Тьма в это время стала понемногу рассеиваться на поверхности бухты. Где-то из вод Океана глубоких поднималось нечто тусклое и красное. То, что ещё нельзя считать Солнцем-Гелиосом, но уже можно с уверенностью назвать Утреннею Зарёю, имя которой — Эос. Древним грекам было хорошо известно, что златокудрая Эос в это самое время встаёт с постели своего возлюбленного Тифона и взбирается на колесницу, запряжённую парой коней. У богини — розовое тело и розовая одежда, а пальцы у неё похожи на лучи и светятся тёмно-красным огнём. Брат её Солнце, он же Гелиос, в это время ещё не светит, а занят другим делом: заканчивает своё еженощное путешествие в челноке вокруг земли и только ещё подумывает: «А не перебраться ли и мне в мою колесницу с четвёркою огнедышащих коней да не прокатиться ли затем по небу, чтобы осветить мир богам и людям?..» Иными словами, он может ещё и не сделать этого. Возьмёт да и не выйдет на небо.
И вот в таком утреннем сумраке, при таких земных и божественных раскладах моряки на торпедолове, державшемся где-то на стыке вод бухты и открытого океана, заметили вдалеке два маленьких пятнышка. При более пристальном рассмотрении пятнышек в бинокль выяснилось, что они — ярко-оранжевые. Командиру торпедолова это показалось странным, и он велел направить кораблик в сторону непонятных предметов. Шлюпок ведь на торпедолове не водилось — он для этого был слишком мал.
Уже на подходе к ярко-оранжевым пятнам выяснилось, что это люди. Неизвестно откуда взявшиеся в этой бухте с пустынными скалистыми берегами. Шпионы, что ли?
А ведь могли быть и шпионы очень даже и запросто. На торпедных стрельбах, которые проводились в прошлом году недалеко от Петропавловска одна наша подлодка пальнула сдуру учебною торпедою куда-то совсем не туда, куда надо — ей померещилось, что учебная подводная цель где-то там движется, где её-то и быть не могло. Потом кинулись — никакой цели и нету. Исчезла в неведомом направлении! Да и была ли вообще?
— Куда ты стрелял, мать-перемать! — орали потом на командира подлодки. — Не было там никакой цели!
— Да как же не было, — возражал командир, — когда мы в том направлении зафиксировали!..
— Что вы там зафиксировали, когда там не было ничего?! И быть не могло! Пить надо меньше! А если и пить, то закусывать!
В указанном месте стали искать учебную торпеду.
И нашли.
Она была с явными следами от того удара, который был нанесён ею по непонятному металлическому подводному объекту.
Что за чертовщина?!
Отправили торпеду в Москву. На экспертизу, чтобы узнать, обо что она тогда ударилась. Обо что помялась и поцарапалась.
С помощью микроанализов узнали: на торпеде были следы от соприкосновения с очень сложным и очень дорогим металлическим сплавом, точного соответствия которому у нас в стране, нет, но из которого, согласно данным нашей разведки, сделан корпус такой-то американской атомной субмарины.
Стало быть, она, находясь в наших территориальных водах, тайком следила за нашими торпедными стрельбами!
Тогда этот случай всех очень неприятно поразил.
Так кто же это теперь плывёт там? Эй, вы!
Оба пловца заметили, что к ним приближаются. С борта подплывающего кораблика на них были наставлены дула автоматов.
Один из пловцов замахал обеими руками, второй — почему-то лишь одною рукой. Этот последний и грёб так же — лишь одною рукою. Другою же он с непонятным упорством держался за неприличное место. Оба кричали на русском языке, что, мол, они свои, и просили не стрелять.
Насчёт того, что это свои, верилось с трудом. Больше верилось в то, что это вражеские диверсанты. В этой связи поступило даже предложение сначала на всякий случай прикончить обоих пловцов, которые, вне всякого сомнения, вооружены до зубов, а уж только потом разбираться с ними.
После некоторых колебаний предложение было отвергнуто. Тогда поступило другое предложение: подстрелить, искалечить и только затем затаскивать на борт окровавленные тела и разговаривать с ними.
Было отвергнуто и это предложение.
Таинственных пловцов подцепили баграми и, держа их на прицеле, втащили на палубу.
Оба не проявляли никакой агрессивности и оружия при себе не имели. Моряк, о котором мы знаем, что он — Мерзляков и русский по национальности, изъяснялся с задержавшими его — на чистом русском языке. Но и тот второй моряк, о котором мы знаем, что он по фамилии Лесничий, а по национальности молдаванин, на своё счастье, говорил на неродном языке точно так же чисто, без малейшего акцента. Вот что значит Империя! Все общаются между собою на одном языке — военном, государственном, имперском — и знают, что Родина у них одна. Вот и оба моряка — русский и молдаванин — знали теперь, что утонувшая подводная лодка — их общее горе, их общая забота… Оба были живы-здоровы. Вот только у одного водолазный костюм лопнул в районе паха, и поэтому-то ему, пока он был наплаву, и приходилось всё время придерживать прореху, чтобы туда не захлёстывала вода.
— Кто вы такие? Спортсмены, что ли? Или шпионы?
— Я — мичман Мерзляков…
— Я — мичман Лесничий…
— Откуда вы взялись, откуда приплыли?
— Наша подводная лодка… затонула. Мы — оттуда… Передайте в штаб: лежим на грунте… Четвёртый и пятый отсеки — затоплены…
(О том же, что к этому времени был затоплен ещё и третий отсек, они, конечно, знать не могли.)
Им поначалу не хотели верить.
Моряки достали из-под фесок свои записки, предъявили свои личные документы.
Их прочли: мичман Мерзляков, мичман Лесничий… а в записках — то самое, что они и говорят… Подпись. Печать.
Хотя и так уже было понятно: эти люди, вынырнувшие со дна морского, не врут.
О случившемся было тотчас же передано по радио на один из боевых кораблей, находившийся в районе учений.
Там очень долго не хотели этому верить и поэтому не решались разбудить очень грозного и нервного адмирала Алкфеева, который не любил, чтобы его тревожили по пустякам. И особенно во время его драгоценного сна. Но всё-таки спустя пару часов — разбудили и доложили. Алкфеев был человеком, чья феноменальная бессовестность равнялась лишь его невежеству; он обматерил будильщиков, повернулся на другой бок и заснул снова. Его опять разбудили и повторили полученное сообщение. Опять — мат-перемат… Часа через два Алкфеев окончательно продрал глаза и вроде бы как что-то стал соображать. Потом ещё часов этак несколько он думал о том, что всё это означает, не брехня ли это, и что нужно делать, когда такое случается. Наконец он смекнул (после многочисленных подсказок), что случившееся имеет планетарный масштаб и попахивает атомным взрывом.
Махнул рукой и велел передать неправдоподобное сообщение в Петропавловск-на-Камчатке.
И лишь после этого страшная весть перелетела в Москву.
И тогда уже была объявлена тревога по флотилии.
И по всему Тихоокеанскому флоту.
И по трём другим флотам Союза Советских Социалистических Республик — тоже.
Из Петропавловска к месту катастрофы первыми двинулись эсминцы, которым ещё предстояло установить точное местонахождение затонувшей подлодки; следом пошли спасательные суда с водолазами и боевые корабли.
Из Владивостока тоже вышли спасательные суда. И только им и было под силу поднять эту затонувшую громадину. Нигде больше на советском тихоокеанском побережье не было такой мощной техники. А путь-то от Владивостока до Камчатки — не близкий! Но шли на выручку быстро — на самых предельных скоростях.