#img_13.jpeg

На рассвете 5 марта 1947 года в селе Брошках Краковецкого района на Львовщине органы государственной безопасности обнаружили оуновский схрон. В это сумрачное утро здесь, в темном подземелье, нашли свой конец шесть оуновских бандитов, которые прятались от людей и света днем, чтобы потом под покровом ночи творить свои черные дела.

В схроне нашли ротатор, склад с автоматами, пистолетами, медикаментами, националистическую литературу, листовки, партбилет, личные документы и оружие чекиста капитана Дидуся Кирилла Фомича.

*

В эту ночь капитан Кирилл Фомич проснулся раньше, чем всегда, хотя пришел домой далеко за полночь, когда уже все спали. Тихо, на цыпочках, вошел в комнату и, раздевшись, лег на диване. С противоположной стороны комнаты до его слуха доносилось ровное, спокойное дыхание жены Анастасии Яковлевны, сонное бормотание дочки Наташи. Потом в кроватке дочки заскрипели пружины, и снова стало тихо. «Наташка повернулась на другой бок. Интересно, что она видит во сне в свои семь лет?»

Кирилл Фомич закрыл глаза, и перед ним предстала картина: ослепляющие белоснежные сугробы, а среди них — стройный, высокий, весело улыбающийся молодой офицер в белом тулупе с высоко поднятым воротником. Кирилл Фомич тоже улыбнулся, так как узнал в нем себя.

Он раскрыл глаза, и все исчезло. За окном сердито и зловеще завывал ветер. Кирилл Фомич плотнее завернулся теплым одеялом, но сон не шел. Снова появился тот самый стройный молодой офицер, затем — юноша с комсомольским значком на груди…

На него наступали странные картины, которые перенесли его в далекое прошлое.

1920 год. В розово-белом цветении садов большое село Рокитное на Киевщине, где родился Кирилл Фомич. Ему шестнадцать. Год суровый и бурный. Родители стали жертвой эпидемии в 1919-м. Кирилл остался вдвоем с младшим братом…

Припомнилась районная комсомольская конференция в начале двадцатых годов. На ней выступал парень в выцветшей гимнастерке. Говорил: «Гудят локомотивы истории. Великая Октябрьская социалистическая революция призвала к жизни самые лучшие силы трудового народа, и мы, товарищи, являемся частицей тех сил, которые создают историю»…

1928 год. Его, сельского активиста, культармейца, комсомол направляет в органы государственной безопасности. С тех пор он всегда на переднем рубеже борьбы за новую жизнь.

…Предутреннюю тишину разорвал телефонный звонок, вывевший Кирилла Фомича из раздумья. Он поднял трубку.

— Слушаю, — промолвил спокойно.

— Товарищ капитан, это я, Кривцов. Прошу немедленно явиться в управление.

— Сейчас буду.

Тревожные ночи чекиста. Это не первая такая ночь в жизни Кирилла Фомича. Он быстро, но спокойно начал одеваться.

Анастасия тоже поднялась вместе с ним. Она подошла к мужу, заглянула ему в глаза, промолвила:

— Береги себя…

Кирилл Фомич подошел к кроватке, где спала Наташа. Наклонился к ее головке еле коснувшись губами. «Спи, родная. Хотя четыре года твоей небольшой жизни минуло в войне, еще и теперь для нас война не закончилась».

*

Утром ветер немного утих, но холод все еще давал о себе знать. Серые туманы затянули долины, заволокли леса, заслонили солнце. Оно, поднимаясь все выше и выше, постепенно освобождалось от тумана и вырисовывалось на небе бледным холодным кругом.

— Может быть, в полдень погода улучшится, — с надеждой промолвил капитан Дидусь.

— Должно потеплеть. Весна, — ответил Андрей Павлович Кривцов, молодой офицер, исполняющий обязанности начальника Яворовского районного отдела госбезопасности. Затянувшись дымом, он продолжал: — А вообще нам, наверное, будет жарко и без потепления.

Оба чекиста сидели сзади на охапке соломы, прикрытой плащпалаткой. Впереди на подводе, закутавшись в засаленный кожух, удобно устроился ездовой Порфирий Пантелеймонович Бондаренко. Он без надобности, по привычке, время от времени покрикивал на коней и безразлично разглядывал еще покрытые снегом поля. Впереди виднелся лес. Лошади тяжело ступали в месиве снега и почвы.

— Для многих сел это будет первая колхозная весна, — сказал Кирилл Фомич и задумался, наверное вспомнив о первых колхозах на родной Киевщине.

— Бандеровцы колхозников терроризируют. Стариков, детей не жалеют. Озверели, — заметил Кривцов.

— Да, озверели, — поддержал разговор Порфирий Пантелеймонович. — Помните, Кирилл Фомич, прошлой весной мы были в одном селе, где бандеровцы учительницу повесили и председателя сельсовета зарубили.

Капитан Дидусь кивнул головой, дескать, как же такое можно забыть?

— Пока вы, товарищ капитан, с людьми беседовали, — продолжал ездовой, — я с одним дядькой сел перекурить, ну и разговорились. Он оглянулся вокруг, нет ли посторонних ушей, и говорит: «Бандеровцы, они — как бешеные собаки, на людей бросаются. Конец свой чуют. Залили они людям сала за кожу, ох и залили». — «А чего люди терпят их?» — спрашиваю. — «Потому, что жить хотят. Боятся иродов. Но уже долго терпеть не будут».

— Верно говорил тот дядька. Я помню, Петром его звали, — Кирилл Фомич улыбнулся. — А вы тогда, Порфирий Пантелеймонович, отличились, помогли на след схрона напасть.

— Не напал бы я, если б не тот Петро… Хороший человек. Обязательно в гости к нему поеду. Приглашал. — И Порфирий Пантелеймонович так затянулся дымом сигареты, что она заискрилась в его толстых губах.

Глянув на часы, Кривцов сказал:

— Таким транспортом разве только за смертью ехать. При такой езде до Любели доберемся лишь через час.

— Вы, товарищ начальник, на транспорт… того… не очень сетуйте, — отозвался ездовой. — Теперь это самый ценный транспорт. Универсальный. Он тебе ни забуксует, ни заглохнет. — И Бондаренко бойко, с гордостью протянул: — Вйо!

Лошади, вытянув шеи, покатили подводу быстро вперед.

Кривцов начал нервничать: ведь дело не терпит промедления. Уже тот факт, что капитан Рыбалко, начальник Краковецкого райотдела органов госбезопасности, позвонил в Яворовский райотдел поздно ночью, говорит сам за себя. «Прошу прибыть как можно скорее. Это необходимо для дальнейшего проведения операции». Капитан Рыбалко сообщил, что в селе Любеля убиты два бандита, но ни местные крестьяне, ни сотрудники Краковецкого райотдела не могут установить их личность. По-видимому, убитые не принадлежат к бандбоевкам, действовавшим на территории Краковецкого района, а забрели в село Любеля из Яворовского района…

Кривцов задумался: если предположение капитана Рыбалко подтвердится, то, возможно, удастся напасть на след боевки, которая в последнее время усилила террор в селах Яворовщины.

И он снова беспокойно взглянул на часы, а затем на Кирилла Фомича, будто тот мог заставить ездового ехать быстрее.

— Узнаем ли бандитов? — с сомнением спросил Кривцов.

— Обязательно, — спокойно ответил Кирилл Фомич, и в его словах было столько уверенности, что у Кривцова окончательно развеялись сомнения.

Да, Кривцов не ошибся в том, что взял с собой именно капитана Дидуся: он лучше всех знает преступную деятельность оуновцев, состав бандитских боевок.

За разговорами чекисты не заметили, как приблизились к лесу. А вот и село. Приземистые, почерневшие хаты, сараи грустно виднелись среди серых снежных барханов. Из села доносился лай собак.

— Наконечное-второе, — сказал капитан Дидусь. На душе у него было неспокойно.

Вдруг Кривцов резко привстал и схватил капитана Дидуся за плечо…

— Посмотрите! Посмотрите туда! — он показал рукой на одинокую человеческую фигуру, быстро отдаляющуюся от хаты, которая осиротело стояла на краю села.

— В лес удирает. И чего бы это вдруг вот так, по полям, напрямик? — вслух раздумывал Кирилл Фомич.

— А мы сейчас спросим, — решительно сказал Кривцов и тут же крикнул: — Гражданин, гражданин, подождите!

Но неизвестный, оглянувшись, не остановился, а изо всех сил помчался по направлению к лесу.

— Черная у него душа. Иначе не бежал бы.

— С ним надо встретиться с глазу на глаз! — Кривцов приказал ездовому остановить подводу и выпрячь лошадей.

Неизвестный тем временем быстро удалялся. Кривцов и Дидусь верхом на лошадях пытались пересечь дорогу к лесу. «Стой! Стой!» — неслось ему вдогонку…

Неизвестный круто повернул к селу. А тут как на грех лошади застряли в глубоком мокром снегу.

Беглец вот-вот мог исчезнуть между хатами, тогда Кирилл Фомич крикнул Кривцову:

— Я в село. Там от меня никуда не денется. Вот только выберусь на дорогу…

— Товарищ капитан! А если там… Но Кирилл Фомич уже был далеко.

— Ничего не случится, люди там свои, хорошие… — донеслось до Кривцова.

Капитан Дидусь галопом мчался к селу. Из-под копыт коня во все стороны разлетались брызги.

«Всегда такой — отчаянный, неудержимый. Бросается навстречу опасности», — думал о Дидусе Кривцов, подводя коня к саням.

Порфирий Пантелеймонович на всякий случай вытянул из-под сена автомат, пробурчал:

— Чует мое сердце недоброе. И сон какой-то дурной видел.

— Что ты там молишься? — сердито спросил Кривцов.

— Да ничего, товарищ начальник. Думаю, как бы с капитаном беды не случилось.

А Кирилл Фомич тем временем исчез за крайними хатами села, и его конь уже мелькал по сельской улице. Вдруг совсем рядом, справа от него, раздалась длинная очередь из ручного пулемета. Конь, резко подняв передние ноги, исступленно заржал, стал на колени и упал на правый бок. Кирилл Фомич, освободив ногу, отполз в канаву.

«Банда», — промелькнуло в голове Дидуся. Он мгновенно бросился во двор. И оттуда просвистели пули. Стреляли из распахнутого настежь окна светлицы, метрах в пятнадцати от него.

«Теперь конец», — медленно вползала в голову капитана какая-то чужая мысль, и он, желая прогнать ее, чувствуя, как грудь наполняется злостью, послал в ответ длинную автоматную очередь. Хотел подползти ближе к окну, но пули в метре перед ним пронизывали грязное снежное покрывало. Теперь бандиты стреляли со всех сторон, казалось, вычерчивали вокруг капитана квадрат. А он лежал на снежной плоскости за не совсем надежным укрытием. Земля такая огромная, а он вынужден лежать на ее маленьком клочке, охваченном огненной петлей, которая с каждым мгновением сжималась.

— Капитан Дидусь! — с желчью и злорадством донеслось из окна. — Какая встреча! Капитан и надрайонный проводник…

— Зир… — прервал Кирилл Фомич. — Ты не врешь. Ты надрайонный проводник Зир. Я знаю тебя уже не один год.

Он действительно знал главаря местной банды по характеристикам, данным задержанными оуновцами, по рассказам населения, и теперь словно узнал его хриплый, надрывный голос.

— Значит, мы старые знакомые? — ехидно, с присвистом хихикнул Зир. — Приятная встреча! А нам есть о чем поговорить.

— Можно и поговорить, — приподнял голову Кирилл Фомич. В его сознании едва теплилась надежда на спасение, на возможность расправиться с Зиром, за которым охотится вот уже два года. — Но что это за разговор, когда со всех сторон стреляют, — добавил как можно спокойнее.

— Не стрелять! — скомандовал Зир.

— Не стрелять! Не стрелять! — подхватили его команду несколько голосов.

Воцарилась тишина.

Заложив гранату в рукав шинели, Кирилл Фомич поднялся и подался вперед.

— Не двигаться! — в окне на мгновение показалось худощавое бледное лицо Зира.

«Так вот какой ты, палач яворовских крестьян. Это тобой, как оборотнем, матери пугают непослушных детей, А я так долго тебя разыскиваю…» Капитан невольно сделал шаг вперед. Но автоматная очередь перерезала ему дорогу, и он остановился.

«Квадрат смерти».

— Ведь я предупреждал: не двигаться, — ехидно скалил зубы Зир. — Брось оружие и тогда иди. — И он тут же исчез в оконном проеме.

«И в самом деле, зачем мне сейчас автомат?» — подумал Кирилл Фомич. Бросив его, он ступил четыре шага вперед в направлении хаты.

Квадрат смерти расширялся. Когда капитан ступил пятый шаг, послышался голос Зира:

— Стой!

Кирилл Фомич остановился и молниеносно бросил в окно гранату. Ее взрыв слился с автоматными и винтовочными выстрелами, разъяренными криками раненых, звоном разбитого стекла.

И в этот миг его тело словно обожгло огнем, что-то с силой толкнуло в грудь. В голове вспыхнула мысль: «Я выполнил свой долг — Зир убит». В глаза ударил сноп разноцветных искр. Искры рассыпались, а затем слились в один круг. Круг вертелся, мигал… В этом круговороте мелькал Зир. Вдруг все остановилось, и Зир очень громко крикнул: «Как ты меня узнал, капитан Дидусь»?

«Я научился, я очень хорошо умею распознавать изменников Родины, предателей своего народа».

Дидусь безмолвно шевелил губами, а ему казалось, что голос его звучит громко. Зир еще раз закружился в разноцветье кругов, они рассыпались мириадами искр, и тут свет заслонила сплошная тьма.

*

А тем временем Кривцов, охваченный тревожным предчувствием, бежал к селу, на помощь капитану Дидусю.

— Товарищ начальник, я с вами, — поспешил было за Кривцовым Порфирий Бондаренко.

— Оставайтесь возле лошади, — крикнул Кривцов.

…Забежав во двор крайней хаты, он остановился, чтобы перевести дыхание. Прислушался. Стал осторожно пробираться со двора во двор, держа курс на выстрелы. Нигде ни души. «В селе словно вымерли все», — подумал он.

И вдруг над его головой просвистели пули. Кривцов остановился как вкопанный. Стреляли из-за покосившегося сарая.

— Сдавайся, энкаведист! — послышалось оттуда.

Кривцов, ища защиты от пуль, одним прыжком очутился в раскрытых сенях хаты. Что-то резко обожгло правую ногу. Не останавливаясь, ловко взобрался по лестнице на чердак. Быстро перевязал рану оторванным от сорочки лоскутом, выдернул из соломенной крыши два снопа и выглянул во двор. Было тихо.

Стрельба прекратилась. «Что с Кириллом Фомичом? Неужели?.. — У Кривцова кровь отхлынула от лица. Лишь сейчас он почувствовал, как заныла рана, налилась свинцом нога. — Неужели?…»

Во двор из хаты выбежала женщина, таща за руку мальчишку.

— А ну-ка, баба, беги отсюда! Сожжем твою хату вместе с этим большевиком. Пусть летит к господу богу на исповедь!

Из-за сарая показались две фигуры. Кривцов ударил по ним из автомата. Послышались крики, стоны, ругань, беспорядочные выстрелы. И в этот же миг резкий удар в левое плечо свалил Кривцова с ног. На рукаве шинели разрасталось багровое пятно. Пули с шипением прошивали старую соломенную крышу.

Первая рана лишила Кривцова возможности двигаться, вторая — вести прицельный огонь из автомата.

«Западня», — подумал Кривцов, крепко сжимая в правой руке пистолет.

«Что с Кириллом Фомичом?.. Ну что ж, живым не сдамся!»

Но Кривцов тут же отбросил эту мысль.

«К черту смерть! Жить! Жить! Это моя обязанность перед народом, перед партией!» Мобилизовав все усилия, он поднялся и выглянул в амбразуру. Во дворе не было никого. Стояла мертвая тишина, но Кривцов знал: тишина эта обманчива, совсем рядом бродит смерть. Вот она, коварная, кровожадная, столбами черного дыма вползает со всех четырех углов на чердак. Пламя уже лениво лижет крышу изнутри.

Огненный квадрат смерти.

«Подожгли…»

Разъяренные крики, проклятия, стоны свидетельствовали о том, что понес потери в людях враг. Значит, он, Кривцов, стрелял метко, бил в цель. Но против огня он бессилен, беспомощен. И чекист с мучительной надеждой взглянул на пистолет.

Пламя охватывало все большую площадь. Дым ел глаза, давил горло. Кривцов задыхался и на ощупь полз к выходу чердака. «Может быть, и хорошо, что подожгли хату? Возможно, люди прибегут на огонь», — бледным огоньком мерцала последняя надежда на спасение. Далеко в селе глухо ударил колокол, но тут же умолк. Звонивший упал замертво. Когда Кривцов рукой коснулся лестницы и, раскрыв глаза, взглянул в сени, с улицы раздалась пулеметная очередь.

— Солдаты!.. Бежим! — долетели к нему удалявшиеся растерянные голоса.

Теперь пламя зловеще пылало над головой Кривцова, Когда огненный квадрат смерти должен был вот-вот замкнуться, Кривцов был уже в сенях: какая-то могучая энергия, очевидно рожденная инстинктом самозащиты, жаждой жизни, наполнила его тело, и он быстро, не чувствуя боли, спустился по лестнице вниз. Смерть опоздала на какую-то долю секунды…

Пограничники вынесли потерявшего сознание Кривцова из пылающего дома.

Кривцов смотрел на угасающий огонь и думал о красоте жизни, о счастье борьбы, о том, что он отдает всего себя для уничтожения остатков оуновских банд, которые сопротивляются в предсмертной агонии.

Для расследования этих событий в селе Наконечное-второе и выехала оперативная группа чекистов, разгромившая 5 марта 1947 года в селе Брошки большой схрон, в котором был найден партбилет, личные документы и оружие капитала Дидуся.

А днем раньше, 4 марта, в селе Комарник тоже был обнаружен схрон, где прятались оуновцы. Трех бандитов убили, а одного — Черноту — схватили живым. По показаниям Черноты именно эта боевка, возглавляемая Зиром, убила капитана Дидуся. Тело его вывезли в лес, а партбилет, документы и оружие взял Зир, который переселился в схрон в селе Брошки и таким образом продлил свою черную жизнь еще на один день.

От гранаты, которую перед смертью бросил Кирилл Фомич, погибли два бандита. Зир же за несколько секунд до взрыва вышел в другую комнату.

Когда стало известно, что из схрона, разгромленного в Брошках, выволокли трупы бандитов, из села медленно начали сходиться люди. Лица оживились, когда в одном из мертвых узнали Зира, «надрайонного проводника» ОУН, который в течение нескольких лет наводил ужас на крестьян Яворовского района, устраивал страшные кровавые оргии, перед которыми меркнут варфоломеевские ночи.