та — Джину.

Никто в этом городе не находился в худших отношениях, чем две вышеназванные женщины. А потому для Джины, наверное, было бы приятно узнать, что она транжирит деньги Августы.

Что касается Августы Локридж, то в данном случае все было бы как раз наоборот. Маловероятно, что Лайонелл мог бы и дальше пользоваться благосклонностью своей бывшей супруги, если бы она узнала о том, что деньги, которые она снимает со своих счетов, едва ли не еженедельно, превращаются в мучную пыль и изрядные порции горячительных напитков — даже большей частью в последние, поскольку Джина не ограничивала себя в спиртном

Джина не имела такой привычки — напиваться до «чертиков». Но в подходящей обстановке никогда не могла отказать себе пропустить порцию–другую хорошего вина.

— Что ж, Лайонелл, — сказала Джина. — Думаю, что сегодня вечером я смогу уделить тебе несколько минут своего внимания.

Локридж удовлетворенно потер руки.

— Ну, вот и отлично.

Джина отвернулась. Всем своим видом она давала понять, что намерена просидеть вечер за стойкой бара.

Однако, Локридж настойчиво сказал:

— Я предлагаю пройти за мой столик.

Джина снова озабоченно оглянулась по сторонам. За столиком, наедине с мужчиной, пусть даже не слишком молодым и привлекательным — вроде Локриджа, шансы Джины подцепить кого‑нибудь из посетителей ресторана сводились к минимуму.

Но, видно, ничего не оставалось делать. Она не могла просто так отказаться от предложения Локриджа. Иначе все ее финансовые дела могли бы потерпеть полный крах.

Поэтому Джина молча кивнула и направилась следом за Лайонеллом.

Усевшись за столик, Локридж жестом подозвал официанта и заказал еще коньяк себе и «мартини» для дамы.

— Ты ничего не хочешь из блюд? — поинтересовался Локридж.

Джина отрицательно помотала головой.

— Нет. Я вполне сыта.

— Ну, ладно, — махнул рукой Лайонел. — Пожалуй я закажу себе «эспада».

Он заказал себе блюдо из меч–рыбы, которое подавали в Санта–Барбаре в единственном месте — в ресторане «Ориент Экспресс».

— Ты знаешь, — радостно сказал Локридж, — эту рыбу вылавливают на глубине тысячу метров и говорят, что она встречается только в двух местах — возле Тайваня и острова Мадейра.

Джина пока проявляла полное равнодушие.

— Вот как? — почти безразлично буркнула она. Но Локриджу так нравилось рассказывать о меч–рыбе, что он замахал руками, радостно восклицая:

— Джина, ты себе не представляешь, какое это страшилище. Однако, вкус‑то у нее потрясающий. Нежная и аппетитная, всегда сама просится в рот.

Джина поморщилась.

— Лайонелл, ты для этого позвал меня сюда? Ты что, собираешься мне рассказывать о блюдах, которые любишь? На меня, честно говоря, это не производит никакого впечатления.

Локридж лукаво засмеялся.

— Ты хочешь, чтобы я напомнил тебе о долге в пять тысяч долларов, который ты не можешь выплатить мне уже неизвестно сколько? Что ж, если тебе этого так хочется, то я могу поговорить о деньгах.

Джина поняла, что совершила ошибку.

Поэтому она мгновенно переменила тон и елейным голосом произнесла:

— Лайонелл, давай поговорим о делах утром. На более свежую голову… Ты же сам понимаешь, какие накладные расходы требуются вашей пекарне прежде, чем дело основательно раскрутится. Реклама. Работа с поставщиками, с булочными… Все деньги находятся в обороте. Мне даже трудно подсчитать сейчас, сколько их там крутится… На жизнь себе я почти не оставляю.

Локридж недоверчиво хмыкнул.

— Да? А «мартини» ты пьешь за счет заведения?

Джина гордо вскинула голову.

— Имею я право на карманные расходы?

Локридж рассмеялся.

— Должно быть, у тебя очень хорошие карманы…

Джина облегченно вздохнула, когда увидела, что официант принес заказанную Локриджем рыбу.

Очевидно, что Лайонелл основательно проголодался, поскольку, не утруждая себя церемониями, тут же принялся поглощать аппетитно выглядевшие ломтики розового мяса.

Съев половину рыбы, Локридж, очевидно, утолил свой первоначальный аппетит и, заливая блюдо полагавшимся в комплект к нему розовым вином, удовлетворенно сказал:

— Для долгого разговора лучше всего подходят лангусты…

— Почему? — недоуменно спросила Джина, — Только из‑за того, что они дороже?

Локридж поставил бокал на стол и засмеялся.

— Нет. Потому что с лангустами все время занят. Ты снимаешь с них панцирь. Скребешь внутри… Тянешь мясо из шейки, из лапок… Все это продолжается долго… Даже бесконечно. При этом беседа может быть почти бессодержательной, похожей на те же самые пустые панцири на дне тарелки.

Джина криво улыбнулась.

— Да, это важное преимущество. В следующий раз буду заказывать лангусты только при разговоре с приятным собеседником.

Локридж, очевидно, подобревший после приятного ужина, беспечно махнул рукой.

— Ну, ладно, Джина, не обижайся. Я не стану вынуждать тебя заводить длинный и нужный разговор о наших совместных финансовых делах. Пожалуй, ты права. Этот разговор надо перенести на какое‑нибудь более удобное время. Хотя деньги — это вещь, которая интересует меня вне зависимости от времени суток, сезона и времени года.

Джина отпила немного «мартини».

— Покажи мне человека, — сказала она, — который думал бы о чем‑нибудь другом. Однако, не всем везет в жизни так, как этим Кэлвеллам, которые получили приличное наследство от своего дедушки. Другие с неменьшими талантами и способностями вынуждены всю жизнь прозябать и бороться за каждый кусок хлеба.

Локридж понимающе кивнул.

— Да. Твои чувства, Джина, мне хорошо знакомы. Это мне знакомо, хотя я не хочу сказать, что я самый последний неудачник в Санта–Барбаре. Однако, благодаря тем же представителям семейства Кэпвеллов, которые насолили и тебе, я остался без состояния и дома. Но, пожалуй, сейчас не стоит об этом говорить. Джина криво улыбнулась.

— Ты можешь предложить какую‑нибудь тему повеселее?

Локридж снова потянулся к бутылке с розовым вином. — Пока я занят процессом переваривания пищи, мне не хотелось бы говорить о делах.

Он наполнил свой бокал напитком и, сделав несколько небольших глотков, продолжил:

— Поскольку у нас есть немного времени, я хотел бы рассказать тебе о чем‑нибудь более приятном. Джина усмехнулась.

— Что может быть более приятным, чем деньги? Локридж кивнул.

— Да. Тут ты права. Раз ты так настаиваешь, вернемся к теме денег. Но уже с более приятной стороны. Хочешь, я расскажу тебе, как однажды в казино выиграл шестьдесят тысяч?

От этих слов у Джины глаза поползли на лоб.

— За один вечер?

Локридж развел руками.

— Представь себе…

Джина тяжело вздохнула.

— Каждый раз, когда я слышу о крупных выигрышах в казино, меня терзает неотступная мысль. Почему в этом ресторане нет игорного зала?

— Действительно, — Локридж подхватил высказанную Джиной мысль. — Я бы с удовольствием разочек–другой рискнул бы в рулетку на пару десятков долларов.

После того как в Лас–Вегасе мне крупно повезло, я питаю особую страсть к этому виду азартных игр. Рулетка хороша тем, что следуя избранной тобой системе, можно сорвать немалый куш. Кстати говоря, я уже несколько раз выигрывал, следуя изобретенной мною самим системе.

Джина с завистью улыбнулась.

— Лайонелл, тебе не откажешь в изобретательности. Я бы с удовольствием послушала твой рассказ об этом.

Промочив горло новой порцией розового вина, Локридж сказал:

— Как ты знаешь, на игровом круге располагаются тридцать шесть гнезд, плюс «зеро». Итого — тридцать семь номеров. Если я ставлю один жетон, например, в десять долларов на одно из этих гнезд, скажем на цифру «14» шанс выиграть невелик — он равняется одному к тридцати семи.

Если очень повезет и выйдет номер «14», можно выиграть тридцать пять своих ставок, получив триста пятьдесят долларов.

Если бы я закрыл жетонами по десять долларов все тридцать семь гнезд, это обошлось бы мне в триста семьдесят долларов, но при этом я бы точно получил обратно триста пятьдесят. То есть лишился бы двадцати баксов.

Джина нетерпеливо заерзала на месте.

— И какую же систему ты изобрел?

Локридж снова неторопливо пригубил вино и, явно наслаждаясь вкусом напитка и эффектной паузой, продолжил:

— Чтобы увеличить шансы на выигрыш, нужно закрывать как можно большее количество гнезд. К примеру, тридцать из тридцати семи. Тогда шанс на выигрыш равнялся бы тридцать к тридцати семи. То есть довольно высокий. В случае выигрыша у меня каждый раз оставалось бы на пять жетонов, то есть на пятьдесят баксов, больше, чем я бы ставил…

Джина с любопытством перегнулась через стол.

— Именно так ты и поступал?

Локридж самодовольно усмехнулся.

— Да. И неизменно был в выигрыше.

Джина с сомнением покачала головой и хитро улыбнулась.

— Но ведь так, по триста пятьдесят долларов, не выиграешь шестидесяти тысяч. Что‑то ты заливаешь.

Лайонел л покачал головой.

— Да. Ты все верно поняла, Джина. Я очень хотел сыграть в рулетку по–крупному. Это было заманчиво, и в то же время боялся — ведь все могло полететь к чертям собачьим. Пару раз не повезет и я останусь без гроша в кармане…

Джина хитро сощурила глаза.

— Ты рискнул?

С хитрой улыбкой Локридж огляделся по сторонам и откинулся на спинку кресла.

— Разумеется. Ведь что такое восемьсот долларов выигрыша, если можно было хватануть по–крупному.

Итак, у меня было восемьсот долларов, то есть восемьдесят жетонов по десятке.

Я прикинул в уме, оказалось — три игры, если каждый раз я буду проигрывать. Но это было бы невезением из невезений. Своего рода «знаком свыше» от сил, в существование которых я не верил. Это было бы знаком того, что моя затея нелепа и что мне следует как можно скорее снова зарабатывать себе на хлеб насущный и не гоняться за журавлями в небе. Но я не сразу решился на это…

Джина усмехнулась:

— Что — пошел спросить совета у судьбы?

Локридж рассмеялся.

— Да. Что‑то вроде… Сначала я отправился в туалет и долго смотрелся в зеркало. Ты не поверишь, но я разговаривал сам с собой. Успокаивал себя. Дескать, ну, если проиграю — ничего страшного. Денег у меня и так не было. Ну, а тут удача разок улыбнулась и все… Другим приходится гораздо хуже, чем мне.

Джина тоже рассмеялась.

— И что же тебе посоветовал человек в зеркале?

— Он улыбнулся. Вот так‑то. Человек в зеркале сказал мне — ни пуха, ни пера, дуралей, давай старина Локридж…

Потом я вернулся назад к зеленому сукну. Возле стола стояло трое одетых в смокинги крупье. Ну, ты сема представляешь… Лас–Вегас… Казино «Рояль»… Все очень изысканно. Я даже почувствовал себя, словно охотник или рыболов. Мне казалось, что я подбиралось к омуту, или к горной речушке, где, как я знал, пряталась крупная рыба.

Ты не представляешь как я волновался!

Но я не сразу стал играть. Я еще постоял и посмотрел, как играют другие. Мне хотелось узнать, повезет ли сегодня еще кому‑нибудь. Сама понимаешь, что дважды в одну воронку снаряд не падает. Если до меня кто‑нибудь выиграет крупную сумму, то мне уже наверняка не должно было повезти.

Я наблюдал очень осторожно.

Сначала шарик остановился возле цифры «е», как сейчас помню. В следующий раз вышла цифра «9, А потом — «21». Но никто не выиграл по–крупному. Так мелочевка…

Тогда я сделал ставки.

Я выставил двадцать восемь жетонов из своих восьмидесяти… Девять незакрытых гнезд я поставил на цифры в первой десятке, а так же на «очко» и «двойной покер», то есть «21» и «22»…

Джина мотнула головой.

— Я не понимаю, что это значит.

Локридж с энтузиазмом воскликнул.

— Да это неважно! Сейчас я тебя скажу, и ты все поймешь. Короче говоря шансы на выигрыш у меня были двадцать восемь к тридцати семи.

Я трясся от волнения, когда крупье запустил шарик в круг. Шарик попал на число «24»…

Джина пожала плечами.

— И что это значит? Локридж вытянул губы.

— Ну, это значит, что я не проиграл, но ничего особенного не выиграл. Короче говоря, в этой игре я заработал только семь жетонов.

Во второй раз я делал ставки тоже на двадцать восемь жетонов. Оставил незакрытыми гнезда из первой десятки «21», «22», «23», «24». А шарик остановился против цифры «13». Я, слава Богу, снова выиграл. У меня уже было четырнадцать лишних жетонов.

— И что? — полюбопытствовала Джина Кэпвелл. — Сразу же все поставил на кон?

— Нет, — хитро улыбнулся Локридж. — Я не стал бросаться в игру сломя голову. Я рассовал деньги по карманам и пошел в бар пить пиво.

Но возбуждение не покидало меня. У меня стучало в голове: это кончится плохо… это кончится плохо…

Я допил пиво и решил мотать отсюда. Направился в кассу, но по дороге… Джина, ты не поверишь! Ноги сами, помимо моей воли привели меня к ближайшему рулеточному столу.

Даже не понаблюдав за игрой, я стал выкладывать жетоны. Тогда я поставил на вторую половину круга. Не помню, по–моему, с шестнадцатого до тридцать пятого номера. Короче говоря, всего двадцать жетонов. Первая половина и последний номер оставались не закрытыми.

Шансы на выигрыш были у меня двадцать к тридцати семи. Чуть выше, чем один к одному. Когда шарик завертелся, я подумал — кто же так играет, кретин?

Тогда выпал кажется номер из второй десятки и мне подфартило на пятнадцать дополнительных жетонов. «Спокойствие, Лайонелл, спокойствие…» — сказал я сам себе.

Потом, в следующий тур я играл более осторожно. Закрыл уже тридцать три гнезда из тридцати семи. Оставил незакрытыми только цифры в серединке, а выпал номер «3». Но это был совсем небольшой выигрыш: два жетона.

Вот так, почти не идя на риск, я сыграл еще три тура. И каждый раз выигрывал…

Потом я, разумеется, снова выпил пива. Было уже часа три ночи. Мой общий выигрыш достиг тогда уже тысяч семь долларов. У меня карманы разбухли от жетонов. Я уже мог пару раз остаться в проигрыше. Катастрофы из этого не было. По теории вероятности сейчас я должен был проигрывать.

Выпив пива, я начал играть дальше. Потом я играл уже с шансами двадцать восемь к тридцати семи. И выигрывал. Всякий раз я неизменно выигрывал. Шарик ни разу не остановился на незакрытом гнезде. Конов десять подряд.

Меня уже почти тошнило от возбуждения. У меня из всех карманов вываливались жетоны. И я думал, что все это слишком неправдоподобно.

Я снова смотрел на себя в зеркало и видел уже совершенно другого человека. У меня глаза были налиты кровью. Я был похож на вынутого из воды морского окуня.

Я пошел в кассу и обменял жетоны на двадцать тысяч долларов — и все равно у меня еще оставалось намного больше, чем те, с которыми я начинал игру.

Тогда я решил сыграть только три кона.

Первая игра с минимальным риском. Тридцать три против тридцати семи. Все прошло хорошо.

Вторая игра с шансами двадцать девять к тридцати семи. Здесь тоже все сошло удачно.

Ну, я и подумал — все равно, что бы ни случилось в последней игре, я уйду отсюда с крупным выигрышем. Поэтому я отступил от своей привычной тактики.

В последние разы номера всегда выпадали в середине круга, и я зарыл половину гнезд в середине круга. Вполне вероятно было, что теперь шарик упадет на цифру большую или меньшую. Потому, что все три последние раза выпадала середина.

Но я еще сделал нечто совершенно нелогичное: я поставил на каждое из гнезд не по одному, а по три жетона. И, в общей сложности, у меня лежало штук пятьдесят жетонов. А шансы на выигрыш при этом были довольно низкие. Только пятнадцать к тридцати семи.

Вообще, игра была, надо сказать, прескверная, просто идиотская. Но я уже мог себе это позволить. Если бы шарик остановился на одном из тех гнезд, которые я закрыл по три жетона, я бы получил сто пятьдесят жетонов лишних.

Ну, и как ты сама понимаешь, шарик в этот раз катился невероятно долго. Невыносимо долго. И пока он катался, я прошелся по залу, как будто игра меня не очень интересовала.

Когда шарик остановился, крупье крикнул:

— «22».

Там у меня стояло три жетона.

Вот так я и выиграл шестьдесят тысяч баксов!..

Джина с завистью посмотрела на Локриджа.

— Да, тебе крупно повезло… Хотела бы я оказаться на твоем месте!.. Счастливчик…

Локридж пожал плечами.

— А почему ты не можешь оказаться на моем месте? Джина, твой ум вполне позволяет тебе добиться всего, чего ты захочешь. Ты женщина изворотливая, хитрая и вполне можешь рассчитывать на себя.

Джина допила «мартини» и уверенно кивнула.

— Да. Я знаю, что мне обязательно должно повезти в жизни. Но не просто так повезти, а повести по–крупному. Но чтобы так произошло, мне придется добиваться этого самой. Придется идти напролом…

Локридж хитро усмехнулся.

— В связи с этим у меня есть к тебе деловое предложение.

Джина с сожалением посмотрела на опустевший бокал.

— Лайонелл, если ты закажешь мне выпивку, я готова разговаривать о тобой о твоем деловом предложении.

Скупердяй Локридж был вынужден согласиться. Когда официант принес «мартини», Лайонелл заговорщицки огляделся по сторонам и наклонился над столом к Джине.

— Ты можешь прилично заработать.

Джина отпила «мартини».

— Итак, что тебя интересует?

— Меня интересует информация. Информация, касающаяся Иден Кэпвелл.

Джина откинулась назад на спинку кресла.

— Ах, вот о чем ты. Тебя интересует эта поездка Иден в Европу?

— Да.

— Но у меня нет никакой информации об этом. Извини, Лайонелл. Иден не самый близкий мне человек,

Локридж поморщился.

— Но ведь ты рассчитываешь на везение в этой жизни.

— Почему бы тебе, Лайонелл, не воспользоваться другими возможностями, чтобы раздобыть нужную тебе информацию?

Джина скептически поджала губы.

— Лайонелл, мне бы не хотелось влезать в твои личные дела. Они касаются только тебя, и посторонние вроде меня, по–моему, могут только помешать.

Локридж беспечно махнул рукой.

— Перестань, Джина. Я же знаю, что ты спишь и видишь, как расквитаться с семейством Кэпвеллов. Но Джина вдруг проявила непонятное упрямство.

— То, что ты говоришь — это правда, — уклончиво сказала Джина. — Однако, я не могу забыть о том, что однажды Иден сильно помогла мне, а поэтому я не имею права предать ее.

Локридж изумленно выпучился на собеседницу.

— Да ты что, спятила? Джина, что ты говоришь такое? Я впервые слышу от тебя подобные слова! Я что, прошу тебя подложить в постель Иден пластиковую взрывчатку? Или испортить электропроводку в отеле «Кэпвелл»…?

Джина фыркнула.

— Только этого еще не хватало.

Локридж развел руками.

— Ну, так и я о том же говорю. Мне всего лишь нужна информация. Информация о том, почему Иден так внезапно вернулась из Европы. Ты ее об этом спрашивала?

Джина хитро улыбнулась.

— Нет, не спрашивала. И не буду спрашивать. Спрашивай ее об этом сам. Если тебе, конечно, очень хочется этого…

Локридж сокрушенно покачал головой.

— Ты потрясающая женщина. Джина. Но абсолютно для меня бесполезна.

Джина недовольно тряхнула головой.

— Оставил бы ты Иден в покое, Лайонелл.

— Для этого у меня есть основания. Если я сказал, что меня интересует именно эта информация, значит, так оно и есть на самом деле.

Джина пожала плечами.

— Но ведь существуют тысячи других способов досадить СиСи, а в его лице всему семейству Кэпвеллов. Я просто не хотела бы, чтобы ты трогал Иден.

Локридж криво усмехнулся.

— Да, как же я забыл… Ведь ты знакома с ними лучше других. Ну, подскажи мне хоть один такой способ.

Джина еще не успела как следует открыть рот, как возле столика, за которым они сидели, выросла фигура Августы, бывшей супруги Локриджа.

— О, кого я вижу!.. — ядовито улыбнувшись, сказала Августа. — Монстр с рекламы «Печенье Джины».

Локридж вскинул голову.

— А, это ты, дорогая? Здравствуй. Вот уж кого не ожидал здесь увидеть, так это тебя.

Августа одарила столь же ядовитой улыбкой бывшего мужа.

— Разумеется, мне понятно твое смущение.

Джина не намеревалась выслушивать все эти едкие замечания. Она поднялась из‑за столика и со свойственной лишь враждующим женщинам желчью сказала:

— Относительно способов расправится с Кэпвеллами, можешь посоветоваться с Августой. За деньги она готова на все.

Августа мгновенно парировала:

— А ты, конечно, у нас честная женщина. Как же я могла забыть, ты все делаешь из любви… к первому встречному.

Сверкнув глазами, Джина оставила без внимания последнее замечание Августы и решительно направилась к выходу.

— Славно поболтали! — бросила ей в след Августа. Когда Джина исчезла, Лайонелл сумрачно пригласил Августу на то место, где только что сидела прежняя жена СиСи Кэпвелла.

Но Августа уже усаживалась туда — не дожидаясь его приглашения.

— О чем ты говорил с ней? — язвительно спросила она.

— Я хотел узнать у нее кое‑что. Но, чувствую, что придется поискать какой‑нибудь другой источник. Джина не хочет исполнять мою просьбу.

Августа хмуро покачала головой.

— Бросил бы ты это все, Лайонелл. У меня такое предчувствие, что это не приведет ни к чему хорошему.

Лайонелл начал задумчиво барабанить пальцами по крышке стола. Затем он отпил немного розового вина из бокала и сказал:

— Не могу.

Августа тяжело вздохнула.

— Мне кажется, что этот не очень умный замысел с самого начала был обречен на провал. Тебе не удастся совладать с СиСи. Он слишком богат и могущественен. А ты, Лайонелл… Ну, подумай сам, что ты можешь предложить в противовес ему?

Локридж поморщился так, словно вино в его бокале за несколько минут успело прокиснуть.

— Это грязная работа, — сказал он, пожимая плечами. — Но кто‑то должен это сделать. Я…

— Нет, нет! Молчи!.. — воскликнула Августа. Лайонелл умолк и удивленно посмотрел на бывшую супругу.

— Я не смогу тебя уважать, да и ты сам себя уважать перестанешь…

— Неужели? — с вялым скепсисом спросил Локридж.

— Да, — уверенно сказала Августа. — Подумай сам, до сих пор ты был гораздо выше СиСи в моральном отношении. А что же теперь? Ты падаешь до его уровня.

Лайонелл угрюмо покачал головой.

— СиСи причинил нам много зла. Он хотел уничтожить нашего сына. Я не могу простить ему этого. Я хочу отомстить.

Августа взяла его за руку.

— Тебе не стоит пытаться стать вровень с ним, Лайонелл. Если ты натравишь на него его детей, то уподобишься ему самому.

Локридж нетерпеливо махнул рукой.

— Но ты ничего не понимаешь…

— Понимаю, — возразила она. — Я все понимаю. Я только не могу понять, зачем ты хочешь опуститься ниже, чем есть сейчас. Вот этого я не понимаю. Не нужно трогать его детей, Лайонелл. Не нужно…

 

ГЛАВА 2

Сантана добивается ревности мужа. Круз отчитывает Иден за легкомыслие и авантюризм. Окружной прокурор ищет выход из положения. Джина Кэпвелл предлагает Мейсону свои услуги, Джулия увозит Мейсона домой. Кейта Тиммонса спасают сапоги из змеиной кожи. Размолвка Иден и Круза.

Круз открыл дверь в дом своим ключом. Не дожидаясь, пока следом за ним в квартиру войдет жена, он снял пиджак и в сердцах швырнул его на диван.

Сантана растерянно застыла в дверях.

— Когда в доме нет Брэндона, у нас так тихо, — извиняющимся тоном сказала она.

Круз являл собой физическое воплощение оскорбленного мужского самолюбия.

Он хмуро расхаживал по комнате, сунув руки в карманы джинсов. Сантана, по–прежнему, пыталась заговорить с ним.

— Наверное, Брэндону хорошо в лагере… — протянула она

Круз продолжал молчать. Он остановился у окна и задумчиво смотрел на улицу.

— Круз, — расстроенно произнесла Сантана. — Всю дорогу до дома ты был как каменный. Это невыносимо. Скажи мне что‑нибудь. Скажи хоть слово. Я же не могу просто так оставить все это…

Не оборачиваясь, Круз глухо произнес:

— Сейчас это не так уж важно.

Сантана нервно заламывала пальцы.

— Круз, наверное, ты не понял, почему я сейчас была у Кейта.

Он оглянулся и угрюмо посмотрел на нее.

— Ну, допустим…

Сантана вдруг поспешно подошла к мужу.

— Я не виню тебя за это. Но все‑таки причины у меня были.

Круз скептически ухмыльнулся.

— Интересно, что же это за важная причина привела тебя в дом окружного прокурора? Причем, в такой поздний час…

Она снова начинала врать. Ложь очень плохо получалась у нее, и поэтому Сантана стала расхаживать по комнате подняв голову вверх, словно абстрактно рассуждала сама с собой.

— Мне надо было обговорить с ним кое‑что. Я хочу привлечь его к работе в нашей общине.

— Да? — с сомнением в голосе произнес Круз. — Что‑то раньше ты мне ничего не говорила про это.

Она растерянно улыбнулась.

— Ну, у меня теперь появились конкретные идеи… — Например? — поинтересовался Круз.

— Например, я хочу создать новый молодежный центр в нашем районе…

— Интересно, где же это?

Сантана стала сочинять уже более вдохновенно.

— Знаешь старый склад по Тигероа–стрит?

Круз пожал плечами.

— Думаешь, что он годится для твоих новых проектов?

— Да! — с энтузиазмом воскликнула Сантана. — Если там пронести ремонт, то в этом помещении получится очень неплохой молодежный центр.

— Ну, допустим… — скептически произнес Круз, — Молодежный центр — это, конечно, хорошо. Единственное, что я не могу понять, при чем здесь окружной прокурор? Какое отношение он имеет к твоим невероятно смелым планам?

Сантана криво улыбнулась.

— Сейчас я все тебе объясню. Если бы мне удалось привлечь окружного прокурора Кейта Тиммонса к сбору средств на реконструкцию этого старого здания, и дела могли бы пойти гораздо быстрее. Там можно было бы сделать даже кое‑что интересное, то, что привлекало бы туда молодежь. Представляешь? Мы сделали бы там молодежную галерею, где выставлялись бы юные художники. Там было бы небольшое кафе с дискотекой. Ну, и еще что‑нибудь…

Круз поджал губы и скептически покачал головой.

— Да, очень интересная идея.

Сантана торопливо воскликнула:

— Я знала, что тебе это понравится!

Но Круз помрачнел.

— Единственно, чего я не моту понять, — сказал он сквозь плотно сжатые губы, — почему эту идею нужно обсуждать в полночь в квартире Тиммонса? Это мне совершенно непонятно.

Она растерянно теребила в руках сумочку

— Круз, мы поехали к нему домой, потому что в «Ориент Экспресс» было очень душно, было много народу из‑за этой грозы, которая пронеслась над городом. И потом… Я не знала, что уже так поздно. Я просто по рассеянности перепутала время. Мне казалось, что вечер только начался.

Вот это уже выглядело сущей нелепицей. Круз тяжело вздохнул и с нажимом произнес:

— Я понял твои действия так, что ты хочешь заставить меня ревновать. Это верно?

Она мгновенно отказалась от маски невинно заблудшей овечки и возбужденно воскликнула:

— Да! Да, именно этого я и хочу. Именно этого я от тебя добиваюсь! Но ты не ревнуешь. Если бы ты меня любил, ты бы сейчас просто убил бы меня!..

Круз смотрел на нее тяжело дыша.

— Зачем же?

— Потому что это задело бы твое мужское самолюбие, твои чувства… А вовсе не из‑за того, что я как‑то плохо себя вела. Ты бы понял, что я намеренно хочу оскорбить твои чувства, если они, конечно, есть…

Круз тяжело дышал.

— Что ты знаешь о моих чувствах? — с глухой злостью произнес он.

— Я все знаю! — запальчиво бросила она ему в лицо. — Ты хочешь казаться со стороны огорченным, но на самом деле тебе все это безразлично! Ты меня не любишь… Только Иден заставляет твои страсти кипеть. Если бы она сейчас была на моем месте, ты бы не был так спокоен. Ты бы бушевал.

Круз резко шагнул навстречу Сантане.

— Так ты этого хочешь? Этого?..

Эту семейную сцену прервал телефонный звонок. Атмосфера в комнате немного разрядилась, когда Круз подошел к телефону и поднял трубку.

— Да, да, сэр, — сказал он. — Она не пострадала? Я сейчас приеду. Спасибо.

Сантана мгновенно поняла, о ком идет речь, и не успел Круз положить трубку, как она тут же с оскорбленным видом сказала:

— Опять Иден?

Круз вспылил.

— Хватит!.. — вскричал он. — Я должен ехать и больше ничего не желаю слышать!

Он возбужденно схватил с дивана небрежно брошенный пиджак, кое‑как напялил его на плечи и, на мгновение задержавшись в дверях, сказал:

— В следующий раз, когда захочешь навестить Кейта Тиммонса, договоритесь врать что‑нибудь одно.

Щеки Сантаны вспыхнули.

— Что ты хочешь этим сказать, Круз?

— А то… Он мне сказал, что ты привезла ему забытый в баре бумажник… И ни слова про твои новые замыслы относительно каких‑то там молодежных центров и прочей ерунды… Тогда это выглядело бы по крайней мере правдоподобно. А сейчас твои жалкие объяснения вызывают у меня только сожаление о том, что я вынужден их выслушивать. Неужели ты не понимаешь, как жалко и нелепо ты сейчас выглядишь? Единственное, чего я не могу понять — ты делаешь это только ради себя или стремишься выгородить и его тоже. Не знаю, действительно ли ты испытываешь к нему какие‑то чувства или только притворяешься, стараясь вызвать у меня глупую, никому не нужную ревность?

Сантана нерешительно шагнула вперед.

— Круз, послушай. Я хотела тебе все объяснить, — ее голос снова приобрел миролюбивую окраску.

Но Кастильо по–прежнему нервничал.

— Что ты хотела мне объяснить? Что ты вообще можешь мне объяснить? — кричал он.

Сантана протянула к мужу руку.

— Круз, я добиваюсь от тебя только одного, чтобы ты обратил на меня внимание, чтобы ты заметил, что я есть… Что я не предмет интерьера… Что в этом доме ты можешь быть всегда желанным гостем… Ты хочешь обвинить меня в неверности? Но я не понимаю, что это такое… Это то, что ты делаешь живя с человеком, за которого вышла замуж, Но который больше тебя не любит? Подумай сам, Круз. Когда мы исполняем с тобой супружеские обязанности, мы думаем не друг о друге…

— Сантана, опомнись! Что ты говоришь? Это же полная ерунда… Ты просто не хочешь меня понять.

— Ты тоже не хочешь меня понять! Мы оба не понимаем друг друга. Наверное, нам все‑таки лучше развестись. Иначе это не приведет ни к чему хорошему. Я уже давно думаю об этом…

— Замолчи! — разъяренно закричал Круз. — Этот разговор мы продолжим после того, как я вернусь.

Иден уныло разглядывала стены полицейского участка, когда в комнату решительной походкой вошел Круз.

Иден вскочила с места и бросилась к нему. Но, очевидно, вспомнив, что они все‑таки не муж и жена, остановилась на полдороге и только радостно улыбнулась.

— Круз.

У Кастильо был такой озабоченный вид, словно он только что гнался за целой бандой мексиканских иммигрантов, которым все‑таки удалось уйти за границу.

— Иден, с тобой все в порядке? — обеспокоенно проговорил он.

Она с грустным видом пожала плечами.

— Кажется, да.

Круз окинул ее внимательным взглядом с ног до головы, словно пытался обнаружить какие‑то видимые глазу повреждения. При этом Иден виновато опустила глаза.

— Тебе крупно повезло… — сказал Круз, нахмурившись. — Если бы не эта случайность, у тебя могли бы быть весьма большие неприятности. Скажи спасибо, что полицейский патруль появился вовремя. И эти ребята, которые были в машине, не успели избавиться от тебя как от ненужного свидетеля.

Иден взглянула на Круза по–детски наивными, широко открытыми глазами.

— Ты на меня злишься?

Это выглядело со стороны так, словно маленький ребенок, сбежавший от родителей в гигантском супермаркете, интересуется у мамы ее настроением после того, как полиция всего города битый час искала его во всех подворотнях.

Разумеется, Круз не мог остаться равнодушным и, кипя от негодования, воскликнул:

— Еще бы мне не злиться!.. Зачем ты ввязываешься в подобные авантюры? Что тебя туда тянуло? Неужели тебе больше нечего было делать, кроме как шататься по заброшенным гаражам, где собираются нелегалы, прибывающие из Мексики? Там, между прочим, попадаются и серьезные люди, которые не остановятся перед тем, чтобы пару лишних раз нажать на курок. Твое присутствие там было абсолютно излишним. Мы бы и сами смогли разобраться со всем как следует. Или ты думаешь, что в полиции служат полные идиоты?

Иден растерянно развела руками.

— Но, Круз, я хотела помочь тебе!.. Неужели ты теперь будешь ругать меня за это?

Кастильо упрямо мотнул головой.

— Я никогда не думал, что ты любишь влезать во всякие неприятные истории. По–моему, с тобой никогда прежде такого не случалось. Что тебя дернуло на этот раз? Ты ведь могла погибнуть! Ты, вообще, находилась на волосок от смерти, когда тебя спасли.

У Иден был такой растерянный вид, как у школьницы, которая получила неудовлетворительную оценку и теперь пытается оправдаться перед родителями за свою нерадивость.

— Но ведь меня заперли в фургоне…

Круз уже не мог сдержаться, и выкрикивал слова с такой обидой и возмущением, как будто имел на это полное и законное право. Как будто Иден целиком и полностью принадлежала ему… Как будто она была его женой и поступала вопреки его супружеским советам.

— Мне, вообще, непонятно, как ты попала в этот фургон и что ты там делала! — кричал он, не заботясь даже о внешнем соблюдении приличий.

Иден горделиво вскинула голову и повела плечами.

— Зато мне удалось узнать кое‑что интересное — с апломбом в голосе заявила она. — Я думаю, что тебе это очень пригодится в твоей работе.

Но Круз, не желая дослушивать ее до конца, замахал руками перед лицом Иден и закричал:

— Эй, эй! Послушай! Если ты будешь продолжать подобные выходки, мне не останется ничего, кроме как посадить тебя в тюрьму! Если тебе этого хочется, пожалуйста!.. Я могу все это организовать немедленно. Ты еще скажи спасибо, что тебя отсюда выпускают.

Иден принялась нервно объясняться, точно так же размахивая руками.

— Я была в квартире окружного прокурора Кейта Тиммонса…

— А мне плевать, где ты была! К тому же меня абсолютно не интересует Кейт Тиммонс.

Как это обычно бывает в споре, когда его участники не могут ни в чем убедить друг друга, они переходят на крики и жесты.

Иден и Круз стояли посреди комнаты в полицейском участке, безуспешно пытаясь убедить друг друга в собственной правоте.

— Я была в квартире Кейта Тиммонса я увидела там кое‑что!.. — закричала Иден.

В этот момент дверь скрипнула и на пороге комнаты выросла фигура окружного прокурора.

— Что ты видела в моей квартире? — насмешливо спросил он.

Иден осеклась на полуслове и умолкла. Воцарилась малообъяснимая для Круза пауза. Оглянувшись на Тиммонса, Кастильо повернулся к Иден и спросил:

— Ну, так говори, что ты видела в его квартире.

Иден набралась мужества и выпалила:

— Я видела человека… Я видела очень странного человека.

Окружной прокурор подошел к Иден и с загадочной улыбкой заглянул ей в глаза.

— Что же это был за такой особенный человек? — с усмешкой спросил он. — Что это за определение такое? В чем его странность? Он что, был хромой или кривой на один глаз?

Иден смущенно захлопала глазами.

— Я видела только его сапоги.

Окружной прокурор испытал неслыханное облегчение, услышав эти слова Иден. У него появился шанс выпутаться на этой ситуации.

— Что же это были за сапоги? — уже более спокойно спросил он.

— На нем были сапоги из змеиной кожи…

Окружной прокурор поморщился.

— Ну и что? В таких сапогах, наверное, полгорода разгуливает.

Иден упрямо мотнула головой.

— Нет, не полгорода. Я таких сапог ни у кого не видела, только у того человека, который был в твоей квартире…

Тиммонс развел руками.

— Ну и что из того, что он был в моей квартире? Может быть это один из моих людей?

Круз напряженно слушал, не предпринимая никаких действий.

Иден подозрительно посмотрела на окружного прокурора и заявила, наклонив голову:

— Этот человек был обут в такие же сапоги из змеиной кожи, как и тот, которого я видела в заброшенном гараже на Рэдблафф–Роуд…

Круз мгновенно напрягся, и это было заметно даже по его лицу. Он чуть подался вперед, словно охотничья собака, почувствовавшая запах дичи.

Это уже было кое‑что… Точнее, это уже была информация, воспользовавшись которой можно было напасть на след организаторов нелегальной переправки иммигрантов через границу.

Если же, как он и подозревал, в этом деле замешав окружной прокурор, который довольно неуклюже пытался объяснить что‑то Крузу пару часов назад, то может получиться громкое дело.

Но суть дела была даже не в том что дело обещало быть громким, а в том, что для Кастильо все очевиднее становилось причастность Кейта Тиммонса ко всему этому делу.

Если окружной прокурор — по меньшей мере — осведомлен обо всем происходящем с мексиканскими рабочими–иммигрантами и не предпринимает никаких действий относительно этого… Все это уже означает определенную степень его вины. Если же Тиммонс непосредственно замешан во всем этом, то обязан ответить по закону за совершенное преступление.

Вот почему показания Иден, как единственной свидетельницы, становилась особенно ценными. Если она сможет опознать человека, который приходил в квартиру окружного прокурора, то деятельности шайки торговцев живым товаром неизбежно придет конец.

Разумеется, окружной прокурор, как лицо непосредственно заинтересованное, не мог оставить без внимания эти слова Иден.

Однако, Тиммонс тщетно пытался сохранять спокойствие.

— Какие еще особые приметы человека, который был в квартире Кейта Тиммонса, ты могла бы сейчас назвать, Иден? — спросил Круз. — Как он выглядел?

Иден вдруг смутилась и покраснела.

— Я больше ничего не видела, — растерянно пробормотала она.

Окружной прокурор усмехнулся.

— Почему?

Иден виновато посмотрела на Круза.

— Я… Я была в шкафу…

Тиммонс заулыбался еще шире.

— Вот как? Очень интересно!..

В его словах слышалась такая оскорбительная снисходительность, что Иден гордо вскинула голову и произнесла:

— Да. Это было очень интересно!

Окружной прокурор повернулся в сторону Кастильо и загадочно улыбаясь, спросил:

— Интересно, какие же выводы можно сделать из этих экзотических сапог? Как ты думаешь, Круз?

Кастильо, у которого еще минуту назад был уже готовый ответ на подобный вопрос, вдруг почувствовал, что ему нечего сказать.

К сожалению, у Иден было слишком мало доказательств. Конкретных доказательств…

Пока Круз мучительно раздумывал, что ему сказать, Иден снова вметалась в разговор.

— Я думаю, Кейт, ты принимаешь непосредственна участие в этом деле. Это единственный вывод, который можно сделать из того, что я сказала.

Окружной прокурор негромко рассмеялся.

— Да. Я принимаю непосредственное участие в этом деле, — признал он. — Однако, не такое, как ты думаешь. Ты ошибочно расставила знаки.

Кастильо озабоченно посмотрел на Иден. Он почувствовал, как из‑за слабости и недостаточности улик это дело может рухнуть, еще так и не раскрутившись. Все‑таки Кастильо не мог промолчать.

— Чем ты докажешь правоту своих слов? Я думаю, что обвинения свидетельницы Иден Кэпвелл достаточно серьезны для того, чтобы ты мог просто отмахнуться от них и оставить без внимания. Мне бы все‑таки хотелось услышать конкретные объяснения.

Тиммонс широко улыбнулся.

Это была победоносная улыбка человека, у которого есть средства для того, чтобы отразить удар врага.

— Подождите здесь, — сказал Кейт, обращаясь к Крузу и Иден.

— Где — «здесь»? — спросил Круз.

— Здесь, прямо в этой комнате. Подождите одну минуту.

Круз перекинулся подозрительными взглядами с Иден.

— Для чего?

— Не бойтесь, не бойтесь. Я не убегу, — рассмеялся Тиммонс — Подождите здесь буквально одну минуту. Я сейчас вернусь. Договорились?

С этими словами он быстро вышел из комнаты, оставив Иден я Круза наедине.

Когда дверь за ним закрылась, Иден недоуменно пожала плечами.

— Ты ему веришь?

Кастильо с латиноамериканской экспрессивностью взмахнул руками:

— Очень красиво, очень! У меня такие железные доказательства и неопровержимые улики, что хоть сейчас могу посадить в тюрьму окружного прокурора.

Иден удивленно посмотрела на Кастильо.

— Что ты хочешь этим сказать?

Тот принялся возбужденно расхаживать по комнате.

— Я хочу сказать, что от твоих старании только вред.

— А я не согласна! — воскликнула она. — По–моему, это достаточно серьезные улики для того, чтобы ты мог что‑то предпринять.

Круз удрученно помотал головой.

— Да, нет же, нет! Все это полная ерунда! У тебя нет никаких конкретных доказательств.

Иден недоуменно пожала плечами.

— Но, по–моему, это вполне конкретные доказательства — сапоги из змеиной кожи.

Круз тяжело вздохнул.

— Как они хоть выглядели? Иден на мгновение задумалась.

— Ну, такие, с полосками… Белого цвета. Остроносые. Ковбойские…

— И все?

Иден снова задумалась, мучительно пытаясь припомнить хотя бы еще одну характерную делать. К сожалению, ей не удалось этого сделать.

— Да, нет по–моему, больше ничего, — пожав плечами сказала она. — Правда, они были очень большого размера.

Круз сокрушенно отвернулся.

— Да, не густо, — сдержанно сказал он. — Подумай еще хорошенько. Может быть ты заметила какую‑нибудь другую характерную особенность. Что же еще в его внешности тебе было видно из твоего несчастного шкафа?

Иден обиженно скривила губы.

— Нет. Я видела только эти ковбойские сапоги из змеиной кожи через узкую щелочку внизу.

Кастильо снова вспыльчиво взмахнул руками.

— Какая глупость, глупость! У нас ничего нет! Даже хуже того…

Иден с недоумением посмотрела на Кастильо.

— Почему хуже?

Он сокрушенно отмахнулся.

— Потому что, сначала выдвинув обвинения, ты теперь даешь возможность окружному прокурору замести следы, даже если он в чем‑то замешан. Неужели ты этого не понимаешь?

Иден гордо вскинула голову.

— Я все равно узнала гораздо больше, чем ты. Так что, вместо того, чтобы ругаться, ты бы лучше поблагодарил меня за то, что я сделала.

Кастильо пренебрежительно воскликнул:

— Ты бы лучше не совала свой нос куда не следует, от тебя только одни неприятности!

Иден очень не нравился тон, которым с ней разговаривал Круз.

Кастильо постоянно в чем‑то упрекал ее, как будто она была его оперативным работником и не выполняла своего задания. Ведь, в конце концов, Иден поступала по собственной инициативе и не ожидала никакой благодарности за это. Однако, столь несправедливые обвинения в излишне неоправданном любопытстве со стороны Кастильо вызывали у нее вполне естественное желание защититься, как и у любого человека.

— Я знаю, почему ты нервничаешь, Круз, — сказала она.

Кастильо внимательно посмотрел на Иден.

— Я смотрю, что ты все знаешь.

Она мстительно улыбнулась.

— Да.

Круз вызывающе посмотрел на Иден.

— Ну, что ж, расскажи. Она сверкнула глазами.

— Круз, ты нервничаешь потому, что я, обыкновенная женщина, которая не принимает абсолютно никакого непосредственного участия в твоей работе, могу сделать за один раз значительно больше, чем ты.

Круз едва сдержался от того, чтобы не сплюнуть от злости.

К сожалению, ему никак не удается убедить Иден в том, что такие авантюристические попытки провести какое‑то частное расследование, найти какие‑то улики и выдвинуть обвинения, в конце концов, обречены на провал. Слишком уж все это было непрофессионально и, говоря честно, глупо.

Только женщина импульсивная и порывистая могла решиться на такое. Иден рисковала жизнью не известно ради чего. И ее улики и доказательства были настолько слабы, что даже при всем желании Круз ничего не мог предъявить окружному прокурору.

Все ее попытки помочь полиции и Крузу в деле разоблачения шайки торговцев живым товаром оказались напрасными.

Круз понимал все это уже совершенно отчетливо. Ему только было обидно от того, что сама Иден этого не понимает или не хочет понимать — скорее всего из простого самолюбия.

Поэтому, выслушав ее объяснения, он разочарованно махнул рукой и опустился на стул в дальнем углу комнаты.

— Ладно. Допустим, что ты права, — обессиленно сказал он. — Подождем, что нам сможет ответить окружной прокурор.

Мейсон откинулся на деревянную спинку скамьи в церкви, отпил немного виски из плоской бутылки, которая стояла рядом с ним.

Джулия потрясенно смотрела на него.

— Ты хочешь сказать, что Марк мертв?

Мейсон скривился от излишне большого глотка напитка, который сильно обжег ему горло.

Джулия по–прежнему с изумлением смотрела на него. Немного оправившись от последствий неосторожного обращения с крепкой жидкостью, Мейсон осоловело посмотрел в сторону Джулии.

— Ну, что ты смотришь? Я же, кажется, ясно выразился.

Она все так же растерянно хлопала глазами.

— Прости, Мейсон. Я все‑таки не поняла…

Тот пренебрежительно махнул рукой.

— Да, ладно, Джулия. Прекрати. Ты все прекрасно поняла. С Марком Маккормиком покончено… Я отомстил ему за Мэри.

— О, Боже!.. — прошептала она.

Чувствуя как ее охватывает нервное возбуждение, Джулия вскочила со скамьи.

— Неужели ты смог сделать это, Мейсон? Я не могу поверить…

Мейсон удовлетворенно улыбнулся.

— Скажи спасибо, Джулия, что я такой добрый.

— За что я должна тебе сказать спасибо?

Мейсон ухмыльнулся.

— За то, что я такой добрый. Иначе ты последовала бы за Марком Маккормиком.

— Ты не сделал бы этого.

— Да. Как видишь, я пожалел тебя.

Джулия растерянно огляделась по сторонам.

— Там… Твой отец… Он ждет звонка. Я пойду поищу какой‑нибудь телефон–автомат поблизости.

Джулия бросилась к выходу из церкви, оставив Мейсон я сидеть одного на деревянной скамье посреди просторного зала под сводами церкви.

Он еще раз приложился к бутылке и почувствовал как силы начинают покидать его.

Бессильная слеза прокатилась по его щеке и упала на отворот пиджака.

На Мейсона нахлынула волна такой глубокой тоски, уныния и одиночества, что он едва не разрыдался.

В этот момент он снова увидел перед собой лицо Мэри. Но это было уже не прежнее видение, явившееся ему рядом со свечами алтаря.

Это скорее было просто воспоминание о прежнем видении. Он вспомнил, как Мэри повторила придуманный им девиз: «Не о чем не жалей, никогда не забывай». Мейсон всхлипнул и пробормотал:

— Я никогда не забуду о тебе, Мэри.

Ему показалось, что Мэри продолжает говорить. Он услышал слова: «Но мне показалось, что ты продолжаешь себя винить…»

Мейсон вдруг понял, что это не просто видение — это действительно дух Мэри, опустившийся к нему с небес во второй раз.

— Да. Я виню себя в этом, — удрученно сказал Мейсон. Слезы сами собой катились по его щекам. Он даже не замечал их.

— Ты не виноват, Мейсон, — сказала она. — Ты ничего не мог сделать. Возьми себя в руки. Продолжай жить и не позволяй горю целиком поглотить тебя. Живи так, как ты жил, когда мы познакомились. Ты же сильный. Я верю в тебя…

Она улыбнулась. Мейсон сглотнул слезу.

— Я постараюсь, Мэри. Я постараюсь…

Спустя несколько мгновений все исчезло. Видение растворилось во мраке.

— Не уходи, Мэри, — попросил Мейсон. — Побудь со мной…

Он осекся, услышав за своей спиной еле различимый звук шагов.

Оглянувшись, он увидел Джину Кэпвелл.

Увидев его опухшее, небритое лицо с огромными мешками под глазами и рано появившимися морщинами, она покачала головой.

— Мейсон, Мейсон… Ты очень плохо выглядишь.

Увидев Джину рядом с собой, он мгновенно взял себя в руки и своим обычным задиристым тоном произнес;

— Ты что здесь делаешь, Джина? Что тебе надо?

На мгновение задержавшись возле Мейсона, Джина направилась к столику с горевшими на нем свечами.

— Я пришла поставить свечку Мэри, — объяснила Джина.

Мейсон удивленно посмотрел вслед Джине.

— Вот как? — хмыкнул он.

— Да, — спокойно сказала Джина. — Я очень переживаю, что ее больше нет. Она была замечательной женщиной.

С этими словами Джина достала из сумочки несколько монет, положила их в небольшую жестяную коробочку, предназначенную для сбора оплаты за свечи. Вытащила из‑под столика длинную свечу и зажгла ее.

— Оставь меня в покое, Джина.

Она повернулась к нему со свечой в руках.

— Я сочувствую тебе, Мейсон. Я понимаю, как тебе тяжело. И помни, если тебе понадобится помощь и сочувствие, не стесняйся, звони мне.

Он угрюмо опустил голову.

— Времена, когда я мог обратиться к тебе за помощью, Джина, давно прошли, — глухо сказал Мейсон. — Так что можешь на это не рассчитывать.

Эти слова ничуть не смутили ее. Поставив свечку на столик, она спокойно повернулась к Мейсону.

— Никогда не говори никогда. Все может вернуться на круги своя. Думаю, что было бы глупо это отрицать.

Мейсон скривился.

— Такое может произойти только в одном случае…

Джина напряженно подалась вперед.

— Каком?

Мейсон поджал губы.

— Только, если ад замерзнет и черт наденут коньки, вот когда.

Тем не менее, Джину не смутило и это откровенное заявление. В ее ответных словах не прозвучало даже тени сожаления.

— Я не слышала этого, Мейсон, — спокойно сказала она. — Я понимаю, как тебе сейчас горько.

Он уныло поскреб себя по небритой и жесткой, как наждачная бумага, щеке.

— Единственное, чего я хотел — это уединение и покой, — словно жалуясь какому‑то невидимому собеседнику, сказал Мейсон. Тон его речи был таким же унылым, как и выражение лица. — Я надеялся найти все это здесь, в этой тихой церквушке. А тут, оказывается, какой‑то проходной двор… И еще ты со своим желанием утешить меня.

Джина состроила обиженное лицо.

— Хорошо я пойду, но прежде я хотела бы дать тебе один совет.

Мейсон вызывающе откинулся на спинку скамейки.

— А что можешь посоветовать мне ты, Джина? — гордо заявил он.

Она подошла поближе.

— Мой совет очень прост — перестань громко разговаривать сам с собой в общественных местах. Это добавляет дополнительные весьма любопытные краски к твоей и без того яркой репутации.

Покидая церковь, Джина на мгновение остановилась возле скамьи, где развалившись сидел Мейсон и положила руку ему на плечо.

Он медленно поднял голову и так мрачно посмотрел на нее, что она словно обжегшись тут же отдернула руку и поспешно вышла из церкви.

В дверях Джина столкнулась с Джулией Уэйнрайт.

Женщины смерили друг друга выразительными взглядами, после чего Джулия направилась к Мейсону.

— Что‑то ты быстро вернулась… — угрюмо сказал он, поворачиваясь к ней.

Смущенно опустив глаза, она подошла к нему и тихо сказала:

— Отец просит вернуться тебя домой.

Мейсон недоверчиво хмыкнул.

— Это он сам тебе такое сказал?

Джулия присела рядом с ним на скамью.

— Да, я только что разговаривала с ним по телефону. Не скрою — мне бы хотелось, чтобы ты выполнил его просьбу.

Он покачал головой.

— Вряд ли я смогу это сделать.

— Я понимаю тебя.

Джулия протянула к Мейсону руку и взяла его за запястье.

— Пойдем, Мейсон. Давай я помогу тебе.

Он посмотрел на нее полными тоски глазами.

— Ладно, я сам.

Мейсон взял недопитую бутылку виски и поднялся. Сделав несколько шагов, он вдруг остановился и повернулся к Джулии.

— Но ты можешь помочь мне в другом.

Она предупредительно подалась вперед.

— Да, конечно. Что я могу для тебя сделать?

Мейсон низко опустил голову.

— Я хочу позвонить. У тебя не найдется монетки?

Джулия недоуменно пожала плечами.

— Но ты можешь позвонить из дома.

Мейсон отрицательно покачал головой.

— Нет, мне нужно сейчас.

Она некоторое время колебалась, а затем махнула рукой.

— Хорошо. Значит идем к телефону звонить. А потом, после этого, ты поедешь домой. Договорились?

Мейсон хмуро кивнул.

Джулия взяла его под руку и они вместе зашагали к выходу из церкви.

Походка Мейсона была старческой, сгорбленной. Он едва переставлял ноги.

Последние слова Иден звучали для Круза оскорбительно. Однако, сейчас не это волновало его. Он разочарованно сказал:

— Иден, дело не в том, что ты смогла что‑то узнать и не в том, что я оказался посрамленным.

— А в чем же? — язвительно сказала она.

Круз смутился.

— А если окружной прокурор прав? Если действительно проходит какая‑то тайная операция? Ты ведь ее могла сорвать.

Иден удивленно подняла брови.

— Ты что, веришь тем сказкам, которые рассказывает тебе Тиммонс? С каких это пор? Ты что, забыл свои собственные слова о том, что ему нельзя верить?

Круз подавленно молчал.

В этот момент дверь в комнату открылась и на пороге вновь показался окружной прокурор. Тиммонс радостно улыбался.

— Ладно, ребята, вам сейчас прядется сделать небольшой перерыв в своем приятном разговоре, — насмешливо сказал он. — Отвлекитесь на минутку.

Круз и Иден как по команде повернулись к дверям.

— Что ты задумал? — враждебно произнес Круз.

— Я сейчас хочу спросить у Иден. Не эти ли сапоги она видела у меня в квартире и в гараже на Рэдблафф–Роуд?

С этими словами он жестом подозвал человека, который стоял за дверью. И тот медленно вошел в комнату.

Это был молодой бандит, который сидел рядом с водителем в микроавтобусе.

На нем были такие же сапоги из змеиной кожи, как на человеке, который приходил в квартиру Тиммонса.

Иден бросила на бандита уничтожающий взгляд и уверенно сказала:

— Да. Это он держал меня на мушке возле фургона и угрожал расправой.

Тиммонс радостно потер руки.

— Ну так вот. Знакомьтесь — это Хуан Мазар. Сотрудник иммиграционной службы США. В качестве тайного агента он внедрился в шайку промышлявшую переправкой нелегальных рабочих из Мексики. Его целью было помочь нам в борьбе с этими бандитами.

После того как Тиммонс представил его, Мазар кивнул головой.

В свою очередь окружной прокурор представил ему тех, кто находился в комнате.

— Это — полицейский инспектор Круз Кастильо, это — Иден Кэпвелл.

Они смущенно кивнули. Тиммонс победоносно продолжал.

— Хуан Мазар приходил ко мне домой специально для того, чтобы получить инструкции для дальнейших действий. Мы очень долго работали, чтобы внедрить его к ним.

Кастильо понял, что сейчас в очередной раз его ждут неприятности. Так оно и оказалось.

— Мы были очень близки к разоблачению этой шайки, — улыбаясь сказал окружной прокурор. — Однако твое вмешательство, Иден, все поломало. Теперь мы не сможем послать его обратно.

Круз и Иден стояли перед окружным прокурором словно нашкодившие школьники.

Кастильо решил, что нужно сказать хотя бы несколько строк в защиту Иден. Он посмотрел на Тиммонса и нерешительно произнес:

— Ты не можешь отрицать, Кейт, что у Иден были добрые намерения.

Иден гордо вскинула голову.

— Простите, — вызывающе сказала она, обращаясь к Кастильо. — Не надо отвечать за меня. Я сама могу ответить.

Она снова повернулась к Тиммонсу.

— Я приношу свои извинения за то, что помешала вам в проведении вашей операции.

Тиммонс милостиво кивнул.

— Слава Богу, что осталась в живых. Но больше не лезь в глаза полиции.

Иден смущенно потупилась.

— Хорошо, я больше не буду.

Посчитав такое завершение неприятно начавшегося вечера вполне достойным для себя, Тиммонс снисходительно улыбнулся.

— Ну, ладно. На сегодня, думаю — достаточно. Пора домой, а то, что‑то вечер затянулся.

Сейчас он чувствовал себя победителем. Ему вполне ловко удалось ускользнуть от обвинений и подозрений. А потом можно было проявить и милосердие — пощадить личные чувства Круза.

Однако, мгновение поразмышляв над этим Тиммонс решил безжалостно добить противника.

— Я с удовольствием отвезу Иден домой, — нагло заявил он.

После всего того, что за этот вечер пришлось испытать Кастильо это было достаточно сильным ударом.

Однако Круз попытался не подать вида.

— Хорошо, — спокойно сказал он. — Думаю, что Иден сама не будет возражать. Тиммонс повернулся к двери.

— Ну вот и договорились. А сейчас с вашего разрешения мы с Хуаном вас покинем. Всего доброго.

Они вышли из кабинета. Завернув за угол, Тиммонс и Мазар остановились.

Окружной прокурор хлопнул Хуана по плечу.

— Отлично, ты справился со своей ролью сотрудника иммиграционного управления на пять баллов.

Тот молча вытянул вперед руку.

Оглянувшись по сторонам и убедившись, что за ними никто не наблюдает, Тиммонс полез во внутренний карман своего пиджака и достал оттуда конверт, который положил в раскрытую ладонь Мазара.

— Как и договорились, — негромко сказал Тиммонс. — Можешь не пересчитывать.

Мазар усмехнулся.

— Деньги счет любят.

С этими словами он полез в конверт и принялся бегло пересчитывать пачку вложенных туда купюр.

Убедившись в том, что Тиммонс не надул его, он спрятал деньги в карман джинсов.

— Ну вот и хорошо.

Тиммонс недовольно поморщился.

— Ты мог бы мне поверить и на слово. По–моему, я тебя никогда не подводил.

Мазар усмехнулся.

— Однажды ты помог мне. Теперь я выручил из беды тебя. Будем считать, что мы квиты. Спасибо.

Тиммонс немного помолчал, разглядывая собеседника.

— Ты знаешь, — через несколько мгновений сказал он. — У тебя отличное лицо. Честное. Но больше в Санта–Барбаре видеть я его не хочу. Ты понял меня?

Иден недовольно повернулась к Крузу.

— Спасибо за то, что хотел помочь мне. Но я не нуждаюсь ни в чьей помощи. Я могу постоять за себя сама.

Круз сокрушенно развел руками.

— Прости, я не хотел. Это как‑то само собой сорвалось с языка. Надеюсь, ты не обижаешься?

Иден остановилась у окна и сложив руки на груди оправдывающимся тоном сказала:

— Ведь я хотела тебе помочь… Только и всего. Кастильо кисло улыбнулся.

— Я знаю.

Иден бросила подозрительный взгляд на дверь и понизив голос произнесла:

— Хочешь знать мое мнение?

Крузу передалась ее подозрительность. Он тоже оглянулся на дверь и заговорщицким шепотом сказал:

— Да.

Она несколько мгновений помолчала прислушиваясь к тому, что происходит вокруг, но из коридора не доносилось ни единого звука.

Тогда Иден сказала:

— Я думаю, что здесь творятся какие‑то непонятные дела…

Круз разочарованно вздохнул.

— Ты хочешь знать мое мнение? — сказал он. — Я думаю, что Тиммонс прав.

Иден упрямо мотнула головой.

— Круз, ты ошибаешься.

Кастильо попытался убедить ее в обратном.

— Если в этом деле заняты сотрудники иммиграционного управления, которые работают в качестве тайно внедренных агентов, то нам, простым полицейским, они имеют право об этом и не говорить. Лишь окружной прокурор может быть в курсе их дел. Так что на этот раз, думаю, мы ошиблись.

Иден, не скрывая возмущения, воскликнула:

— Ты что, Круз, неужели ты веришь всему, что он говорит?

Кастильо нахмурился.

— А ты хочешь сказать, что есть вполне достаточные доказательства для того, чтобы убедить меня в обратном?

Иден капризно дернула плечами.

— Ну, не знаю… Что же ты теперь собираешься делать?

Кастильо задумчиво прошелся по комнате.

— Я пока не готов ответить на этот вопрос, Иден, — сказал он. — Зато, я знаю, что нужно сделать тебе.

— Что же?

— Ты должна поехать домой и хорошенечко проспаться.

— Я не устала, — снова капризно заявила она. Круз обалдело посмотрел на нее.

— Как это не устала? После всего, что с тобой случилось за сегодняшний день и вечер, ты не устала? Что ты еще собираешься делать?

Она, поддавшись его примеру, принялась расхаживать по комнате из угла в угол.

— Не устала я потому, что у меня нервы на взводе… Неужели тебе не понятно, как чувствует себя человек в такой ситуации?

— От чего же. Вполне знакомое чувство.

— Вот поэтому я поеду в ресторан и еще поработаю.

Круз пожал плечами.

— Что ж, ладно. В таком случае я отвезу тебя на своей машине.

Он подался чуть вперед, чтобы взять ее за руку. Однако, Иден, к его удивлению, отстранилась.

— Спасибо. Я очень польщена вниманием ко мне со стороны окружного прокурора Тиммонса и полицейского инспектора Кастильо, но лучше будет если я возьму какую‑нибудь другую машину. Круз поморщился.

— Иден, не ладо. Не делай глупостей.

Но она решительно вышла из комнаты, хлопнув дверью.

Однако, будучи знакомым с характером Иден, Круз понимал, что сейчас нет ни малейшего смысла возражать ей либо бежать за ней вслед, пытаясь уговорить.

Несколько минут Кастильо нервно расхаживал по комнате, пока, наконец, не решил позвонить к себе на работу.

На службе в этот момент находился лишь его помощник Том, услышав его голос, Круз сказал:

— Привет, Том. Как у нас дела? … Что? … Мейсон Кэпвелл? … Еду.

Он бросил трубку и метнулся к выходу.

То, что он услышал привело его в состояние еще более сильного нервного возбуждения. Если это правда, то Санта–Барбара станет свидетелем самого громкого и шумного скандала за последние несколько лет. И снова это связано с семейством Кэпвеллов.

 

ГЛАВА 3

Мейсон устраивает небольшой розыгрыш. Чистосердечное признание облегчает вину. Навязчивое внимание Кейта Тиммонса к Иден Кэпвелл остается без ответа. Джина Кэпвелл продолжает плести интриги. Августа Локридж проявляет неподдельный интерес к делам бывшего мужа.

Джулия посадила Мейсона в машину и направила автомобиль к дому СиСи Кэпвелла.

Всю дорогу Мейсон молчал, лишь иногда отхлебывал из бутылки по небольшому глотку виски. На вопросы Джулии он не отвечал, а лишь мрачно усмехался.

В конце концов, он не выдержал и сказал:

— Джулия, если тебе очень хочется поговорить, то давай поговорим в более спокойной обстановке. Хотя, мне кажется, что разговаривать нам не о чем. Марка больше нет.

Все проблемы, связанные с его пребыванием в этом городе я уже решил. Думаю, он больше никому не сможет причинить вреда, по крайней мере, такого как причинил Мэри, — губы Мейсона задрожали и он снова умолк.

Джулия поняла, что спрашивать сейчас его о чем‑либо бесполезно. Скорее всего он разговорится, если они с СиСи хорошенько на него надавят.

А пока Джулия гнала машину вперед.

Когда автомобиль остановился возле дома Кэпвеллов, Мейсон выбрался из машины и шатаясь поплелся к двери.

Дрожащей рукой он пытался найти кнопку звонка. Наконец, ему это удалось, он попытался нажать и промазал.

Так он стоял, упершись головой в дверной косяк, пока не подошла Джулия и не завершила начатую Мейсоном операцию.

Дверь открыл СиСи. Вид у него был крайне встревоженный.

— Мейсон, где ты пропадал? — воскликнул он. — Мы уже собирались звонить в полицию.

Мейсон с трудом оторвал голову от спасительной опоры и заплетающимся языком промямлил:

— Только этого мне не хватало. Полиция‑то здесь при чем? Я не хочу иметь ни каких дел с полицией. Особенно, после того, что произошло сегодня.

СиСи всплеснул руками.

— Но мы ведь не знаем, что произошло сегодня. Ты толком нам ничего не рассказал. Может быть, нам стоит поговорить вначале в узком семейном кругу?

Мейсон осоловело посмотрел на Джулию.

— Ее ты тоже относишь к членам нашей семьи?

СиСи поморщился.

— Джулия помогла разыскать тебя. Если бы не она, то сейчас ты скорей бы всего отдыхал под присмотром какого‑нибудь дюжего полицейского в участке и слушал вопросы инспектора.

Мейсон усмехнулся.

— Я думаю, это у меня еще впереди.

СиСи еще шире распахнул дверь.

— Может ты войдешь?

Мейсон махнул рукой.

— Ладно, куда от вас денешься!

Джулия, которая стояла позади Мейсона, участливо спросила:

— Мейсон, тебе помочь?

Он отмахнулся.

— Вы ошибаетесь, если считаете, что я нахожусь во в невменяемом состоянии. Войти в свой бывший дом Я смогу как‑нибудь и без провожатых.

Тело Мейсона давало сильный крен в разные стороны, пока он шагал к расположенному в дальнем углу гостиной дивану.

Наконец, оказавшись возле него, Мейсон упал на мягкие подушки и с наслаждением простонал:

— Как приятно, наконец‑то, отдохнуть!

СиСи проводил его укоризненным взглядом, а спустя пару секунд пригласил Джулию присесть на стулья, расположенные напротив дивана.

Им пришлось подождать несколько минут, пока Мейсон придет в себя.

Мейсон сидел с закрытыми глазами, запрокинув голову, но сильные руки крепко сжимали бутылку с плескавшимся на дне виски.

Наконец, он открыл глаза, и сквозь мутную пелену посмотрел на отца и Джулию, которые были полны внимания и ожидали его объяснений.

— Что!? Что такое? Что вы на меня так смотрите?

СиСи и Джулия переглянулись. Первой разговор начала Джулия.

— Мы хотим тебе помочь Мейсон. Но для этого, ты должен рассказать нам с СиСи, что произошло. Что вообще произошло? Ты можешь сейчас хоть что‑нибудь рассказать? Мы очень беспокоимся.

Не говоря ни слова, Мейсон опять потянулся к бутылке, но внезапно его что‑то остановило. Прищурив один глаз, он внимательно посмотрел в бутылочное горлышко, но внезапно, видимо, передумал пят» и снова обратил непонимающий взгляд к СиСи.

— Мы хотим помочь тебе, — нахмурился СиСи. Он явно нервничал.

— Ты должен рассказать нам, что произошло.

Мейсон скривился.

— Джулия, я ведь тебе уже обо всем сказал, или ты меня плохо поняла?

Джулия развела руками.

— То, что ты сказал, абсолютно не проясняет ситуацию.

Мейсон заерзал на подушках, наморщился, озадаченно вытянув губы.

— Вот как? Ну ладно, для особо непонятливых повторяю по буквам: Марку пришел ф–и-н–и-ш. Финиш, конец — понимаешь?

Глаза Джулии расширились

— Что ты понимаешь под этим словом? — как бы прислушиваясь к Мейсону, произнесла она.

Мейсон хмыкнул.

— Ты что, не знаешь английского слова «конец»? Ладно, напомню по латыни…

Он напрягся, сморщил лоб, очевидно, пытаясь вспомнить латинское слово, соответствующее английскому слову «конец», но так я не смог этого сделать.

Махнув рукой, он безразлично сказал:

— А, ладно. Я, думаю, вы и так поймете. Конец ему, конец… А Вспомнил! Только это не из латыни, а из Шекспира, кажется: «…Он кормит червей…»

СиСи, осуждающе посмотрел на сына, и тяжело вздохнул.

— Мейсон, судя по нашим с тобой разговорам сегодня вечером, у меня сложилось такое впечатление, что ты не в своем уме.

Мейсон равнодушно отвернулся от отца, проигнорировал это заявление.

Чтобы Мейсон окончательно не умолк, Джулия горячо заговорила:

— Мейсон, ты ничего толком так и не сказал. Ты говоришь серьезно или шутишь? Мы никак не можем понять этого.

Джулия была возбуждена и жестикулировала руками.

От ее слов Мейсон скривился, словно подавился шкуркой лимона. Он пожевал губами и ответил спустя несколько минут.

— Вполне…

Джулия еще больше возбудилась.

— Но, что же ты сделал? Почему ты молчишь? Ведь рано или поздно тебе придется рассказать. Лучше скажи сначала нам, чем полиции.

Мейсон снисходительно улыбнулся.

— Да, перестаньте, наконец, угрожать мне полицией. Мне совершенно нечего скрывать — на спусковой курок нажал я.

СиСи не выдержал и вскипел.

— Послушай, Мейсон, что ты несешь? Это же полная глупость, какой‑то абсурд. Мейсон, ты понимаешь, где ты находишься и с кем разговариваешь?

Мейсон удивительно спокойно отреагировал на слова отца.

— Разумеется, — прохладно сказал он, — я сижу у тебя дома и разговариваю с тобой и Джулией. Ты удовлетворен?

СиСи в изнеможении опустил голову.

— Ты несешь какую‑то чушь, Мейсон, — тяжело вздохнув, сказал он, — это же полный абсурд. Мейсон охотно согласился.

— Да, это абсурд, — спокойно сказал он, — я бы даже сказал — черный юмор. Хотя, Марку было не смешно, когда он смотрел на дуло пистолета, который я держал в руке.

Джулия вскочила со стула.

— Ты его застрелил!?

Мейсон растянул губы в удовлетворенной улыбке.

— Наконец‑то, до вас дошло.

У СиСи едва не отвалилась челюсть.

— О, боже… Марк… — едва слышно произнес он.

Мейсон усмехнулся.

— Вот, вот. И, знаешь, что забавно, отец? Марк сказал та же самые слова. Удивительно, как в критические моменты разные люди вспоминают бога. Он тоже плел мне что‑то про грех, про то, что так делать нельзя, что за все я отвечу перед богом. А я и не знал, отец, что у вас с Марком столько общего. Наверное, даже больше, чем со мной,

СиСи схватился за виски.

В его голове стучало так, словно по ней били молотками, словно дико повышалось давлений. Потирая виски руками, он сокрушенно сказал:

— Черт побери, в таком случае нам надо спешить. Нам нельзя засиживаться здесь.

У Джулия испуганно расширились глаза, она взглянула на СиСи.

— Что вы собираетесь делать?

СиСи ответил ей укоризненным взглядом:

— Но не сдавать же его в полицию, в конце‑то концов.

Мейсон расслабленно откинулся на спинку дивана.

— Интересно, что я сейчас услышу? — пробормотал он, — неужели, мой папочка решил позаботиться о своем непутевом сыне?

СиСи пропустил эту колкость мимо ушей, а на повторный вопрос Джулии ответил:

— Надо срочно отправить его из города. В противном случае, ему не избежать тюрьмы.

Мейсон скептически буркнул.

— Интересно, как ты собираешься это сделать? Запаковать меня в чемодан и отправить багажным экспрессом в Лос–Анджелес? Или, может быть, достать мне фальшивые документы?

СиСи мрачно произнес

— В этом пока нет необходимости, а пока я возьму тебе билеты на автобус.

Мейсон усмехнулся.

— Как трогательно, ты хочешь помочь мне сбежать.

Боюсь, что слишком поздно. Джулия проявила нетерпение:

— Что ты имеешь в виду, Мейсон? Ты наделал еще каких‑нибудь глупостей?

Тот пожал плечами.

— Думаю, что полиция уже едет сюда.

СиСи ни минуты не колебался.

— В таком случае, мы спрячем тебя, а потом вывезем.

Мейсона это развеселило, он снова поднес бутылку к глазам, посмотрел, и на сей раз немного выпил Джулия мерила шагами комнату. Руки ее не находили покоя.

СиСи внимательно смотрел на сына, ожидая бол подробных объяснений.

Мейсон уже пил не морщась, словно в бутылке был не сорокаградусный напиток из злаков, а обыкновенная пепси–кола.

Очевидно, алкоголь уже не действовал на него. Смакуя напиток и причмокивая губами, он, наконец сказал:

— Я, конечно, должен тебе сказать огромное спасибо, отец, за такую самоотверженную заботу обо мне.

Однако, думаю, что это напрасно. СиСи передернул плечами.

— Но почему, почему? Расскажи, что за глупости ты еще натворил.

Мейсон равнодушно отмахнулся.

— Больше я ничего не натворил, как видишь. Ведь и ты, и Джулия находитесь здесь вместе со мной. Хотя, не скрою, я хотел поступить с вами как с Марком Маккормиком. Однако, все, что ты делаешь, отец, напрасно.

Тут Джулия не выдержала, она подскочила к Мейсону и взвизгнула.

— Прекрати говорить загадками, ты скоро доведешь нас до инфаркта.

Глядя из–подо лба, Мейсон почесал лоб и, философски заметил:

— Как это говорится в пословице: не спрячешь трех вещей — убийство, дым и… Короче говоря, и еще что‑то, сейчас уже не помню, что.

Наконец, терпение СиСи лопнуло.

Больше не заботясь о приличиях, он заорал:

— Прибереги свои идиотские пословицы для необитаемого острова, на который мы тебя отправим. Будешь развлекаться ими там.

СиСи бросился к телефону, расположенному на столе при входе в гостиную.

И тут Мейсон проявил необычайную для его состояния прыть.

Он быстро вскочил с дивана и подошел к СиСи.

— Я тронут твоей заботой, отец, — сказал он, — честно говоря, я не ожидал такого. Я думал, что ты с совершенным хладнокровием бросишь меня на съедение волкам.

СиСи набрал номер и приложил трубку к уху. Пока на другом конце линии не ответили, он тяжело дышал. В ожидании ответа, он сказал Мейсону:

— Знаешь, сынок, мы с тобой никогда не понимали и, похоже, никогда не поймем друг друга. Мы всегда разговаривала словно на разных языках. Хотя, вроде бы, принадлежим к одной нации.

В трубке, по–прежнему, раздавались длинные гудки. СиСи выругался:

— Черт, никто не отвечает. Но поднимите же трубку, хоть кто‑нибудь.

Так и не дождавшись ответа, он в сердцах ударил по рычагу телефонного аппарата.

— Надо же такому случиться, именно, в этот момент никого нет, — расстроенно сказал он.

Не успел СиСи положить трубку телефона, как раздался звонок в дверь.

Джулия едва заметно вздрогнула.

Заметив ее испуг, Мейсон спокойно констатировал:

— Отец, ты можешь больше не нервничать. Я слышу, как длинная рука правосудия тянется к нашей дверной ручке.

СиСи стоял растерянно у телефона, кусая губы.

— Давай, давай иди! — ободряющим тоном сказал Мейсон, — они ждут. Не надо заставлять их нервничать. Кто знает, что после этого взбредет им в голову. Еще начнут двери ломать.

Звонок повторился снова.

Растерянно осмотревшись по сторонам, СиСи отправился открывать.

На мгновение задержавшись перед дверью, он снова посмотрел на Мейсона.

Тот стоял посреди гостиной гордо вскинув голову, словно итальянский революционер середины прошлого века, за которым явился наряд австро–венгерской полиции.

Сейчас с него можно было бы писать картину под названием «Арест агитатора».

СиСи, наконец‑то, решился и резко рванул на себя дверную ручку.

На пороге, играя желваками, стоял Круз Кастильо.

— Ага, — радостно воскликнул Мейсон, — как я и предполагал — это полиция.

Кастильо вошел в дом и застыл у порога. Поза его была напряженной.

— Здравствуйте, мистер СиСи.

Поздоровавшись с хозяином дома, полицейский инспектор уставился на Мейсона, который, ерничая, шагнул ему навстречу и широко распахнул руки,

— Что ж, господин инспектор, забирайте меня, я весь ваш, целиком с потрохами. Не стоит даже раздумывать.

СиСи поспешно отмахнулся от сына.

— Круз, не обращай на него внимания, он просто спятил, — голосом, в котором явно угадывалась дрожь, сказал Ченнинг–старший. — Чем я могу помочь тебе?

Но Мейсон не унимался.

— Ну арестуйте меня, арестуйте меня, инспектор, — восклицал он, патетически вздымая к небесам руки. — Вам понятно? Делайте свое дело, — СиСи безнадежно посмотрел на Кастильо.

Поджав губы, Круз пристально посмотрел на Мейсона.

В глазах его сверкала, плохо скрываемая ярость.

— Пожалуй, ваш сын прав, — сказал он, обращаясь к СиСи.

Джулия перепуганно высунула голову из‑за плеча Мейсона.

— Что это значит, инспектор?

Кастильо шагнул навстречу Мейсону.

— Это значит, что я приехал его арестовывать.

Мейсон удовлетворенно кивнул головой.

— Да, меня надо арестовать за убийство.

СиСи снова нетерпеливо махнул рукой.

— Помолчи, Мейсон.

Обернувшись к Кастильо, СиСи спросил:

— Так в чем же дело, инспектор? Что произошло?

Но Мейсон не унимался.

— Он приехал арестовать меня за убийство Марка Маккормика.

СиСи, с плохо сдерживаемой яростью, заорал:

— Да, заткнись ты, Мейсон. Дай мне выслушать инспектора.

Круз кивнул.

— Это действительно так.

СиСи стал терять самообладание. Его жесты стала какими‑то ломаными и неестественными,

— Но ведь у тебя нет против него улик Круз, — без особой надежды в голосе, сказал он.

В разговор снова вступил Мейсон.

— Да есть у него улики, есть. Да, еще какие, — с какой‑то непонятной мстительностью, сказал он.

Круз едва разжал губы, чтобы сказать:

— Мейсон хочет во всем признаться. Он сам позвонил в полицию и заявил, что намерен явиться с повинной.

СиСи тяжело вздохнул.

— Послушай, Круз. Я еще раз прошу тебя не обращать внимания на его слова. Посмотри на него, ведь он в стельку пьян. Убит горем, сам не понимает, что делает и, что говорит. Он не может нести ответственности за свои слова. По крайней мере, сейчас

Но все попытки СиСи оправдать собственного сына в глазах полиции были напрасны — Мейсон страстно желал произвести впечатление, даже не столько на Кастильо, сколько на собственного отца.

Он подошел поближе к инспектору и, сунув руку в карман, сказал:

— Вуаля.

В следующее мгновение все присутствующие в доме увидели в руке Мейсона сверкающий никелем пистолет.

Подражая героям боевиков, Мейсон дунул в ствол и сказал:

— Вот дымящийся пистолет, правда, дым уже не идет, но ствол еще теплый. Я отдаю его в руки правосудия как орудие убийства, — он протянул пистолет Крузу Кастильо.

Крузу пришлось достать из кармана платок, чтобы не испортить отпечатки пальцев, которые, возможно бы, послужили вещественным доказательством.

Завернув пистолет в платок, он осторожно положил его в нагрудный карман.

Все происходившее сейчас в доме Кэпвеллов напоминало классическую немую сцену.

Джулия и СиСи перепуганно смотрели на полицейского инспектора. Тот, плотно сжав губы, сверлил взглядом Мейсона.

А главный виновник событий сегодняшнего вечера отвечал ему спокойным взглядом, лишь едва пошатываясь.

Кроме него, никто из присутствующих не знал, что являются свидетелями грандиозной мистификации

Окружной прокурор, лениво засунув руки в карманы, вошел в вестибюль ресторана «Орион Экспресс».

Несмотря на поздний вечер, здесь было довольно многолюдно. Когда он посмотрел на стойку бара, брови его удивленно поднялись.

Походкой в развалку он направился к сидевшей там Иден Кепвелл.

Она хмуро водила пальцем по стенке, стоявшего перед ней на стойке бара, бокала, когда позади ее раздался знакомый голос:

— Так, так, вот значит, где мы. Она даже не оглянулась.

Тиммонс уселся на свободный стул рядом с ней и издевательским тоном воскликнул:

— Вот уж кого не ожидал здесь увидеть. Ведь это же Ненси Дрю из Санта–Барбары. Наверное, наша доблестная предводительница скаутов совершила свой очередной подвиг и теперь заслуженно отдыхает после трудового дня.

Она демонстративно отвернулась.

— Вообще‑то, это мой ресторан, — глухо сказала Иден, — а вот, что здесь делаешь ты, мне совершенно не понятно.

Тиммонс растянул рот в жизнерадостной улыбке.

— А я вот решил пропустить стаканчик, другой, пока твое заведение не закрылось.

Иден почувствовала глубочайшую неприязнь к этому человеку.

То есть, нечто подобное она испытывала к нему всегда.

Но на этот раз, после того, как ее планы закончились в пустую, она уже не собиралась скрывать свое недружелюбие под маской притворства.

Иден решительно встала из‑за стойки и решительно бросила черев плечо:

— На это у тебя есть еще сорок пять минут.

С этими словами она направилась мимо Тиммонса к двери. Однако, с необычайной прытью, он схватил ее за руку и воскликнул:

— Эй, эй, эй! Куда ты? Что случилось?

Она решительно высвободила руку, отступила на шаг и холодно взглянула на него.

— Извини, что сегодня произошло, — сдержанно сказала Иден.

Тиммонс повернулся на вертящемся стуле я, закинув ногу за ногу, спросил:

— А за что, именно, ты приносишь мне извинения? За все, что между нами произошло или за какие‑то конкретные события?

Ее глаза горели упрямством. Чтобы сдержаться, она вынуждена была опустить голову.

— Я приношу извинения, что подозревала тебя в незаконных действиях, — тихо сказала Иден,

Он широко улыбнулся.

— Не знаю, к сожалению или счастью, но это происходит уже не в первый раз. Можешь не беспокоиться по этому поводу. Я на тебя зла не держу.

Ее холодный тон чуть–чуть смягчился.

— Это правда?

Голос Тиммонса в свою очередь приобрел оттенок сожаления.

— Жаль только, — протянул он, — что из‑за этих твоих выходок между нами ничего не сложилось.

Она покачала головой.

— А на что ты надеялся?

Тиммонс некоторое время с улыбкой смотрел на Иден, а потом, словно опомнившись, сказал:

— Ты очень красивая девушка. Сильная, волевая и абсолютно не предсказуемая. Невозможно даже предположить, что ты выкинешь в следующую секунду.

Иден надменно посмотрела на него.

— Ты считаешь, что это весьма крупный недостаток?

Тиммонс рассмеялся.

— О, нет, нет, боже упаси. Как раз это я считаю огромным женским достоинством. Именно, поэтому я не держу на тебя ни крупицы зла. Поверь.

Неподалеку от Тиммонса и Иден, разговаривавших у стойки бара, в полутьме ресторана мелькнула фигура в темно–зеленом комбинезоне. Это была Джина Кэпвелл.

Делая вид, что ей абсолютно безразлично присутствие рядом окружного прокурора и владелицы ресторана, она осторожно присела у ближнего к стойке бара стола.

Ни Тиммонс, ни Иден не заметили ее.

Иден лихорадочно пыталась сообразить, как ей действовать дальше.

А Тиммонс, похоже, был не прочь восстановить статус–кво в их отношениях.

Не смотря на то, что произошло, он решил не отказываться от своего первоначального намерения завладеть этой женщиной.

Точнее говоря, происшедшие сегодня вечером события даже еще сильнее разожгли в нем страсть и желание.

Действительно, самостоятельность и непредсказуемость суждений и поступков Иден, все больше привлекали его. Он, вполне, был бы удовлетворен, что такая независимая и экстравагантная женщина как Иден, попадет к нему в постель.

Для него сейчас не имело особого значения то, что последние поступки Иден, явно, объяснялись не слишком дружескими чувствами к нему.

Однако, отгоняя от себя мысль о том, что он неприятен этой женщине, Тиммонс объяснял все происшедшее ее излишним любопытством. Именно, поэтому он делал, пусть формальные, но шаги к примирению.

На его лице появилась блуждающая улыбка.

— Знаешь что, Иден, — сказал он, не замечая навострившей уши Джины, — давай выпьем по рюмочке, другой.

Иден равнодушно пожала плечами.

— А, что это даст.

Тиммонс по–прежнему рассеянно улыбался.

— Я думаю, что в результате этого мы сможем простить друг друга. Ты позабудешь обо всем дурном, что касается меня, а я прощу тебе твои подозрения.

Возможно, она бы и согласилась на предложения Тиммонса. если бы оно прозвучало не в столь вульгарной форме — она не относила себя к любительницам улаживать разнообразные конфликты за рюмкой спиртного.

Поэтому, спустя несколько минут она решительно ответила:

— Нет. Спасибо.

Тиммонс слегка стушевался.

— Иден, перестань, — с нотками обиды в голосе, произнес он, — давай поступим согласно известному принципу — что было, то прошло.

На этот раз пришел черед улыбаться Иден. Но при этом в ее глазах сверкало такое мстительное чувство, что даже непредвзятый сторонний наблюдатель мгновенно бы понял, что этому парню здесь ловить нечего.

— Нет, Кейт, — холодно сказала она, — твоя интуиция тебя не обманывает, нам незачем больше встречаться.

Похоже, что и у самого Тиммонса на этот счет не осталось никаких иллюзий. Все‑таки, слишком было ярко выраженным это желание Иден не возобновлять больше никаких отношений.

С некоторым разочарованием он пожал плечами.

— Возможно, ты и права. Хотя, откровенно говоря, я надеялся на то, что мы сможем помириться.

Она покачала головой.

— В океане много рыбы, Кейт. Я уверена в том, что ты обязательно найдешь себе кого‑нибудь другого.

Чувствуя, что вот–вот потеряет лицо, Тиммонс попытался за мужским бахвальством скрыть свое уязвленное мужское самолюбие.

— Ты же знаешь, Иден, я открыт для женщин любого типа.

Она хитро улыбнулась.

— Мне об этом прекрасно известно. Так что, потеряв меня, ты ничего не потеряешь. Я думаю, что то, что ты имел раньше и имеешь на сегодняшний момент вполне устроит тебя.

Тиммонс непонимающе мотнул головой.

— Что ты имеешь в виду?

Улыбка, блуждающая по ее губам, превратилась в гримасу отвращения:

— Если хочешь знать мое мнение — лучше держись Сантаны. Она более всего в твоем стиле.

Тиммонс почувствовал, что разговор подходит к концу.

— Я знаю, что именно этого тебе бы и хотелось, — разочарованно сказал он, — но ты то лучше всех знаешь, что мне надо.

С этими словами он встал со стула и, чмокнув губами, сказал:

— Пожалуй, я сегодня уже ничего не буду пять.

Суетливо похлопав себя по карманам в поисках неизвестно чего, Тиммонс, с явной неохотой, покинул бар.

По пути он задержался и смерил Иден разочарованным взглядом.

Она демонстративно отвернулась. Очевидно, это побудило Тиммонса ретироваться. Задержавшись на мгновение у двери, он обратил внимание на то, что Джина Кэпвелл, вынырнув из‑за спрятавшегося в полутьме столика, решительным шагом направилась к Иден.

Автоматически отметив про себя этот факт, Тиммонс вышел за дверь.

Иден по–прежнему стояла у стойки бара. Взгляд ее рассеянно блуждал по батареям бутылок, установленных за спином бармена. Пальцами она тихо барабанила по стойке.

Спустя мгновение, рядом с ней, сияя широченной улыбкой, стояла Джина Кэпвелл.

— Привет, Иден.

Та повернулась и вопросительно посмотрела на Джину.

— Добрый вечер. Я могу тебе чем‑нибудь помочь, Джина?

Та обернулась, словно опасаясь того, что их могут подслушать.

— Иден, у тебя есть для меня минутка?

Иден с недоверием посмотрела на Джину.

— Зачем?

— Поговорить.

Джина снова обернулась, словно знала, что за ней шпионят.

— Да. У меня к тебе есть небольшое дельце.

Иден брезгливо поморщилась, не скрывая своего отношения к Джине.

— О чем мы можем с тобой говорить?

Джина кокетливо улыбнулась.

— Не сердись, просто я хочу кое‑что сделать.

Пожав плечами, Иден отвернулась.

— Не понимаю, какое я имею к этому отношение?

Джина, заискивающе, заглянула ей в глаза.

— То, что я собираюсь сделать ничуть не повредит тебе. А напротив, принесет тебе пользу.

Иден на мгновение задумалась — до закрытия ресторана оставалось еще сорок минут, а поскольку она уже решила до закрытия домой не возвращаться, то вольно или невольно, ей приходилось думать о том, как скоротать оставшееся время.

Пожалуй, ничего дурного в том, что она выслушает Джину не будет, В конце концов. Джина кое–чем обязана ей.

В свое время Иден оказала ей довольно значительную услугу и, тем самым, возложила на нее кое–какие обязательства, которые порядочный человек всегда должен соблюдать.

Хотя в порядочности Джины, Иден глубоко сомневалась, однако, как и все нормальные люди надеялась на лучшее.

Поэтому, она, в конце концов, согласилась.

— Выпьешь чего‑нибудь? — спросила Джина. Иден кивнула.

— Пожалуй.

Она подозвала жестом бармена.

— Том, налей нам, пожалуйста, два мартини.

Джина уселась за стойку бара и, подождав, пока он принесет напиток в высоких тонких бокалах, начала.

— Знаешь, Иден, с тех пор, как ты оказала мне неоценимую услугу, уговорив СиСи не подавать на меня в суд, я все время думала, как бы тебя отблагодарить?

Иден пожала плечами.

— Ничего не надо, Джина. Ты же знаешь, что я абсолютно ни в чем не нуждаюсь и могу позаботиться о себе сама.

Джина вопросительно посмотрела на нее.

— А зачем же ты все это делала?

Иден задумчиво отпила мартини.

— Для того, чтобы ты оставила в покое нашу семью.

Джина вдруг стала суетиться и настойчиво повторять:

— Но, я, все‑таки, нашла способ отблагодарить тебя.

Иден решительно покачала головой.

— Ничего не надо, Джина, Давай забудем об этом и не станем возвращаться к этой теме.

Джина стала нервничать.

— Так я не могу, — ерзая на стуле, произнеся она, — я такой человек, что не люблю оставаться в долгу. Я всегда оплачиваю свои счета.

Иден задумчиво водила пальцем по ободку бокала.

— По–моему тебе просто скучно.

Джина стала отпивать мартини из бокала большими глотками.

Выпив весь янтарный напиток, она торопливо сказала:

— Я бы хотела, чтобы ты просто выслушала меня.

Иден уступила.

— Ну, хорошо. Что ты можешь сделать для меня?

Джина воспряла духом.

— Том, налей‑ка мне еще мартини, — крикнула она бармену.

Иден поморщилась.

— Тебе не кажется, что ты слишком много пьешь?

Джина уверенно помотала головой.

— Отнюдь, нет. Последнее время, как раз, я пью не слитком много. Ты вспомни, на что я была похожа, когда мы с СиСи расстались.

Иден усмехнулась.

— По–моему, об этом лучше не вспоминать. Ты была похожа на старую развалину, откровенно говоря.

Джина гордо вскинула голову.

— А теперь посмотри, что я представляю из себя сейчас. Я сбросила уже, наверное, килограмм восемь веса, так что стаканчик–другой мартини мне не помешает.

Когда Том поставил перед ней мартини, она снова отхлебнула вина и продолжила:

— Ты хочешь, чтобы Круз Кастильо расстался со своей женой? С Сантаной?

Внезапно лицо Иден окаменела Оно стало похоже на какую‑то безжизненную маску, с плотно сжатыми губами и холодными, как лед глазами.

Она молча отвернулась и стала медленными глотками пить мартини.

— Да, ладно, — небрежно махнула рукой Джина, — я же не слепая и не глухая. Я все вижу. Я вижу, что происходит вокруг меня.

Иден спокойно поставила бокал на стойку и, стараясь сохранять хладнокровие равнодушным голосом сказала:

— И, что же ты видишь?

Джина радостно засмеялась и полезла, а сумочку за сигаретами.

Это был тонкий тактический ход — заставить Иден излишне нервничать и волноваться. Обычно такие штуки у Джины всегда срабатывали. Какой‑нибудь легкой, полуминутной паузой она могла выбить противника из колеи, заставить беситься.

Ока рассчитывала на то, что так произойдет и на этот раз.

В общем, она была не далеко от истины.

Иден стала, действительно, нервничать, но это было заметно только по ее слегка дрожащим рукам.

Чтобы скрыть от Джины свое волнение, она тоже полезла в сумочку и стала смотреться в зеркало, поправляя рассыпанные по плечам свои белокурые волосы.

Джина выпустила струю дыма и. удовлетворенно сказала:

— Я знаю, что именно этого ты хочешь.

Слова Иден подтвердили, что Джина в своих расчетах не ошиблась.

— Если бы так и случилось, — нетвердым голосом сказала Иден, — то меня это не должно никоим образом касаться.

Джина на мгновение отвлеклась, чтобы по привычке быстрым взглядом обшарить зал.

Заметив пару–другую заинтересованных мужских взглядов из полутьмы ресторана, она кокетливо поправила прическу и обворожительно улыбнулась.

Увидев это, Иден пренебрежительно фыркнула.

Однако, Джина, как никто другой в этом городе, на подобные происки внимания не обращала.

Повернувшись назад к Иден, она лукаво сказала:

— А, если у Сантаны роман с окружным прокурором? Мистером Тиммонсом? И Круз об этом узнает? Он ведь разведется с ней, так?

Лицо Иден снова стало неподвижным.

Но на этот раз с ее щек сполз румянец и она как‑то мгновенно, на глазах, посерела. Растерянно хлопая глазами, она едва слышно произнесла:

— Я не знаю.

Торжествующе улыбаясь. Джина снова приложилась к бокалу с мартини.

— Ты все прекрасно знаешь, — сказала она, снова выдержав необходимую паузу, — разумеется, он непременно бросит ее. Надо только добыть кое–какие доказательства.

Иден рассеянно покачала головой.

— О чем ты говоришь, Джина,

Но та стала упоенно размахивать в воздухе рукой, в которой дымилась сигарета.

— Да, слухи и сплетни в данном случае не годятся. Тут должны быть веские доказательства. Нужно добыть что‑то солидное.

Иден низко опустила голову и глухо сказала:

— Я бы не советовала тебе лезть в это дело.

Но Джина распалялась все больше и больше,

— А почему это я не должна этим заниматься? Я думаю, что, именно, такое дело мне по зубам.

Иден грустно покачала головой.

— Они не нуждаются в твоем вмешательстве.

Неестественно громким, возбужденным голосом Джина воскликнула:

— Но, ведь, ты еще не знаешь моего плана.

Иден помрачнела еще сильней.

— Я и не хочу знать. Меня это совершенно не интересует. Если хочешь выпить еще, то заказывай побыстрее — бар через тридцать пять минут закрывается.

С этими словами она порывисто соскочила со стула и покинула зал.

Джина проводила ее разочарованным взглядом.

— Ладно, еще не вечер, — пробормотала она. — Я думаю, что тебе еще стоит подумать, милочка, над тем, что я предложила. Похоже, что ты еще не совсем хорошо знаешь свой собственный характер. Тебе это, наверняка, понравится. К тому же, тебе ничего не понадобится делать самой. Я все сделаю за тебя.

Она снова опустошила бокал и осоловелым взглядом посмотрела вокруг себя.

Ей уже начало казаться, что все мужчины улыбаются, приглашают за свой столик.

Как‑то неестественно живо она взмахнула рукой.

— Том, мне еще мартини. Только двойной.

Лайонелл Локридж продолжал свой затянувшийся ужин — на этот раз в компании своей бывшей супруги. Августа пыталась все‑таки убедить его в том, что восстанавливать детей Кэпвелла–старшего против его самого, дело бессмысленное и, к тому же, небезопасное. Но Лайонелл, по–прежнему, стоял на своем.

— Ну а что, если Джина все‑таки выудит информацию об Иден, которая меня интересует?

Августа положила себе в рот аккуратный ломтик нежнейшей рыбы.

— Нет, — небрежно сказала она, — я так не думаю.

Локридж задумчиво почесал подбородок.

— Мне тоже так кажется. Кстати, Августа, ты не могла бы помочь мне в моих предприятиях?

Она лукаво посмотрела на него.

— В каких предприятиях?

Локридж едва заметно смутился.

— Ну, я тебя потом посвящу во все подробности. А, в целом, тебе знакомо то, что я хочу предпринять.

Августа улыбнулась.

— Ты хочешь вернуть состояние, которое отобрал у тебя СиСи Кэпвелл?

— Да, — уверенно сказал, — я считаю, что для этого все средства хороши. В моем положении выбирать не приходится.

Она на мгновение задумалась.

— Что ж, если ты так решил… Вижу, что мне не удастся тебя переубедить. Так вот, если ты хочешь знать мое мнение, то, по–моему, ни Джина, ни Иден для твоих целей не годятся.

Локридж озабоченно посмотрел на бывшую супругу.

— Ты так думаешь? Для меня, довольно неожиданно услышать такое из твоих уст. Хотя… Тебе, наверное, виднее. Ты все‑таки лучше знаешь женский характер.

Августа удовлетворенно улыбнулась.

— Да, разумеется, Лайонелл. В этом деле ты со мной сравниться не можешь.

Локридж хмуро кивнул головой.

— Да, уж… В таком случае, ты, как знаток женского характера, могла мне что‑нибудь посоветовать?

На лице Августы появилось выражение глубокого удовлетворения.

— Разумеется, — сказала она. — Я даже вот, что могу тебе сказать — позабудь о всех этих Джинах, Иден и прочей шушере. Я сама займусь этим делом.

Локридж несколько растерянно посмотрел на жену.

— Что ж ты собираешься делать?

Она небрежно махнула рукой.

— Пусть тебя это не беспокоит. Я собираюсь пустить все это на самотек.

Лайонелл удивленно вскинул брови.

— Как? Закрыть на все глаза?

Августа заговорщицки осмотрелась по сторонам и наклонялась поближе к Лайонеллу.

Прожевав ароматный ломтик рыбы, она тихо сказала:

— На время, я вовсе исчезну со сцены.

Локридж выглядел совершенно обескураженным.

— Как это?

Она расхохоталась, откинувшись на спинку стула.

— Как приятно из твоих уст слышать, Лайонелл, что я тебе все еще не безразлична. Похоже, что будешь скучать по мне.

Локридж развел руками.

— Я просто не могу понять, что это все означает.

Она небрежно вытерла губы салфеткой.

— Пусть тебя это не беспокоит. Предоставь все это мне. Просто я хочу взять небольшой отпуск.

Локридж, по–прежнему, ошалело смотрел на бывшую супругу, которая с проснувшимся вдруг в ней аппетитом, стала поглощать все оставшееся у нее в тарелке.

Сделав небольшую паузу между очередными поглощениями пищи, она сказала:

— Все объясняется очень просто. Обычно в это время года мы выезжали из Санта–Барбары и я хочу поддержать традицию.

Выражение изумленности на лице Лайонелла сменилось каким‑то двусмысленным любопытством.

— А меня ты не приглашаешь? Ты не хочешь отправиться на летний отдых в веселой компании со мной?

Августа скептически глянула на бывшего мужа,

— Вряд ли ты захочешь, Лайонелл…

Она потянулась к блюду с креветками и, выбрав себе ту, что покрупнее, аккуратно отправила ее себе в рот. Локридж разочарованно следил за ней.

— Понятно, — буркнул он.

Августа, любуясь произведенным ею эффектом, завершила — на время — прием трапезы столь же изысканным глотком вина.

— Я собираюсь сделать такое, что тебе никогда бы не пришло в голову. Лайонелл, ты даже представить себе не можешь, что это такое…

Он нервно заерзал на стуле.

— Ну же, не томи…

Августа победоносно улыбнулась.

— Я поеду в летний круиз с… родителями. Думаю, что погода в Тихом океане будет полностью соответствовать его названию. Во всяком случае, мне хотелось бы именно этого. Я знаю, что смогу придать своему организму необходимый заряд бодрости.

Локридж скривился.

— Погоди, погоди… Ты что, собираешься отправиться на этом грузовом пароходе, который по полгода стоит на приколе у нашего океанского причала?

Августа капризно надула губы.

— Почему это грузовой? Никакой он не грузовой.

Лайонелл наморщил лоб.

— Так как его название‑то? По–моему, «Ураган»? Да? Нет, кажется, не «Ураган»… В общем, я не помню.

Августа снова отпила вино из бокала.

— Да, ты прав, Лайонелл. Это судно называется «Ураган».

Локридж вдруг расхохотался, откинувшись на спинку стула.

Августа поморщилась, в душе осуждая такое вульгарное поведение бывшего супруга.

— Что такое? Почему ты смеешься? — недовольно спросила она.

Локридж, наконец, утих. Вытирая слезы, проступившие в уголках глаз, он с едким любопытством спросил:

— А что, нынче пошла мода возить туристов в грузовых отсеках трюмов? Рядом с горами пшеницы, барелями нефти, среди токарных станков?.. Наверное, интересно чувствовать себя грузо–местом? На тебя заводят накладную, расписывают по кодам, грузят на корабль с помощью лебедки… А потом, на месте назначения, точно таким же образом, но, наверное, погрузив в сетку, достают из трюма… Представляю, какие пикантные ощущения испытывает твоя мамаша Минкс, когда ее как корову опутывают сетью и поднимают через широченный проем в грузовой палубе. Ей, наверняка, это нравится…

Августа скептически ухмыльнулась.

— Ну, ну, Лайонелл. Что ты еще скажешь? Давай, давай. Продолжай фантазировать по поводу того, в каком виде перевозят мою маму на этом грузовом теплоходе.

Лайонелл по–актерски закатил глаза.

— Ну что ж, я бы мог еще высказать предположение о том, что на грузовых пароходах очень приятно во время шторма. Это позволяет позаботиться о своей фигуре. Ни одной лишней капельки жира после того, как пару суток подряд вам придется побегать по трюму, уворачиваясь от раскатывающих по грузовому отсеку взад–вперед стальных труб или сорвавшихся креплений тюков с хлопком. Они могут очень приятно намять бока, если не успеешь вовремя увернуться. Впрочем, если даже и намнут, это тоже не плохо. Человек, подверженный сидячему образу жизни, очень хорошо сможет прочувствовать каждый свой мускул, особенно на мягком месте. Все остальное время до пункта назначения, очевидно, придется провести на животе. Тоже, наверняка, очень полезное занятие особенно для позвоночника и крестца… Потом, после такой поездки, осанка туриста приобретает гордый вид. Он выглядит, словно африканка, несущая на голове тазик с моченой кукурузой.

Августа, мрачно насупившись, возобновила трапезу. Однако, похоже, весь ее энтузиазм, по поводу крупных креветок уже прошел, а, возможно, причиной этому была довольно непрезентабельная картина морского путешествия, описанная красноречивым Лайонеллом Локриджем.

— Ну, так что? — спросил ее бывший супруг. — Именно таким прелестям ты собираешься посвятить весь свой летний отпуск?

Августа сделала вид, что пропустила весь этот весьма живописный рассказ мимо ушей. Правда, кислое выражение не сходило с ее лица.

— Просто мои родители знакомы с капитаном этого судна, — сказала она спустя несколько мгновений, — и ездят каждый год. И вообще, это никакой не грузовой пароход, если хочешь знать! Нормальное судно, правда, довольно давно построенное, но от этого прелесть путешествия на нем не уменьшается.

Локридж снова брезгливо поморщился.

— О чем ты говоришь, Августа? Это же обыкновенная старая калоша. К тому же, насколько я знаю, он всегда отправляется в путешествие без пассажиров. Тебе придется общаться только со своими милейшими родителями. Они могут поднять тебе настроение получше любого шоумена с Бродвея. Представляю себе эту картину. Августа наслаждается разговором со старушкой Минкс… Августа тут же съехидничала:

— Я смотрю, ты просто без ума от моих родителей. Наверно, в этом городе нет ни одного человека, который бы так любил их.

Лайонелл съязвил в ответ:

— Во всем мире нет человека, который бы так любил твоих родителей, как я. Ты должна гордиться своим близким знакомством со мной.

Августа отмахнулась от Локриджа как от назойливой мухи,

— Прекрати, Лайонелл. Твои шутки начинают уже надоедать мне.

Он удивленно вскинул брови.

— Неужели? Я всегда думал, что являюсь для тебя образцом красноречия и остроумия.

Сполна насладившись остротой собственного ума, он снова рассмеялся.

Правда, Августа совершенно равнодушно отреагировала на его плоское, по ее мнению, замечание.

— Ладно, вернемся к теме нашего разговора, — сказала она. — Я собираюсь пробыть на этом судне всего лишь пять недель. Это не такой уж большой срок, чтобы меня могло тошнить от собственных родителей.

Лайонелл иронически проронил:

— Да. Все запасы тошноты закончатся у тебя еще в океане. Так что, к моменту возвращения из этого изумительного, сверхъестественного экстраординарного, ультра приятного и наисладчайшего из всех путешествий, ты будешь выглядеть на все семнадцать — твой организм израсходует все запасы калорий и подкожного жира. Представляю себе, как за тобой будут увиваться юные поклонники. Мне придется спрятать тебя на своей яхте, чтобы они не могли целыми вечерами напролет толкаться у нашего дома.

Вот тут настал черед Августы. Она не могла упустить такого удобного случая, едко уколоть бывшего мужа.

— Дома, которого нет, — с искренним ехидством сказала она.

Локридж едва заметно побледнел, однако не подал виду, что уязвлен замечанием бывшей жены. С деланным равнодушием он махнул рукой.

— Скоро я верну себе дом и состояние, и все остальное.

Наигранный оптимизм Лайонелла ничуть не обрадовал Августу. Правда, настроение ее немного поднялось.

Произошло это из‑за того, что она стала свидетельницей падения настроения Лайонелла.

— Без моей помощи у тебя ничего не получится, — с наглой уверенностью заявила Августа. — Так что, давай перестанем пикироваться и поговорим более спокойно.

Локридж не без облегчения вздохнул. Августа всегда славилась своей едкостью и тем, что никогда не лезла в карман за крепким словцом. Когда все эти ее прелестные качества полностью проявляла себя в общении с другими и Лайонелл наблюдал за этим со стороны, это доставляло ему немалое удовольствие. В Санта–Барбаре никто не мог сравниться с Августой по этой части.

Однако, когда это все было обращено против него самого, Лайонелл мгновенно скисал. Со всем своим красноречием и остроумием он в споре с Августой был абсолютным ничтожеством. То есть он ощущал себя ничтожеством. Просто потому, что ему трудно было найти столь же оскорбительные слова и выражения, которые Августа выпаливала не задумываясь.

Лайонелл всегда пытался сформулировать свои мысли поярче, покрасивее и поцветистее.

А Августа совершенно не нуждалась в этом. Ее лексикон был наполнен самыми разнообразными — от наиболее вульгарных, до весьма возвышенных — слов и выражений, которые всегда с одинаковой точностью попадали в уязвимое место противника и наносили наиболее глубокие и чувствительные раны. Так едва не случилось и на этот раз. Лайонелл благодарил Бога за то, что Августа, очевидно, сама не испытывала сегодня вечером склонности к словесной схватке.

Поэтому, когда она предложила перемирие, он с готовностью принял ее условия. — Так о чем мы говорили?

Августа, с явно повысившимся аппетитом, снова принялась за креветки. Она окунала их в тонкий испанский соус и, с наслаждением разжевывая, проглатывала. Наконец, спустя несколько мгновений, она сказала:

— А чем ты, Лайонелл, собираешься заниматься этим летом? Останешься здесь и будешь болтаться на своей яхте? Или, может быть, куда‑нибудь поедешь?

Нельзя сказать, чтобы этот вопрос застал врасплох Локриджа. Однако, ему пришлось на некоторое время задуматься.

— Ну… — он как‑то неопределенно пожал плечами. — Вообще‑то, я не собирался остаться здесь. Я тоже еду…

Локриджу просто не хотелось выдавать свои секреты. Но в разговоре с Августой это было совершенно бесполезно. Она всегда могла вытянуть из собеседника именно то, что желала услышать.

— Правда? Как приятно услышать, — улыбнулась она. — После столь тяжких трудов, предпринятых тобой в последнее время, ты, наконец‑то, отдохнешь.

Лайонелл промолчал надеясь, что этот вопрос повиснет в воздухе сам собой и он сможет как‑нибудь увернуться от ответа.

Вообще, это было довольно странно. Особенно, если учесть, что Лайонелл прожил с Августой не один год и досконально знал все ее привычки и наклонности характера.

Вцепившись в него когтями любопытства, она запускала их все глубже и глубже, словно летучая мышь–вампир, которая впивается в ногу незадачливого животного и сосет кровь у него до тех пор, пока не насытится.

Лайонелл сейчас оказался в положении такого животного с той только разницей, что он видел впившегося в него вампира, однако, не мог и пальцем пошевелить, чтобы избавиться от назойливого кровососа.

— Итак, Лайонелл, — надменно сказала Августа, — Что‑то я не слышу от тебя вразумительного ответа. Ты собрался путешествовать на своей яхте?

Он криво улыбнулся.

— Ну… Я… Да. Но не совсем…

Она продолжала вгрызаться в него.

— Какой же экзотический остров ты собираешься посетить на этот раз? Насколько я помню, ты уже побывал на паре островков, километров в пятнадцати от Санта–Барбары. Надеюсь тебе там понравилось?

Локридж криво улыбнулся.

— Ну… Я… — он развел руками. — И общем, нет. На сей раз, это будет не остров.

Августа поднесла к губам бокал вина и, не сводя пристального взгляда с бывшего супруга сделала несколько маленьких глотков.

Немного посмаковав вино, она снова обратилась к Локриджу.

— Если это будет не остров, то что же? Неужели ты решил посетить какой‑нибудь новый континент?

Локридж замялся.

— Нет, ну это не совсем так… Хотя…

— А, я знаю, — радостно воскликнула Августа. — Наверное, ты собрался в Китай или в Россию. После того, как там началась перестройка, там побывала половина всех бездельников мира.

— А где же, в таком случае, побывала другая половина? — нахмурившись спросил Локридж.

— В Диснейленде, — мгновенно выпалила она. Локридж снова поморщился.

— Августа, прекрати. Я не хочу сейчас заниматься пустыми словопрениями.

Августа широко улыбнулась.

— Хорошо. А чем же ты предлагаешь заниматься одинокой женщине, которая проводит вечер в ресторане, на протяжении нескольких часов? Неужели мы должны смиренно сидеть на своих стульчиках и чинно отправлять в рот кусок за куском?

Локридж вынужден был согласиться с правотой ее слов.

Пожав плечами, он обернулся и, посмотрев по сторонам, сказал;

— Я погорячился. Все‑таки мы находимся в ресторане, а не в церкви.

И хотя разговор, с некоторых пор пошел по другому руслу, Августа легким усилием воли вернула его в нужное направление.

— Итак, куда ты едешь, Лайонелл? — ненавязчиво спросила она.

Стараясь хоть как‑то оттянуть момент расплаты, то бишь, момент истины — он стал непринужденно и галантно потягивать вино из бокала. Однако стреляного воробья Августу на таком простом трюке провести было невозможно.

Она впилась в своего бывшего мужа таким пристальным гипнотизирующим взглядом, что он спустя несколько секунд едва не поперхнулся и поспешно поставил бокал назад на стол.

— Ну, что ты на меня так смотришь? — жалобно протянул он. — Я не могу ответить тебе немедленно, по первому твоему желанию.

Она нахмурилась.

— Отчего же? Питаешься продумать, как без особых потерь отойти на заранее заготовленные позиции? Ты напрасно пытаешься увильнуть от прямого и честного ответа, Лайонелл. Я не дам тебе возможности скрыть твои тайны, даже не надейся.

Он обиженно надул губы.

— Августа, ты всегда превратно истолковываешь мое молчание. Клянусь тебе, у меня и в мыслях ничего подобного не было.

— Почему же ты молчишь?

Локридж развел руками.

— Должны же быть какие‑то паузы в разговоре, Августа, могу я отдохнуть и просто посмотреть по сторонам — кто здесь сидит, как кто одет, какие с ними женщины?

Августа осуждающе покачала головой.

— Ты же старый хрыч, Лайонелл. Тебе о здоровье думать надо, а не о женщинах и нарядах.

Он с притворным возмущением нахмурил брови.

— Ты уже во всем мне отказываешь… Наверное, опять вспомнила времена нашей молодости,

Августа постаралась предотвратить нежелательное развитие разговора.

— Да, это были любопытные времена, — со вздохом сожаления сказала она. — Жаль, что они уже давно кончились… Но ты мне так и не сказал, куда ты едешь этим летом на отдых. Ты не представляешь себе, как мне интересно узнать об этом. Наверное, Лайонелл, ты задумал что‑нибудь совершенно особенное — иначе ты бы не темнил так?..

Локридж в изнеможении махнул рукой и простонал:

— Ну, хорошо, хорошо, сейчас в тебе все расскажу. Только, пожалуйста, больше не изводи меня своими расспросами. И не надо проявлять такое назойливое любопытство.

Августа изобразила на лице оскорбленную мину.

— Это ты меня называешь назойливой? Значит, ты так относишься к своей бывшей законной супруге? Что, мне уже и спросить тебя никогда ни о чем нельзя? Вот какую благодарность я получила от тебя за те годы, что посвятила тебе… — она подавала все это под видом шутки, но Лайонелл услышал в ее словах и искренние нотки возмущения. — Как ты можешь даже говорить такое? Я — назойливая? Если бы я не относилась к тебе как к мужу, пусть даже бывшему, ноги бы моей сейчас здесь не было!

Локридж готов был заткнуть уши руками, лишь бы не слышать этих причитаний.

— Ну, хорошо, хорошо… — примирительно пробормотал он, поднимая руки. — Дорогая, я все тебе расскажу, только не возмущайся.

Но Августа не была удовлетворена таким вялым, с ее точки зрения, извинением.

— Попроси прощения и пообещай, что больше никогда не будешь так разговаривать со мной, — самоуверенно заявила она.

Локридж потупился.

— Обещаю.

Августа победоносно улыбнулась.

— А теперь рассказывай, — милостиво разрешила она.

— В общем, я решил в этом году отправиться не на остров и не на новый материк.

— Куда же?

— Не торопи меня, Августа, я сам все расскажу тебе, — он опасливо осмотрелся по сторонам, как будто боялся, что кто‑нибудь еще узнает его глубоко интимное намерение. Не заметив никакой явной опасности, он продолжил. — Я уезжаю в горы.

В глазах Августы блеснули хищные огоньки изуверского любопытства. Она даже подалась вперед, наклонив голову над Лайонеллом, словно стервятник над жертвой.

— Чего–чего, а такого я от тебя никак не ожидала, — с выражением крайнего изумления на лице сказала она. — Ты, привыкший полжизни болтаться на борту своей яхты, вдруг собрался тащиться на своих двоих куда‑то в горы? Кстати говоря, а что это за таинственные непонятные горы? Я была бы тебе очень благодарна, если бы ты рассказал мне о них хоть что‑нибудь… Надеюсь, что это не какие‑нибудь занюханные холмы вокруг Санта–Барбары?

Локридж натянуто рассмеялся.

— Нет, что ты! Это действительно горы, настоящие горы. Ты не поверишь, но я поеду в Гималаи, в Тибет!

Августа поразилась еще больше.

— Не может быть! — воскликнула она с энтузиазмом. — Я никогда в жизни не поверю в это! Не поверю до тех пор, пока ты не докажешь мне верность своих слов каким‑нибудь неопровержимым аргументом. Ну, я слушаю.

Локридж недоуменно пожал плечами.

— А как я могу доказать тебе это? Что, показать авиабилет? Разве тебе сейчас недостаточно моего слова?

Августа покачала головой.

— Нет, совершенно недостаточно. Я же абсолютно уверена, что такая мысль никогда в жизни не могла бы прийти тебе в голову самостоятельно. Значит, ты…

Не дожидаясь очередной порции измышлений Августы в свой адрес, Локридж сразу стал отчаянно трясти головой.

— Да, да, ты права. Разумеется, я не сам это придумал.

Августа удовлетворенно потерла руки и улыбнулась. В очередной раз она смогла добиться своей цели — вытащила, пусть даже при помощи раскаленных щипцов, необходимую ей информацию.

То есть, говоря начистоту, для Августы Локридж никогда не существовало информации ненужной или бесполезной. Ее интересовало все — от цен на имбирное печенье в булочной Джины Кэпвелл до результатов последнего благотворительного аукциона в церкви святой Инессы.

Однако ее особый интерес был направлен на семейство Кэпвеллов и, разумеется, на собственного мужа.

Августа всегда дотошно допытывалась обо всех тонкостях дел Локриджа и не только у него самого. О его реальных и воображаемых интригах и интрижках с разнообразными женщинами — правда, с этим у Лайонелла было негусто; она никогда не могла пропустить никаких сплетен и слухов, ходивших по Санта–Барбаре и касавшихся взаимоотношений Кэпвеллов и Локриджей, и всегда была в курсе всех семейных дел Ченнинга–старшего.

Судебные дела тоже интересовали Августу Локридж, поскольку ее родственница Джулия Уэйнрайт работала адвокатом, но это было уже чуть менее интересно, потому что по–настоящему увлекательных и захватывающих судебных дел через Джулию проходило не много. Лишь последний процесс по делу Дэвида Лорана, был по–настоящему интересен.

Между прочим, ни полиция, ни суд присяжных так и не смогли узнать, кто убил Мадлен, жену До–вида.

Но судя по тому, что Лоран и его прежняя подружка Шейла Карлайл исчезли из города, им было что скрывать.

Августа всегда подозревала, что эта семейка Кэпвеллов еще преподнесет немало сюрпризов охочей до сенсаций и разоблачений, скандалов и склок публике.

Однако самым странным образом это безумное, безграничное, бескрайнее любопытство Августы сочеталось с абсолютной неосведомленностью по поводу мелких дел и делишек своего бывшего мужа.

Например, она ни сном ни духом не ведала о том, что пекарня Джины Кэпвелл существовала до сих пор только на ее собственные, Августы Локридж, деньги.

Узнай она об этом, Джина лишилась бы последних волос. Августа при первой же встрече вцепилась бы ей в шевелюру.

Впрочем Лайонелл тоже не остался бы в стороне.

Но с ним бы она разобралась по–особому — чисто женскими способами.

Лайонелл должен был благодарить бога за то, что ему с Джиной удавалось соблюдать конспирацию на таком уровне, чтобы это не стало известно его бывшей благоверной.

Тем не менее, Августа все‑таки подозревала нечто подобное, в отношении своего экс–мужа — слишком уж часто Джина болталась рядом с Лайонеллом. Но подозрение — это еще не доказательство. А посему, у Августы оставалось еще широкое поле деятельности в этом направлении.

Поэтому выискивание мелких подробностей из личной жилки Лайонелла Локриджа было постоянным пунктом ее интереса. И, разузнав о планах провести летний отпуск в Гималаях, она мысленно внесла галочку в свой воображаемый список побед и достижения. Правда, этот вопрос оставался еще открытым — Августе не удалось разузнать подробности.

Но вечер был впереди и это открывало перед ней большие перспективы.

— Итак, Лайонелл, — с прежним любопытством спросила она, — кто же тебя надоумил пойти в горы?

Он махнул рукой, как будто уже отчаялся сопротивляться.

— Я принял приглашение супругов Бересби поехать на время летнего отпуска в Тибет. Надо немного встряхнуться.

— Хотите посетить далай–ламу? — ехидно поинтересовалась Августа.

Локридж пожал плечами.

— А почему бы и нет?

Августа рассмеялась.

— Никогда не видела более преданных буддистов, чем ты и Бересби. Сомневаюсь, что он вас примет.

Лайонелл без тени сомнения сказал:

— Наверняка, примет. Все‑таки мы не самые последние люди в этом мире… И, к тому же, думаю, что там бывает не слишком много американцев. Он сделает это хотя бы из простого любопытства.

Августа снова рассмеялась.

— Мне приятен твой непритворный оптимизм.

Локридж гордо вскинул голову.

— А я всегда был оптимистом, — уверенно заявил он. — Это всегда помогало мне в критических ситуациях.

— Я думаю, что ты снова попадешь в одну из таких критических ситуаций…

Он скривился.

— Это почему же?

— Потому что Бересби, по моему мнению, не самые приятные спутники в дороге, а тем более в таком экзотическом путешествии.

— Ну что ж, это твое право.

Лайонелл снова пожал плечами. Однако, на этом разговор не был закончен.

Августа продолжала допытываться:

— А на какой срок вы туда едете?

— Три недели.

На этот раз Августа расхохоталась еще громче. Лайонелл изобразил на лице недовольство.

— Что на этот раз вызвало твой смех, дорогая?

Немного успокоившись, она сказала:

— Думаю, что ты не оптимист, а неисправимый мазохист, мой любезный Лайонелл… Похоже, что это у тебя в крови.

Локридж обиженно посмотрел на нее,

— Ты всегда умела наклеивать ярлыки, дорогая, Потрудись хотя бы объяснить, почему ты считаешь меня последователем учения Захер–Мазоха?

Августа снова потянулась к бокалу.

— Что же, охотно объясню.

— По–моему, провести три недели с супругами Бересби тоже самое, что прожить два года в компания снежного человека.

Лайонелл недоуменно посмотрел на нее.

— Не знаю, почему ты считаешь их такими неприятными личностями? Но мне они нравятся

Она наклоняла голову и улыбнулась.

— Вот как?

Локридж не терял хладнокровия.

— Да, — спокойно ответил он. — Особенно приятно с ними будет где‑нибудь на леднике, на высоте, примерно шестнадцати тысяч футов.

— Что ж, — рассмеялась она, поднимая бокал, — Желаю тебе удачи!

Они отметили взаимное согласие хрустальным звоном.

— Я тоже желаю тебе удачи, дорогая!.. — с улыбкой сказал он.

— Спасибо, спасибо.

Отпив немного вина. Августа озабоченно повертела головой по сторонам.

Ресторан практически опустел. До закрытия оставалось, наверное, несколько минут, поэтому посетителя потихоньку покидали свои места.

— Похоже, мы остались здесь с тобой вдвоем, — сказала Августа. — Будь так добр, Лайонелл, позови официанта и попроси счет. Пора расплачиваться.

Локридж также осмотрелся по сторонам.

— Да, похоже, — констатировал он.

Никакого желания платить по счету у Лайонелла не было, поэтому он старался затянуть разговор как можно больше с тем, чтобы когда наступит ответственный момент, переложить финансовое бремя на плечи своей бывшей любимой супруги. Поэтому он изобразил неподдельный интерес к летнему путешествию Августы.

— Послушай, дорогая, — с елейной улыбкой на устах произнес Локридж. — Неужели тебе хочется собачиться с родителями на протяжении пятя недель в тропических лесах?

Никакого сомнения и том, что Августе начнет пререкаться с ним и тем самым утратит бдительность, у Локриджа не было.

Так оно и получилось на самом деле.

— А ты действительно собираешься карабкаться по обросшим мхом и лишайником булыжникам где‑то там в Андах? — парировала она.

Локридж нравоучительно помахал пальцем перед лицом Августы.

— Ни в Андах, дорогая, а в Гималаях. Запомни — в Гималаях.

— Ох, извини… — наигранно потупилась она. — Я совсем забыла. Хотя, по–моему, и то и другое находится где‑то рядом, в Китае.

Увидев, что полбутылки розового вина еще остались недопитыми, Локридж поспешно наполнил бокал. Нельзя же пропадать продукту. Тем более, если за это не придется платить самому — так, по крайней мере, он надеялся.

Осушив посуду большими глотками, он с некоторой долей иронии сказал:

— Китай — огромная страна, моя дорогая.

— Я знаю, — улыбнулась она. — Когда‑то в школе, на уроках географии мы это проходили. Я, конечно, много забыла с тех пор, но если меня спросят, могу безошибочно ответить, что Китай находится в Южной Америке.

 

ГЛАВА 4

Мейсон Кэпвелл признается в убийстве Марка Маккормика. Тело убитого — лучшая улика. Сантана не может устоять. Лайонелл Локридж и его бывшая жена отменяют планы летнего отдыха. Полиция остается в дураках.

— Ну, что? Будете надевать на меня наручники? — спокойно спросил Мейсон, протягивая руки к инспектору Кастильо. — Давайте, я же не сопротивляюсь…

Круз хмуро посмотрел на стоявшего рядом с Мейсоном СиСи Кэпвелла.

Тот мрачно опустил голову.

— Нет. Думаю, что этого не стоит делать, — ответил Кастильо. — Полагаю, что смогу надежно гарантировать вашу доставку в полицейский участок.

СиСи вздохнул с некоторым облегчением. Хоть этого позора удалось избежать.

— Садитесь в машину, мистер Кэпвелл, — сказал Круз, открывая дверцу полицейского автомобиля.

— Ну что ж, не хотите в наручниках — поедем так, — спокойно согласился Мейсон.

Он опустился на заднее сидение машины и, когда Круз уже намеревался закрыть за ним дверь, воскликнул:

— Подождите! Подождите!.. Я еще не сделал одно очень важное дело.

Круз и СиСи недоуменно переглянулись. Мейсон полез во внутренний карман пиджака и, достав оттуда почти опустошенную бутылку виски, с сожалением посмотрел на донышко, едва покрытое тонким слоем светло–коричневой жидкости, затем опрокинул остатки себе в горло и, размахнувшись насколько позволяли габариты машины, вышвырнул бутылку в сад перед домом Кэпвеллов.

СиСи брезгливо поморщился.

— Ну что ты делаешь, Мейсон? — укоризненно сказал он.

— Отец… — снисходительно ответил тот. — При аресте в полиции все равно забирают личные вещи… Неужели тебе хотелось бы, чтобы такая ценная вещь несколько лет хранилась потом в бесполезном полицейском архиве?

Круз, наконец, захлопнул за ним дверь и, спустя несколько секунд, машина тронулась с места.

СиСи проводил автомобиль обеспокоенным взглядом.

Всю дорогу до полицейского участка Мейсон сидел хмуро насупившись.

Внешний вид Круза Кастильо немногим отличался от того, как выглядел им задержанный.

Оба отвернувшись смотрели в окно, но каждый из них думал о своем. Из головы у Круза не выходила дурацкая история с исчезновением Иден Кэпвелл л, а так же семейные передряги с Сантаной. Его совершенно не радовало то, что Иден пытается самостоятельно проводить какие‑то непонятные расследования, лезет в его внутренние разборки с окружным прокурором. При всем при этом, рискуя, как оказалось, собственной жизнью.

Разумеется, Иден самостоятельная и вполне разумная женщина. Однако, поступать так безрассудно может только человек, незнакомый с тем, что такое уголовный мир.

Там, где дело касается мало–мальски больших денег — а переброска в США нелегальных иммигрантов из Мексики приносила неплохие барыши организаторам этого преступного бизнеса — люди готовы на все, лишь бы добиться желанной цели. Они убирают с дороги даже случайных свидетелей. А если дело касается слежки и пойманных за этим занятием агентов, то тут и речи быть не может о благоприятном для жизни исходе.

Обычно, в таких случаях — разговор короткий. Одно нажатие курка и… Полицейским потом приходится приниматься за расследование с самого начала. Учитывая, что Иден была в одной компании с отпетыми типами, вообще удивительно, что она осталась жива.

Правда, окружной прокурор представил одного из тех, кто был в микроавтобусе вместе с Иден, как тайного агента иммиграционной службы США. Тем не менее, это не меняло существа дела. Иден рисковала жизнью и рисковала совершенно неоправданно.

Во–первых, Круз, без всякой посторонней помощи, мог бы справиться с этим делом. Он уже сел на хвост этих ребят и оставалось лишь вопросом времени их полное разоблачение и взятие с поличным.

Во–вторых, ему действительно не нравилось то, что Иден, полная дилетантка в этих делах, смогла буквально за несколько часов добраться до этой шайки.

«Ну что ж, ей повезло, — думал Круз. — Повезло в этот раз. А что было бы в другой ситуации, в другой обстановке — еще не известно…»

Хорошо, что оказалось именно так, а не иначе. А если бы пограничный патруль случайно не напоролся на этот злосчастный микроавтобус? А если бы там оказались ребята покруче, которые принялись бы отстреливаться? А если бы… Этих «если бы» было столько, что у Круза голова пошла кругом.

Стараясь отогнать неприятные мысли, Круз оглянулся.

Мейсон сидел у окна с полузакрытыми глазами, у него был вид сомнамбулы. Очевидно сказалось нервное напряжение и нарядное количество выпитого.

Круз отвернулся и с мрачным видом снова подумал о своих взаимоотношениях с Иден, Сантаной и окружным прокурором.

Поведение Тиммонса вызывало у Кастильо временами бешеную ярость. Когда Кастильо видел его самодовольную ухмыляющуюся рожу, он частенько испытывал желание пускать в ход кулаки.

Как это нередко бывало в школе. Когда они мерялись силами на заднем дворе. Тогда победителем, почти всегда, выходил Кастильо. Он был физически крепче а ловчее противника, а тот отличался лишь агрессивностью и желанием сделать что‑нибудь исподтишка. Вражда Круза и Кейта имела давний характер и объяснялась она не только взаимной личной неприязнью, Тиммонс всегда демонстрировал свое подчеркнуто неуважительное отношение к национальным меньшинствам. Он с пренебрежением отзывался о «чиканос», «ниггерах» и «узкоглазых», как будто они были людьми второго сорта. Правда, потом, в старших классах, очевидно уже задумавшись о будущей карьере, он несколько поутих и больше не афишировал этих своих чувств. Да и при выборах на должность окружного прокурора ему пришлось постоянно утверждать о своем неизменном дружелюбии по отношению ко всем жителям Америка. Будь то они белые, черные или желтые.

Но Кастильо знал истинное лицо окружного прокурора и не испытывал по отношению к нему никаких иллюзий. Круз никогда не завидовал высокому общественному положению Тиммонса, досадуя, однако, временами, что на такой важной должности находится человек никчемный и самовлюбленный.

Должность окружного прокурора требовала от человека, ее занимающего, целиком посвятить себя нуждам общества и интересам людей.

О Кейте Тиммонсе можно было сказать, что он думает лишь о себе и заботится лишь о своих нуждах. Сам же Тиммонс думал по–другому. Ему казалось, что такой человек как он достоин занимать такую высокую должность. Когда после окончания Йельского университета он вернулся назад в Санта–Барбару и ему предложили выставить свою кандидатуру на пост окружного прокурора, Тиммонс сразу же согласился.

Он всегда был намерен сделать карьеру политика, в должность окружного прокурора для него являлась необходимой первой ступенькой в такой возможной карьере. Вообще, Тиммонс обожал политику и все, что с ней связано. Ему нравилось комбинировать, разрабатывать планы, строить интриги, выдумывать условные знаки, принимать быстрые решения. Вместе с тем, получив высшее юридическое образование, он приобрел навыки прагматика и реалиста. Тиммонс понимал, что в Санта–Барбаре, в другом ли городе нужно будет зачастую идти на компромиссы с людьми, которые никогда не пригласят вас к себе… Например, с лидерами разнообразных общественных организаций, расовых и национальных общин. То же самое касалось и преступности Тиммонс рассуждал так — преступность и порок продолжают существовать всегда, чтобы ни происходило. Если он сможет взять в свои руки хоть какой‑то контроль над этой клоакой, то ему удастся сделать быструю карьеру на поприще общественной деятельности. К тому же он был не чужд личного обогащения. Тиммонс отнюдь не относился к отпрыскам самых богатых и влиятельных жителей Санта–Барбары, а потому ему приходилось заботиться о деньгах. Точнее, не о деньгах, а о сверхденьгах. Потому что то, что он получал, находясь па посту окружного прокурора, вполне могло бы обеспечить потребности среднего американца. Но Тиммонсу не хотелось быть средним. Он считал, что наделен такими способностями и талантами, которые выделяют его из среды обычных средних граждан Америки. В этом его постоянно убеждали успехи на службе и то, каким неизменным вниманием он пользовался среди женщин Санта–Барбары.

Правда, служебные успехи, главным образом, были обусловлены прочными связями Тиммонса с преступным миром.

Тиммонсу до поры до времени везло — никто не подозревал о том, что он прочно и напрямую завязан с преступными организациями, которые тянули свои щупальца из Лос–Анджелеса.

Точнее, кое‑кто уже подозревал, однако, никаких конкретных улик и доказательств у Кастильо не было. Догадки и подозрения не могут служить весомым аргументом для суда присяжных заседателей. Тем более, если они касались такого высокого должностного лица, как окружной прокурор. Правда, любые слухи касательно неприглядной роля Тиммонса, просочившиеся в прессу, могли послужить концом его карьеры. Но на это Кастильо не был способен, он считал себя выше подобных методов борьбы. Тиммонс, кстати говоря, активно пользовался такими методами, и Крузу довелось на своей шкуре испытать, что это такое. Стоит только вспомнить выступление окружного прокурора в прямом эфире, после вынесения оправдательного приговора Дэвиду Лорану, по делу об убийстве Мадлен Кэпвелл. Тогда Тиммонс бессовестно обвинил полицейское управление, а точнее, Круза Кастильо в том, что по его вине, из‑за якобы плохо проведенного предварительного расследования и следствия по этому делу, преступник не понес наказания. Круз Кастильо был так же обвинен в низком профессионализме и неспособности выполнять свои обязанности. Правда, после этого конфликт был улажен, но не надолго. Окружной прокурор продолжал подставлять Круза при каждом удобном случае — будь то провал полицейской операции по задержанию незаконно проникших на территорию Соединенных Штатов Америки из Мексики иммигрантов либо что‑то еще. Тиммонс не мог равнодушно смотреть на то, как спокойно и умно работает Круз Кастильо, который постоянно мешал ему, окружному прокурору. Кастильо дотошно разбирался с каждым делом, которое ему поручалось. Он великолепно ладил с людьми, при этом не заискивал с ними, а просто уважительно относился к ним. За это его уважали не только сотрудники полицейского управления, но и жители Санта–Барбары. Тиммонсу просто не терпелось растоптать этого мерзкого «чиканоса» не только как инспектора полиции, но и как мужчину.

Особую ненависть Кастильо Тиммонс заслужил тем, что демонстрировал явные признаки неравнодушия ко всем женщинам, с которыми тот был связан. Круз не сомневался в том, что Тиммонс делает это из единственного желания досадить ему и таким образом продемонстрировать, что он находится выше его не только по; служебной лестнице, но и как мужчина. Вот это уже не просто раздражало, но и бесило Круза. Он не собирался прощать окружному прокурору его гнусные выходки, касавшиеся его служебных дел, но в том, что касалось их взаимоотношений, с женщинами, по мнению Круза, $ окружного прокурора не было оправданий. Это была откровенная наглость, продиктованная более высоким положением на социальной лестнице и самой обыкновенной завистью.

Крузу постоянно приходилось сдерживаться, когда он видел, как окружной прокурор клеится к его жене я к Иден Кэпвелл.

Особенно возмутительными были последние выходки Тиммонса. Он слишком много взял на себя, и на это Круз не собирался закрывать глаза. Еще немного, я Кастильо расквитается с Тиммонсом. Еще немного…

Автомобиль остановился у полицейского участка. Круз вышел из кабины и открыл дверцу перед мрачно насупившимся Мейсоном:

— Приехали.

Мейсон выглядел еще хуже, чем тогда, когда Кастильо приехал арестовывать его. Лицо Кэпвелла посерело и осунулось, морщины на лбу превратились в настоящие складки, а щетина казалась еще более черной.

Очевидно, по дороге он все‑таки заснул, потому что, услышав слова Кастильо, вздрогнул и резко повернул к нему голову.

— Что, уже пора? — спросил он.

— Пора, пора, — хмуро ответил Круз.

Мейсон едва выбрался с заднего сиденья автомобиля и, шаркая ногами, поплелся к двери полицейского участка. Круз сопровождал его сзади. Когда Мейсон стал подниматься по ступенькам, которые вели ко входу в участок, его сильно накренило в сторону. Крузу пришлось даже придержать арестованного за локоть, чтобы тот не завалился.

Но почувствовав поддержку Кастильо, Мейсон самонадеянно заявил:

— Я могу обойтись и без посторонней помощи.

— Хорошо, хорошо, — поспешил успокоить его Круз.

Мейсон кое‑как добрался до двери и потянул на себя дверную ручку. На этот раз его крен перешел в падение, и Кастильо ершилось приложить немало усилий для того, чтобы удержать Мейсона.

По коридору участка Мейсон проследовал под непосредственным контролем Кастильо. Тот придерживал его за плечи.

Круз распахнул дверь своего кабинета и аккуратно провел к стулу арестованного.

— Садись, Мейсон, — грустно сказал он, — в твоих ногах точно правды нет. Сейчас тебе нужно отдохнуть.

Мейсон рухнул на стул так, словно ему подрубала ноги. Очумело хлопая глазами, он водил головой, словно пытаясь понять, куда попал.

— Где мы? — едва выговорил он.

Круз снял пиджак и повесил его на спинку стула возле своего рабочего стола, заваленного бумагами и папками.

— В полицейском участке, — ответил он. Круз подошел к стоявшему на широком подоконнике автомату варившему кофе, и приложил ладонь к стенке. Автомат, как ни странно, работал. Засунув в приемное отверстие большой пластиковый стаканчик, он налил порцию горячего кофе и поставил ее на стол перед Мейсоном. Тот сейчас находился на грани между жизнью и сном.

Мейсон попытался протянуть руку, чтобы взять стаканчик с кофе, но рука предательски пролетела мимо. Впустую сжав пальцы, как робот клешню, Мейсон ошалело посмотрел на руку и громко икнул. Круз похлопал его по плечу:

— Да, парень, ты сейчас в довольно скверном состоянии.

Мейсон закинул голову и через плечо посмотрел на Круза:

— Ничего подобного, — самоуверенно заявил он, — со мной все в порядке, сейчас ты убедишься в этом сам.

Вторая попытка овладеть стаканчиком с кофе оказалась более удачной. Тупо посмотрев на густую черную жидкость, Мейсон спросил:

— А что это такое?

Круз помимо воли усмехнулся:

— Я понимаю, Мейсон, что тебе это сейчас крайне неприятно, но, уверяю тебя — это надо выпить, тебе станет немного легче.

Мейсон снова с сомнением посмотрел в стакан:

— Это похоже на большую черную дыру Калькутты, — попытался сострить он

После этого он принюхался к напитку и, сообразив наконец, что ему предложили, сказал:

— Это кофе, за что я и приношу вам, господин полицейский инспектор, глубокую благодарность.

Круз махнул рукой:

— Не стоит, ото всего лишь обыкновенный кофе из автомата. К тому же, я думаю, что нам но удастся обойтись без этого, если мы хотим поговорить о чем‑то.

Он придвинул поближе свой стул и уселся прямо напротив Мейсона. Круз положил перед собой несколько бумаг, в том числе протокол задержания, и сказал:

— Для начала я хотел бы соблюсти некоторые формальности. Мейсон, ты имеешь право на молчание, имеешь право на адвоката…

Мейсон вскинул голову:

— Я сам адвокат, — возмущенно сказал он, — и буду защищать себя сам. Свои права я знаю, можешь не зачитывать их, буду рад поскорее ответить на все интересующие полицию вопросы и подписать протокол, а потом мы смело можем пойти и отметить это дело.

Круз непонимающе посмотрел на арестованного:

— Что?

— Я говорю, пойдем и выпьем за успех нашего безнадежного предприятия.

Кастильо с сомнением посмотрел на Кэпвелла и откинулся на спинку стула.

— Я думаю, что для начала тебе нужно выпить кофе, — наставительно сказал он, — а уж потом я посмотрю, сможем ли мы договориться.

Мейсон отхлебнул из пластикового стаканчика и поморщился:

— В вашем автомате кофе заваривают, наверное, из фасолевых зерен. На вкус и запах он примерно такой же, какой была похлебка из чечевицы в доме моего далекого прадеда. По–моему, он приехал в Америку из какого‑то английского графства. А твои предки откуда, Круз?

Кастильо глянул на Кэпвелла исподлобья:

— Я думаю, что мои предки когда‑то воевали с твоими предками за право жить на этой земле, но, в сущности, это все равно. Ты лучше пей кофе, а я подожду.

Мейсон покосился на инспектора:

— Я не понимаю — а чего ты ждешь, Круз? Я в совершенно нормальном состоянии, ты можешь приступать к допросу прямо сейчас

Круз сидел, задумчиво подперев рукой подбородок. Как ни странно, он не испытывал к Мейсону каких‑то неприязненных чувств — наверное потому, что он был ему чем‑то симпатичен. Самостоятельный, независимый в суждениях, нельзя отнять Чувство юмора, пусть далее черного, был предав Мэри и тяжело переживает ее смерть — все это не могло не вызывать у Кастильо чувства элементарного сострадания и сожаления О том, что так вес получилось.

Точнее, Круз еще не знал, что случилось с Мейсоном и Марком Маккормиком, что произошло между ними на крыше отеля «Кэпвелл».

Именно для того, чтобы узнать об этом, он и привез Мейсона в участок. Именно поэтому сейчас поит его кофе в ожидании, пока Мейсон придет в такое состояние, когда сможет связно разговаривать. Но, похоже, Мейсон совершенно не был согласен с таким мнением инспектора. С отвращением проглотив немного кофе, Мейсон поднял голову;

— О, я смотрю, у тебя на столе есть пишущая машинка. Давай, заправляй бумагу, в самом деле, не вручную же тебе заполнять протокол.

Кастильо задумчиво повернул голову и посмотрел на машинку.

— Ну, начинай, Круз, — снова повторил Мейсон, — давай, печатай свои бумаги, заполняй протокол, оформляй задержание, ну, и так далее.

Кастильо покачал головой:

— Нет, Мейсон, я, пожалуй, сначала лучше послушаю.

— Не стоит тратить время на бесполезное занятие, — Мейсон, не без удовлетворения поставил на стол пластиковый стаканчик с недопитым кофе и торжественно встал со стула. — Ну что ж, я думаю, это разумный ход с твоей стороны, Круз, — заявил он.

Кастильо настороженно перегнулся через стол:

— Что ты собираешься делать, Мейсон?

— То, ради чего мы с тобой здесь собрались, — уверенно ответил тот. — Я собираюсь сделать признание, — Мейсон снова откинулся на спинку стула.

— Хм, вот как? Ну что ж, валяй.

Мейсон поначалу немного почмокал губами, будто пытаясь изгнать изо рта неприятный привкус полицейского кофе, а затем торжественно заявил:

— Я, Мейсон Кэпвелл, будучи в полном здравии и трезвой памяти, заявляю, что убил Марка Маккормика.

Услышав это, Кастильо, вопреки ожиданиям Мейсона, отрицательно покачал головой:

— Да ты просто пьян, — сказал Круз. — Я думаю, что тебе стоило немного проспаться, хорошенько отдохнуть.

Мейсон вскинул руку и помахал пальцем перед носом Круза:

— Ничего подобного, — решительно сказал он, — сегодня весь вечер почему‑то все окружающие считают меня сумасшедшим или нетрезвым, и все потому, что я много разговариваю и, в основном, по делу. Почему‑то никто не любит выслушивать правду о себе,

Кастильо снова повторим

— Я согласен с ними. Думаю, что ты действительно пьян и тебе не стоит сейчас брать на себя такую ответственность в таком состоянии.

Мейсон усмехнулся:

— Ну что ж, если ты думаешь, что это как‑то остановит меня, то ты ошибаешься. Так вот, я, Мейсон Кэпвелл, в нетрезвом уме и нетвердой памяти, заявляю, что я убил Марка Маккормика. Можешь занести это я протокол.

Круз тяжело вздохнул:

— Ну что ж, если ты хочешь поговорить об этом именно сейчас, я согласен, только» если можно, изложи все поподробней.

Мейсон пожал плечами:

— А никаких подробностей нет. Я просто убил его и все. Это было необычайно просто, Круз. Интересно, а тебе самому известно такое чувство?

Кастильо промолчал.

— Ну ладно, не хочешь отвечать, не надо, — спокойно констатировал Мейсон. — Так, что тебя там еще интересует? Орудие убийства? Рассказываю, это пистолет, который я добровольно передал в руки правосудия.

Круз хмуро повел головой.

— Насчет пистолета мы еще разберемся, Мейсон, эксперты проведут исследования, снимут отпечатки пальцев, сделают баллистическую экспертизу, ну и так далее. Да что я тебе об этом рассказываю, ты же сам юрист все это прекрасно знаешь.

Кэпвелл как будто и не пил кофе, глаза его по–прежнему осоловело хлопали, он покачивался, стоя на месте.

— Так что же тебя еще интересует, Круз? — продолжил он. — Я готов рассказать все, что знаю.

Круз поднялся со стула.

— Как юрист, работающий в ведомстве окружного прокурора… Работавший, — поправился он, — ты, разумеется, должен знать, что все это не улики для следствия.

— Неужели? — скептически сказал Мейсон. — Интересно, а что же еще должно быть уликой, кроме орудия убийства и добровольного признания?

Круз нетерпеливо махнул рукой.

— Мейсон, перестань, ты же прекрасно знаешь, что главная улика — это тело, тело убитого.

Мейсон покачал головой.

— Ах, вот ты о чем. Да, тело действительно является уликой, но, к сожалению, тела у меня нет, я от него избавился.

Кастильо непонимающе смотрел на арестованного.

— Как это — избавился? Куда ты его дел?

Мейсон удовлетворенно усмехнулся.

— Ладно, я пошутил. Я же понимаю, что без тела следствие ничего не сможет сделать. Я готов отвести вас на то место, где спрятано тело.

Круз взглянул на часы — была половина первого.

— Ну что ж, если тебе так хочется, мы можем сделать это прямо сейчас, — сказал он. — Во всяком случае, я к этому готов.

Он снял свой пиджак со спинки стула и стал одеваться.

— Только прежде, если позволишь, — попросил Мейсон, — я хотел бы сделать один телефонный звонок. Я имею на это право, не так ли?

Кастильо придвинул к нему телефон.

— Разумеется. Звони, пожалуйста.

Мейсон тяжело опустился на стул рядом с телефонным аппаратом. Мейсон некоторое время ждал, а потом, вскинул голову и сказал стоявшему за его спиной инспектору:

— Если не возражаешь, я хотел бы это сделать в одиночестве.

Кастильо пожал плечами.

— Пожалуйста, но учти — если все обернется все так, как я рассчитываю, то тебе придется очень сильно пожалеть об этом. Я буду сильно разочарован.

Мейсон сделал понимающее лицо.

— Не пугайся, Круз, уверяю тебя, зря времени ты не потеряешь. Сегодня тебя ожидают еще много приятных сюрпризов.

— Ладно, — процедил Круз сквозь плотно сжатые губы, — я буду за дверью.

Мейсон внимательным взглядом проследил, как полицейский инспектор удаляется в коридор и потянулся к телефонному аппарату.

— Что ж, думаю, Что эта ночь запомнятся надолго. И не только нам, — пробормотал он, набирая номер.

Несколько минут Кастильо озабоченно расхаживал под дверью собственного кабинета в коридоре полицейского участка. Из‑за двери не доносилось из единого звука. Не понятно было, звонит ли Мейсон кому‑либо или нет — его голоса Кастильо так и не услышал.

Спустя несколько минут, он все‑таки решился и осторожно открыл дверь. Мейсон, уронив голову на руки, спал прямо на столе. Рядом с ним лежала снятая с рычага телефонная трубка.

Круз подошел к нему сзади, положил трубку на рычаг и стал осторожно трясти Мейсона за плечо.

— Проснись, проснись…

Мейсон вскинул голову и, сонно протирая глаза кулаками, сказал:

— А, это ты, символ силы, человек из камня… Кастильо укоризненно покачал головой.

— Мейсон, ты хоть понимаешь, где находишься? — сказал он. — Что вообще вокруг происходит?

Кэпвелл уверенно кивнул,

— Да, к сожалению очень хорошо понимаю. Почему ты не дал мне поспать? Во сне мне было значительно лучше, чем сейчас. Кстати говоря, мне приснился очень забавный сон.

Круз хмыкнул.

— Ты что, хочешь рассказать мне сейчас о своем сне?

Мейсон по–прежнему тер кулажами глаза.

— А что в этом такого? — недоуменно спросил он. — Разве я помешаю тебе, если расскажу о маленьком коротком сне? Это не займет много времени, уверяю тебя.

Кастильо тяжело вздохнул.

— Вообще‑то тебя бы следовало отправить на ночь в камеру предварительного заключения, но поскольку ты сам вызвался показать мне место преступления и рассказать о том, где ты спрятал труп, придется, наверное, тебя выслушать.

Мейсон потянулся рукой к давно остывшему кофе и, очевидно забыв о том, что он напоминает ему вкус фасолевой похлебки, выпил напиток до дна.

— Да, так вот, я хотел рассказать про свой сон. Знаешь, Круз, мне снилось, как будто я сижу в пустом купе, а вагон одиноко стоит посреди бескрайней болотистой равнины в Луизиане, возле Нового Орлеана. Потом — отцепился и уехал. А до этого у меня была спутница — моя жена… — тут он на мгновение умолк, а затем поправился — моя несостоявшаяся жена, в маске и с ребенком на коленях. Так вот, представляешь, они уехали в этом отцепленном составе, а я остался один — отвергнутый, брошенный, покинутый.

— Да–а, — протянул Круз, — странный сон. Интересно, а почему тебе привиделось скрытое маской лицо твоей жены?

Мейсон удрученно покачал головой.

— Вот над этим я и думаю.

— А знаешь, что кажется мне!? — вдруг сказал Кастильо.

Мейсон вскинул голову.

— Любопытно было бы послушать мнение полицейского инспектора о снах убийцы.

Кастильо прошелся по комнате.

— Мейсон, ведь твой отец, насколько я знаю, практически не пьет, это правда?

Мейсон пожал плечами.

— После перенесенного тяжелого заболевания сердца он, в основном, воздерживается от употребления крепких горячительных налитков, — с апломбом школьного учителя заявил Мейсон. Круз укоризненно кивнул.

— Вот именно, чего не скажешь о тебе. По–моему именно этим и объясняются эти все твои сны.

Мейсон испытующе посмотрел на инспектора.

— А тебе, Круз, разве не снятся по ночам сны? Или ты спишь, как в черной дыре — провалился и снова выбрался наружу?

Кастильо отвернулся и глухо произнес:

— Во всяком случае, женщины в масках в моих снах не появляются.

Мейсон неожиданно засмеялся.

— Да, я изрядный выпивоха, признаю. Что ж поделаешь, у каждого свои недостатки. Вот у тебя, например, Круз, есть свои недостатки?

Кастильо промолчал и тогда Мейсон продолжил:

— Недостатки — это продолжение наших достоинств, а, может быть, и сами достоинства, кто знает, это вопрос сложный, вряд ли ты захочешь его сейчас обсуждать, Круз. Вот у меня, например, есть еще один крупный недостаток — я не хочу стареть, мне хочется оставаться таким, каким я сейчас есть. Представляешь себе, Круз, эта тихие радости преклонных годов, скопом ожидающие нас на подходе к обещанному у певца псалмов семидесятилетию: хилость, импотенция, недержание, кишечные раки, камни в желчном пузыре, гной в глазах, конюшня во рту, тупоумие, отрыжка, зевота, газы, запоры, воспаления простаты, застопоренное пищеварение, одинокие дни, пустые ночи, мышечные боли, кризис сбыта, рост цен, урезание пенсии, отсутствие планов и оскудение памяти, инфаркты, инсульты, а если повезет — сонный автобус в аэропорт и тамошнее предотлетное ожидание деловитого голоска: «Всех пассажиров рейса ноль, ноль, ноль, не знаю там сколько, на преисподнюю, просим пройти к выходу номер тоже ноль, ноль, ноль. А знаешь, Круз, почему я этого боюсь? Потому что я уже остался один. Вот тебе легче, ты не один, у тебя есть семья, тобой может кто‑то заняться. Я должен сейчас позабыть об этом.

Круз осуждающе посмотрел на Мейсона, который низко опустил голову и смолк.

— Не стоит себя жалеть, Мейсон, — сказал Кастильо, — это ненадежное занятие. — Я думаю, что тебе стоят стать потверже.

Несмотря на кажущуюся сонливость, Мейсон с необычайной резвостью вскинул голову.

— Это ты мне об этом говоришь? Слушай, ты еще не устал быть Крузом Кастильо, не ведающим страха я боли камнем? Тебе никогда не хочется передохнуть, перевести дух, испытать слабость, сомнения, колебания, ну и что‑нибудь еще в этом роде?

Круз почувствовал смущение. Все‑таки этот парень, Мейсон Кэпвелл, определенно нравился ему. Как точно он нащупал его больную точку.

Тяжело вздохнув, Круз кивнул головой:

— Бывает. И довольно часто.

Но его собеседник неожиданно сказал:

— А мне вот надоело быть Мейсоном Кэпвеллом. Хорошо бы поменяться с кем‑нибудь жизнью.

Круз проявлял уже явное нетерпение.

— Ну ладно, может быть не стоит сейчас об этом говорить, — произнес он торопливо. — Мейсон, ты уже сделал свой телефонный звонок?

Тот озабоченно почесал макушку.

— Телефонный звонок? Ах да, конечно, сделал.

Только, кажется, я не положил телефонную трубку, — он повернулся к столу, но увидев, что трубка лежит на месте, удивленно сказал:

— Нет, но я же твердо помню, что я ее не ложил туда.

Круз успокоил его:

— Это я положил ее на место.

Мейсон равнодушно махнул рукой:

— Ну и бог с ней. Главное, что я позвонил. Этот звонок запомнится надолго.

Круз стоял, засунув руки в карманы джинсов.

— Что, Мейсон, может быть продолжим наши дела?

Кэпвелл с недоумением воззрился на полицейского инспектора.

— Продолжим? — переспросил он. — Разве мы еще не все слова сказали друг другу? А, — он снова махнул рукой, — продолжим, раз тебе так хочется. А потом я отвезу тебя на место преступления к телу, которое стило теперь не просто телом, а уликой, составом преступления.

— Ну хорошо, — обеспокоенно сказал Круз, — а где находится это мертвое тело?

Мейсон вдруг покачал головой.

— Прошу тебя, Круз, не спеши, я так давно не получал удовольствия, не лишай меня этой редкой возможности, дай мне насладиться.

Круз прошелся по комнате.

— Ты можешь наслаждаться сколько хочешь, Мейсон, но не забывай — ты только что признался в убийстве Марка Маккормика, и я начинаю уставать от того, что ты относишься к этому, как к шутке.

Не сводя глаз с инспектора, Мейсон поднялся и тоже прошелся по комнате.

— Извини, Круз, если тебе это не понравилось, — сказал он. — Это отнюдь не шутка, все совершенно серьезно, чертовски серьезно. Найди машину, и я отвезу тебя к телу.

После бесплодного разговора с Иден Кэпвелл в ресторане «Ориент Экспресс», окружной прокурор Кейт Тиммонс отправился домой. Было уже далеко за полночь, когда он остановил машину перед своим домом. Он не успел зажечь свет, как в дверь позвонили.

Кто бы это мог быть? — пробормотал Тиммонс, направляясь к двери.

На пороге стояла Сантана Кастильо. По ее нервному лицу Тиммонс понял, что сейчас предстоит очередная разборка. Появление Сантаны в его доме в такое позднее время не предвещало ничего хорошего. Она взволнованно теребила сумочку, кусая губы. Увидев ее, Тиммонс удивленно произнес:

— Сантана? В такое время?

Он демонстративным жестом повернул к себе руку и посмотрел на наручные часы. Но ее это ничуть не смутило. Увидев перед собой окружного прокурора, она возбужденно воскликнула:

— Как ты смеешь обращаться со мной так? Зачем ты ставишь меня в такое неловкое положение?

Тиммонс едва только открыл рот, чтобы произнести нечто похожее на оправдание, как Сантана шагнула через порог и, размахивая сумочкой в руке, продолжила ночной сеанс выяснения отношений.

— Круз не должен был знать, что я здесь была. Зачем ты пригласил его в дом, зачем ты втянул меня во все это вранье? Ты что, не мог с ним поговорить на улице, если тебе очень хотелось этого? Тебе обязательно нужно было веста его сюда я демонстрировать меня?

Тиммонс озабоченно наморщил лоб.

— Какое вранье, про что ты говоришь? Я ничего не понимаю. Сайта на, уже почти час ночи, ты врываешься сюда и о чае‑то мне рассказываешь. Хотя бы объясни, что все это означает?

Сантана прошла в гостиную и, швырнув сумочку на диван — почти как в собственном доме — остановилась перед окружным прокурором, который бежал за ней, словно школьник за трамваем, пытаясь оправдываться.

Она гневно бросила ему в лицо:

— Я имею в виду эту идиотскую историю про твой бумажник, которую ты ему наплел.

Тиммонс недовольно протянул:

— Ах, вот ты о чем. Ну и что?

Она возбудилась еще сильнее. Ее слова летели в лицо Тиммонсу, словно куски брусчатки с мостовой, от которых он едва успевал отворачиваться.

— Дома Круз спросил у меня, что я здесь делала, и я ему ответила.

Тиммонс пожал плечами.

— Вполне законное требование мужа к жене — узнать, что она делала в доме молодого человека ближе к ночи. Не понимаю, почему ты так разоряешься?

Она вскипела еще сильнее.

— Потому что я ответила ему на этот вопрос совершенно другое, в отличие от тебя, а ты, оказывается, наболтал что‑то про какой‑то бумажник.

До Тиммонса наконец дошло. Среди множества суеты и довольно бестолковых событий прошедшего вечера он совершенно забыл об этом незначительном, с его точки зрения, эпизоде, который случился, как ему казалось, уже неизвестно сколько времени назад.

Однако оказалось, что круги по воде от камня, брошен кого прошлым вечером, идут до сих пор и последствия этого шага ой вынужден ощущать сейчас На лице его появилась виноватая улыбка.

— Прости, прости, — смеясь сказал он. — Я не думал, я не…

Она продолжала гневно сыпать обвинениями.

— Он не знал, он не думал, он вообще ничего не соображал. Ты бы мог понять, в какое дурацкое положение ты меня ставишь, если хотя бы на секунду подумал обо мне. Всего‑то, что нужно было — это поставить меня в известность. Ты что, не мог сказать всего этого, пока я находилась в комнате? Зачем ты начал оправдываться не после того, как я ушла? Таким образом, ты пытался произвести более благоприятное впечатление на моего мужа? Пытался выгородить себя, да?

Глупая улыбка все еще не сходила с лица Тиммонса. Он развел руками и неопределенно протянул:

— Ну, я вообще‑то думал.

Она подскочила к нему и завизжала прямо в лицо:

— Ты ничего не думал, ты поставил меня в совершенно глупое, дурацкое, идиотское положение! Я тебе этого никогда, никогда этого не прощу! Ты до конца жизни будешь помнить о своей вине передо мной.

Несмотря на крайнюю степень возбуждения, она, очевидно, все‑таки поняла смысл только что выпаленных ею слов. Поэтому она умолкла и тяжело дыша смотрела в лицо Кейту. Даже ей сейчас, в ее теперешнем состоянии, агрессивном и взвинченном, стало ясно, что обвинениями, основанными на словах: «до конца жизни», «никогда» и т. д. сейчас разбрасываться не стоит.

Тиммонс умиротворяюще поднял перед собой руки.

— Сантана, успокойся, ты напрасно так кричишь, в этом нет никакого смысла. Ну прости, я ведь тебе уже сказал: я просто не знал…

Ее глаза снова потемнели от злости. Размахивая руками, она снова закричала:

— Как это не знал? Ты же всегда хвастался передо мной, что прекрасно ориентируешься и подобных ситуациях и даже умеешь управлять ими? Так значит ты тоже врал мне? Зачем ты все это делал? Чтобы выглядеть получше в моих глазах? Или таким образом ты тешишь свое мужское самолюбие? При этом ты всегда обвиняешь меня в том, что я такими ситуациями управлять не умею. Что, почему ты молчишь? Тебе нечего сказать? Ты можешь юлить и выкручиваться только перед Крузом? А я уже для тебя ничего не значу, да? Ты заставил меня лгать и поступать, как полная дура и идиотка, а теперь я же вынуждена оправдываться перед тобой? Ты этого добиваешься, этого?

Тиммонс пребывал сейчас в таком смятении, что кроме стандартных извинений он больше ничего предложить не мог.

— Ну прости меня, прости, — бормотал он, не осмеливаясь даже взглянуть в лицо Сантане. Правда, в его глазах не было ни искренности, ни желания пойти ей навстречу.

— Ну, я просто ошибся.

Она посмотрела на него с таким возмущением, будто он только что попросил у нее взаймы тысячу долларов. Глаза ее потемнели от ярости, она продолжала метать словесные молнии:

— Простить тебя? За что мне тебя простить? За то, что ты сделал из меня посмешище? За то, что теперь в глазах собственного мужа я неверная жена и лгунья?

Тиммонс сделал попытку миролюбиво взять ее за руку, однако она вырвалась и с видом оскорбленного и униженного самолюбия отскочила на шаг назад.

— Не трогай меня, — воскликнула Сантана. — Все, что ты делаешь, оборачивается для меня только новыми бедами. Я тебе уже говорила, что я ненавижу лгать я устала от этой лжи. Но каждый раз мне приходится сочинять что‑то новое и новое, а ты во всем этом оказываешься в стороне. Ты у нас глубоко порядочный человек, а я выгляжу глубоко порочной женщиной только потому, что ты успеешь оправдаться раньше меня и в мое отсутствие, а потом я вынуждена расхлебывать эту кашу.

Тиммонс стоял насупившись.

— Сантана, я ведь уже попросил у тебя извинения, может быть на этом закончим?

— Закончим? — взбеленилась она, — да я еще ничего не начинала, я просто пытаюсь выяснить у тебя, зачем ты позволил Крузу зайти сюда? Ты же знал, что мне будет плохо, ты знал, что мне придется оправдываться, сочинять какие‑то отговорки. Ты же знал, что это принесет мне только несчастье. Если тебе очень хотелось поговорить с Крузом, меня не обязательно было впутывать во все это. Или ты захотел, чтобы я пожалела о том, что приехала к тебе в такой поздний час? По–моему, ты всегда хочешь, чтобы я жалела о встречах с тобой.

Тиммонс почувствовал, что теряет терпение. Еще минута — и он взорвется. Чтобы этого не произошло, он решил перейти в контрнаступление. В подобных ситуациях для этого у него был надежный и испытанный метод — перевести все на чувства. Окружной прокурор в своих отношениях с женщинами уже не раз пользовался проверенным методом и каждый раз он с неизменным успехом срабатывал. Для этого требовалась лишь небольшая доля актерского таланта и нестандартная ситуация, в которой он вынужден был бы положиться лишь на свои способности.

Тиммонс изобразил на лице оскорбленную добродетель и, тяжело дыша, сказал:

— А ты не подумала о том, что я ревную тебя к твоему мужу? Я видеть не могу его равнодушие к тебе. Вот я и решил, что если он не ценит свою собственную жену, то в этом городе есть и другие, которые ценят ее и могут обращаться с ней нормально. Ты не подумала о том, что я испытываю к тебе подобные чувства, но вынужден до поры до времени прятать их глубоко внутри? Да, я готов признать, что ревность — это не самая лучшая сторона любви, но и не самая худшая, да. Если я хотел привлечь внимание твоего мужа к тебе же самой, то это было сделано именно из таких побуждений. Я совершенно не понимаю, почему ты не допускаешь такой вероятности? Да, я ревную тебя, ревную, — он уже почти кричал, но затем, вовремя воспользовавшись своим актерским даром, эффектно понизил голос и прибавил небольшую дозу лицедейства, изобразил на лице страдальческий вид. — Сантана, ты просто не знаешь, как мне плохо без тебя, а еще хуже, когда я вижу рядом с тобой твоего уверенного в собственной неотразимости, бесценности мужа. Но мне приходится скрывать это все. Теперь ты понимаешь, в какой ситуации нахожусь я? Что чувствую я и что я вынужден делать и говорить? Ты должна, ты просто обязана простить меня, я не делал ничего дурного, ничего такого, что могло бы оскорбить тебя или поставить в неловкое положение. Если так и получилось, то только из‑за моих чувств.

Прием и на этот раз подействовал безотказно.

Сантана расширившимися от нервного возбуждения глазами смотрела на окружного прокурора, который упражнялся в способах неотразимого воздействия на женщин. Она не понимала, не желала понимать, что это всего лишь игра, маска, которую Тиммонс одевает на себя в общении с ней, и не только с ней — со всеми теми женщинами, с которыми ему приходилось встречаться раньше. Это был всего лишь обычный прием самозащиты. Но Сантана, словно голодная рыбка, уцепилась за этот крючок.

— Кейт, — смущенно сказала она, опустив глаза, — почему ты так редко говоришь мне о своих чувствах? Я никогда не могу понять, что ты испытываешь по отношению ко мне? Ты говоришь о том, что любишь меня, но врать вынуждена я. Тиммонс сокрушенно покачал головой:

— Да, все эти нелепицы и случайности происходят из‑за того, что мы никак не можем определиться в наших взаимоотношениях. Ты постоянно нервничаешь, чего‑то боишься, не осмеливаешься поступать так, как тебе этого хочется.

Она отвернулась и дрожащим голосом произнесла:

— Да, ты прав, мне трудно определить, хотя… кажется, я все для себя решила.

Тиммонс обеспокоенно подошел к ней и тихо спросил:

— Что ты решила?

Она вдруг начала кусать ногти.

— Я думаю, что тебе не придется больше прятать свои чувства.

— Что ты имеешь в виду?

Она обернулась. Тиммонс мгновенно прочел на ее лице плохо замаскированное желание сбежать.

— Я хочу сказать, что между нами все кончено, — не поднимая глаз сказала она. — Навсегда.

Тиммонс ухмыльнулся.

— Да ты шутишь. Только не надо говорить мне, что ты совершенно серьезно намерена это сделать.

Она гордо вскинула голову:

— Да, именно это я и хочу сказать. Я совершенно серьезно намерена порвать наши отношения и больше никогда не встречаться. Ты должен раз и навсегда понять, что со мной нельзя так обращаться, я не могу простить подобного отношения к себе. Рано или поздно это должно было кончиться. Каждый раз случалось что‑то такое, что заставляло меня испытывать потом глубокое раскаяние и сожаление о том, что я сделала. А ты, — она кричала, все больше распыляясь, — всегда выходил сухим из воды, ты всегда чувствовал себя прекрасно! Что ж, Сантана сама разберется, она взрослая и самостоятельная, а ты при этом мог находиться в стороне. Но теперь эти времена закончились, все прошло. Между нами все кончено. Я больше не желаю поддерживать с тобой никаких отношений, ты должен забыть все, что между нами было. Считай это ошибкой с моей стороны, можешь быть довольным — я больше никогда не появлюсь в твоей жизни, это только усложняет все. Может быть теперь, после того, как мы расстанемся, ты станешь по–иному относиться и ко мне, но уже поздно, я больше не желаю терпеть.

Тиммонс вдруг неожиданно улыбнулся и отрицательно покачал головой.

— Это не правда, — спокойно сказал он, — я тебе не верю.

Она вскинула голову:

— Что это значит? Объясни.

Тиммонс хладнокровно подошел к ней и взял за руку. Неотрывно глядя Сантане в глаза, он тихо произнес:

— Если б ты хотела разорвать все отношения между нами, ты бы так не поступила. Ты бы не пришла сюда в таком случае. Ты ведь знаешь, как я тебя хочу и как ты меня хочешь…

Сантана на мгновение почувствовала, как липкий обволакивающий голос Тиммонса проникает в самую ее душу, в самое ее сердце, заставляя его бешено колотиться в неисчерпанной страсти. Глаза ее стали медленно закрываться, как у кролика, поддавшегося влиянию гипноза питона. Руки ее по–прежнему дрожали. Однако теперь уже виной тому было сексуальное возбуждение. Кейт стоял так близко, она чувствовала его запах, чувствовала его притягательную силу и едва удерживалась от того, чтобы не упасть в его объятия.

Однако все еще помня о сказанных только что словах, она резко хлопнула глазами и, будто осознав, в каком свете находится, поспешно возразила:

— Тебе нужна не я, тебе нужна Иден. Я для тебя игрушка, но я не позволю играть с собой. Так что не нужно этого делать, не нужно, Кейт. Ты хочешь играть со мной, но эти игры могут плохо закончиться.

Тиммонс снова изобразил на лице страдальческое выражение.

— Но я не вру, не вру, — по–актерски размахивая руками, воскликнул он. — Я действительно люблю тебя и хочу. Я всегда хочу тебя, я всегда думаю о тебе, ты единственная женщина, которая мне нужна.

Она возмущенно закричала:

— Зачем ты лжешь мне? Я не верю ни единому твоему слову. Я видела ее здесь, она была в твоей квартире. Я знаю, что ты хочешь переспать с ней, но при этом, пудришь мне мозги, пытаешься заставить поверить в то, что любишь только меня. Если бы это было так, то зачем ты приглашал ее в собственный дом? Для того, чтобы поговорить о характерных особенностях ведения бухгалтерского учета в ресторане «Ориент Экспресс»? Или, может быть, тебя интересует ее папаша?

Тиммонс подавленно молчал.

— Вот видишь, — мстительно выкрикнула Сантана, — я была права, ты даже не можешь ничего возразить мне.

Тиммонс невпопад рассмеялся. Сантану это еще больше разозлило.

— Что, я сказала что‑нибудь смешное, да? Итак, так ты относишься к моим словам?

Он поспешно попытался исправить свою ошибку:

— Нет–нет, Сантана, поверь мне, я и в мыслях не держал ничего дурного. Просто, когда я вижу тебя, меня охватывает страшное возбуждение и мне трудно сдерживаться. Я просто вынужден каждую секунду, каждое мгновение бороться с собой, чтобы не наброситься на тебя, чтобы не наделать каких‑нибудь глупостей. Это происходит со мной в любом месте, в любое время, когда только я встречаю тебя. Неужели ты этого не видишь, неужели тебе нужны еще какие‑то доказательства?

Сантана почувствовала, что начинает терять почву под ногами, она разрывалась между охватившими ее противоречивыми чувствами. С одной стороны ей хотелось покончить со всем просто потому, что она не испытывала в себе сил продолжать все это дальше, но с другой стороны — все это было так притягательно, так гипнотически; в ее отношениях с Крузом не было ничего подобного. Роман с Тиммонсом основывался для нее, большей частью, на сексуальном влечении, которого она была лишена в отношении своего мужа и лишена не потому, что Круз был сексуально не привлекателен, а потому что он был холоден. Он никогда ничего не говорил о своих чувствах, если даже и испытывал их. Это вызывало у Сантаны острое чувство собственной неполноценности. Такого чувства она не испытывала в своих отношениях с Кейтом Тиммонсом.

— Ну почему, почему ты привел сюда Иден? Зачем тебе это было нужно? Скажи мне правду.

Он растерянно развел руками…

— Мне просто интересно было узнать, что она задумала. Вспомни те дни, ты же сама мне говорила, что Иден чего‑то добивается от меня, чего‑то хочет. Вот я и хотел узнать, что у нее на уме.

— Ну и что, ты узнал? Чего она хотела, скажи мне. Кейт, почему ты молчишь?

Он пожал плечами.

— Ну, я…

Ее снова охватила необузданная ярость.

— Так чего она хотела? Чего она добивалась? Говори же.

Сантана схватила Тиммонса за галстук и потянула на себя, пытаясь повернуть его к себе лицом. Он стал отмахиваться руками:

— Сантана, прекрати, я сейчас все расскажу тебе. — Успокойся, — нервно воскликнул, — у меня с Иден ничего нет, тебя это устраивает?

Словно испугавшись бурного проявления собственной страсти, она умолкла. Воспользовавшись этим, Тиммонс снова перешел в контрнаступление:

— Для меня существуешь только ты, — проникновенно глядя ей в глаза, сказал он. — Ты — единственная женщина на этом свете, о которой я всегда думаю. Неужели ты не видишь, что все мои поступки — пусть они даже кажутся со стороны глупыми — продиктованы этим. Я всегда хотел нравиться только тебе, только ты для меня что‑то значишь. — Он взял ее за руку и, подойдя поближе, перешел на интимно низкий голос. — В моей жизни есть только ты, я всегда думаю только о тебе. Она смущенно потупила глаза.

— Я не…

— Посмотри мне в глаза, — напуская любовного жару, сказал он, — неужели ты не видишь, что я говорю правду?

Она сделала робкую, нерешительную попытку освободиться.

— Я не верю тебе, — едва слышным голосом сказала Сантана.

Он дышал так тяжело, что, казалось, ему пришлось пробежать несколько километров, чтобы увидеть ее. Отпустив ее руку, Тиммонс сказал:

— Не отталкивай единственного мужчину, который любит тебя.

Он снова взял ее за руку и привлек к себе. Она почувствовала, что силы покидают ее:

— Не надо, Кейт, не надо… — обессиленно прошептала она.

Но Тиммонс все сильнее и сильнее тянул ее к себе, раскрывая руки для объятий:

— Я не могу перестать любить тебя, я не могу перестать хотеть тебя, — он осторожно взял ее за руки и положил их себе на плечи. Сантана не сопротивлялась.

— Не надо, Кейт, не надо, — это единственное, что она способна была вымолвить.

— Надо, надо, — уговаривал он ее. — Не бойся меня. Ведь ты видишь, как я отношусь к тебе, я всегда хочу быть с тобой рядом. Я всегда хочу чувствовать твои объятия, твою кожу, твои губы.

Она почувствовала, как глаза ее постепенно закрываются и она оказывается в его объятиях.

Но ни желания, ни сил сопротивляться у нее не было. Как загипнотизированная, она подалась вперед и, спустя мгновение, оказалась в его объятиях. Ее губы широко раскрылись для поцелуя. И Тиммонс не преминул этим воспользоваться. Он нежно поцеловал ее в шею, потом в ухо, потом губы их встретились и слились в крепком, страстном поцелуе. Спустя мгновение она уже забыла обо всем на свете, забыла, зачем приехала сюда, забыла о тех словах, которые только что говорила, забыла о том, что намеревалась сделать. Для нее сейчас не существовало никого и ничего, кроме Кейта Тиммонса.

Она готова была отдаться ему, не испытывая при этом ни малейшего сожаления — слишком сладостны были эти мгновения в его объятиях, слишком высоко она ценила их, слишком хотела быть вместе с ним…

— Что ж, собирайся, поехали, — сказал Круз.

Мейсон тряхнул головой, словно пытаясь отогнать остатки сна.

— Ну ладно, — произнес он, поднимаясь, — если полиции так хочется именно сейчас увидеть тело убитого мною Марка Маккормика, я готов сделать это.

Шатаясь, но уже меньше обычного, он пошел следом за Кастильо к выходу.

— Ты и на этот раз не будешь надевать на меня наручники? — спросил он.

Круз махнул рукой:

— Перестань, Мейсон, в этом нет никакой необходимости. Если бы я хотел поиздеваться над тобой, я бы уже давно сделал это. Лучше пойдем. Надеюсь, тебе уже не требуется моя помощь?

Мейсон рассмеялся.

— О, нет, — сказал он, поднимая вверх руки. — Твой фасолевый напиток сделал из меня человека. Видишь, я уже совершенно спокойно передвигаюсь сам.

Они вышли на улицу и сели в машину.

— Куда мы поедем? — спросил Круз.

Мейсон выглянул в окно и показал на располагавшийся в нескольких кварталах сбоку отель «Кэпвелл».

— В гостиницу моего папаши, — с улыбкой сказал он. — Я думаю, что он уже на месте, дожидается своего драгоценного сыночка.

Круз, усевшийся на переднее сиденье, оглянулся:

— Так это ты ему звонил? Мейсон равнодушно махнул рукой:

— Какое это сейчас имеет значение? Поехали.

Спустя несколько минут, автомобиль остановился перед зданием отеля «Кэпвелл». У подъезда стоял автомобиль СиСи Кэпвелла.

— О, — радостно воскликнул Мейсон, выходя из патрульной машины, — ты смотри, какая скорость, он уже здесь.

Но СиСи нигде поблизости не было видно. Только поднявшись на лифте на последний этаж и выйдя на крышу, Круз увидел главу семейства Кэпвеллов. Он стоял на крыше, задумчиво поглядывая вниз через козырек. Когда дверь на лестницу, которая вела вниз, открылась и на ней показались Круз, патрульный полицейский и Мейсон, СиСи направился к ним.

— Что вы собрались делать? — обеспокоенно спросил он.

Круз пояснил:

— Мейсон собирается показать нам, где тело Марка Маккормика, если оно, конечно, есть.

— Оно есть, Круз, — спокойно ответил Мейсон. — И скоро вы убедитесь в том, что я говорю правду.

Кастильо, сложив руки на груди, приготовился слушать. На лице СиСи была написана глубокая обеспокоенность.

— Всему свое время, — продолжал Мейсон. — Через несколько минут вы все узнаете. Однако для начала я хотел бы приобщить к делу один небольшой документ, — с этими словами он покопался во внутреннем кармане пиджака и достал оттуда узкий, длинный конверт. — Это признание Марка Маккормика в том, что он изнасиловал Мэри, — с этими словами Мейсон протянул руку с конвертом инспектору Кастильо. Однако СиСи мгновенно схватил конверт.

— Дай‑ка посмотреть, — обеспокоенно сказал он. Пока СиСи открывал конверт и доставал бумажку, сложенную вдвое, Мейсон спокойно сказал:

— Здесь все написано черным по белому, отец. Это последнее, что он сделал, прежде чем я прикончил его.

СиСи недоверчиво раскрыл листок бумаги и пробежался по написанному пляшущими буквами документу.

— Да, он не шутит, — спустя несколько мгновений сказал СиСи и протянул бумагу инспектору Кастильо. Тот, в свою очередь, прочитал документ и стал задумчиво складывать его назад.

— А ведь забавно, отец, — продолжил Мейсон, — или, не знаю, может быть здесь подходит больше другое слово — поэтично, трогательно. Ты считал, что я не достоин Мэри, а Марк, по–твоему убеждению, был образцом добродетели.

СиСи обескуражено отвернулся.

— Да, отец, — именно так ты и думал, — холодно продолжил Мейсон. — Ты всегда пытался убедить меня том что я — человек никчемный и пустопорожний. И все это происходило только потому, что мы никогда не могли сойтись с тобой во взглядах на жизнь. Поэтому ты выбрал в качестве подходящей для Мэри пары Марка Маккормика. Ты ошибся, отец, ты ошибся.

СиСи подавленно молчал. Мейсон чуть повысил голос:

— В жизни Маккормик оказался еще хуже, чем могло присниться в самом страшном сне. Теперь он полностью заплатил за свои преступления.

Круз сунул признание Маккормика в изнасиловании в карман и нетерпеливо сказал:

— Ладно, Мейсон, ты привел нас сюда, чтобы показать тело, давай, приступай.

Мейсон мрачно усмехнулся:

— А далеко ходить не надо, все здесь, идемте со мной.

Они прошли мимо оснований стальных конструкций, на которых раньше были закреплены огромные рекламные буквы. Именно здесь погибла Мэри. И именно на том месте, где это произошло, лежало нечто, накрытое большим куском грубой черной ткани. Это действительно выглядело, как место преступления, на котором остался лежать труп. Его лишь прикрыли, чтобы не шокировать окружающих. Мейсон задумчиво подошел к этому месту и показал на него рукой:

— Вот, господа, подойдите сюда. Итак, правосудие свершилось, — возвестил он. — Я отдаю вам жертву.

СиСи и Круз подошли к телу, накрытому тряпкой и, озабоченно переглянувшись друг с другом, вопросительно воззрились на Мейсона.

Локридж встал из‑за стола. Подав руку Августе, он сказал:

— Дорогая, ты не возражаешь, если я провожу тебя до лифта?

На лице ее появилась смущенная улыбка.

— Я сейчас, — с некоторым налетом растерянности сказала она. — Мне тут надо кое‑что сделать.

Локридж недоуменно посмотрел на нее.

— Что?

Она улыбнулась с еще большим смущением.

— Мне нужно зайти по своим женским делам в туалет. Я только припудрю носик.

Он с охотой кивнул:

— Да, да, конечно, припудри, я подожду тебя здесь.

Она замахала рукой.

— Нет, нет, не надо, не стоит тратить время, не жди меня.

Но Локридж настаивал на своем.

— Я за свою жизнь не один десяток раз ждал пока ты припудришься. Со мной ничего не случится, если я повторю это и сегодня. К тому же я хочу таким образом напомнить себе о прошлом.

— Вот как? — удивленно спросила она. — Зачем же это?

Он хитро улыбнулся.

— Таким образом мне легче будет пережить разлуку с тобой. Ведь ты уезжаешь кататься на пароходе по океанам.

Она пожала плечами.

— Ну, если тебе этого хочется…

Когда она направилась в дамский туалет, Локридж еще несколько секунд расхаживал вдоль стойки бара, озабоченно потирая переносицу. Увидев стоявший на стойке телефон, он опасливо оглянулся по сторонам. Убедившись в том, что Августа исчезла за дверью, он пробормотал:

— Так, похоже, у меня есть несколько минут, надо срочно сделать одно дело, — с этими словами он быстро снял трубку телефонного аппарата и пару раз постучал по рычажку. — Алло, оператор? Мне надо отправить телеграмму в Тибет. Да, это в Китае. Да, спасибо. Да, я думаю, что будет удобнее, если вы сразу же свяжете меня с телеграфом.

Несколько секунд он подождал ответа, нервно барабаня пальцами по стойке. Возле дверей в женский туалет раздался какой‑то шум и Локридж оглянулся. На его лице была написана готовность мгновенно бросить трубку, если в проходе появится его бывшая жена. Однако, на сей раз, Лайонеллу повезло — это была всего лишь уборщица — полноватая дама средних лет в форменном комбинезоне. Немного успокоившись, Локридж снова повернулся спиной к двери весь обратился в слух. Наконец, его соединили с телеграфом.

— Алло, примите, пожалуйста, телеграмму, — снова повторил Локридж. — Да, мне нужно послать телеграмму Эдду и Мэдисон Бересби. Это дом для официальных гостей в Тибете, в Китае. Да, я буду платить кредитной карточкой.

На другом конце провода попросили немного подождать, и Лайонелл снова озабоченно огляделся по сторонам. Августы нигде не было видно. Очевидно, процесс припудривания носа выполнялся по полной программе. Что ж, это вполне устраивало Локриджа. Он успевал сделать свое небольшое дельце.

Тем временем Августа стояла в женском туалете у висевшего на стене телефона–автомата. К ее великому сожалению аппарат барахлил. Она возбужденно колотила рукой по рычагу, пытаясь добиться длинного гудка. Черт побери эти телефоны… Очевидно, про припудривание носа она уже забыла. Наконец, в трубке что‑то клацнуло, и Августа услышала то, что хотела услышать — длинный гудок.

Наконец, телеграфист, принимавший звонок от Локриджа, снова откликнулся. Лайонелл, опасливо оглядывавшийся по сторонам, оживился.

— Очень хорошо. Значит так, диктую: не могу участвовать в восхождении, как собирался, любовь, еду в круиз с Августой, подробности письмом, целую, Лайонелл.

Августе удалось, наконец, дозвониться до своей матери Минкс.

— Здравствуй, мама, — стараясь не повышать голос, сказала Августа, — это я. Что? Нет, мама, я еще не собрала вещи для поездки.

Очевидно, старуха Минкс на другом конце провода выругалась, потому что Августа поморщилась и сказала:

— Ну извини, мама, дело в том, что я вообще не смогу с вами поехать.

Очевидно, на сей раз поток ругательств был таким мутным и грязным, что Августа даже отдернула трубку от уха. Когда шум, доносившийся из микрофона, утих, Августа снова поднесла телефон к уху.

— Ну, мама, ты меня удивляешь, — сказала она. — Я и не знала, что тебе известны подобные слова и выражения. Что, я? Нет, нет, я еду в Тибет. Мама, я никогда бы так не поступила, если бы не Лайонел. Он так настаивал. Да, мама, я вынуждена была уступить. Ну подумай сама, как бы я могла ему отказать?

Мейсон сделал театральный жест рукой и воскликнул:

— Вот, господа, сейчас перед вами предстанет жертва преступления, — с этими словами он нагнулся и резким движением руки отбросил в сторону черную материю.

СиСи и Круз, напряженно подавшиеся вперед, с разочарованием вздохнули. На крыше отеля «Кэпвелл», прикрытый куском грубой черной ткани, лежал наклеенный на картон фотографический портрет Мейсона Кэпвелла, сделанный еще в годы его учебы в Гарвардском университете. Он был изображен в майке баскетболиста с мячом в руке. Улыбка, с которой был изображен Мейсон, показалась всем, кто собрался сейчас на крыше, издевательской. Всем, кроме самого Мейсона. Он поставил портрет в полный рост рядом с собой и, похлопав его по картонному плечу, сказал:

— Этот парень тоже пострадал.

— О, бог мой, — простонал СиСи.

— Он тоже — жертва, — сказал Мейсон, — только жертва другого преступления. Об этом подробнее может рассказать мой драгоценный папаша.

СиСи возмущенно воскликнул:

— Мейсон, прекрати, наши семейные отношения не должны быть предметом для розыгрыша. Мы здесь собрались совершенно не для этого.

Круз, поджав губы, следил за перепалкой между отцом и сыном. Мейсон насмешливо посмотрел на СиСи и спросил:

— А что, разве тебя не интересует судьба этого парня? По–моему, тебе было бы весьма любопытно узнать об этом.

СиСи возбужденно замахал руками.

— Мы собрались здесь, чтобы ты показал нам тело Марка. Где ты его спрятал? Показывай немедленно.

— Тебя это так волнует? — мрачно спросил Мейсон. — Очень жаль. Я надеялся услышать от тебя совершенно другое.

СиСи укоризненно покачал головой.

— Мейсон, я не понимаю, что тебе взбрело в голову? Ты что, разыгрывать нас вздумал? Хочешь всех вокруг в дураках оставить?

Но Мейсон был спокоен как никогда.

— Отнюдь, — хладнокровно ответил он. — Вы еще получите то, зачем собрались здесь. Однако, прежде мне бы хотелось обратить внимание на другое. Мне бы хотелось, чтобы кто‑нибудь обратил внимание на меня. Однако, насколько я вижу, моя персона никого здесь не интересует. Всем нужен Марк. Точнее, его тело.

СиСи потерял терпение.

— Сынок, — взмолился он, — зачем тебе нужно было убивать человека, если ты уже получил его письменное признание?

Мейсон глубоко вздохнул ночной воздух и слегка поежился. Выдержав эффектную театральную паузу, он повернулся к отцу и сказал:

— Все это была игра, всего лишь игра. Но теперь она закончена. Итак, господа полицейские и просто любопытствующие, следуйте за мной.

Он направился к дальнему краю крыши. Там располагалось несколько подсобных помещений за деревянными дверями. Мейсон подождал, пока все собравшиеся на крыше, подойдут к двери, на которой было написано «Для обслуживающего персонала» и, отогнув пальцем прикрывавший двери гвоздь, взялся за ручку.

— Итак, господа, — возвестил он, — я обещал тело Марка Маккормика, — с этими словами он распахнул дверь, и потрясенная публика увидела пострадавшего.

Марк Маккормик сидел, скрючившись в малюсенькой комнатушке, если так можно было назвать эту клеть, вместе с пожарным шлангом, парой метелок и пустым ведром. Его руки были связаны сзади тонкой веревкой, лицо завязано носовым платком, под глазом красовался громадный синяк. Он повернул голову на стук двери и, увидев перед собой Мейсона, бессильно замычал.

— О, боже мой, — поморщился СиСи, — Мейсон, ты меня в могилу загонишь. Зачем нужно было устраивать эту комедию?

Круз сделал знак патрульному полицейскому, который прибыл вместе с ним.

— Вытащите его оттуда. Да, и развяжите ему руки и лицо.

Полисмен вытащил Маккормика из тесной клетушки и поставил возле Кастильо. После нескольких часов пребывания в скрюченном состоянии, ноги Маккормика подкашивались, руки, которые освободили от веревки, дрожали. Тяжело дыша, он с ненавистью смотрел на Мейсона, но не произносил ни слова. Кастильо озабоченно посмотрел на Маккормика, словно пытаясь убедиться в том, что он жив и здоров.

И на самом деле, Марк не пострадал. Лишь пара ссадин на лбу и громадный фонарь под правым глазом говорили о том, что Мейсон не удержался от рукоприкладства. СиСи хмуро буркнул:

— Что ты с ним сделал?

Мейсон задумчиво пожал плечами:

— Вообще‑то, я хотел сначала его убить, думал смогу, но ничего не вышло. Как видите, не получилось.

Маккормик, наконец, пришел в себя. Возмущенно ткнув пальцем в Мейсона, он закричал:

— Он добился моего признания только под дулом пистолета, он — гнусный негодяй и пьяница.

— А ты — насильник, — спокойно возразил Мейсон. — На твоем месте я бы помолчал, пока не найдешь адвоката. Если, конечно, кто‑нибудь после этого захочет защищать такого подонка.

Кастильо сокрушенно покачал головой:

— Мейсон, я надеюсь, что ты удовлетворил все свои желания. Потому что, если еще раз повторится такое, то боюсь, тебе самому придется пользоваться услугами адвоката.

На Мейсона эти слова не произвели никакого впечатления. Он по–прежнему стоял, слегка пошатываясь посреди крыши и холодно смотрел на Маккормика. СиСи сумрачно опустил голову, испытывая невероятный стыд за выходки своего сына. Точнее говоря, его чувства были смешанными — он понимал собственную степень вины за происшедшее и с Мейсоном, и с Мэри, и с Марком, понимал чувства Мейсона, которые привели его к случившемуся, и как ему сейчас тяжело и как ему требуется поддержка близких и родных. Вместе с тем, он был склонен оправдывать глупости, совершенные Мейсоном, только его психологическим состоянием и стрессом.

В любом случае отцу и сыну, после всего, что произошло, было о чем поговорить. Накопилось слишком много нерешенных вопросов, которые требовали незамедлительного решения, и СиСи был настроен поговорить об этом прямо здесь и сейчас.

Кастильо подошел к злобно взиравшему на всех вокруг Маккормику и взял его под локоть.

— А с тобой, парень, мы проедем в участок.

Марк с презрением посмотрел на инспектора Кастильо.

— Я что, арестован?

Круз спокойно ответил:

— Вы можете считать себя кем угодно, но на нашем языке это называется задержанием. Пока отправимся в участок для выяснения обстоятельств, а потом посмотрим. Думаю, что вам придется довольно туго. Кстати говоря, на право на адвоката я вам уже сказал, еще вы имеете право соблюдать молчание, и я вам буду очень благодарен, если вы сейчас воспользуетесь этим правом.

Под возмущенные крики Маккормика, они удалились. Мейсон и СиСи остались на крыше. Проводив взглядом задержанного, Си повернулся к сыну:

— Знаешь, Мейсон?

Тот вскинул голову:

— Что?

СиСи бросил на сына оценивающий взгляд и с заметным удовлетворением сказал:

— Ты становишься все больше похож на меня.

Мейсон ничего не ответил на слова отца. Он медленно прошел по крыше, запахивая полы пиджака. Подняв голову к небесам, Мейсон задумчиво произнес:

— Прохладно. Я бы сейчас выпил чего‑нибудь.

СиСи понимающе кивнул.

— Я бы тоже.

Мейсон остановился у козырька крыши и посмотрел вниз. СиСи уже не беспокоился, он был уверен, что его сын больше не станет делать никаких глупостей. Так оно и произошло. Вернувшись назад к отцу, Мейсон грустно сказал:

— Ты знаешь, Марка увезли, а мне совершенно не стало легче, и наверное, уже никогда больше не легче.

Его губы вдруг задрожали, на глаза навернул слезы. Чтобы не показываться в таком виде отцу, повернулся к нему спиной. Закинув голову к небесам, он тихо прошептал:

— Без тебя, Мэри, не будет никогда, никогда.

СиСи тихо подошел к сыну и положил ему руку на плечи:

— Пойдем, — негромко сказал он, — нам пора, уже слишком поздно.

Мейсон смахнул навернувшиеся на глаза слезы и медленно зашагал к выходу вместе с отцом. В дверях СиСи на мгновение задержался и снова окинул взглядом опустевшую крышу. Слишком многое здесь напоминало о трагических событиях. Стараясь поскорее избавиться от неприятных ощущений, связанных с этим, СиСи шагнул через порог и закрыл за собой дверь. Лишь свежий ветер и небольшие лужи на крыше напоминали о множестве бурных событий, происшедших в атмосфере за этот день. Не менее бурными были и те события, которые произошли на земле…

 

ГЛАВА 5

Тэд наслаждается любовью. Джина Кэпвелл пытается найти путь к сердцу Мейсона. СиСи предлагает сыну вернуться домой. Августа собирается в горы, София встречает Брика Уоллеса в ресторане «Ориент Экспресс».

Был уже полдень, когда Тэд открыл глаза. Хейли мирно спала рядом с ним в постели. После бурно проведенной ночи они так устали, что проспали все свете.

Тэд наклонился над мирно спавшей любимой я приложил руку к ее шее. От нее, как от ребенка, пахло парным молоком. Тэд увидел на ее шее следы своих недавних поцелуев. Он мягко улыбнулся и прошептал ей на ухо:

— Просыпайся.

Она промычала что‑то сквозь сон и отмахнулась. Тогда Тэд еще раз наклонился над ее ухом я на этот раз громко сказал:

— Подъем! Пора вставать.

Хейли беспокойно заворочалась на кровати и, с трудом открыв глаза, недоуменно посмотрела на Тэда:

— Что такое, в чем дело?

Он радостно улыбался:

— Пора вставать.

Хейли спросонья протерла глаза и, приподнявшись на локте, посмотрела на стоявшие у кровати на крышке небольшого комода часы. Время ухе перевалило за полдень.

Глаза Хейли вначале расширились от ужаса, затем она вскочила на постели и завизжала:

— Уже полдень, Тэд! Мы все проспали!

Тэд изобразил на лице гримасу притворного ужаса:

— Какой кошмар! — воскликнул он, беспокойно вертя головой. — Представляю, как нам влетит на радиостанции.

Хейли спрыгнула с кровати, пытаясь попасть ногами в шлепанцы:

— Уже полдень, Тэд, полдень! Как я виновата! Извини!

Он расхохотался и беспечно махнул рукой:

— Да ладно, Хейли, ты придаешь слишком большое значение каким‑то мелочам. Какая разница, полдень сейчас или полночь? Ведь нам с тобой было хорошо, правда? И не отпирайся, я знаю, ты мне сама об этом говорила.

Она растерянно собирала разбросанные по полу вещи, бормоча:

— Это я во всем виновата, я. Только я одна.

Я попрошу на радиостанции, чтобы тебя не наказывали. Не слишком стесняясь собственной наготы, Тэд вылез из‑под одеяла и принялся ее успокаивать:

— Да нет же, Хейли, что ты, нее в порядке! Мы ведь часто работаем допоздна, я думаю, нас никто не будет за это наказывать. В конце концов, я самый ценный сотрудник этой радиостанция, и им нет смысла делать из меня козла отпущения. А если станут слишком сильно наезжать, то я могу в любой момент уйти оттуда. И вообще, Хейли, успокойся! Ты нервничаешь сама и нервируешь меня. А лучше полезай обратно в постель.

Он поправил ее подушку и жестом пригласил Хейли занять место рядом с ним. Она растерянно стояла посреди комнаты, держа в руках свои вещи.

— Да погоди ты, Тэд, — обеспокоенно сказала она. — Меня сейчас не это волнует.

Глаза Тэда сверкнули жадным блеском:

— А что, ты хочешь продолжить? Я бы, честно сказать, с удовольствием занялся этим снова. Мне очень понравилось, ты была восхитительна.

Хейли нетерпеливо отмахнулась:

— Ты все время говоришь не о том, Тэд!

Он недоуменно пожал плечами:

— А о чем еще можно говорить, кроме любви? Тем более, если это касается нас с тобой. Ведь у нас сейчас все хорошо, правда?

Она уже немного успокоилась и с некоторым удивлением сказала:

— Я же никогда раньше не спала так долго!

Тэд с явно выраженным удовольствием разлегся на подушках. Подложив руки под голову, он блаженно улыбался и, прищурившись, смотрел на Хейли. Она вдруг отшвырнула в сторону свою одежду и стала бродить по комнате.

— Дорогая, успокойся! Что с тобой происходит? Ты, наверно, не с той ноги встала. Не надо было мне будить тебя так резко.

Она грызла ноготь, усиленно раздумывая над чем‑то. Тэд недовольно проворчал:

— Хейли, ну что ты там бродишь? Твоя постель… — он поправился, — наша постель уже остывает без тебя. Ты же видишь, на мне нет ни грамма ткани, я сейчас замерзну и отдам концы. Бели ты сейчас же не нырнешь ко мне под одеяло, то через несколько минут здесь будет только мой окоченевший труп. Мы еще не начали семейную жизнь, а тебе уже достанется покойник. Неужели ты этого хочешь?

Хейли растерянно посмотрела на него:

— Я все никак не могу вспомнить, сегодня у нас назначено какое‑то важное дело, но какое…

Он беспечно махнул рукой:

— Да выбрось ты всю эту ерунду из головы, Хейли! у нас с тобой почти что медовый месяц. Мы должны провести его, как настоящие влюбленные. А чем должны заниматься влюбленные в свой медовый месяц?

Она отвернулась:

— Тэд, ну перестань, прошу тебя! Ты мешаешь мне сосредоточиться. А если я не смогу сосредоточиться, то мы обязательно провороним что‑нибудь еще.

— Влюбленные должны заниматься любовью, — наставительно сказал Тэд. — А если они этим не занимаются, значит, они не влюбленные, а супруги, которые прожили вместе лет тридцать, не меньше. Только у них пропадает интерес друг к другу. А мы же с тобой едва–едва начали совместную жизнь! И вообще, какая хорошая кровать. Надо сказать, что я от нее в восторге. Спасибо тем, кто оставил ее в этом доме. Не скрипит, не издает никаких других неприятных или противных звуков. Что еще надо для полного счастья? Хорошая крыша над головой у нас уже есть, а это не так мало, чтобы заложить прочный фундамент будущей семейной жизни.

Она по–прежнему расхаживала по комнате, не обращая внимания на приглашение Тэда занять место рядом с ним в постели:

— Я что‑то забыла, я что‑то забыла…

— Ты забыла, а я обиделся, — снова пробурчал Тэд и, натянув одеяло до самых глаз начал демонстративно клацать зубами:

— Ты чувствуешь, Хейли, у меня уже зуб на зуб не попадает. Я чувствую себя как эскимос без одежды. У меня уже начинает синеть и покрываться пупырышками кожа. Скоро я буду похож на недокормленного бройлерного цыпленка, у меня останутся только посиневшие ляжки и худенькие крылышки.

Хейли вдруг замерла посреди комнаты, как вкопанная. У нее был такой озадаченный вид, что Тэд даже высунулся из‑под одеяла:

— Что, что случилось?

Она резко обернулась к нему:

— Я вспомнила, Тэд! Мы чуть не забыли об этом. Быстрее вставай!

— Да что такое? — недовольно проворчал Тэд. — Мы еще не успели проснуться, а ты уже тащишь меня из постели. Вот так для молодых влюбленных заканчиваются минуты счастья. Хотя у нас с тобой сейчас все могло бы быть по–другому, если бы ты откликнулась на мои слова. Я тебя еще раз прошу, подумай, неужели для нас сейчас есть какие‑нибудь более важные дела, чем наслаждаться друг другом. Это же так здорово!

Хейли неожиданно подскочила к Тэду и, схватив его за руку, стала вытаскивать его из‑под одеяла:

— Поднимайся же ты, лежебока! — с притворным негодованием сказала она. — Нас ждут.

Тэд не сопротивлялся, с улыбкой глядя на безуспешные попытки вытащить его из постели.

Хейли была слишком маленькой и хрупкой для того, чтобы хотя бы просто сдвинуть с места широкоплечего и мускулистого парня, каким был Тэд.

— Ну что ты делаешь? Куда ты меня тащишь? Она пыхтела и сопела, пытаясь заставить его подняться:

— Нам нужно одеваться, Тэд, если ты не хочешь опоздать на торжественную церемонию к своему отцу.

Тэд непонимающе наморщил лоб:

— О чем ты говоришь? Какая такая церемония? Я ничего такого не припоминаю. Если ты хочешь, чтобы я сходил в магазин за продуктами, то так и скажи, и не надо приплетать сюда моего отца. Тем более, что после нашего с ним расставания он, по–моему, обиделся на меня.

Она бросила попытки силой справиться с ним и сокрушенно махнула рукой:

— Ты несешь какой‑то вздор, Тэд! У твоего отца сегодня торжественная церемония, неужели ты этого не помнишь?

— А, вот оно что! — Тэд хлопнул себя ладонью по лбу. — Черт побери, я действительно забыл. Но ничего, который у нас там час?

Он вытянул голову и посмотрел на небольшие настольные часы, стоящие на комоде:

— Хейли, перестань нервничать и дергаться! Еще только половина первого, у нас времени навалом. Можно еще часа два спать совершенно спокойно, а после этого начать неторопливо одеваться. Все равно мы успеем.

Хейли снова заволновалась:

— Но это еще не все! — воскликнула она.

Тэд, который только–только снова откинулся на подушки, был вынужден забеспокоиться так же, как и она.

— Ну что на этот раз? Мы опять опаздываем на какую‑нибудь торжественную церемонию, например, открытия новой пиццерии на окраине Санта–Барбары? Нас с тобой что, пригласили туда в качестве почетных гостей, и мы будем торжественно разрезать огромный кусок теста, который будет натянут в качестве торжественной ленточки перед входом в это заведение?

Хейли взволнованно оглядывалась по сторонам:

— Перестань шутить, Тэд! Мне сейчас не до шуток!

Он уселся на постели, прикрыв колени одеялом:

— Но что у тебя опять стряслось, Хейли? Ты можешь сказать хоть что‑нибудь внятное, а то я сейчас от нетерпения начну подпрыгивать на кровати.

— Джейн! — ошеломленно воскликнула она. Тэд стал растерянно озираться по сторонам:

— Что Джейн? Где Джейн? Ты говоришь про Джейн Уилсон, нашего редактора с радиостанции?

— Ну конечно, конечно, Тэд! — воскликнула она. — Мы же до сих пор живем с ней в одной квартире.

— Я не понимаю, — недоуменно пожал плечами Тэд. — Вместо того, чтобы переехать вместе со мной в нашу новую квартиру ты продолжаешь жить с этой взбалмошной особой.

Хейли капризно вздернула голову:

— Я не поеду в этот дом! Его сняла для тебя Роксана! Она наверняка в скором будущем объявится и предъявит свои права на тебя. Что я тогда буду делать? А эта квартира меня вполне устраивает. Вот только… — она озабоченно осмотрела комнату. — Я не убрала тут ничего, не вытерла пыль, не вымыла полы.

Тэд скептически хмыкнул:

— Ну–ну, давай–давай, Хейли! Убирай в квартире. Насколько мне известен характер Джейн Уилсон, она ужасно не любит слуг, особенно у мужчин. А ты можешь смело считать себя ее слугой, если сейчас примешься Убирать тут все и подметать. Давай, поухаживай за ней. Ей наверно, это очень понравится.

Хейли оправдала надежды Тэда. Она недовольно посмотрела вокруг себя, оценив степень произведенного разгрома, и, проведя пальцем по толстому слою пыли на столе, пробормотала:

— Действительно, а что это я делаю?

Тэд недоуменно пожал плечами:

— А мне откуда знать? Ты не успела подняться, а уже испортила нервы и себе, и мне. Бегаешь тут, квохчешь, как курица на пожаре.

— Что‑что? — возмущенно воскликнула она. — Я спокойно спала, а ты меня разбудил своими дурацкими воплями. И для чего это все?

Тэд весело подпрыгнул на постели:

— Для чего?

Она подошла к нему и осуждающе сказала:

— Ты что, разбудил меня только для того, чтобы разговаривать со мной таким отвратительным тоном? Ты оскорбляешь меня, называешь неизвестно какими словами, а сам веселишься, лежа в постели. Что, это доставляет тебе огромное наслаждение, да? Ты хочешь увидеть, как я начинаю нервничать и расстраиваться?

Тэд аккуратно поправил подушки у себя под головой и, устроившись поудобнее, с улыбкой сказал:

— По–моему, ты сама этим занимаешься. А я разбудил тебя совершенно для другого. — Он лукаво подмигнул ей и поманил пальцем. — Иди‑ка сюда, я тебе все расскажу.

Его вид был настолько комичным, что Хейли мгновенно повеселела:

— Ага, теперь понятно, для чего ты меня разбудил. Ты что, не мог сразу этого сказать. Неужели ты думаешь, что я бы отказалась?

Тэд развел руками:

— Но ты даже не хотела меня слушать, ты бегала по квартире, пытаясь что‑то собрать, что‑то разобрать. Я даже не знаю, зачем тебе это было нужно.

Хейли кисло осмотрела царивший вокруг беспорядок и беспечно махнула рукой:

— Да ну его… Лучше я действительно воспользуюсь твоим предложением. По крайней мере это приятнее. Знаешь, все‑таки чувствовать себя невыспавшейся — это гораздо хуже, чем выслушать пару нудных слов и замечаний от Джейн. А ну‑ка, откинь одеяло!

Тэд с удовольствием повиновался. Хейли тут же легла в постель рядом с ним и, протяжно зевая, положила голову на подушку. Тэд разочарованно посмотрел на нее сверху, приподнявшись на локте:

— Хейли, это что — все? Ты пришла ко мне только ради того, чтобы снова улечься спать?

Она издала короткий полусонный смешок. Тэд перевернул ее лицом к себе и возмущенно воскликнул:

— Нет, так дело не пойдет! Проснуться посреди дня только ради того, чтобы снова лечь спать — это же идиотизм какой‑то! Никогда в жизни не прощу себе, если оставлю тебя сейчас в покое. Мы должны сполна насладиться друг другом, пока у нас есть такая возможность. Разве ты не понимаешь этого?

Не открывая глаз, она сонно промычала:

— Понимаю. Давай спать.

— Ни за что, — решительно заявил он. — Это будет просто напрасной тратой времени, за которую я буду укорять себя всю оставшуюся жизнь. Немедленно открывай глаза!

— Не открою.

— Не хочешь — как хочешь. Я буду заниматься этим, не обращая внимания, открыты у тебя глаза или закрыты.

Она рассмеялась и, не открывая глаз, протянула к нему руки для объятий. Тэд, не раздумывая, воспользовался любезным предложением. Он с такой силой и жадностью впился в ее губы, что Хейли замычала от неудовольствия и стала отталкивать его от себя руками. Тогда Тэд немного поумерил пыл, и Хейли сразу успокоилась. Ее руки обвились вокруг его шеи и она с наслаждением отдалась его ласкам.

Еще одна пара влюбленных проснулась в это утро в постели. Точнее, эту пару трудно было назвать влюбленными, поскольку влюблена была одна Кортни. Тем не менее после нескольких недель, проведенных в психиатрической клинике доктора Роулингса, Перл чувствовал себя таким изголодавшимся, что, добравшись до Постели вместе с Кортни, мгновенно забыл о Келли, которая осталась в больнице.

Они провели всю ночь, осыпая друг друга бурными ласками, и уснули, разумеется, только под утро. Кортни пребывала в полной уверенности в том, что Перл после такой ночи любви не станет больше возвращаться в клинику. Проснувшись довольно поздно, они снова занимались любовью, а потом опять уснули.

Когда Перл с трудом продрал глаза, он увидел, что рядом с ним на постели никого нет — Кортни исчезла Он решил, что она выскочила куда‑нибудь по своим делам, и решил за то время, пока она отсутствует, осмотреть свою квартиру. Как ни странно, но после вчерашнего визита группы пациентов психиатрической больницы здесь не осталось практически никаких следов их пребывания. Все вещи были аккуратно уложены на свои места, на полу было чисто. Перл про себя удивился — вообще‑то, он ожидал увидеть здесь полный разгром после вчерашнего бурного веселья. Однако пациенты клиники Роулингса оказались аккуратными и приученными к порядку людьми. Очевидно, строгие больничные нравы и правила, установленные доктором Роулингсом, хоть в чем‑то давали свои положительные результаты.

Услышав, как в двери поворачивается ключ, Перл обернулся. В комнату, возбужденная и радостная, влетела Кортни:

— Перл, это я! — с порога радостно воскликнула она и направилась к опустевшей постели. — Перл, ты где? — Кортни недоуменно оглянулась вокруг.

Он уселся на пол в углу возле комода, где были сложены самые разнообразные вещи, и среди них — гигантских размеров красный телефон. Перл, кривляясь, схватил трубку и закричал в микрофон:

— Алло, это полиция? Здравствуйте, офицер! Я хочу заявить о пропаже девушки.

Кортни стояла рядом, прыская от смеха. У Перла действительно был актерский талант, он изображал все это с таким неподражаемым комизмом, что удержаться от смеха было просто невозможно.

— Как ее зовут? — продолжал кричать в трубку Перл. — Сейчас вспомню. Кажется, ее зовут Кортни Кэпвелл. Но она взяла себе другое имя. Теперь к ней можно обращаться только как к Буб–Бум–Латуш.

Кортни расхохоталась:

— Перл, прекрати. Ты вгоняешь меня в краску. Вдруг у соседей услышат твои вопли?

Но Перл, не обращая на нее внимания, продолжал переговоры с воображаемым полицейским офицером на другом конце провода:

— Нет, сэр! Когда я проснулся, ее уже не было, она куда‑то сбежала. Да, я думаю, она еще в городе.

Кортни извиняющимся тоном сказала:

— Перл, я не думала, что задержусь так долго. Прошу тебя, не поднимай общегородскую тревогу, а то сейчас все полицейские машины начнут меня разыскивать. Правда, они, наверное, будут игрушечными и сидеть в них будут резиновые полицейские. По–моему, я видела нечто подобное у тебя в соседней комнате. Ну извини, извини, — рассмеялась Кортни, — я хотела сделать тебе сюрприз.

Перл схватил стоявшую рядом с ним прислоненной к стене бутафорскую подзорную трубу и приложил ее к глазу:

— Нет, офицер, я ее везде искал, но так и не смог обнаружить.

Она полезла в сумочку, которую держала подмышкой:

— Вот смотри, Перл, я купила билеты на сегодняшний вечер на восемь до Бостона. Надеюсь, не слишком поздно? — Она достала из сумочки два авиабилета и радостно помахала ими перед лицом. — Видишь, Перл, мы сможем улететь сегодня же!

Он перевел трубу на нее и радостно завопил в телефонную трубку:

— Офицер, офицер! Я ее вижу! Все, она нашлась, можете не высылать машину. Да, она хочет сбежать сама и хочет похитить президента.

Не отнимая от глаза подзорной трубы, он закричал:

— Она сумасшедшая! Она хочет похитить меня, вашего президента! Но я не уеду с ней, как я могу оставить мою любимую Америку без правления?

Затем вдруг его тон переменился, из шаловливого в абсолютно серьезный. Перл опустил подзорную трубу и без тени улыбки, сказал:

— Он не уедет, потому, что он должен остаться.

Кортни мгновенно поняла, что он не шутит. Для нее это был жестокий удар — губы девушки задрожали, из глаз покатились крупные слезы.

— Кортни, — обратился к ней Перл. — Не стоит так расстраиваться. Я должен остаться потому, что у меня нет другого выхода. Меня ждут те, кто остался там, у Роулингса.

Мейсон проснулся от того, что в глаза ему били яркие лучи солнца. Он попробовал закрыться от них рукой, но все было бесполезно, свет, отраженный от оклеенных белыми обоями стен, не давал заснуть. Мейсон почувствовал дикую головную боль. Мозг, казалось, пытается вырваться наружу из своих тесных оков, называемых черепными костями. Они, казалось, трещали и скрипели, но пока держались.

— Лучше бы ты лопнула, — пробормотал Мейсон. — Наверно, тогда мне не было бы так больно.

Во рту чувствовался гнуснейший привкус трижды перегоревшего виски, глотка пересохла, и вообще, по многим причинам Мейсону не хотелось жить.

Кряхтя и стеная, он приподнялся на диване и осмотрелся вокруг.

Это был гостиничный номер, очевидно, в отеле «Кэпвелл», слишком уж знакомой была обстановка. Видимо, он провел ночь на диване, не накрывшись даже никаким одеялом. Но несмотря на то, что ночь была довольно свежей и прохладной после прошедшей грозы, он не замерз.

Настроение у Мейсона было омерзительное. Картины вчерашнего дня восстанавливались в памяти с таким трудом, что его мозг сейчас был похож на поврежденный винчестер вычислительной машины — отдельные куски памяти совершенно стерлись и никакому восстановлению не подлежали.

Мейсон мучительно перебирал в голове какие‑то отдельные, всплывавшие перед глазами разрозненными, как рисунок мозаики, кусочками, картинки, но увязать их между собой ему не удавалось. Обреченно махнув рукой, Мейсон принялся протирать глаза.

Когда спустя несколько секунд он новым, более ясным взглядом посмотрел вокруг себя, то поначалу не поверил собственным глазам. Ему пришлось даже отмахнуться от навязчивого видения. Однако это оказалось не видением, а реальностью. Перед ним живая, здоровая и радостно улыбающаяся сидела Джина Кэпвелл. Рядом с ней стоял маленький столик на колесах, уставленный тарелками с бутербродами, чашками и блюдцами. Здесь же стоял большой кофейник, из горлышка которого шел пар — очевидно, кофе был заварен совсем недавно.

Увидев как Мейсон широко раскрытыми глазами таращится на нее, Джина радостно воскликнула:

— Наконец‑то ты проснулся! Я не хотела тебя будить, хотя уже давно полдень. Тебе нужно было отдохнуть после вчерашнего дня.

Мейсон скривился — лицезреть находящуюся в таком радостном состоянии Джину Кэпвелл ему не доставляло ни малейшего удовольствия. И вообще, у него складывалось впечатление, что в последнее время она что‑то уж слишком навязчиво предлагает ему свои услуги. Джина сидела, намазывая кусок батона маслом.

— А что за день был вчера? — пробормотал Мейсон. Джина пожала плечами:

— День как день, если не считать того, что случилось вечером.

— А что случилось вечером? — непонимающе мотнул головой Мейсон. — С кем случилось?

Она снова радостно засмеялась:

— Ладно, давай поговорим об этом попозже, а сейчас тебе нужно выпить горячего кофе и чего‑нибудь поесть. Мне просто больно смотреть на тебя.

Мейсон провел рукой по небритой щеке. После крупной дозы выпитого вчера, рука казалась тяжелой, словно чугунной. Ощупывание собственного лица тоже не доставило ему большого удовольствия. Щетина уже постепенно превращалась в бороду, и Мейсон выглядел сейчас как беглый каторжник, укравший в лавке поношенной одежды измятый пиджак с чужого плеча.

Правда, Джину все это ничуть не смущало:

— Мейсон, я налью тебе кофе, — предложила она. — К нему есть прекрасное печенье — вот, смотри.

Она кончила намазывать бутерброд и, поднявшись с кресла, пересела на диван рядом с Мейсоном. Столик она подтащила с собой.

— Посмотри, великолепное печенье, шоколадное.

Она сунула ему под нос завернутые в фольгу кругляшки коричневого цвета. Мейсону они напомнили, что‑то совершенно неаппетитное, поэтому он брезгливо сморщился и отвернулся.

— Что такое? — немного капризно сказала Джина. — Почему ты не хочешь? Посмотри, печенье совершенно свежее, еще теплое, только что испекли.

Мейсон с отвращением отодвинул ее руку, стараясь не смотреть на предложенный продукт:

— Заверни это обратно.

Джина обиженно надула губы и отодвинула печенье. Мейсон посидел еще несколько секунд, осоловело хлопая глазами, а затем бухнулся на подушку:

— Где я? — простонал он.

Джина решила продемонстрировать свою заботливость и поправила подушку под головой Мейсона:

— Сейчас ты находишься в отеле «Кэпвелл», разве ты не узнал? — сказала она. — Это же гостиница, которая принадлежит твоему отцу.

Мейсон снова скривился:

— Ты рассказываешь мне об этом так, как будто я несмышленый ребенок, — пробурчал он недовольно. — Вполне можно было бы обойтись и парой слов.

— Но ты же должен знать меня, — обворожительно улыбнулась Джина. — Если мне нравится какой‑нибудь человек, я готова разговаривать с ним целыми часами.

Этот недвусмысленный намек Мейсон постарался пропустить мимо ушей.

— А который сейчас час, — простонал он.

— Уже полдень.

— Я не понимаю, — снова застонал Мейсон, переворачиваясь на спину. — Это полдень сегодня или полдень еще вчера?

— Полдень завтра, то есть сегодня.

Почувствовав полное равнодушие Мейсона к еде и питью, Джина отодвинула столик и присела на краешек дивана рядом с Мейсоном. Он тупо смотрел в потолок, делая безнадежные попытки хоть что‑нибудь вспомнить. Точнее, у него уже сложилась довольно ясная картина того, что произошло вечером, часов примерно до двенадцати. А вот что было потом, после того, как он предоставил полиции живого Марка Маккормика, делавшего признание в том, что он изнасиловал Мэри, и как он оказался здесь — этого Мейсон решительно не помнил. Он даже не знал, как провел остаток ночи, и когда оказался в этом отеле. Но самым непонятным для Мейсона было — что здесь делает Джина Кэпвелл. Какого черта она ошивается вокруг и делает вид, что она заботливая мамаша? Что ей надо?

Будучи не в силах ответить на всю уйму возникших вместе с пробуждением вопросов, Мейсон угрюмо спросил:

— А как я здесь оказался? Что я здесь вообще делаю?

Джина охотно объяснила:

— Я поймала тебя вчера в бистро на Стейт–стрит и привезла в отель.

На лице Мейсона появилась такая гримаса отвращения, что Джина побоялась, как бы его не стошнило. К счастью, обошлось. Мейсон только неестественно громко икнул и опять перевернулся на бок.

— Почему ты притащила меня именно сюда? — недовольно пробурчал он. — Что, других отелей нет?

Джина осторожно протянула руку, и, пользуясь тем, что Мейсон находится в абсолютно беспомощном состоянии, стала нежно и ласково гладить его по голове:

— Если тебя волнует фантастическая стоимость номеров в гостинице твоего отца, то можешь не волноваться, — с улыбкой сказала она. — Я записала все это на счет СиСи. Думаю, что он расплатится за тебя.

Почувствовав на своей голове руку Джины, Мейсон вяло отстранил ее от себя:

— Все‑таки, почему ты привезла меня именно сюда, а не в мою квартиру? — продолжал нудеть он. — У меня есть собственная крыша над головой.

Она обиженно вскочила с дивана:

— Все это так, конечно, Мейсон, однако ты забываешь о том, что я не тяжелоатлет, чтобы таскать тебя на плечах через весь город.

Мейсон вдруг застонал:

— Черт побери, как у меня трещит башка!

Джина усмехнулась:

— Ничего удивительного, видел бы ты себя вчера! Я тебя и из лифта‑то еле вытащила. А потом уже здесь, в номере, ты вообще отказался идти дальше этого диванчика. Да, выглядишь ты неважно. Но я сейчас позабочусь об этом.

Мейсон лежал, уже уткнувшись лицом в подушку. Наружу торчал один его глаз и кусочек рта.

— А ты где спала? — едва слышно пробубнил он в подушку.

— Я спала в постели, — не вдаваясь в подробности, сказала Джина.

Покопавшись в сумочке, она вытащила оттуда коробку аспирина и протянула Мейсону две таблетки:

— На, выпей!

Мейсон с трудом оторвал голову от подушки, проглотил прямо с руки Джины протянутые ему таблетки и точно таким же образом запил их водой из стакана, который Джина держала в другой руке.

— Ну вот, тебе должно стать после этого полегче, — удовлетворенно сказала Джина.

Мейсон обессиленно рухнул головой в подушку. Джина сунула таблетки назад в сумочку и растерянно потопталась на месте. Мейсон очевидно не испытывал к ней не только влечения, но даже ни малейшего любопытства. Она объясняла это для себя его крайне тяжелым физическим состоянием и поэтому относилась к нему снисходительно. По ее мнению в их отношениях с Мейсоном все еще было впереди.

Тем не менее разговор не клеился, и смысла в дальнейшем своем пребывании в этом номере Джина не видела.

— Эй, Мейсон! — она подошла к нему и легонько тронула за плечо.

Он лежал, зарывшись головой в подушку, и на обращение Джины едва приподнял голову:

— Что такое? — ошалело пробормотал он. — Снова что‑то случилось?

Она махнула рукой:

— Нет, я только хотела тебе сказать, что принесла свежую одежду, она лежит вон там.

Мейсон из последних сил повел глазами и увидел на столике аккуратно выглаженный костюм, белую рубашку и галстук. Мейсон не нашел в себе сил даже, чтобы сказать спасибо. Снова сунув руку в сумочку, Джина достала оттуда небольшую связку ключей:

— Кстати говоря, у тебя в квартире такой бедлам, — снисходительно заметила она. — Вот твои ключи.

С этими словами она бросила связку Мейсону, который вынужден был с огромным ущербом для себя шевельнуться на диване и приподнять руку. Ключи, разумеется, поймать ему не удалось. Опустив руку, он пошарил ею по полу, и, наконец, нащупав связку, на ощупь сунул ее в карман своего пиджака. Ничего не соображая, он пробормотал:

— Откуда у тебя ключи от моей квартиры?

Джина фыркнула:

— Если ты хочешь быть сейчас нормально одетым, то не должен задавать такие глупые вопросы. Ну да, мне пришлось взять твои ключи. Разве тебе это повредило?

Мейсон вдруг стал очумело хлопать глазами и из последних сил перевернулся. Лежа на спине, он сунул руку во внутренний карман пиджака и достал оттуда свой, крайне похудевший со вчерашнего дня, бумажник.

С комичной подозрительностью покосившись на Джину, он открыл бумажник и внимательно изучил его содержимое. Содержимого уже почти не было. Мейсон сунул бумажник обратно и стал удивленно таращиться на Джину. Правда, он не произнес ни слова, однако в глазах его читался немой укор. Джина горделиво вскинула голову:

— Будем считать, что я ничего этого не видела, — сказала она с легким налетом обиды.

Мейсон вдруг понял, что его подозрения относительно Джины в связи с исчезновением денег из его бумажника совершенно беспочвенны. Ей незачем было грабить его. С кряхтеньем, подобно старику, он сел на диване и пробормотал:

— Извини, Джина. Я просто подонок.

— Да ладно, — махнула она рукой. — Может быть ты… Хотя, какая разница: если ты меня подозреваешь в отношении исчезновения денег из твоего бумажника, то я тут ни при чем. Ты вчера порядком поиздержался.

Напрягшись, Мейсон смог приподняться с дивана. Хлопая себя по карманам, он пробурчал:

— Похоже, я действительно много выпил, совершенно ничего не помню. Что еще я делал вчера ночью?

Она обиженно надула губы:

— Ты слишком много говорил.

Он удивленно приподнял брови:

— Вот как! Интересно, и о чем я говорил? Она отвернулась:

— Ты говорил о своей любви.

— Интересно, с кем? — буркнул он. Джина не скрывала своей обиды:

— В основном, с Мэри. К сожалению, я не удостоилась твоего внимания, а в свое время представляла, что ты обращаешься ко мне.

Мейсон мрачно проигнорировал эти обращенные к нему с надеждой слова Джины. В воцарившейся тишине особенно явственно послышался стук в дверь. Джина пошла открывать:

— Наверное, это официант по поводу завтрака, — объяснила она по дороге. — Стоимость завтрака входит в оплату номера, поэтому я его заказала.

Она распахнула дверь и остолбенело застыла на пороге — перед ней стоял СиСи Кэпвелл, ее бывший муж. Возникла небольшая немая сцена, Джина хлопала глазами, не зная, что сказать. СиСи первым опомнился:

— Я могу пройти? — холодно спросил он. Джина молча отошла в сторону, пропуская СиСи в номер. Он направился к Мейсону, держа в руке свежий номер утренней газеты. Увидев отца, Мейсон почувствовал, как его ноги подкашиваются, и помимо своей воли он снова шлепнулся на диван. СиСи уверенным шагом подошел к сыну и швырнул на диван рядом с ним газету. Мейсон с отвращением, свойственным всякому страдающему с похмелья, уловил в воздухе запах свежей типографской краски.

— Ты принес мне программу телепередач? — мрачно пошутил он. — Спасибо, отец, я не собираюсь сегодня смотреть телевизор.

СиСи недовольно поморщился:

— Почитай статью, там, на первой странице.

Мейсон потянулся рукой к газете и, развернув ее, поднес к почти не видящим глазам. Все, что смог разобрать, был набранный крупным шрифтом заголовок: «Доктор признается в изнасиловании своей жены». Мейсон с почти полным равнодушием скользнул глазами по заголовку и, откинув голову, в изнеможении произнес:

— Как ты узнал, что я здесь?

СиСи стоял рядом с диваном, сунув руки в карманы брюк:

— Мне позвонили от портье, сказали, что ты занял номер.

С трудом закрыв рот после протяжного зевка, Мейсон спросил:

— А что, ты хочешь выставить меня отсюда? Ладно, если тебе так не нравится мое пребывание в номере твоей гостиницы, я не стану злоупотреблять твоим гостеприимством.

С огромным трудом ему снова удалось встать. Правда, сил на это было истрачено столько, что Мейсон едва мог ворочать языком.

СиСи осуждающе посмотрел на сына, однако не произнес ни слова. Он сверлил Мейсона таким пристальным взглядом, что Джина, стоявшая у двери, не выдержала:

— СиСи, оставь его в покое, пожалуйста! Это я во всем виновата, я привезла его сюда. Я догадываюсь, что ты подумал, когда увидел нас вдвоем.

Ченнинг–старший, не скрывая отвращения, отвернулся:

— Джина, зная тебя, я уже ничему не удивляюсь, — глухо произнес он.

Мейсон запустил ладонь в стоявшие на голове дыбом волосы и, почесав макушку, обратился к Джине:

— Ты не могла бы спуститься вниз?

Она метнула на него оскорбленный взгляд, в котором читалось явное нежелание уходить. Разумеется, Джину снедало жуткое любопытство, ей хотелось поприсутствовать при разговоре отца и сына, особенно в такой пикантной ситуации. Однако Мейсон настойчиво повторил:

— Джина, сходи вниз и позвони в мою контору, нет ли каких‑нибудь сообщений для меня касательно моих служебных дел.

Подавив в себе жгучее желание подслушать под дверью, она вышла в коридор и направилась к лифту. Джина шагала по коридору, не замечая, что из‑за угла вышла какая‑то женщина в ослепительно белом платье и белых туфлях и, стараясь ступать как можно более осторожно, направилась следом за ней.

Когда Джина вышла из номера, и Мейсон остался наедине с отцом, СиСи с подозрением спросил:

— Что она здесь делает?

Мейсон, отряхивая измятый пиджак и брюки, пробурчал:

— Не знаю, она, по–моему, собирается стать моим ангелом–хранителем. Не понимаю, что ее сюда тянет, но, по–моему, она пытается стать мне чем‑то вроде второй матери.

СиСи подчеркнуто равнодушно произнес:

— Да уж, представляю себе, какой из нее ангел–хранитель, она бы лучше за собой следила.

Мейсон кое‑как доплелся до углового столика, на котором стояли графины с обыкновенной водопроводной водой и налил себе стакан.

Из СиСи был неважный конспиратор — Мейсон сразу понял, что отцу от него что‑то надо.

Ченнинг–старший с независимым видом прохаживался по номеру, засунув руки в карманы брюк, но глазами он непрерывно следил за сыном. Когда Мейсон стал жадно глотать воду, СиСи подошел к нему и как бы между прочим спросил:

— Что, много выпил вчера?

Мейсон с громадным удовольствием выпил стакан воды и налил себе новый. Обернувшись к отцу, он осипшим внезапно голосом, сказал:

— А ты что, только сейчас это заметил? Наверное, по–твоему, я очень хорошо вчера выглядел, если ты только сейчас узнал об этом.

СиСи пожал плечами.

— Да нет, выглядишь ты, действительно, не важно, это сразу видно. Ну ладно, я просто так спросил.

Мейсон наконец‑то утолил свою жажду и шумно вздохнул.

— Отец, ты не перестаешь удивлять меня. Сначала ты заявляешь, что я становлюсь похожим на тебя, потом приходишь ко мне и говоришь, что тебе ничего не нужно. Я никогда в жизни не припомню ни одного случая, когда бы ты спрашивал что‑нибудь просто так, из обыкновенного любопытства. Так не бывает, отец. Лучше признайся, что ты хочешь от меня. Может я смогу тебе чем‑то помочь. Хотя… — он махнул рукой и не слишком твердой походкой направился к дивану.

СиСи бросил едва заметный взгляд на сына, но в этом взгляде чувствовалась некоторая доля уважения.

— Да, я хотел сказать тебе, что Марк Маккормик подтвердил в полиции свое признание. Так что теперь обвинение будет чистой проформой. Передал бы ты это дело кому‑нибудь другому.

Тяжело дыша, Мейсон уселся на диван. Было видно, что ему по–прежнему не дают покоя следствия сильного алкогольного опьянения. Смахнув со лба капельки проступившего пота, он сказал:

— Посмотрим, вообще‑то я подумывал взять отпуск.

СиСи согласно кивнул.

— Хорошая мысль.

Но Мейсон не был настроен так дружелюбно к отцу, как это казалось со стороны.

— Что, хочешь поскорее избавиться от меня? — уныло спросил он. — Я действую тебе на нервы?

СиСи удивленно посмотрел на сына.

— Я ничего такого не имел в виду.

— Я собираюсь уйти в отпуск потому, что у меня есть важные, срочные дела.

— Интересно, какие же?

Мейсон устало прикрыл глаза рукой.

— Я хочу возбудить несколько гражданских исков, но не могу сделать этого, пока являюсь помощником окружного прокурора.

СиСи задумчиво прошелся по комнате.

— Я не хочу тебя ни о чем уговаривать, — сказал он, — но неужели ты думаешь, что это разумно?

Мейсон хмыкнул.

— В таком случае, мы проверим это в суде. Можешь начинать массовую мобилизацию своих юристов.

СиСи довольно самоуверенно ответил:

— Хорошо, я именно так и поступлю.

Мейсон вскинул голову:

— Отец, я могу судиться с тобой годами.

СиСи подошел поближе к дивану, на котором, держа трещавшую от напряжения голову руками, сидел Мейсон.

— Знаешь, — с некоторым сожалением сказал СиСи, — я думал, что после разборки с Марком Маккормиком ты немного успокоишься. Я даже выписал чек на два миллиона долларов матери Мэри, — с этими словами он достал из внутреннего кармана пиджака узкий голубой конверт, запечатанный фирменной печатью СиСи Кэпвелла.

— Я хотел бы, чтобы именно ты отдал этот чек матери Мэри.

Мейсон без тени сомнения отрицательно помотал головой:

— Тебе не откажешь в изобретательности, отец. Ловкий ход. Однако, мы не сможем с тобой ни о чем договориться.

— Вот как?

— Отец, я обещаю, у тебя не будет спокойной жизни, — хмуро сказал Мейсон.

СиСи не терял хладнокровия.

— Думаю, что сон из‑за этого я не потеряю, — спокойно ответил он. — Сеть открыли, страховые кампании справятся без меня, но оценивать жизнь Мэри в долларах мне противно, — он сделал нажим на последних словах, словно намекая на то, что Мейсон занимается этим делом исключительно из‑за денег.

Мейсон мрачно посмотрел на отца.

— Я не за это борюсь. И об этом должно быть известно лучше всех именно тебе, а не кому‑нибудь другому.

СиСи спокойно согласился.

— Да, я знаю. Трудно, наверное, постоянно поддерживать в себе злобу. Силы уходят, раны заживают, нужны свежие. Судебные дела, которые тебе не выиграть… Ты думаешь, что поступаешь правильно?

Мейсон скривился в болезненной улыбке.

— Какая проницательность, папа. С каких это пор ты решил рядиться в тогу миротворца? Ведь твоим любимым блюдом всегда была месть.

СиСи почувствовал, что его начинает раздражать ершистость и задиристость Мейсона. Он даже немного занервничал.

— Ты хочешь сказать, что завидуешь мне? — с ответной злостью произнес Ченнинг–старший. — Я знаю, что я никогда не был для тебя рыцарем, но я хочу чтобы родители Мэри взяли эти деньги, и еще одно…

Мейсон с удивлением посмотрел на отца:

— Это еще не все?

— Да, — кивнул СиСи, — в доме пустует дюжина комнат после того, как Тэд уехал, полдома освободилось. Я хочу, чтобы ты вернулся к нам. Можешь выбрать любую. Я так хочу.

— Отец, ты приглашаешь вернуться в свой дом? — изумленно переспросил Мейсон.

Джулия Уэйнрайт встретилась со своей двоюродной сестрой Августой Локридж в ресторане «Ориент Экспресс». Августа, как обычно, завтракала. Она сидела за столом в гордом одиночестве. Увидев появившуюся в зале Джулию, Августа сделала ей знак рукой и подозвала к своему столику.

— Привет, — сказала Джулия, усаживаясь за столик, напротив Августы. — Как поживаешь?

Августа налила в стакан себе апельсиновый сок.

— У меня‑то все нормально, — сказала она. — А вот твое появление здесь для меня удивительно. Слава богу, что Мейсон не содрал с тебя живьем шкуру.

Джулия устроилась поудобнее.

— Криминальная сторона дела меня не интересует, я знаю, что выиграю, — уверенно сказала она. — Но вот огласка. Ее тоже придется пережить.

Августа озабоченно посмотрела на Джулию.

— Ты не можешь так рисковать своей карьерой, тебе слишком тяжело это все далось, чтобы сейчас вот так все это пустить под откос.

Джулия тяжело вздохнула.

— Но ведь еще не все потеряно.

Августа наклонилась заговорчески над столом.

— Джулия, я решила тебе помочь, — театральным шепотом произнесла она. — Клянусь, что тебе это понравится.

Джулия скептически усмехнулась.

— Интересно, чем ты можешь помочь мне в судебном деле, которое Мейсон намеривается возбудить против меня?

— Подожди секундочку, — хитро улыбнулась Августа.

Она полезла в сумочку и достала оттуда сложенный пополам лист плотной бумаги.

— Теперь у тебя есть вот это, — сказала она с удовлетворенной улыбкой.

— Что это? — с любопытством спросила Джулия. Августа помахала листком у нее перед носом.

— Я сама это сделала. Вот смотри, — она развернула бумагу и протянула ее Джулии. — Здесь список всех глупостей, которые натворил Мейсон. Ты наверняка найдешь здесь что‑нибудь такое, за что можно будет засадить его за решетку.

Джулия с сомнением покачала головой.

— Нет, Августа, я не буду этого делать.

— Как? Но почему? Я ведь даю тебе отличные козыри. Если ты не воспользуешься ими, будешь полной дурой. Ты сможешь спокойно расправиться с Мейсоном и это не составит тебе никакого труда.

Джулия решительно покачала головой.

— Нет, Августа, я не буду прибегать к этому методу. Августа фыркнула.

— Я только одного понять не могу — зачем ты проявляешь это ненужное благородство? С какой стати? Можно подумать, что в этом мире все настолько щепетильны и разборчивы, что никто не пользуется подобными методами.

Джулия стояла на своем.

— Я не буду этим заниматься не потому, что я слишком щепетильна, точнее, я действительно щепетильна, но на сей раз я могла бы, конечно, и пожертвовать своими убеждениями. Однако, я понимаю Мейсона и сочувствую ему.

Глаза Августы полезли вверх.

— Да ты что, Джулия, он же хочет засудить тебя, а ты понимаешь и сочувствуешь ему?

Размахивая руками, Джулия горячо воскликнула:

— Но он не может по–другому никак.

Августа демонстративно отодвинула от себя стакан с соком и, положив локти на стол, задумалась.

— А почему ты должна стать жертвой Мейсона — только из‑за того, что он не может иначе?

— Да, — убежденно кивнула Джулия. — Он просто не может иначе, — он может просто напросто погибнуть.

Августа сунула бумажку назад в конверт и задумчиво помахивая им перед носом, спросила:

— Джулия, я совершенно не понимаю тебя, на что ты надеешься?

Та пожала плечами.

— Надеюсь, что СиСи образумит его.

Августа с сожалением посмотрела на сестру.

— Джулия, дорогая, позволь напомнить тебе, что все окрестности Санта–Барбары усеяны костями тех, кто положился на благородство СиСи. Я не могу рисковать тобой.

Джулия попыталась храбриться.

— А, — беспечно махнула она рукой, — оставь меня в покое, не нужно меня трогать. Я как‑нибудь сама выкарабкаюсь. И, самое главное, не бойся, что с меня сдерут три шкуры.

Августа нахмурилась.

— Я не могу уехать в Тибет и оставить тебя наедине с Мейсоном. Он тебя просто размажет по стенке в зале суда.

Джулия снова махнула рукой.

— Августа, не стоит беспокоиться.

Внезапно она поняла смысл сказанного сестрой, и глаза ее полезли на лоб:

— Ты говоришь о Тибете? Я не ослышалась?

Августа удовлетворенно улыбнулась:

— Да.

Джулия пожала плечами.

— По–моему, туда собирался Лайонелл?

Августа капризно поджала губы.

— Вот видишь, об этом было известно всем, кроме меня.

— Да, насколько мне известно, он уехал туда сегодня утром. Ему будет очень крупный сюрприз.

Они переглянулись все понимающими взглядами и почти одновременно рассмеялись. Смена темы разговора подействовала на них успокаивающе.

— Но послушай, — радостно улыбаясь, сказала Джулия, — что ты ходишь все вокруг да около? Скажи все Лайонеллу напрямую, скажи о том, что испытываешь к нему нежные чувства и выходи за него замуж. Порви эту бумажку о разводе, тебе же легче будет. Я думаю, что из вас снова получится неплохая семейная пара.

Августа хитро помахала пальцем.

— Нет, я не буду этого делать.

Джулия откинулась назад на спинку стула.

— Если этого не будешь делать ты, то это сделает кто‑нибудь другой вместо тебя.

Августа небрежно махнула рукой:

— Не бойся, я проверяла, у него никого нет. Я единственный кандидат в его жены в этом городе. И вообще, ничего страшного — так он лучше ко мне относится.

Джулия развела руками.

— Не понимаю. Ну и так ты только оставляешь для него шансы обратить внимание на кого‑нибудь другого.

Но тут красноречие почему‑то совершенно покинуло Августу. Она просто согласно кивнула:

— Да.

Джулия удивленно уставилась на сестру.

— Ничего не понимаю.

Августа загадочно улыбнулась, как это делают люди, у которых пытаются выведать их самые интимные тайны.

— Любовь, — тихо сказала она.

Джулия скептически посмотрела на Августу.

— А по–моему, это чувство, которое ты пытаешься назвать любовью, называется совсем наоборот. Я даже не могу придумать слово для этого.

Августа меланхолично махнула рукой:

— Не стоит.

Она вдруг стала отодвигать тарелки и чашки, стоявшие перед ней на столе.

— Что ты собираешься делать? — непонимающе спросила Джулия.

Августа снова загадочно улыбнулась.

— Я хочу показать тебе свое новое приобретение, — с этими словами она наклонилась и, пошарив рукой где‑то под столом, поставила перед донельзя изумленной Джулией огромные горные ботинки с шипами на подошвах и шнуровкой едва ли не до колена.

Пока Августа любовалась произведенным ею эффектом Джулия решительно протянула руки и пощупала ботинки, словно приняла их поначалу за видение, а не за реальные вещи из толстой, хорошо выделанной кожи и рифлеными жесткими подошвами.

— Что это такое? — поморщилась она.

— Как, разве ты не поняла? Это же горные ботинки.

Джулия развела руками:

— И что ты собираешься с этим делать? Августа изумленно посмотрела на сестру.

— Как это — что? Неужели ты не понимаешь? Для Гималаев — это в самый раз, то, что надо. Без них никак нельзя будет там обойтись. Ради него я готова на все, — она мечтательно посмотрела куда‑то в сторону.

Джулия в очередной раз убедилась в том, что Августа по–прежнему — а может быть, даже сильнее, чем прежде, когда они были вместе — влюблена в своего бывшего мужа, Лайонелла. Похоже, что именно это было главной побудительной причиной всех ее действий. Именно этому она посвящала свое свободное время, именно этим была озабочена в первую очередь.

К сожалению, сама Джулия сейчас не могла похвастаться тем, что у нее тоже есть избранник. После того, как Дэвид Лоран так жестоко обошелся с нею, она решила во что бы то ни стало выстоять, выдержать, не поддаться острому желанию мгновенно броситься в чьи‑нибудь объятия.

Пока это удавалось ей. Окружающие говорили Джулии, что сейчас она выглядит даже лучше, чем прежде, во время своего любовного романа с Дэвидом. Слушая все это, Джулия лишь мысленно удивлялась: ей казалось, что все это дается ей с таким огромным трудом, что обязательно должно быть заметно окружающим. Однако, те не замечали никаких следов внутренней борьбы на ее лице, а также каких‑либо иных последствий мучительных нервных переживаний. Она не полнела, не худела, не прикладывалась к рюмке со спиртным, как это делала Джина, не ударялась в истерики, не устраивала публичных скандалов.

Главной темой для нее сейчас был возможный судебный процесс против Мейсона Кэпвелла. Если он вздумает подать на нее гражданский иск, то ей придется туго. Несмотря на то, что свой последний судебный процесс Мейсон проиграл — и это был судебный процесс, который в качестве адвоката от защиты вела Джулия Уэйнрайт — то это совершенно не означает, что он был плохим юристом.

Мейсон блестяще разбирался в вопросах права, но не всегда мог умело применить свои знания на практике, т. е., говоря другими словами, он слишком часто поддавался эмоциям, а это в юридической практике — вещь наказуемая.

Но именно с этим были связаны все надежды Джулии, касавшиеся судебного процесса. Она могла сыграть на его чувствах, могла воспользоваться ошибками и промахами Мейсона, относящихся к категории непредсказуемого человеческого фактора. Как раз в этом Джулия была сильнее Мейсона. Она всегда находила эмоционально болевую точку и била в нее.

Раньше это не всегда давало нужный результат, однако в последнее время Джулия наконец‑то полностью овладела этим методом. И первым ее триумфом, связанным с именно таким подходом к делам, стал процесс по делу Дэвида Лорана. Процесс получился шумным и громким. Все подробности судебных заседаний были расписаны во множестве газет, тысячу раз пересказаны в телевизионном и радиоэфире. Так что, каждый житель Санта–Барбары и ее окрестностей после суда над Дэвидом Лораном знал Джулию Уэйнрайт в лицо. Слишком уж часто оно мелькало на первых страницах газет и телевизионных репортажах. После окончания того процесса у Джулии открывались блестящие перспективы, которые однако рухнули после того, как буквально на следующий же день по его завершении, Дэвид Лоран внезапно покинул город, растворившись где‑то в просторах Соединенных Штатов.

Джулия занялась делом Дэвида, еще не зная о том, что влюбится в него. Он был арестован по подозрению в убийстве собственной жены Мадлен Кэпвелл. Мадлен была дочерью Гранта Кэпвелла, брата СиСи. Они с Дэвидом жили в отдельном, весьма живописном бунгало и однажды, в один прекрасный день, Мадлен была обнаружена в своем бунгало, лежащей на полу в луже крови. Ее голова была разбита каким‑то тупым предметом, который следствию обнаружить так и не удалось.

В качестве улики был использован валявшийся неподалеку молоток. Однако, как оказалось в результате экспертизы, он не был орудием преступления. Главную роль в этом деле сыграла небольшая металлическая гиря, которую обычно используют женщины для утренней гимнастики. Гиря принадлежала Шейле Карлайл, подруге и, как оказалось, бывшей любовнице Дэвида. Мадлен Кэпвелл, жена Дэвида, вела довольно беспорядочный образ жизни, заводя любовников налево и направо. Сам Дэвид тоже не отличался особой чистоплотностью. Правда, он объяснял Джулии, что делал это, в основном, для того, чтобы отомстить жене.

Но в тот день, когда случилось это несчастье с Мадлен, произошло их примирение с Дэвидом. Так, по крайней мере, утверждал он сам. Он говорил, что они решили больше не изменять друг другу и начать семейную жизнь сначала, с нуля, точнее — с взаимного уважения, которое вполне могло заменить им поначалу любовь. Дэвид говорил, что они надеялись возобновить отношения и покончить с отчужденностью и холодностью.

Однако именно в этот день Мадлен оказалась убита. Тогда же и арестовали Дэвида.

Джулия сразу же решила взяться за его защиту. Во–первых, ей это было необходимо для приобретения большего опыта в уголовных делах — до этого она такими вопросами не занималась. А во–вторых — она мгновенно почувствовала все нарастающую симпатию к этому, как ей казалось, невиновно попавшему за решетку человеку. Он нравился ей и как мужчина, что в дальнейшем, в ходе судебного процесса, переросло в явную любовную связь.

Дэвид не просто отвечал ей взаимностью, он уверял ее в том, что ничего подобного до сих пор с ним не случалось. Таких чувств он не испытывал ни к Мадлен, ни к Шейле, а относительно Шейлы — Дэвид заверял, что между ними все покончено. Несмотря на их довольно Долгие любовные отношения, он решил прекратить роман с Шейлой и вернуться к Мадлен. Однако, Мадлен погибла.

Но для него это не означало вернуться в объятия Шейлы. В любом случае это было для него не выгодно.

А выгодно для него было — овладеть сердцем Джулии. Тогда у него появлялся шанс не только выпутаться из этого дела, но и приобрести в лице Джулии надежного друга и возлюбленную. По крайней мере, он убеждал ее именно в этом.

И она поверила. Тогда она готова была поверить кому угодно. В личной жизни Джулии до этого еще не было такого мужчины, как Дэвид Лоран. Высокий, стройный, светловолосый красавец с голубыми глазами, герой–любовник — это было пределом ее мечтаний, о большем она и думать не могла. Однако результат оказался печальным, хотя Джулии и удалось с блеском выиграть судебный процесс, несмотря на все усилия, предпринятые помощником окружного прокурора Мейсоном Кэпвеллом. Джулия основывала защиту на слабости улик и доказательств в руках стороны обвинения. Расчет оказался верным. Помогло также еще и то, что показания, которые на предварительном следствии дала бывшая подруга Дэвида Лорана — Шейла Карлайл, она изменила полностью на противоположные в суде.

Именно это свидетельство и слабость улик позволили Джулии добиться вынесения оправдательного приговора Дэвиду Лорану. Суд присяжных заседателей признал его невиновным и снял с него все обвинения.

Джулия полагала, что окончание судебного процесса станет началом ее нового счастливого этапа в личной жизни. Однако она ошиблась.

Оказалось, что у Дэвида по–прежнему были какие‑то дела с Шейлой. По меньшей мере, они вместе прятали орудие убийства, которое Джулии удалось обнаружить лишь совершенно случайно в сумке с теннисными принадлежностями Дэвида. Это случилось, когда они после судебного заседания, закончившегося триумфальным оправдательным приговором, решили поехать в загородный домик Дэвида на холмах вокруг Санта–Барбары. Джулия обнаружила там запачканную кровью стальную гирю совершенно случайно. Однако, у нее не осталось никаких сомнений в том, что Дэвид, по меньшей мере, не был искренним с ней, когда говорил об обстоятельствах дела.

А ведь если он не сказал правду, касающуюся этого, он мог лгать и относительно всего остального. К тому же обнаружение этой находки было связано такой цепью крайне неприятных для Джулии воспоминаний, что она до сих пор содрогалась, вспоминая об этом.

После того, что произошло в загородном домике Дэвида Лорана, Джулия надеялась отомстить ему. Однако полиция не смогла предъявить ни Лорану, ни его подружке Шейле Карлайл никаких конкретных обвинения. Улика, которую обнаружила Джулия, исчезла. А без этого все ее обвинения были совершенно голословными.

Так Джулия в один момент потеряла любимого человека, уверенность в себе и репутацию самого удачливого адвоката в Санта–Барбаре.

После этого она взялась защищать Марка Маккормика. Она поверила Мэри и ее рассказу о том, что Марк учинил над ней насилие. Джулия знала, что если Марку Маккормику удастся найти какого‑нибудь другого адвоката, он будет непременно оправдан на суде. Улик против него не существовало в природе. Кроме того, после неудачно закончившегося судебного процесса над Дэвидом Лораном, положение Мейсона Кэпвелла было довольно шатким.

Она пыталась скрыть от Маккормика, что намерена не защищать его, а добиться его осуждения.

Случайная смерть Мэри расставила все по своим местам. И вот теперь Марк Маккормик находился в тюрьме, сознавшись в изнасиловании своей жены, Мейсон Кэпвелл отсыпался в гостиничном номере отеля, принадлежащего его отцу, а Джулии угрожало судебное расследование.

Таким было утро следующего дня Санта–Барбары. Оно напоминало утро любого из предыдущих и ни чем не отличалось от тех, что должны были наступить в будущем… Жизнь шла своим чередом, и события, происходившие в этом маленьком городке в Южной Калифорнии только лишний раз подтверждали это.