Все люди были собраны в плавбазе, которая стояла на якоре в бухте Русской, рядом с затонувшею подлодкой. Людей кормили, поили, перевязывали, дали искупаться и поспать. Паникёра Пранькова госпитализировали — у него опять началась истерика, и ему опять всадили какой-то сильнодействующий успокоительный укол. Увезли обоих покойников. Увезли кого-то с очень уж тяжёлым переломом ноги — преждевременно закрываемая задняя крышка торпедного аппарата больно бьётся. Остальные же все — ранен, не ранен, болен, не болен — остались. У всех было ощущение какого-то братства, какого-то единства; не хотелось расходиться раньше времени. Видимо, организмы и души людей боялись слишком резкого торможения, которое могло оглушить, а то и подкосить.

Всеобщее изумление в душевой вызвал мичман Семёнов — вся левая сторона его тела, которая вначале, видимо, была одним сплошным синяком, сейчас была сплошь чёрного цвета. Левая рука и левая нога у него совершенно не действовали, но он был полон сил, шутил и знай скакал себе на одной правой ноге. Друзья смастерили ему какое-то подобие костыля, и так он и приковылял на нём в лекционный зал, куда перед этим велел собрать всех людей Главнокомандующий Военно-Морским Флотом Союза Советских Социалистических Республик Полный Адмирал Сергей Георгиевич Ковшов.

Моряки расселись по местам — перевязанные, с пластырями, с синяками и шрамами, кто с гипсом, а кто и с костылём, осунувшиеся, многие с преждевременными сединами… С волнением стали ждать: что скажет знаменитый адмирал? Что это было и почему? Кто виноват во всём? Кто они сами в глазах официальных органов — герои, мученики, преступники?

В зале имелось возвышение, к которому был привинчен железный стол с красною скатертью — нечто вроде президиума. Где-то сзади, как водится, маячили чёрно-белые пятна портретов Ленина, генерального секретаря, членов Политбюро да красные пятна какого-то переходящего знамени за какие-то достижения и каких-то вымпелов за какие-то победы в каких-то соцсоревнованиях…

Когда появился адмирал со своею свитою, все встали.

Ковшов поздоровался с присутствующими, дал знак всем сесть и начал речь.

Это был и впрямь умный человек, а не просто ветхий старичок, как прежде казалось многим, а особенно молодым и неопытным. Шутка ли — столько лет просидеть на высочайших военно-морских должностях, пережив стольких вождей! Столько голов за это время с плеч покатилось, а ему всё нипочём. При всех — хороший! Не многие высшие государственные чины были такими непотопляемыми, а лишь единицы — министр иностранных дел Громыхаев, например, или Великий Донской Писатель Шорохов.

Ходили, правда, слухи, будто Ковшов жесток был дюже; люди для него, мол, — ничто! Винтики — не более того! Но вот моряки на плавбазе в лекционном зале стали слушать его, стали разглядывать попристальней, и вот он вроде бы уже и не такой лютый… Весь из себя — нормальный мужик!..

Умный адмирал, между тем, не стал никого ни ругать, ни проклинать, ни упрекать. Поблагодарил за службу. Мол, сделали всё, что было под силу. И сказал:

— Всего этого могло бы и не случиться. Но я сейчас не буду говорить о том, кто прав, кто виноват. Будет следствие, будут эксперты, будут комиссии — они и рассудят, они и расставят всё и всех по своим местам. Главный же урок, который мы должны сегодня извлечь из этой истории, таков: не бывает аварийности фатальной, аварийности неизбежной; все аварии, все катастрофы делают сами же люди, своим отношениям к работе, к долгу, к товарищам!

И ещё адмирал сказал:

— В этой беде каждый показал, кто он есть на самом деле. Кто — трус, кто — молодец. Одни подтвердили свои былые заслуги и свои репутации, другие же — наоборот — опровергли…

И ещё:

— Вы проделали большую работу, преодолели огромные трудности, но, тем не менее, вам сейчас важно понять одно: всё случившееся не даёт вам ни малейших оснований чувствовать себя героями!..

Это была загадочная фраза.

Она была произнесена очень многозначительным тоном. И она всех озадачила. Значит, сомнение остаётся? Слова адмирала как бы намекали на то, что моряки — чуть ли даже и не преступники. Сами же утопили свой корабль, а потом сами же мужественно и вылазили из него.

* * *

Были и другие выступления других высоких чинов, но это уже не так интересно.

Гораздо интереснее — те встречи, те непринуждённые разговоры, которые потом завязывались у моряков с затонувшей подлодки с представителями научного мира и с самим Главным Конструктором:

— Этот боевой корабль обладает колоссальным потенциалом; одна только подводная скорость у него чего стоит — двадцать семь узлов! — в который раз повторяли учёные. — Американская подлодка такого же типа имеет подводную скорость всего лишь двадцать два узла и значительно уступает этому проекту по целому ряду других характеристик!

Моряки, прошедшие через ад, теперь были раскованны и ничего не боялись — уж если там, на дне, не сдохли, то и теперь живы будем!

— Да знаем мы это всё наизусть!

— Слыхали уже!

— Почему же, если вы такие умные, вы не смогли изобрести надёжный способ крепления аварийно-спасательного буя?.. Ведь это же пустяк! Почему эти буи на полном ходу должны разматываться на триста метров и болтаться за кормой?.. Сколько этих буёв мы растеряли по всем морям, прежде чем додумались приваривать их, чтобы потом не платить за них из своего кармана — будь они прокляты! А если их приваривать, то какая же тогда от них польза?.. А это позорное ваше ВСПЛЫВАЮЩЕЕ СПАСАТЕЛЬНОЕ УСТРОЙСТВО — название-то какое громкое придумали! — почему оно сделано так, что его невозможно вытащить из гнезда?..

Врезали крупнозвёздным учёным и конструкторам мощно.

Те оправдывались, и никто из них не заорал, не рявкнул: равняйсь-смирно! А ну-ка все заткнулись! Вы хоть знаете, с кем разговариваете и перед кем стоите?!

Люди беседовали в простой обстановке и с самим Ковшовым. Это был не просто обмен мнениями и упрёками. После этих разговоров в Советском Военно-Морском Флоте на какое-то время заработали кое-какие ценные инструкции и нововведения, целью которых было не допустить подобных безобразий в дальнейшем.