На следующий день Вальтер явился на приём к Меценату. Охрана знала его в лицо и пропускала без предъявления документов, без досмотра и даже без вопросов.

Вальтеру завидовали. Считалось, что это честь, доступная лишь редчайшим счастливцам. Этой чести домогались многие. Люди приезжали из далёких стран и умоляли пресс-секретаря Мецената об аудиенции. Считалось, что Меценат — покровитель искусств и молодых дарований. Это мнение не было лишено оснований, ибо Меценат выплачивал стипендии особо талантливым студентам, выдавал денежные премии за научные открытия, финансировал музеи, университеты, библиотеки, больницы. Было, правда, и такое мнение: вся его благотворительность — грошовая, она несопоставима с его гигантскими доходами. Зато она же приносит ему реальную прибыль и делает его ещё богаче. Во-первых, она облегчает ему тяжкое бремя налогов; во-вторых, благотворительность создаёт ему привлекательный образ, после чего именно с ним заключают выгодные для него сделки… Но — немногие думали так. Большинство считало его благодетелем.

Вот по этой-то причине попасть на приём к Меценату было очень трудно. Известно было, однако, что он принимал иногда людей безо всякого повода — по каким-то необъяснимым причинам. Это подстёгивало многих визитёров, некоторые из которых дожидались своей очереди по нескольку месяцев. Обычным было и такое явление: по какой-то непонятной причине, Меценат, продержав человека в напряжении полгода, подавая ему надежду на приём, вдруг категорически заявлял (через свою охрану, не сам же!), что он этого человека не примет никогда в жизни. Никаких объяснений при этом не давалось. Потрясённый и морально раздавленный человек убирался восвояси — иногда за многие тысячи километров от Дымных островов. Странным образом, такие поступки Мецената только прибавляли ему популярности. Некоторые люди считали его прорицателем, святым, ну а святому можно простить всё — у него ведь особый взгляд на вещи, не такой, как у простых смертных людей.

У Вальтера же на счёт Мецената было своё мнение. Он считал, что Меценат мошенник и грабитель, но только очень богатый, а он, Вальтер, всего лишь работает на него. И работа эта — тяжёлая и не всегда приятная. Мошенник, имея Большие Деньги, хочет приблизить себя к Большому Искусству и делает это таким образом, чтобы отблеск от сияющих великих свершений, которые делали другие люди, падал и на него.

Когда Вальтер вошёл в кабинет и дверь бесшумно задвинулась за ним, он увидел Мецената в его неизменном величественном кресле, скорее, напоминающем трон.

Люди на этой планете не имели практически никаких расовых отличий, но цветом волос и цветом глаз всё же иногда различались. Так вот, у Мецената были синие волосы и чёрные глаза — это было исключительно редкое явление. Лишь отдельные люди, независимо от национальности, рождались с такими признаками. Как правило, они рождались от обыкновенных родителей, и это их свойство по наследству не передавалось. В семействе Мецената было не совсем так: некоторые из его потомков всё же имели этот необыкновенный признак.

Синеволосый и черноглазый владелец несметных богатств пил горячий шоколадный напиток из золотой чашки, которую он время от времени ставил на столь же золотое блюдце, каковое блюдце стояло на маленьком резном столике из драгоценного пурпурного дерева. На ковре у его ног копошились пятеро его правнуков — мальчики и девочки, которые все обладали одним-единственным свойством: у них были какие-то ужасные изъяны или в лицах, или в фигурах. Один мальчик был невообразимо толстым — с раздувшимися в стороны щеками и выпученными как будто от удивления глазами; другой мальчик имел такие слабые ноги, что не мог ходить и только ползал, издавая звуки, похожие на кошачьи. Три девочки были отвратительны каждая по-своему: одна из них была явно умственно неполноценна, а две других поражали уродством. И всё же это были дети в возрасте от двух лет до шести. Они копошились на полу со своими игрушками, плакали и иногда издавали звуки, похожие на смех. Меценат смотрел на них с грустью и любовью.

Вальтеру и раньше доводилось видеть не только этих, но и других правнуков великого прорицателя: ненормальными были, как кажется, все. Или почти все: лишь один мальчик производил впечатление относительно нормального, хотя и у него были изъяны. По словам Мецената, он был единственным среди всех его потомков, кто имел волосы синего цвета — столь редко встречающиеся на планете. Впрочем, Вальтер видел его мельком лишь несколько раз и то — не более одной минуты общего времени.

По просьбе Мецената, Вальтер никогда не рассказывал об этом никому на свете. Он всегда глубоко переживал зрелище этих детей, впереди у которых была безрадостная жизнь, и всегда испытывал чувство облегчении, когда нянечки, приставленные к ним, уводили их куда-то.

— Добро пожаловать, добро пожаловать! — радостно приветствовал Меценат дорогого гостя. — Простите, что не могу встать вам навстречу, но ноги у меня всё ещё побаливают после недавней операции… Да вы присаживайтесь!

Это было совершенно излишнее предупреждение. Вальтер в гостях у Мецената всегда усаживался сам, не дожидаясь приглашения. Кстати, у него была ещё одна дурная привычка: он никогда не спрашивал у Мецената о его здоровье.

— Как видите, общаюсь со своим потомством, — Меценат грустно улыбнулся при этих словах. — Люблю я их всех — вы даже не представляете как! Впрочем, они нам сейчас только помешают.

Он нажал какую-то кнопочку и тотчас же появившиеся нянечки стали выводить или выносить детей. Не все могли самостоятельно передвигаться или понимать человеческую речь. Поднялся шум, кто-то заплакал, кто-то закричал. Вальтер внутренне содрогнулся от гадливости, но внешне ничем не выдал своих чувств. Наконец наступила долгожданная тишина.

Меценат отхлебнул из своей золотой чашки и спросил, вежливо улыбаясь:

— Не желаете ли шоколадного напитка?

Вальтер был равнодушен к шоколаду, но знал о совершенно чудовищной жадности богатея и поэтому ответил на этот вежливый и чисто формальный вопрос не так, как ожидал вопрошающий:

— Конечно, хочу. Я очень люблю шоколадный напиток.

Меценат с мужеством отважного воина перенёс этот удар по своему бюджету, взял в руки микрофон и отдал нужное распоряжение. Тотчас же появилась молодая и красивая служанка, которая принесла на подносе ещё одну порцию шоколадного напитка и тут же бесшумно удалилась.

Они выпили в полном молчании горячий шоколад и лишь когда пустые золотые чашки были поставлены на золотые блюдца, у них начался разговор.

— Я полагаю, — начал Меценат, — вы что-то принесли мне снова? И это какой-то очень маленький предмет. Настолько маленький, что он поместился у вас где-нибудь в нагрудном кармане. Так?

— У меня ничего нет при себе, — сказал Вальтер. — Я пришёл по другому делу.

— Драгоценный камень? — спросил Меценат. — Да вы не бойтесь: о цене мы договоримся!

— Я же сказал: я пришёл по другому делу.

Меценат нахмурился. Его чёрные глаза сверкнули гневом. Заострённый на конце нос — заострился ещё больше.

— Я человек очень занятой, — сказал он тихо, — и у меня с вами может быть только одно дело: вы приносите мне то, что нашли в море, а я это покупаю. Если это добыча для моего океанариума, то я помещу её туда, если же это что-то из сокровищ затонувших кораблей, то я и это куплю у вас.

— Ни то, ни другое, — сказал Вальтер.

Едва сдерживая ярость, Меценат сказал:

— Если же вы пришли ко мне, чтобы рассказывать что-то о своей личной жизни, то совершенно напрасно… Ваша молодая и красивая жена — это совсем не то, что меня интересует.

Вальтер бесцеремонно оборвал его:

— Я повторяю: я пришёл к вам по совершенно другому делу, и я хочу, чтобы вы меня выслушали.

— Странно, — задумчиво проговорил Меценат. — Я полагал, что вы всё ещё заинтересованы в нашем сотрудничестве и будете приносить в мой музей всё новые и новые сокровища и получать за это вознаграждение, позволяющее вам безбедно жить… Я оплачиваю ваш труд тяжёлыми монетами — ведь это что-то да значит?

— И я их не могу разменять, и все на меня смотрят как на грабителя банка, когда я вынимаю из кармана ваши монеты!

— Зато какой эффект! Все думают, что вы очень богатый человек и завидуют вашему богатству.

— Это вам, быть может, доставляет удовольствие, когда кто-то завидует вам, а я совсем иначе смотрю на жизнь. Это у вас нет ничего важнее денег и славы, которую вы за эти деньги себе покупаете. А для меня не богатство главное.

При этих его словах Меценат закрыл глаза и тихо застонал. Некоторое время в нём происходила борьба чувств. Это были нескончаемые переходы от ненависти к подобострастию.

— Я всё понимаю! Вы мастер своего дела! — вскричал он, лживо улыбаясь. — Вы и никто другой! Каким образом вы вступили в такой контакт с Океаном, я понятия не имею. Иногда мне кажется, что он живой и мыслящий, и вы с ним общаетесь на ты, как со своим близким другом или родственником! Конечно, такого быть не может, и это просто мои старческие болезненные фантазии. Океан — это всего лишь вода. Очень много воды! Это волны, течения, подводные скалы, это всякие живые существа, населяющие его…

— И те золотые сокровища, которые по каким-то причинам оказались у него на дне, — насмешливо добавил Вальтер. — А золото — это то, что вы любите больше всего на свете.

— Да люблю! — закричал Меценат. — И не только золото, но ещё и платину и иридий, из сплава которых рождаются самые дорогие на свете монеты! Это моя единственная страсть, и вы не должны смеяться надо мною, ведь это — святое!

— Да я и не смеюсь вовсе, — возразил ему Вальтер.

— Ну, тогда жалеете меня, как бедного-несчастного психа, который свихнулся на одной-единственной идее.

— Я вас вовсе не жалею. Зачем мне вас жалеть? У вас есть целый штат сотрудников, которые только то и делают, что жалеют вас, ублажают, удовлетворяют каждую прихоть. Я просто отношусь к вам рационально. Я достаю вам со дна Океана золотые изделия исчезнувшей Эйнской цивилизации. Иногда поставляю редких рыб для вашего океанариума. А вы мне платите за это деньги. Если бы я мог продать всё это другому покупателю, я бы это сделал, причём совсем за другую цену. Но ближайший такой же океанариум находится отсюда очень далеко, а вывести золото с острова — очень трудно. Работает таможенная служба, а договариваться с ними — у меня нет для этого ни сил, ни желания. Вот только поэтому я и терплю вас в своей жизни. Мой идеал — жизнь на море и в тишине. Благодаря сотрудничеству с вами я могу хоть немного приблизиться к желаемому. Вот и всё.

— Так вот и давайте сотрудничать! — закричал он. — А не темнить! Мне не нужно никаких ваших семейных проблем! У меня своих полно! У нас должны быть только деловые отношения! А если вам не подходят мои условия, то я найму на эту же работу кого-нибудь другого.

— Не смешите, — сказал Вальтер. — Я ничего не собирался вам рассказывать о своих семейных проблемах, и никого вы не наймёте. Или я, или никто.

Меценат застонал. Посмотрел на Вальтера своими огромными чёрными глазами, полными ненависти и боли.

— Ну, почему не я или мои люди? Почему мои сыновья и внуки не могут делать то же самое, что и вы? Почему вы?! — он опять застонал. — Я же вижу, что у вас есть контакт с Океаном, которого нет ни у кого больше, и это причиняет мне невыносимые страдания! А ведь настоящий друг Океана — именно я, а не вы! Посмотрите, какой океанариум я у себя воздвиг! Где вы такое ещё увидите!

Он замолчал, медленно приходя в себя. Вытер платком пот, выступивший на лбу. Тихо продолжил:

— За что вам такая честь — вот, что мне непонятно. Почему не мне? Ведь даже прекрасная молодая женщина полюбила почему-то вас, а не меня! А ведь я тоже достоин любви прекрасной женщины! И даже не «я тоже», а именно я! Я один! — он снова перешёл на крик, но сдержавшись, тихо продолжил: — Так почему же всё самое лучшее достаётся вам, а не моим детям, внукам, правнукам? Ведь это мы избранники Судьбы, мы, а не вы?

— Да с чего вы взяли, что избранники именно вы? Нифонцы мне говорили про самих себя то же самое.

— Нифонцы — ничтожные шуты и кривляки! Никогда не упоминайте при мне об этих проходимцах!

— Да я и не хотел. Просто к слову пришлось.

— Если мы так богаты, то Судьба любит именно нас! Так почему же вам выпала такая честь: вы делаете то, чего мы не можем?

— Не знаю, — равнодушно ответил Вальтер. — Впрочем, я вернусь к тому, ради чего я к вам пришёл.

— Не надо! — закричал Меценат. — Я ничего не хочу знать и слышать!

Вальтер невозмутимо продолжал:

— Меня давно мучает вопрос о том, куда вы деваете то золото, которое я вам приношу? В вашем музее изящных искусств я видел лишь небольшую часть добытых мною сокровищ. А где всё остальное?

Меценат улыбнулся.

— Ах, вот вы о чём… — сказал он, облегчённо переводя дух, — я думал, что вы сейчас что-нибудь скажете о своей молодой и прекрасной жене… Мой дорогой, ну, зачем же я должен открыто признаваться в том, что я храню у себя так много золота? Моему богатству и так все завидуют, а если я покажу истинные размеры своей коллекции, то тогда завистников станет ещё больше. То, что вы добываете золото в нейтральных водах — в этом нет ничего противозаконного. И то, что я покупаю его у вас — тоже вполне естественно. Но зачем же это выставлять напоказ? Вы ведь почему-то никому не говорите о том, что наделены особым даром доставать морские сокровища. А почему бы вам не рассказать об этом всему свету?

— Я просто не хотел бы привлекать к себе внимания со стороны преступного мира.

— Ну, вот и я — точно так же, — успокоил его Меценат.

— Кого вы можете бояться, если на вас работает целый штат охраны? Вас и ваш музей охраняют днём и ночью!

— А всё равно страшно, — сказал Меценат. — На свете всегда найдутся люди, ещё более богатые и могущественные, чем я. Вот им-то и может приглянуться моё золото. А вот теперь вы мне ответьте на один прямо и честно поставленный вопрос!

— Я вас слушаю.

— Почему вы так медленно достаёте эти сокровища? Ну, допустим, там где-то на дне лежит затонувший корабль и вы, чтобы никому не выдавать тайны его расположения, вынуждены спускаться к нему в одиночку. Вам никто не помогает, вам трудно и хлопотно, ну и всё такое прочее… Я всё понимаю: бизнес есть бизнес, и незачем вовлекать в него других людей, а иначе — прощай коммерческая тайна, и они всё разворуют. Но ответьте мне, пожалуйста, на такой вопрос: почему вы после каждого погружения возвращаетесь только с одним предметом? Ну и взяли бы с собою два-три. Погрузились бы несколько раз и взяли бы десять или двадцать. Вам эти золотые изделия выдают на дне морском из специального окошка по одному в сутки? По разнарядке, по лимиту?

Вальтер усмехнулся.

— Я прекрасно знаю или догадываюсь, где, что и сколько там всего лежит. Там ещё очень много золотых предметов. Они лежат в разных помещениях затонувшего корабля — в каютах и трюмах. И даже в машинном отделении. Об умерших нельзя говорить плохо, но такое впечатление, что весь экипаж состоял из одних прохвостов. Матросы всех рангов хватали золото, которое принадлежало их хозяевам, и прятали у себя в каютах — под матрасами, в личных вещах, запихивали его в подушки, дверцы, под пол… Кочегары тоже воровали золото у своих хозяев и закапывали его в уголь. Это я ещё к углю по-настоящему не прикасался.

— Так в чём же дело? Прикоснитесь к углю! Пройдитесь по всем этим каютам и наберите с собою столько золота, сколько унесёте! А я вам за всё это заплачу!

— Жадность — это то, чего не любит Океан. Я не хочу выглядеть перед ним хапугой. И вам не советую.

Меценат спросил мрачно:

— Вы думаете, он всё видит и всё знает? Но ведь это невероятно!

Вальтер ответил:

— То, что я продаю вам, должно быть в музее, под стеклом, на виду у людей, а вы это где-то прячете. Зачем? Это несправедливо, и Океан вас за это накажет!

— Опять вы за старое! Вы говорите об этом вашем дурацком Океане так, как будто он живой! Но я его таковым не признаю и не собираюсь отсчитываться перед ним в своих поступках. Я плевал на него! Я храню своё золото там, где хочу, и ваш Океан мне не указ!

Вальтер сказал:

— Я повторяю: я бы не чувствовал себя нарушителем закона, если бы видел всё добытое мною в музее — пусть даже и в частном, а не в государственном — какая разница? Люди бы приходили и смотрели на то, какие сокровища оставила нам вымершая ныне цивилизация эйнов, и я был бы счастлив от этого.

Меценат усмехнулся:

— И чего вы так печётесь о людях? Вы думаете, они вам спасибо за это скажут? И вообще: ну, кто такие люди? Людишки! Есть отдельные выдающиеся личности — я или, допустим, вы. Вот это и есть самое важное, а понятие «люди» — это что-то очень растяжимое. Не расстраивайте меня так больше. Люди — это то, от чего мне делается тошно.

Вальтер не стал больше углубляться в этот вопрос. Распрощался и ушёл.